— Не расскажете, что сделал гуру? Всего за час вы стали выглядеть намного лучше. Это какая-то особая магия? — спросил Мелькарт, когда троица направлялась в указанном направлении по извилистой тропе.

— Вы так орали, что я уже хотел в дом врываться, — добавил Клод.

— Я себя не контролировала, — Виктория послала извиняющую улыбку. — На самом деле, я не умею исцелять, для этого нужно находиться на определённом духовном уровне, а мне до него далековато. Гуру читал мантры. Технически, священные слова произносят в одном ритме, звучание помогает энергии одного воздействовать на ауру другого. Аура больного меняется, а за ней — и физическое состояние.

— То есть, яд рассосался? — решил уточнить Клод.

— Нет, он покинул тело.

— А что это был за яд? — Мелькарт ухватился за главную нить проблемы. — Разве за семь веков ваш организм не приобрёл устойчивости к подобным вещам?

— Вы задали правильный вопрос, — одобрительно кивнула Виктория. — Это действительно необычный яд. И мне понадобилось необычное средство, чтобы от него избавиться. Жаль, что Арджун состарился. Ему осталось всего ничего, а настоящих целителей сейчас найти трудновато. Вы заметили у него разлагающийся запах изо рта? Верный признак приближения смерти. Об учениках он не сказал. странно… Что касается яда, пули были отравлены кровью роланга.

— Роланга… Роланга — мертвеца?

— А вы хорошо разбираетесь в мифологии, Мелькарт.

— Это часть моей работы.

— И много вы знаете о ролангах?

— Не очень. Ролангов может поднять жрец, владеющий книгой «Бардо Тхедол» — древним источником оккультных наук Тибета. Роланги — живые мертвецы, чаще умершие, в тела которых вселяются злые духи. Одержимый демоном мёртвый обладает поистине нечеловеческими способностями, быстро передвигается и убивает людей. Другие роланги, не одержимые духами, подчиняются воле того, кто поднял их из могил.

— Страх перед смертью заставляет буддистов ломать умершим позвоночник, укладывать в позу эмбриона и зашивать веки, — продолжила Виктория. — Затем их предают огню или другим стихиям. Последующие семь недель ламы поют молитвенные песни, пытаясь отогнать душу, которая ещё не переродилась.

— Но ведь не только при помощи этой… как её там… книги…, — Клод запамятовал название.

— «Бардо Тхедол», — подсказал Мелькарт.

— Да, «Бардо Тхедол»… Не только с её помощью можно поднять мертвецов?

— Конечно, нет, — ответила Виктория. — Некромантией занимаются и колдуны вуду. Посвящённые, конечно. Не те фокусники с рынка.

— А я всегда считал это сказкой, — посетовал Клод. — До встречи с вами. Теперь я живу в сказке.

— Как же на вас воздействует застывшая кровь? — Мелькарт вернулся к теме о ядах.

— Живые мертвецы воплощают саму смерть. Если отрежете голову, руки или ноги, не убьёте роланга, ведь он уже мёртв. Не дай бог в вашу кровь попадёт частица мёртвого. Я сумела продержаться несколько часов, но другой бы слёг значительно быстрее.

— Как же тогда его остановить?

— У всех есть слабые места.

Солнце неуклонно стремилось к горизонту, закат разукрасил небо. Летала мошкара. Было немного прохладно. В низине шумел лиственный лес, холмы обдувал ветер, на горных вершинах лежал белый снег. Контраст ощущался особенно ярко, когда перед глазами вставало всё сразу: и долина с её густой растительностью, и величественные Гималаи с их холодными оттенками.

Арджун не обманул: путники успели добраться до деревни с первыми сумерками. Тропа уводила в низину, где разворачивалась жизнь простых людей. Уставшей и изумлённой троице открылось целое поселение, с множеством домов и тщательно оберегаемым хозяйством. Это был совершенно обособленный мир со своими правилами и традициями. Иностранцы вторглись в чужие владения и нарушили привычный ход вещей.

— Почему они все жёлтые? — недоумённо спросил Клод, оглядывая бредущую вглубь деревни толпу. Одежда, волосы, кожа индусов были измазаны краской.

— Нам повезло, — улыбнулась Виктория. — Мы увидим свадьбу!

— Индийскую свадьбу? Не верю своему счастью, — мрачно сыронизировал агент.

— А нас пустят? — выразил сомнение Мелькарт.

— Если найдём Нилам. Не думаю, что она где-то далеко.

Местные жители охотно откликнулись на просьбу Виктории указать дорогу к Нилам, как только услышали из её уст родной хинди.

— Восточные аборигены не воспримут тебя всерьёз, пока не заговоришь с ними на их языке, — сообщил Клод наблюдавшему за диалогом женщины и индусов Мелькарту. — Если выучил их язык, значит, уважаешь их культуру, а это имеет большое значение.

— У фрау Морреаф было на это время.

— Да и у тебя найдётся. Я слышал, ты полиглот. В древнеегипетском хорошо разбираешься.

— И много ты обо мне знаешь?

— Я интересуюсь каждым, кем интересуется фрау. Каж-дым, — по слогам выговорил Клод, делая серьёзное лицо.

— Нилам готовит невесту к церемонии, — Виктория вернулась к мужчинам. — Поздравляю, нас пригласили на свадьбу!

Всё самое интересное разворачивалось вокруг дома, украшенного узорами из рисовой муки и громоздкими цветами, по большей части тоже жёлтого цвета. Индус, который разговаривал с Викторией, побежал внутрь за Нилам. Путники остались ждать на улице под любопытные взгляды жителей.

— Почему они на нас так глазеют? — проскрежетал Клод сквозь зубы. — Как будто раньше европейцев не видели!

— Деревня расположена далеко от города. Сюда нечасто приходят.

— Вернее, никогда. А они не нападут на нас?

— Зачем им нападать?

— Мне эти деревенщины не внушают доверия. Говорят, они женщин живьём сжигают.

Смуглые лица, не выражавшие ни толики дружелюбия, Клода настораживали.

— Говорят, на нашей орбите крутится ещё одна планета, а на Марсе кто-то живёт, — Виктория насмешливо посмотрела на своего телохранителя, который по профессиональной привычке искал повод для войны. — Даже если и сжигают, нас это не касается. Мы здесь гости. Будем вежливо улыбаться. Понял? Вежливость — залог успеха.

— Сопляка учите, — поморщился Клод и кивнул на отошедшего в сторону Мелькарта.

Тот заинтересовался плоским камнем с четырьмя пальмами по углам. Виктория приблизилась к юноше, встав позади него.

— Это веди, маленький храм, где жених будет ждать невесту.

— Почему все они в жёлтой краске? — спросил Мелькарт, не оборачиваясь. Его привлекло танцующее пламя возле камня.

— Не в краске, а в порошке, — мягко поправила Виктория. — Жёлтый символизирует солнце и верность. Одна из составляющих свадебного ритуала — обряд восхваления жёлтого цвета, или «гойе-холуд», как его называют индуисты.

— Глупость какая.

— Бракосочетание — важнейшее таинство в жизни любого верующего, какой бы религии человек ни придерживался. Индуисты верят, что свадебный ритуал связывает на семь последующих жизней. Христиане верят, что после венчания две души смогут воссоединиться в раю. А в исламе праведная замужняя женщина на том свете красивее всех ангелов и гурий.

— Даже самое тщательное соблюдение всех тонкостей религии не избавит от лицемерия, предательства и смерти.

— Не избавит. Но люди должны верить в лучшее. Свадьба всегда большой праздник. И потом, когда ещё можно повеселиться?

Из дома вышла индианка в синем сари. Что-то в её облике привлекло Викторию: то ли пронзительный взгляд, которым она окинула иностранцев, то ли резкие стремительные движения, свидетельствовавшие о деловом характере. Быстрой походкой она подошла к троице.

— Кто вы такие? — спросила женщина на хорошем английском.

— Приветствую вас. Меня зовут Виктория Морреаф, а это мои друзья, Мелькарт Тессера и Клод Каро. Арджун, старый садху, сказал, что мы можем попросить вас о помощи. Вы ведь Нилам?

— Да. Меня зовут Нилам. А что вы хотели?

— Это странная просьба. Нам не удаётся добраться до Патны, и мы не знаем, где переждать ночь. Арджун сказал, вы сможете оказать помощь.

— Что ж, проведите ночь в деревне. Мой дом к вашим услугам, — Нилам указала на строение напротив. — Я сейчас занята, позже покажу комнату.

— Мы очень благодарны вам.

Нилам отмахнулась и убежала обратно. По-видимому, её больше заботили приготовления к свадьбе, нежели проблемы чужаков.

— Она возьмёт с нас деньги? — поинтересовался Клод.

— Нет.

— Почему она нас пустила?

— Мне известно настоящее имя отшельника, значит, я вхожу в ближний круг, — ответила Виктория. — Имя Арджуна не числится ни в одном справочнике.

— И кем она приходится Арджуну? — Мелькарт лихорадочно пытался вспомнить что-то общее между вредным худощавым стариком и этой зрелой полноватой женщиной. Догадка осенила неожиданно.

— Она его дочь, — заключил он.

— Почему ты так думаешь?

— Между ними есть связь.

— Да? И какая же?

— Сам пока не понял.

— Ты себя слышишь? — Клод фыркнул.

— Неважно, — Виктория передёрнула плечами. — Предлагаю оставить вещи в её доме и принять участие в празднествах.

Так и поступили.

Умылись у колодца, переоделись. Свежие рубашки пришлись мужчинам как нельзя кстати: прежние насквозь пропитались потом. Виктория скинула платье, надетое ещё в самолёте, и вышла к спутникам в другом, из лёгкой скользящей ткани цвета слоновой кости. Её можно было бы счесть даже красивой, хотя на волосы не помешало бы нанести лоск, а на лицо макияж. После путешествия по дебрям Индии странники выглядели не лучшим образом. Радоваться приходилось любой мелочи — наличию воды или возможности натянуть на уставшее тело новую одежду.

Нилам нашла гостей у колодца и сообщила о начале церемонии.

Они проследовали за индианкой к маленькому веди, где, стоя на плоском камне, ждал жених. Нарядный, смуглый, как все остальные, и сравнительно молодой — по крайней мере, девушку не охватит чувство отвращения, когда он притронется к ней.

— Жениха зовут Мадхав, — сказала Нилам, которая, взяв на себя обязанности гостеприимной хозяйки, не собиралась бросать пришельцев.

Толпа окружила веди. Всем не терпелось увидеть невесту. Появился священник — жрец-брахман. судя по блестящим на руке часам, он прибыл из города. Местные не позволяли себе такой роскоши.

— Спасибо, что приютили нас, — прошептала на хинди Виктория, склонившись к уху Нилам. — Обещаю, мы не доставим неприятностей. Наше путешествие вышло спонтанным. Это большая удача, что мы оказались на свадьбе.

— Ни о чём не беспокойтесь, — Нилам мягко улыбнулась. — Нельзя, чтобы друзья Арджуна остались без крова. Отдыхайте. Сегодня боги благоволят вам.

Из внутреннего двора вышло четверо индусов. На их плечах располагались носилки, где сидела девушка в ярко-красном сари. Её взгляд был опущен, длинные ресницы трепетали, будто она вот-вот заплачет. На тонкой шее переливался хаар — свадебное ожерелье. Толпа расступилась, позволяя носильщикам обойти вокруг взволнованного жениха семь раз.

Невеста оказалась на редкость красивой. Длинные чёрные волосы были заплетены в косу и украшены гирляндами. Под сари угадывалось совсем юное стройное тело. В чертах лица наблюдалась трогательная нежность, очаровательная, почти детская.

— Рашми, — с довольным видом произнесла Нилам. — Первая красавица деревни.

— Почему она в красном, а не в белом? — спросил Клод. — Разве невесты не надевают белое?

— В Индии красный цвет считается символом чистоты и невинности, — удовлетворила его любопытство Виктория.

— У меня он ассоциируется с кровью, — внёс свою лепту Мелькарт.

— Если соберусь жениться, попрошу избранницу надеть красное, — продолжил Клод. — Так необычно!

— Заодно можешь сразу в Индию перебраться, — ответила ему Виктория.

— И оставить вас двум обормотам? Увольте!

— И чем тебе Рид с Морганом не угодили?

— Вы в курсе, что Рид начал встречаться с японочкой?

— С японочкой? Какой ещё японочкой?

— Студенткой из Японии. Приехала в Лондон по обмену.

— Но Рид не знает японского.

— Вот именно. Он даже её имя едва выговаривает. Вы бы видели эту парочку!

— Поверь, я видела куда более странные парочки!

— Но эта побила все рекорды!

Виктория попробовала представить здоровяка Картрайта в обществе девушки из страны восходящего солнца, которая что-то втолковывала ему на японском, а он с улыбкой конченого психа хлопал глазами.

— Ты прав, — с усмешкой выдохнула она.

Наконец, невесту спустили с носилок, и девушка впервые за долгое время смогла посмотреть на суженого.

— Шубхо дришти, — объяснила Нилам. — Самый первый взгляд!

Брахман приступил к молитве. Молодые стояли друг напротив друга, напряжённые, как струна. Приглушёнными голосами они принесли клятвы, после чего жрец соединил их руки гирляндой цветов.

Бракосочетание состоялось.

Родители невесты пригласили всех желающих на празднество в бозарган — просторное помещение под открытым небом, расположенное позади дома.

На улице совсем стемнело. Повсюду зажгли фонари. Заиграла быстрая музыка. Девушки скинули обувь и бросились танцевать. Браслеты на их обнажённых ногах приятно позвякивали. Люди устроились на подушках. Хозяйка дома предлагала напитки и угощения.

Мелькарт потянулся за араком, но Виктория его остановила.

— Здоровье побереги, — покачала она головой. — Поверь, лучше взять шербет.

— Ой, да ладно, надо отдохнуть на славу, — Клод плюхнулся на соседнюю подушку с тремя тарелками в руках.

— Что это? — Виктория покосилась на блюда.

— Сабзи, овощи со специями, — он отдал ей тарелку. — Расгулла, шарики из сыра и сливками в розовом сиропе, наш сладкоежка оценит, — отдал Мелькарту. — И, наконец, нечто острое с чечевицей и кориандром, мне!

— Да ты гурман.

— А то!

От арака Клод не отказался. Напомнил Виктории, что пил куда более сомнительную бурду, и местными напитками брезговать не стал. Вскоре не выдержал и Мелькарт. Шербета юноше показалось мало, а рисовый самогон соблазнительно зазывал обжечь глотку.

— Какой ты подаёшь пример? — Виктория шутливо ткнула агента в бок.

— Ничего-ничего, пускай учится! — и мужчина с назидательным видом взялся преподавать урок по правильному и успешному выпиванию.

Пока они общались между собой, Виктория устремила взгляд в небо. Тьма обволакивала нежно, почти любовно. В свете фонарей тени танцовщиц были похожи на змей.

Взгляд Виктории упал на сидевшую за щедро накрытым столом невесту. Рашми не обращала внимания на мужа; тот методично поглощал пищу. Она же смотрела вдаль. Виктория вспомнила, что в Индии женщины сравнивались с полем, которое мужчине предстояло возделать. Цинично. Нынешнего мужа не трогала красота Рашми. Девушка напоминала цветок, живущий не более одного дня. Её следовало оберегать, радовать, прощать все глупости и умиляться. Редко можно встретить столь ослепительную красоту — дикую, естественную, не приправленную светским лоском. Мелькарт был прав: красный не ассоциировался с невинностью, он напоминал кровь. Кровь, которую проливает девушка, когда впускает в себя мужской орган. Эта кровь обволакивала тело невесты и превращала в смирившуюся, покорную жертву. Рашми, маленькая королева, богиня царившей ночи, сидела подле равнодушного животного, жующего, жующего, жующего…

«Грёбаное травоядное», — подумала Виктория, выхватила у Клода бокал с араком и осушила в один миг.

— Эй! — недовольно воскликнул тот.

Она поняла, что нужно срочно отвлечься.

— Покажем им мастер-класс? — Виктория одарила Мелькарта красноречивым взглядом.

Юноша улыбнулся. Отставил бокал, поднялся и предложил руку, которую женщина охотно приняла. Его улыбка вышла многообещающей, даже опасной. Клод салютовал им очередной порцией арака.

Ночь только-только распустила крылья. Последние двадцать четыре часа были просто сумасшедшими. Но именно когда закончилось самое трудное, появилось желание оттоптать и без того уставшие ноги, стереть чуть ли не в кровь, извести себя до изнеможения, и всё — ради попытки остановить время, создать иллюзию, что рассвет никогда не наступит, и эта музыка, эти танцы будут играть вечно.

Мелькарт не знал, как далеко зайдут отношения с Викторией, сумеют ли они сблизиться, но отчего-то, касаясь её кожи, задевая летящие по воздуху локоны, наивно верил в лучшее — то самое лучшее, о котором так много говорят. верил в их совместное будущее. Ему нравилось следить за движениями женских бёдер, талии, рук, смотреть в голубые глаза, впервые растерявшие холодность и убийственный стальной блеск. Перед ним предстала самка, жадная до мужского тела, до ласк. Лицо выражало безумие. Фрау Морреаф жёг дикий голод, и она, как пантера перед нападением, подбиралась всё ближе и ближе.

Индианки уже не танцевали, уступив место бледнолицей претендентке. Несмотря на яркость одежд, они не могли затмить ту, что более опытна в искусстве соблазнения, и отдали площадку.

Танец превращал человека в бога. Два дэва, в мужской и женской ипостаси, сливались в единое целое. Переливаясь отсветами солнца, красные языки священного огня прыгали в такт мечущимся в агонии страсти фигурам. Седой дым летел в чёрное небо.

Мелькарт не сказал бы, что мечтал о подобном. Он не относился к числу романтиков, которые больше всего на свете хотят прикоснуться к своим кумирам, но от желаний плоти нельзя было сбежать, особенно если единственная волновавшая его женщина находилась рядом. Их танец, как жизнь, был горяч и непредсказуем.

Древний языческий обряд, соитие душ в животном оргазме… И апогей наступил, когда горячее дыхание Виктории обожгло ему рот. Мелькарт понял, что следующий ход снова за ним, и, не медля ни секунды, схватил за волосы и ворвался языком между её приоткрытых губ. Их тела всё ещё двигались под гремящую музыку, но уже не как две половины целого, а как один живой орган.

Виктория была одновременно инициативна и податлива, ласкова и жадна. Остановить мгновение, растянуть удовольствие, окунуться в бурю разрывавших нутро ощущений… Мелькарт не в праве был настаивать, но его эгоизм требовал, чтобы эта женщина собственными руками сломала разделявшую их преграду и впустила его в свою жизнь, в свои мысли, принадлежала ему безраздельно… Как скованная цепями рабыня принадлежит господину, с покорностью и желанием подчиняясь его воле. Неосуществимая мечта порхала, становясь сладостной иллюзией здесь, в доме людей, имён которых он не знал. Объятия Виктории были непривычны, но приятны. Женщина не спрашивала разрешения, не оставалась в стороне в боязливом ожидании ответа. Фрау Морреаф брала, что хотела, аккуратно, но властно. И Мелькарт позволял ей это.

Губы разомкнулись лишь для того, чтобы глотнуть воздух. Виктория заглянула в глаза мальчику, желая убедиться в искренности вспыхнувших чувств, и потонула в бездне, бескрайней и глубокой, как океан. Её захлестнула подвижная тьма, похожая на прятавшееся гигантское чудовище, отталкивающее и захватывающее в своей уродливости.

— Кто ты? — прошептала Виктория в миллиметре от его рта. — Под твоим взглядом меркнет свет. Египетский жрец загадывает загадку, а твоя музыка находит ответ. приближаешься — и великий бог Агни с позором обращается в бегство. Как простой смертный заставляет трепетать великих мира сего? Какая тайна кроется в уголках этой души?

— Разве у ракшаса может быть душа? — произнёс Мелькарт и приложил ладонь женщины к своей груди. — У ракшаса есть горячее сердце. Оно куда жарче огня великого Агни. Пылает, как сто тысяч солнц. И не щадит никого. Бог стыдится своего могущества, когда пламя моего сердца сжигает дотла все статуи мира, воздвигнутые в его честь. Зачем ракшасу душа, если есть преисподняя?

Поражённая, широко раскрытыми глазами Виктория смотрела на мальчика.

— Что ж, — выдохнула она. — Быть может, этот огонь растопит лёд моего сердца?

И Мелькарт вновь поцеловал её, исполняя желание.

* * *

Клод опустошил тарелку и впервые за сутки почувствовал себя более-менее сытым. К араку прикасаться больше не хотелось, местный самогон доверия не вызывал. Агент лишь надеялся, что следующий день не обернётся кошмаром. Хотя спешить им было некуда. Проблемы Запада остались где-то на периферии, слишком далеко, чтобы вызывать беспокойство. Восток опьянял. Всё, что здесь происходило, казалось важнее. Словно за стенами бозаргана ничего не было. От этого становилось страшно.

Два сплетённых человеческих тела пугали особенно. Клод понял, что его хозяйка потеряла контроль, когда вцепилась в этого мальчика. Виктория иногда танцевала на светских мероприятиях, но скорее ради приличия, нежели удовольствия. Танец с Мелькартом напоминал безобразный, какой-то извращённый секс.

Всегда знать, кто составляет фрау Морреаф компанию, было обязанностью Клода. Иногда агенты спорили, перерастут ли отношения с человеком, которому она больше всех уделяет внимания, во что-то большее, однако часто ошибались. Как, например, с Кроули. Каждый раз с появлением детектива в «Walpurgis adherents» они гадали, во что выльются их подозрительные встречи, сдаст ли Александр позиции… Клод нисколько не сомневался в том, что Виктория предпринимала попытки затащить его в постель. она всегда была одержима стремлением утвердиться над сильной личностью. Однако Александр держался до последнего, потрясающе изображая невозмутимость.

И вдруг — с каким-то мальчишкой. Смазливым, привыкшим к трудностям, смелым, уверенным в себе, хитроумным, дерзким, но всё же мальчишкой. Что толкнуло её на это? Материнский инстинкт? Смешно.

Клод и не заметил, как покинул пределы бозаргана. Любоваться их плясками и поцелуями не было никаких сил. Он мог бы уделить внимание развлекавшимся девушкам, которые с любопытством поглядывали в его сторону, если бы существовала уверенность потом уединиться хотя бы с одной. Клод знал, что восточные мужчины зорко следили за легкомысленными юными сёстрами и дочерями, поэтому надеяться урвать кусок даже не стоило.

Ушат ледяной воды подействовал хорошо. В голове сразу прояснилось. По крайней мере, вернулась логика или же жалкое её подобие.

— Я хотела бы попросить вас, — раздался позади голос.

Клод обернулся и увидел Нилам.

— Что? — спросил он.

— Я хотела бы попросить вас… Не могли бы вы сказать своим друзьям, чтобы они это прекратили?

— Что прекратили?

— Целоваться. И обниматься. При всех.

— А, — Клод перевёл дух. — Нет.

— Нет? — Нилам в удивлении приподняла брови.

— Нет.

— Почему?

— Я не в праве указывать Виктории.

— А кто в праве?

— Она сама.

— Но… она смущает своим поведением других.

— Это не моя проблема, — Клод присел на каменный край колодца. — Она просто развлекается. Разве на свадьбах не принято развлекаться?

— Здесь собрались приличные люди, — в ночной темноте черты лица Нилам смазывались. — У нас так не принято.

— Ничем не могу помочь, — ответил Клод. — Поймите, эти двое не хотят навредить… Они просто вырвались. Так долго сидели в оковах, что перестали соображать, когда почувствовали вкус свободы.

— Вам больно? — вдруг спросила Нилам.

— Мне? С чего бы?

— Вы вдруг ушли.

— Это их ночь.

— Вы не разделили общих развлечений.

— Я плохо умею развлекаться.

— А что хорошо умеете?

— Убивать.

Повисло молчание.

— Вы шутите?

— Нет.

— Вы так легко это сказали…

— Убивать легко.

— Правда?

— Если человека таким вырастили. Натаскали. Показали, как делается. Да. Легко.

— А без причины можете убить?

— Послушайте, люди убивают, потому что хотят убивать. Ради получения удовольствия, от скуки или из меркантильных целей. Но удовольствия — прежде всего.

— И вам нравится убивать?

— Да.

Нилам подошла ближе и тоже присела на край колодца.

— Я не напугал вас? — Клод был удивлён спокойствием этой женщины. Агент воровато скользнул взглядом по смуглому лицу, широкой шее, крепким грубым рукам. всё выдавало в ней хозяйственный, трудолюбивый характер.

— Вы не внушаете ужаса, — ответила Нилам.

— А я всегда подозревал обратное. Ну, а какое я произвожу впечатление?

— Вы похожи на несчастного, который вдруг понял, что оказался не в том месте и не в то время.

— За всю свою жизнь я ни разу не встретил счастливого человека.

— Вот как?

— Лишь тех, кто притворяется, будто счастлив, — Клод покачал головой. — Кто знает, может, я тоже притворяюсь? Играю несчастного?

— Мы все играем роли. Только рано или поздно нас разоблачат.

— А какую роль играете вы?

— Сами видите. Хозяйка, без которой ничего не устроится. Вся деревня держится на мне.

— С Арджуном вы как связаны?

— Никак.

— Мой спутник считает, вы его дочь.

Нилам отвернулась.

— Почему?

— У него поинтересуйтесь.

Женщина просидела в молчании несколько минут. Клод не вмешивался в ход её мыслей.

— Это правда, — наконец, произнесла Нилам. — Я действительно дочь Арджуна.

«Надо же, не соврал сукин сын», — мрачно подумал агент, но вместо этого ответил:

— Так и знал.

— Арджун не женился на моей матери. Он избрал другой путь, духовный. Стал отшельником. К нему все приходят за помощью. Он очень сильный маг.

— А что случилось с вашей матерью?

— Она умерла вскоре после родов. Моя жизнь протекала здесь, в этих краях. Недалеко от отца, отрёкшегося от семьи ради богов.

— Вы не обижены на него?

— Столько лет обижаться? Нет. Я даже обрадовалась, когда он послал вас ко мне. Значит, помнит о единственной дочери.

— А своих детей у вас нет?

— Не сложилось.

— И у меня тоже нет, — отозвался Клод. — Но я всё бы отдал хотя бы за одного ребёнка.

— Вы живёте неправильно. Будто не можете выбраться из круга. Изо дня в день делаете одно и то же, не замечая, как ваши мечты становятся недосягаемы.

— Мне не из чего выбирать.

— Придёт час, когда надо будет сделать выбор. Ваша задача — вырваться из круга. Ясно? Освободиться.

— И, как всегда, я поступлю неправильно.

— Почему?

— Меня постоянно заносит не туда.

Нилам ничего больше не говорила. Ей предстояло вернуться в бозарган и продолжить следить за порядком. Праздник закончится, когда юная Рашми войдёт в дом своего мужа Мадхава, а до того момента ещё целая ночь.

* * *

Всё случилось спонтанно. Мелькарт с юношеским пылом обнимал Викторию, наслаждаясь вкусом её кожи. Он не помнил, как оказался в доме Нилам на полу, придавленный ногою. Виктория возвышалась над ним, тяжело дыша; в её взгляде сквозил голод. Она напоминала богиню Кали, чья свирепость пала на мужа, который подставил свою грудь, чтобы её успокоить. Разметавшиеся чёрные волосы обволакивали плечи подобно змеям и прикрывали грудь. Край платья приподнялся, обнажив икры.

Мелькарт протянул руку, предлагая Виктории присоединиться. На деревянном полу было жёстко, но его это вполне устраивало.

Виктория заметила тень и обернулась. Внезапно она увидела себя в большом настенном зеркале. Дикость и безумие устрашали. Виктория зажмурилась, пытаясь справиться с наваждением. Она ведь вовсе не собиралась возлечь с этим мальчиком. Всё должно было развиваться иначе.

Когда глаза женщины открылись, в них снова отражалась сталь. Мелькарт понял, о чём говорил прежний блеск в голубых омутах.

Его рука обречённо опустилась.

Виктория поспешно отступила. Запустила пальцы в волосы, рассеянно огляделась, словно искала что-то, что исправило бы ситуацию.

— Тебе арак в голову ударил, — она первой нарушила молчание. — Забудь, что здесь произошло.

Лицо Мелькарта стало каменным.

— За кого вы меня принимаете? — злобно прошипел он, поднимаясь на ноги. — За дурака? Думали, мной можно вертеть, как вздумается?

— Что ты несёшь? — Виктория поморщилась и сделала глубокий вдох. — Успокойся. Дело не в тебе.

— Не во мне? — усмешка плохо скрывала гнев. — Не во мне?

— Ещё утром ты не знал, что поедешь в Индию. Ещё несколько часов назад я думала, что умру. Надо во всём разобраться… Мне нужен покой, я устала, — она собиралась покинуть комнату, но на пороге остановилась. — Завтра я улетаю в Тибет. Буду проводить ритуал по укрощению роланга. Сам решай, принимать в этом участие или нет.

И Виктория оставила его наедине с ворохом мыслей.

Лунный свет осторожно прокрался внутрь, будто боясь потревожить застывшего посреди комнаты юношу. Мелькарт стиснул челюсти и со всей силы ударил кулаком по стене.

Он в очередной раз почувствовал себя отвергнутым. Внушить надежду, создать зыбкую иллюзию, а потом растоптать её — некрасивый ход со стороны фрау Морреаф. При этом виноватым она выставила его, изобразив всё так, будто мальчик недостаточно хорош для повидавшей виды бессмертной. На языке солью жгло ощущение собственного несовершенства.

Конечно, он не откажется от поездки в Тибет. Мелькарт считал большой удачей сам факт, что ему предстоит воочию увидеть одержимого мертвеца, более того, взять на руки настоящий «Бардо Тхедол». С одной стороны, особой значимости для Виктории их интимная связь не имела, и Мелькарт прекрасно понимал, проживи он сам столько столетий, вряд ли бы полез к неопытной девчонке, но уязвлённое самолюбие кричало об обратном, а воображение принялось рисовать красочную картину убийства. Непозволительная роскошь — затянуть петлю на шее фрау Морреаф. Идея, от которой следовало немедленно отречься, вот только праведный гнев безжалостно продолжал душить.

Мелькарт выбрался на улицу за глотком свежего воздуха. В темноте ориентироваться было сложно. Одно место его притягивало в тот момент — маленький самодельный веди, где двое глупцов обрекли себя на рабство длиною в семь последующих жизней. От священного огня остались тлеть угли.

Мелькарт почерпнул горсть и остервенело сжал, чувствуя, как они, горячие, впиваются в кожу.

* * *

Виктория проснулась от того, что на ветке бесстыдно орала птица. спать на гамаке, укутавшись в льняное одеяло, было невероятно приятно. Звуки природы по-матерински убаюкали женщину. Единственной неприятностью стала головная боль, ударившая по вискам резко и беспощадно, словно кто-то ножом разрезал сосуды. Чем закончилась прошлая ночь, который час, где Клод и Мелькарт — вопросы поступали друг за другом, как алгоритм; на ходу составлялся и план действий.

Напевая что-то нечленораздельное, Виктория слезла с гамака и направилась в дом Нилам, надеясь застать кого-нибудь из своей компании.

Мелькарт спал в комнате, подложив правую руку под затылок. За расстёгнутой рубашкой виднелась ровная кожа. Чёрные брови-стрелы были сердито сдвинуты, губы сжаты в тонкую линию — даже во сне он не избавился от гнетущего впечатления. Нечто похожее на сожаление кольнуло сердце, но она быстро закрылась от этого. Виктория была рада, что сумела взять себя в руки и не позволила Мелькарту подобраться слишком близко: сильные чувства ослепляли, а ей ещё многое предстояло сделать. Мелькарт был до безобразия красив: его очарование отражалось в уме, силе, боевом духе. Она хотела слиться с ним, чтобы украсть кусочек, получить власть хотя бы над малой долей неукротимой натуры. но за этим следовало сокрушительное, позорное поражение. Попробуй привязать к себе драгоценность и не заметишь, как привяжешься сам.

Мелькарт проснулся и увидел Викторию, которая стояла в дверном проёме и не сводила с него долгого изучающего взгляда.

— Давно вы здесь? — хрипло спросил он.

— Пару минут.

— Ясно.

— Злишься?

— На ваш побег?

— На моё решение не спешить.

— Значит, наш танец и…, — юноша обвёл рукой пространство комнаты. — Не был ошибкой?

— Мы поступали согласно нашим желаниям.

— Предложение съездить в Тибет ещё в силе?

— Конечно.

— Когда покидаем деревню?

— Полагаю, когда найдём Клода. Сколько сейчас времени?

Мелькарт взглянул на циферблат наручных часов.

— Около двух.

— Пойду поищу Нилам. Может, успеем перекусить на дорожку.

Виктория сочла верхом грубости лезть на чужую кухню без разрешения и бодрым шагом отправилась на поиски хозяйки.

На улице не было ни души.

Как назло, Клод куда-то запропастился.

Виктория остановилась у колодца, чтобы всполоснуть лицо холодной водой. Затем решила посетить бозарган; она подумала, что помимо родителей невесты кто-то из гостей мог продолжить празднество, но уже втихую.

Фрау смотрела под ноги и не сразу обратила внимание на внезапно изменившуюся обстановку.

— Что за чёрт? — прошептала Виктория, поражённо оглядывая раскинутые повсюду тела.

Мёртвые. В крови.

Трупы Мадхава и Рашми чинно сидели во главе стола; создавалось впечатление, будто новоиспечённая пара впала в глубокий мятежный сон. На лицах бездыханных людей запечатлелся ужас. И старожилы деревни, и юные танцовщицы — все лежали здесь, в багровых лужах.

— Клод! — прокричала Виктория, выскакивая из бозаргана, как ошпаренная. — Клод, где ты?

На её голос прибежал Мелькарт.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Они мертвы! Где Клод?!

— Я не видел его.

Мелькарт пошёл посмотреть на место преступления и быстро вернулся. Виктория жадно глотала воду, склонившись над колодцем; капли ручьями стекали её с губ.

— Я поищу его на другом конце деревни, — решил он.

— Пойдём вместе. Разделяться не будем.

Спустя несколько минут торопливых поисков Клод обнаружился под сенью дерева в сотнях метрах от дома. Мужчина не шевелился, и Викторию сначала охватили подозрения, что он тоже погиб, но стоило ей приблизиться и дёрнуть за плечо, как раздался громкий внушительный храп.

— Он спит, — вынес вердикт Мелькарт.

— Вставай! — Виктория изо всех сил тряхнула Клода. — Вставай, сукин ты сын! Просыпайся! Давай, ну же!

Тот открыл глаза и непонимающе уставился на фрау.

Мощная пощёчина развязала язык и заставила мозги работать.

— А? Что происходит? — воскликнул он севшим голосом.

— Это я у тебя должна спросить! Какого чёрта ты делал ночью?

— А?

Виктория не сразу заметила на чёрной рубашке телохранителя какие-то пятна. Провела по ним пальцами, поднесла к носу и понюхала. Кровь.

— Почему ты в крови? — жёстко спросила фрау.

— В крови? — Клод осмотрел одежду. — Не знаю.

— А кто будет знать?

— Да я в первый раз её вижу!

— Что ты делал ночью?

— Эээ… Не помню. Праздновал.

— Хорошо развлёкся, ничего не скажешь!

— Да я честно не помню! Что стряслось-то?

Виктория не стала ему отвечать. Резко повернулась и пошла обратно, к дому Нилам. Её разрывало раздражение.

Клод поднял взгляд на Мелькарта.

— Ты убил их, — озвучил тот всеобщее опасение. Преподнёс как факт.

— Кого «их»? — взволнованно уточнил Клод.

— Всех.

Мужчина вскочил и бросился за Викторией. Догнал, схватил за руку, хотя представления не имел, как доказать свою невиновность, заставил обернуться… Зря.

Раздражение выплеснулось наружу. Одним ударом она снесла его с ног; Клод упал лицом в землю и почувствовал, как острый мыс сапога с интенсивной частотой врезается в рёбра и живот.

— Что же ты вытворяешь? — прорычала она, откидывая с лица липнущие волосы. — Как мог допустить такое?

— Я никого не убивал, — прошипел Клод свозь зубы, терпеливо снося боль.

— Но ты нажрался до невменяемости! Ты и не заметил бы, как ураган пронёсся!

— Сейчас это не важно, — вмешался Мелькарт. — Нужно немедленно покинуть деревню.

— Первая здравая мысль за всё утро, — Виктория несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Возьмём машину брахмана, доберёмся до города, бросим её на обочине, поймаем такси и доедем до аэропорта.

— Тогда я бегу в дом за чемоданами, — с этими словами Мелькарт поспешно удалился.

— А тебе не мешало бы сменить рубашку, — вид поднявшегося на ноги Клода не внушал ничего хорошего. — Сходи к колодцу, ополоснись. Приведи себя в порядок, и побыстрее!

Агент не стал спорить. Ситуация для него до сих пор целиком не прояснилась, но лучше всего было пока молча выполнять то, что говорили. Виктория обычно не срывалась: по крайней мере, Клод раньше не подвергался физическим наказаниям. Она могла кричать, угрожать расправой, но ему никогда не перепадало. В дверцу сознания постучалось чувство вины. Клод хотел бы найти для себя парочку оправданий, но на ум, как назло, ничего не приходило. Он знал, что оплошал.

Только как такое произошло, в голове не укладывалось. Последнее, что помнил Клод, был его разговор с Нилам. Индианка присела на край колодца, давала какие-то разъяснения по поводу судьбы и прочего. Кажется, он болтал об убийствах… А потом провал.

«Самое ужасное, я понятия не имею, откуда на мне кровь», — мрачно подумал Клод. — «Сопляк прав, надо валить отсюда как можно скорее».

* * *

Старый садху по обыкновению зажёг свечу; огонь рассеивал мрак в доме и создавал уют. Но стоило пламени появиться, как его тут же снесло порывом сквозняка. Арджун прикрыл дверь и зажёг свечу снова. Ничего не изменилось, огонь по-прежнему пропадал.

Арджун взглянул на статую Агни. Древний бог не считал нужным отвечать на вопросы раба. Обе головы скалили зубы.

Приближение дочери он почувствовал, когда собирался завтракать. Бросил повседневные дела и вышел из дома навстречу Нилам.

Женщина со всех ног бежала к нему в объятия. Разодранное сари грязными ошмётками висело на теле, в спутанных волосах застряли листья.

Как-то быстро Арджун забыл, что много лет назад отказался от отцовских обязанностей. За горло схватил инстинктивный, совершенно иррациональный страх за Нилам.

Она не добежала до застывшего гуру несколько шагов. Резко остановилась и, зажмурившись, истошно заорала.