Хамдам лежал на правом боку, в сторону Каабы, как предписывает Коран, подперев правой ладонью правую щеку… Однако Хамдам совсем не думал о требованиях закона: всю жизнь он спал таким образом, к этому еще с детства его приучил отец. Глаза его были раскрыты. Огонь в камере тушили рано.
В предыдущие ночи, чтобы заполнить их пустоту и мрак, Хамдам пытался вспомнить хоть что-нибудь из своих детских лет в Андархане, когда он играл ребенком на улицах кишлака. Но эти годы будто заволокло туманом. Он видел только мать и сестер, шьющих тюбетейки на базар для продажи… Вспоминались деревянные катушки от ниток, - он любил ими играть, выстраивая из них высокие минареты. И мать и соседки, приходившие к матери, любовались этими постройками и баловали его. Отца он не любил, отец вспоминался сейчас точно тень, без плоти… Иногда приходили на память жены, враги, женщины, имена которых он сейчас уже забыл. Но о каждой из них помнилось что-нибудь одно, поразившее его: их ласки, смех, тело, одежды… Так он вспоминал Агарь. Где-то она теперь? Еще он любил представлять себе байгу, конные скачки в Коканде, на которых проигрывались большие заклады… Вспоминался переезд в Беш-Арык.
Словом, ему вспоминалось только то, что было приятно вспомнить. О плохом же он не умел и не любил вспоминать. Но сегодня ему не хотелось думать даже о тех удовольствиях, которые он испытал в жизни. Он желал уснуть, забыться, но сон, будто нарочно, не приходил к нему.
Случайно припомнились ему слова молитвы от бессонницы, заученные еще в детстве.
Хамдам оживился. Он услыхал голоса мальчиков, которые когда-то вместе с ним хором заучивали эту молитву, - вспомнил своего учителя, дамуллу, отличавшего его звонкий голос. Потом стал вспоминать подарки отца и всякие награды за хорошее учение в школе.
Слова молитвы приходили не сразу… Он отвык молиться… Но постепенно одно слово прилеплялось к другому, и восстановилась в памяти вся молитва. Она была на арабском языке.
- Боже… - бормотал Хамдам. - Звезды появились на небосклоне. Сон смежил очи людей. Ты, живый, тебя не клонит ко сну, не берет дрема. Ты, живый, укажи ночи истинный путь. Сомкни мои очи. Усыпи меня…
Дежурный старший надзиратель Овечкин проходил по коридору, делая ночную проверку. Возле камеры No 4 он прислушался… Необыкновенная тишина обеспокоила его. Он зажег электричество и, войдя в камеру No 4, обнаружил труп. Хамдам лежал на боку, поджав ноги, с закушенной губой, с закрытыми глазами, уронив с нар посиневшую руку.
На следующий день из Ташкента для вскрытия и судебно-медицинской экспертизы прибыл профессор Самбор, потому что Жарковского удивила эта внезапная новость.
Профессор нашел, что смерть произошла от паралича сердца, на почве крупозного воспаления…