На площади, неподалеку от станции Каган, строились национальные батальоны. Около складов и воинских эшелонов, у цистерн с горючим, несли караул часовые в цветных выгоревших халатах, опоясанные пулеметными лентами. Артиллеристы, взявшись за канат, стягивали орудия своей батареи по доскам с товарных открытых платформ. Орудия были закутаны в брезентовые чехлы.

Когда Федотка выскочил из теплушки и увидал на станции и на путях огромное количество народа, партизан и красноармейцев, он испугался. Ему показалось, что толпы эти стоят точно косяки больших рыб, застрявшие в устье реки. «Как бы не затеряться мне в этой толчее!» - подумал он.

Всюду станционные огни были потушены, костры затоптаны. Только маневровый паровоз, шмыгавший с главного пути на запасные, окруженный розоватыми облаками пара, вдруг выбрасывал из своей топки целый сноп искр. Сноп этот на мгновение освещал рельсы, платформу и людей.

- Дяденька Капля, будьте добренькие, пройдемся вместе! - крикнул Федотка.

Капля спрыгнул вслед за Федоткой и, обняв его за плечи, пошел с ним вдоль состава.

- Гудит народ, - сказал Капля, оглядываясь. - Будто рой домок ищет.

- Это вот и есть Бухара? - спросил Федотка разочарованным и дрожащим голосом. Ему казалось, что Бухара должна быть сверкающей и яркой, что она, как в сказке, вся сделана из бриллиантов и золота. А тут мрак окружает все, не видно города, и люди, и лошади, и пушки тонут в ночной мгле.

- Нет, это еще не Бухара, - ответил Капля. - Бухара - эмирская столица - будет подале. А это называется Каган, что значит по-татарски «князь». Понятно?

- Понятно, - равнодушно сказал Федотка, даже не вдумываясь в то, что говорит ему Капля.

- Новая Бухара - это фальшивая Бухара. Это - что опенок супротив боровика. А Старую Бухару мы сегодня заберем. Вот та Бухара так Бухара! Та, друг мой ситный, - корень здешний! Одно слово: Бу-ха-ра! - сказал Капля со вкусом, будто откалывая каждый слог, как сахар, и рассмеялся.

Эти объяснения мало успокаивали Федотку. «Кто их знает, может, и Старая Бухара не лучше этой», - подумалось ему.

- Врешь, поди? Такая же жарища да пылища, - сказал Федотка.

Капля обиделся:

- Как это такая же? Там сам эмир живет.

- Бухар! - серьезно поправил его Федотка.

- Не бухар, а эмир.

- А мы его поймаем? - спросил Федотка.

- Конечно, - сказал Капля. - Сегодня ему будет точка.

Они проходили мимо штабелей старых шпал. На них кучками расположились джигиты партизанского хамдамовского полка. Возле одной из кучек столпилось много народа, узбеков и русских. Капля с Федоткой решили протолкаться в самую середину этой толпы. Капля увидал Юсупа.

Юсуп сидел на корточках и напевал песню. Его окружали джигиты. Он пел, то опуская голову вниз, к желтой земле, то закидывая ее вверх, к небу. Джигиты, и старик Артыкматов, и русские красноармейцы слушали его с напряженным вниманием.

Никто из русских не понимал смысла этой заунывной песни. Федотка упорно наблюдал за горлом Юсупа. Ему казалось странным, что оттуда вылетают звуки, похожие на пение нежной трубы.

- Диво! - прошептал он, прижавшись к своему спутнику, пулеметчику Капле.

Капля тоже разбирался во всем этом не больше Федотки, но делал вид, что ему известно в этой песне все до последнего слова. Юсуп прикрывал глаза, замирал - замирал и Капля. Иной раз Капля одобрительно покачивал головой или приподымался на цыпочках, отвечая улыбкой на улыбку Юсупа.

Кончив песню, Юсуп неожиданно вскрикнул. Капля растерялся, раскрыл рот и стукнул Федотку по затылку.

- Чего ты, леший? - заныл Федотка.

- Не смейся! - сказал Капля, показывая глазами на узбеков.

Узбеки переглянулись спокойно и гордо. Тогда из толпы закричали русские:

- Товарища Лихолетова просить! Командира, командира!

Красноармейцы захотели ответить песней на песню. Кто-то бросился, расталкивая толпу, к теплушкам. Через несколько минут вместе с двумя бойцами появился возле насыпи Сашка.

Ему расчистили место. Юсуп махнул ему рукой. Сашка поправил на голове кожаную фуражку, откашлялся и, подцепив патронный ящик, сел на него.

- Ребята, - сказал он, почесав затылок, - гармошки нету?

- Как нету? Есть. Спирька, Спирька! Гармошку! - закричали бойцы.

Мигом из толпы пошла по рукам вятская потертая гармошка. Сашка подхватил ее; взяв несколько торжественных и сильных аккордов, он молча обвел всех взглядом и тихо запел:

Толпа придвинулась ближе к певцу.

Узбеки стояли серьезные, сосредоточенные: ни улыбки, ни движения. Многие из них почти не говорили по-русски, они не понимали, о чем поет русский командир, но напев этой песни коснулся их души. Они взволновались. Кто-то прощелкал себе под нос: «Це-це!» Другой подтолкнул локтем соседа, будто подбадривая его. Юсуп, впившийся в Лихолетова восторженным взглядом, вдруг вытянул на два вершка шашку из ножен и с треском вдвинул ее обратно.

Тут пулеметчик Капля не выдержал и наставительно сказал Федотке:

- Смотри, какой понятливый и вежливый народ!

Никто не хотел расходиться. Кто-то в толпе вздохнул:

- Ночь-то, братцы, какая! Какая теплынь!

Ночь действительно была мягкой и нежной.

- Благодать, - сказал Капля. - Пойдем, Федотка, поищем кипяточку!

Внезапно мимо толпы, со свистом, рассыпая на лету искры, промчался паровоз. Застонали буфера. Замахал издали стрелочник красным фонарем. Лязгнули в темноте колеса и заскрежетали вагоны, и кто-то прокричал хриплым, простуженным голосом: «Собирай бригаду!»

Босой сцепщик, схватившись за поручни паровоза, уже мчавшегося обратно, опять кому-то сигналил, будто зажигая воздух. В эту минуту взволнованный Жарковский подбежал к Сашке и, доложив, что полк выгружен, спросил его, будет ли он говорить речь.

- Обязательно, - ответил Сашка.