Г. И. ИЗМАЙЛОВ — бывший комиссар 9-го Каргатского партизанского полка в 1919 г. В настоящее время живет в Сузуне Новосибирской области.

В конце 1917 года председатель ротного совета Томашев С. С. через полковой совет заготовил мне документы для отъезда домой, в Сибирь. Он провел со мной задушевную товарищескую беседу об укреплении Советской власти на местах, о необходимости объединения вокруг Совдепа лучших людей села, особенно из фронтовиков.

Проезжая через Петроград, я увидел, как жители этого замечательного города голодали.

Не хватало продовольствия по всей дороге вплоть до самой Сибири. В городе Вологде мне удалось купить один фунт черного хлеба и с ним я доехал почти до Сибири. Но когда приехал домой в с. Суздалку (с. Суздалка Андреевского района Новосибирской области) и осмотрелся, — хлеба здесь оказалось больше, чем достаточно, через каждые 5–6 дворов у крестьян имелись самогонные аппараты, и они из хорошей пшеничной муки гнали самогон. А кулачье злобно нашептывало: «А что нам Россия? Она сама по себе, а мы сами по себе. Мы хлебушко приготовили, скотинку нарастили и живем слава богу, а они пусть себе наживут!» Некоторые крестьяне шли на эту кулацкую удочку, попадали под их влияние и задерживали продажу хлеба для отправки в промышленные центры страны.

В январе 1918 года вернулся из армии и мой старший брат Павел, член РКП (б). Погуляли мы с мужичками, поговорили и их послушали. Нашлись хорошие товарищи. С ними можно было не только откровенно говорить, но и посильное дело делать. Среди них находились в основном бедняки, полукрестьяне, полумастеровые. Мы решили взять под свое влияние бедноту и середняков.

Еще задолго до революции лучшую пахотную землю в селе скупили зажиточные кулаки, на худшую землю оттеснялись маломощный середняк, беднота, а на подсолонках ютились новоселы, где и половины урожая не снимали против урожая на хорошей земле у богачей. Почти такое же положение с землей осталось здесь и после Октября. С этого мы и начали, с разъяснения людям закона Советской власти о земле. Скоро почувствовали за собой преобладающую силу, хотя кулаки тоже не дремали.

Зимой 1917 года мы собрали на площади села сход. От имени бедноты мой старший брат Павел выступил и потребовал передела земли по закону. Стали выступать и другие крестьяне. Разгорелись страсти. Собирали сход несколько раз. Богачи при голосовании старались криком взять. Тогда мы разделили людей на две группы, разошлись направо и налево и только тогда смогли подсчитать правильно голоса.

На стороне бедноты оказалось абсолютное большинство. Постановили переделить всю землю. Для проведения этой реформы выбрали комиссию. Павла избрали председателем, а так как не было землеустроителя, то этой же комиссии пришлось сделать замер всего земельного участка, в границах нашего общества, и произвести раздел на участки.

Весной 1918 года все крестьяне сеяли хлеб на новых наделах. Но сколько зла и угроз затаили кулаки! Ведь до этого мой сосед по пашне, кулак С. Пономаренко, имел больше ста десятин лучшей земли, а теперь оставили всего 14 десятин.

Однако мало пришлось нам порадоваться. После чехословацкого переворота кулачество, разогнав Совдепы, установило свою кулацкую земщину, а с ней и белогвардейскую милицию. Но мы продолжали агитацию среди крестьян нелегально.

Что было делать? Ночью собрались на первое собрание: Белоглазов Евтифей Васильевич, Работа Антон, Спирин Дмитрий Федорович, я и Павел. Обсудили каждого кулака в отдельности и решили предупредить всех, что смерть мгновенно постигнет каждого предателя в селе, сотрудничавшего с белогвардейцами. Так и сделали, а колеблющимся крестьянам разъяснили, что эта власть ненадолго.

Много дум передумали. Одна пропаганда мало удовлетворяла. Что-то нужно было еще предпринять, а что — не знали. Но вот стало слышно — в Семиречье население сопротивляется этой власти. В начале 1919 года узнали о появлении партизанского отряда Щетинкина.

Потом наладили связь с солдатами запасных частей, путем личных встреч и с помощью писем убеждали молодежь уклоняться от белогвардейской мобилизации, а в случае мобилизации — получать оружие и при первой же возможности переходить к красным. Результаты получились хорошие — в середине лета 1919 года из армии бежало 96 человек молодежи нашего села.

Большую помощь в дезорганизации белогвардейских частей оказал нам член нашей подпольной организации Спирин Д. Ф., очутившийся в армии по мобилизации.

Важно было узнать настроение населения не только у нас, в селе Суздалке, но и в других местах Сибири. В этих целях меня командировали под Славгород. На обратном пути я встретился с интересным человеком. Он ехал на плохонькой лошаденке, впряженной в телегу на деревянном ходу, и с небольшой поклажей в мешках. Поравнялись с ним, придержав коня, я поздоровался.

Он пытливо взглянул на меня из-под козырька старой солдатской фуражки. У спутника оказались красивые темные глаза, кажется, раз взглянешь на них, и никогда уж не забудешь. Мне сразу пришла в голову мысль, что человек отрастил себе бороду, вероятно, для маскировки под деревенского мужика. По лицу и вообще по осанке и даже по слову «здравствуйте» видно было, что это не деревенский мужик. Хотелось поговорить, но завести откровенный разговор с незнакомым человеком опасно. Кто его знает, чем он занимается и что у него на уме?

Но так как ехали мы степью один на один, то я решил начать разговор. Спросил его, издалека ли он едет? Он ответил, что по нуждишке житейской ездил под Славгород. Окинув взглядом моего коня, он спросил в свою очередь:

— Вы, как видно, тоже немало проскакали.

Я ответил, что был в той же стороне у друга в гостях. Разговор плохо вязался.

— Вы моряк?

— Нет, — ответил я.

— А похоже.

— Может быть.

Тогда я решился на откровенность.

— Послушайте, товарищ! Здесь степь — и мы одни. Своей фамилии и местожительства я вам не скажу, да и от вас не требую. Но скажите мне, что вы видели и слышали в кулундинских степях, в особенности вокруг Черного Дола. Мне кажется, мы с вами одно и то же хотели там видеть. — Он окинул меня взглядом и не спеша ответил:

— Что вы узнать хотели, так об этом уже многие мужики заявляют, да кое-где уже и громко.

Двигаясь потихоньку степной дорогой, мы о многом с ним поговорили. До села оставалось уже не более 6–7 верст, и я пожелал ему счастливого пути.

Приехал домой, мне сообщили и радостные и печальные вести. Мои друзья детства и юношества Иван Амбурцев и Василий Диманов были взяты фельдфебелями в армию Колчака. На фронт они выехали вместе, и роты их находились в одном батальоне. В удобное время Амбурцев увел свою роту в Красную Армию. Диманов хотел сделать то же самое, но его выдал в последнюю минуту какой-то предатель. Васю Диманова расстреляли. Вот так, порой неумело, но с огромным желанием, мы действовали в глубоком тылу Колчака и помогали Красной Армии.

А партийный подпольный центр Сибири, чувствовалось, крепко работал. По Кулунде загремели дробовики и деревянные пулеметы — трещотки партизан армии т. Мамонтова. Под Барнаулом и Камнем поднялись партизанские полки и громили колчаковцев.

Настал час и для нашей организации перейти к более крупным делам. Мы решили поднять людей на вооруженное восстание.

13 августа 1919 года из Довольного к нам приехал Иван Пургин-Нестеров со своим другом Андрияновым. Договорились поднять крестьян на восстание одновременно. 15 августа на верховых конях мы рассыпались по всему селу, чтобы оповестить людей о немедленной явке на сельскую площадь. Вскоре все собрались на площади. После коротких выступлений решили: «Объявить село повстанческим, выйти из подчинения колчаковской власти, организовать Совет. Отряду добровольцев ехать во все окружающие села и там восстанавливать Советскую власть».

Моему старшему брату Павлу поручили заняться организацией отряда. К помещению ревкома понесли винтовки, охотничьи ружья, берданки и даже шомполки дробовые, патроны, дробь, куски свинца.

Выбрали сельским комиссаром А. В. Драчева. В целях охраны села установили по всем дорогам заставы. Отряд в 40 человек конников под командой Павла пошел в с. Ильинку. В этом отряде находился и я. Ильинка — богатое село, и нам пришлось долго доказывать крестьянам о необходимости присоединиться к вооруженному восстанию.

В это время из объезда прискакал конник и сообщил, что по волчанской дороге сюда двигается какая-то конная группа. Павел приказал узнать, кто они.

Через несколько минут, поднимая по улице пыль, показалась небольшая конная группа. Впереди ехал человек в шинели защитного цвета, ловко облегавшей его небольшую плотную фигуру. Руководитель группы подъехал к Павлу и отрекомендовался:

— Командир Волчанского отряда Учайкин Кузьма!

Тут мы встретились глазами. Учайкин соскочил с коня и обнял меня. Вот и встретились снова, но в другой обстановке.

Это был тот самый случайный мой спутник, ехавший «по нуждишке житейской под Славгород».

С Учайкиным приехал представитель деревни Шагалки. Теперь общими силами мы добились решения ильинцев выйти из подчинения колчаковской власти. Организовали там ревком, комиссаром избрали Ровинского. В отряд к нам записалось 8 человек. Создали дружину для охраны села.

Тов. Учайкин попрощался и со своей группой отбыл в с. Волчанку, а мы расквартировались в Ильинке на ночлег. С утра нам предстояло двинуться дальше — организовывать села на восстание.

Утром 15 августа в Ильинку прискакал вестовой от Суздальского ревкома с пакетом. Ревком сообщил, что в д. Утянку входит карательный отряд. Быстро делаем сбор и выезжаем.

Не доезжая пяти верст до Утянки, остановились. Деревня стояла на степной возвышенности, лишь в одном месте кусты, но и они в полверсте от деревни. Численность и вооружение противника мы не знали, произвести разведку днем не представлялось возможности.

Что делать? А спасти людей от гибели и деревню от пожара необходимо. По неопытности нашей, мы пришли к заключению, что карательные отряды из местной волостной милиции, знающие расположение сел, всегда разъезжают человек по двадцать-тридцать, вооруженные винтовками, ручными гранатами и холодным оружием. Карательные же отряды чехов, поляков, литовцев вдалеке от железной дороги были не так-то смелы. И мы решили, не ожидая ночи, ворваться в село и смять колчаковцев.

Отряд разделился на две группы. Первая должна была наступать в лоб и войти на площадь села, где находился противник, а вторая — пойдет в обход. Первую группу повел я, а вторую Павел.

До деревни мы скакали во весь опор, с криками «Ура!» ворвались в ближайшую улицу. Только выскочил я из-за горки, каратели открыли огонь из двух пулеметов. Не видавший боев, конь мой взвился на дыбы и отскочил назад. Я дал команду спешиться. Коней отвели вниз к плетням, а сами залегли на гребне горки.

Тогда Павел повернул свою группу, вышел из низины и, оставив коней, влился в нашу цепь, приняв на себя командование. Каратели, как видно, не знали наших сил и, к нашему удивлению, снялись и, отстреливаясь, поскакали в направлении села Ярки.

Из Утянки мы отправились в с. Довольное. Там находился небольшой отряд, который возглавлял П. Твердохлебов.

Приехал Павел. О совместных действиях или слиянии отрядов с Твердохлебовым мы не договорились. У того зрела думка: иметь свой маленький летучий отряд, не связанный с населением через ревкомы.

Ярки — красивое волостное село. Договорились общими силами собрать больше подвод, посадить на них людей и поднять вокруг села как можно больше дорожной пыли. А небольшими группами кавалеристов демонстрировать обход села.

В телеги, брички посадили больше трехсот человек. В общем небоеспособный отряд оказался полезным нам. Поднялась такая пыль и блеск от вил, кос, пик, что можно было подумать — едет не меньше двух батальонов пехоты. Каратели, даже не отстреливаясь, спешно выехали из Ярков в с. Каргат.

Но хуже сложились дела в дер. Кротово. Туда пошла группа наших людей и группа Учайкина. При подходе беляков партизаны обстреляли их, но держаться было нечем, и пришлось отступать вброд через реку Чулым. В наших рядах произошло замешательство. Некоторые товарищи не успели отойти… На другой день нашли замученными Дорожкова, Емельяна Рековского и Григория Семенова. Гурьян Нечеухин больной лежал в доме крестьянина, его сильно избили шомполами, но он остался жив.

После этих первых неудач встал вопрос об объединении всех мелких отрядов в один, с установлением твердой дисциплины, организацией учебных заведений и т. д.

Для помощи при слиянии отрядов приезжали к нам два представителя от Новониколаевской подпольной организации, фамилий я их не помню.

Слились отряды: наш, Измайловский, Волчанский и тов. Учайкина. Присоединились к нам и люди из отряда Твердохлебова. Создали районный партизанский штаб с отделами: комиссариат с функциями управления отрядом, политического воспитания его, контроля и прочее, судебный отдел: по рассмотрению контрреволюционных и гражданских дел; отдел помощи семьям погибших партизан. Отдел сам занимался изысканием необходимых средств для этой цели путем обложения хозяйств зажиточной части населения через сельские ревкомы; хозяйственный отдел — в его ведении находились все мастерские: ружейная, сапожная, пошивочная, пимокатная, обозоремонтная (кузница), шорно-седельная. Тут же склады продовольствия и фуража. Был организован отдел пропусков для проезда по территории партизанского района.

Командиром объединенного отряда назначили Королева Поликарпа Ивановича, тов. Учайкина — начальником штаба. Брат Павел ведал разведкой в тылу врага.

Булдакову Тарасу из с. Ильинки и мне вменили в обязанность работу по расширению района партизанских действий.

Вскоре мы создали сельские ревкомы, принимали и направляли добровольцев в отряд, организовывали местные дружины для охраны сел. Оружие и боеприпасы, какие находились в селах, собирал Карсаков Виктор Брониславович из Волчанки и посылал в районный штаб.

Перед отрядом стояла задача — не допускать колчаковцев в пределы нашего района, расширять свою территорию, выводя село за селом из-под власти Колчака.

Так стал расти наш отряд, разбивая и отгоняя мелкие группы колчаковцев, уничтожая белогвардейскую милицию. Отряд креп и вооружением. Случайные люди из отряда отсеивались, мародеров расстреливали, и отряд день ото дня становился все дисциплинированнее и крепче. Занятия вырабатывали у бойцов ловкость и военные знания.

Разведка работала, и врасплох колчаковцы захватить нас не могли. Численность и вооружение врага мы узнавали своевременно, народ был за нас, и наша разведка довольно свободно оказывалась в тылу у врага.

Так, мы узнали, что со стороны Каинска движется отряд белых примерно до тысячи штыков с пулеметами. Отряд наш залег в кустах: пехота — по р. Баган, кавалерия укрылась за березовой рощей.

Беляки шли осторожно.

Обстановка напряженная. Броситься нам в атаку при таких огневых средствах противника было нельзя, и мы ждали подхода противника, чтобы вступить в рукопашную и своей людской силой его смять.

Как только мы дали первый залп, вражеские цепи залегли и открыли сильный огонь. Мы почти не имели патронов и ответный огонь дать не могли. Оставался для нас один выигрышный шанс — противник оторвался далеко от города, около сотни километров, и вряд ли располагал большими запасами боепитания.

Перед собой мы ставили цель — стрелять только по видимому противнику и без промаха, всеми средствами наводить страх на противника и этим вызывать с его стороны огонь, усиливать расход боеприпасов. Израсходовав значительную часть боеприпасов и не зная нашей численности, да к тому же получая слабый ответный огонь, враг должен был бы перейти в штыковую атаку. Но прошло уже около суток, а противник только вел огонь с места.

Тогда командование решило: одновременно всем отрядом дать залп по противнику, крикнув ура, сделать за лесом на конях круг по стерне окошенного хлеба и поднять пыль.

Нам удалось хорошо провести этот маневр: поднялся страшный грохот. Противник дрогнул и отступил. В это время поднялись партизаны, они кинулись грозной лавиной, крича и стреляя на бегу.

Противник пришел в смятение, партизаны ворвались в его расположение. Били прикладом, кололи пиками, вступали в жестокую рукопашную схватку. И когда уже не стало видно ни одной колчаковской шинели, люди собирали оружие, патроны, даже гильзы.

К обозу подъехал бледный, как полотно, наш начальник штаба т. Учайкин. Он попросил помочь сойти с коня. И когда его сняли, он охнул и повалился на землю, его поддержали, расстегнули туго затянутый ремень и сняли шинель. Гимнастерка оказалась в крови. Он был смертельно ранен.

Раненого т. Учайкина мы поместили в бричку, сверху прикрыли брезентом и тихонько повезли в с. Волчанку, чтобы сдать в госпиталь. Сообщили его жене, но когда она встретила бричку, Кузьма Учайкин был уже мертв. Погас его орлиный взгляд. Похоронили тов. Учайкина в с. Волчанке. Под залп команды опустили в могилу гроб с телом боевого партизанского начальника и друга. Мы потеряли подпольщика-большевика, первого начальника партизанского штаба Кузьму Учайкина, павшего за Советскую власть.

Так, с большими жертвами, в жестоких боях, зарождался 9-й Каргатский партизанский полк.