ОБ «ИСТИННОЙ СТОИМОСТИ» ТОВАРОВ И СПРАВЕДЛИВОМ РАСПРЕДЕЛЕНИИ

К обсуждению вопроса на теоретической конференции МРП,

29-30 сентября 1991 г., г.Москва

Нередко думают, что антагонизм нашего общества проистекает из того, что товары продаются и покупаются по несправедливым, случайным или произвольно навязанным ценам, а не по их «истинной» стоимости, и что если каким-то образом с абсолютной точностью определять количество содержащегося в каждом товаре общественно необходимого труда и сознательно сделать его основой цены, тем самым будет достигнута желанная социальная справедливость и, если хотите, социализм.

Предпосылкой таких пожеланий является распространенный предрассудок, что существующий способ производства продуктов как товаров, следовательно частная собственность, в том числе государственная, ведомственная, акционерная, коллективная и т.д., на «свой» продукт, а отсюда и на средства производства, что современное привычное разделение труда (умственный и физический, управляющие и управляемые, люди творческих профессий и «работяги») являются вполне естественными и единственно возможными, а классовые противоречия порождаются только «неправильным» обменом и распределением - эта область и служит обычно ареной всякого рода безнадежных политических экспериментов. Их закономерное крушение не устраняет обычных иллюзий мелкого собственника, которого якобы постоянно «грабят», не выделяя заработанной им «доли», что однажды спасительный строго эквивалентный обмен будет все-таки установлен, и каждый честный труженик или трудовой коллектив в противоположность «лентяям» и «бездельникам» будет получать именно ту долю общественного богатства, которая им самим создается: «полный трудовой доход», «справедливый трудовой доход», оплата «по конечному результату», «по труду» и т.п. При этом не догадываются, что подобные иллюзии в ходу у социалистов уже более полутора веков и что здесь поставлена задача, не имеющая решения. Более того, даже если бы она каким-то чудом была решена (ведь и теперь находятся изобретатели, скажем, вечного двигателя), это ровным счетом ничего не изменило бы в антагонистическом отношении между капиталом и трудом со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Разоблачая подобные «социалистические» устремления Прудона, Маркс отмечает, что тот отнюдь не первым задумал «преобразовать общество путем превращения всех людей в непосредственных работников, обменивающихся равными количествами труда», и называет произведения Годскина (1827 г.), Уильяма Томпсона (1824 г.), Эдмонса (1828 г.), добавляя, что мог бы заполнить четыре страницы одними названиями подобных работ. А далее приводит обширную выписку из Дж.Ф.Брея, рассуждения которого в точности соответствуют ходу мыслей некоторых наших товарищей. Завершая критику, Маркс показывает, что тот «корректирующий идеал», который Брей во имя справедливости хотел бы ввести в мир, есть лишь прямой некритический слепок с отношений частной собственности, и что попытка воплотить его в жизнь только помешала бы нормальному ходу дел вплоть до того, что «равенство обмена было бы спасено только посредством прекращения всякого обмена».

Добропорядочный буржуа думает, продолжает Маркс, что индивидуальный обмен может существовать без антагонизма классов, что можно как-то устранить из товарного обмена все заключающиеся в нем антагонистические элементы. Однако попытка реализовать этот вымышленный идеальный обмен на практике не может привести ни к чему, как к тому самому обмену, который существует не в благонамеренном представлении, а в жизни: «вместо рисовавшегося в мечтах преображенного общества появляется лишь тело современного общества». (Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т.4, С.109).

Рассмотрим сначала невозможность установления товарного обмена строго по стоимости в каждом случае, а затем и практическую бесполезность его как средства против эксплуатации и общественных антагонизмов.

Чего же в данном случае хотят? Того, чтобы количество рабочего времени, необходимое в среднем для производства каждого определенного товара множеством обособленных производителей, находящихся в различных условиях, было нам известно в абсолютных величинах до того, точнее сказать помимо того, как оно будет определено рынком путем отношения данного товара ко всем другим товарам и найдет опять-таки относительное выражение в цене, по которой товар будет продан. Задача хотя и сложная, но кажется разрешимой: что-то вроде того, чтобы знать пол будущего ребенка прежде, чем совершилось зачатие. Однако в нашем случае дело обстриг далеко не так. Мы имеем дело с процессом, который по природе своей никогда не порождает однозначного или повторяющегося результата, который реализуется только в силу своих собственных отклонений. Задача становится, таким образом, иррациональной: мы хотим иметь готового ребенка, исключив зачатие и вынашивание - весь нормальный физиологический процесс. «Цена товара стоит всегда выше или ниже стоимости товара, и сама стоимость товара существует лишь в отклонениях товарных цен вверх и вниз». (Маркс, т.46, ч. 1, с.78). А это значит, что вообще бессмысленно говорить о стоимости - «истинной» или «неистинной», - если нет колебания цен. Как нельзя иметь целое яблоко, если съедена половина. Так что на место «истинной стоимости» с необходимостью встает бюрократический или «научный» произвол, что мы десятилетиями имели на практике и от чего надеемся ныне спастись, положившись на стихию рынка.

Методологическая ошибка состоит в том, что здесь грубо смешивают материальное и идеальное: ту роль, которую в обычном товарном обмене выполняют деньги, материальная форма стоимости, теперь должен сыграть голый произвольный принцип. Поскольку рабочее время обособленных производителей фактически неравноценно, а никакого «рабочего времени вообще» не существует (именно оно должно было бы служить сторонникам «истинной стоимости» эталоном для сопоставлений), то как раз поэтому сравнивание разнородных по количеству и качеству трудовых затрат принимает форму обмена товаров, а цена товара и есть не что иное, как идеальное выражение стоимости товара в деньгах, в материальном эквиваленте рабочего времени, а не в его «чистой идее». И если сделка совершается добровольно, то цена товара в глазах покупателя и продавца и есть его истинная стоимость, и они вполне резонно не потерпят никакого внешнего вмешательства в свою свободу, то есть в свое право собственности. Этот естественный для данного способа производства процесс приравнивания стоимостей, овеществленных сгустков труда, товаров и денег, повседневно совершается рынком и приводит к столь же естественным результатам: конкуренции, банкротствам, безработице, разделению производителей на собственников средств производства и собственников рабочих рук. Требование измерять стоимость непосредственно затратами труда сводится, таким образом, к благому пожеланию отменить, деньги или превратить их в пустые бумажки, что мы опять-таки наблюдаем в действительности. В самом деле, в отличие от рабочего времени, материально затрачиваемого здесь и теперь в форме той или иной определенной производительной деятельности, «всеобщее», «среднее», «общественно необходимое» рабочее время есть всего лишь абстракция, на что указывает Маркс: «Так как рабочее время как мера стоимостей существует лишь идеально, то оно не может служить материей для сравнивания цен. (Здесь вместе с тем выясняется, как и почему стоимостное отношение получает в Деньгах материальное и обособленное существование...)» - (т.46, ч.1, с.81).

Материя и идея отнюдь не взаимозаменяемы. Идеальный газ не существует в материальном мире наряду с реальными газами, и нельзя принудить реальные газы вести себя в материальном мире абсолютно так же, как «ведет себя» идеальный газ в человеческой голове. Хотя, с другой стороны, абстракция идеального газа помогает понять действительное материальное движение.

Итак, вместо естественного материального процесса, постоянно полагающего различие между стоимостью и ценой, современный прудонист хочет обладать этакой абсолютной отмычкой, чистой идеей стоимости, и сделать ее двигателем материального процесса производства, забывая, что стоимость и без того движет рынком, однако не в качестве бессильного «принципа», а в качестве материального отношения, следовательно, материальным, а не сверхъестественным образом. Мы попадаем в типичный идеалистический круг: идея должна определять реальность во имя «социальной справедливости», и грешный материальный мир, хочет он того или не хочет, обязан подчиниться. Что это, как не очередная административная затея? Цена снова будет устанавливаться не по собственному разумению товаровладельцев, активно стремящихся к своей выгоде и потому вынужденных расширять производство, сокращать затраты труда и т.п., а в соответствии с неким идеальным фантомом? К тому же установив его на сегодня, администрация должна будет изменить его назавтра, планируя рост производительности труда, к которому, однако же ничто не побуждает. Словом, получим «возврат к социализму» в духе ГКЧП и ничего больше.

Чтобы довести дело до конца, предположим, однако, что идея сверхъестественным образом восторжествовала: товары продаются и покупаются по их «истинной стоимости», которая всеми признана и законодательно конституирована (Прудон). В таком случае пришлось бы издать и провести в жизнь множество абсурдных указов, вроде того, например, чтобы дождь шел, а почву не мочил. В частности, придется под страхом смерти запретить конкуренцию и всякое вообще изменение в условиях производства, дабы что-нибудь не нарушило чудом обретенную эквивалентность обмена. Ведь «то обстоятельство, что стоимость есть выражение общественного труда, заключающегося в частных продуктах, уже содержит в себе возможность количественного различия между общественным трудом и заключающимся в том же продукте частным трудом» (Энгельс, т.20, с.322). Но именно этого различия не должно быть, иначе неизбежны колебания цен. Пришлось бы издать указ о запрещении дефицитов и их влияния на цены: каково бы ни было отношение спроса к предложению, обмен товаров всегда должен совершаться так, как будто произведенное количество товаров точно соответствует спросу. А поскольку в реальной жизни подобное - лишь редкое исключение, то понадобится армия неподкупных (!) чиновников, которая должна будет уследить и пресечь нарушения. Причем чиновники должны будут не только урезонить спекулянтов, взвинчивающих цены на дефиците, но и принудить покупателей брать по установленной цене заведомо не нужный им товар, А производителям товаров придется содержать всю эту армию непроизводительных работников, промышляющих идеей справедливости. И нет сомнения, что рано или поздно, и покупатели, и продавцы вступят в борьбу с «командно-административной системой».

Правда, тот же Прудон, ставя все с ног на голову, уверяет: начинайте, дескать, с измерения относительной стоимости продукта количеством заключенного в нем труда, и тогда спрос и предложение сами собой придут в равновесие. Ничего подобного, - возражает Маркс, - спрос и предложение уравновешиваются через колебания цен относительно издержек производства, что вызывает прилив и отлив капиталов в отраслях. «Если господин Прудон признает, что стоимость продуктов определяется рабочим временем, то он должен признать также и это колебательное движение, которое в обществах, основанных на индивидуальном обмене, одно только и делает из рабочего времени меру стоимости. Никакого вполне установленного "отношения пропорциональности" не существует, а есть только устанавливающее его движение» (т.4, с.98). Абстрактный результат процесса представляется Прудону исходным пунктом и движущей силой, вследствие чего он и приписывает своей «конституированной стоимости» роль всемогущего регулятора всего и вся, и не видит, что громоздит экономические абсурды. «Вместо того, чтобы говорить, как все люди: в хорошую погоду можно встретить много гуляющих, г-н Прудон отправляет своих людей гулять, чтобы обеспечить им хорошую погоду» (т.4, с.95). Попытка заставить закон стоимости действовать вопреки его природе не может иметь иных следствий, кроме нарушения пропорций и связей общественного производства - при наших масштабах катастрофического дефицита. Критикуя Д.Грея, одного из типичных представителей учения о рабочем времени как непосредственной единице измерения стоимости, Маркс «скрывает основной смысл этого тупика: «продукты должны производиться как товары, но обмениваться не как товары». В этом и состоит ключ к пониманию того нежизнеспособного гибрида, который сложился у нас под видом «социализма». И Маркс предрекает: если бы, как того хочет Грей, некий банк взял бы на себя функцию априорно возводить особый труд отдельного товаропроизводителя в ранг общественно необходимого труда, приравнивая их 1:1 или в какой угодно иной пропорции, «в таком случае банкротство взяло бы на себя роль практической критики» (т. 13, с.70). Надо ли говорить, что исторически таким обанкротившимся «банком» как раз и оказалось наше якобы «социалистическое» государство.

Рассуждая чисто логически, т.е. если бы материя жизни не оказывала «принципу» никакого сопротивления, и противоречие между ценой и стоимостью было действительно устранено, «тогда само собой понятно, как посредством одного лишь введения часового бона устраняются всякие кризисы, все пороки буржуазного производства. Денежная цена товаров равна их реальной стоимости; производство равно потреблению; деньги одновременно отменены и сохранены достаточно лишь констатировать рабочее время, продуктом которого является товар, и которое материализуется в товаре, чтобы создать соответствующий ему двойник в виде знака стоимости, денег, часовых бонов...» (Маркс, т.46, с.79). Иными словами, если бы можно было устранить антагонизм элементарного буржуазного отношения - обмена товаров,- тем самым мы умертвили бы всякое развитие производства и общества. И счастье, что подобное «разрешение противоречий» может быть доведено до конца лишь в логической конструкции, а не в реальной жизни.

Итак,«в идеале», принцип абсолютной эквивалентности обмена тождественен столь же абсолютному застою, но никоим образом не может вывести за пределы буржуазных отношений. А поскольку жизнь вопреки нелепому принципу все-таки продолжается, то нововведение (стоимость выражается не в овеществлении рабочего времени, не в особом товаре - деньгах, а в самом рабочем времени), не меняя существа отношений, придает поверхностным отличиям этакую идеологическую видимость «социализма». Но рынок с необходимостью возвращает все на круги своя; цена, как ни в чем не бывало, колеблется вокруг стоимости, и потому часовой бон, как бы его ни конституировали, «представлял бы в противоположность ко всем товарам некое идеальное рабочее время, которое обменивал ось бы то на большее, то на меньшее количество рабочего времени и получало бы в боне некоторое обособленное, собственное существование, соответствующее этому действительному неравенству. Всеобщий эквивалент, средство обращения и мера товаров опять противостояли бы товарам в качестве чего-то индивидуализированного, подчиняющегося собственным законам, отчужденного, т.е. со всеми свойствами нынешних денег, но не оказывая их услуг. Однако путаница достигала бы несравненно больших размеров в результате того, что тем мерилом, при помощи которого сравниваются товары, эти овеществленные количества рабочего времени, был бы не третий товар, а их собственная мера стоимости, само рабочее время» (Маркс, т.46, ч.1, с.80). Рано или поздно, путаница с необходимостью должна разрешиться в пользу действительных денег, т.е. обладающих покупательной способностью не только в этой замкнутой системе, но и на мировом рынке вообще. Точнее, в эту систему должны властно внедриться настоящие мировые деньги, обращая в прах не выверенный, не отшлифованный полноценным рынком, «деревянный» денежный суррогат.

Жизнь всегда полнее, драматичнее, катастрофичнее любых теоретических предвидений, и Энгельс лишь иронически посмеивается, изображая бесславное, но, увы, закономерное разложение «социалитета», любовно сконструированного Дюрингом, предвидя, впрочем, такие детали, что некоторые граждане с помощью своих мировых денег, вполне возможно, предпочтут «не медля не минуты...сбежать из коммуны». А ведь «хозяйственная коммуна», о коей здесь идет речь, смоделирована именно на принципе «абсолютной стоимости», на основе которого г-н Дюринг надеется приравнять разные виды труда. Однако, объективный ход вещей неумолимо ведет ее к вырождению в обычное капиталистическое предприятие. Правда, Дюринг с самого начала допускает металлические деньги, считая золото «деньгами по своей природе». Но в расчетах между коммуной и ее членами они поначалу выполняют роль простых квитанций, удостоверяющих количество рабочего времени. Затем связь между деньгами и индивидом, их заработавшим, утрачивается, они становятся безличными, отчуждаемыми, приобретают форму сокровища и тенденцию к образованию капитала. «Все "законы и административные нормы" в мире, - замечает Энгельс,- так же бессильны изменить это, как не могут они изменить таблицу умножения или химический состав воды». (т.20, с.316). «Деньги добиваются здесь свойственного им нормального употребления наперекор тому злоупотреблению, которое г-н Дюринг хочет навязать им...» (с.317).

Вот ирония истории. Тот путь, который Маркс и Энгельс, исследовав теоретически, подвергли уничтожающей критике, наше общество, увы, проделало на практике, действуя якобы «по Марксу»! Мало того: находятся горе-марксисты, готовые снова тащить нас в этот порочный круг. Однако в этом нет ничего удивительного или злонамеренного. Не так-то просто вырваться из отношений частной собственности, и Маркс не случайно говорил о «долгих муках родов» нового общественного строя.

Видеть суть социализма в справедливой дележке - это значит с самого начала отрицать общественную собственность. В том-то и дело, что дележка совместного богатства – средств производства, производительных сил - при социализме вообще отсутствует, т.е. все материальное богатство, за исключением предметов индивидуального потребления, принадлежит всем, всему обществу, и никому в частности. Не принадлежит, в частности, и государству, тем более бюрократическому. Да и несовместима общественная собственность с современным типом государства, будь оно хоть тысячу раз «правовым».

Однако, отношений общественной собственности, при всей их простоте и естественности, нынешний заурядный обыватель, как правило, не может себе представить, хотя они, в, так сказать, молекулярном виде, существуют во всякой более или менее гармоничной семье, вообще везде и всюду, где люди относятся друг к другу непосредственно как люди, и производят, и используют вещи не для обмена, а по их прямому назначению. Господствующие вещные отношения навязывают иной, прямо противоположный образ действий и мыслей, превращая индивида в частного собственника, не испытывающего даже и потребности быть действительно человеком среди людей. Его ущербное сознание никак не может представить себе социализма и коммунизма без «частной собственности в ее двоякой форме - в виде дележа и в виде наемного труда». (Маркс, Энгельс, т. 3, с.204). А мелкий собственник, т.е. притесняемый со всех сторон «честный труженик», особенно страстно жаждет социальной справедливости, которая и состоит для него не в чем другом, как в «отдайте мою честно заработанную долю!» И хотя материальное производство стало по преимуществу крупным, общественным, никем в частности не приводимым в движение; хотя ни один готовый продукт этот о производства никем в частности не создается (не только отдельным рабочим, но и отдельным предприятием и даже отраслью); хотя современная наука, техника, разделение труда да и сами люди в их соответствующем развитии и взаимосвязи составляют ВСЕОБЩУЮ производительную силу, созданную и всеми предшествующими поколениями, воспроизводящую всю совокупность условий нормальной человеческой жизни, только если она действует в органическом единстве, - честный труженик наперекор этому надеется присвоить из всего огромного и слитного материального богатства именно ту, и только ту «долю», которая якобы им самим произведена и, следовательно, «по справедливости» ему принадлежит. И никакой действительный социализм, основанный не на идее справедливости (и вообще не на какой бы то ни было идее), а на вышеуказанном общественном характере производства, просто-напросто не приходит ему в голову. И это при том, что материальная предпосылка социализма (единое крупное производство) не только имеется теперь в наличии, но самым драматическим образом разрушается и гибнет у всех на глазах. Разрушается, ставя под угрозу само человеческое выживание, делая невозможной, то и дело срывая, всякую связную производственную деятельность, обращая в ничто, попусту развеивая силы и время, затраченные тружеником на том или ином ее этапе, не исключая самых трудоемких.

Но наш честный труженик едва ли думает, как устранить исторически нажитые диспропорции, как на новой основе наладить хозяйственные связи, как прийти к действительному самоуправлению без заевшихся депутатов и чиновников, как поставить производство под общественный контроль. Не соображает, что общественному характеру производства более всего подходят отношения общественной собственности. (К тому же буржуазный дядя твердит ему, что это, дескать, общественная собственность как раз и довела страну до ручки, а Маркс и Ленин - обманщики и бяки). Он (труженик) хлопочет, а точнее сказать, бессильно мечтает об одном: как бы не утратить, как бы вырвать из этого разрушительного хаоса свою «честно заработанную долю» и тем или иным путем исхитриться ее «приватизировать». Как будто здесь можно спастись в одиночку или в рамках своего коллектива.

Еще полтора века назад Энгельс с издевкой писал об этой узколобой, добродетельно-филистерской справедливости, с позиции которой всякий теоретик мелких буржуа «стремится дать каждому то, что он заработал», не забывая, впрочем, о собственном «добавочном» потреблении в награду за «способности». А между тем, сама материальная основа такой справедливости «сводится на нет крупной промышленностью» (т.4, с.283). Распределение потому и принимает нынешний запутанный вид, потому и пронизано злостью, завистью, борьбой и антагонизмом, что делится НЕДЕЛИМОЕ. Дележка потому и оборачивается бесстыдным грабежом трудящейся массы, что рынок ничего и никому не может доставить по труду, осуществляя распределение по капиталу. Потому и кипят, потому и выплескиваются в самых диких и мучительных формах НЕРАЗРЕШИМЫЕ гражданские и межнациональные конфликты, что материальная предпосылка частного присвоения - мелкое производство, собственный труд с помощью собственных ограниченных средств - в нашем обществе скорее исключение, чем правило, и нет никакой возможности вернуться к этому мнимому золотому веку и начать развитие сначала. Как бы ни пропагандировали, как бы ни идеализировали это кажущееся всеобщее благоденствие сторонники раздробления крупного производства, затрудняющиеся проглотить его в нынешних масштабах целиком и потому намеренные прибрать его к рукам по частям, пусть даже и ценой разрушения. А коль скоро при этом образуется несметное количество свободных рабочих рук - тем дешевле, тем выгоднее будут покупать они этот в избытке предлагаемый товар.

Антагонизм нынешнего распределения общественного богатства - и средств производства, и предметов потребления - действительно вопиет, но он не может быть разрешен на базе частной собственности и рынка. Да, несправедливо, что созданную рабочими прибавочную стоимость от имени общества присваивает капитал, кто бы в частности и в каких долях ни был его владельцем. Но точно также несправедливо, чтобы прибавочная стоимость и ее дальнейшая трансформация, прибыль, распределялась между самими рабочими в дополнение к их заработанной плате - стоимости рабочей силы. Несправедливо потому, что прибавочная стоимость в современном производстве создается не за счет возрастания количества рабочего времени, приходящегося на долю каждого (абсолютная прибавочная стоимость), хотя в отдельных случаях и в особенности в «собственном», частном, производстве это снова и снова имеет место, а в виде относительной прибавочной стоимости, т.е. за счет использовании я современных средств труда, его разделения и кооперации, сводящих к минимуму необходимое рабочее время и тем увеличивающих прибавочное. Иными словами, если современное производство ведется стабильно, то даже при абсолютном сокращении рабочего дня рабочий доставляет неизмеримо большую прибавочную стоимость, чем когда-то за 12-14 часов труда, но это лишь в минимальной степени является его личной заслугой или достижением - в целом же это продукт и следствие совокупного общественного производства. И потому справедливо, что результат этого производства, наиболее передового, определяющего всю современную общественную жизнь, должен принадлежать не рабочему как частному лицу или члену данного трудового коллектива и, конечно, не капиталу - доморощенному или иностранному, - а всему обществу и таким путем каждому человеку.

Материальная тенденция к социализму в том и состоит, что в производстве, основанном на достижениях науки и техники, непосредственный живой труд, выполняемый самим человеком, перестает быть определяющей основой производства и богатства, а вместе с тем и количество рабочего времени перестает быть его (богатства) мерой. Производство держится на ВСЕОБЩЕЙ, СОВОКУПНОЙ производительной силе и потому настоятельно требует коренных изменений не только и не столько в способе распределения, но прежде всего и главным образом в способе самого производства: устранения особого класса наемных рабочих, а вместе с тем и классов вообще, всеобщей естественной и повседневной перемены труда, сокращения необходимого рабочего времени всех и высвобождения свободного времени для индивидуальной творческой деятельности, досуга и развития также для всех. «Кража чужого рабочего времени, на которой зиждется современное общество, представляется жалкой основой в сравнении с этой недавно развившейся основой, созданной самой крупной промышленностью. Как только труд в его непосредственной форме перестал быть великим источником богатства, рабочее время перестает и должно перестать быть мерой богатства, и потому меновая стоимость перестает быть мерой потребительной стоимости... Тем самым рушится производство, основанное на меновой стоимости, и с самого непосредственного процесса материального производства совлекается форма скудости и антагонистичности» (Маркс, т. 46, ч,1, с. 214). Капитал, продолжает Маркс, вызывает к жизни все силы науки и природы, все силы общественной комбинации и социального общения и тем делает создание богатства относительно независимым от затраченного рабочего времени, Но он же продолжает измерять эти колоссальные общественные силы рабочим временем и хочет «втиснуть их в пределы, необходимые для того, чтобы уже созданную стоимость сохранить в качестве стоимости».

Ну а мелкий буржуа в лице своих политиков и теоретиков идет еще дальше в этот тупик: он жаждет положить в карман «истинную» или «абсолютную» стоимость - голый идеологический фантом,- т.е., прикрываясь «социалистической» фразеологией, бюрократически господствовать над обществом. Послушаем еще Энгельса: «... в форме стоимости продуктов уже содержится в зародыше вся капиталистическая форма производства, противоположность между капиталистами и наемными рабочими, промышленная резервная армия, кризисы. Желать уничтожения капиталистической формы производства при помощи установления "истинной стоимости" - это то же самое, что стремиться к уничтожению католицизма путем избрания "истинного" папы...» (т.20, с.322).

Нынешнее искреннее увлечение «марксистов» старыми иллюзиями - характернейший симптом незрелости рабочего движения, сбитого с толку историческим зигзагом, замороченного антикоммунистической пропагандой. До способности бороться за свои действительные, объективные, общеклассовые и вместе с тем подлинно человеческие интересы ему еще предстоит дорасти, но никто не может дать гарантий, что это наконец удастся. Точно также, и до марксизма еще надо дорасти, да простят меня изобретатели всяких скороспелых спасительных «систем». А то берут ведь едва ли не одну «Критику Готской программы» и вычитывают там самый низкопробный прудонизм, хватаясь за одно распределение и не понимая отношений общественной собственности в их совокупности. И идут в ход такие категории, как «трудовая стоимость» и «трудовой доход» - невозможные при капитализме и представляющие полнейшую бессмыслицу при социализме. А ведь там же, в «Критике Готской программы», черным по белому написано: «В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов, как некое присущее им вещественное свойство, потому что теперь, в противоположность капиталистическому обществу, индивидуальный труд уже не окольным путем, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда. Выражение "трудовой доход", неприемлемое и в настоящее время из-за своей двусмысленности, теряет таким образом всякий смысл», (т.19, с.18). При этом Маркс прямо указывает, что речь идет об обществе, «которое только что выходит как раз из капиталистического...» Так вот, если действительно выходит, тогда и вопрос о строгой эквивалентности обмена отпадает вместе с самим товарным обменом, и появляется действительно равная плата за равный труд, но уже на основе труда непосредственно общественного. А «трудовой доход» - это весьма шаткая категория из мелкобуржуазного обихода: сам произвел - сам присвоил, чего ни при капитализме, ни при социализме фактически нет. Беда, однако, в том, что в нашей якобы «социалистической» неразберихе, несмотря на гигантские масштабы производства, именно мелкобуржуазное прошлое все еще цепко держит нас в своих объятиях - и практически, и идейно. И в этом глубокая историческая драма.

В заключение заметим, что пристальное внимание к очевидным несовпадениям между ценой и стоимостью вызвано в особенности тем, что общество охвачено спекулятивной горячкой на фоне кризиса и тотальных дефицитов. И, конечно, немыслимые доходы, запросто извлекаемые из сферы обращения, бьют в глаза. А между тем, различие между ценой и стоимостью настолько не имеет прямого отношения к сущности капиталистической эксплуатации - присвоению чужого труда классом капиталистов, что Маркс в «Капитале» (т.1) для ясности изложения процесса производства прибавочной стоимости счел необ­ходимым пренебречь этим различием и предположить абсолютную эквивалентность всех актов обмена товара на товар или на деньги, в том числе и безусловное возмещение полной стоимости рабочей силы. «...Исходной точкой должен послужить нам обмен эквивалентов. Наш владелец денег, который представляет собой пока еще только личинку капиталиста, должен купить товары по их стоимости, продать их по стоимости и все-таки извлечь в конце этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него» (т.3, с.176-177), И далее Маркс раскрывает, как это происходит на деле, в целом независимо от различий или случайных совпадений между стоимостью и ценой, хотя, конечно, колебания рыночной конъюнктуры или политика цен вполне могут подвести того или иного предпринимателя или даже целые отрасли. Скажем, сырье и средства производства достаются по спекулятивным ценам, а произведенный товар идет по низким (предположим, принудительно), а то и по бросовым, или вообще оказывается непроданным, или частично изымается, портится и т.д. Словом, несоответствие цены и стоимости - это сфера отношений между собственниками товаров и капиталов, каждый из которых жаждет свободы продать подороже и купить подешевле и потому их интересы с неизбежностью сталкиваются. Так что же удивляться, если наиболее могущественные пользуются всеми мерами принуждения.

А что касается цены рабочей силы, разумеется небезразличной для массы рабочих, то она определяется вовсе не стоимостью произведенного и проданного предприятием товара - она может быть совершенно гигантской при минимуме живого труда и, следовательно, числа работников в то время как в других, столь же необходимых, но отсталых производствах нечем и зарплату платить. Цена рабочей силы имеет своей основой не прибыль, а стоимость тех жизненных средств, которыми обычно довольствуется средний рабочий, хотя и с известными колебаниями. И конкуренция между рабочими, которую скоро усилит и подтолкнет безработица, будет все более и более приводить заработную плату к этой средней, т.е. в наших условиях просто нищенской норме. Тогда и выяснится, сколь мало общего имеет заработная плата с «трудовым доходом» или долей в произведенном продукте. Если, конечно кризис и развал хозяйственных связей не остановят производство раньше. Отдельные группы рабочих (акционеры, вкладчики банков и т.п.) могут, конечно, превращаться в подобие буржуа, за счет других, разумеется. И уж тем более никто не может запретить им хотеть этого.

Да, какую-то часть рабочих ныне греет надежда стать собственниками «своих» предприятий. Только едва ли это удастся в отношении наиболее мощных, передовых производств. Их многообразные хозяйственные связи объективно превращают их в собственность «общества», т.е. в условиях рынка - всеобщего капитала. Никакое отдельное благополучное хозяйствование здесь в принципе не возможно. Это с необходимостью будет толкать к объединению рабочих самых различных производств. И им придется добиваться политической власти и в союзе со всеми трудящимися выводить производство из кризиса и налаживать его в масштабах всего общества. В наших условиях это единственный спасительный для общества путь.

А пока отчасти прав был тот едва ли не самый горячий участник дискуссии, который уверял: «ни один нормальный рабочий за вами не пойдет, если вы не пообещаете ему его честно заработанную долю». И даже заподозрил автора этих строк в прямой враждебности делу рабочего класса. Неудивительно: ведь даже Маркс и Ленин попадают нынче во «враги». Задавленный и развращенный жизнью «нормальный» рабочий - к счастью, далеко не все таковы - мыслит и рассуждает как частный собственник, а значит, и борется не только за свои, сколько за чужие интересы. Но это вовсе не значит, что наука, удел которой объективная истина, обязана тащиться в хвосте его иллюзий и предрассудков. Общественные процессы развиваются стремительно, и надо думать, скоро жизнь принудит рабочих к широкой общеклассовой организации, а вместе с тем придет и более глубокое понимание ими своих задач.

7-10 октября 1991г. Самара.

* * *

Данный материал был опубликован в 1993 году в научно-политическом журнале Марксистской рабочей партии - «Марксист» №1.

* * *