#img_8.jpeg
Действующие лица
М у х и н М и т р о ф а н А к и м о в и ч.
З о б о в.
Т е т я З и н а.
А н т и п о в.
М а к с ю т а.
Ж а к о в.
Действие происходит в северном городке на Каме в наши дни.
Номер в гостинице. Здесь живут четверо командированных. На столе в центре комнаты сияет графин с водой, окруженный стаканами, на пружинных кроватях белеют несмятые подушки. У окна, ближе к свету, постелив на подоконнике газету, М у х и н, пожилой человек ничем не примечательной наружности, чинит с помощью перочинного ножа ручные часы. Он что-то напевает неразборчивое и нескладное — возможно, собственного сочинения.
На кровати лежит З о б о в, отдыхает. В открытое окно доносятся голоса и плеск воды — ребятишки играют в мелкой воде фонтана перед гостиницей. Пауза.
З о б о в (встает и выходит на авансцену). Недавно произошел случай, который коснулся всех наших ребят, но по-настоящему задел именно меня… Нас пятеро в бригаде — Лешка Антипов, Коля Максюта, я, Иван Сорокин — он сейчас на юге с женой, в отпуске, — и Мухин Митрофан Акимыч. Мы собираем и разбираем башенные краны, ведем кочевую жизнь. В данный отрезок времени собираем для комбината три такие башенки в двести двадцать тонн весом и шестьдесят три метра высотой каждая. И вот в нашем тесном коллективе произошла одна история. Как будто незначительная, — конечно, как для кого, а я лично извлек из нее кое-какой жизненный опыт. (Коротко помолчав.) Что такое жизненный опыт? Мы делаем ошибки и накапливаем жизненный опыт, так, что ли? Я всегда думал и говорил, конечно, — соображай, и все будет в порядке. А что в порядке? Если мне скажут: опытный сварщик — я знаю, что это значит. А если — опытный человек? Иногда приходится слышать: «умеет жить». И не в осуждение, а в одобрение. Умеет так сделать, что все ему удается. Такой и выпьет с кем надо и промолчит, когда надо… И женится на ком надо. И вроде никому ничего не должен. И вот если жизнь приравнять к профессии, то выходит, он мастер, жить мастер. Максюта говорит: надо себя знать. Знать, что ты хочешь, — я, к примеру, люблю риск, высоту, скорость и за это готов отдать все. А другому ничего этого не нужно, как говорится, до фонаря. Но ему нужно что-то другое! У моего друга была девушка — положим, Таня. Он ее любил, и она — его. А женился он, положим, на Мане. Почему? А ему вдруг показалось, что для жизни незаметная Маня будет лучше, чем эффектная Таня. Если бы он точно знал, что ему нужна только Таня, а так вскорости и оказалось, он бы этой глупости не сделал.
Снова слышны детские голоса и плеск воды в фонтане.
Зобов отходит в сторону.
Женский голос с улицы: «Мухин! Ты здеся?»
М у х и н (в открытое окно, негромко). А куды я денусь? Заходи. (Опять напевает свою нескладицу.)
З о б о в (на авансцене). А у нас, вернее сказать, у меня с Мухиным, все случилось как раз наоборот. И началось с того, что стал я думать, как бы нам, или мне, это все едино, как бы нам жить без Мухина. Желание вроде естественное — мы, четверо, молодые, а он, пятый, почти старик, а выглядит и того старее — лет на семьдесят. Он, конечно, тянется за нами, старается, может, из последних сил, но какое это имеет значение? Ко мне в бригаду любой пойдет — побежит, только свистни. Я тут с месяц назад на пляже посеял сотенную — так даже не поморщился. Да, такой у нас заработок при полной, как говорится, гарантии качества. Но суть была не в деньгах, Мухин за них не особенно держался, и мы это знали, и на это тоже у меня был свой расчет. Ну, поделился я с ребятами своей мечтой, стали вместе думать, как нам избавиться от Мухина. Вроде он нам как теща, а мы молодые, которые спят и видят, как бы им пожить отдельно. Провернуть нашу операцию решили до возвращения Сорокина из отпуска — он бы нам не дал это совершить. (Снова отходит в сторону.)
Стук в дверь. В комнату входит т е т я З и н а. В руках у нее — картина в раме.
Т е т я З и н а. Несу! Как велел. Возьмешься?
М у х и н. Тише, Никита отдыхает.
З о б о в (на авансцене). Я в тот вечер пришел с работы — Мухин уже сидит у окна, часы циркачу чинит, соседу по номеру. Гостиница Мухину — дом родной. Когда Иван Сорокин с женой на месте, Мухин у них сидит, семейную жизнь налаживает. Лежу, делаю вид, что сплю, можно сказать, отдыхаю от Мухина, а сам злюсь: хоть бы ты в кино когда сходил! (Ложится на кровать.)
Т е т я З и н а. Спит, что ль?
М у х и н. Может, и спит. Ну и чего ты принесла, зачем?
Т е т я З и н а. Ой, смотри картина какая. Рамка только облупилась, а этот говорит: «Заактировать да сжечь». Я — к тебе! Картина-то еще как новая. Глянь, какая интересная. «Выбросить». Пробросаешься!
М у х и н. На старую фотографию похожа.
Т е т я З и н а. Ну! И как все на ней жизненно. Вот жена, вот дети, вон и собачка. Семья! Ты мужчина одинокий, разочарованный, проснешься утром, глянешь — повеселеешь.
М у х и н. Тут и делов-то на час.
Т е т я З и н а. А за это пусть у вас повесит. Будете выписываться, обратно в люкс отнесу. (Бережно ставит картину на пол.) Поешь? Настроение хорошее?
М у х и н. А оно у меня всегда одинаковое.
Т е т я З и н а. А тебе не обидно, что ты у них не бригадиром? Старше всех, а не начальник.
М у х и н. А я уже перерос.
Т е т я З и н а. Тебе за пятьдесят, а им по двадцать три да по двадцать пять.
М у х и н. Всех посчитала. Какой из меня бригадир? Образование не то.
Т е т я З и н а. До чего ж ты, Мухин, тихий, люблю я таких мужиков. Что тебе скажешь, все сделаешь, куда поставишь, там и стоишь! Идеал грез. Не пьешь, не орешь, не эгоист, рабочий человек. Для хорошей хозяйки — клад! Как это ты со своей женой не ужился?
М у х и н. Это она — со мной. Ладно, после поговорим — человек отдыхает, сказано.
Т е т я З и н а. Сколько бабы несчастные грубости терпят ради брака. Я от своего Вихтыра на работе, ей-богу, отдыхаю. Чайку поставить? Приходи в дежурку.
М у х и н. Гляди, Виктор скрутит мне башку ни за что ни про что.
Т е т я З и н а. А ну его к лешему. Чего он понимает? Ладно ль одному на склоне годов мыкаться по свету.
М у х и н. Да я не один, в коллективе.
Т е т я З и н а. Правда что — повезло, ребята дружные попались.
М у х и н. Хорошие ребята.
Т е т я З и н а. Приходи, не бойся! (Уходит.)
З о б о в (встает, выходит на авансцену). Вот тете Зине, дежурной по этажу, нравится Митрофан Акимыч за то, что он смирный. А мы прозвали его Каратаевым — «непротивленец». То, что у Мухина какие-то нелады с женой, я услышал тогда впервые и не обратил на это никакого внимания. Тут скоро пришли Антипов с Максютой — ходили на комбинатовский стадион.
Появились А н т и п о в и М а к с ю т а, в руках — пакеты с красными помидорами. Зобов присоединяется к ребятам.
М а к с ю т а. Она мне будет класть гнилье, а я молчи? Я, знаешь, не Платон Каратаев — ушами хлопать.
А н т и п о в. Да ну, склочник ты, Николаша.
М а к с ю т а. Бригадир, видал, что принесли? Красненькие!
А н т и п о в. Нет, Сергеич, ты представляешь — опозорил на всю очередь, елки-палки. Там еще моя Танька стояла.
М а к с ю т а. Ах стыдно, ах неудобно! Мне не денег жалко…
З о б о в. Денег у вас, ребята, навалом.
М а к с ю т а. Нравится вам — ходите дураками, а я не желаю! Да, и в «Жалобную книгу» накатаю! Верно, Акимыч? А ты почему, Мухин, молчишь? Может, ты тоже против? Давай, не стесняйся. Ты у нас известный «борец».
А н т и п о в. Угощайся, Митрофан Акимыч. В этом году первые — не забудь желание загадать.
М у х и н. Спасибо, ребята. Какие у меня желания? Все исполнилось.
Ребята дружно смеются.
А н т и п о в. Ну, ты скажешь, Акимыч. Ешь, ешь, не жалей.
М а к с ю т а. Надо было ящик взять. Ах черт, маху дали. Был бы Акимыч, он бы подсказал.
Смеются.
М у х и н. Да чего ж его так? Надо к обеду.
М а к с ю т а. Ты еще доживи до обеда-то. Принесли — бери, ешь. Пока угощают.
А н т и п о в. Сергеич, в ресторан пиво привезли.
З о б о в. Хорошо бы в душ сначала, да он опять на замке.
М а к с ю т а. Мухин! Слыхал? Бригадир мечтает о душе. Соображай!
М у х и н (охотно). Пойду Зину спрошу. (Уходит.)
М а к с ю т а. Слушай, Сергеич. Мы сейчас встретили Альфреда Жакова. Помнишь? Он после армии вернулся в нашу монтажную контору.
А н т и п о в. А сюда на лесоповал — подзаработать. Невеста у него, свадьба зимой.
М а к с ю т а. Помахал топориком, ну и вспомнил, что у него есть другая специальность.
А н т и п о в. «Не мое», говорит.
З о б о в. Короче.
М а к с ю т а. Не понимаешь? Альфред — то, что нам надо.
З о б о в (на авансцене, в зал). У всякого дела, как известно, есть своя логика — только начни. А там само поведет, потащит. Потащило и нас в этой истории. (Возвращается к ребятам.)
М а к с ю т а. Такого случая скоро не дождемся, бригадир. Идея-то была твоя!
З о б о в. Думаю: ребята, не давите. Идея моя, это точно. Да я не сомневаюсь, я только хочу подвести законную базу.
А н т и п о в. Вношу рацпредложение — писать Акимычу любовные письма. Из Краснодара, от вдовы с садом, чтоб его выманить!
М а к с ю т а. А давайте устроим Митрофану такую жизнь! Такую жизнь… Он сам сбежит.
Вошел М у х и н.
М у х и н. Идите, ребятки, открыла. Вода только холодная.
З о б о в. Шут с ней, даже лучше. Я первый, я тут давно в очереди лежал.
М а к с ю т а. Слушай, Мухин, куда тебе столько денег? Часы циркачу починил, теперь за картину взялся. На что ты их копишь, откройся!
З о б о в. У него семья большая.
Ребята смеются.
М а к с ю т а. Ты жадный, Мухин. Леха, жадность — это порок?
А н т и п о в. Экономит старик.
М у х и н. Я, как всем известно, платы не беру, окромя хорошего отношения.
М а к с ю т а. Во-он ты чего захотел! А я вот как раз подумал, Мухин, когда стояли в очереди за помидорами, — нет, не бывает.
М у х и н. Чего?
М а к с ю т а. Любви, Митрофан.
Ребята смеются.
М у х и н. Да будет вам. Собрались — идите. Нашли себе игрушку. Вот погоди! Припечет и вас. Скоро, скоро.
Снова дружный смех.
М а к с ю т а. Комик ты, Мухин. Мы тебя в Березниках в театр сдадим.
Прихватив полотенца, р е б я т а уходят в душевую. Оставшись один, М у х и н прячет картину в облезлой раме под свою кровать, затем убирает газету с подоконника, кладет часы в карман и уходит. Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). Нас теперь все смешило или раздражало в Мухине. Здорово насмешило и это его «пророчество» насчет «скоро, скоро припечет». А тут еще подвезло: я нашел на нашем столе под журналом листок из школьной тетради, исписанный каракулями Акимыча. Подумал, что письмо, и читать не собирался, но случайно на глаза попалась строчка: «Одна современная жена…» А дальше эта жена говорила супругу: «Мне надоела семья, хочу пожить только для себя». Оказывается, это было не письмо, а черновик или просто начало целой поэмы о женщине, жене Мухина, как мы скоро установили, которая бросила Акимыча вместе с дочерью — дочку, правда, она потом к себе взяла.
В комнате снова т р о е р е б я т.
М а к с ю т а (в руках листок). Слушайте! Слушайте! «А как же быть с детями, говорит супруг? — Пустяки, сантименты — буду платить алименты!»
Последние слова покрывает веселый хохот.
А дальше! Слушай дальше. «Но алименты не заменят мать, — отвечал отец…» (Некоторое время от смеха не может продолжить чтение, затем, поборов себя, читает дальше.) «…отвечал отец, — они не есть делу венец».
З о б о в (на авансцене, в зал). Если бы Мухин вдруг появился в тот момент, я не знаю, что могло бы произойти. И что нас так развеселило, чему мы до такой степени обрадовались? Кажется, наоборот, у человека несчастье — семья распалась, ушла любимая женщина. Но мы настроились на то, что Мухин смешной и ничтожный, и уже ничего не замечали, не хотели замечать. (Возвращается к ребятам.)
А н т и п о в. А давайте нарисуем профиль и подпишем: «Поэт Муха».
М а к с ю т а. Точно, точно, и вот сюда, над тумбочкой приклеим. (Рисует карикатуру и прикрепляет листок.) Одобряешь, бригадир?
Входит М у х и н. Пауза.
З о б о в. Извини, Митрофан Акимыч, это я виноват. Как-то не додумал. Мы хотели просто пошутить. Я нашел листок, возьми, пожалуйста.
З о б о в (на авансцене, в зал). Я подал руку Мухину в знак примирения, он нехотя пожал и отвернулся. (Возвращается к ребятам.)
М а к с ю т а (лежа на кровати). «Вы спросите: а где же совесть и принципиальность, наконец? Пустяки — этих понятий у ней просто нет».
З о б о в. Заткнись.
Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). Вечером пришел Альфред Жаков. Я думаю, ребята позвали его нарочно — подтолкнуть события.
В комнате З о б о в, А н т и п о в, М а к с ю т а и Ж а к о в.
М а к с ю т а (хлопнув гостя по плечу). Он еще и в баскет играет.
Ж а к о в (скромно). Имею разряд.
М а к с ю т а. Парнишка что надо, видно невооруженным глазом. Ты, Альфредик, не тушуйся — получится. Верно, бригадир?
Ж а к о в. В армии вообще-то я спринтером считался.
М а к с ю т а. Сдохнуть можно с тобой. Усекаешь, Никита Сергеевич? Начальство у нас, Альфред, вот такое. Объявим бригаду молодежной и устроим такую жизнь! Такую жизнь!
Ж а к о в. А что? Я ничего.
Смеются.
Мне тоже устроиться хочется.
З о б о в, Сделаем, устроишься. У нас и со стимулом знаешь как поставлено.
Ж а к о в. Да я не за этим.
М а к с ю т а. Брось придуриваться, тут все свои — деньги всем нужны.
Ж а к о в. Ну, это, конечно, — закон жизни. Гляжу, шторки, картины. Живете!
А н т и п о в. А мы всегда! Только так. Номер на четверых, иногда и люкс перепадает. Пятый, Иван Сорокин, женился — теперь отдельно.
Ж а к о в. А он не будет против меня?
З о б о в. Не стану темнить, скажет — против. Но ты не переживай, уговорим.
М а к с ю т а. Представляешь? Парню двадцать лет, а наш Митрофан взял и оженил его. «Если полюбил, женись».
З о б о в. Иван у нас детдомовский. Захотел семейного уюта.
М а к с ю т а. Да я с шестого класса у тетки жил! Десятилетку надо было кончать, а у нее — дом в городе. И ничего, нормальный, никакой тоски по семейному очагу. Семья — это хомут.
А н т и п о в. Иван по характеру ближе всех к Мухину. Он, конечно, будет жалеть Акимыча.
М а к с ю т а. Перебьется. У него теперь Наташка, пусть ее жалеет.
А н т и п о в. Эх, если бы не Мухин, мы бы Ванюшу не отдали.
З о б о в. А тебе, значит, с багром стоять не понравилось?
Ж а к о в. Не мое. Платят, все терпимо, но — не мое.
М а к с ю т а. А вот эта постелька будет твоя.
Ж а к о в. Не сглазь.
Смеются. Максюта откупоривает вторую бутылку шампанского, принесенную гостем, разливает в стаканы.
Конечно, неплохо бы с вами объединиться.
Все дружно выпивают.
З о б о в. Выгорит, будь уверен.
Ж а к о в. А где он?
А н т и п о в. В дежурке, с тетей Зиной чаи гоняет.
М а к с ю т а. Сергеич, ну чего застрял? Сколько можно, давай решать. Сегодня сказать, завтра — нету разницы.
А н т и п о в. Разница вообще-то есть.
М а к с ю т а. Жалеешь? А кто тебя пожалеет, суслик? Имей в виду! Он тебе не даст здесь с Танькой встречаться. Пока не распишетесь.
А н т и п о в. Да при чем тут она?
З о б о в. Альфред нам нужен — ну, значит, так и сделается.
М а к с ю т а. Вас понял. (Жакову.) Мы знаешь какие краны собираем? От которых все отказываются.
З о б о в. А мне нравятся трудные краны.
Входит М у х и н.
М а к с ю т а. Стучаться надо, между прочим. Подай дяде ручку.
Ж а к о в. Здравствуйте!
М у х и н. Здравствуй, парень.
М а к с ю т а. Его зовут Альфред. (Жакову.) Мы с самого начала собираем и разбираем самые трудные краны.
А н т и п о в. Все отказываются, а мы берем и делаем.
М а к с ю т а. За счет смекалки вырываемся.
М у х и н. За счет вот его, Никиты Зобова, смекалки.
М а к с ю т а. А я и не присваиваю, чего ты?
З о б о в. Посиди с нами, Акимыч.
М у х и н. Спасибо, я за вареньем.
М а к с ю т а. Вот ты какой, Митрофан, упорный, все из дома норовишь, погулять!
Ребята смеются.
А твой джем я еще вчера съел.
М у х и н. Быстро.
Ребята смеются.
Ну ничего, попьем так. (Уходит.)
М а к с ю т а. Видал? Он у нас с «начесом», малость «того».
Ж а к о в (Зобову). Откуда у тебя смекалка? Учился?
А н т и п о в. Ага. Техникум кончал — угадал.
Смеются.
З о б о в. Задачку на экзамене решил по-своему, а мне говорят: «Так нельзя, садитесь подумайте». Я отвечаю: «Можно — как раз сидел, думал». А мне опять — нельзя. Я тогда: ну и пошли вы все! И уехал, на стройку. Потом, конечно, пожалел — без документа остался.
А н т и п о в. Он там был умнее всех доцентов!
М а к с ю т а. Во характер.
З о б о в. А чего вы меня нахваливаете? Вот Лешка каждый месяц полсотни — матери, а полета сестре посылает. Максюта…
М а к с ю т а. Родителям письма пишет!
А н т и п о в. Акимыч за тебя пишет.
М а к с ю т а. Такие, старый черт, письма стал писать… Мать перепугалась: уж не заболел ли сыночек. А не скинуться нам и не купить ли катерок на четверых? Гулять, так гулять с ветерком, а?
Входит М у х и н, приостанавливается у двери.
Опять ты не стучишь? Этикет не соблюдаешь, Мухин!
З о б о в. Акимыч, ты чего стоишь? Присаживайся, угощайся.
М у х и н (помедлив). Уговариваете?
Молчание.
Мешать не буду.
М а к с ю т а. Ну, тогда, может, чего посоветуешь?
М у х и н. Как бригадир скажет.
З о б о в. Ты бы выпил с нами, Акимыч.
М а к с ю т а. Стой, Мухин. Ты куда? Садись, выпей!
Мухин не двигается.
Ты посмотри — начальства не слушается. У тебя что, рука отвалится взять стакан и выпить за хорошего человека? Бери, пей. За его здоровье. Не хочешь?.. Ты знаешь кто? Ты чужой! Понял?
З о б о в. Ладно, отстань от него.
М а к с ю т а (подходит к Мухину со стаканом). Прошу!
М у х и н. Убери руку. Сказал — нет, значит, нет. (Уходит.)
А н т и п о в (с восхищением). А он тебя чуть не стукнул, Максюта! Чуть не врезал.
М а к с ю т а. А я, может, этого и добивался. Но все равно — он уже готов! Осталось заявление подписать.
Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). Но тут я впервые засомневался. Мне не понравилась вся эта сцена и мы все в этой сцене. Мне не понравилось, главное, что мы как бы применили силу вместо закона. Еще вчера я был абсолютно уверен в нашей правоте, а тут пошли сомнения, вмешалось какое-то постороннее чувство. Может, я проявил в тот момент слабость и надо было действовать до конца по плану?.. Недавно прочитал заголовок в газете: «Чувства становятся убеждением». Плохо, когда чувство тянет в одну сторону, а разум — в другую… С этого вечера отношения с Мухиным резко ухудшились, он уже сам искал повода, чтобы пошуметь, опять стал учить нас жить и не стесняясь, к месту и не к месту кричал: «Я старик, я старый человек…»
В комнате т р о е р е б я т и М у х и н.
М у х и н. Никто вам этого не разрешит. И нечего крутить, понимаете. А под суд могут отдать!
М а к с ю т а. Тебя, что ли? Чего ты переживаешь больше всех?
М у х и н. А у меня года! Ты как думал? Хотите крепления поменять на меньший диаметр, а я молчи? Я тоже понимаю, хоть и в техникуме не учился. Я против закона не пойду! И тебе не дам.
З о б о в. Да брось пылить, Мухин, мы же обсуждаем проблему, размышляем вслух. Кто идет против инструкции, чего ты? Пока не договорюсь официально, ничего менять не буду, права не имею.
М у х и н. Никто тебе не разрешит такую вещь делать, нечего и спрашивать.
М а к с ю т а. Ну откуда ты знаешь, откуда тебе известно?
М у х и н. Знаю. Пожил — знаю!
З о б о в. Вот, честное слово. «Пожил — знаю». Да я уже все рассчитал! По-научному, понял? У нас инициатива должна быть или как ты думаешь? Что мы — роботы? Рассчитал — и выходит, можно заменить двадцать два миллиметра на другой диаметр. Попадется еще такой кран — опять с ним мыкаться?
М у х и н. И помыкаешься, а ты как думал? Деньги зря не платят.
А н т и п о в. У него на все свои мерки.
З о б о в. Старые — они все консервативные, с ними каши не сваришь.
М у х и н. А ты кашу, кашу-то варил? Ложку каши кому-нибудь подал? (Отходит в сторону.)
З о б о в. Ну вот, пожалуйста, он еще и обижается. Прямо не знаю, что с ним делать.
М у х и н. Уволить!
З о б о в. Да это-то легче всего.
М у х и н уходит.
А н т и п о в. Народный контроль, елки-палки, кумир тети Зины.
З о б о в. Упрямый и малообразованный. Ладно, ребята, пойдем поднимать секцию.
А н т и п о в. Главное, никто и не собирался нарушать.
М а к с ю т а. Вчера к Лешке пришла Татьяна, а этот сел в угол и вот смотрит на нее, смотрит. Нашелся родственник. Танька посидела, встала да пошла.
З о б о в. Сиротки вы мои. Но дело, по-моему, идет к развязке.
Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). Я не ожидал, что развязка произойдет именно таким образом. Акимыч все-таки был человеком неожиданным…
Воскресное утро. В комнате М а к с ю т а — он бреется электробритвой и одновременно разглядывает картинки в журнале «Огонек» — и З о б о в — сидит за столом, просматривает деловые бумаги.
З о б о в. Слушай, Николай.
М а к с ю т а. Мм?
З о б о в. Не помнишь? Мы во вторник брали автокран у комбината?
М а к с ю т а. Скажу точно — четырнадцатого, то есть в понедельник. «Что-то с памятью моей стало»?
З о б о в. Старею.
Смеются.
Ну что, на пляж?
М а к с ю т а. А может, в лес? Я видел — мужик грибы тащил. Катька из ресторана поджарит.
З о б о в. Да откуда грибы? Лето же.
М а к с ю т а. Колосники. Вот такие грибы! А вечером соберемся. Альфреда звать?
З о б о в. Да не пойму… Вроде не совсем удобно.
М а к с ю т а. Комплексуешь, начальник?
З о б о в. Забочусь о нашем моральном облике, Николаша.
М а к с ю т а. А у нас все по закону. Могу доказать.
З о б о в. Да это можно, доказать все можно.
М а к с ю т а. Я тут с таксистом разговорился. Он рассказал, как случайно сбил пьяного. В таком деле, говорит, главное — не подходить к жертве. Если проявишь гуманизм, значит, виноват!
З о б о в. Вывод?
М а к с ю т а. Если сбил по закону — совесть ни при чем.
З о б о в. Я думал, у совести свои законы.
М а к с ю т а. Это что, «мальчики кровавые в глазах»?
З о б о в. Хотя бы.
М а к с ю т а. Что-то сомневаюсь. Так недолго и в загробную жизнь поверить.
Появляется А н т и п о в, несет сумку с продуктами.
А н т и п о в. Надо дежурство по завтраку в выходной считать за два.
З о б о в. Да ладно тебе. Чего принес?
А н т и п о в. Сырки, молоко и суп-письмо. Десять пакетов. Суп рыбный.
М а к с ю т а. Я тебе сказал, пусть сходит Платон Каратаев. Ему все равно, где с бабами трепаться — в магазине или тут с тетей Зиной.
А н т и п о в. Знаешь, я так не умею.
М а к с ю т а (присвистнув). Да что это с вами, голуби? Значит, он остается? Слушай, Зобов, в чем дело?
Вошел с чайником в руках М у х и н.
М у х и н. Душ-то открыт! Вода горячая, идите, ребятки.
З о б о в. На речку сходим.
М у х и н. Чай готов — извольте бриться!
На шутку никто не обратил внимания.
(Помолчав.) Может, и мне с вами на речку? Я еще не купался.
М а к с ю т а. А мы сначала — в лес.
М у х и н. В лес? В лес-то еще лучше!
На это Мухину тоже ничего не ответили и молча все принялись завтракать.
(Не выдержал, встал из-за стола, аккуратно собрав крошки хлеба и по привычке отправив их себе в рот.) Эх вы, ребятки. Что ж, думаете, я не понимаю? Да я с вами никуда и не собираюсь! Это я так, для поднятия настроения. А направляюсь я как раз по другому адресу — на базу. Никита, тебе как бригадиру говорю: ухожу по собственному желанию. Вот тебе и заявление.
З о б о в (выходит на авансцену, в зал). Перед моими глазами на столе лежала половина тетрадной страницы. Акимыч экономил и на бумаге — это у него, как он объяснял, еще с довойны. На странице, цепляясь за линейки, спотыкались каракули «заявления». Эти семь-восемь слов на тетрадном листке я читал, наверное, с минуту. (Мухину.) Забери свое заявление. Не торопись, не пори горячку.
М а к с ю т а. Сергеич, ты что?
З о б о в. Я давно сказать хотел, Митрофан Акимыч: все у нас по-прежнему, работай, будет все как было.
М у х и н. Да вы думаете, я обиделся? На что обижаться? Молодой тянется к молодому! Вы парня этого берите, не сомневайтесь. Я о нем кое-что разузнал — малый подходящий, компании не испортит.
А н т и п о в. Ух ты какой, Мухин, волевой.
З о б о в. Это у тебя под влиянием минуты. Не показывай характера ни к месту.
М у х и н. Ничего не минуты! А ждать больше нечего.
З о б о в. Ну, как знаешь.
М а к с ю т а. Все путем, начальник. Может, он себе получше местечко отогрел, ничего не известно!
М у х и н. А ты не спеши, не подталкивай в спину — сам ухожу.
А н т и п о в. Чушь! Чушь все это, Мухин. Поедем лучше с нами в лес.
М у х и н. Да нет уж, куда уж. Глядите, ребятки, без меня не насобирайте поганок! Лечить будет некому, потому как отбываю, сейчас и поеду. Чемодан уже наладил, все готово (голос его дрогнул), счастливо оставаться.
З о б о в. Подожди. Ну, было, хотели этого парня взять. Ребята тоже понимают. Так что прошу остаться.
М у х и н. Нет-нет, ты, Никита, не беспокойся, все по-хорошему. По правде сказать, мне в виноватых ходить тоже не светит.
А н т и п о в. Да кто тебя в чем обвиняет?
М у х и н. Ну-ну, понимаю, понимаю! И законы природы тоже понимаю. У меня есть друг-приятель в Перми, постовой он, одного со мной года. А начальство у него — молодое. Как он с дежурства пьяного не доставит, ему замечание: плохо работаешь, не следишь за порядком на вверенном участке. А другой, сменщик, одного пьяного в неделю доставит — и все у него ладно! Друг-приятель так расстраивался, что меня подбивал: я, говорит, тебе поставлю двести, а потом задержу для экспертизы, для процента!
М а к с ю т а. Ну-у, завез. Чего-чего, а пьяного всегда найти можно!
М у х и н. Во-во, и ты то же самое, как тот начальник, Фома неверующий. А раз на раз не приходится — жизнь!
М а к с ю т а. Развеселился старик ни к селу ни к городу.
М у х и н. Так что, ребятишки, зла я на вас не держу, а мешать нечего. Живите, не сомневайтесь — все правильно. Будет у вас молодая бригада, все будет. А я, конечно, привык к вам, эгоист.
А н т и п о в. Мы к тебе всей душой, сам знаешь.
М у х и н. Ну и хорошо, ну и спасибо. Да и я тоже! Мне бы, ребятки, ваши фотокарточки — все ж таки шесть годков!
З о б о в. На тебе, Акимыч, на память пока вот это. (Кладет на чемодан Мухина электробритву в футляре.)
М у х и н. Не надо, не надо! А какая, «Харьков»?
З о б о в. «Эра». Возьми. От всей бригады.
М у х и н. Ну, если на память… Спасибо, Никитка. Надпиши чего-нибудь. А тут у меня из вашего архива кой-чего собралось. (Достал из тумбочки тщательно завернутые бумаги.) Вот, Максюта, твой перелом — рентген.
М а к с ю т а. Да нога давно срослась, на кой он мне.
З о б о в. Возьми-возьми.
М у х и н. А это, Сергеич, твоя справка. Спрячь, может, сгодится для стажа. А вот еще письма от матери, Николай. Держи и храни. Хоть иногда отвечай, ты у матери один, уважай старость. Надписал, Сергеич? Хорошо, мы ее в чемодан! Не жалко? Ну-ну, молчу, молчу, спасибо, ребятки. Что еще?.. Вроде как все. Так. Теперь пойти расплатиться с гостиницей. Спасибо, пожил! Всем доволен. Ну а Ванюшке Сорокину я вчера написал, все разъяснил, так что он будет не против. Я сейчас. (Уходит.)
М а к с ю т а. Ура. Ох и поживем. Как боги.
Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). Расстались мы с Мухиным лучше некуда. Как говорится, в сердечной обстановке. Лешка вызывался помочь тащить чемодан, но Акимыч ушел на автобус один. Мы тут же нашли Альфреда, все вместе смотались за город, а к вечеру вернулись в гостиницу, к себе в номер, хотя наш новый член бригады очень уговаривал «раскрутиться» в ресторане. Теперь мы были одни, без Мухина. Мечта осуществилась.
Веселая ч е т в е р к а р е б я т шумно вваливается в свой гостиничный номер.
М а к с ю т а. Нету? Нету! И-эх! (Швыряет сумку через всю комнату.)
А н т и п о в. Там же грибы!
М а к с ю т а (горланит). Плешивый грыб! На тонкой ножке! Эх, хороша-а! Дай стакан разобью.
Ж а к о в. А пить шипучку из чего будем?
А н т и п о в. Да, теперь тетя Зина нам даст, держи карман.
М а к с ю т а. Альфредик, друг! Дай я тебя обниму. Кабы не ты да кабы не встреча у тех, помнишь, помидоров?..
А н т и п о в. Да не вопи ты, за стенкой люди живут.
М а к с ю т а. Сегодня можно. Скажем, день рождения. Не даешь чувства проявить!
Ж а к о в. Вам этот Мухин Митрофан, вижу, хуже моего багра.
М а к с ю т а (вопит). «Советское шампанское»! (Откупоривает бутылку.)
Ж а к о в. Вот купцы гуляют.
З о б о в. Кончай, слушай. Не смешно.
Ж а к о в. Да, это слишком.
М а к с ю т а. А ты не рад, что ли?
Ж а к о в. Мне тоже устроиться хочется.
М а к с ю т а. Рад, ну и все!
З о б о в. Ты, Альфред, везучий, нашел белый гриб.
А н т и п о в. Один, но нашел.
З о б о в. Да и Мухин исчез только потому, что твоя звезда. Шучу, конечно. Ну, сели?
А н т и п о в. Стойте. У Акимыча — печенье в тумбочке… Э-э, все!
Ж а к о в. Не забыл?
М а к с ю т а. Жадный старикашка!
Ж а к о в. Обойдемся. А может, позовем? Шипучку пьем, а девчонок не зовем.
М а к с ю т а. Успеем. Теперь мы люди вольные! Ну — тост.
Ж а к о в (скромно). Предлагаю — за бригадира.
А н т и п о в. Ну, ты практичный, Альфред Жаков.
М а к с ю т а. Да, слушай, не торопись. Погоди. Надо за старика, за Акимыча. Спасибо ему — чуткий оказался.
Входит т е т я З и н а.
Т е т я З и н а. О, сидят, пируют! А ну, выключи.
Жаков выключает транзистор.
Я женщина, с одной стороны, посторонняя, а с другой стороны — вам прямо скажу: не-хо-ро-шо. Очень нехорошо. И некрасиво. (Берется за спинку стула, на котором сидит Жаков.) Ну-ка, освободи. (Подставляет стул к стене, снимает картину.) Вы не как люди, и я с вами не как человек. (Берет вторую подушку с кровати Мухина.)
М а к с ю т а. Эй, эй, он за нее расписывался!
Т е т я З и н а. Не полагается. Понятно?
З о б о в. Забирай, конечно. Он уехал, не знаешь?
Т е т я З и н а (прерывает). А неужели он вас станет дожидаться? И утюг в номер тоже не полагается! (Забирает утюг.)
А н т и п о в. Да он сам ушел, спроси у бригадира.
Т е т я З и н а. Нечего мне спрашивать. Вы для него были как семья! А вы это… (Стучит по столу.) Чурки! Это все равно как отца родного выгнать! Молодежь называется. Гости — до десяти вечера. (Уходит, унося в обеих руках подушку, утюг и картину.)
Ж а к о в. Чего она?
З о б о в (не сразу). Да защищает.
Ж а к о в. А она ему кто?
А н т и п о в. Да никто.
М а к с ю т а. Посторонняя — и с одной стороны и с другой стороны.
Ж а к о в. Считает, что я на чужое место сел?
М а к с ю т а. Что она понимает! Она с ним — ля-ля-ля за чашкой чая, а мы — шесть лет днем и ночью.. «Семья», «отец». Глупая женщина.
А н т и п о в. Покажи, Макс, как он зевает.
М а к с ю т а. Колоссально. Спал он, конечно, плохо — пожилой. Поднимался рано, часов в пять. Ну, проснулся и лежи себе спокойно, помолчи — верно? Если ты человек. Не один все-таки. Нет, встает и начинает чего-то шептать, двигать, доставать. Потом — обратно укладывать, потом в шкаф полезет. Ладно, это еще ничего, старался потише, но вот Сергеича будил. Я-то сплю будь здоров, только если чего-нибудь над самым ухом уронит.
Ж а к о в. Он что, вообще псих?
А н т и п о в. В плену был. Говорит, с тех пор.
Ж а к о в. Сколько ж ему лет?
А н т и п о в. Много.
З о б о в. А действительно, сколько лет Мухину? Ну вы что? Сколько ему лет?! Лешка!
А н т и п о в. Можно посчитать.
М а к с ю т а. Когда война началась, ему было лет шестнадцать, потому что, помню, он рассказывал, как его не взяли добровольцем. Потом — плен, потом — Север…
З о б о в. Значит, в войну ему было примерно столько, сколько мне — в техникуме.
А н т и п о в. Плюс… Сколько после войны прошло? Тридцать пять?
Ж а к о в. Тридцать пять плюс, условно, восемнадцать — имеем полста унд драй.
З о б о в. Какой там еще «драй»? Я вспомнил точно: Акимычу пятьдесят седьмой год, родился где-то в апреле. Шесть лет назад, когда пришел к нам, весной было, ему как раз минуло пятьдесят, это я точно помню. Но мне тогда именно его пожилой возраст понравился: нужен был кто-нибудь постарше, посолиднее.
М а к с ю т а. Да-да-да, он все приговаривал тогда, в те поры: «Мне полста, мне полста».
Ж а к о в. На что надеялся, интересно? Вообще.
З о б о в. На любовь.
Ж а к о в. Чудной.
М а к с ю т а. Ну, потом так. Нам вставать надо в шесть. Но кто же нормальный за час встает? Так он что делал? В шесть включал радио — обязательно ему нужно было слушать новости. Как будто их вечером нельзя послушать. Леха не выдерживал, начинал рычать, как тигра, Сергеич, нечего делать, подымался, уходил в умывалку, один я лежу. Митрофан начинает подбираться ко мне: чувствую — стоит надо мной. Раз! По кровати коленкой. Я молчу, будто сплю, он еще — раз! Ну, думаю, сейчас убью. А туг Сергеич войдет и нарочно скажет: «Ну, Акимыч, что ж он у тебя не встает? Опоздает — засчитаю прогул». Митрофан — опять ко мне. Стоит, стоит, потом ка-ак взревет: «Долго мне еще на этом свете жить!» Это у него поговорка была, когда терпение с нами вот так подпирало.
А н т и п о в. А вечером? Ложился часов в восемь. В девять начинает вздыхать, потом опять как закричит:: «Долго мне еще на этом свете мучиться!» Все — гаси свет.
М а к с ю т а. А зевал вот так. (Изображает.) А-а-ха-ха-ха-ха-а. Край света! Так вот зевнет раз шесть — ну, думаешь, все, ничего тебе не надо, кроме пенсии.
Ж а к о в (посмеиваясь, добродушно). Дать бы ему по шее раз навсегда.
З о б о в. А помните, ребята, как он весной в окошко смотрел и сообщал нам разные приметы пробуждающейся природы? Насмотрится, зевнет вот так, как Макс сейчас изобразил, и скажет: «А что, ребятки, скоро и осень!»
Смеются.
М а к с ю т а. Само собой, с бабами — только дружба. И боже упаси там чего-нибудь сказать! Вот так и жили, Альфредик. Никакой личной жизни! Правда, вот только Ванюшка успел жениться.
А н т и п о в. Да он его и женил.
М а к с ю т а. Пригласишь девчонку — он сядет и начнет: «Когда я был в ребятах!..» Да застрелись, старый черт.
Ж а к о в. Это говорят только: старость — мудрость. Вот ваш — чему у него учиться?
А н т и п о в. Да он меньше меня в жизни понимал.
М а к с ю т а. А учил! Все время учил. Нечему учить, все вроде нормально, так про утюг начнет: «Ты зачем его на газетку ставишь?» — «Он же холодный!» — «Не играет роли, плохая привычка — приведет к пожару».
Короткая пауза.
А н т и п о в. Вообще он тихий был.
Ж а к о в. Просто неудачник. А они все тихие.
З о б о в. Да чем он неудачник?
Ж а к о в. А что у него в жизни хорошего?
А н т и п о в. Может, чего и было, только мы не знаем. Помнишь, Сергеич, как мы с тобой вошли как-то в комнату — не здесь, а на прежнем месте, — зажгли свет, а он сидит на стуле посреди номера…
Ж а к о в (насмешливо). Плачет.
М а к с ю т а. А ты не груби.
А н т и п о в. Сидит один, в темноте.
З о б о в. Наверное, о чем-нибудь вспоминал. Сны любил рассказывать. Все собаки почему-то ему снились.
А н т и п о в. Тетя Зина скажет: «Собаки — к друзьям», а он и рад.
З о б о в. Перемен все ждал, надеялся, что еще что-то в его жизни произойдет.
Ж а к о в. Братцы, может, сменим тему? Я уже все понял. Хватит, может, о старике?
А н т и п о в. Считаешь? Деньги для него тоже, между прочим, далеко не все.
Ж а к о в. Да какая мне разница!
А н т и п о в. Он в настоящую любовь верил.
Ж а к о в. Ну и что?
А н т и п о в. Ничего.
Ж а к о в. А чего ты с вызовом?
А н т и п о в. Не был он неудачником.
Ж а к о в. Ну, поздравляю, очень рад за него. Чего ты завелся?
М а к с ю т а. Жена была. Дочь где-то есть. Или сын. А вполне возможно, ничего не было, одни стишки. Теперь Лешка на меня уставился. Ну, не знаю я! Не говорил он, что у него было в жизни.
З о б о в. Да ну, не говорил. Просто мы не слушали.
А н т и п о в. Он же все-все помнил.
М а к с ю т а. Ага, про то, кто на ком женился, у кого дом сгорел, орден дали, где какой режим образовался.
Ж а к о в. Теперь о вас будет рассказывать.
З о б о в. Будет.
М а к с ю т а. А как он читал «Анну Каренину»! И зачем, говорит, такую аморальную книгу напечатали? Как же можно матери своего ребенка кинуть?
Ж а к о в. Это же Лев Толстой — великий писатель.
М а к с ю т а. И мы ему об этом!
З о б о в. А он как думал, так и жил. Когда Максюта с ногой лежал, бульон ему сам варил, каждый день в больницу ходил.
А н т и п о в. Точно, варил, в дежурке.
Ж а к о в. Чего вы все завелись? Никто с вами не спорит. Хороший мужик, согласен. Но уехал! Освободил. Подумаешь, событие.
М а к с ю т а. Иван еще вернется с Натахой — будет шороху.
А н т и п о в. Ты сам всегда первый против Акимыча выступал. У тебя это вообще в характере — как скажешь, так душу и ковырнешь. Скажи — нет? А он за тебя письма матери писал.
Ж а к о в. Он, конечно, тянулся за вами.
М а к с ю т а. Да пошел ты! Это я не тебе, это я вон Лешке. А он за тебя бегал на почту! Деньги посылал твоим, а ты ему спасибо сказал?!
А н т и п о в. Он и так знал, что я ему благодарен. Он, знаешь, не ты, елки-палки, он любое чувство умел разгадать.
З о б о в. Хватит вам считаться.
Ж а к о в. Выпьем еще раз за хорошего, но скучного Мухина — согласен!
З о б о в. Присоединяюсь. И за моего отца — он тоже скучный человек. Он даже внешне чем-то напоминает Мухина. Никогда не думал, а сейчас вот пришло в голову. (Встает, открывает платяной шкаф и достает новую ярко-синюю куртку с желтыми полосками на рукавах.) Вот, посмотри, что папаше своему купил.
Ж а к о в. Богатая вещь.
А н т и п о в. Дорогая.
З о б о в. Ее еще достать надо. В очереди стоял. Что ж ты не удивляешься? Отцу дарю молодежную куртку, а он у меня бухгалтер, в совхозе живет. Мужичонка невидный, и размер — сорок шестой. А я ему — такую модную одежку.
Ж а к о в. Он ее и не наденет.
З о б о в. Да? Ты так думаешь? Наденет. Что ж ему теперь — всю жизнь в сером ходить? Картоху одну есть? Я, например, в прошлый приезд ананасов ему привез. Он их первый раз и увидел. Всю жизнь — на одном месте. Весь путь его — от Ржева до Берлина да от дома до конторы. Я тоже сначала считал, что отец — скучный человек. А ты пойми, что значит сила обстановки!
Ж а к о в. Так многие живут.
З о б о в. Я так не живу.
Ж а к о в. Вот пусть тобой и хвастается.
З о б о в. Да разве я об этом? (Выходит на авансцену, в зал.) Он не понял меня. Конечно, почему бы отцу и не похвастаться. Но я посылаю не для этого. Мне кажется, что я в чем-то виноват перед ним. Я объездил уже полстраны, захотел — поехал на Кавказ, захотел — на Север. Через годик думаю махнуть в Среднюю Азию, а может, и в Африку поеду поработать — не исключено. А отец как Акимыч: где поставили, там и стоит. И вообще, у меня рост — метр восемьдесят четыре, а у него — метр шестьдесят пять. Для него потратить десять рублей — целое дело. Не потому, что жаль, а так привык. А я с десяткой в ресторан и не зайду. Если у отца денег не хватало, он начинал беспокоиться, волноваться. А если у меня деньги кончаются, я спокойно занимаю до получки. Нам легче жить без необходимого, чем без лишнего. А они всегда рассчитывали только на необходимое. Я пошлю отцу эту яркую куртку потому, что это — лишнее. Мне хочется отдать ему хоть немного из того, чем пользуюсь я. (Помолчав.) Мы сидели, обсуждали Акимыча и не догадывались, что с нами происходит: так, вроде небольшая перебранка на почве личных воспоминаний… (Возвращается к ребятам.)
М а к с ю т а (напевает, пощипывая струны гитары). «Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда…» Да. В жизни все бывает по одному разу, репетировать не дают. Знаете, чьи это слова, кто мне это сказал? Наш Митрофан.
Ж а к о в. Бей в одну точку — и выйдешь на свою дорогу.
З о б о в (улыбаясь). И все будет в порядке, так?
Ж а к о в. Не понял, бригадир?
А н т и п о в. Что значит «в порядке», елки-палки? Вот Мухин никуда не бил, и «точка» у него была довольно-таки своеобразная — «настоящая любовь».
Ж а к о в (прерывает). Да он у вас блаженный!
А н т и п о в. Блаженный — это придурок. А он — добрый человек. Может, не встречал? Не повезло.
Ж а к о в. Чего вы на меня опять бочку-то покатили? Это вам надо было соображать!
М а к с ю т а (наигрывая на гитаре). Хочу сказать тебе, дорогой Альфред. У нашего Акимыча было такое отношение к людям. Такое отношение! Кому и поучиться.
Ж а к о в. Мне, что ль?
М а к с ю т а. Да мне, мне, утихни.
Ж а к о в (вскричал). Так и учились бы!
А н т и п о в. В долг дать — пожалуйста…
Ж а к о в. Хорошо.
А н т и п о в. Лишний раз в магазин сбегать — идет, слова не скажет.
Ж а к о в. Хорошо!
А н т и п о в. Ему же вся гостиница, где бы мы ни жили, — ему всегда тащили в починку!
Ж а к о в. Совсем хорошо.
М а к с ю т а. Один, понимаешь, ручку тащит, другой — лампу, кипятильник, часы, куклу — глаза, понимаешь, не закрываются.
А н т и п о в. Настоящий русский умелец!
Ж а к о в. Понимаю.
М а к с ю т а. А ты можешь понять, как мы жили?! Мы ни разу не поссорились!
Ж а к о в. Понимаю. (Встает.) Понимаю.
М а к с ю т а. Ни разу, Альфредик. Разве это ничего не стоит, скажи?
Ж а к о в. Многого стоит!
А н т и п о в. Он нашу жизнь склеивал.
З о б о в. Вот именно, умный ты мальчик.
А н т и п о в. Жил рядом — тем и склеивал.
М а к с ю т а. «Гори, гори, моя звезда…»
Ж а к о в. Значит, будет так. Если мы здесь не по пьяному делу и слова ваши скрывают содержание…
М а к с ю т а. Сядь. Утихни.
Ж а к о в. Не хочу.
М а к с ю т а. Это мы так! Бывает такое настроение?
З о б о в. Ты здесь ни при чем.
Ж а к о в. Нет, минутку. Так вот, я понял ситуацию: место это чужое и занято крепко.
М а к с ю т а. Да сядь, сядь! Золотой парнишка, практичный такой… вроде нас!
Ж а к о в. Не знаю. Но у меня правило: свое — бери, чужое — не подходи. Не мое это.
Пауза. Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). И наш Альфред Жаков, наша надежда и мечта, можно сказать, покинул нас. Ушел, а через день уехал к невесте — искать свое счастье. И все осталось как прежде. Почти как прежде… Не хочется вставать на цыпочки, но высокое складывается из простых чувств. Кто мог подумать? Мы любили нашего Мухина. Просто любили. Бывает же такое?..