Утром я повел ее на пляж. Она долго не хотела вылезать из постели, бормоча что-то на своем тарабарском языке, пока я за ноги не стащил ее на пол. Аги визжала и брыкалась, но я все же взял ее на руки и отнес в ванную, где быстро привел в чувство, направив на нее холодную воду. Визга поначалу прибавилось, однако затем я пустил теплую воду, и скандалистка моя утихла, согласившись, правда, принимать душ только со мной в качестве моральной опоры. Держалась, однако, она за вполне материальный поручень, к которому привязалась еще во время ночных бдений…

…Когда я снял с нее халат и начал целовать белевшую в фиолетовых сумерках грудь, Агнешка снова принялась ворковать. Только в отличие от давних наших объятий, она не отстранялась от меня – напротив, прижималась, и руки ее не носились судорожно по моему телу, а почти тут же нашли, к чему приложиться, и уж более не отпускали, покуда я силой не отобрал, потому что пришло время использовать э т о по прямому назначению.

Лидия ошибалась, решив, что Агнешка будет извиваться, кричать и царапаться подо мной. Более тихого, сговорчивого и нежного создания я ранее никогда не встречал. Она лишь постанывала, глядя на меня широко раскрытыми, испуганными глазами, будто ожидала боли и страданий. Я шептал ей какие-то ласковые слова, но не был уверен, что она их слышит.

В какой-то момент, когда она поняла, что бояться уже нечего, она нашла мою руку на своей груди и попыталась передвинуть к себе на шею, жалобно глядя на меня, но я не стал перечить ей словами, а лишь энергичнее задвигался, и вскоре она забыла и о моей руке, и о своей шее, и вообще обо всем на свете…

Лежа потом на спине и слушая, как работает в груди отбойный молоток, я смотрел на Агнешку, которая все еще прерывисто дышала, издавая порой негромкие стоны, и думал, что лучшей картины, чем эта, нет и быть не может. Совсем недавно, наслаждаясь перекличкой Коулмена Хокинса и Роя Элдриджа в «Time in my hands», я мечтал о том, как было бы здорово, если бы время действительно оказалось в моих руках. Теперь мои мечтания сбылись. Я заставил время остановиться, сохранив и вернув из небытия свою юную возлюбленную, которая лежала навзничь рядом, потихоньку успокаиваясь, и которая представить не могла, о т к у д а ее вернула моя любовь, да простит меня профессор Перчатников вместе с десятком ученых мужей и одним Нобелевским лауреатом!

Поначалу Аги наотрез отказалась идти на пляж, сославшись на отсутствие купальника. Тогда я напомнил ей, что были времена, когда это обстоятельство ее совсем не смущало. В ответ она запустила в меня шкуркой от банана, и мне в свою очередь пришлось сообщить ей доверительно, что дурная привычка бросать в людей банановые очистки идет от обезьян, на одну из которых она теперь очень даже похожа. Сторговались мы на том, что я куплю ей самый лучший купальник, помогу его сначала надеть, а потом снять и в качестве дополнительной нагрузки слижу с ее пузика граммов сто мороженого. В принципе меня все здесь устраивало, кроме последнего пункта. Знаешь, радость моя, сказал я, в одной любопытной книге герой, по-видимому, алкоголик дошел до того, что пил коньяк из пупка свой любовницы. Мне бы лучше выпить, чем есть эту сладенькую гадость. Молодец, похвалила она меня за любовь к чтению. Значит, сначала выпьешь, а потом закусишь мороженым. Главное, все в одном месте, не надо никуда ходить. Я поупирался для вида, но в конце концов сдался.

На поиски купальника мы потратили не меньше часа. Аги оказалась той еще привередой, и в результате выбрала самый дурацкий из всех, к тому же самый дорогой. Я спросил, надо ли мне идти с ней в кабинку, чтобы помочь надеть его, и она вместо ответа вновь произнесла это свое неподражаемое «уф!»

Мы расположились под большим зонтом у самой воды и сразу же пошли купаться. Агнешка по старой памяти забралась мне на плечи и велела идти к буйкам, где я скинул ее и, нырнув, проплыл мимо нее под водой, ущипнув за попку. Она завопила так, что, видимо, разбудила двух спасателей, мирно дремавших в тенечке под зеленым флагом. Поплавав за буйками, мы вернулись под зонт, и тут я увидел Бригитту, которая сидела невдалеке и, вероятно, все это время следила за нами.

– Ты пока позагорай, а мне надо поздороваться с одним знакомым человеком, – сообщил я Агнешке, которая уже разлеглась на подстилке. – Это не долго.

Вместо ответа она лениво махнула рукой, находясь в полудреме, а я пошел к Бригитте.

– Привет, – сказал я. – Как приятно видеть вас снова, хотя, кажется, вы не собирались больше приходить на этот пляж.

– Да, не собиралась, но, как видите, пришла, – ответила с обиженным видом она. – А вас можно поздравить: ваша дочь очаровательна. Поздние дети часто либо талантливы, либо красивы. Ваша избранница тоже на подъезде?

– Это она и есть, – кивнул я на Аги.

– Боже! – воскликнула Бригитта, доставая сигарету, и недобро при этом глядя на меня. – Она хотя бы совершеннолетняя?

– Ей девятнадцать, – ответил я, и в это время моя талантливая красавица поднялась, чтобы передвинуть подстилку поближе к зонту, и увидев меня в обществе дамы, удивленно воззрилась на нас.

– Я бы дала ей не больше пятнадцати, – тоном прокурора сообщила мне Бригитта, забыв прикурить. – Побойтесь бога, Тим! Вокруг столько прекрасных, зрелых, состоятельных женщин, с которыми бы вам было тепло и комфортно.

– Когда-то давным-давно одна молоденькая девочка, очень похожая на эту, посоветовала мне стать альфонсом, – сказал я, наблюдая за Агнешкой, которая начала вдруг все переставлять, продолжая коситься в нашу сторону. – Надо было бы прислушаться к ее совету. А теперь, увы, поздно.

– И совсем не поздно! – с жаром возразила моя воодушевившаяся собеседница. – Если даме чуть за сорок, а вам – пятьдесят с чем-нибудь, то прекрасно. Вы все еще хороши и, полагаю, долго еще будете в форме…

– Вы меня к чему склоняете, Бриги? – перебил я ее, улыбаясь. – Чтобы я жил за счет женщин? Ладно, погоню ее в шею и приду к вам. Примите пожилого альфонса?

– Ну… – протянула довольно она, касаясь моего плеча. – Пожалуй, приму, но с испытательным сроком.

Я резво поднялся и перед тем, как ретироваться, пожелал ей более молодого спутника жизни, который вот-вот объявится. Она со вздохом покачала головой и выбросила в песок так и не зажженную сигарету…

К тому моменту, когда я подошел, Аги уже закончила перестановку и, сидя на подстилке, мечтательно смотрела на волны.

– Почему бы тебе сразу не сказать, что ты увидел знакомую старушку, с которой вы познакомились в доме престарелых, и что тебе надо узнать, наладился ли у нее стул? – поинтересовалась моя невеста, не поворачивая головы. – Вы так мило беседовали, и она так нежно гладила тебя…

– Перестань, – остановил я ее. – Это Бригитта, она из Германии. У нее год назад погиб муж. Мы с ней познакомились только вчера.

– Очень хорошо, – одобрила ревнивица. – Интересно только, за сколько часов до встречи со мной? Ты теперь будешь лучшим другом всех вдов? Там у тебя на тумбочке авторучка с портретом еще какой-то дамочки – это кто? Тоже вдова?

– Это леди Памела, – ответил я. – У нее муж-миллиардер, доктор Сингх, индус.

Объяснившись, я тут же пожалел об этом. Проще и надежней было бы наврать, что купил ручку вместе портретом в магазине.

– Ясно. А ты тут при чем? – продолжила допрос моя следовательница.

– Все, собирайся, пойдем домой, – приказал я. – На нас уже смотрят.

– Ладно, – сказала она, поднимаясь. – А дома ты мне расскажешь про леди Камилу?

– Памелу, – поправил я ее, надевая майку.

– И про леди Памелу тоже, – согласилась Аги, глядя на меня с улыбкой.

У пляжа я взял такси, и через десять минут мы были дома. Я поинтересовался, не надо ли тут кому-нибудь помочь переодеться, на что пигалица фыркнула и ушла в ванную. На тумбочке лежал «Паркер» с портретом леди Памелы. Я хотел пожаловаться ей на свою злючку-колючку, но передумал, потому что все равно любил ее сегодня даже больше, чем вчера.

Она вернулась из ванной с покрасневшим от горячей воды и первого загара лицом. Халат ее был распахнут. Я потянулся к ней, она же отстранилась от меня, села в кресло и, разглядывая свои руки, проговорила строго:

– Давай рассказывай, какое отношение имеют к тебе эти леди и их индусы?

– Да никакого, – сказал миролюбиво я, глядя исподволь на оголенные почти что до бедер ножки моей коварной соблазнительницы. – Мы случайно познакомились в ресторане в аэропорту Шереметьево…

– А у этого ее миллиардера, что – нет своего самолета? Он летает со всякими оборванцами, вроде тебя?

– Есть, – кивнул я, – но его готовили к вылету, а они решили пообедать. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец!

– Значит, ты из самой Москвы вез с собой драгоценный портрет леди… как ее там? – Она снова взяла авторучку и стала изучать лицо леди Памелы. – Но эта хотя бы не старушка. Она англичанка?

– Да, – кивнул я. – И к тому же герцогиня. Ты не находишь, что вы с ней чем-то похожи?

– Ну… – протянула неопределенно она, продолжая осмотр. – Может быть, в ее годы я и буду похожа на нее. Особенно, если тоже стану герцогиней.

– Для этого тебе придется научиться некоторым пустякам, – сказал я. – Например, не сидеть с оголенными ногами перед малознакомым мужчиной.

– Ты же не индус, – сразу нашла, чем оправдаться, Агнешка и еще сильнее оголилась. – Перед индусом я бы тоже не сидела так.

Мне нечем было ответить ей, кроме как встать перед ней на колени и с головой уйти в этот чудный соблазн, источавший запах молодого луга и парного молока…

Потом мы уснули, и я проснулся минут через двадцать с ощущением того, что куда-то опаздываю. Агнешка лежала в своей обычной позе эмбриона, с той лишь разницей, что одна щека ее покоилась на ладони. Конечно, она была намного симпатичней эмбриона, и я какое-то время неотрывно смотрел на нее, будто решил писать ее впоследствии по памяти.

На террасе я закурил и с удивлением обнаружил, что вторая сигарета вызывает у меня меньше отвращения, чем первая. От дальнейших раздумий о своем нехорошем поступке меня отвлек Антип, шагавший лениво по площади. Я окликнул негромко его и сделал знак, что сейчас спущусь к нему. Он, прищурившись от улыбки, оглядел меня и сказал:

– Никак курить снова начали, Тимофей Бенедиктович? Понимаю, понимаю! В такие волнительные моменты не то что закуришь… Как себя чувствует Агнешка?

– Прекрасно, – ответил я. – Только вот плохому учит: закурил, женщинами опять же снова увлекся…

– А то вы будто прекращали ими увлекаться! – усмехнулся Антип. – Вон леди Памела опять вас требует. Звонил доктор Сингх, умолял нашего доставить вас к ней. Ну да ладно… Вы к нам когда зайдете?

– Завтра, – ответил я. – Завтра обо всем поговорим и бумаги заодно подпишем.

Я хотел подняться снова к себе, но передумал и уселся на скамейку напротив пруда. Лихорадочное состояние, в котором я пребывал с момента появления Агнешки, потихоньку уходило, не принося, однако, облегчения. Я чувствовал себя, как с похмелья. Я что-то говорил, шутил, смеялся, любил Аги и даже иной раз пускал слезу умиления, и вместе с тем внутри меня была пугающая пустота. Снова захотелось курить, и я понял, что вернулся туда, откуда, казалось бы, убежал безвозвратно еще десять лет назад – от этой унизительной зависимости от табака. Нет, нет, пытался убедить я себя, все это кончится максимум через месяц. Я брошу сам и отучу от этого Агнешку. Мы будем ездить по белу свету, вести здоровый образ жизни, потому что нам нужны будут здоровые дети. Интересно, подумалось неожиданно, а не зародилось чего-нибудь уже в Агнешке? Мальчик и девочка – не важно, в какой последовательности… Я уносился в мечтах своих в неведомые дали, совершенно не сомневаясь в том, что Аги способна будет забеременеть и родить ребенка да еще не одного. Как там сказала Бригитта – поздние дети бывают либо красивыми, либо талантливыми? У нас это будет безо всякого «либо»!

Вскоре я вернулся в номер. Агнешка едва слышно посапывала, и я прилег прямо в одежде, не в силах оторвать от нее взгляда. Впервые за все это время мне пришла в голову мысль, что я люблю ее одновременно и как дочь, и как нестерпимо желанную женщину. Нельзя сказать, что такое открытие меня так уж сильно смутило, но задуматься заставило: хорошо ли это? Хорошо, ответил я сам себе. Наверное, так и должно быть, когда сильно любишь. Вот родится крошечная Аги, и все переменится – большая Аги останется только возлюбленной.

Я откинул простыню и поцеловал ее в бедро. Она тут же открыла глаза, потянулась сладко и сказала:

– Тим, ты какой-то ненасытный. Побереги себя. Сделай так еще раз.

– Ты не правильно поняла меня, – ответил я, целуя ее снова. – Мне хотелось разбудить тебя и предложить поехать в город.

– Да, да! – вскричала она. – Мы едем в город! Но если ты уж так сильно хочешь…

– Это может подождать, – сказал я, вставая. – Профессор предупредил, что старичкам больше двух раз в день…

– Боже, как он мне надоел, этот твой профессор! – сморщилась Агнешка. – Все он знает, всем дает дурацкие советы. Принеси-ка мне халат, старая развалина!

Через полчаса такси мчало нас по приморской набережной. Как и в прошлый раз, я попросил остановиться у дельфинариума, и мы пошли дальше парком, который очень понравился моей непредсказуемой подруге.

Пожалуй, именно там, в парке, шагая в обнимку с Аги и слушая ее восторженную болтовню, я окончательно понял, что все ужасное позади, а впереди – долгая и счастливая жизнь, наполненная любовью и воспитанием детей. Одно огорчало: завтра мне предстояло подписать завещание в пользу Фонда и тем самым лишить себя, Агнешку и будущих наших малюток восьмисот тысяч долларов, из которых сто тысяч мне еще предстоит доложить на банковский счет. Сначала заработать, а потом доложить. Развить тему помешала совесть. Она пнула меня, сопроводив этот обидный жест выдержкой из эссе о неблагодарных свиньях, которые поначалу хрюкают, преданно глядя на вас, а получив свое, отворачивают от вас сытые рыла.

Уведя Агнешку с набережной, я повел ее в храм. Она притихла, перекрестилась на входе, а в самом храме долго стояла у иконы Божьей Матери, сложив ладони у груди и что-то тихо прося у Матки Боски. Я купил много свечек, и мы расставили их в нишах. Отца Георгия в храме не было, благословлял прихожан другой батюшка. Я положил в ящик для пожертвований пятисотку, и полвечера молча ругал себя за то, что не добавил еще одну. Успокоился я лишь тогда, когда сказал себе, что мы еще придем сюда не раз.

Агнешка уже на улице спросила, а есть ли здесь католическая церковь. Я ответил утвердительно, хотя наверное этого не знал, и пообещал как-нибудь найти ее. Посерьезневшая Аги взяла меня за руку и прижалась ко мне, точно маленькая девочка, чуть было не потерявшаяся в большом городе. Такой она мне нравилась более всего. Ну, может быть, за исключением той, какой она была в постели…

В ювелирном магазине, куда она затянула меня, ей понравился агатовый браслет, и я купил его. Благодарность ее была сдержанной.

Ужинали мы в рыбном ресторане. В нашем заказе были и мидии, напомнившие мне о Пламене, после чего я их отставил незаметно, загородив бутылкой красного вина. Агнешка не обратила на это внимания, съев свою порцию почти полностью. Она была сосредоточенно молчалива, что действовало на меня угнетающе.

И дома она тоже старалась без нужды не обращаться ко мне. Долго пробыла в ванной, а когда вышла оттуда, то волосы ее были сухими, зато глаза мокрыми. Тут уж я не выдержал и спросил:

– Что с тобой, детка? Я тебя чем-то обидел?

Она мелко потрясла головой, устроилась следом на моих коленях и тихо сказала:

– Ты вспомнил там, в ресторане, про Пламена и не стал есть мидии. Я увидела это слишком поздно, когда мы уже уходили. Скажи мне, пожалуйста, Тим, г д е я была все это время? Я не могла быть тридцать лет в коме. Я не могла оставаться прежней эти годы. Г д е я была, Тим?

Чтобы хоть как-то придти в себя после услышанного, я увел разговор в сторону.

– Какое отношение имеет Пламен с мидиями к твоему основному вопросу?

– Может быть, и никакого, – ответила она, поворачивая лицо. – Этот вопрос пришел ко мне в храме. Не обманывай меня, Тим.

Я помедлил достаточно долго для того, чтобы она поверила, будто все это время ушло на раздумье, говорить ли ей правду, и лишь после этого сказал:

– Я тебя еще ни в чем не обманывал, Аги, и не собираюсь делать это впредь. Ты хочешь узнать, где была все годы? Пожалуйста. Ты была участницей сверхсекретного эксперимента, который обошелся мне почти в миллион долларов. Подробностей эксперимента я не знаю. Кроме тебя, в нем участвовала еще одна женщина. Ты видела ее фотографию. Это леди Памела.

Агнешка, не отводя взгляда, медленно сошла с моих коленей, будто я уснул, и она боялась меня разбудить, затем остановилась посередине комнаты и прикрыла рот рукой – она всегда так делала, когда была чем-то потрясена. Потом спросила:

– Тим, откуда у тебя миллион долларов? Я не верю тебе. Нас замораживали?

– Да, – с облегчением ответил я, в душе благодаря Аги за то, что она сама упростила мне дальнейшее объяснение. – В Америке есть секретная лаборатория сверхнизких температур. Никто не давал никаких гарантий. Я упомянул почти миллион, что означает на деле восемьсот тысяч. Какое-то время я был модным художником, и мои картины охотно покупали не только в России, но и в других странах. За тебя я отдал почти все, поэтому пощади меня и не задавай больше подобных вопросов.

– Ты остался без денег? – спросила она, приближаясь ко мне.

– Но зато с тобой, – сказал я. – Разве ты не стоишь каких-то восьмисот тысяч долларов?

Она села у моих ног и прислонилась к ним головой.

– Как же мне было холодно там, мой милый! – напевно произнесла она. – Уложи меня сейчас в постельку и согрей. Если тебе, конечно, не противно обнимать ледышку.

В этот раз она была особо нежна и изобретательна. Я потерял счет времени, которое измерялось теперь ее пронзительными вскриками. Едва все закончилось, и мы отлипли друг от друга, она чуть слышно заплакала, положив голову мне на грудь, чем напомнила Лидию, у которой тоже влажнели глаза, когда ей было хорошо…