Парень-извозчик в дороге продрог,
Крепко продрог, тяжело занемог.
В грязной избе он на печке лежит,
Горло распухло, чуть-чуть говорит,
Ноет душа от тяжелой тоски:
Пашни родные куда далеки!
Как на чужой стороне умереть!
Хоть бы на мать, на отца поглядеть!..
В горе товарищи держат совет:
"Ну-ка умрет, - попадем мы в ответ!
Из дому паспортов не взяли мы -
Ну-ка умрет, - не уйдем от тюрьмы!"
Дворник встревожен, священника ждет,
Медленным шагом священник идет.
Встали извозчики, встал и больной;
Свечка горит пред иконой святой,
Белая скатерть на стол постлана,
В душной избе тишина, тишина…
Кончил молитву священник седой,
Вышли извозчики за дверь толпой.
Парень шатается, дышит с трудом,
Старец стоит недвижим со крестом.
"Страшен суд божий! покайся, мой сын!
Бог тебя слышит да я лишь один…"
"Батюшка!., грешен!.." - больной простонал,
Пал на колени и громко рыдал.
Грешника старец во всем разрешил,
Крови и плоти святой приобщил,
Сел, написал: вот такой приобщен.
Дворнику легче: исполнен закон.
Полночь. Все в доме уснули давно.
В душной избе, как в могиле, темно.
Скупо в углу рукомойник течет,
Капля за каплею звук издает.
Мерно кузнечик кует в тишине,
Кто-то невнятно бормочет во сне.
Ветер печально поет под окном,
Воет-голосит, господь весть по ком.
Тошно впотьмах одному мужику:
Сны-вещуны навевают тоску.
С жесткой постели в раздумье он встал,
Ощупью печь и лучину сыскал,
Красное пламя из угля добыл,
Ярко больному лицо осветил.
Тих он лежит, на лице доброта,
Впалые щеки белее холста.
Свесились кудри, открыты глаза,
В мертвых глазах не обсохла слеза.
Вздрогнул извозчик. "Ну вот, дождались!"
Дворника будит: "Проснись-подымись!"
- "Что там?" - "Товарищ наш мертвый лежит…"
Дворник вскочил, как безумный глядит…
"Ох, попадете, ребята, в беду!
Вы попадете, и я попаду!
Как это паспортов, как не иметь!
Знаешь, начальство… не станет жалеть!.."
Вдруг у него на душе отлегло.
"Тсс… далеко ли, брат, ваше село?"
- "Верст этак двести… не близко, родной!"
- "Нечего мешкать! ступайте домой!
Мертвого можно одеть-снарядить,
В сани ввалить да веретьем покрыть;
Подле села его выньте на свет:
Умер дорогою - вот и ответ!"
Думает-шепчет проснувшийся люд.
Ехать не радость, не радость и суд.
Помочи, видно, тут нечего ждать…
Быть тому так, что покойника взять.
Белеет снег в степи глухой,
Стоит на ней ковыль сухой;
Ковыль сухой и стар и сед,
Блестит на нем мороза след.
Простор и сон, могильный сон,
Туман, что дым, со всех сторон,
А глубь небес в огнях горит;
Вкруг месяца кольцо лежит;
Звезда звезде приветы шлет,
Холодный свет на землю льет.
В степи глухой обоз скрипит;
Передний конь идет-храпит.
Продрог мужик, глядит на снег,
С ума нейдет в селе ночлег,
В своем селе он сон найдет,
Теперь его все страх берет:
Мертвец за ним в санях лежит,
Живому степь бедой грозит.
Мелькнула тень, зашла вперед,
Растет седой и речь ведет:
"Мертвец в санях! мертвец в санях!..
Вскочил мужик, на сердце страх,
По телу дрожь, тоска в груди…
"Товарищи! сюда иди!
Эй, дядя Петр! мертвец встает!
Мертвец встает, ко мне идет!"
Извозчики на клич бегут,
О чуде речь в степи ведут.
Блестит ковыль, сквозь чуткий сон
Людскую речь подслушал он…
Вот уж покойник в родимом селе.
Убран, лежит на дубовом столе.
Мать к мертвецу припадает на грудь:
"Сокол мой ясный, скажи что-нибудь!
Как без тебя мне свой век коротать,
Горькое горе встречать-провожать!.."
"Полно, старуха! - ей муж говорит, -
Полно, касатка!" - и плачет навзрыд.
Чу! Колокольчик звенит и поет,
Ближе и ближе - и смолк у ворот.
Грозный чиновник в избушку спешит,
Дверь отворил, на пороге кричит:
"Эй, старшина! понятых собери!
Слышишь, каналья? да живо, смотри!.."
Все он проведал, про все разузнал,
Доктора взял и на суд прискакал.
Труп обнажили. И вот, второпях,
В фартуке белом, в зеленых очках,
По локоть доктор рукав завернул,
Острою сталью над трупом сверкнул.
Вскрикнула мать: "Не дадим, не дадим!
Сын это мой! Не ругайся над ним!
Сжалься, родной! Отступись - отойди!
Мать свою вспомни… во грех не входи!.." -
"Вывести бабу!" - чиновник сказал.
Доктор на трупе пятно отыскал.
Бедным извозчикам сделан допрос,
Обнял их ужас - и кто что понес…
Жаль вас, родимые! Жаль, соколы!
"Эй, старшина! Подавай кандалы!"
1858
(В АЛЬБОМ Е. А. ПЛОТНИКОВОЙ)
С младенчества дикарь печальный,
Больной, с изношенным лицом,
С какой-то робостию тайной
Вхожу я в незнакомый дом.
Но где привык, где я встречаю
Хозяйки милое лицо -
Тут все забыто: я вбегаю
Здоров и весел на крыльцо.
Вот так и здесь: я точно дома;
Мне так отрадно и тепло;
И рад я на листке альбома
Писать, что в голову пришло.
Хозяйка милая, я знаю,
Мне все простит: она добра;
И сталь неловкого пера
Я неохотно покидаю.
Хотел бы вновь писать, писать -
До бесконечности болтать.
1858
(В АЛЬБОМ А. Н. О - ВОЙ)
Послушный вашему желанью,
Беру перо, сажусь писать:
Грешно прекрасному созданью
В невинной просьбе отказать.
Конечно, жаль! Я вас не знаю)
Увы! скорбит моя душа!
Молве я с жадностью внимаю,
Что вы, как ангел, хороша.
Но все равно. Идите с богом,
Мои стихи! Счастливый путь!
Отрадной встречи мне залогом
Послужите когда-нибудь.
Как угадать! Седой и хилый,
Когда весь сморщусь и согнусьг
Авось с красавицею милой
Лет через десять я сойдусь.
В тот миг - его воображаю, -
Добра, прекрасна, молода,
Она мне скажет: "Я вас знаю!"
И буду счастлив я тогда.
"Я с вами уж давно знакома…"
И этих строк напомнит ряд,
Покажет мне листок альбома,
И я отвечу: "Виноват!
Позвольте… эта встреча с вами…"
И волю дам карандашу,
И вдохновенными стихами
Ее портрет я напишу.
1858
***
В небе радуга сияет,
Розы дождиком омыты,
Солнце в зелени играет,
Темный сад благоухает,
Кудри золотом покрыты.
Свет и тень под деревами
Переходят, как живые;
Мох унизан огоньками;
Над душистыми цветами
Вьются пчелы золотые.
В чаще свиста переливы,
Стрекотня и песен звуки.
Подле ты, мой друг стыдливый…
Слава богу! миг счастливый
Уловил я в час разлуки!
1858
***
В темной чаще замолк соловей,
Прокатилась звезда в синеве;
Месяц смотрит сквозь сетку ветвей,
Зажигает росу на траве.
Дремлют розы. Прохлада плывет,
Кто-то свистнул… вот замер и свист.
Ухо слышит, едва упадет
Насекомым подточенный лист.
Как при месяце кроток и тих
У тебя милый очерк лица!
Эту ночь, полный грез золотых,
Я б продлил без конца, без конца!
1858
***
Помнишь? - с алыми краями
Тучки в озере играли;
Шапки на ухо, верхами
Ребятишки в лес скакали.
Табуном своим покинут,
Конь в воде остановился
И, как будто опрокинут,
Недвижим в ней отразился.
При заре румяный колос
Сквозь дремоту улыбался;
Лес синел. Кукушки голос
В сонной чаще раздавался.
По поляне перед нами,
Что ни шаг, цветы пестрели,
Тень бродила за кустами,
Краски вечера бледнели…
Трепет сердца, упоенье, - Вам в слова не воплотиться!
Помнишь?.. Чудные мгновенья!
Суждено ль им повториться?
1858