ФЛОРЕНЦИЯ. 1472 ГОД

Главный нотариус Синьории сер Пьеро да Винчи, натянув поводья до упора, повернул мула с крутой каменистой тропы, петлявшей между поросших лесами холмов западного склона Монте-Альбано, на хорошо наезженную дорогу, что пролегла между Пизой и Флоренцией. По сторонам раскинулись оливковые сады, сбегающие в ущелье серебристой волной. Седые кроны коренастых деревьев в этом году сплошь усыпаны крупными чёрными ягодами. Урожай маслин обещает быть отменным, прикидывал сер Пьеро доходы от продажи масла по осени. Год назад, похоронив отца, он перебрался во Флоренцию, где по случаю совсем недорого приобрёл богатый дом на виа Делла Престанца, близ Палаццо Вьеккьо. В своём доме он вводил обычаи, принятые в знатных семействах Флоренции, а недавно, будучи в Пизе, прикупил раба-эфиопа.

От матушки, незабвенной донны Лючии, он унаследовал добродушный нрав и посему ладил со всеми, не прилагая к тому особых усилий. Врагов не имел, а благодаря милостям Всевышнего состояние его прирастало новыми виноградниками. Но, как не бывает всегда безоблачного неба, так и в жизни каждого найдётся облачко, омрачающее полноту счастья – Господь не желал продолжения его рода. Первую жену Альбиеру выбрал ему отец Антонио. Она принесла изрядное приданое, но за шестнадцать лет супружеской жизни так и не сумела родить сына или дочь. Дети появлялись на свет мёртвыми, а пять лет назад Альбиера и сама скончалась, не разродившись младенцем мужеского полу. К выбору второй жены сер Пьеро подошёл основательно, не полагаясь на везение и милость Божью. По его просьбе свахи подыскали несколько семейств, в роду коих женщины каждый год приносили по младенцу. Вот так и вошла в его дом дочь нищего чесальщика шерсти – шестнадцатилетняя Франческа Ланфредини. Сер Пьеро подписал брачный контракт, не торгуясь из-за приданого, но минуло пять лет, а Франческа ни разу не понесла, не одарила его наследником. Чем он так прогневил Бога? Будучи не скаредным, но бережливым, жизнь вёл скромную, не бражничал, денег для церквей не жалел, положил дорогую могильную плиту на семейную гробницу в Винчи, да и на милостыню нищим не скупился, о Леонардо заботился, как о законном сыне, потому как всегда помнил слова матушки: «Береги, сынок, что Господь посылает. Стань ему отцом». Иногда его посещала мысль, что мальчишка оный и есть главное испытание, ниспосланное ему Господом.

Добродетельная донна Лючия – третья жена Антонио, похоронившего до неё двух и одиннадцать детей, унесённых в разное время то моровой язвой, то потовой лихорадкой. Женщина богобоязненная, но безмерно добрая, в дела мужа не вмешивалась, в споры не вступала, ни в чём ему не перечила, но всё делала, как подсказывало сердце. Это она выходила полумёртвого мальчишку, подобранного поселянами на скалистых уступах Монте Альбано. Никто и не помышлял тогда, что он будет жить.

– Предоставь всё Богу решать. Не жилец он. Ужель не видишь? – брюзжал девяностолетний Антонио, а Лючия, забросив домашние дела, дни и ночи не отходила от постели найдёныша. Прикладывала к гноящимся ранам примочки, отпаивала травяными отварами да козьим молоком. Месяц пролежал он в беспамятстве, а когда пришёл в себя, стало ясно – память к нему не вернулась. Говорить учился заново и, как щенок, приласканный случайным прохожим, по пятам следовал за Лючией, помогая по хозяйству. Она первая стала звать его Леонардо, тоскуя по внуку. А Катерине ничего не сказали. Она так и не узнала.

По осени, когда младший брат, Франческо, объезжал пахотные участки, мальчишка оказался весьма полезен при подсчёте урожая. Узнав вес одного мешка, он живо рассчитал количество зерна, положенного им по договору. Неграмотный Франческо приобрёл незаменимого помощника, чему был несказанно рад, а Леонардо – ещё одного защитника от нападок старого Антонио. Неприязнь старика к мальчику порождалась его леворукостью, что в деревне издавна почиталось дьявольской отметиной.

– Силы Господни! Что же этот козий выкормыш, ведьмино отродье вытворяет!? – кричал на всю округу, опершись на палку, скрученный старостью Антонио, завидев, как мальчишка куском угля испоганил выбеленную стену пристройки к дому. Лючия и Франческо вступились за Леонардо, а потом удивлялись безмерно – мазня на стене при дальнем рассмотрении превращалась в каменные кручи и горные тропы, открывавшиеся взору с их подворья.

Сей случай убедил сера Пьеро отдать мальчишку в обучение художественным ремёслам. В следующий свой приезд в Винчи он привёз двадцать листов писчей бумаги и карандаши: два угольных и один сланцевый, но не развлечения ради, а дабы показать потом рисунки знакомому мастеру, понимающему в художествах. Сын башмачника Андре Вероккьо начинал ремесленником у ювелира, а теперь имел лучшую боттегу во Флоренции. Не раз оформлял сер Пьеро ему купчие на покупку и аренду помещений и отстаивал интересы оного в тяжбах с заказчиками. Посему и завязалась между ними дружба.

Брови на пухлом лице Андреа Вероккьо вскинулись кустистыми дугами, когда сер Пьеро выложил перед ним рисунки Леонардо.

– У кого он учился?

Сер Пьеро расплылся в улыбке, довольный впечатлением, кое произвели рисунки мальчишки.

– Он нарисовал перспективу. Смотри! Видишь, как ему удалось отобразить пространство? – удивлялся Андреа.

– Ну так что? Возьмёшь ли его в обучение?

– Приводи завтра.

В «перспективе» и «отображении пространства» сер Пьеро смыслил мало, можно сказать, ничего, но чутьё подсказывало: сделка обещает быть выгодной. Оплатив учёбу Леонардо в художественной мастерской, он мог рассчитывать на прибыль, когда мальчишка откроет собственную боттегу и потекут заказы, а зодчие и живописцы Флоренции без работы никогда не сидели.

– Чем бы ты хотел заниматься по жизни? – начал он разговор с Леонардо.

– Не знаю, а чем можно? Могу ли я учиться медицине?

– Это весьма долго и непомерно дорого, а тебе надобно самому зарабатывать на жизнь. Ты бы мог стать ювелиром, а я оплачу твою учёбу в боттеге.

– Хорошо, я готов.

Через год Леонардо заканчивает обучение у Вероккьо и получает квалификацию мастера в Гильдии Святого Луки. Сер Пьеро уже присмотрел для него помещение на виа Проконсоло – из трёх комнат и с просторным подвалом, где он сможет открыть собственную боттегу.

Погруженный в воспоминания главный нотариус Синьории не заметил, как добрался до своего дома на виа Делла Престанца. Зажатый другими строениями, тесно примкнувшими друг к дружке, дом казался узким и высоким – в два этажа, но с уютным патио и большой террасой, выходящей на Палаццо Векккьо. Сер Пьеро, выросший меж горных холмов, где воздух напоен ароматом трав, а не гниющими нечистотами с улиц, давно мечтал о вилле в долине Арно.

«Коли дело с чертежами Леонардо выгорит, не на одну виллу хватит», – думал он, передавая вышедшему навстречу слуге восемь молодых каплунов, связанных попарно за лапки, бочонок с кьянти1 и корзину с речной форелью, укрытую для свежести листьями болотной травы. Велел приготовить к ужину, к коему пригласил задолго уважаемых горожан: канцлера республики Бартоломео Скала2, купца Бонвизи, профессора Бартолини из Пизанского университета и Бенедетто дель Абако3 – математика и инженера. Слава последнего разошлась за пределами Флоренции, а посему сер Абако – сегодня главный гость в его доме.

Леонардо не переставал удивлять сера Пьеро – кроме таланта к рисованию отрок обнаружил ещё и умение к изобретательству. Не будучи сведущим в математических науках и инженерном деле, нотариус нутром чуял: мальчишка может прославить себя и обогатить его. Коли рисунки с механизмами заинтересуют людей, разумеющих в данном деле, то и польза будет обоим, рассуждал сер Пьеро. Купцы и влиятельные люди вложатся в производство оных, а он всегда сможет оформить свои доходы законным путём.

Меню званого ужина главный нотариус Синьории составлял сам, не полагаясь на жену Франческу, тенью скользившую по дому с виноватым лицом.

Чернокожий слуга подал пинцимонио4 и капонатту5 из баклажанов, каччуко6 с креветками, гребешками и тунцом, домашние сыры, паштет из гусиной печёнки с кростини7 и кувшины с вином. Гости уже отведали молодого кьянти, а Леонардо запаздывал. Вкушали в молчании, пока канцлер Скала не прервал его вопросом к профессору Бартолини:

– А какие новости в Пизе? По Флоренции прошёл слух, что студенты шалят?

На заседаниях Синьории он выступал против открытия университета в Пизе, но событие сие всё же свершилось недавно по воле Лоренцо Медичи.

– Шалят?! Да это же шайка разбойников! – вскинулся профессор. – Дерутся, что петухи в курятнике. Пьют вино, кур крадут, дома грабят. У профессоров книги выносят!

– Слышал я, что на жалованье профессорам и содержание студентов Лоренцо взял с духовенства чрезвычайный налог в пять тысяч флоринов? – вступил в разговор купец Бонвизи.

– Монахи не обеднеют, а Тоскане уже сейчас нужны образованные молодые люди, – нелюбезно обронил инженер Абако.

Сер Пьеро, обеспокоенный назревающей размолвкой, облегчённо вздохнул, когда распахнулась дверь, ведущая из галереи в приёмную залу. Взоры гостей обратились к вошедшему: высокий, но при этом широк в плечах; золотистые волосы кольцами вьются вокруг лица благородной лепки, короткий плащ открывает мускулистые ноги. Сер Пьеро остался доволен впечатлением, кое произвёл Леонардо. Не зря же Вероккьо лепил «Давида» с него.

– Синьоры, позвольте представить вам, – он хотел сказать «сына», но передумал и произнёс лишь имя оного.

– Сожалею, что опоздал. Прошу меня простить, синьоры, – Леонардо улыбался непринуждённо, без малейшей тени смущения.

Он занял свободное место рядом с Бенедетто Абако. Слуга выставил ещё один прибор и подал запечённую на открытом огне форель с ароматными травами да каплунов, фаршированных грибами и телячьей печёнкой, приправленных можжевеловыми ягодами, розмарином и шалфеем. Гости продолжили неспешную беседу, а сер Пьеро, ни на минуту не отпуская нить разговора, выжидал удобный момент.

Флорентийский купец Томазо Бонвизи торговал тонким английским сукном и шерстью, имел богатый дом в Лондоне, где проживал большую часть года. Во Флоренцию он возвратился недавно и спешил поделиться новостями:

– А слышали ли вы, синьоры, что данцигские пираты захватили галеры Медичи с шёлком и квасцами на пути в Саутгимптон? Говорят, Лоренцо понёс колоссальные убытки.

– Неужто Медичи закрыли лондонский филиал банка? – уточнил канцлер республики.

Будучи сторонником семьи Пацци, он сохранил своё место в Синьории, но с превеликим трудом.

– А что им остаётся? Банк Медичи скоро и вовсе рухнет, – ответил Бонвизи, неторопливо обгладывая ножку каплуна, и продолжил: – Пассивы растут, а должники – всё государи европейские – неплатёжеспособны. Король Эдуард недавно признал свой долг перед Медичи – сто двадцать три тысячи флоринов.

– А как же контракт Медичи на добычу квасцов?

– Коли папа отзовёт их монополию на продажи и разрешит ввоз туркам… – вступил в разговор Бартолини.

– Да в Бургундии давно уже торгуют турецкими квасцами с позволения Карла Бургундского, не дожидаясь решения его Святейшества, – рассыпался мелким, как сухой горох, смехом купец Бонвизи.

Сер Пьеро чутко следил за беседой, дабы приступить к разговору, ради коего он их здесь и собрал, но за столом вспомнили о Вольтерре – мятежном городке, отданном Лоренцо Медичи на разграбление кондотьеру8 Федерико Монтефельтро.

– Вольтерра вместе со своими землями вошла теперь во владения Флоренции, а квасцовый карьер перешёл в собственность республики, разве не так? – уточнил Бонвизи.

Канцлер Скала хмыкнул:

– Не более, чем на полгода. Лоренцо добился в Синьории передачи прав на добычу квасцов своим друзьям. Так что доходы потекут не в казну, а в мошну Медичи.

– Синьоры, – поспешно вмешался хозяин дома, опасаясь последствий разговора, принимавшего опасный оборот, – я хочу предложить вам нечто интересное. Не желаете ли взглянуть на сии чертежи?

Он передал гостям кипу листов бумаги, рыхлой и неровной, на коей Леонардо зарисовывал механизмы, бесконечно рождавшиеся в его голове. Сер Пьеро льстил себе надеждой, что прославленный инженер Бендетто Абако по достоинству оценит выдумки Леонардо в присутствии особ, заинтересованных в изготовлении сих приспособлений.

Слуга с длинным льняным полотенцем на плече обошёл всех, предлагая чашу для омовения пальцев. К десерту подали засахаренные фрукты и выдержанное трёхлетнее кьянти, разогретое с пряностями.

От обилия вкусной еды и терпкого вина кровь отливает от мозга, и гостей разморило. Они вяло перебирали эскизы станков для шлифования круглых поверхностей, а также стекла и мрамора, зарисовок механизмов для подъёма грузов на высоту и воды на поверхность.

– Неплохо бы иметь машину для стрижки овец и не токмо, но и для прядения или скрутки шёлка и шерсти, – проронил Бонвизи, потягивая вино из серебряного кубка, он небрежно отбросил рисунки в сторону Бендетто Абако, единственного, кто заинтересовался всерьёз, отметил про себя сер Пьеро.

Леонардо, излишне волнуясь, пояснял инженеру, как работает машина, похожая на журавля, и здесь же на чертеже дорисовывал что-то, называя это «передаточным механизмом и системой блоков». Абако попросил математические расчёты и вместе с Леонардо погрузился в них. Они перебрасывались меж собой лишь короткими репликами, склоняясь над эскизами, а гости за столом вернулись к обсуждению проблем, волновавших их более, нежели мудрёные рисунки сына нотариуса.

– Одними стихами да рассуждениями о добродетели сыт не будешь, – изрёк канцлер Скала, намекая на чрезмерное увлечение Лоренцо Медичи философией и поэтическими опусами, – карнавалы и турниры давно истощили казну, а растущие пошлины на экспорт разоряют мелких ремесленников.

– Да, синьоры, – встрепенулся купец Бонвизи, – в лавках я не увидел дешёвых тканей, коли и дальше так пойдёт, то скоро нечем будет торговать. Генуэзские ткани почти вытеснили флорентийские.

– А всему виной законы, кои проталкивают в Синьории люди Медичи. Ни один подмастерье-суконщик не может открыть свою мастерскую ни рядом с лавкой хозяина, ни за городом. Дабы торговать разными товарами, надобно открыть сразу несколько лавок, а сие не каждый осилит.

– Говорят, ремесленникам запретили самостоятельно закупать чёсаную и крашеную шерсть?

– Не только, но и продавать сырьё, не ими произведённое!

– Синьоры! – прервал разговор Бендетто дель Абако. – У молодого человека отличная идея, как превратить Флоренцию в морской порт. – Прошу, Леонардо!

Сер Пьеро воспрял духом (не зря же он затеял этот ужин) и подал слуге знак принести ещё вина. Леонардо рассказывал про давно просчитанный им проект отведения вод реки Арно по каналу, каковой следует проложить между Флоренцией и Пизой, стоящей на море. Пылкое обсуждение проекта гостями, разгорячёнными вином, продолжалось до полуночи – выгоду сего предприятия понимал каждый. Канцлер пообещал вынести проект на заседание Совета Ста, а инженер Бендетто дель Абако даже прихватил несколько чертежей с собой. Они с Леонардо расстались друзьями.