Неожиданно для всех, точно угадав приезд Юсупа, заехал в штаб Жарковский. Он, по поручению Самарканда, инспектировал отдельные части бригады, стоявшие в соседних кишлаках. Жарковский встретил Юсупа объятиями и расспросами. Но, удовлетворив свое первое любопытство, быстро отошел от него. Сашка посадил Жарковского рядом с собой и во время чаепития говорил с ним о делах бригады. Он ухаживал за Жарковским, подкладывал ему то пирогов, то лепешек.

Лихолетов думал, что утверждение в должности командира бригады зависит сейчас исключительно от рапорта Оськи. Поэтому он хотел быть с Оськой возможно любезнее. Жарковский видел это. Поведение Лихолетова забавляло его. Он понимал, что Лихолетов насилует себя. Это же самое замечали и остальные командиры, сидевшие в столовой, и каждый из них жалел парня. Все они, почти без исключения, любили его. Им неприятно было видеть, как строптивый, вспыльчивый командир суетится возле штабиста.

Александр сам ругал себя за это. Иногда, как будто стесняясь, он умоляющими глазами взглядывал на Юсупа. Юсуп понимал его состояние и весело подмигивал ему. Сашка уже забыл про свою размолвку с Юсупом. Он подсаживался к нему, но, посидев с ним некоторое время, опять перескакивал к Жарковскому.

Аккуратный, подтянутый, уверенный в себе, Жарковский принимал Сашкины ухаживания как должное.

Капля сидел с Юсупом на конце стола. Возле них собралось несколько человек: два полковых командира, их комиссары - петроградцы, бывшие рабочие с Леснера и Парвиайнена, прошедшие военно-политические курсы.

Здесь же сидел Федотка. Он вытянулся, похудел и почернел. Федотка ни одной минуты не мог спокойно усидеть на месте. Он то вскакивал, то опять садился, то подходил к одному из командиров и таинственно сообщал ему:

- Сегодня выжал пуд пятнадцать. А пудовиком уже крещусь!..

- Ты вот что объясни мне… - громко говорил Капля, обращаясь к Юсупу. - Что там в Москве? Чего такое? Чего бунтует Троцкий?

- Дяденька, это не бунт, это… - сунулся Федотка.

- Молчи! Не тебя спрашивают, - оборвал его Капля. Юсупу пришлось рассказать о всех московских событиях, связанных с дискуссией, возникшей после апрельского съезда партии. На этом съезде Троцкий предлагал вернуть Европе царские долги, а также передать иностранцам на правах концессий тяжелую промышленность.

Юсуп увидел, что отклики этой дискуссии отразились даже здесь, в глухом углу. Правда, некоторые, как, например, полковой врач Федосеев, относились к этому делу безучастно. Сашка многого не понимал. Один из комиссаров открыто говорил, что «Троцкий хочет нас продать варягам». Жарковский не высказывался никак, но в то же время задавал ехидные вопросы. Особенно волновались Капля и какой-то высокий, угрюмый военный (звали его Константиновым).

Сейчас Константинов командовал полком. Во всей его повадке и даже в голосе (тяжелой, глухой октаве), в спокойном и глубоком взгляде, в тихой усмешке невольно чувствовался человек, проживший тяжелую, может быть каторжную жизнь, немало трудившийся на своем веку, немало видевший опасностей и горя.

- Это что же? В нас не верит? - горячился Капля. - На нас, сиволапых, не надеется? Так, что ли? Не справимся?

- И не верил никогда, - послышался голос Константинова. - Вот на Волге дело было… В восемнадцатом году… Коммунистов он пачками расстреливал. За что?

Жарковский будто нехотя подсказал:

- Дисциплину нарушали, товарищ Константинов.

- За пустяки расстреливал, - пробасил командир. - Я сам чудом спасся. Показное все у него было. А беляков к себе на службу сманивал, милости сулил. Беляки ему нужнее?

Ординарец Жилкин притащил новый чайник кипятку и тут же за столом заварил свежую порцию чаю. Ему не хотелось уходить, интересно было послушать все эти разговоры, и он копался около стола, а потом встал у притолоки.

- Троцкий все трудностями нас пугает, - сказал Константинов. - И большие заводы… Брянский, Путиловский… закрыть предлагает. Не прибыльно… Тоже коммерсант! А когда они давали прибыль? Это ж оборона.

Капля усмехнулся:

- Нервный господинчик! Трудности…

Эти слова задели Жарковского. Передернув плечами, он сказал Капле злым голосом:

- А что, мало их? Деньги обесценены. Надо выпускать валюту? Надо. Промышленность работает с перебоями? Да. Безработица есть? Есть.

Юсупу вдруг захотелось вскочить, закричать на Жарковского, - так он был взбешен его тоном; особенно его возмутило подрагивание плечами.

- А ты видал, как в горах делают дорогу? - сказал он. - Как режут землю? Взрывают скалы?

- Не видел… Но… но если ты хочешь провести аналогию, то есть сказать, что, дескать, т р у д н о, но делают… Так, что ли? - спокойно и в то же время с какой-то внутренней, затаенной насмешкой заметил Жарковский, - то я согласен.

- Нет, не то! - перебил его Юсуп. - Я хочу сказать другое. Когда первый человек дорогу делал в гору… Работал! Пот с него градом катился. А другой пришел и сказал: «Зачем? Гора есть гора. Никогда этого не было. Брось! Зря работаешь». Тогда работник сказал: «Не мешай!» А другой стоит и говорит: «Не выйдет, не выйдет!» Тогда работник взял лопату и ударил его по голове.

Жарковский улыбнулся.

- Я не мастер притчи разгадывать. Ты что? Меня, что ли, хочешь лопатой по голове?

- Я хочу сказать, что тот, кто работает, не любит того, кто мешает. А кто мешает? Предатели. Вот что такое оппозиция… Это известно тебе? Так и на съезде говорили.

- Предательские предложения… Так говорилось, - пробормотал Жарковский.

- Ты знаешь… - Юсуп взглянул ему в глаза.

Взгляд Юсупа смутил Жарковского. Он понял, что ему надо отступить, отойти от спора.

- О чем ты? - быстро, как бы удивляясь, проговорил Жарковский. - Я ведь хотел только сказать, что все это не так просто.

- Просто водку пить да ребят плодить, - неожиданно для всех засмеялся Сашка.

- В общем и целом, расщелкали наркома! - точно присоединяясь к остальным, проговорил Жарковский. Затем, не желая объясняться с Юсупом, он решил сделать то же самое, но иным путем. Он подошел к эскадронному командиру Капле и, потрепав его по плечу, сказал: - Я понимаю тебя, Капля. Но в идейной борьбе следует все-таки сохранять уважение к противнику.

Капля пожал плечами, явно показывая, что он сомневается в этой идейности. Жарковский вспыхнул.

Тогда Юсуп обратился к Оське, прямо поставив ему вопрос:

- Идейной? Ты троцкист? У тебя троцкистские идеи.

- Что ты! - воскликнул Оська. - Я только с точки зрения…

- С точки зрения… - сказал Юсуп, так оттенив это, что все расхохотались и Жарковский ничего не смог ответить.

- Ну да… - пробормотал он, вскидывая головой, хорохорясь, как это называл Сашка. - Все же он наркомвоенмор пока.

- Пока… - глухо повторил Юсуп.

«Отбрил!» - подумал Лихолетов об Юсупе и простодушно взглянул на Жарковского. Но Жарковскому было не до Лихолетова. Он встал из-за стола, покусывая губы.

- Оппозиция, оппозиция! А зачем все это? - сказал один из петроградцев.

- Просто пользуются болезнью Ленина. На этом сыграть хотят. Ясно? сказал Юсуп.

- Правильно! Момент ловит! - опять закричал свое Капля.

- Не словит! Мы ему стеклышки протрем! В пенсне-то…

В столовую, запыхавшись, вбежал ординарец Пучков и доложил:

- Дежурный на передовом посту, возле мазара, просит непременно вас, товарищ Лихолетов.

- Что такое? - спросил Лихолетов, вставая.

- Да не знаю, неизвестно, - таинственно сказал ординарец и подмигнул Жилкину.

Гости стали подыматься из-за стола.

- Нет, нет, пожалуйста, сидите! Чего вы? Я сейчас вернусь. Я только на минутку, - сказал Лихолетов и вышел вместе с ординарцем из столовой.

- Ильич поправляется. Крепко идет на поправку, - сказал Юсуп. - У меня приятель служит в Горках. Все знает. Все хорошо идет.

- И не лежит? - спросил Константинов.

- Да нет! Работает. Гуляет каждый день. Давно гуляет.

- Да что ты! Даже так? - радостно воскликнул Капля.

- Да, это вполне возможно, - подтвердил полковой врач Федосеев, Василий Васильевич, молчавший до сих пор. - Владимир Ильич не старик ведь вовсе… И при режиме локализуются все поражения. Здесь нет ничего удивительного.

Капля просиял.

- Елка была для ребят в Горках. Ильич радовался. В санках теперь ездит, - сказал Юсуп.

- Ну и как, как? - раздались голоса.

- Хорошо.

- Вот это здорово! - закричал Федотка, да от радости так громко, что все оглянулись на него.

Штабной ординарец ввел в столовую человека в стеганке, в большой меховой шапке с наушниками, в тупоносых солдатских сапогах, промокших насквозь, и с плеткой в руке. Судя по плетке, можно было предположить, что он приехал верхом. Ординарец показал ему на Юсупа.

Приезжий прошел через столовую на цыпочках, стараясь не запачкать выскобленного песком, белого деревянного пола. Но все-таки от каждого его шага оставалось на полу черное пятно. Подойдя к Юсупу, он снял шапку и вытащил из-под подкладки телеграмму. Юсуп принял ее, распечатал, и все черты его лица перекосились.

В коридоре, соединявшем комнаты штаба со столовой, послышались Сашкины шаги и его веселый, возбужденный, раскатистый смех. Лихолетов о чем-то разговаривал с дежурным. По голосу, по шагам, по смеху можно было догадаться, что Александр счастлив безмерно. Он смеялся так, как не смеялся уже несколько месяцев.

Полчаса тому назад красноармейцы, стоявшие за версту от кишлака, привели перебежчика. Пропавший басмач явился с эскадронной лошадью, с двумя женщинами (женой и матерью) и с двумя детьми. Это был именно тот самый басмач, которого пять месяцев тому назад отпустил Александр.

Александр послал всю семью на бригадную кухню греться. Он не знал, будет ли ему от этого перебежчика какая-нибудь польза, но уж одно то, что перебежчик не подвел его и вернулся, приводило Лихолетова в полный восторг. Ему не много было нужно для того, чтобы стать веселым.

Никто из сидевших в столовой не обратил внимания на Сашкин смех. Лицо Юсупа всем показалось страшным, багровым, как будто его вывернули наизнанку. Все смотрели на Юсупа с изумлением и непонятным страхом. Все молчали.

- Хвостик-то мой вернулся? А вы говорили: «купаться»! - заорал Лихолетов, входя в столовую и скидывая с плеч мокрую шинель. - А вы всё говорите: «Сашка»… Вот вам и Сашка! - с хохотом прибавил он. Но, увидев Юсупа, тоже замолчал.

Юсуп бросил телеграмму на стол и, вставая, прошептал:

- Ленин умер.

Александр схватился за голову и прислонился к стене. Капля крикнул:

- Что? Нет… Не верю, не могу поверить!

Из командиров кто вскочил, кто остался сидеть, растерянно оглядывая соседей. Врач Федосеев побледнел. Жарковский подошел к Юсупу, взял телеграмму и, просмотрев ее, громко сказал:

- Вчера еще!

Он начал читать ее кусками, проглатывая отдельные слова, запинаясь и тоже волнуясь:

- «Можно было ожидать… однако… разразилась катастрофа: почти в течение часа продолжался остро развившийся и бурно протекающий припадок, выразившийся в полной утрате сознания и в резком общем напряжении мускулатуры. В 6 часов 50 минут последовал смертельный исход, вследствие паралича дыхания».

Юсуп зарыдал.

Ординарцы испуганно глядели в глаза друг другу.

- Да… в шесть пятьдесят! - подтвердил нарочный и, встряхнув свою шапку, опустил голову.

Комната потемнела, но никто не замечал темноты. В стекла бил порывами, нахлестывая, зимний, злой дождь.