— Вы совершили серьёзную ошибку, когда явились в «Walpurgis adherents». У меня на ваш счёт было немало подозрений, но такого я даже представить не мог! Ученик Виктории Морреаф… Как же вас угораздило связаться с этой демоницей и её псами? Давно служите с Вальпургиевыми адептами?
— Я не поддерживаю с ними отношений.
— Ложь!
— Теперь у меня нет резона лгать. Я действительно не работаю с наёмниками. Разве что общаюсь с одним типом, — волчий оскал наполз на лицо мальчика. — Виктория единственная причина всех моих действий.
На это Аллегретти ничего не ответил.
У Мелькарта отобрали не только рюкзак с вещами и паспорт, но и немецкую дагу, которую он на всякий случай захватил. Посадили в частный самолёт и вынудили лететь в Швейцарию вместе с безумным профессором и бравыми парнями. Руки Мелькарту решили не сковывать — он и так был лишён каких-либо шансов на освобождение.
Азраил нервничал. Он неимоверно раздражал спутника тем, что щёлкал себя по коленкам и наигрывал монотонные мелодии. То, что этот итальянец сказал по телефону Виктории, позволило Мелькарту многое понять. Во-первых, мужчина её боялся. Он всячески старался избегать личных встреч, к тому же дал на выполнение условий максимально короткий срок — двенадцать часов, как если бы время могло стать злейшим врагом. Во-вторых, он не располагал сведениями, чем Виктория занималась последние несколько недель. А из-за недостатка информации проблемы возникали всегда. Мелькарт не верил, что женщина, которую он пасмурным днём застал в баре, запросто отдаст себя на растерзание. Скорее, она захочет погубить их всех. Азраил считал иначе, делая ставку на чувства к новообретённому ученику, материнский инстинкт и возложенные обязательства.
— А правда, что вам не удалось воскресить младенца? — своим неожиданным вопросом Мелькарт прервал размышления бессмертного.
— Что?
— Младенца, — терпеливо повторил он. — Ходят слухи, одна влиятельная русская княгиня потеряла сына и в отчаянии обратилась к вам за помощью. Вы сами создали себе славу оккультиста. Люди наивно полагали, будто бы вы способны общаться с потусторонними силами, и безутешная мать отдала вам ребёнка, купившись на обещания воскресить его. Наутро вы действительно вернули ей сына. Только это был другой младенец. Случайный сирота.
— История немного изменена, хотя в целом правдива. Почему она вас заинтересовала?
Мелькарт повернулся к иллюминатору, не желая раскрывать мотивы своих поступков.
— Я добывал золото, увеличивал драгоценные камни, работал над преобразованием металлов. Неудивительно, что меня называли колдуном, — ироничная усмешка соскользнула с пухлых губ Азраила. — По правде, мне ближе наука, чем магия. Я хорошо разбираюсь в химии, а ещё в психологии. Да, я люблю дурачить толпу. Люди… они забавные. Когда-нибудь и вы осознаете ценность такого удовольствия. Что до воскрешения… обратной дороги с того света нет. Некоторые смельчаки прибегают к некромантии и демонологии, пытаются манипулировать телесными формами, входят в контакт с духами, но жизнь они не способны подарить. Можете спросить Викторию, она все свои семь столетий посвятила магии смерти. Я и сам проводил опыты в этой сфере. Однако оживлять мёртвых? Нет, Тессера, такое никому не под силу! Разве что Богу…
— Вы верите в Бога?
— Я верю в себя. И эта вера всегда спасала меня, — на лицо Азраила легла тень, как будто мужчина вспомнил нечто неприятное. О том, что ему довелось пережить, Мелькарт лишь смутно догадывался.
— Думаете, я поступил жестоко, вручив ей другое дитя? — бросил Аллегретти. — Я с самого начала не хотел в это ввязываться! Но слёзы матери… против них не выстоять. Мне показалась, что княгиня может сделать счастливой нуждающуюся сироту, позаботиться о ребёнке, который ещё жив. Я ошибся. Люди, к великому сожалению, лицемерны.
— Виктория не пойдёт к Совету. Если я хоть немного знаю её, — Мелькарт сделал паузу, обращая на профессора глубокий взгляд, — она отберёт последнее, что у вас есть.
— И снова вы себя недооцениваете, Тессера. Знаете, что случилось с тем, первым мальчиком? Вашего предшественника убили. Самым коварным образом.
— Да, Совет Девяти постарался.
— Совет Девяти? — Азраил через силу сдержал смех. — Вижу, несчастный Рейга по сей день не удостоился правды. А говорят, время всё по местам расставляет. Ничего подобного! Некоторым тайнам положено быть в могиле вместе с разлагающимися телами своих хозяев.
— Вам что-то известно?
— Имя убийцы, по крайней мере. Не думали же вы, в конце концов, что древнейшие замарают себя кровью какого-то мальца?
— И вы не сказали Виктории…
— Я и не собираюсь говорить. Гораздо приятнее наблюдать, как она мучается, гадая, кто из её приближённых решился на это. Ведь к Рейге мог подобраться лишь тот, кому она доверяла.
— Знаете, что я чувствую, когда смотрю на вас? — лицо Мелькарта ожесточилось. — Глубокое отвращение.
— Оно сменится ужасом, когда вы предстанете перед Неизвестными на рассвете, — невозмутимо ответил Азраил. — Ведь мы направляемся в Швейцарию. В страну, где они коротают время в ожидании Апокалипсиса, — мужчина придвинулся ближе, заглядывая в чёрные глаза собеседника. — Вы даже не представляете, насколько он близок!
* * *
Сьюзен ходила из угла в угол и заламывала от волнения руки. Королева устроила большую пресс-конференцию, на которой, помимо журналистов, присутствовали члены Парламента и видные деятели из разных стран. Потенциальным преступником мог оказаться любой. Слишком глубоко секта Грэхема запустила свои щупальца. Немногие знали, что в кресле восседала ненастоящая королева. Копия так была похожа на оригинал, что Сьюзен не заподозрила бы подмену. Спецслужбы подыскивали замену главам государств именно для таких случаев. играла лжекоролева превосходно.
Дверь открылась, и в зале появился Александр. Детективу пришлось нелегко: правительство требовало от него ответы, и мужчина прикладывал все усилия, чтобы воплотить задуманное, несмотря на множество бюрократических проволочек. Не сказав ни слова, он рухнул на диван и прислонил ладони ко лбу. Сьюзен заметила капельки талого снега на его светло-сером пальто.
— Ты выходил на улицу?
— Я задыхаюсь здесь.
— Нельзя покидать конференцию! Мы до сих пор не вычислили убийцу.
— Сочувствую. Я, в отличие от вас, не так слеп.
— Что? — с широко распахнутыми глазами Сьюзен приблизилась к лежавшему напарнику и схватила его за руку. Кожа Александра оказалась мягкой. С толикой удивления Кроули наблюдал, как девушка, не выпуская его ладони, встаёт на колени. Раньше он не обращал внимания, что цвет её глаз не совсем голубой. Вокруг зрачков танцевала россыпь зелёных крапинок и солнечных бликов, которые тонули в омуте, точно в небе.
— Почему ты его не остановишь? — прошептала Сьюзен. — Почему ты ничего не делаешь?
Длинные ресницы, окрашенные тушью в чёрный, обрамляли большие красивые глаза. Александру нравилось смотреть, как эмоции девушки сменяли друг друга в блестящей влаге.
— Прости, — ответил он, не отнимая своей руки. — Королева должна умереть.
— Это ужасно! Мы можем предотвратить убийство и предстоящий скандал, захватить террориста, решить эту проблему, не пролив крови! Скажи, кто это?
— Нет.
Сьюзен отшатнулась, как от удара.
— Всё из-за той женщины, да? — горько спросила она. — Из-за Виктории Морреаф?
— Вот видишь, ты и сама ответила на свой вопрос.
Сьюзен поднялась, поправила юбку и повернулась к Кроули спиной. Ей хотелось накричать на него, осыпать оскорблениями, но, памятуя о том, как коллега ценит рассудительность, проглотила порыв. Пару раз, зажмурившись, глубоко вздохнула, после чего обернулась и поймала его взгляд.
— Какую ты преследуешь цель? — произнесла она с твёрдостью в голосе. — Какую выгоду извлечёшь из гибели лжекоролевы? Ставки должны быть высоки, судя по твоему сосредоточенному виду, хотя ты и выглядишь, как загнанный пёс.
— За тем, кто совершит покушение, стоит одна важная фигура. Эта фигура должна поверить, будто ей всё удаётся. Малейшее сомнение собьёт её с намеченного пути, и тогда я потеряю свой единственный шанс. Пусть она слишком поздно поймёт, что просчиталась, — Александр соединил указательные пальцы и поднёс к губам. — Ты права, дело имеет прямое отношение к Виктории Морреаф. Против этой женщины готовится жёсткая провокация, и я не собираюсь оставаться в стороне. Даже если придётся пролить чью-то кровь, я достигну цели, — он почувствовал облегчение, когда Сьюзен бесстрашно присела на краешек дивана. — Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, проснусь ли следующим утром, словлю пулю или утону в собственной ванной. Мне неведомы тайны Вселенной, древних цивилизаций и загробной жизни. Единственное, что я знаю — это то, что я существую здесь и сейчас. И порой для того, чтобы выжить, приходится нарушать правила. Жаль, что мы с Викторией так и не закончили партию. На один только ход тратили столько сил и времени! Иногда мне кажется, что эта партия будет длиться, даже если кто-то из нас покинет настоящее поле.
* * *
Самолёт тряхнуло, и Виктория резко очнулась. Солнечный свет больно ударил по глазам. Она поморщилась и укрылась клетчатым тёплым пледом.
— Турбулентность, — прокомментировал Сен-Жермен и понимающе улыбнулся, наблюдая за безуспешными попытками фрау Морреаф устроиться в кресле удобнее.
— Проклятые перелёты, как я от них устала!
Она попросила стюардессу принести чашечку крепкого кофе.
— Как поживает ваш друг? — спросил тот как бы между прочим. — Уже вернулся к работе?
— Да. Только меня интересует, ваши люди глухие или слепые? — выпалила она с раздражением. — Почему Кроули всё ещё под прицелом?
— Ошибки никакой нет. Я не отдавал приказа снимать его с крючка.
— Я думала, мы договорились. Я выиграла его жизнь, не забывайте.
— Ни в коем случае. Ваш друг смог вернуться к работе именно потому, что я сдержал слово, — Сен-Жермен принял оскорблённый вид. — Я не нарушаю своих обещаний.
— Но отпускать его вы тоже не намерены, — добавила Виктория. — В чём дело? Великий орден испугался одного детектива?
— Приятно сознавать, что вы о нас высокого мнения.
— Я опираюсь на факты. А факты говорят, что иллюминаты — истинные хозяева Запада. Оттого мне страшно за Кроули. Всё-таки смерти я ему не желаю.
Алхимик выжидающе смотрел на спутницу.
— Что вы собираетесь делать? — выдохнула Виктория.
— Я глава ареопага, но я не всемогущ, и не от меня зависит, что произойдёт с вашим другом. Я лишь могу на время оставить его в покое, дать возможность уйти.
— Он не уйдёт.
— В таком случае Александра Кроули мне не спасти.
Фрау Морреаф ответ не устраивал. В глазах опасно блеснула сталь. Сен-Жермен завороженно следил за переменами на её лице — от осознания беспомощности до желания любой ценой урвать свой кусок. Ему нравилось дразнить эту женщину. Смотреть, как она будет защищаться и отстаивать интересы.
Стюардесса принесла горячо дымящийся кофе. Виктория благодарно ей улыбнулась, забрала чашку и сделала глоток. Кофе пришёлся как нельзя кстати.
— Я помню, с чего всё начиналось. Тогда люди руководствовались благородными помыслами. Правосудие, равенство, всеобщее благо… Сторонники деизма продвигали идею свободы вероисповедания, хотели дать альтернативу официальной Церкви и христианству. И популяризировать своё учение, конечно. Никто бы иллюминатов не тронул, если бы они ограничились сектантскими проповедями и салонными разговорами, но их привлекала политика. Они понимали, что всегда будут бессильны при монархии. Даже самые вульгарные короли не шли против Папы. Католичество прочно удерживало позиции благодаря режиму. Иллюминаты сделали всё возможное, чтобы заменить монархическое правление республиканским; это благодаря их усилиям Европа увязла в революциях, — за всё это время Виктория ни разу не отвела взгляда от Сен-Жермена. — Потом произошла реорганизация. Между масонской ложей и орденом иллюминатов начался активный делёж. Кажется, это было в конце восемнадцатого века? Тогда, mon amie, вы по каким-то причинам поддержали иллюминатов, хотя изначально выступали от имени «вольных каменщиков». Почему?
— Я увидел за ними будущее, — Сен-Жермен с наивным видом пожал плечами. — Иллюминаты поразили меня организованностью, преданностью своему делу и даже искренностью. Эти люди хорошо понимали, на что идут и чем готовы заплатить за результаты. Неудивительно, что за столь короткий срок им удалось так много. А ещё они видели разницу между мечтаниями и безумием. Европу переделывать было бесполезно. А вот Новый Свет принимал любые эксперименты. Уже в восемнадцатом веке иллюминаты отвоевали независимость для своего нового государства.
— Самое страшное — это когда проповедники становятся политиками, — сокрушённо отозвалась Виктория. — Под знамёнами свободы иллюминаты спрятали обыкновенную диктатуру. Новый мир отличается от старого только одним — отсутствием традиций, которые, собственно говоря, являются всего лишь жизненным опытом. За свободой вероисповедания последовали агрессивное неверие, насмешка и издевательство над верой в Бога. Впрочем, именно этого в ордене и добивались — обесчестить религию, чтобы оправдать и возвысить свою. Карикатуры на Святую Троицу, Иисуса и пророка Мухаммеда стали называть выражением свободомыслия. Тысячу лет назад так поступали первые христиане и мусульмане: сносили памятники языческим богам, сжигали капища и на их месте строили свои религиозные центры. Я не ошибусь, если скажу, что в Стамбуле головы Медузы Горгоны по сей день бессовестно опрокинуты. Сейчас люди делают то же самое. Только теперь с Иисусом и Мухаммедом.
— Мне кажется, это вполне естественный ход вещей. Представления общества меняются.
— Не меняется страх перед смертью, — мрачно произнесла Виктория. — Смерть всех перед собой равняет. Она всегда стояла особняком от Бога… и богов. В страхе перед нею нет лицемерия. Это единственная религия, которую исповедуют все. И прежде остальных — иллюминаты.
— Её не исповедуем мы, — жёстко отрезал алхимик. — По крайней мере, за себя я могу говорить смело.
— Однако ваша смелось почему-то испаряется, когда в поле зрения вдруг возникают Неизвестные, — губы женщины дрогнули в ироничной ухмылке.
— Не вижу здесь ничего забавного.
— Да, с Советом Девяти особо не позабавишься, — согласилась Виктория. — На каждого зверя найдётся свой хищник. Вот и иллюминаты с одним познакомились…
— Кроули опасен.
— Вы даже не представляете насколько.
— Поэтому иллюминаты никогда не оставят его. Есть вероятность, что он отделается малой кровью, если уйдёт из Интерпола и начнёт жизнь с чистого листа. Если откажется от власти и своих связей. Но это только вероятность. Я могу спрятать его, если хотите. Обеспечить безопасность. Будет жить в Шотландии, на каком-нибудь острове, в тишине и покое. Согласитесь, лучше так, чем лежать в могиле.
— Для него нет, — опустив ресницы, Виктория принялась помешивать кофе. — Александр — один из самых сильных людей своего времени. И сила эта кроется в непревзойдённом уме. Такие, как он, в тишине и покое умирают, mon amie.
— Я защищаю свои интересы, — мягко напомнил Сен-Жермен.
— Именно поэтому вам стоит рассмотреть моё предложение, — в улыбке женщины читалась непримиримая борьба. — Посвятите Александра Кроули в иллюминаты!
— Что? — опешил тот.
— Сделав его членом тайного братства, вы обретёте достойного союзника. Александру не нужны ни деньги, ни слава. Его вообще невозможно купить, но вы это уже, наверное, поняли.
— Это безумие!
— Неужели?
— Этот ваш Кроули неуправляем. Мы прибегли к угрозам, устроили нападение на его коллегу, подсылали киллеров одного за другим, а он всё равно продолжал своё дело. Ему хоть есть что терять?
Виктория едва не засмеялась.
— Александр всегда добивается своего. Я бы не советовала переходить ему дорогу.
— Если допущу его до закромов, орден потом вообще от него не отделается!
— А разве вам не хочется поработать с умным человеком? Проводить время с Кроули очень увлекательно, он на всякой мелочи не оступается. Что касается доверия… Вряд ли вы доверяете вообще кому-то. Даже людям из ордена.
— Искушаете меня? — Сен-Жермен почувствовал, что начал сдавать позиции. — Хорошо. Допустим, я договорюсь с Кроули. Но вы имеете хотя бы крохотное представление, какого создаёте монстра? Посвящённый в иллюминаты агент Интерпола! Он получит неограниченную власть над всем преступным миром, а не только над миром правосудия, в котором уже царствует. Возложив на него корону, потом вы не сможете её забрать.
— А мне и не придётся.
Виктория обратила взгляд на чистое светящееся небо. Чёрные волосы беспорядочно лежали на её плечах, укрытых колючим шерстяным пледом. Лицо было бледным, обескровленным, оживляла его только разожжённая в глазах страсть.
— У Александра есть то, от чего мы давным-давно отказались. Жажда настоящей жизни. Яркой, полной желаний и чувств, бурной и скоротечной, со сладким вкусом потери. Даже зная о возможности обретения философского камня, Кроули держится именно за эту жизнь. Смертную. Он ни за что не взойдёт на Олимп. Скорее спустится в царство мёртвых и разделит участь его обитателей, нежели примет амброзию из наших рук. А всё потому, что он знает: боги завидуют человеку.
* * *
— Вы ведь раньше в Швейцарии не были? — уточнил Азраил, выглядывая из окна машины. Мелькарт не удостоил его ответом. Он бы предпочёл посетить эту страну при других обстоятельствах.
Лимузин неспешно взбирался по серпантину. По разным сторонам долины возвышались горные хребты. Пейзажи Альп обладали девственной привлекательностью. Белые облака проплывали по венчающему вершины снегу.
— Красиво. Прямо как в сказке, — задумчиво произнёс мужчина и, поправив галстук, посмотрел на своего сумрачного спутника. — Обычно перед смертью люди начинают понимать, в каком великолепном мире им довелось пожить. Они закапывают тела в землю и таким образом отдают дань природе — возвращают себя источнику. Один мой знакомый как-то сказал: «Похороните меня на скале у моря, чтобы я вечно любовался ликом свободы и слушал шум прибоя». Я полностью разделяю его идею. Это и в самом деле гораздо лучше, чем безмолвствовать среди тысяч могил, в абсолютной тишине, которая заставит забыть, что существовал здесь вообще, — Азраил на мгновение прервался, чтобы глотнуть воздух. — Странно, но я почему-то не могу представить вас мёртвым.
— Так не убивайте меня, — равнодушно отозвался Мелькарт.
Тот рассмеялся.
— И правда. Вам ведь необязательно вверять свою жизнь Виктории Морреаф? По сути, ничего особенного вы не совершили. Пока. И кроме того, что вас с ней связывает? — Азраил потянулся к припасённой в салоне сумке и извлёк из груды льда бутылку шампанского. — Я знаю, вы жаждете философский камень, но для этого Виктория вам не нужна. Я… я вполне готов к сотрудничеству.
— То есть мне нужно предать её и стать вашим учеником?
— Для Виктории всё кончено, — в расширенных от азарта прозрачных глазах мужчины проявлялись призраки безумия. Как шакал, он выжидал, когда ему дозволено будет вцепиться в кусок мяса. — Что она может вам предложить, Тессера? Знания, деньги, власть? Я и сам всё это с удовольствием вам подарю. Тело? Ну, подыщете другую женщину. Меньшей выдержки, конечно, зато она будет вашей по-настоящему.
Он с хрустом откупорил бутылку и плеснул шампанского в бокал. Шипящие пузырьки отвлекли обоих от напряжённого зрительного контакта, и Мелькарт позволил себе на секунду расслабиться.
— Вы ничего не теряете.
— Всё из-за Жезла, — ответил Мелькарт, с подозрением отслеживая каждое действие профессора. — Вы на что угодно пойдёте ради этой реликвии.
— А вы нет? Почему бы нам вместе не достать Жезл? Почему бы не спуститься в древний город и не отгадать загадку Трисмегиста? Или вы испугались? — Азраил подался вперёд. — Вы просто испугались, не так ли? Ну, ещё бы! Одно дело — копаться в гробнице в компании опытных археологов, и совсем другое — отправиться в подземелье одному. Все эти ваши познания, чтение манускриптов — безопасная теория; она убеждает, будто вы специалист, настоящий профессионал. Однако это ложь. Настоящие профессионалы знают, как выживать в аду, не потому что много читали, а потому что там были, — Азраил с сожалеющим видом покачал головой. — Но разве я могу винить ребёнка в том, что он не хочет слазить в недра земли? Туда, где нет ни неба, ни воздуха… Я к вам несправедлив. Мне стоило сразу обо всём подумать.
Мелькарт непроизвольно коснулся своего золотого перстня, который всегда был на пальце, куда бы парень ни отправился. Холодная печатка с пауком внушала успокоение. Взгляд Мелькарта пал на бокал с шампанским.
— Допустим, я соглашусь. Что дальше? Вы остановите машину и велите шофёру отвезти меня в другое место? Не отдадите на растерзание Неизвестным?
— Когда вы в последний раз нормально спали? — Азраил по каким-то причинам вдруг сменил тему.
— Какое это имеет отношение…
— Вы сходите с ума. Почти не спите, потому что добивают кошмары. Тело постепенно отказывает: на вас навалились слабость, вялость, лень. Не хочется ни есть, ни пить. После приёма пищи начинает тошнить, и всё, что вы заставили себя съесть, выходит наружу, — мужчина с потрясающей точностью перечислил симптомы. — Ещё чуть-чуть, и вас коснётся слабоумие. Вы перестанете отличать лица, вещи, услышанное и прочитанное…
— Что это? — с нарастающим беспокойством спросил Мелькарт.
— Плата. Вы участвовали в каком-то тёмном ритуале?
— Да.
— Не расскажете?
— А вы сможете мне помочь?
— Каким образом? Заплачу за вас?
— Тогда почему вы об этом заговорили? — раздражение Мелькарта усилилось.
— Потому что хочу вас направить. Врачи же не забирают у пациентов болезни, они их лечат. Дают таблетки, выписывают рецепт. С болезнью человек борется сам. Вот и вы должны со своей заразой справиться.
— А есть способ?
— Конечно. Прежде всего найдите уязвимое место. И подумайте, как его залатать. Обычно оно вполне конкретно, — Азраил слегка прикусил губу. — Почему Виктория не помогла вам? Почему бросила на милость кошмарам?
— Я ей не жаловался.
— Всё ещё её защищаете? Не стоит.
— Не вам решать, что мне делать, — в обсидиановых глазах Мелькарта сверкала злоба.
— Если не можете одолеть такие кошмары, метаморфозу тем более не переживёте, — выпалил Азраил, явно теряя терпение. — Что, по-вашему, представляет из себя философский камень? Вы даже этого не знаете. Но я расскажу, мне не жалко. После того, как magisterium проникнет в вашу кровь, вы сляжете. Будете разлагаться, как труп. С вас живого слезет кожа, волосы выпадут, зубы почернеют и отскочат от дёсен, ногти отлупятся, и вы целиком превратитесь в урода, в оголённое мясо. Это лишь первая стадия. Человеку надлежит потерять индивидуальность. А затем, на второй стадии, стать новой личностью. Последователи Тота запирали друг друга в саркофагах, и только сильнейшие после трансформации выбирались наружу.
— Из саркофагов? Как?
— Кости перерождённого настолько крепки, что разламывают каменные плиты. Но мало кто добивался успеха. Большинство магов в приступе боли и ужаса поедали свою же плоть. Так что от них ничего не оставалось.
Мелькарту потребовалось всё его самообладание, чтобы дать ровный, спокойный ответ:
— Если удалось вам, значит, получится и у меня.
Азраил с широкой улыбкой протянул мальчику бокал.
— Вы мне нравитесь. Всё, чего я прошу — сделать выбор в мою пользу.
— И отказаться от Виктории? — он взял предложенное шампанское. — Стать причиной её гибели?
— Жезл Трисмегиста стоит того, поверьте. Этот артефакт возвысит вас даже среди бессмертных.
Пальцы Мелькарта порхали по стеклянным краям. Но профессор не обращал никакого внимания на плавные движения собеседника. Выражение, с каким тот на него взирал, волновало куда больше.
— Я отказываюсь.
С уст Аллегретти сорвался громкий вздох разочарования.
— Не желаю иметь с вами ничего общего, — отрезал Мелькарт, замечая, как предательски дёргается мускул на лице профессора. — Пусть всё закончится сегодня.
Нехотя Азраил забрал бокал и, облизнувшись, осушил до дна. С каждым его глотком во взгляде мальчика интенсивнее разгоралось торжество. Он не скрывал злорадства, когда бессмертный, оторвавшись от выпивки, вновь направил на него внимание.
— Мне очень жаль, граф Калиостро. Вы только что испробовали вкус поражения.
— О чём это вы, Тессера?
— Я отравил шампанское, — Мелькарт дотронулся до золотой печатки, — кровью ожившего покойника. Я хранил её в перстне с тех самых пор, как помог Виктории провести ритуал со смертью. Удобный способ, согласитесь. Это должно быть вам знакомо, в восемнадцатом веке многие так носили с собой яды.
— Что вы наделали! — закричал Азраил и резко схватился за горло. — Это же…
— Да, это убьёт вас. Я знаю.
Впервые ученику Виктории Морреаф довелось познакомиться с болью, из которой создатель философского камня долгое время взращивал свои амбиции. Она прорезалась сквозь кристальное полотно больших экспрессивных глаз, выдавая глубокую обиду.
— Маленький ублюдок!
Последнее, что запомнил Мелькарт — ругательства и сильный удар по голове. А когда очнулся, обнаружил себя уже не в лимузине, а в окружении холодных стенок, плотно облегавших тело.
И с отчаянием понял, что заперт в гробу.
* * *
Виктория спустилась по трапу и поёжилась, почувствовав разницу температур. Она успела привыкнуть к тёплому салону самолёта. Центральная Европа встречала её зимней стужей, свойственной горной местности, и сильным ветром. Внизу поджидала группа чёрных машин.
— А мы не ошиблись? — обеспокоенно спросил Сен-Жермен, набрасывая на себя пальто и оглядывая собравшихся на площадке Вальпургиевых адептов. — Вдруг он не в Швейцарии?
Рид, Морган и Клод, вышедшие из самолёта следом, поспешили пожать руки иностранным коллегам. Созвать своих людей с континента было удачным решением.
— В Швейцарии. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Здесь он убил жену, mon amie. Здесь похоронено его сердце, — голос Виктории дрогнул. — Феникс хотел, чтобы я приехала сюда. «Какими бы сильными мы не были, любовь доводит нас до могилы». Так он сказал.
— Вам в любом случае не стоит идти к Девятерым. Ничем хорошим это не кончится.
— У меня на Совет другие планы. Да и говорить с бессмертными не о чем. Я уже сказала им всё, что хотела. Когда прокляла…
— Неизвестных нельзя игнорировать.
— О, да. Поэтому я обратилась к ней, — Виктория кивнула в сторону приближавшихся спортивных машин. Сен-Жермен перевёл недоумённый взгляд на незваных гостей, появление которых, судя по суровым лицам наёмников, было также непредвиденно.
Дверца одного из автомобилей распахнулась, и все увидели красивую женщину в роскошном меховом манто.
— Перенелла! — потрясённо изрёк алхимик.
— Она согласилась стать моим поручителем, — пояснила Виктория. — Пока мы с вами будем ловить Феникса, госпожа Фламель уладит дела с Советом.
— Каким образом? Неизвестные всё равно узнают, что вы передаёте наследие.
— Пусть. Скоро это ни для кого не будет секретом. Не раскрытой останется личность ученика.
— Вы не рассказали о Мелькарте? — Сен-Жермен с сочувствием посмотрел на Перенеллу, которая быстрым шагом направлялась к ним. — По-моему, это жестоко.
— Вы имели в виду необходимо? — Виктории не понравился его тон. — Перенелла ничего не знает и тем лучше для всех. Бессмертные могут сколько угодно копаться в её мозгах, Мелькарта она не выдаст.
— Это сумасшествие, — с недовольством ответил он. — Надеюсь, вы понимаете, что с нами сделают в случае провала?
— Вы всегда думаете о плохом, — сказала Перенелла, остановившись в нескольких шагах от них. Похоже, она услышала последние слова мужчины. Сен-Жермен приветливо ей улыбнулся.
— Я всего лишь просчитываю варианты.
— Вариант может быть только один — жизнь, — она скользнула взглядом по бледному лицу Виктории. — Вы странно выглядите, фрау Морреаф.
— Обычное состояние перед неизбежностью, — равнодушно откликнулась та.
— Тогда воспряньте духом. Фатализм не терпит роптаний, — госпожа Фламель повернулась к наёмникам, с интересом наблюдавшим за ней. — Добро пожаловать в Швейцарию, друзья!