«Во время приема (Потсдамская конференция, 1945 год. – Прим. А.Н.) первое слово взял президент США Г. Трумэн, – вспоминает маршал Жуков. – Отметив выдающийся вклад Советского Союза в разгром фашистской Германии, Г. Трумэн предложил первый тост за Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами Советского Союза И.В. Сталина.

В свою очередь, И.В. Сталин предложил тост за У. Черчилля, который в тяжелые для Англии военные годы взял на свои плечи руководство борьбой с гитлеровской Германией и успешно справился со своими большими задачами. Совершенно неожиданно У. Черчилль предложил тост за меня…»

Ответный тост за Сталина Черчилль не предложил. Почему?

Чтобы понять взаимоотношения Сталин – Черчилль, надо сделать экскурс в прошлое. Итак, Москва, Кремль, 1942 год. Встреча на высшем уровне.

С одной стороны – премьер Черчилль, с другой – маршал Сталин. И много других участников, в частности, Вячеслав Молотов, народный комиссар иностранных дел, по-современному – министр. Идет долгая и муторная дискуссия об открытии второго фронта, о броске союзников через Ла-Манш, на что англичане никак не соглашаются и сначала предлагают ударить по немцам в Африке.

Шел «крайне неприятный разговор, – пишет Черчилль в своих мемуарах, – почти два часа мы провели в спорах. За это время мне было сказано очень много неприятных вещей, особенно о том, что мы страшимся сражаться с немцами…»

Сталин считал, что «если бы британская армия столько же воевала с немцами, как и русская армия, то она боялась бы их не так…»

Стало ясно, что переговоры лидеров ни к чему не приведут.

«Я встал и начал прощаться, – пишет Черчилль. – Сталин, казалось, вдруг смутился и сказал как-то по-особенному сердечно, как со мной еще не говорил: «Вы уезжаете на рассвете. Почему бы нам с вами не… выпить немного?»

Что на это ответил Черчилль? Он ответил, что «в принципе не против такой политики». Сталин привел его в свою кремлевскую квартиру, представил ему дочь Светлану.

Дочь Сталина стала накрывать на стол, а «Сталин тем временем раскупоривал разные бутылки, которые вскоре составили внушительную батарею. Потом он сказал: «Не позвать ли нам Молотова?» Позвали и Молотова, которого Сталин, по мемуарам премьера, аттестовал так: «У Молотова есть одно особенное качество – он умеет пить».

Как туманно излагает Черчилль: «Тогда я понял, что предстоит…»

Что было дальше, премьер описал крайне скупо, схематично:

«Мы провели за столом с 8.30 вечера до половины третьего ночи… Мы поели всего понемногу, по русскому обычаю пробуя многочисленные и разнообразные блюда, потягивая отличные вина. Молотов принял свой самый приветливый вид, а Сталин, чтобы еще больше разрядить атмосферу, немилосердно над ним подшучивал… Около часа ночи… на стол подали довольно крупного молочного поросенка. Сталин до сих пор пробовал только отдельные блюда, но время приближалось к трем часам ночи, и это был его обычный обеденный час… Он предложил… присоединиться к нему», а когда присутствующие отказались, «накинулся на жертву в одиночку…»

«Голова моя раскалывалась от боли, что для меня было весьма необычным», – пишет Черчилль, не объясняя причин.

Это очень странное, я бы сказал, симптоматичное признание, ведь Черчилль, как никто другой, весьма стойко переносил алкогольный удар, умел, как принято говорить в кругах профессионалов, его держать.

И за дни своего пребывания в Москве на головную боль от выпитого не жаловался ни разу, хотя и признается, что его в Москве «угощали изрядно» на разных обедах и ужинах, на которых, вопреки его мнению о русских, никто «на пол не падал мертвецки пьяным».

«Такие обеды длятся долго, – делился он своими впечатлениями, – было произнесено множество тостов и ответов на них в форме очень коротких речей. Сплетни о том, что эти советские обеды превращаются просто в глупые попойки, абсолютно беспочвенны. Маршал (И.В. Сталин. – Прим. А.Н.) и его коллеги неизменно пили после тостов из крохотных рюмок, делая каждый раз лишь маленький глоток…»

Но вот почему у него голова заболела в ту последнюю перед отлетом ночь, Черчилль молчит, не пишет, не объясняет.

Что ж, есть на этот счет наша, российских историков водки, версия.

Коварный Сталин, чувствуя, что переговоры с Черчиллем заходят в тупик, предложил тому выпить. В чем Черчилль, как сказано выше, признается. А вот в том, что не просто выпить, а выпить водки, и не просто водки, а начать со стакана в 200 граммов, и не просто в 200 граммов, а в порядке спортивного состязания – кто кого перепьет? – молчит. А почему?

Потому что в ходе обсуждения открытия второго фронта он и предложил Сталину потягаться – а кто из них в выпивке крепче?

Будучи однозначно уверенным, что он, Черчилль.

И началось великое водочное противостояние лидеров двух стран-союзников. Сталин – стакан. Черчилль – стакан. Сталин – второй и Черчилль – за ним. Потом – третий. А вот были ли четвертый и пятый – история умалчивает.

Но то, что Черчилль не выдержал и сел едва ли не мимо стула, – это подтверждают свидетели. И тогда Сталин поворачивается к Молотову и говорит: «А что ты думал? Что Сталин Родину просерит?»

Такая вот анекдотическая история, исторический анекдот.

У него есть и другая интерпретация, автор которой – Главный маршал авиации СССР А. Голованов, который был участником встречи с Черчиллем.

«Тосты следовали один за другим, и я, – вспоминал маршал, – с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль – известный выпивоха – устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного. Сталин пил на равных и, когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел ко мне и сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью. А он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке…»

Действующие лица разные, но суть, согласитесь, остается одна.

(В Англии Сталин был раз в жизни. По заданию партии, еще до революции. Плутая ночью в лондонских доках, где его ждали единомышленники из числа местных рабочих, и не зная ни слова по-английски, попытался узнать дорогу у первых встречных. Искушение разобраться с чужаком непонятно какой национальности, не знавшим по-английски, оказалось слишком велико. Сталина, тогда еще, правда, Джугашвили, пьяные докеры крепко побили. Не в этом ли причина нелюбви Сталина к Англии и, соответственно, к ее премьер-министру?..)

Нелюбовь Сталина к английскому рабочему классу отразилась на судьбе советско-британских отношений, что подтверждает книга «Его глазами», изданная в СССР в 1947 году. Главный ее герой – президент США Франклин Делано Рузвельт. Книгу написал его сын Эллиот, который, будучи адъютантом президента на встречах «Большой тройки» в Тегеране и в Ялте и сочетая, по его словам, «обязанности секретаря, курьера и протоколиста», присутствовал на совместных обедах Сталина, Рузвельта и Черчилля, о чем оставил интереснейшие воспоминания.

«Обед состоялся в столовой, смежной с залом заседаний. Кроме отца и премьер-министра (У. Черчилля. – Прим. А.Н.), маршал Сталин пригласил Антони Идена, Молотова, Гарримана, Гарри Гопкинса, Кларка Керра и в качестве переводчиков Болена, Бережкова и майора Бирзе…

Я впервые попал на банкет в русском стиле.

Разумеется, была водка, но, к счастью, было также и легкое сухое белое вино, и русское шампанское, которое мне очень понравилось. Я говорю «к счастью», так как ни один разговор не обходился без бокала, иначе это противоречило бы самому значению слова «разговор»: ведь мы разговаривали только тостами. Такой вид беседы может показаться несколько громоздким, но, если у вас достаточно крепкая голова, это даже очень весело. Так, если вы хотите сказать что-нибудь даже на такую скучную тему, как погода, вы заявляете:

– Я хочу предложить тост за прекрасную погоду! – Затем вы встаете, чтобы выпить, и все остальные тоже поднимаются и пьют. Целая система. Тост может быть даже политическим.

– Я хочу предложить тост, – воскликнул один из русских, – за ваши будущие поставки по ленд-лизу, которые, я уверен, начнут прибывать вовремя, не запаздывая, как сейчас! – Все встали, осушили бокалы и снова уселись.

Блюда следовали одно за другим в величайшем изобилии. Относительно блюд на русском обеде у меня тоже есть своя теория: их так много потому, что у вас почти нет возможности попробовать каждое из них. Слишком часто вам приходится вставать, чтобы обмениваться речами, вернее, тостами…»

Совместные обеды сблизили одних лидеров и оттолкнули других.

Сталин и Рузвельт быстро нашли общий язык. И вот, на какой теме они сдружились.

«Однажды за обедом у Сталина отец дипломатично, но вполне искренне похвалил советское шампанское; хозяин с гордостью ответил ему, что это шампанское производится на его родине – в Грузии. Сталин широко улыбнулся, когда отец сказал, что после войны, когда он уже не будет президентом, он хотел бы разбогатеть, выступая в роли комиссионера по продаже этого шампанского в Америке…»

Сталин отблагодарил президента не только «широкой улыбкой».

Его очередной жест просто растрогал президента США:

«В воскресенье 11 февраля, когда американцы уезжали из Ливадии, советский персонал снабдил их на дорогу большим количеством водки, вина нескольких русских марок, грузинского шампанского, которое похвалил отец, икры, масла, апельсинов и мандаринов…»

Вот диалог отца и сына Рузвельтов о Сталине:

«– Что же он за человек?

– Как тебе сказать… В общем, производит сильное впечатление.

– Он тебе понравился?

Отец решительно кивнул головой».

Ленд-лиз был обеспечен. Наша страна получила все, что только можно было получить от США.

(Высокий градус кавказского гостеприимства, я проверил на собственном опыте.

В середине 80-х я был в Грузии, собирал материал для статьи про местный «Агропром», который возглавил Мгеладзе, совершивший прорыв в решении вопросов Продовольственной программы. Встречался и с главой республики Палиашвили. Когда уезжал, мне предложили на память о Грузии «немного» местного вина, мандаринов и сыра.

Вежливо, чтобы не обидеть хозяев, я отказался.

По прилете в Домодедово ко мне подошли люди в штатском и строго попросили пройти с ними. Меня долго куда-то вели коридорами, переходами и помещениями аэропорта. Потом мы уперлись в закрытую дверь с кодированным замком. Дверь открыли и потребовали расписаться в получении «моего груза» – деревянного ящика едва ли не в мой рост (а мой рост 1 м 83 см)! В ящике был коньяк «Энесели», который я хвалил за обедом в Тбилиси, несколько десятков (или сотен?) килограммов мандаринов и огромное количество вина – «Киндзмараули», «Ахашени», «Хванчкара» и что-то еще, завернутое в бумагу. Как оказалось, сыр.

– Забирайте! – сказали мне.

– Это не мой ящик!

– Ничего не знаем, – ответили мне. – Тут ваша фамилия.

И показали на крышку. На ней была наклеена бумажка – «Никишин А.В.».

Вывезти подарки солнечной Грузии из Домодедово было не просто. Середина 80-х, какой заказ грузового такси, вы что! Извозчику «на лапу» деньги – и немалые, а еще и мандаринов в придачу! Родные реалии. Но, как бы то ни было, говорю снова и снова «спасибо» этой милой стране и ее обитателям. Правда, горько на душе от мысли: где сейчас все это – коньяк «Энесели», вино «Киндзмараули» и это удивительное сияющее го степриимство?..)

А Черчилль со Сталиным, кажется, поссорились всерьез и надолго. И – опять – не где-нибудь, а за обедом! Что за наваждение такое!

«К концу обеда Дядя Джо поднялся, чтобы предложить тост по вопросу о нацистских военных преступниках. Я не могу точно припомнить его слова, но он произнес примерно следующее:

– Я предлагаю выпить за то, чтобы над всеми германскими военными преступниками как можно скорее свершилось правосудие и чтобы они все были казнены. Я пью за то, чтобы мы объединенными усилиями покарали их, как только они попадут в наши руки, и чтобы их было не меньше пятидесяти тысяч.

Как ужаленный, Черчилль вскочил с места. (Кстати, премьер-министр во время всех тостов пил только свой излюбленный коньяк. Поглощая вечерами солидную дозу этого напитка, он хорошо натренировался для беседы такого рода. И все же я подозреваю, что в данный вечер даже этот заядлый пьяница владел языком хуже обычного. – Прим. А.Н.) Его лицо и затылок побагровели.

– Подобная установка, – выкрикнул он, – коренным образом противоречит нашему, английскому чувству справедливости! Английский народ никогда не потерпит такого массового наказания. Я пользуюсь этим случаем, чтобы высказать свое решительное убеждение в том, что ни одного человека, будь он нацист или кто угодно, нельзя казнить без суда, какие бы доказательства и улики против него ни имелись!

Я взглянул на Сталина. Видимо, этот разговор очень его забавлял, но он оставался серьезным; смеялись только глаза. Он принял вызов премьер-министра и продолжал поддразнивать его, очень веско опровергая все его доводы и, по-видимому, нисколько не беспокоясь по поводу того, что Черчилль уже безнадежно потерял самообладание.

Наконец, Сталин повернулся к отцу и осведомился о его мнении. Отец давно уже еле сдерживал улыбку, но, чувствуя, что атмосфера начинает слишком накаляться, решил обратить дело в шутку.

– …Совершенно ясно, что необходимо найти какой-то компромисс между вашей позицией, м-р Сталин, и позицией моего доброго друга премьер-министра. Быть может, вместо казни пятидесяти тысяч военных преступников мы согласимся на меньшее число. Скажем, на сорок девять тысяч пятьсот?

Американцы и русские рассмеялись. Англичане, ориентируясь на своего премьер-министра, который приходил все в большую ярость, сидели молча с вытянутыми лицами. Сталин оказался на высоте положения, подхватил предложенную отцом компромиссную цифру и начал опрашивать всех сидевших за столом, согласны ли они с ней. Англичане отвечали осторожно.

…Он обратился с этим вопросом и ко мне, и я, несколько нетвердо держась на ногах, встал с места.

– Как сказать, – ответил я и перевел дух, стараясь соображать быстро, несмотря на действие паров шампанского. – Ведь когда наши армии двинутся с запада, а ваши будут продолжать наступление с востока, вся проблема и разрешится, не так ли? Русские, американские и английские солдаты разделаются с большинством из этих 50 тысяч в бою, и я надеюсь, что такая же судьба постигнет не только эти 50 тысяч военных преступников, но и еще сотни тысяч нацистов.

И, сказав это, я собрался снова сесть. Но Сталин, сияя от удовольствия, обошел вокруг стола и обнял меня за плечи.

– Превосходный ответ! Тост за ваше здоровье! – Я вспыхнул и уже готов был выпить, так как по русскому обычаю полагается пить даже за собственное здоровье, – как вдруг увидел, что перед самым моим носом кто-то гневно трясет пальцем.

– Вы что же, хотите испортить отношения между союзниками? Вы понимаете, что вы сказали? Как вы осмелились произнести подобную вещь? – Это был Черчилль, взбешенный не на шутку.

Потрясенный тем, что премьер-министр и маршал пикировались прямо над моей головой, я молча уселся на свое место…»

Черчилль даже рюмку на стол опрокинул от избытка чувств.

(Надо сказать, что, несмотря на угрозы в адрес немцев, Сталин проявил к поверженной Германии известное снисхождение. В Берлин в порядке первой помощи СССР поставил 96 тыс. тонн сахара, 60 тыс. тонн картофеля, до 50 тыс. голов скота, сахар, жиры и другие продукты. Было налажено снабжение молоком детей Берлина, а Сталин лично утвердил решение Военного совета фронта «Об организации улова рыбы на побережье Балтийского моря». Войска бывшего 1-го Белорусского фронта обязали выловить во втором полугодии 1945 года 21 тыс. тонн рыбы.

Как отстраненно пишет в мемуарах Жуков: «поставка рыбы имела большое народнохозяйственное значение для германского населения…» Уж надо думать – имела!)

Но вернемся за обеденный стол Большой тройки. Кажется, опоздали.

«К счастью, обед вскоре окончился, – пишет сын Рузвельта, – и я пошел за отцом в его комнату, чтобы извиниться. Шутка сказать, испортить отношения между союзниками!

Отец хохотал во все горло.

– Не волнуйся, – успокаивал он меня, – ты ответил совершенно правильно. Прекрасный ответ. Уинстон просто потерял голову, увидев, что никто не принимает его слова всерьез. Дядя Джо так допек его, что Уинстон готов был обидеться на любые слова, особенно если они понравились Дяде Джо. Не огорчайся, Эллиот.

– Но ты ведь знаешь… я меньше всего…

– Брось, – сказал отец и снова рассмеялся. – Ведь Уинстон проспится и забудет все.

Но мне кажется, что он этого так и не забыл. За многие месяцы, что мне пришлось впоследствии провести в Англии, я уже ни разу не получил приглашения на вечер в Чекере. Очевидно, Черчилль ничего не забывает…»

Кажется, что и Сталину не забыл Черчилль проигранных ночных кремлевских состязаний в выпивке. То-то Эллиот Рузвельт удивлялся: «обнаружилась диаметральная противоположность взглядов Сталина и Черчилля».

«Отцу показалось забавным, что в одном отношении Черчилль реагировал на присутствие маршала Сталина как самый обыкновенный смертный… Черчилль обычно носил синий в полоску костюм. В Тегеране, увидев маршала Сталина в военном мундире, Черчилль тоже надел мундир высшего офицера Королевских воздушных сил…»

И все время оспаривал сталинские идеи. И на вилле Черчилля в Потсдаме он не предложил ответный тост за Сталина. Предложил, между прочим, за маршала Жукова.

Для того это было неожиданностью. «Мне ничего не оставалось, – вспоминает Жуков, – как предложить свой ответный тост. Благодаря У. Черчилля за проявленную ко мне любезность, я машинально назвал его «товарищ». Тут же заметил недоуменный взгляд В.М. Молотова и несколько смутился. Однако быстро оправился и, импровизируя, предложил тост за «товарищей по оружию», наших союзников в этой войне – солдат, офицеров и генералов армий антифашистской коалиции, которые так блестяще закончили разгром фашистской Германии. Тут уж я не ошибся.

На другой день, когда я был у И.В. Сталина, он и все присутствовавшие смеялись над тем, как быстро я приобрел «товарища» в лице У. Черчилля…»

Для Сталина Черчилль уж точно не был товарищем. Как пишет Жуков: «Особенно острые разногласия у него бывали с Черчиллем как в ходе заседаний, так и в частных беседах. Черчилль… как мне показалось, опасался вступать с ним в острые дискуссии. И.В. Сталин в спорах с У. Черчиллем был всегда предельно конкретен и логичен…»

Не зная предыстории их отношений, можно задаться вопросом: с чего бы это Черчилль Сталина опасался?

В отношениях Сталина с Черчиллем много мистики. Черная кошка, пробежавшая между ними, корчила – и не раз! – такие гримасы, что впору поверить в чертовщину. Тегеран, встреча Большой тройки. Премьер-министр дарит Сталину старинный меч, произнося речь:

«Его Величество, король Георг VI повелел мне вручить вам для передачи городу Сталинграду этот почетный меч. На его лезвии выгравированная надпись: «Подарок короля Георга VI людям со стальными сердцами – гражданам Сталинграда в знак уважения к ним английского народа».

Протягивает меч Сталину. Тот принимает его со слезами на глазах, подносит к губам и целует. Он искренне тронут подарком короля. Хриплым голосом благодарит за подарок и передает меч Ворошилову. Маршал неловко берет его в руки и… роняет на пол. Лязг, грохот, изумление на лицах. Ворошилов неловко сгибает спину, поднимает подарок. У него растерянное, красное лицо. Офицер НКВД приходит ему на помощь, забирает меч и бережно его уносит, держа перед собой на вытянутых руках. Сталин приказывает Ворошилову извиниться. Тот побитым псом бежит за Черчиллем, бормочет слова. Он знает, сколько весит шашка, он махал ею все годы Гражданской войны, но он совершенно не представлял себе, сколько может весить рыцарский меч, и за это незнание просит прощения…

Интересный, согласитесь, поворот в судьбе врагов.

Назавтра был день рождения Черчилля. Премьер-министр отмечал свое 69-летие. Ужин был накрыт в столовой британского посольства. Сталин, произнеся тост: «За моего друга Черчилля!», добавив, не без подтекста: «Если можно считать мистера Черчилля моим другом…»

Подойдя к нему, Сталин обнял его за плечи и, чокнувшись с ним бокалом, выпил, кажется, абсолютно искренне за здоровье английского премьера. Его искренность растрогала Черчилля. В тот момент на тележке вкатили две гигантские пирамиды из мороженого, покрытого сахарной глазурью. Внутри пирамид горела лампочка. Видимо, тепло от нее подтопило лед. Когда тележка проезжала мимо Сталина, мороженое вдруг предательски накренилось. Начальник британского Генштаба едва успел крикнуть об опасности, как мороженое с грохотом лавины рухнуло на пол.

Сталин не пострадал и даже не запачкал мундир. Весь «удар» принял на себя переводчик Павлов, прикрывший Сталина.

Британский маршал авиации Портал едко прокомментировал: «Промах!»

Что это было? Своеобразная месть Черчилля?

Надо сказать, что застольные конфликты лидеров стран-союзников никак не сказались на общении союзных армий и на общем интересе к водке.

Вот что по этому поводу пишет маршал Жуков:

«Любопытная деталь… Питание участников заседаний союзники осуществляли по очереди: один месяц кормили американцы, другой – англичане, затем – французы, потом – мы. Когда наступала наша очередь, количество участников заседаний увеличивалось вдвое. Это объяснялось широким русским гостеприимством, хорошо зарекомендовавшей себя русской кухней и, разумеется, знаменитой русской икрой и водкой…»

Водка была и вечером 9 мая 1945 года. После подписания немцами капитуляции маршал Жуков «предложил тост за победу антигитлеровской коалиции над фашистской Германией… Праздничный ужин закончился утром песнями и плясками. Вне конкуренции плясали советские генералы. Я тоже не удержался и, вспомнив свою юность, сплясал русскую. Расходились и разъезжались под звуки канонады, которая производилась из всех видов оружия по случаю победы. Стрельба шла во всех районах Берлина и его пригородах. Стреляли вверх, но осколки мин, снарядов и пули падали на землю, и ходить утром 9 мая было не совсем безопасно…»

Внук маршала Рокоссовского Константин рассказывает другую историю:

«В мае 1945-го дед был в Западной Померании. Когда стало известно, что немцы капитулировали, он собрал свой штаб и объявил эту радостную новость. Ни криков, ни объятий не было – все молчали. Дед понимал состояние друзей, предложил всем выйти в сад, присесть на скамеечку и покурить. Вот так, сидя в саду, вспоминая пережитое, он встретил Победу. Потом были салют, прием у маршала Монтгомери, ответный прием, после которого англичан, обессилевших от русского гостеприимства, пришлось развозить по домам…»

А вот свидетельство югослава Джиласа. Со слов майора-англичанина он пишет, что тот «был полон энтузиазма в отношении русских… не в связи с их социальной системой, но в связи с простотой, а главное, со способностью выпивать одним залпом огромные стаканы водки или виски «За Сталина, за Черчилля!»

Надо сказать, что Черчилль упаивал не хуже Сталина. Среди его жертв был, например президент США Трумэн, с которым уже вышедший в отставку Черчилль затеял состязание в выпивке, путешествуя по железной дороге.

Пили они так много и хорошо, что Трумэн потом вспомнить не смог, откуда на нем китель железнодорожного кондуктора и как он очутился в будке машиниста, где пытался со скандалом овладеть искусством управления поездом. Черчилль, пивший не намного меньше американца, был при этом «как стеклышко».

Сказались сталинские уроки?