18 сентября 1945 года иеромонах Пимен был освобожден по амнистии в связи с победой Советского Союза над фашистской Германией, на основании указа Президиума Верховного Совета СССР от 7 июня того же года. Здоровье его было подорвано годами репрессий, а также несколькими контузиями, сильные боли в области позвоночника омрачали его жизнь еще в лагере. Вернувшись в столицу из Воркуты, с сентября 1945 года по февраль 1946 года он проходил лечение от туберкулеза в Московском областном туберкулезном институте (МОТИ).

Но проживание в столице ему, как бывшему заключенному, было запрещено. Ближайшим от Москвы городом, близким к Троице-Сергиевой Лавре (в то время, правда, закрытой), где можно было бы поселиться, не нарушая закона, являлся г. Александров Владимирской области, так как он находился за чертой заповеданного 101-го километра. Но этот город был «слишком» облюбован недавними заключенными. Отец Пимен местом своего жития избрал старинный город Муром Владимирской епархии, который тоже был «за сто первым километром». В то время в Благовещенском соборе Мурома служил игумен Серафим (Крутень), которого иеромонах Пимен хорошо знал еще по Сретенскому монастырю, где в 1925 году они вместе молились. Это был исповедник веры Христовой, поселившийся в Муроме в 1945 году после освобождения из лагеря и принявший здесь схиму с именем Савватий.

Знаменательно, что путь о. Пимена из родного Богородска (Ногинска), находившегося в запретной от столицы близости, повел его в российскую глубинку — в направлении к другому Богородску, уже в Нижегородской области. Муром же находится где-то посредине, и его название происходит от названия финско-угорского племени «мурома», что означает «люди на суше». Так послевоенная стихия вынесла его «на сушу».

Участие в судьбе о. Пимена принял Преосвященный епископ Владимирский и Суздальский Онисим (Фестинатов), в 30-е годы тоже подвергшийся репрессиям. 20 марта 1946 года по рекомендации схиигумена Савватия (Крутеня) он назначил иеромонаха Пимена штатным священником древнего Благовещенского собора бывшего Благовещенского мужского монастыря. В этом соборе во время Отечественной войны 1812 года временно пребывала перенесенная из Москвы чудотворная Иверская икона Пресвятой Богородицы. Отец Пимен регулярно совершал молебны у главной храмовой святыни — раки с мощами святых благоверных князей Константина (Ярослава) (†1129) и чад его Михаила и Феодора, Муромских чудотворцев (память 21 мая старого стиля). Служил он, превозмогая свои телесные немощи, препоясав позвоночник кожаным корсетом. По большим праздникам, когда было особенно много богомольцев, иеромонах Пимен совершал Божественную литургию на площади перед храмом.

В Благовещенском соборе пели на клиросе и прислуживали бывшие дивеевские инокини, свято чтившие память преподобного Серафима Саровского. В их домике у стен монастыря иеромонах Пимен часто бывал и брал у них уроки рукоделья. Здесь он научился искусству вышивки, которому иной раз предавался впоследствии на досуге. Уже став Патриархом, он имел попечение о дивеевских сестрах. Одну из них, престарелую монахиню Марию (Анну Ефимовну Баринову; 1905–1982), специально возили из Мурома для общения со Святейшим. Незадолго до смерти она решила передать Патриарху чудотворную икону Пресвятой Богородицы «Умиление» вместе с некоторыми вещами преподобного Серафима. Святейший мудро решил, что святыню и реликвии надлежит отдать на хранение протоиерею Виктору Шиповальникову (1915–2007), усердному исповеднику, который тоже был в 1945 году в Воркутинской ссылке. Вызвав его в Чистый переулок, сказал: «Я не доживу, а ты, Бог даст, возвратишь по назначению».

Недолгое свое служение в Муроме Патриарх Пимен неизменно вспоминал очень тепло, ведь это были первые мирные дни после многолетних лишений и тягот, преследований и бедствий. Впоследствии, уже будучи иерархом, он неоднократно посещал этот древний город. Здесь «сидел сиднем» до 33 лет герой былинного эпоса, воплощающий идеал воина и народного заступника — преподобный Илия Муромец, Печерский (память 19 декабря/1 января). Патриарху Пимену было тогда немногим более — 35 лет.

В 1949 году, служа епархиальным секретарем Ростовской епархии, он написал трогательное стихотворение «Муромлянам», где есть такие строки:

Стихотворение с такой «предостерегающей» концовкой переписывалось прихожанами Благовещенского собора и бережно передавалось из рук в руки. Под «пытливым взглядом» автор подразумевал соглядатаев, которым не нравилось его молитвенное рвение и проповеди за богослужением, исполненные глубокой веры, привлекавшие в храм молодежь. Все это раздражало местные власти, которым о. Пимен был неугоден: они искали формального повода, чтобы свести с ним счеты…

«Береженого Бог бережет». Эта народная мудрость подвигла будущего Патриарха просить Священноначалие о перемене места жительства. К этому его подвигло и другое немаловажное обстоятельство. Переведенный в Одессу схиигумен Савватий (Крутень) рекомендовал отца Пимена Преосвященному Сергию (Ларину), епископу Одесскому и Кировоградскому.

* * *

Итак, в августе 1946 года иеромонах Пимен продолжил священнослужение в Одесской епархии под началом Преосвященного Сергия (Ларина), к тому времени имевшего титул епископа Херсонского и Одесского.

В недавнем прошлом Владыка Сергий принадлежал к обновленческому клиру (рукоположен митрополитом Александром Введенским). «Это был человек с крупными коммунистическими связями, но тем не менее независимый и осведомленный, — охарактеризовал его впоследствии архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин). — Более часа мы с ним провели в интереснейшей беседе с глазу на глаз. Владыка Сергий с большой откровенностью стал рассказывать о происходящем в России, как за последние годы усилились гонения на Церковь, о массовом закрытии храмов, о насилиях, арестах и т. д. «Кто же главный виновник этих гонений?» — спросил я. «Хрущев, — категорически ответил архиепископ Сергий. — Это всецело его дело». […] Помню, как я был поражен смелостью, с которой «советский» архиерей высказывается о главе советского правительства, это был единственный случай такого рода, с которым мне пришлось вообще сталкиваться».

С этим сравнительно молодым, но энергичным и богословски эрудированным архиереем, которому будущий Патриарх многим обязан, его сблизила любовь к церковному пению.

Владыка Сергий, превосходный знаток церковной музыки, был всего на два года старше о. Пимена. Он родился 11 марта 1908 года в Санкт-Петербурге, в семье почтового служащего. Служение Церкви начал в ранней юности: с 1925 года иподиаконом и псаломщиком в Казанском кафедральном соборе Ленинграда (в то время обновленческом); в 1930 году после пяти лет обучения окончил Богословский институт. В 1933 году принял монашество с именем Сергий, в 1938-м удостоен сана архимандрита и назначен благочинным обновленческих церквей Москвы. 11 октября 1941 года рукоположен во епископа Звенигородского. 18 лет (1925–1943 гг.) находился в клире обновленцев, во время войны занимал ключевые посты в обновленческом движении, являлся даже управляющим Московской епархией. 27 декабря 1943 года принес покаяние и был принят в общение с Православной Церковью в звании простого монаха. За короткий срок прошел все степени православного поставления и 15 августа 1944 года был посвящен в епископа Кировоградского, викария Одесской епархии. Он управлял Одесской епархией с 1944 по 1947 год. 15 июня 1945 года его трудами были открыты в Одессе Пастырские курсы.

Преосвященный Сергий сначала определил иеромонаха Пимена настоятелем крестового архиерейского храма во имя святого мученика Виктора и преподобного Виссариона. Затем благословил на служение в одесском храме во имя святого пророка Илии. В этом замечательном трехпрестольном храме было еще два придела: во имя св. Архангела Гавриила и в честь иконы Божией Матери «Млекопитательницы». Храм основали в 1884 году как подворье русского Афонского Ильинского скита: его клирики помогали паломничествующим через Одессу на Афон и в Святую Землю. В 1922 году подворье было упразднено, но храм действовал до 1932 года и был возобновлен в 1942 году как приход, при нем тогда же разместилось Одесское епархиальное управление (находилось здесь до 1962 года). В 1946–1949 годах на подворье жили иноки, здесь и трудился в качестве казначея подворья будущий Патриарх.

Надо сказать, что во время оккупации Одессы в 1941–1944 годах в городе хозяйничали румыны: королевская Румыния была союзницей фашистской Германии. С их согласия были возобновлены богослужения в православных храмах и организованы церковно-приходские школы. После освобождения Одессы Красной Армией храмы оставались открытыми. Преосвященный Сергий (Ларин) немало потрудился для того, чтобы наладить нормальную церковную жизнь в этот период. Действовал он со знанием дела, довольно решительно и последовательно. Отец Пимен стал его ближайшим сподвижником.

«Святейший, — вспоминал о. Виктор Шиповальников, в то время клирик Одесской епархии, — не имел прописки и вынужден был жить в покоях владыки Сергия. Начальник городской милиции усмотрел в этом нарушение и пришел с претензиями. Можно представить себе его удивление, когда он услышал ответ епископа Сергия: «По 5-му правилу Трулльского Собора резиденция епископа неприкосновенна!» — «По какому правилу?» — переспросил удивленный страж порядка. «По правилу Трулльского Собора. Надо знать историю!» — резко добавил епископ» [105] .

Иеромонах Пимен был также помощником благочинного монастырей епархии, исполнял и другие послушания, в частности, состоял преподавателем в Одесской Духовной семинарии, которая была официально открыта в 1946 году на основе преобразованных Пастырских курсов. Отец Пимен активно помогал своему архиерею в восстановлении разрушенных храмов. За неутомимые труды он в декабре 1947 года получил сан игумена с возложением креста с украшениями.

Патриарх Пимен любил впоследствии, находясь на отдыхе в своей одесской резиденции, вспоминать о первых послевоенных годах, проведенных в Одессе. Вот как характеризует тот период и описывает один примечательный эпизод его бывший келейник:

«В те годы одесситы хорошо узнали и полюбили молодого иеромонаха с открытым лицом и прямым взглядом за его простые, но идущие из глубины сердца поучения и проповеди. В том, что духовные дети не забыли своего пастыря, сохранили привязанность к нему, я убедился однажды лично.

Как-то одна древняя старушка со свойственным одесситам темпераментом буквально заставила меня взять от нее для передачи Патриарху письмо и фотографию. Причем она довольно выразительно посмотрела на меня и сказала: «Это он для вас Патриарх, а для нас он был и остается батюшкой, и мы его по-прежнему любим». Было видно, как переданные мною Патриарху эти слова с письмом и фотографией от когда-то бывшей его духовной дочери взволновали Святейшего, и он, как обычно в таких случаях, быстро ушел во внутренние апартаменты. Позже, выйдя на веранду в явно хорошем настроении, он показал мне фотографию молодого худощавого иеромонаха и спросил: «Что можешь сказать о нем?» Я не уловил в вопросе подвоха и начал было давать характеристику неизвестному, смело смотрящему с фотографии монаху. Каков же был мой конфуз, когда Патриарх довольно скоро добродушно рассмеялся и сказал: «Да это ж я в сороковые годы. Таким помнят меня сейчас уже немногие оставшиеся в живых одесситы. Тогда мне пришлось здесь много потрудиться».

В послании по случаю 150-летия Одесской епархии в 1987 году Патриарх Пимен писал: «В своей душе я всегда храню добрую память о моем пастырском служении в Одесской епархии… а также о неоднократном посещении Одессы, где я всегда ощущал благодатную помощь Матери Божией».

Эту помощь он особенно ощущал через главную святыню Одесского собора — Касперовскую икону Пресвятой Богородицы. Икона была признана Святейшим Синодом чудотворной после расследования целого ряда чудес, прославивших ее в 1840 году (до этого образ хранился у помещицы Иулиании Иоанновны Касперовой, которая получила его по наследству как родовую святыню в 1809 году).

Во время войны 1853–1855 годов Касперовская икона защитила Одессу от вторжения неприятельских войск. При архиепископе Херсонском и Таврическом Иннокентии (Борисове; 1848–1857) было постановлено «в поучение потомству событие это сделать незабвенным» и праздновать 1 октября.

Иеромонаху Пимену принадлежит трогательное стихотворение, в котором воспеты Успенский кафедральный собор Одессы («детище забот народных, воскресшее из пепла и руин») и главная святыня собора — чудотворный Касперовский образ Богородицы («икона чудная, вся в ризе из камней»):

Стихотворение, датированное 5 января 1948 года, написано в Ростове-на-Дону.

* * *

До конца 1947 года владыка Сергий (Ларин) управлял приходами Одесской и Кировоградской епархий, затем занял Ростовскую кафедру. Тогда же вместе с ним перешел в клир Ростовской епархии иеромонах Пимен. Несколько месяцев перед тем он по благословению епископа Сергия и просьбе новопоставленного епископа Рязанского и Касимовского Иеронима (Захарова) нес временное послушание в Рязани: в должности ключаря Борисоглебского собора помогал в ремонтно-восстановительных работах, неустанно проповедовал.

Вот как вспоминает об о. Пимене прихожанка этого собора А. П. Мизгирева: «Энергичный, необыкновенно собранный и очень красивый. Обладал прекрасным, сильным голосом с приятным тембром. Каждое слово, произнесенное в алтаре или около алтаря, было четко слышно в конце большого собора. Кто хоть раз слышал его голос (чтение, пение) — сохранил это неповторимое впечатление, мне кажется, на всю жизнь. Настоящий дар слова. В те годы на религиозные темы ничего не печаталось и по радио (кроме критики) не произносилось, поэтому живое слово Церкви было единственным свежим глотком воздуха для верующего человека.

На службы с участием отца Пимена сразу же «потянулся» народ, особенно на его проповеди. Много стало ходить молодежи. Борисоглебский собор большой, но приходило столько народа и стояли так тесно, что поднять руку и свободно перекреститься было невозможно. Проповеди и по содержанию резко выделялись в то время.

Он старался привести последние научные данные физики, естествознания и т. д., раскрывающие и подтверждающие Божественное начало. Отец Пимен был немного в Рязани, а мне было всего 11 лет, мало я успела запомнить, но отдельные проповеди помню очень четко, а некоторые дословно.

Так, помню его проповедь, где он коснулся очень модного в то время «научного» открытия О. Б. Лепешинской, что жизнь может произойти не только из клетки, но и из межклеточного вещества. На этом строилось целое антирелигиозное, материалистическое направление в биологии.

«Но кто же сотворил и это межклеточное вещество? Кто Творец всего — клетки и межклеточной субстанции?» — Это почти дословно его слова. Аудиторией он владел прекрасно, буквально всех завораживал; несмотря на большое скопление народа, тишина стояла, как говорят «муха пролетит — слышно». Но в народе постоянно было чувство страха за него: «Как бы его не забрали за проповеди».

Таким образом, в те годы будущий Патриарх был активным проповедником-апологетом. Ясно, что у местных атеистических властей он должен был вызывать, мягко выражаясь, раздражение. И они постарались, чтобы пребывание игумена Пимена в Рязани не затягивалось. «Ему дали понять, что для него лучше уехать», — сообщает биограф Патриарха Пимена архимандрит Дионисий (Шишигин). Он слышал от митрополита Рязанского Симона (Новикова, 1928–2006), что в октябре 1972 года, напутствуя его на Рязанскую кафедру, Святейший предостерег его от излишней смелости при благовестии: «Мне там в молодости здорово досталось за проповеди», — сказал он.

В Ростове-на-Дону игумен Пимен выполнял обязанности епархиального секретаря (назначен на эту должность указом епископа Сергия Ларина 2 декабря 1947 года) и нес дополнительное послушание — был ключарем кафедрального собора в честь Рождества Пресвятой Богородицы (назначен 9 марта 1948 года). «Сроднившись с новыми духовными детьми, он по-человечески надеялся, что именно здесь ему предстоит провести остаток дней своей жизни. Он хотел этого… но Бог судил иначе».

В июле 1948 года игумен Пимен вместе с епископом Сергием (Лариным) представлял Ростовскую епархию на Совещании глав и представителей поместных Православных Церквей в Москве, посвященном 500-летию автокефалии Русской Православной Церкви. Совещание это помогло восстановить межправославное сотрудничество, нарушенное двумя мировыми войнами и политическими потрясениями за этот период. Оно подтвердило, что Русская Церковь, пятая в православном диптихе, фактически является наиболее могущественной — столпом мирового Православия. По существу, это был Общеправославный Собор, который стал возможен благодаря все возрастающей державной мощи Советского Союза. Участвуя в этом форуме, будущий Патриарх Пимен приобретал драгоценный опыт международных контактов с православными собратьями в различных странах мира.

Это пригодилось ему в будущем. Церковная деятельность в Одесской и Ростовской епархиях обогатила его пастырский опыт знанием реальной жизни в таких важных аспектах, как административный и хозяйственный.

Обладая очевидным и бесспорным талантом вносить порядок и благочиние в церковную жизнь прихода и епархии, иеромонах Пимен обратил на себя внимание Святейшего Патриарха Алексия I. Тот по достоинству оценил эти дарования и вскоре призвал своего будущего преемника к более ответственному служению.

* * *

Осенью 1949 года игумен Пимен был назначен наместником древнего, основанного в XV веке, Псково-Печерского Успенского монастыря Псковской епархии. Монастырь этот ни разу за всю свою историю не закрывался, и более пятисот лет здесь непрерывно длится молитва. В Успенском храме покоятся мощи преподобного Корнилия Печерского (1570), одного из первых игуменов обители. В 1919–1940 годы монастырь находился на территории Эстонии, благодаря чему не был закрыт большевиками.

Патриарший указ о новом назначении явился для игумена Пимена неожиданностью и застал его почти врасплох. Принять его надлежало с должным послушанием и смирением инока, как всегда, в подобных переменах усматривая видимый знак Промысла Божия. Но по-человеческому разумению ему было трудно расставаться с привычным местом и ставшими близкими людьми, в особенности со своими духовными детьми. Более того, он даже надеялся, что именно в Ростове ему предстоит провести остаток своих дней.

Вскоре о. Пимену «передали в дар от неизвестных лиц редкую икону. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собой образ «Лобзание Иуды» (знакомый еще с детства. — В.Н.). «Я воспринял это событие как посылаемое мне Божие благословение, — рассказывал Святейший. — Все мои сомнения и опасения исчезли».

9 октября, в праздник апостола Иоанна Богослова (26 сентября по старому стилю) игумен Пимен посетил Псково-Печерский монастырь, где присутствовал на постриге нового инока. Затем на несколько дней вернулся в Ростов-на-Дону, чтобы сдать дела и окончательно собраться в дорогу. Когда он покидал прежнее место служения, прощание прихожан с любимым пастырем было исключительно теплым и трогательным.

В декабре 1949 года епископ Изборский Владимир (Кобец), викарий Псковской епархии, тогдашний наместник Псково-Печерской обители, передал игумену Пимену управление монастырем. Сам он был назначен начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и должен был ехать в Святую Землю. В конце молебна перед иконой Богородицы в Успенском соборе игумен Пимен произнес ему напутственное слово, как и полагалось по такому случаю.

На Светлой седмице в 1950 году митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), временно управлявший Псковской епархией, возвел игумена Пимена в сан архимандрита. Владыка Григорий был маститым архиереем «старой закалки», с честью выдержавшим испытание угрозой расстрела (ему был вынесен 5 июля 1922 года смертный приговор, замененный тюрьмой). Не сломленный многолетними репрессиями, образованнейший иерарх (доктор богословия), он по-отечески мудро поддержал советами и руководством своего ставленника.

Псково-Печерский монастырь тогда остро нуждался в серьезных восстановительных и ремонтных работах. Надо было не только восстанавливать порушенные храмы, но и налаживать уставную жизнь в обители, расстроенную за последние годы. Реальные трудности превзошли опасения нового игумена. И уж, конечно, без помощи Божией вряд ли можно было бы добиться нужных результатов.

«Проблемы были и внутренние, и внешние. Они имеют место всегда, и глубоко заблуждается тот, кто склонен идеализировать монастырскую жизнь, стремясь увидеть в иноческом житии чуть ли не рай земной. Напротив, надо всегда помнить, что монастыри — это передний край духовного противостояния, где враг нашего спасения — диавол, особенно активно воюет против правды Божией.

Устав общежительного монастыря не позволяет монаху иметь личную собственность. Обещание нестяжания, то есть отказ от духа накопительства и обустройство жизни своими силами — является одним из основных принципов монашеской жизни. Возврат к этим принципам — первое, что с великим трудом смог сделать новый игумен монастыря… надо было действовать прежде всего собственным примером и напоминанием братии одной из основных евангельских заповедей, что трудно богатому войти в Царство Небесное. С юмором вспоминал Святейший Патриарх Пимен, как тяжело расставались монахи с собственными коровушками и барашками, как нелегко ему было установить единообразие и порядок в жизни монахов…

Другой проблемой, которая постоянно стояла на повестке дня, была жгучая ненависть светских властей к монастырю, выливавшаяся как в постоянные мелкие, но досадные конфликты, так и в регулярные попытки закрыть монастырь.

Несомненно, Сам Господь хранил обитель, которая сегодня, во всем великолепии отремонтированных храмов и крепостных стен, красуется на западных рубежах России. Но эта Небесная помощь принимала иногда форму особой находчивости монахов, которые для своей независимости использовали и дубовые двери с мощными засовами, и автономную дизельную электростанцию, обеспечивающую энергией монастырь в момент отключения от городской сети.

Электричество, как правило, отключали внезапно, по большим праздникам, особенно ночью на пасхальном богослужении. Когда все просьбы игумена к властям остались без ответа, было решено тайно приобрести дизельную электростанцию. Каких трудов это стоило в те послевоенные годы, можно себе представить. Но в очередной раз, когда пасхальной ночью монастырь вдруг погрузился во тьму, по благословению игумена сразу же была включена автономная энергосистема. Воинствующие атеисты были в полном недоумении».

В течение пяти лет наместник архимандрит Пимен провел в Псково-Печерской обители большие ремонтно-реставрационные работы. Были заново отремонтированы и окрашены крыши храмов и настоятельского корпуса. В Сретенском соборе полностью реставрирована иконопись. Никольский храм обновлен внутри и снаружи, умело отреставрирована Покровская церковь, много лет находившаяся в небрежении. В прежней красе предстали храмы обители, хранящие бесценные произведения церковного искусства, дорогие православному сердцу святыни: образ Успения Пресвятой Богородицы, чудотворную Владимирскую икону Богоматери, древний образ преподобного Корнилия Печерского, резное изображение святителя Николая Чудотворца, запрестольный беломраморный образ Воскресения Христова и многие другие святыни.

Отец Пимен сам составил акафист Псково-Печерской иконе Божией Матери «Умиление», читаемый после вечернего богослужения по средам, а также общий акафист Псково-Печерским преподобным, написал копию Нерукотворенного образа Спасителя.

По большим праздникам около половины предстоящих в обители за богослужением женщин выделялись своими нарядными национальными костюмами. То были женщины из финно-угорской народности сету, проживающей в Печорском районе Псковской области. Видя их усердие к богослужению, архимандрит Пимен стал произносить некоторые возгласы и молитвословия на эстонском языке.

В 1953 году в праздник Успения Пресвятой Богородицы обитель посетил и возглавил в ней праздничное богослужение епископ Сталинградский и Астраханский Сергий (Ларин). Отец Пимен был этим приятно обрадован и утешен.

Своим мудрым и рассудительным управлением он благоустроил всю монастырскую жизнь, снискав у братии и многочисленных паломников глубокое уважение и любовь. Достойная оценка деятельности архимандрита Пимена нашла отражение в официальной церковной печати. Осенью 1952 года на страницах «Журнала Московской Патриархии» о нем писали: «Авторитет его среди братии очень высок.

Рачительный хозяин, он неутомим, его видишь, кажется, одновременно во многих местах обширного монастырского хозяйства, где в каждую малую подробность вникает он со всей тщательностью. Служения его отличаются исключительной торжественностью, строгостью и многолюдством. В личном общении он покоряет простотой, приветливостью, доброжелательностью, сердечностью».

Будущий Патриарх полюбил Псково-Печерский монастырь, духовно сроднился с ним, обитель эта стала для него духовной крепостью и надежно защищенной тихой пристанью.

Здесь его часто посещало поэтическое вдохновение. В стихах, написанных в ограде монастыря, а еще ранее в Ростове-на-Дону, ощущается сильная ностальгическая нота, проступает и затаенная горечь по минувшему. Но мы не найдем здесь резкой трагической ноты, нет здесь ничего о гонениях, воздвигнутых на христиан, о порушенных храмах и поруганных святынях, о жертвах ленинских и сталинских репрессий. Нет посему и имени Пимена Извекова в фундаментальной антологии «Поэзия узников ГУЛАГа». Однако не забудем и о том, что совсем недавно обратным его адресом являлся ссыльный лагерь Воркутауголь. Бремя воспоминаний слишком тяжело, чтобы писать об этом. К тому же вокруг было немало соглядатаев и осведомителей-доносчиков. Не случайно в минуты откровенности о. Пимен не раз говорил, что больше всего ему хочется быть простым сторожем при святых вратах Печерского монастыря. Этому монастырю посвятил он трогательное, как бы итоговое для той поры стихотворение, исполненное чистого и светлого умиления:

«В Псково-Печерской Обители»

Благодарная память о Патриархе Пимене, его добром сердце и душевной отзывчивости и поныне жива здесь.

* * *

В январе 1954 года архимандрит Пимен получил новое назначение — наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Об этом он узнал заблаговременно из доверительного письма от 18 ноября 1953 года митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова), который в то время управлял также и Псковской епархией. С душевной болью и грустью расстались с о. Пименом насельники Псково-Печерского монастыря. Некоторые из них провидели, что ему предстоит великое и достославное поприще. Для архимандрита Пимена завершился важный этап жизненного пути. Он был истинным монахом, глубоким молитвенником и добрым пастырем, опытным наставником и священнослужителем.

За многополезные церковные труды отец Пимен был удостоен вскоре Патриархом Алексием I права ношения двух крестов с украшениями (12 апреля 1954 года) и употребления при богослужениях архимандричьего посоха (5 июля 1954 года). Последняя награда была получена ко дню 600-летнего юбилея Лавры.

Эти награды новый наместник, 4 года управлявший Лаврой, оправдал ревностными трудами на благо обители и ее братии. Эти годы сам он называл впоследствии «особенно ответственным периодом», «прекрасным и содержательным отрезком» своей жизни, давшим много «духовного утешения и неведомой для мира радости, понятной только инокам».

Троице-Сергиева Лавра была еще отнюдь не столь благоустроенной, какой мы привыкли видеть ее ныне. Об этом красноречиво рассказал митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим, выступая 2 декабря 1998 года на юбилейном Филаретовском вечере.

Но Лавра тогда активно возрождалась: оживали храмы, были приведены в порядок патриаршие покои и некоторые академические и лаврские строения.

Многое предстояло еще сделать. Академический храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы, например, еще не был восстановлен. Преподаватели и учащиеся духовных школ «пользовались каждым лаврским храмом как академическим, пели в этих храмах и присутствовали за богослужениями, — вспоминает Патриарх Пимен. — Каждый воскресный и праздничный день я проповедовал. И всегда я это делал с большим волнением и смотрел на это, как на экзамен, потому что мне приходилось проповедовать в присутствии профессоров и преподавателей наших академии и семинарии».

Превосходно зная богослужебные тексты, архимандрит Пимен именно в них черпал темы и образы для своих проповедей, прежде всего — из тропарей и кондаков праздников. Те, кто слушал его проповеди в бытность его наместником Троице-Сергиевой Лавры, по свидетельству профессора-протоиерея Александра Ветелева, поражались их глубиной и одновременно простотой и доступностью.

Трудами и заботами архимандрита Пимена академический Покровский храм был возобновлен и вновь открыт для богослужений 21 мая 1955 года. В тот день у Троицкого собора Лавры архимандрит Пимен передал ректору Московской Духовной академии протоиерею Константину Ружицкому частицу мощей святого апостола первомученика архидиакона Стефана (t ок. 34 г.) для положения в престол освящаемого храма. После этого крестный ход во главе с архимандритом Пименом, несшим образ преподобного Сергия, направился в Духовную академию. Патриарх Алексий I принял святые мощи и совершил чин освящения Покровского храма в сослужении архимандрита Пимена и других клириков.

По благословению Патриарха Алексия I, архимандрит Пимен продолжал благоустройство Троице-Сергиевой Лавры. Ему удалось осуществить большие ремонтно-реставрационные и строительные работы в Троицком и Успенском соборах, устроить и освятить храм во имя Всех святых, в земле Российской просиявших. Несмотря на противодействие со стороны администрации г. Загорска, именно его попечением в Сергиевском трапезном храме были сооружены два новых придела — во имя святителя Белгородского Иоасафа и во имя преподобного Серафима Саровского.

В то время в крепостных стенах и некоторых башнях Лавры еще продолжало жить гражданское население, около 1000 человек (!): посторонние жильцы вселились в Лавру после ее насильственного закрытия в 1919 году и «заселяли» ее в течение многих лет. На территории Лавры можно было увидеть веревки с развешенным бельем, поленницы дров, предметы домашнего быта и обихода. Все это невольно смущало взор паломников и богомольцев, вызывало недоумение у иностранных делегаций, посещавших Лавру. Самим «насельникам» было неуютно в перенаселенных помещениях, они хотели переселиться в обычные благоустроенные квартиры. Но городские власти по разным причинам — не только идеологическим, но также из-за отсутствия необходимых средств — оставались инертны и отнюдь не стремились форсировать этот процесс. Архимандрит Пимен и лаврское начальство вынуждены были выделять выезжающим семьям большие средства для приобретения частных домов в городе. Современный исследователь диакон Сергий Матюшин подробно описывает эту ситуацию.

«Только в 1955 году десяти семьям, выехавшим из инспекторского и больничного корпусов, было выплачено за освобожденную жилплощадь 511 200 рублей. Лишь с 1956 года положение начало меняться. После многочисленных просьб Патриархии о передаче зданий Лавры Совет Министров РСФСР принял постановление № 577 от 20 августа 1956 года, которое предписывало здания и сооружения, расположенные на территории Троице-Сергиевой Лавры (за исключением помещений, занятых Историко-художественным музеем), передать в 1956–1958 годах в бесплатное и бессрочное пользование Московской Патриархии. Подрядный договор на строительство, заключенный Московским областным исполкомом с Дмитровским стройуправлением, финансируемый Московской Патриархией, предусматривал окончание первой очереди строительства домов в сентябре 1958 года. Предоставление жилплощади выселяемым должно было лечь на Загорский горсовет. Но правительство, сославшись на отсутствие свободного жилищного фонда в распоряжении Московского областного исполкома, предложило Патриархии финансировать строительство новых домов для отселяемых. Таким образом, вопреки декларированной в постановлении Совета Министров бесплатной передаче зданий монастырю, Патриархия фактически была принуждена к их выкупу».

Иначе говоря, городские власти Загорска саботировали постановление Совета Министров. Сделать это в условиях развязанной Н. С. Хрущевым антирелигиозной кампании было несложно. Дальнейшие события разворачивались довольно драматично и требовали от наместника Лавры чрезвычайных административных усилий.

22 мая 1957 года архимандрит Пимен телеграфировал Патриарху Алексию I в Одессу, что Загорский городской совет закончил подготовку документации и просит перечислить авансовую сумму на строительство первой очереди жилых домов — целого квартала, который строился на месте бывшего фуражного базара. В процессе этого строительства под непосредственным руководством архимандрита Пимена был составлен и согласован с Загорским горсоветом список очередного переселения жильцов. Первоочередное переселение жильцов было намечено из следующих лаврских зданий:

1. Предтеченский корпус;

2. Учительский или Успенский корпус;

3. Татарский корпус;

4. Экономский корпус;

5. Третий «А» корпус;

6. Пятницкая башня с прилегающими к ней участками стены и другие мелкие помещения.

С самого начала, однако, строительство пошло в «лучших традициях» советского долгостроя, ввод зданий в эксплуатацию умышленно затягивался, несмотря на то, что Патриархией вовремя переводились необходимые средства. В 1958 году Патриарх Алексий I на встрече с председателем Совета Министров СССР Н. С. Хрущевым просил о содействии в ускорении отселения жильцов из Троице-Сергиевой Лавры. 10 сентября того же года Святейший Патриарх встречался в Одессе с председателем Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карповым. Тот пообещал, что отселение жильцов из Лавры начнется через полгода.

Но при вводе домов в эксплуатацию возникли новые проблемы: Загорский горсовет начал поспешно выдавать ордера на вселение в новые дома, игнорируя списки Патриархии, лишив таким образом наместника Лавры возможности контролировать реальный ход переселения. 30 января 1960 года архимандрит Пимен вынужден был обратиться к председателю Загорского горсовета с требованием координировать свои действия с Патриархией. Отцу Пимену пришлось приложить много усилий, чтобы жители Лавры могли воспользоваться своими законными правами на переселение в новые дома, преодолевая саботаж и коррупцию советских чиновников. На средства Патриархии в Загорске в общей сложности был построен целый жилой квартал — пять каменных четырехэтажных корпусов площадью свыше 8000 квадратных метров; кроме того, Патриархия оплатила львиную долю расходов по созданию соответствующей инфраструктуры (прокладка коллектора, постройка котельной, обеспечение электроснабжения). Последний пятый корпус был сдан в эксплуатацию лишь в 1962 году, уже при преемнике о. Пимена — архимандрите «Пимене младшем» (Хмелевском).

«Сейчас только старожилы Сергиева Посада помнят о той роли, которую сыграла Церковь в жилищном строительстве города, — резюмирует диакон Сергий Матюшин. — Автор статьи имел возможность лично убедиться в том, что это неизвестно даже работникам жилищного управления города. Думается, что этот небезынтересный штрих к истории Русской Православной Церкви XX века не следует забывать. Церковь только начинала оправляться от колоссального разгрома, которому она подверглась со стороны богоборческого государства в 20–30-е годы.

Лишь с 1943 года отношение правительства к Церкви стало меняться. Было разрешено открытие некоторых монастырей, храмов и учебных заведений. Но презрительное отношение к Церкви со стороны партийных и государственных чиновников осталось, подтверждением чему служит история возвращения Свято-Троице-Сергиевой Лавры верующим.

Те небольшие средства, которые могла собрать Церковь и которые складывались из приношений миллионов простых русских верующих людей, приходилось отдавать фактически на откуп нашей святыни — Сергиевой Лавры. 25-й квартал Сергиева Посада стоит как памятник терпения Русской Церкви и в то же время является немым свидетелем ее угнетения и унижения, свидетелем лицемерия и коррупции советских чиновников. Истории свойственно повторяться.

В наше время, когда идет передача многочисленных храмов Русской Православной Церкви, прежние их хозяева говорят нам: «Хорошо, забирайте, но отдайте нам взамен равноценную площадь». Но ведь эти храмы построены нашими верующими предками для нас, их потомков. Почему Церковь должна дважды платить за то, что принадлежит Ей по праву?»

Итак, трудами архимандрита Пимена Троице-Сергиева Лавра была в значительной мере благоустроена. Ее исключительное духовное и культурное значение для всей России, о чем писал священномученик Павел Флоренский, становилось все очевиднее даже для людей, далеких от Православия. «Ведь она и в самом деле воплотила в себе священнейшие воздыхания наших собственных глубин, но с таким совершенством и полнотою, с какими мы сами никогда не сумели бы их воплотить».

В своей «Поэме о Троице-Сергиевой Лавре» (март 1960 г.) Патриарх Пимен, тогда епископ, выразил схожую мысль другими словами: