Вечно улыбающийся человечек, Захар Фрадкин, был директором научно-исследовательского института.

Карие грустные глаза, улыбка, приятный голос, скромность подкупали встречающихся с ним людей. Лет восемь тому назад Фрадкин работал в Москве в партийном аппарате и, несмотря на свою молодость, уже возбуждал о себе разговоры. Еще мальчишкой он очутился в числе честолюбцев, взлелеянных Троцким и развращенных им. После разоблачения Троцкого он попал в ссылку. Затем, уверив всех, что он жаждет тихой академической жизни, Фрадкин вернулся в Москву. А из Москвы был направлен в Ташкент. Здесь Карим устроил его в институт.

Этот заядлый троцкист-конспиратор ничего не понимал в науке. Наукой занимались его ученые. Он же создавал террористические группы. Он был организатором всего, что было продиктовано ему Каримом. Фрадкин знал все те кадры, которые были посланы в Среднюю Азию. Ему было предложено включить в свой тайный штаб и Зайченко и Мулла-Бабу. Когда оба они приехали в Ташкент, один из Кеми, другой из Сибири, Фрадкин подослал к ним своих людей. Они пригласили их на работу. Мулла-Баба поступил ночным сторожем, а Зайченко дали службу в канцелярии института, - его назначили секретарем. Вначале Фрадкин их не трогал. Узнав, что старик вошел в «Милли-Иттихад», националистскую, контрреволюционную организацию, он решил его использовать. Для этого он устроил Мулла-Бабу экспертом в контору по скупке ковров. Мулла-Баба теперь имел возможность всюду разъезжать, не возбуждая ни в ком сомнения. Это и требовалось Фрадкину. Оставался только Зайченко. Тогда Фрадкин все свое внимание сосредоточил на бывшем поручике. Он доброжелательно относился к нему, покровительствовал, завязал личное знакомство, откровенничал. Зайченко держался настороженно, не доверяя Фрадкину. Он понял, что Фрадкин неспроста подъезжает к нему, и сознательно уклонялся от близости. «Какой расчет? - думал он. - Играют, как кошка с мышкой».

Упорство Зайченко сперва смутило Фрадкина. Он стал его побаиваться, попробовал втянуть в растрату. Из этого также ничего не вышло. Зайченко вскоре заметил, что Фрадкин к нему охладел. Это его мало огорчило. Бывший поручик теперь ничего не хотел, ни на что не надеялся, ни к чему не стремился. Ему казалось, что его мозг тупеет с каждым часом.

Осенью 1933 года в институте была назначена конференция по исследованию вопроса о розовом черве.

Розовый червь - это гусеница-бабочка хлопковой моли, страшный вредитель хлопковых районов. Способность розового червя жить без пищи до двух с половиной лет очень опасна для хлопка. Такая живучесть увеличивает размеры заразы. В хлопковой таре, в хлопковых семенах, в вагонах, перевозящих хлопок, в хлопковых отбросах, в коллекциях туристов, в образцах семян, в одеялах и халатах и даже в детских игрушках, набитых хлопковыми отбросами, не раз попадался этот вредитель. Чтобы уяснить размеры вреда, наносимого розовым червем, следует сказать, что некоторые районы мира совершенно заражены им, например Гавайские острова. В 1925 году в Мексике нанесенные розовым червем повреждения были так велики, что даже не производилось второго сбора хлопчатника. Египет каждый год терпел из-за этого вредителя огромные убытки. В практике карантинных мероприятий Америки, Египта, Африки, Австралии и ряда английских колоний накопилась масса данных, свидетельствующих о завозе хлопковой моли в новые районы.

В задачу конференции входило рассмотрение способов борьбы с этим вредителем.

Среди приглашенных гостей сотрудники института отметили одного иностранного ученого, приехавшего из Индии. Нетрудно было определить его. Это был один из киплинговских гереев. Костистый, худой, загорелый человек, медленно и четко шагавший. Он носил прозаическую, будничную фамилию Браун, говорил он так же, как шагал, - размеренно и четко. На конференции он делал доклад о технике карантинных мероприятий.

Когда конференция закончилась, Браун, просматривая в канцелярии у Зайченко протоколы, вдруг сказал по-русски:

- Здравствуйте. Вы узнали меня?

Это был «деревянный афганец». Зайченко оглянулся. Канцелярия была пуста.

- Да, конечно… Сразу, как только вы приехали, - ответил он.

- Когда за границу? - спросил Джемс, улыбаясь. Он теперь говорил по-русски, по-прежнему несколько коверкая язык, с некоторыми усилиями, но вполне прилично.

- Я помню: вы желали отдыхать?.. Пожалуйста, когда изволите?

Зайченко воспринял эти слова как шутку. Но острота этого тайного разговора привела его в неслыханное возбуждение, подхлестнула его. Он тоже улыбнулся и спросил Джемса:

- Каким путем?

- Слушайте Фрадкина… Надо кое-что сделать, а потом он направит вас в Самарканд… Там будут ждать вас и поведут на границу.

- Что же я должен делать?

- Немного…

- Подумаю, - ответил Зайченко.

- Когда решите, скажите Фрадкину.

- От вашего имени?

- Я теперь Браун, - спокойно проговорил Джемс.

В канцелярию вошли аспиранты, и Джемс, как ни в чем не бывало, принялся за корректуру своего выступления на конференции, ничем не выдав себя.

За эти годы он привык ко многому. Министры разных стран теперь принимали его частным образом у себя на дому, - он стал лицом, с которым они советовались и, надо думать, советов которого слушались…