Антон Никитин

ЭПОХА ВЕЛИКИХ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ОТКРЫТИЙ

1.СЕКТА СТЕЛЛАРИТОВ

Почти всю прошедшую неделю я читал книгу, попавшую ко мне чудом. Мой друг, работающий униформистом в театре, нашел ее, пропыленную и истрепанную, где-то между стопками задников, относящихся к "Гамлету", и к "Звездочету". Книга, видимо, была принесена в театр кем-то из художников, да так и забыта( Виктор (так имя моего друга) рассказывал мне, что художники читают только при крайней нужде).

Книга была наполнена множеством неожиданных (возможно, тщательно скрывавшихся ранее) данных.

В ней было собрано практически все о поверьях, связанных со звездами, не нашел я только времени и места издания самой книги, что было явным упущением со стороны издателей этого небесного свода. Позже я стал догадываться, почему они захотели остаться неизвестными.

Введение было посвящено традиционной астрологии, большая же часть текста отводилась под ее опровержение. Секта стелларитов, к которой принадлежали и авторы издания начала существовать в девятом или десятом веке нашей эры.

"Видимо, какой-нибудь бедуин, потрясенный размерами завоеванных испанских городов и их непрерывным ростом, вернулся к себе домой" - пишут тайные жрецы, -" и сообщил, что каждый человек не может иметь собственной звезды, потому что иначе через полсотни лет ночное небо будет сиять , как солнце. С еретиком поступили согласно доброй арабской традиции убивать за неверие, но, видимо, в Европе успело прорасти семя невнятной азиатской проповеди.

По крайней мере, именно в это время мы сталкиваемся с первым упоминанием о том, что не всякий достоин иметь собственную звезду."

Секта долгое время не могла найти собственное лицо, поскольку никто не мог остановить свой выбор на какой-либо модели мироздания. Было очевидно, что далеко не всякий человек имеет свое светило, и что двое не могут быть рождены под одной эвеэдой - такой вывод затуманивал бы ясность мироздания и опрокидывал бы фундамент простоты, на котором все и базировалось.

Прошло по крайней мере триста лет, описываемых авторами книги весьма подробно, прежде чем появилось учение о Настоящих - о людях,обладающих звездами.

Согласно этой гипотезе, существуют только несколько тысяч вечноживущих людей, чьи звезды сияли над нами вечно. Большинство же людей не имело никогда своих звезд, и не играло никакой роли в мире.

Сразу же возникла группа энтузиастов, секта в секте, направившая свои усилия на поиск Настоящих. Первый же шарлатан, объявивший себя Настоящим был проверен - в скрытом под землей храме секты его торжественно убили. Звездное небо от этого не изменилось, и оказалось, что лжец понес заслуженное наказание. Так началась самая кровавая эпоха в истории секты.

Некоторые сектанты начали предполагать, что Настоящие - это монархи, продолжая свой род, они передают свою звезду наследникам, предположение это не выдерживало никакой критики, поскольку монархии образовались совсем недавно, да и несколько дворцовых переворотов с отравлениями августейших владык полностью развенчали заблуждавшихся.

Никто больше не брал на себя ответственность называться Настоящим, так как исход был очевиден - проверить его слова можно было только одним способом. Поэтому многие стали верить, что Настоящие сами не знают о том, что они избраны. Благодаря тайному перерождению (так же, как зашедшая звезда должна взойти ) они не помнят своего прошлого, начиная новый виток. Как происходит перерождение, меняют ли Настоящие вместе со своей памятью еще и внешность - никто не знал этого.

В то время в священном языке обрядов секты, основанном на латыни, глаголы "придумать" и "запомнить" слились в один.

Через два века стеллариты поняли, что весь мир перерождается каждые 36000 лет, и основным вопросом теологии стал вопрос о положении звезд в переродившемся мире.

Но пока что секту томил вопрос обнаружения Настоящих.

Варфоломеевская ночь была самым известным экспериментом по открытию тайны. Кровожадность кортесовских завоевателей объяснялась двумя заблуждениями: открывший Америку Колумб полагал, что обнаружил рай земной (а где же, как не в раю жить Настоящим), стеллариты же полагали, что Настоящие не похожи на европейцев. На мой взгляд, Ку-клукс-клан зря не признает своей очевидной принадлежности к стелларитам - это могло бы хоть как-то облагородить движение.

Бойня в Америке кончилась так же неожиданно, как и началась. Кто-то из жрецов понял, что солнцепоклонство индейцев рождено той же причиной, только под жертвенный нож кладутся те, на кого пало подозрение в том, что их звезда - Солнце.

Несколько, особо упорных еретиков еще некоторое время плавали по Карибскому морю, топили корабли и сжигали прибрежные селенья, по ночам с надеждой всматриваясь в небо, но и они вскоре поняли бесплодность своих попыток.

Открытие Америки внесло смятение в души стелларитов, появилась идея, что Настоящие сами обратили внимание людей на новый континент, чтобы отвлечь от себя внимание. Язык обрядов еще более упростился, глаголы "открыть" и "создать" слились, а затем срослись и оба двухзначных глагола, и полученное слово стало обозначать "существовать".

С той поры секта все больше и больше склонялась к философскому созерцанию: все равно, ничего изменить простой человек не в силах, все в руках Настоящих. Последний варварский всплеск экспериментирования произошел во время второй мировой войны, когда озлобленные собственным бессилием фашисты истребляли по всей Европе евреев.

"Ныне (когда "ныне"?) секта стелларитов видит перед собой одну задачу - оберегать Настоящих. Мы (здесь авторы признались, наконец) избежали печальной участи баптистов, не всякий Настоящий - стелларит, и уж тем более, не всякий стелларит - Настоящий. Поэтому мы оберегаем всякого, кто вызывает у нас сомнение. Вспышка сверхновой, описанная в китайских летописях четвертого века, должна стать последей горькой звездой этого перерождения Вселенной. Мы надеемся, что и нас кто-то оберегает."

Я читал эту книгу ночами на кухне, к полному неудовольствию жены, озлобленной и моим увлечением, и моими ночными дежурствами в обсерватории.

Теперь я почти не ночую дома - ночи напролет я сижу у телескопа, боясь увидеть яркий и невосполнимый знак смерти.

2.ОБСТОЯТЕЛЬСТВА МЕСТА-ВРЕМЕНИ

Лишенный жены, которая не в силах была больше выносить мое постоянное отсутствие, и друга, вынужденного отправиться в другой город на поиски работы, я нашел себе собеседника в книге. Виктор, отдавший мне ее перед отъездом, в спешке, сказал только, что прочитать до конца он ее не успел, но, похоже, в ней причина всех его сегодняшних неурядиц. Это меня несколько удивило, потому что я знал, что Виктора уволили за недосмотр: часть декораций оказалась не на месте и в сценическое пространство четырнадцатого века вклинился паровоз.

Тоскливый и отрешенный тон Кирматта, автора монографии, очаровал меня своей близостью.

Отвергнутый всеми (причина этого остается неясна, но недомолвки позволяют догадываться, что гонения были повсеместны, а вина, их вызвавшаядовольно серьезна), он вынужден искать убежища, отдыха, и горы показались ему самым подходящим местом для забвения.

Со сладострастным унижением, ставшим для него, похоже, привычкой, описывает он тяжесть пути и неизмеримую грубость проводника. Возможно, только мое состояние помогло мне преодолеть первые главы, перегруженные, как рюкзаки и корявые, как горы. Через две недели, в туманное утро Кирматт увидел, как близкий снежный склон плавно превращался в туман и мглистое небо. Между черными горами зияла дыра, в которой ничего нельзя было различить.

" - Что там? - спросил я у проводника.

- Ничего, - резко ответил он, продолжая пить чай и не оглядываясь."

Кирматт встал и пошел в ту сторону.

"Там действительно не было Ничего. Я стоял в одном шаге от отсутсвия чего бы то ни было. Вокруг меня еще можно было ощутить снег, воздух, То же, что было на шаг впереди, было лишено и света, и воздуха, и существования. Около минуты я размышлял о целесообразности следующего шага, но страх победил мое сомнение и я вернулся к костру. Через час туман расступился и на месте провала оказалась каменная осыпь."

Как всякий представитель германской культуры, Кирматт слишком доверял своим чувствам и потому он немедленно вернулся из гор обратно в долину и начал изучать физику. Скоро он, однако, понял, что ищет не там, и , проучившись всего два года, вновь занялся своей старой работой (бухгалтер на пивном заводе). Учеба, правда, не прошла даром, так как гипотеза о том, что белое пятно - это место, лишенное измерений, подкреплялась в книге примитивной математикой.

Кирматт решил, что вселенский недосмотр позволил ему прикоснуться к тайне белых пятен. Мир - это только декорация для испытания человека добром и злом, может случиться так, что какая-то деталь в декорации будет утеряна, и тогда белые пятна покрывают карты древних. В этом месте из книги выпала закладка Виктора. Кирматт не стал развивать свою идею дальше, хотя чего, казалось бы, заманчивей:

Колумб, открывая до той поры неведомые острова, думал, что открывает Индию, мы сегодня думаем, что он открыл Америку, а на самом же деле Америки до того момента просто не существовало. Возможно, что не существовало ее и после этого, а острова, открытые великим мореплавателем в момент открытия действительно были индийскими островами. Только потом Провидение рассмотрело все выгоды, связанные с наличием в этом месте нового континента. Земной шар разошелся, выдвигая из своих недр фон для развития будущих драм. Можно поразмыслить о том, какие географические открытия, или завершения каких пьес послужили поводом для исчезновения Атлантиды.

После столь небрежно упущенной, пускай даже и очевидной, возможности, я заподозревал Кирматта в ограниченности взглядов, но довольно скоро понял, что ошибся.

Прошел год после того, как был оставлен университет, и Кирматт женился. Женитьба была, видимо, очень удачной, потому что Кирматт прекратил все свои изыскания и некоторое время писал только в дневник. Радость возвращения к спокойной жизни после всеобщего презрения и последующего холодного отношения в университете была черезвычайно велика - почти все книги, проходившие через Кирматта служили ему прежде всего мерилом его собственного счастья. В это время он увлекается собиранием легенд о земном рае, особенно его поражает история, связанная с именем Александра Македонского.

Великий завоеватель прошел всю Азию и остановился перед стеной. Войско пыталось сокрушить стену, или громкими криками привлечь внимание хозяина неведомо зачем огражденной территории, но все было понапрасну. Случайно встреченный путник объяснил, что за стеной находится Рай.

Кирматт записал в дневнике:

"Неужели всякий, у кого достанет сил сокрушить стену, окажется в раю? "

Семейное счастье длилось недолго, в результате каких-то интриг (снова неясно, чьих и с какой целью), связанных, кажется с темным прошлым Кирматта, жена уходит от него, заставив пройти через унизительный бракоразводный процесс.

Кирматт опять собрался уйти в горы, но вдруг образ, посетивший его, стал причиной переворота во всей его жизни.

"Я вновь и вновь вспоминал ту минуту, которую я простоял на краю Ничто, проклиная себя за нерешительность. И однажды, читая Данте, я понял, что удержало меня от того шага: я не сумел бы оттуда вернуться."

Так Кирматт создал космогонию, в которой белые пятна играли роль входов в ад. То, что количество белых пятен уменьшалось всю историю человечества, по мнению Кирматта говорило о том, что Спаситель пролил свою кровь не напрасно, но на мой взгляд, этот вывод - из тех, что придуманы до того, как доказаны, а само доказательство играет роль тени, чтобы итог был ярче и блистательней. Узилищ белых пятен не может покинуть никто, всякий предмет, попавший в этот беспространственный мир теряет все свои измерения, он исчезает, а от человека там, вероятно, остается лишь бесконечная по протяженности мысль - мысль ужаса от исчезновения.

Описания ужасов такого ада у Кирматта, как и у любого другого провидца, занимают немало места, и когда, истомленный муками бесконечной мысли, читатель готов уже погрузиться в холодные воды рая, он встречает длинную наукообразную главу о мире без времени.

Если не отвлекаться на поверхностные или ошибочные математические выкладки недоучившегося физика, то выводы его таковы:

В мире без времени нет движения, поскольку движение - это процесс, растянутый во времени. Там нет ничего, что могло бы трансформироваться, нет логики, поскольку логика - цепь причин и следствий, а там не может быть следствия. Этот мир не может измениться, то есть он включает в себя единственное - свою первопричину. А так как первопричина всего - Создатель, то это именно Он заточен в своем создании.

На вопрос о том, что побудило Бога создать это добровольное узилище ответить очень просто: в этот рай попасть практически невозможно, так как любое появление изменит его, что немыслимо. Свои функции Рай выполняет посредством допущения душ праведников до созерцания рая. Естественно, что это не физическое видение (так как свет, необходимый нам для того, чтобы видеть - тоже дви-жение), это духовное, мистическое, иррациональное созерцание.

Именно поэтому никто не был в силах описать рай.

Перенесение в язык этого видения просто невозможно, потому что язык логическая структура, выражающая набор мыслей, а разум, "помещенный" в Рай теряет способность к мысли, переполняясь бесконечной по протяженности эмоцией восторга. Немногие попытки подобных описаний проваливались. Иоанн в своем откровении растерял столько эмоциональных связей, а местами заменил их насущными моралями, обращенными к церквям, что вся картина теперь воспринимается в зловещем тоне и трактуется, как конец Света. У Иоанна же конец Света - не конец всего физически существующего, но предел физическому существованию света, начало блистательно темного бытия Вселенной. Так, в узкую щель игры слов ускользнул смысл всего повествования.

Каждый из нас может понять ощущение такой потери, возобновив в себе невозможность восстановления сна после пробуждения.

Некоторые провидцы, описывая потусторонний мир, достигли своей цели, но, видимо, не тем путем, которым они желали это сделать. Собственно их описания беспомощны, но названия описываемых сфер выбраны так, что звучание их не напоминает ни один человеческий язык. Пожалуй, несколько страниц подобных слов показали бы нам райское бытие лучше, нежели тома, тщащиеся осознать величие Бога.

Часть праведников после смерти, возможно, получает свой "персональный" рай, но происходит это только с теми, кто достиг каких-то невообразимых вершин миропонимания, и черезвычайно великое знание не позволяет их душе двигаться во времени. Так, довольно давно было замечено, что наиболее совершенный механизм должен быть неподвижен.

Здесь вновь возникает вопрос, далеко не новый, но вечно остающийся ключевым: насколько Бог, заключенный в своем Раю, существует и чьей воле подчинен Мир?

Кирматт смущается, дойдя до этого вопроса и не хочет давать на него ответ, мучительно выкручивая читателю руки давно устаревшими приемами.

Книга, как я уже говорил, далеко не безупречна, но я не сумел отыскать больше ни одной книги Кирматта, даже ни одного упоминания про этого философа в других работах.

Я нашел в книге множество мелких ошибок. Концовка труда, вновь автобиографическая, переполнена намеками на то, что именно проповедь идей книги послужила причиной изгнания Кирматта, с которого начинается вся монография, а самому автору не удалось скрыть своего желания быть гением и создать новое Протоевангелие.

Все это заставляет меня до сих пор сомневаться в талантливости автора или в его существовании.

3.СМЕРТЬ ВРЕМЕНИ

Понемногу я прихожу к убеждению, что скитание среди книг - это единственное, что мне осталось.Последнее письмо от друга,в котором чувствуется уже ожидание непредвиденной смерти, и недавний телефонный звонок жены, зачеркивающий всякую надежду на примирение подтверждают мои наблюдения.

Меня раздражает невозможность присутствовать сразу в нескольких местах, отягощенная желанием это совершить: мне хочется сидеть на могиле друга в Саратове, просить прощения у жены в Москве и заниматься наблюдением звезд. Поэтому избранный мною путь прост: я или отказываюсь от времени, в котором мне пришлось жить, или же осуществляю все свои желания мыслью.

Мое последнее странствие написано в 1567 году неизвестным (следующие поколения сделали все, чтобы его забыть) монахом Раниусом. Неизвестным он был не всегда, около десяти лет эта фигура властвовала над умами, но после появления трактата "Время смерти" он был изгнан из монастыря, и через год погиб в дорожной драке, спровоцированной, скорее всего, святой инквизицией. За время недолгого триумфа Раниус стал легендой, про него рассказывали самые невероятные истории. В частности, ему приписывалась слава получения философского камня. Раниус будто бы получил некую жидкость, способную обращать в золото любой материал, но дальнейшие исследования показали, что это химическое соединение является в то же время извлеченной сущностью зла, поэтому Раниус прибег к разложению жидкости и постарался, чтобы рецепт ее получения не достался никому. Про эту жидкость известно только, что она была немного тяжелее воды, прозрачна и слегка голубовата, пахла довольно приятно и была получена при воздействии на кровь собаки ряда неустановленных реагентов. Было предпринято множество попыток разгадать формулу богатства и молодости, но самые серьезные работы увязали в детективных подробностях установления породы зарезанного пса.

Известно, что Раниус выделил и сущность добра, но результаты анализа оказались черечур разрушительны, открылось несколько побочных эффектов, которые невозможно было предсказать, добро попросту не пожелало умещаться в предложенное время и Раниус уничтожил и его.

Неудачи поразили монаха, поэтому он обратился к классическому богословию и философии и забросил алхимию, но любители наживы еще долго преследовали его в надежде найти тайную лабораторию гения.

Вообще очень трудно что-либо рассказать о времени известности Раниуса, потому что практически все рукописи, содержавшие похвалу в его адрес были уничтожены, и о его авторитете приходится догадываться по редким и путанным арабским комментариям. Арабы почему-то спокойнее отнеслись к крамольной работе Раниуса, видимо, сочтя ее внутренней болезнью христианства и чувствуя приближение гибели религиозного противника. Впрочем, это никак не следует из текста, более того, Раниус утверждает всеобщность своих доводов.

"Поставленный перед лицом неумолимого времени человек," - пишет задумчивый монах,- "вправе отчаяться и просить для себя свободы не только земной, но и свободы во времени. Страшный Суд сможет найти подсудимого в любых временах, даже до его рождения."

По скудной фактографии трудно решить, что заставило Раниуса отважиться на этот бунт. Ничто не говорило о его потенциальном вероотступничестве. По легенде, записанной арабским переписчиком Али Кумхани, Раниус был скорее ортодоксом, строго соблюдал обрядовую сторону своей религии и в народе почитался почти что за святого. Требовать же чего-то от Богачерезмерная ересь, доступная немногим, а уж требовать свободы отваживались крайне редко, чаще всего - на костре.

Для того, чтобы написать что-то подобное "Времени Смерти" нужно было знать Нечто или верить во что-то, что спасло бы Раниуса не только от возмездия инквизиции, но и от Страшного Суда.

Надежда, которая скрывала Раниуса, становится, кажется, понятной только в конце произведения, полного мольбы, тоски о прошедшем навсегда и стремления к возвращению в детство.

"Времени не существует,"- написал Раниус, не поясняя почти ничего в своей мысли. Вряд ли бы его поняли даже и с объяснениями. Крестьянин, видящий каждое утро восход и чувствующий загодя заморозки, или горожанин, помнящий о голодном времени зимы, не могут понять того, что мир лишен любого подобия перемен. Сожженные труды Раниуса должны были погибнуть, а те немногие экземпляры, что уцелели, должны были остаться непрочитанными. Для человека средневековья во всей рукописи Раниуса нет ничего, кроме чудовищной, всеохватной ереси, и мы только сейчас можем догадаться,что он имел в виду,отказывая времени в существовании.

Если мир запакован в едином моменте времени, как в кубе (мне не совсем понятно, почему философы всегда предпочитали шар), то объяснить, изменения окружающего пространства можно только одним способом: течет не время, это мы меняем миры, как одежду, секунда за секундой. Это может показаться моим личным домыслом, если бы Раниус не отметил эту мысль, едва-едва: "Человек ненасытен, он считает, что вправе решать, что зло, а что-нет."

По скрытой мысли Раниуса, в кубе тесного "теперь" упаковано множество миров, мы перемещаемся между ними шаг за шагом. Если бы Раниус жил в наше время, он отметил бы не только ненасытность людей, но и испорченность их вкусов: каждый последующий мир более разрушен, чем предыдущий, это следует из второго закона термодинамики.

Остается непонятным, почему последующие миры так мало друг от друга отличаются, но это можно отнести на счет узкого кругозора человечества.

Ньютон сам, по сути дела, выбрал цепочку миров, в которой яблоко было все ближе и ближе к земле, а меня от открытия Америки отделяет промежуток не больший, чем от написания следующей буквы.

В доказательство своей мысли Раниус мог бы воспользоваться громадным опытом обнаружения ведьм, известной их способностью неожиданно перемещаться в пространстве и оказывать влияние на весьма отдаленные предметы, но его испугала возможность апатии, которая захлестнула бы плененное человечество. Поэтому он не мог выразить свою мысль слишком ясно.

Раниус написал только: "Господу проще наблюдать за заключенными во времени, чем дать им свободу. Время смерти всего сущего уже близко, оно - сейчас, и когда последний из нас будет призван, время уйдет вместе с ним"

Возникшая в фантастике XX века полемика вокруг возможности путешествий во времени была снята еще до возникновения: нет причины или следствия, нет причинно-следственной связи, нарушить которую черезвычайно опасно ( или невозможно), мы сами все это придумываем и выбираем.

Всю свою историю человечество ищет наиболее удобный мир, чтобы "спокойствие и вера пришли к нему", или чтобы, найдя его, этого не заметить.

Отягощенный знаниями человек понимает, что мир стремится к устойчивости, на самом же деле, это сам человек ищет абсолютной неизменности и комфорта ,чтобы окружающая его Вселенная пришла в соответствие с сутью его Несвободы. Поиски до сих пор не окончены и каждый ищущий умирает. Возможно, что искомое именно Там, но мне хочется верить, что я найду в себе силы, чтобы перешагнуть непрозрачную преграду и оказаться рядом с моим другом и женой.

Видимо, Раниус надеялся на то, что сумеет уйти от возмездия, улизнув в мир, в котором нет ничего - ни времени, ни церкви, ни даже Бога. Возможно, он осуществил свой замысел, воспользовавшись древним знанием алхимии, и нам только кажется, что его жизнь оборвалась где-то в шестнадцатом веке несуществующего времени.

Теперь, после этой книги, у меня уже нет сил вглядываться в ночное небо,чувствуя за этим движением покой несравненно лучшей, но абсолютно невозможной жизни.