Кстати, в любимых народом песнях сталинского времени всегда есть место рюмке водки и выпивке. Особенно в песнях о войне, о Красной армии.
Как ни странно, эти песни – самые честные из всех советских.
Таких песен я помню немало, их слышал в детстве, поскольку за семейным праздничным столом у нас пели всегда.
(Сравните с чистой политзаказухой времен освоения целины: «Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою… Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я…»)
Или:
Или:
Или:
(«Давно мы дома не были». Муз. В. Соловьева-Седого, слова А. Фатьянова)
Или:
(«Песенка военных корреспондентов». Муз. М. Блантера, слова К. Симонова)
Или:
Впрочем, это уже более поздняя попытка (фильм «Щит и меч») сделать кальку с песен военного времени. Но тоже, как мне кажется, ничего. Внедрение современных песен и мотивов в фильмы о войне конечно же большая натяжка. Но бывает и по-другому. В знаменитом фильме «Летят журавли» играют марш «Прощание славянки» Агапкина.
Для тех, кто не знает. Марш был написан в 1914 году, считался не только «царским», но даже и «белогвардейским», так как в годы Гражданской под него маршировали деникинцы и колчаковцы. Ни в Гражданскую, ни в Великую Отечественную войну «Прощание славянки» большевики не использовали.
В песенных делах у красных и белых свои счеты.
Так пели красные, украв мелодию песни у популярной белогвардейской «Шли дроздовцы бодрым шагом».
Так пели красные, украв и эту мелодию у еще одной популярной белогвардейской песни:
Впрочем, я отвлекся. Вернемся к песням о войне.
Сталин считал, что стихотворение «Жди меня» надо печатать в двух экземплярах – для «нее» и для «него». Имелись в виду актриса Серова и поэт Симонов. Но печатали «Жди меня» миллионными тиражами.
Вообще, вокруг этой пары много разных легенд. Что якобы Серова изменяла Константину Симонову с другим Константином – маршалом Рокоссовским. Это одна легенда. Другая, что Берия, рассказав об этом Сталину, спросил: «Иосиф, что с Рокоссовским делать будем?» Сталин, подумав, ответил очень по-мужски: «Завидовать будем, Лаврентий, завидовать».
Самое большое разочарование от перестроечной «разоблачительной» прессы – публикации об алкоголизме моей любимой актрисы Валентины Серовой. Впрочем, не будем об этом. Пусть она останется в сердцах своих поклонников трогательно-беззащитной, какой была в своих фильмах.
А вообще в России два миллиона женщин страдают от алкоголизма. Увы.
Или:
Или:
Или:
Или:
Или:
Кстати, в стихах самого Сталина присутствует вино. Не знаю, правда, кого имеет в виду автор под анонимным «ему»:
Тема «война и водка» до перестройки подавалась достаточно честно и без замалчивания. В годы перестройки ее вообще старались обойти стороной, выкинуть из кино и книг. Из фильмов просто вымарывали «пьяные» эпизоды, понимая авторское право на каком-то пещерном уровне.
Вершина кино-водочной популярности – несомненно, солдат Соколов из фильма «Судьба человека» по одноименному рассказу нобелевского лауреата Михаила Шолохова.
К сожалению, суть «пьяного» сюжета с комендантом немецкого лагеря ясна только русским. Я пытался объяснить смысл его англичанам, но они пожимали плечами – и что тут героического? У них, англичан, военнослужащий, попавший в фашистский плен, автоматически считался героем, его даже за это награждали. Для чего пить стакан за стаканом, не закусывая?
Наши пленные в глазах власти были поголовно предателями.
Все оттого, что Сталин не подписал документы Женевской конвенции (1929 г.), регулирующие условия содержания военнопленных. Если военнопленный-англичанин, получал, к примеру, продукты через Красный Крест, а английские офицеры даже освобождались от работ, то с советскими дело обстояло куда как трагичнее.
Их использовали на каторжных работах, кормили отбросами, они болели и умирали, не имея фактически никаких прав…
Чтобы фрагмент фильма, где комендант концлагеря, нацист и убийца, наливает стакан водки пленному Соколову, голодному, едва стоящему на ногах от непосильной работы, предлагая выпить «за победу немецкого оружия», и, когда тот вызывающе отказывается, разрешает выпить «за свою погибель», стал понятен иностранцам, им надо объяснять, и объяснять очень и очень многое.
И в том числе – что такое водка для русского человека.
Когда киношный солдат Соколов, выпивая стакан (250 граммов, да на пустой желудок!), говорит немцу, едва ворочая языком: «Я после первого стакана не закусываю», а потом: «Я и после второго не закусываю», русских зрителей словно ток прошибал.
В этом была такая потрясающе понятная для наших людей бравада, такое понятное русское «назло», «вопреки», «из принципа»: водка – водкой, водки-то я перед смертью выпью, а вот хлеб, поганый фашист, из твоих грязных рук я не приму никогда!
Помню, как мой отец с моим дядькой после просмотра фильма напились до чертей в приморском парке, а когда пили, вспоминали войну Дядька был в морской пехоте и освобождал Польшу, брал Германию. Отец мой был в войну мальчишкой, но тоже отличился – свинтил у немецких грузовиков стоп-сигналы, те и врезались друг в друга ночью.
Этот фильм из моего далекого детства засел в памяти навсегда, как и замерший на какой-то запредельной ноте зал кинотеатра «Победа» в городе моего рождения Лиепая, тогдашней Латвийской ССР, и еще запомнились сотни пар удивленно распахнутых горящих глаз – вот, черт, неужели он и третий стакан выпьет, не закусывая!
Ах, выпил, бля!
Зал аж выдохнул! А когда солдат Соколов, аккуратно поставив на стол пустой стакан нетвердой рукой и отщипнув кусочек от буханки, говорит: «А теперь, герр комендант, расстреливайте меня! Я готов!» – зал сначала затих от неожиданности, а потом – разорвался от грохота аплодисментов, словно все в реальности происходило!
Только три-четыре советских фильма вызвали такое вот непередаваемое сопереживание публики. Фильм «Коммунист», где контрреволюционеры (назовем их так) расстреливают героя-партийца, а он снова и снова встает и идет, чтобы получить новую пулю в грудь.
(На Кубе, рассказывают, на этом моменте фидель-кастровские «бар-будас», возбудившись, начинали палить из наших «Калашниковых» в полотно экрана.)
На демонстрации фильма «Чапаев» (я и сам тому очевидец), где легендарный герой Гражданской войны, загребая одной рукой (вторая ранена), пытается переплыть Урал, а по нему из пулемета лупят и лупят белые офицеры, зрители в какой-то прострации молили: ну, доплыви, Василий Иванович, доплыви!
Фильм этот, как сейчас бы сказали, был культовым.
Еще был фильм «Подвиг разведчика». О, это был высший пилотаж! Как сыгран знаменитый эпизод в ресторане, я помню, буквально по кадру. Гуляют фашисты. Среди них наш смелый разведчик (актер П. Кадочников). Он встает и произносит громко тост: «За победу!»
Фашисты вскакивают, выпивают, садятся закусить, и только тогда, выдержав длинную-длинную паузу, наш разведчик добавляет со значением: «За нашу победу!» – и опрокидывает в рот содержимое стакана.
И мы – зрители – понимая, что это он для нас так сделал, что это нам он послал такой вот хитроумный мессидж, преисполняемся какого-то удивительного чувства сопричастности, чего не было больше ни в каких других наших фильмах, кроме конечно же «Судьбы человека».
В советское время даже партийные кинокритики отнеслись с пониманием к поединку коменданта лагеря Мюллера и советского военнопленного Андрея Соколова. Чувствовали, что народ их не поймет, разведи они на эту тему критику. Правда, тоже перегибали, когда писали про «нравственную победу советского человека» над фашизмом.
«…Приготовившись к смерти, стал человек «собираться с духом», чтобы «бесстрашно, как и подобает солдату», встретить ее. И оказывается, даже в такой ситуации, без малейшего шанса на жизнь, на победу, можно остаться человеком, можно одержать нравственную победу над врагом».
А вот бывший узник сталинского ГУЛАГа писатель-гуманист О. Волков этот рассказ не одобрил и даже осудил.
В письме М. Шолохову, опубликованном только в 1991 году, он так писал о «примечательной сцене со шнапсом»:
«Щепетильность Соколова в ней достигает непостижимых вершин, его поведение перед врагом – смесь патриотической гордости со скоморошеством. По мне, если уж показывать негодяю фельдфебелю, что он перед тобой свинья и прохвост, то и послать его надо, ирода, к чертям с его угощением или уж поступать по пословице «дают – бери», а то закуску брать нельзя, но шутовским приемом лишний стакан шнапса выманить можно! Меня даже несколько задело это выхваливание перед немцами, и, главное, – чем? – жадностью к водке и неумением пить! Воля Ваша – никудышная вышла сцена… Она напоминает бытовавшие в царской армии анекдоты о царском солдате, его будто бы бессмысленном молодечестве, неразборчивости, сластолюбии, прочих преимуществах перед «басурманами» и «нехристями»…»
Такая вот пропасть в мироощущении двух русских людей!
Волков неправ, он, видимо, плохо читал текст. Соколову не надо «выхваляться» перед «басурманами» и «нехристями», Соколов – тертый калач, он, как настоящий русский шофер, пить умеет. И, кстати, пил до войны без меры. А что еще делать шоферу? Об этом Шолохов и пишет в начале своей повести.
(В 1957 году со всей остротой встал вопрос о лечении от алкоголизма и самого классика социалистического реализма. Секретариат ЦК КПСС принял даже решение «О т. Шолохове М.А.», в котором говорилось: «Учитывая, что состояние т. Шолохова М.А. резко ухудшилось (заболевание печени и сердечно-сосудистой системы), обязать т. Шолохова М.А. в соответствии с медицинским заключением провести специальное длительное лечение в условиях строгого больничного режима…»
Врачи Четвертого главного управления Минздрава СССР высказали свое мнение «по поводу организации лечения Шолохова М.А.».
Кандидат мед. наук И.В. Геращенко: «Думаю, что для лечения тов. Шолохова необходимо… чтобы больной находился в таких условиях, где он не мог бы получать вина…» Профессор И.В. Стрельчук: «Я дважды имел возможность видеть тов. Шолохова М.А. Он крайне отрицательно относится к лечению. Он говорит, что по своей натуре он «парень неунывающий, и мне выпивка не вредит, это своего рода пищевой рацион», т. е. больной не оценивает всей серьезности положения и того большого ущерба, который он приносит алкоголем своему здоровью… Относительно гипноза – тов. Шолохов М.А. относится к нему иронически… В настоящее время разработан метод выработки отрицательной (тошнотной) реакции на алкоголь…»
Но тертый калач Шолохов не сдается, что вынужденно констатирует профессор Марков: «Полтора месяца тов. Шолохов М.А. лечился здесь с абсолютным, если можно так сказать, неуспехом…»
Может, писательское пьянство и есть залог правдивого образа солдата-пьяницы? Вопрос…)
Кстати, на сцену-символ с солдатом Соколовым замахнулся Никита Михалков в «Сибирском цирюльнике». Запойный михалковский генерал (актер А. Петренко) требует водки: «Смирнова! Стакан!», а потом и пьет – стакан за стаканом, не закусывая, точнее, закусывая стаканным стеклом.
Зал конечно же весело смеется. Одних смешит то, что герой фильма грызет стакан, других – очевидность попытки Никиты Михалкова скопировать успех Бондарчука. Судя по всему, Михалкова, как человека выпивающего, эпизод с водкой в «Судьбе человека» задел за живое.
Но, увы-увы, не хватило пороху. И не в таланте дело. Не было тут, во-первых, той игры со смертью, как у солдата Соколова, который потому, быть может, и пил «не закусывая», что пил последний раз в жизни.
Не догнал Н. Михалков великого С. Бондарчука, хотя, надо сказать, лично он, Никита Сергеевич, выпивать умеет, и делает это мастерски, чему я сам был свидетелем на его встрече с директором компании «Ост-Алко» Владимиром Пекаревым, когда там планировали разливать водку «Юнкерская», но почему-то не стали.
(Между прочим, у солдата Соколова был реальный прообраз – летчик Дольников. Его самолет был сбит над территорией врага, он попал в плен, откуда бежал. Ему повезло не попасть в сталинский лагерь и даже дослужиться до генерала ВВС. После войны испытывал новые реактивные истребители.)
В годы сухого закона М.С. Горбачева фильм «Судьба человека» исчез с экранов телевизоров. Был, судя по всему, запрещен к показу из-за сцены с водкой. Я лично считаю, что и правильно. Уж очень сильно воздействуют такие «пьяные» сцены на неокрепшую (в смысле выпивки) русскую душу. Помню, как после премьеры «Судьбы человека» мои дядька и отец вдруг стали пить водку стаканами, не закусывая ни после первой, ни после второй.
Ясное дело, подражая героическому солдату Соколову.