Смерть Абрахамсона резко ухудшила психическое состояние Герберта Уингли. Проблемы у него начались еще с похорон Джексона. Ему стало казаться, что за ним кто-то следит. Следит неустанно и со злым умыслом. И с этой поры он стал постоянно оглядываться. Уингли старался сам себя убедить, что все в порядке, что за ним никто не следит. Более того, он пытался себя убеждать, что вообще никому не нужен, но справиться с собой уже никак не мог. Несколько раз Уингли пытался обратиться к врачам, но каждый раз откладывал посещение клиники, так как просто не представлял, что он будет объяснять врачам.

Сложнее всего Герберту было в те моменты, когда он был вместе с Эвелин. Он никак не мог справиться с собой и продолжал оглядываться. Она же считала, что Герберт оглядывается на красивых женщин, и начинала ревновать. Ее это просто возмущало — как можно оглядываться на других женщин, когда она рядом?! Неужели она хуже их? У нее, что ноги не такие, или еще что-нибудь не так? Иного женский ум не мог предположить. А Уингли не сознавался в своих страхах, он очень боялся выглядеть трусом в глазах Эвелин и пытался что-нибудь по ходу придумать по ходу. Обычно он говорил: «Мне показалось, что со мной кто-то поздоровался, а я не заметил. Поэтому я обернулся, чтобы выяснить, кто это был». Эвелин не верила ему и сердилась. Герберту было ужасно стыдно, но справиться с непреодолимым желанием оглянуться и убедиться, что его никто не преследует, он уже не мог.

Если днем бедный Уингли мог хоть каким-то образом отвлечься от ощущения постоянного преследования, то ночью наступал настоящий кошмар. Он долго не мог заснуть, прислушивался к каждому шороху. Затем, стремясь оградить себя от лишних звуков, накрывал голову одеялом, оставляя только маленькое отверстие для дыхания. Так было нестерпимо жарко, но все же не так страшно. Иногда он не выдерживал и вставал с постели и, крадучись, на цыпочках, подходил к окну. Легким движением, чтобы невозможно было заметить движение штор с улицы, отодвигал край штор и тревожно вглядывался в темноту.

Ближе к утру, не выдержав тревожного напряжения, Уингли засыпал. Тяжелый сон обволакивал свинцовой тяжестью все его тело и придавливал к постели. Сон был недолгим и очень крепким, без сновидений. Когда утром раздавался звук будильника, Уингли буквально подпрыгивал на постели и озирался вокруг, не понимая, где находится.

На работу все эти дни Герберт приходил с тяжелой головой. Здесь было спокойнее, и страхи отступали. Однако стоило ему хотя бы немного успокоиться и отвлечься, как его начинал одолевать сон. Он вставал, ходил по отделу, иногда, сделав вид, что направляется по важным делам, выходил в холл. Походив некоторое время по административному корпусу, возвращался в отдел и снова начинал бороться со сном. Иногда засыпал, сидя за своим столом. Проспав в таком положении какое-то время, просыпался и старался сделать вид, что вовсе не спал, а только глубоко задумался. Подобным образом он маялся весь день, а к ночи страх вновь охватывал все его существо.

Сразу после похорон Джексона с ним стали случаться нервные припадки. Начинались они с внезапных вздрагиваний, настолько сильных, что были заметны всем окружающим. Затем все его тело сковывали судороги, причем, наиболее сильно ощущаемые в кистях и пальцах рук. Пальцы рук плохо слушались, особенно трудно было их сжимать в кулак. Правда, судороги эти продолжались недолго, однако сопровождались сильным ознобом, в независимости от окружающей температуры, и ощущением нехватки воздуха. Во время подобных приступов Уингли всегда вспоминал о врачах, и давал себе обещание, что обязательно обратится к ним после наступления облегчения его мучений. Но, как только подобные приступы прекращались, так он забывал о, данных самому себе обещаниях, и старался любым образом изгнать все воспоминания о покойниках из своей памяти.

Если до смерти Абрахамсона, Уингли постоянно оглядывался, то после его похорон он начал вздрагивать при каждом резком звуке, при внезапном появлении людей, машин. Он постоянно стал ожидать нападения…

Ночи превратились для Уингли в настоящую пытку. Он с тревогой всматривался в темноту, боясь подниматься из постели. Сердце в такие моменты совсем замирало, а потом начинало так сильно колотиться, словно стремилось выпрыгнуть через горло в рот.

Утром Герберт боялся выходить на улицу. Он долго прислушивался, приложив ухо к двери, чутко улавливая каждый звук. Затем немножко приоткрывал дверь, и придирчиво рассматривал каждое окружающее деревце, каждый кустик. Открывал дверь еще больше, и напряженно всматривался в автомобили, расположенные около его дома. Больше все он боялся больших внедорожников: в силу необъяснимых причин, Уингли уверовал, что все водители таких автомобилей непременно злодеи. Убедившись, что ему ничего не угрожает, Герберт выходил и, постоянно оглядываясь (как бы не нанесли удар сзади), закрывал дверь, а затем быстрым шагом направлялся к своему автомобилю. На большом расстоянии от него Уингли нажимал на кнопки пульта дистанционного управления и отключал охранную систему автомобиля. Он делал это специально, так как опасался, что автомобиль заминирован и взорвется по сигналу при отключении охранной системы. Однако взрыва не происходило, и он быстро забирался в машину, захлопывал дверцу и долго сидел оглядываясь. Теперь ему предстояло самое страшное — заводить мотор. Герберт вставлял ключ в замок зажигания, закрывал глаза и, простившись с жизнью, запускал мотор. Но автомобиль послушно заводился, и ничего ужасного не происходило. Уингли долго приходил в себя и затем осторожно трогался в путь.

На работе было немного легче, приходилось решать кое-какие производственные вопросы. Однако постоянное недосыпание настолько измучило его, что он мог провалиться в кратковременный сон даже стоя. Его измученному мозгу требовался хотя бы кратковременный отдых, которого все не было, и не было.

Однажды Уингли вышел из своего отдела в холл, чтобы попытаться справиться с внезапно охватившими его судорогами. Все его тело периодически охватывал сильный озноб, мышцы сковывало внезапными сокращениями, зубы начинали стучать с неистовой силой. В такие моменты он бессознательно встряхивал головой, будто старался стряхнуть, охватившую его, лихорадку. Неожиданно сзади раздался голос Джейка Макгрегори:

— Как дела, Уингли? Выглядишь, ты, неважно… Может быть, заболел?

Как раз за мгновение до его появления Герберта снова начали охватывать судороги. Услышав голос Джейка, Уингли обернулся, и обомлел: перед ним стояли два абсолютно одинаковых человека. Потребовалось какое-то время, чтобы два человека слились в одного. Уингли осознал, что перед ним Макгрегори, а оптический обман был связан с раздвоением зрения.

— Да что с тобой?

— Не знаю, может быть, действительно заболел, — неуверенно ответил Герберт.

— Послушай, что у тебя с глазами? Они словно провалились и стали какими-то бесцветными.

— Просто не выспался.

— Так выспись, наконец. Что тебе мешает?

— Не знаю, Джейк, как тебе объяснить? Понимаешь… Я постоянно испытываю страх. Не могу сказать, почему, но мне все время кажется, что за мной кто-то наблюдает, хочет подстеречь в укромном месте и убить.

— Что ты выдумываешь? — удивился Джейк. — Тебе просто надо выспаться. Не спится, так выпей снотворного… А, еще лучше, заведи себе смачную бабенку, и все проблемы снимет как рукой. Если хочешь, помогу найти.

Джейк произнес последнюю фразу настолько развязано, что и сам испугался. Правда, испугался не манеры своей, а сути своего предложения: а что если Уингли действительно попросит найти ему женщину? Что он тогда будет делать, где и кого искать? Дорого обошлась бы тогда ему обычная мужская бравада.

Однако Уингли, услышав о женщинах, еще больше сник, что-то невнятное забормотал себе под нос, повернулся и пошел в свой отдел. Джейк с облегчением вздохнул, но неприятный осадок от разговора у него на душе все же остался.

Уингли после разговора вспомнил об Эвелин. С ней ему было хорошо. Но теперь, когда ему казалось, что кто-то покушается на его жизнь, Герберт считал невозможным продолжение встреч с ней. А вдруг, и ее жизнь окажется в опасности, из-за него. Таким образом, он хотел уберечь любимую женщину от опасности. Хотя любил ли он Эвелин? Скорее всего, да, любил. А если не ее, то кого тогда? А бедная женщина недоумевала: что с ним происходит? Она и сердилась, и ревновала, и тревожилась одновременно.

Герберт вернулся в свой отдел, сел за стол и, не выдержав своих мучений, заснул. Голова его склонилась на стол, и он мгновенно провалился в глубокий сон. Так он проспал до конца рабочего дня. Сотрудники отдела все видели и посмеивались над ним: предположения были самыми различными, от бурных ночных похождений, до серьезного заболевания. Однако будить его никто не осмелился.

Очнулся Уингли лишь в тот момент, когда в отдел пришли уборщицы. Он спохватился и стал срочно собирать бумаги на столе, делая вид, что все это время напряженно работал. Собрал бумаги и поспешно удалился. И лишь выйдя на улицу, он осознал, что уже очень поздно и стало темно. Темнота, длинные тени от уличных фонарей вызвали у него настоящий трепет. Он вел машину, не отрывая взгляда от зеркальца заднего обзора. Он опасался преследования, и все время ругал себя за сон на рабочем месте, из-за которого он вынужден теперь возвращаться домой так поздно.

Внимание Герберта привлек большой джип темного цвета. Он уже давно следовал за его машиной. — «Не иначе, как за мной следят. Зачем, и кто их послал?» — думал он, лихорадочно перебирая возможные варианты бегства от преследователей. — «Нет, домой нельзя. Там меня уже наверняка ждут, надо оторваться».

Он прибавил скорость, джип не отставал. Неожиданно даже для себя самого Уингли свернул вправо, на небольшую улочку. Машина преследователей за ним, более того, она приближалась. Герберт резко остановился и, не выключая двигатель, выскочил из машины и бросился бежать. Он перебежал тротуар и прыгнул через аккуратно постриженный кустарник. То ли кустарник оказался слишком высоким, то ли страх окончательно сковал его мышцы, но Уингли не смог его перепрыгнуть и, зацепившись за куст правой ногой, грохнулся на постриженный травяной газон. Опомнившись, Герберт пополз вдоль кустарника в сторону от дороги. Ползти он пытался по-пластунски, но навык ползания у него не был отработан в достаточной мере. Поэтому непосредственно около земли было только его лицо.

Вдруг Уингли почувствовал запах воды, а под своими ладонями и коленями влагу: он оказался в луже. Лужа образовалась в результате неравномерной работы системы полива, которую хозяева включили еще днем. В этот момент джип преследователей, скрипнув тормозами, остановился рядом с его машиной. Герберт замер и от страха перестал дышать. Только сердце колотилось в бешеном темпе и, как ему показалось, очень громко. Настолько громко, что его удары могли услышать другие люди. Последние силы покинули Уингли, он рухнул на траву и стал покорно ожидать своей участи.

Из остановившегося джипа вышли трое подвыпивших молодых людей. Они, громко смеясь и перекрикивая друг друга, прошли рядом с лежащим за кустарником Уингли. От испуга он не смог разобрать ни одного слова. Один из мужчин бросил через кусты пустую банку из-под пива. Она упала совсем недалеко от Герберта. Он, решив, что это бомба, уткнулся носом в землю и накрыл голову руками. Время шло, а взрыва все не было! Голоса мужчин уже стихли: они зашли в соседний бар за очередной порцией пива. Наступила тишина, а бедный Уингли лежал, боясь пошевелиться. Наконец, он нашел в себе силы и поднял голову. Банка лежала рядом. Герберт, собрав последние силы, подполз к ней. Дрожащими руками взял банку. Она оказалась очень легкой: значит, пустая! Это открытие потрясло его. Неужели, все его опасения беспочвенны?

Уингли поднес банку к носу. От нее исходил запах крепкого пива. Запах показался Герберту настолько омерзительным, что он брезгливо швырнул банку в сторону. Потом полежал немного, собираясь с силами, и, осмелев, поднялся, чтобы посмотреть по сторонам над кустарником. Вокруг никого не было! Невдалеке стояла его машина, с открытой дверцей и работающим двигателем. Герберту стало ужасно стыдно за унижение, которому он сам себя подверг.

Нужно было срочно уезжать отсюда. Уингли стал перелезать через высокую и широкую изгородь из подстриженного кустарника. Поранив руки о колючки кустарника, и разорвав брюки в двух местах, он перебрался через изгородь и бросился бегом к машине. — «Быстрее домой, быстрее домой» — беспрестанно крутилось в его голове. — «Только бы никто не увидел».

Когда Герберт вернулся, домработницы, следившей за его домом, уже не было. В доме было темно, но эта темнота его не так пугала. Страх, который он испытал на газоне возле пивного бара, полностью лишил его последних сил. Уингли нащупал выключатель, зажегся свет. Он подошел к зеркалу и осмотрел себя. Весь костюм был в грязи, руки и лицо перепачканы в земле.

— Боже мой, что со мной случилось? — прошептал он, и слезы потекли из его глаз.