Развитие сибирского города не всегда было связано только с ремесленным производством или пушным промыслом. Там, где были благоприятные условия для земледелия, мог сложиться торгово-ремесленный центр, в основе существования которого прежде всего лежало развитие сельского хозяйства. В таких городах появлялось все больше ремесленных специальностей, важных в первую очередь для сельскохозяйственного производства или основанных на нем. При этом городские жители обычно сами охотно занимались земледелием и продавали хлеб для «непашенных» и «малопашенных» районов.

Важными центрами хлеботорговли являлись почти все экономически крепкие города Сибири, но особенно Туринск, Верхотурье, Тюмень и Тобольск. По сравнению с «дальними» сибирскими городами, они находились в сравнительно благоприятном для занятий сельским хозяйством районе, и в их судьбах земледелие сыграло важную роль.

Однако прежде чем содействовать превращению тех или иных селений в города, сибирское земледелие должно было пройти большой и трудный путь. Оно начало свое развитие практически на пустом месте, в целях вспомогательных, направленных на обеспечение продовольствием служилого и промыслового населения. Но постепенно русское хлебопашество стало основой всей хозяйственной жизни Сибири, преобразовало сам облик этого края и превратило его со временем (в начале XX в.) в одну из главных житниц России.

Голод был постоянным спутником первых русских переселенцев. Oi него страдали и гибли, начиная с «Ермакова взятья», и в таежных дебрях, и в местах, вполне пригодных для хлебопашества и скотоводства. Едва тлевшие очаги земледелия коренных обитателей Сибири не могли прокормить и сотой доли оказавшихся за Уралом русских людей. Им приходилось рассчитывать только на себя.

Вначале многие переселенцы находили выход из положения, обратившись к непривычной для русского человека пище. Воспринималось это ими, однако, очень болезненно. Ранние документы пестрят жалобами такого рода: «Едим траву и коренье»; «чего на Руси и скотина не ест, то мы едим»; «помирали голодною смертью и души свои сквернили — всякую гадину и медвежатину ели»… Сибирские леса, как правило, были богаты зверем, но охота в хозяйстве подавляющего большинства переселенцев могла иметь лишь вспомогательное значение, так как основное время они были заняты другим делом. К тому же русским длительное время представлялось «нечистым» мясо многих диких животных, по сегодняшним понятиям вполне съедобных, включая деликатесную оленину.

Потребность в растительной пище на раннем этапе освоения Сибири русские часто стремились удовлетворить сбором и заготовкой путем сушки или засолки всякого рода дикорастущих трав. Например, в Мангазее готовили щи из травы, которую называли «капустою», а в Восточной Сибири варили растущий по берегам рек «борщ». Очень большое место в питании сибиряков, как уже отмечалось, стала занимать рыба.

Тем не менее при первой же возможности большинство переселенцев стремились и в Сибири восстановить привычную для коренных русских областей хлебо-мучную основу питания. Собирательство, охота и рыбная ловля рассматривались при этом как лишь подспорье в продовольственном обеспечении. В отсутствии же в нужном количестве хлеба обычно видели причину серьезных заболеваний. В 1636 г. томский воевода писал в Москву, что вследствие неурожая «служилые люди и пахотные крестьяне от великие от хлебные скудости… помирают голодною смертью, и многие едят траву борщ и кандык корень копают и едят, и от трав, и от коренья без хлеба оцынжали».

В Москве тоже хорошо понимали, что без обеспечения переселенцев хлебом невозможно их закрепление в Сибири. Сначала продовольственный вопрос пытались решить путем ежегодной присылки хлеба из Чердыни и Поморья. Мукой и крупами перед отправлением в Сибирь предусмотрительно запасались и служилые, и промышленные люди. Но по мере углубления в сибирскую территорию и усиления переселенческого движения за Урал подобные способы хлебоснабжения все меньше себя оправдывали. Они были слишком дороги, требовали больших затрат времени и, главное, были слишком ненадежны. Внутриполитические потрясения, трудности с перевозкой и иные неувязки, случалось, ставили русское население Сибири на грань голодной смерти.

Очень тяжело, например, переживали русские переселенцы Смутное время — период гражданской войны и интервенции в начале XVII в. Как сообщалось в воеводских донесениях в Москву, в 1608–1609 гг. денег и хлеба в Сибирь не было прислано совершенно, отчего там наступил «голод великой». Многие служилые люди Тобольска и других городов «от голоду разбежались на Русь», остальные собирались поступить так же, «только им хлебного жалованья не будет». В 1613 г. пелымский воевода просил хоть немного хлеба для стрельцов своего гарнизона, чтоб они «врознь не разбрелися, а Пелым-ского города пуста не покинули», и напоминал, что «запасы сполна на Пелымь не дохаживали пятой год».

Курс правительства на создание за Уралом собственной продовольственной базы был в тех условиях вполне закономерным и единственно возможным. Уже в документах конца XVI в. предписывалось, чтобы в Сибири «вперед всякий был хлебопашец и хлеба не возить». Однако усилий первых поселенцев долгое время было недостаточно для самообеспечения зауральских территорий. В Сибири оказалось слишком много людей, не имевших возможности заниматься земледелием либо из-за своей загруженности другими занятиями, либо из-за проживания в «непашенных» уездах. Проблему могла решить лишь крестьянская колонизация края.

Первоначально для создания сибирской пашни правительство просто переводило «на вечное житье» в «новую государеву вотчину» крестьян из европейской части страны (из Поморья, Приуралья, Среднего Поволжья). Первые сведения о таких переводах относятся к 90-м гг. XVI в. и сообщают о водворении нескольких десятков крестьянских семей под Тюменью, Пелы-мом, Верхотурьем и Туринском. В дальнейшем такие способы формирования земледельческого населения сохранили свое значение лишь для наиболее отдаленных районов Сибири. Там на плечи крестьян-«сведенцев» еще долго ложилась основная тяжесть работ по устройству «государевой пашни». Для остальной же территории широко применялся другой путь — вербовка для переселения в Сибирь добровольцев. Их тоже набирали главным образом в северорусских уездах, предоставляя от казны немалую «подмогу» и льготы.

Однако примерно с середины XVII в. по мере усиления переселенческого потока за Урал все чаще производили набор в крестьяне из «вольных гулящих людей» уже в самой Сибири. Это было одним из путей использования правительством вольно-народной колонизации и обычно наблюдалось в уже предварительно освоенных с помощью принудительного переселения районах. Вольные переселенцы, став «государевыми крестьянами», завершали сельскохозяйственное освоение этих земель.

Новое земледельческое население привлекали в Сибирь и сами крестьяне. Из их среды выходили так называемые «сло-бодчики». Они самостоятельно организовывали крестьянские поселения («слободы») и устраивали в них «охочих людей» на «государеву пашню».

Правительство разрешало слободчикам первоначальное устройство крестьян на льготных условиях и управление ими. Это не было чисто сибирским изобретением, слободчики действовали и в Поморье, но они, как заметил известный ученый-архивист Н. Н. Оглоблин, «для малонаселенной Сибири… были находкою». Действительно, в 1630–1690 гг. они основали 26 слобод (главным образом в Западной Сибири), которые привлекали крестьян больше, чем селения, основанные по правительственным указам. Известно, однако, что представители царской администрации часто не доверяли слободчикам и стремились поскорее лишить их власти.

Простые крестьяне также могли вносить весьма существенный вклад в дело устройства на сибирскую пашню новых переселенцев. Используя возможность сдачи «тягла», крестьяне устраивали на свои места «вольных гулящих людей», предоставляя им помощь, подчас значительно превышавшую государственную «подмогу». Сдавшие таким образом «тягло» часто тут же отправлялись на новые земли, получая там как «новоприборные» крестьяне соответствующие льготы.

«Подмога», налоговые послабления, ссуда — все это давалось в XVII в. не зря. Тяжело доставался русскому человеку первый сибирский хлеб. Прежде всего нелегко было добраться через «непроходимые дебри» до новых «пахотных угодий». Крестьянские семьи по пути в Сибирь терпели большие лишения. Особенно трудно приходилось маленьким детям, они нередко умирали в дороге. А в «дальней государевой вотчине» природные условия во многом оказывались непривычными. Они заставляли менять веками выработанные земледельческие навыки и веками формировавшийся жизненный уклад.

Посевы неожиданно затоплялись вешними водами, вымерзали и высыхали, гибли от неизвестных «на Руси» вредителей и болезней. Документы того времени часто сообщают, что «хлеб водой вымыло», что всходы начал поедать «степной нахожий гад кобылка», что «хлеб позяб» или «была засуха»… Эти записи, замечает крупнейший исследователь истории сибирского земледелия В. И. Шунков, «говорят о трагедиях, о жестоких ударах, наносимых природой еще неокрепшему, только что складывающемуся хозяйству», но «на этом трудном пути земледелец обнаружил большую настойчивость, сметливость и в конечном счете вышел победителем».

Не каждый крестьянин решался извлекать выгоду из льготного положения первопереселенца, не каждый был способен быстро освоиться на новом месте, изменить в нужном направлении приемы возделывания почвы, подобрать наилучший для новых условий набор сельскохозяйственных культур. По словам видного советского историка А. А. Преображенского, специально изучавшего положение первых крестьянских переселенцев в Сибири, «освоение того нового, что несла с собой незнакомая земля, требовало времени, больших трудовых усилий, воли к преодолению возникающих преград, сметки и находчивости. Все эти качества первопоселенцы Сибири проявили воочию».

Первым и самым важным их шагом на новой земле был Выбор места под пашню. С большой серьезностью и осмотрительностью выясняли условия для хлебопашества и рядовые переселенцы, и представители воеводской администрации. «Хлебной пашни не чаять, земля де и среди лета вся не растаивает», — отзывались они об одних участках. «На весну долго дозжей не живет и рожь выдымает ветром», — характеризовали другие. И только после того, как пробные посевы удавались, приходили к выводу: «Хлеб, чаять, будет родиться», «пашне быть большой мочно». Выявленным таким образом землям делались описи, иногда и «чертежи», и пахотные угодья быстро включались в хозяйственный оборот.

В Западной Сибири пригодные для хлебопашества участки обычно находили легко. В Восточной Сибири более суровые природные условия затрудняли выбор, но в конечном счете и там все решал опыт. Так, в Ангаро-Илимском кр'ае, как выяснил исследователь его истории, агроном по образованию В. Н. Шерстобоев, «под пашню выбирались преимущественно южные или юго-восточные склоны, чаще всего в полугоре. Спускаться к самой подошве препятствовали ранние осенние и поздние весенние заморозки. Подниматься на вершину… оказывалось нецелесообразным вследствие усложнения обработки… и большей бедности органическими веществами повышенных элементов местности. Не сразу, конечно, был найден этот принцип выбора пашни, многие поплатились за то, что не прислушались к безмолвному, но убедительному голосу природы. Но, ухватившись за елань (лесную поляну. — Н. Н.) в таком месте, крестьянин уже не отступал, а внедрялся в тайгу, медленно и методично отодвигая фронт леса».

В результате упорного и беспрерывного труда тысяч безвестных русских земледельцев к концу XVII в. в Сибири сложилось пять аграрных районов. В них вошла почти вся доступная к тому времени для хлебопашества территория. Ее северная граница проходила в районе Пелыма, пересекала Иртыш ниже впадения в него Тобола, шла через Обь у Нарыма, через Енисей по устью Подкаменной Тунгуски и по Лене до реки Амги. Рубеж этот, правда, проведен очень приблизительно и условно — по отдельным очагам хлебопашества, выдвинувшимся, далеко на север и не смыкавшимся ни друг с другом, ни с находившимися южнее пашнями. Изолированный земледельческий островок складывался таким же образом и в Забайкалье.

Северная граница сибирского хлебопашества определялась в основном зоной распространения вечной мерзлоты, южная же почти целиком зависела от внешнеполитической обстановки, была неустойчива, но в целом постепенно «сползала» дальше на юг.

Земледельческие районы Сибири были, конечно, освоены неравномерно. Плотность их заселения была обратно пропорциональна степени удаления от Уральских гор. Это объясняется не только более поздним освоением восточносибирских земель, но и природно-климатическими особенностями различных районов края: по мере приближения к Тихому океану количество пригодной для хлебопашества земли уменьшалось. По словам известного советского географа В. В. Покшишев-ского, в Восточной Сибири «надо удивляться не слабому развитию «пашенного дела», но тому, что оно все же… возникало».

Самым развитым земледельческим районом был Верхотур-ско-Тобольский — главная житница Сибири. В нем к концу XVII в. проживало больше всего (около 10 тыс.) семей русских земледельцев. Этот район включал в себя Верхотурский, Туринский, Тюменский, Тобольский, Пелымский и Тарский уезды. Они, однако, сильно различались по степени развития земледелия: меньше всего хлеба производилось в двух последних, а больше всего — в трех первых уездах.

За Верхотурско-Тобольским по степени значимости следовали Томско-Кузнецкий район, Енисейский, Ленский (в верхнем течении реки) и Забайкальско-Приамурский. Всех их отделяли друг от друга большие пространства не тронутых рукой хлебопашца земель, прорезанные лишь тонкими ниточками путей сообщения с редко расположенными на них острогами и зимовьями. Томско-Кузнецкий район был значительно удален от главного сибирского пути, шедшего от Тобольска на Енисей и Лену, а потому, несмотря на благоприятные для сельского хозяйства условия, меньше привлекал переселенцев. К концу XVII в. хлебопашеством там занималось лишь около 1800 семей. В состав Енисейского района, охватывавшего земли по Енисею, Ангаре, Илиму, Прибайкалью, входили Енисейский, Красноярский, Илимский и Иркутский уезды. Пашни тянулись здесь редкой цепочкой вдоль рек, не углубляясь ни в таежные дебри, ни в горы. К началу XVIII в. в хлебопашество в этом районе было вовлечено немногим более 2500 семей. Еще меньше переселенцев осело «на пашню» в бассейне Лены (около. 600 семей), а также в Забайкалье (около 500). Хлеб туда продолжали ввозить вплоть до конца XVII в.

В XVII в. хлебопашеством занимались почти все группы сибирского населения. По словам В. Н. Шерстобоева, крестьяне занимались земледелием «как главным своим делом, служилые, посадские и церковники — как побочным. Прочие слои доставляли земледелию дополнительную рабочую силу». Однако в XVII в. крестьяне среди земледельцев преобладали далеко не везде. Крестьянская запашка являлась самой значительной лишь в Верхотурско-Тобольском районе. В более же отдаленных местах главной фигурой среди земледельцев долгое время оставался служилый человек. Что же касается дополнительной, т. е. наемной рабочей силы, то ее на сибирских пашнях широко использовать не могли: слишком дорогой она была на малолюдной окраине. Хозяйства там держались главным образом на труде самих землевладельцев и их семей и в большинстве своем привлекали наемных работников лишь эпизодически. Вместе с тем показательно, что в X–VIII столетии много представителей некрестьянского земледельческого населения Сибири (особенно служилого) было официально записано в крестьянское сословие.