В тот день, когда Хамдам уехал к врачу в Коканд, Юсуп неожиданно встретил Садихон в саду. Эта встреча произошла с глазу на глаз, и оба они сразу почувствовали в ней что-то необычайное, хотя оснований для этого как будто и не было.

Вообще весь этот день казался необыкновенным, так же как и внезапный отъезд Хамдама.

Еще накануне Хамдам не думал ни о врачах, ни о поездке. Он лечился старыми народными средствами либо теми мазями, что Насыров привозил ему с кокандского базара. Мысль о настоящем лечении, о европейском враче не возникала ни у Хамдама, ни у тех, кто его окружал. Да и он сам считал свою болезнь обычной. В народе к ней давно привыкли, думали о ней не больше, чем о насморке. «Все, что случается, - случается по воле бога», - так говорят старики. Так же говорил и Хамдам.

Но, очевидно, действительно пришли новые времена, если даже жены из-за болезни мужа отказываются с ним спать! Он мог бы, конечно, принудить их, они в его власти. Но Хамдам чувствовал, что это несправедливо. Он уступил. Он сделал эту уступку, даже не замечая, что делает. Он поддался уговорам Рази, этой хитрюги. «Какой тебе расчет, если мы будем больны? Ведь придется же лечить и нас! - говорила она. - Мы молоды. Мы можем зачать. Неужели ты, сильный и здоровый, захочешь иметь хилых и слабых детей?» Она упросила его потерпеть и вылечиться.

«Да, мир действительно изменился», - подумал он Болезнь и уступчивость увеличили в нем злость. «Но я не изменился, я такой же…» хотелось ему думать о себе. И он понял, что этого ему только хочется, а на самом деле все идет не так, и он считал, что всему причиной эта болезнь. Присутствие Садихон отвращало его от других женщин. Ее круглые плечи, ее тонкие, длинные розовые ноздри, ее пухлые вздернутые губы, ее ноги, созданные для танца, ее легкие шаги, ее улыбка, ее хрупкое тело возбуждали его сейчас так сильно именно потому, что они были недоступны. Больше того, он жалел ее и щадил, и эти чувства в нем самом возбуждали гордость. Он тешился и самоуслаждался своей уступчивостью.

Эти мучения продолжались до тех пор, пока ему не пришла мысль обратиться за помощью к европейскому врачу. До сих пор Хамдаму не случалось болеть. Недомогания переносились им всегда на ногах и без всяких лекарств. Поэтому мысль об европейском враче сперва даже поразила его. «Как я поеду? Что скажу? Как меня будут лечить? - думал он. - Но ведь русские же лечатся! И болезни проходят. И если я обращусь к европейскому врачу, он меня вылечит быстро. Я обращусь!» - решил Хамдам. Это решение пришло к нему ночью, во время бессонницы. Он едва мог дождаться утра.

Утром весь двор был поднят на ноги. Жены и джигиты отправляли Хамдама в Коканд. Он велел собрать ему разных запасов, так как знал, что в городе сейчас лучше расплачиваться продуктами, а не деньгами. Вместе с ним ехал Насыров. Насыров вьючил лошадь, пока Хамдам пил чай на галерейке, под навесом. Хамдам был весел, смеялся и шутил. Он так надеялся на европейское лечение, что готов был сорваться, как мальчишка, и галопом мчать в Коканд, и лишь боязнь уронить свое достоинство удерживала его от необдуманных движений.

Но все в доме и без того чувствовали, что у Хамдама сегодня хорошее настроение, и все спешили воспользоваться этим. Рази попросила его достать в Коканде шелку для одеял; джигиты приходили с разными просьбами: кто домогался лошади, кто жаловался, что ему не хватает хлеба. Приходили и жители Беш-Арыка, обвиняя Абдуллу в лихоимстве. Хамдам удовлетворил всех, кого можно было удовлетворить сразу, и обещал исполнить все, о чем его просили.

- Одной тебе ничего не надо, скромница, - сказал он, увидев Садихон. - Что привезти тебе?

Ее пухлые губы улыбались, и солнце сияло на ее лице. Хамдам заметил, что она сильно похудела за эту зиму и глаза ее изменились - в них пропало девичество. В них появилась ненасытная жадность, как будто она была голодна, и еще более почернели тени под глазами. Пожалуй, хрупкость ее увеличилась, однако она выросла и с виду стала крепче.

Двор и галерейка были битком набиты народом. В этой толпе среди провожающих находился и Юсуп. Садихон стояла неподалеку от него, возле столбиков галерейки, и смотрела в сторону. Ее голова была гордо закинута назад. Она следила за Юсупом, и то, что этого никто не замечает, приводило ее в восторг. Она, как дитя, радовалась своей хитрости.

Хамдаму пришлось повторить свой вопрос, потому что Садихон не слыхала его. Ее охватило неприятное ощущение. Она боялась, что Хамдам сейчас ее поймает, догадается о грешных мыслях, которые мучают ее целый месяц. Она вспыхнула от смущения и обернулась к Хамдаму.

- Спасибо! У меня все есть, - сказала она, показывая свои мелкие беленькие зубы, и у нее было такое выражение лица, как будто она хочет укусить Хамдама.

- Подойди ко мне, лисенок! - сказал он нежно.

Садихон подошла. Она была в шелковом халате. Он взял ее за руку, подержал руку в своей ладони, как драгоценность, и отпустил. Рука повисла. Хамдам заметил, что Садихон потихоньку вытерла ее о полу своего халата. Он покраснел, и сразу отвернулся от младшей жены, и не обращал на нее внимания до самого отъезда, и, даже уезжая, не сказал ей ни слова.

От Садихон не ускользнуло это. «Я же не виновата, что у него мокрые руки!» - подумала она. Садихон догадалась, что сделала промах, оскорбив Хамдама. Но ей уже было все равно. Ее терпение истощилось. Она уже потеряла все свои девические свойства: покорность, уменье приспосабливаться и примиряться. Она испугалась старости, и ей захотелось жить. Она думала о любви. Это изводило ее. Первым, кто приходил ей на ум вместе с этими мыслями, был Юсуп, потому что других юношей она не знала.

Хамдам наконец уехал.

Ее знобило, ей не хотелось говорить, будто обруч стянул ей голову. Рази спросила ее: «Что с тобой?» Она сослалась на лихорадку и решила лечь, уснуть.

Проспав несколько часов, Садихон почувствовала себя легче, пообедала вместе с Рази. Рази заметила, что Садихон все время грустна, как будто скучает, и не донимала ее никакими расспросами. Вечер был близок. Раскалившаяся за день земля источала изнурительный жар. Сонно пахла трава, Садихон бродила по тропкам, от дерева к дереву. Чудесный зеленый мир окружал ее, и это еще сильнее угнетало душу. «Мне плохо, - думала Садихон. - Я погибаю». Она забрела в дальний угол сада и услыхала шорох среди кустов. Она испугалась, увидев Юсупа. Он стоял с ножом в руке и смотрел на нее.

- Что тебе здесь надо? Твое место в конюшне с джигитами. Что ты подглядываешь за мной? - крикнула ему Садихон.

Юсуп спокойно принял все эти выкрики. Он понял, что она слаба, что от ее гордости и заносчивости даже следа не осталось. «Она несчастна», подумал Юсуп и, спрятав нож за пояс, подошел к Садихон.

- Я пришел срезать себе палку для камчи, а вовсе не подглядывать, сказал он. - Я не знал, что ты здесь гуляешь.

Садихон была утомлена и взволнована, словно она боролась с чем-то, стараясь защититься, как беспомощный ребенок. Глядя на это хрупкое существо, на эту тростинку, Юсуп забывал, что Садихон - женщина, изнемогающая от своих желаний. Сади казалась ему юной девушкой, и он смотрел на нее с нежностью.

- Год мы не разговаривали, - сказала Сади, облизывая сухие губы.

- Нет, меньше, - ответил он, улыбаясь.

- Помнишь орех? - спросила Садихон, отдаваясь воспоминаниям, и закрыла глаза.

Вдруг во дворе заскрипели большие деревянные ворота на железных петлях. Приехал Хамдам: ворота всегда раскрывались для него. Садихон сразу съежилась, точно комок из хлопка, губы ее задрожали, и она убежала.