Сквозь стекло двери, армированное стальной проволокой, разглядеть ничего не удалось. Корсаков нажал витую ручку, медленно приоткрыл дверь. В холле никого не было. На полу ковер, возле камина, облицованного серым камнем, кресло-качалка с брошенным на спинку пледом. Еще два мягких кресла стояли возле небольшого столика с толстым стеклом вместо столешницы. Корсаков вошел, прислушался. В доме царила тишина, только едва слышно тикали огромные напольные часы в углу. Из холла выходили две двери, деревянная лестница вела наверх, на второй и третий этаж. За одной дверью оказался предбанник с маленьким бассейном, заполненным голубоватой водой, за другой — большая кухня с обеденным столом посередине.

Игорь поставил ногу на ступеньку лестницы. Светлое дерево чуть слышно скрипнуло. Корсаков начал подниматься, стараясь ставить ступни как можно ближе к перилам. Преодолев один пролет, он снова прислушался и уловил едва слышные голоса. О чем говорили, разобрать не удалось, и он стал подниматься дальше.

С площадки второго этажа можно было попасть в кабинет, уставленный полками с книгами, или в спальню. Корсаков быстро осмотрел пустые комнаты. В обеих царил полумрак: тонированные стекла на окнах пропускали минимум света, отчего помещения казались неприветливыми и запустелыми.

Постояв на площадке, Корсаков направился наверх. С каждым шагом голоса слышались все отчетливее. Оказавшись на площадке третьего этажа, где была всего одна дверь, Игорь замер. В бормотание мужских голосов иногда вплетался женский. Он просил о чем-то, почти умолял, то и дело срываясь на истерические нотки. Послышался звон разбитого стекла, потом грохот — что-то упало в комнате. Женщина пронзительно вскрикнула, и Корсаков, распахнув дверь, ворвался в комнату.

На двух металлических стульях напротив друг друга сидели Венька и Инга, ноги примотаны к ножкам, руки притянуты к спинкам. У Гладышева правый глаз почти заплыл от удара, губы — лепешки, в бороде запеклась кровь. Платье на Инге было разорвано и спущено до пояса, на плечах багровые полосы. В комнате две черные куртки и длинный плащ возле окна. Он пока не в счет — отгорожен столом и не успеет вмешаться. Разгромленный шкаф с лабораторной посудой, осколки монитора на полу. Все это Корсаков увидел за доли секунды, пока находящиеся в комнате вяло, с каким-то запозданием, реагировали на его вторжение. Мужчина в куртке, который стоял возле Инги со стеком в руке, наотмашь хлестнул Игоря по лицу. Движение было медленное, плавное. Корсаков перехватил стек, резко дернул на себя. Мужчина подался вперед, и Корсаков вложил в удар всю злость. Кулак смял чужое лицо, хрустнули зубы. Не ожидая, пока противник упадет, Игорь обернулся к другому. Высоко подняв над головой бейсбольную биту, тот сделал шаг вперед, чтобы удар пришелся точно в голову Корсакова. И снова Игорю показалось, что лишь он один двигается в комнате — настолько неторопливо опускалась вниз бита. Впрочем, насчет того, что двигается он один, это Корсаков погорячился. Тот, в плаще, чье лицо он знал до мельчайших подробностей, уже летел в прыжке через стол. Игорь успел перехватить опускающиеся руки с битой и коленом врезать нападавшему в пах. Тут же удар носком ботинка в висок выбил пол у него из-под ног. Корсаков успел среагировать лишь частично — отклонил голову, благодаря чему удар пришелся по касательной.

Он покатился по полу, давя битые стекла. Завизжала Инга, Гладышев запустил такого трехэтажного матюга, что Корсаков, несмотря на серьезность ситуации, подумал, что хорошо бы запомнить.

Сгруппировавшись, он кувыркнулся через голову, рывком вскочил на ноги, блокируя возможный удар, ушел в сторону.

Магистр и не думал преследовать его. Он стоял, опустив руки и, чуть склонив голову к плечу, по своей всегдашней привычке, рассматривал Корсакова, словно видел его впервые. Усмешка кривила его губы.

«Это хорошо, что он в плаще, — подумал Игорь, — это здорово ему будет мешать».

— Это не будет мне мешать совершенно, — сказал магистр. — Вы пока не в силах победить меня, Игорь Алексеевич.

— Ничто не мешает мне попробовать, — попытавшись скрыть оторопь, ответил Корсаков.

— Ваше право. Только имейте в виду, что если вы проиграете, а проиграете вы несомненно, ваши друзья вновь окажутся в моей власти. Люди мои скоро очнутся, и тогда все будет на моей стороне. Вас же просто доставят домой, напоив до безобразия. Проспитесь вы к завтрашнему утру и…

— Что-то вы уж очень разговорчивы для уверенного в своих силах человека.

— Хорошо, говорите вы. Чего вы хотите?

— Я не уйду отсюда, пока вы находитесь здесь, и приложу все силы, чтобы…

— Я понял, — в свою очередь перебил Корсакова магистр. Он сделал мягкий жест, и Вениамин и Инга обмякли в креслах. — Вот теперь можем продолжить без свидетелей. Итак, я позволю себе обобщить то, что вы желаете сказать. Мы уходим и оставляем в покое семью вашего друга. Так?

— Так, — кивнул Корсаков, прикидывая, успеет ли он подхватить торшер и огреть магистра по голове.

— Тогда нет проблем. Осторожнее с осветительными приборами, прошу вас. Я, в принципе, узнал то, что мне нужно, но у меня есть предложение и вам, и господину Гладышеву. Тот кусочек металла, который вы так неосмотрительно ему подарили…

— Так это из-за него? Из-за крошечной пылинки, сколотой с меча, вы чуть не отправили на тот свет Веньку и его жену? Избили пацанов в кузнице?

— Просто обездвижили, — усмехнулся магистр, — не надо делать из меня чудовище. Хотя в одном вы правы. Вы, видимо, не знаете, что Гладышев уже проделал первичный анализ металла, который настолько его поразил, что он захотел проконсультироваться со специалистом. По Интернету это не займет много времени. Этого я допустить не мог и впредь допускать не собираюсь. Предложение у меня такое: раз уж вы вмешались и отступать не намерены, пусть Вениамин Владимирович потешится. Пусть проведет анализ попавшего к нему материала, пусть попробует воспроизвести его. У него ничего не получится, можете так ему и передать. Мое условие: все его исследования должны проходить в этом доме, и результаты их не выйдут наружу ни при каких обстоятельствах. Иначе мы закончим то, что начали и не доделали ввиду вашего эффектного появления. Ну как, подходит вам такое предложение?

Корсаков взглянул на постепенно приходящих в себя подручных магистра.

— Мне предложение подходит, но вот ему, — он кивнул на бесчувственного Вениамина, — не уверен.

— А это уже ваши проблемы — так донести до него мои слова, чтобы он проникся серьезностью положения.

— Я постараюсь.

— Постарайтесь, прошу вас, Игорь Алексеевич. Мне тоже не по нраву, когда приходится идти на крайние меры.

— Угу, — криво усмехнулся Корсаков, — это заметно. А причем здесь Инга? Ее за что?

— Нам необходимо было узнать, успел ли Гладышев послать свой запрос по поводу металла. Согласитесь, когда говорит один, это хорошо, но когда его слова подтверждаются, это намного лучше. Если вы узнали все, что хотели, то я позволю себе откланяться.

— Не смею задерживать! — Корсаков издевательски поклонился. — Кстати, принесите мои извинения тому человеку в кузнице, которого мне пришлось обездвижить, как вы выражаетесь. Я ему обязан, и мне не хотелось бы, чтобы он думал обо мне как о неблагодарном ублюдке.

— Непременно передам, — кивнул магистр.

Приходя в себя, парни в куртках поднимались на ноги, искоса поглядывая на Корсакова. Магистр коротко отдал приказ на незнакомом языке, и они, один за другим, исчезли на лестнице. Магистр обвел взглядом разгромленную лабораторию, пожал плечами и направился к выходу.

— Вы кое о чем забыли, милейший, — негромко сказал ему в спину Корсаков.

— О чем же? — магистр приостановился, посмотрел на него через плечо.

— Вы сказали, что я пока, — Корсаков выделил слово «пока», — не в силах победить вас. Пока не в силах, но я не прощаю обид, нанесенных мне или моим друзьям, и счет к вам растет.

Магистр долго смотрел на него, не мигая. «Точь-в-точь змея перед броском», — подумал Корсаков, ощущая, как по спине побежали мурашки от этого мертвенного взгляда.

— Благодарю за предупреждение, Игорь Алексеевич, — серьезно сказал магистр. — Я запомню ваши слова.

Он исчез внизу, а Корсаков, подойдя к окну, дождался, пока магистр и его люди выйдут за ворота. Джипы развернулись и, пропылив по грунтовке, исчезли за коттеджами.

Игорь сбегал вниз, принес в чайнике воды и вылил на голову Вениамину. Тот вздохнул, зафыркал, повел головой, как лошадь, которой докучают оводы. Взгляд его приобрел осмысленность.

— Развяжи, — прохрипел он.

Корсаков размотал скотч на руках Гладышева. Тот помассировал кисти и нагнулся, распутывая ноги. Игорь поправил порванное платье Инги, насколько это возможно, и, набрав в ладонь воды, плеснул ей в лицо. Она слабо застонала, приподняла голову и со страхом огляделась. Постепенно испуг на ее лице уступил место досаде.

— Боже, мое платье! — пролепетала она.

Корсаков даже рот раскрыл от изумления при виде такой реакции.

— Новое купим, — пробурчал Вениамин.

— О боже мой! — вздохнула Инга.

— Платье — дело наживное, — попытался успокоить ее Корсаков, развязывая Инге руки.

— Игорь, ты не хочешь ничего объяснить? — спросил Гладышев, помогая супруге освободиться.

— Кое-что объяснить придется, — согласился Игорь. — Вы приводите себя в порядок, а я пойду, позову твоих пацанов. Я им велел бежать к пруду. Если сейчас не выйду, они бросятся в милицию.

— А что, не надо? — в один голос спросили Инга и Вениамин.

— Только себе мороки добавите.

Выйдя за ворота, Корсаков посмотрел вниз, под горку, где велел оставаться подручным Гладышева. Три фигурки выступили из-за деревьев. Он помахал им рукой и, убедившись, что они возвращаются к дому, прошел в беседку.

Самовар потух и остыл. Корсаков нашел под скамейкой мешок с шишками и несколько лучин — видимо, чай из самовара тут был в чести. Он не торопясь распалил лучины, дождался, пока займутся шишки, и раздул пламя старым сапогом. Как раз, когда самовар забулькал, из дома показались Вениамин с Ингой. Гладышев смыл кровь, а Инга переоделась в другое платье, по мнению Корсакова, ничем не отличающееся от испорченного. К подбитому глазу Вениамин прижимал пакет со льдом, Инга шла осторожно, при каждом неловком движении поводя плечами.

— Оденьте что-нибудь свободного покроя, а плечи смажьте хотя бы вазелином.

— Найду, чем смазать, — с досадой сказала Инга. — Так что вы хотели нам рассказать?

Корсаков налил чаю себе и Вениамину, Инга предпочла кофе. Игорь опуская подробности, поведал о своем разговоре с магистром.

Венька хмурился, прихлебывая чай, забыв про сахар и баранки.

— Так что вот, господа, — подытожил Корсаков, — могу обещать вам неприкосновенность только при соблюдении этих условий.

— Мы не будем вообще в этом участвовать, — заявила Инга. — Вениамин, скажи ему…

— Значит так, — Гладышев поставил чашку на стол и тяжело посмотрел на супругу. — Мы будем участвовать в том, в чем я сочту нужным. Кажется, мы уже обсуждали приоритеты нашей совместной жизни. Возвращаться к этой теме я не намерен. Что касается условия, я согласен. Те результаты, которые я успел получить, выходят за всякие рамки современных понятий о металлургии, и я намерен продолжить исследования.

— Тебе просили передать, что воссоздать металл ты не сможешь, — заметил Корсаков.

— Я попытаюсь. Даже если полностью идентичный металл воссоздать не получится, я не останусь в накладе. — Венька помолчал, хлебая чай, обнаружил, что он несладкий, и сунул в рот кусок сахара. — Однако, должен заметить: ну и знакомые у тебя, Игорь.

— Знакомых не выбирают, так же, как и родителей, — вздохнул Корсаков. — Ладно, поеду я. Позвоню завтра, скажу, что решил владелец сабли. Ведь наше соглашение остается в силе?

— Конечно, — Гладышев поднялся. — Пойдем, я тебя провожу.

— Всего доброго, Инга Юрьевна, — Корсаков слегка поклонился.

Инга, глядя в сторону, кивнула головой.

Вениамин провел Игоря через кузницу. Возле ворот стояли подмастерья, что-то горячо обсуждая. Гладышев направился к ним.

— Вот что, парни, — сказал он, — если хотите у меня учиться, о сегодняшнем происшествии никому ни слова. — Вениамин посмотрел на Корсакова.

Тот одобрительно кивнул.

— До завтра свободны. С утра, как обычно, жду вас.

Ребята, с уважением глядя на Корсакова, попрощались.

Гладышев проводил Игоря до машины, хлопнул по плечу.

— Слушай, ты суперменом стал. Как ты этих мужиков вырубил! Любо-дорого посмотреть.

Корсаков, усмехнувшись, пожал плечами:

— Я и сам не ожидал.

Он не бравировал и не скромничал. Действительно, приняв решение напасть на людей магистра, он не знал, чем все кончится. Была подсознательная уверенность в своих силах, которая впервые пришла к нему на Ходынском поле. Он доверился ей и не проиграл. А что до магистра, тот воспринял предупреждение Корсакова настолько серьезно, что Игорь теперь не сомневался — недалек час, когда он сможет диктовать свои условия и магистру.

— Жена тебе сцену не устроит?

— Вряд ли, — Вениамин самодовольно погладил бороду. — Она, вообще-то, баба нормальная. Только скучно ей здесь. Отвечает на звонки клиентов, а их у меня немного: работаю я медленно, зато качественно. Конечно, что-нибудь по поводу «сомнительных друзей, которые наводят бандитов» она скажет, но предлог есть, согласись.

Корсаков уселся в машину, включил зажигание.

— А Пашку она здорово уважает.

— Да он же нас познакомил. Это с его помощью я устроился в училище народных ремесел в Хотьково. Теперь-то не жалею, а поначалу было кисло: пацаны кругом сопливые и я, переросток двадцатисемилетний. Но вот, все, что у меня есть, это благодаря моему ремеслу. У тебя-то как с работой.

— По разному, — скривился Корсаков. — На жизнь хватает, а в будущее я стараюсь не заглядывать.

— Может, и правильно. Ну, бывай, — Вениамин протянул лопатообразную ладонь.

Корсаков пожал ему руку и дал газ.

На спуске в низину он увидел учеников Гладышева. Пацаны шагали по дороге, оживленно что-то обсуждая. Корсаков притормозил и предложил подбросить их до метро. Ребята, переглянувшись, полезли в машину. Всю дорогу они молчали, только когда Игорь притормозил «daewoo» недалеко от метро «Речной вокзал», тот, что сидел рядом с ним, застенчиво спросил:

— А где вы так драться научились?

— Физкультура с детства, — скромно ответил Корсаков. — Ни капли алкоголя и ни грамма никотина. В здоровом теле — здоровый дух.

— Ага… — нахмурив брови, пробурчал паренек, что-то решая для себя. — Спасибо, до свидания.

— Счастливо.

Корсаков так газанул, что покрышки задымились. В зеркальце заднего вида он увидел, как ребята в полном восторге смотрят ему вслед.

На «торпеде» возле лобового стекла он увидел раскрытую пачку сигарет, закурил, с наслаждением выпустил дым в окно и пробормотал:

— И ни грамма никотина. Ну, ты и трепло, Игорь Алексеевич!

* * *

Добравшись до Арбата в третьем часу дня, Корсаков поставил машину под окном. Взглянул наверх. Окно было распахнуто настежь, ветер трепал легкие занавески. Он постучал в дверь, подождал, постучал снова. Наконец щелкнул замок. Анюта, кутаясь в короткий халатик, распахнула дверь. Лицо у нее было заспанное.

— Ключа, что ли, нет?

— Есть, но я хочу, чтобы меня встречала любимая женщина, — Корсаков поцеловал ее в шею.

От девушки исходило тепло, как от только что вынутой из печи булки пшеничного белого хлеба.

— Эгоист, — буркнула она и пошла вверх по лестнице, шлепая по ступенькам тапочками без задников. — Кофе будешь?

— Буду.

Пока Игорь умывался, она сделала пару бутербродов, заварила кофе и, усевшись в кресло, свернулась калачиком, подтянув под себя ноги.

— Как съездил?

— Нормально, — Корсаков присел к столу. — А у тебя что?

— Папашка заставил просмотреть все акции, которые у него есть на предмет риска. Ну, кое-что подсказала. Ты знаешь, вот смотрю на котировку и уже знаю, что будет завтра, что через неделю. Дальше я не заглядывала. Настолько непривычно. Правда, потом у меня голова разболелась. Сань-Сань еще хотел, чтобы я с ним в Думу поехала, какой-то доклад слушать, но тут уж я сказала: все, хватит. Приехала сюда — тебя нет. Съела аспирин и завалилась спать. Ты не забыл, что мы хотели в клинику заехать?

— Не забыл, — вздохнул Корсаков.

— Может, поспишь сначала?

— Если я засну, то меня до утра не разбудишь, — Игорь допил кофе, закурил. — Сейчас поедем.

Анюта пошла переодеваться. Корсаков, чувствуя, как слипаются глаза — сказалась бессонная ночь и нервное напряжение во время схватки с людьми магистра, — помыл чашку, заглянул в ванную. В зеркале отразилась помятая физиономия с отросшей двухдневной щетиной. Он потрогал висок, поморщился. Все-таки магистр крепко его зацепил. Хорошо, что добивать не стал.

Игорь умылся холодной водой, надеясь разогнать сонливость.

Охране возле ворот клиники, видимо, поступило распоряжение их не задерживать, и когда они, поставив машину на стоянку, подошли к проходной, охранник, не задавая вопросов, пропустил Анюту и Игоря на территорию.

По внутреннему телефону Анюта позвонила в отделение, где лежал Рогозин.

— Сейчас врач выйдет, — сказала она, присаживаясь в кресло рядом с Корсаковым.

Доктор появился через десять минут, когда она уже хотела устроить скандал медсестре на «ресепшене». Это был тот самый врач, который привез Рогозина в клинику. Кивнув на ходу, он вышел за дверь, жестом пригласив следовать за собой. Закурив и сделав пару затяжек, он обернулся к Анюте:

— Ну, что я могу сказать… После операции состояние пациента стабильное…

— Значит, все-таки понадобилась операция? — нахмурился Корсаков.

— А вы что хотели? — удивился врач. — Пришлось делать торакотемию, ушивать разрыв в легком, дренировать плевральную полость с активной аспирацией содержимого. Обкололи его антибиотиками, и все это на фоне ингубации трахеи и искусственной вентиляции легких.

— Доктор, а если по-русски? — попросил Корсаков.

— А оно вам надо? Сделали все, что положено: вскрыли грудную клетку, закрытый перелом пятого-девятого ребер, разрыв правого легкого…

— Достаточно, — сказала Анюта. — Спасибо вам.

— Пожалуйста, — врач пожал плечами. — Еще на лбу был порез. Наложили несколько швов. Через пару месяцев будет почти незаметно. Остальные царапины сами заживут. Меня предупредили, что в данном случае ставить в известность милицию нет необходимости, так что и насчет этого можете быть спокойны… А все-таки, — он понизил голос, — чем это его?

— Доктор, вы не поверите, — Корсаков также заговорил заговорщицким шепотом, — боевой палицей вороги звезданули.

— Да ну вас! — врач обижено отодвинулся. — Я серьезно спрашиваю.

— А я на полном серьезе отвечаю.

— Ну, как хотите.

— Когда к нему можно заглянуть? — спросила Анюта.

— Он уже пришел в себя, но после наркоза состояние пока не самое лучшее. К тому же мы обнаружили истощение организма, и печень увеличена до невозможности. Он что, много пьет?

— Честно говоря, не знаю, — замялся Корсаков. — Но вполне возможно.

— Ага… Ну, печень мы ему подлечим. Зато сосуды у всех алкоголиков просто загляденье — гибкие, чистые. Вот если возьмешь вот так, — доктор сделал руками жест, как будто наматывал что-то на кулак, — разорвать невозможно.

Анюта слегка отодвинулась от него:

— Простите, а какая ваша специальность?

— Вообще-то я хирург, но меня очень притягивает патологоанатомия… Это же знаете до чего увлекательно: узнавать тайну смерти. Это как хороший детектив! Вот вскрываешь человека…

— Спасибо, можете не продолжать, — Анюта нервно закурила. — Так когда нам можно зайти к Георгию Борисовичу?

— Хоть сейчас, — врач вздохнул, явно сожалея, что собеседники не разделяют его увлечение. — Я вас провожу.

Когда— то давно Корсакову пришлось лежать в больнице с банальным аппендицитом. Впечатления от нескольких дней, проведенных в переполненной палате, остались самые тягостные. Это было еще в советские времена, теперь же, с постоянной нехваткой средств в медицине, трудно даже было представить, что творилось в обычных больницах. Леня-Шест ему поведал о своем вынужденном пребывании в Склифе, и, хотя был Леня к тому времени изрядно пьян, Корсаков поверил ему только наполовину. Ладно еще, что приходится постоянно подмазывать медсестер, врачей и нянечек, но описанный Шестоперовым бардак и антисанитария не лезли не в какие ворота. Клинику, подобную той, в которой они находились сейчас, Корсаков видел раньше только в кино и лишний раз убедился, что «слуги народа» ни в чем себе не отказывают. В том числе и в современной медицине.

Рогозин лежал в отдельной палате на втором этаже. За окном перешептывались листья кленов, синели канадские ели. Георгий Борисович, презрительно выпятив губу, смотрел телевизор, переключая каналы, будто листал зачитанную до дыр книгу. На столе возле кровати стояли цветы, в вазе лежали фрукты. Увидев посетителей, он заулыбался, отложил пульт и приподнялся на подушках повыше.

— Игорек! А я уж думал, забыл ты про меня.

— Ты что, Борисыч? Как можно? Вот, мы тебе тут витамины принесли, — Корсаков приподнял пакет с бананами, апельсинами и персиками. — Лечись, поправляйся.

— Да этого у меня навалом, но все равно спасибо. А это… того… не принес?

— Чего того? — сделал круглые глаза Корсаков.

— Ну, это… — Рогозин был в явном замешательстве, — ну выпить.

— Георгий Борисович, — Анюта присела возле кровати и поправила Рогозину подушки, — вот вы поправитесь, и мы так погуляем, что Арбат ходуном ходить будет. А пока, извините, никак нельзя. Вы же на антибиотиках.

— Эх, жизнь-жестянка, — проворчал Рогозин. — А может, и к лучшему. Я ведь завязывать собрался. Вот, думаю, Игоря найду, меч продадим… — он посмотрел на дверь и понизил голос: — Ты чего-нибудь узнал?

— Узнал, Борисыч, узнал, — кивнул Корсаков, — только, боюсь, продать его не удастся. Я поговорил со специалистом. Точное происхождение меча непонятно. Клейма мастера на нем нет, а значит, дорого не продашь. Хотя работа редкая и сталь, из которой сделан клинок, уникальная.

— Эх, черт, опять не повезло, — видно было, что Рогозин расстроился.

— Ты не огорчайся раньше времени. Покупателя мы найдем. Может быть, даже я сам его у тебя куплю, — сказал Корсаков, ощущая на себе внимательный взгляд Анюты.

— Да? Ну, тогда ладно. А что с саблей?

— Тут есть несколько вариантов, — Игорь перечислил предложенные Гладышевым способы восстановления «карабелы». — Как скажешь, так и будет.

— А денег много возьмут? — забеспокоился Рогозин.

— Денег не возьмут — специалист, к которому я обращался, мне кое-что должен.

— Ага… Тогда пусть из той же стали кует новый клинок. Конечно, послабее будет, но все равно не чета новоделу. Выручила меня сабелька, ох как выручила. Вот поправлюсь, надо будет Тадеку позвонить, поблагодарить. А может, и съезжу к нему, — размечтался Рогозин. — Расскажу, с кем дрался, так ведь и не поверит пожалуй, а?

— Факт — не поверит, — согласился Корсаков. — Только рассказывать ничего нельзя, Борисыч. Во всяком случае, пока я не скажу, что можно.

— Жаль, — огорчился Рогозин. — Ты насчет ментуры договорился?

— Я договорилась, — сказала Анюта. — Все в порядке, можете не беспокоиться.

— Еще хотел попросить… Игорек, ты не заглянешь ко мне на квартиру? Эти уроды дверь вынесли. Красть, конечно, оттуда нечего, но все-таки…

— Говори адрес.

Едва Рогозин успел продиктовать свой адрес, как в палату вошла медсестра в белоснежном халате, обтягивающем приятные глазу формы. В руках она несла подносик, прикрытый марлей. Медсестра мило улыбнулась Рогозину. Корсаков даже позавидовал ему — в клинике с таким персоналом он бы и сам повалялся недельку. Рогозин насупился.

— Господа посетители, — пропела медсестра, — у нас сейчас будет обед, а потом больной должен спать. Ну, Георгий Борисович, будем делать укольчик, — она поставила поднос на столик возле кровати.

Анюта поднялась со стула, уступая ей место.

— Сколько можно? — простонал Рогозин. — И так всю задницу искололи.

— Сколько нужно, столько и можно.

Корсаков поморщился: с детства не любил уколов. Может, поэтому и на тусовках отказывался колоться. Колеса съесть, травкой подымить — пожалуйста, но совать в себя железо он отказывался категорически.

— Ладно, Борисыч, пойдем мы. Ты не скучай. Завтра или послезавтра мы еще приедем.

— Ты уж меня не забывай, — Рогозин повернулся на бок, страдальчески закряхтев.

Медсестра, держа в одной руке шприц, другой откинула одеяло, и Корсаков поспешно вышел из палаты. Анюта догнала его в коридоре, взяла под руку:

— Ух, какие мы нежные.

— Бр-р-р, — Корсаков передернул плечами. — Жуть до чего не люблю уколов.

В машине Анюта долго молчала, сосредоточившись на управлении: битком забитые улицы не располагали к разговорам. Корсаков дремал, откинув голову на подголовник. Наконец, уже на Смоленке он почувствовал на себе изучающий взгляд девушки.

— Почему ты так смотришь? — спросил он.

— Ты сильно изменился в последнее время.

— Мы сильно изменились в последнее время, — поправил Корсаков.

— Не пора ли нам поговорить об этом?

— А зачем? Мы ничего изменить не сможем. Мне кажется, осталось недолго до того времени, когда мы сможем определить, что из себя представляет подарок Лады Алексеевны: дар данайцев или подношение богов.

— Что-то тебя на пафос потянуло, — усмехнулась Анюта.

Корсаков всплеснул руками:

— А как можно без пафоса говорить об открывшихся у нас талантах? От бога они нам достались или от черта? Ты можешь заглядывать в будущее, слышишь голоса, имеешь смелость сравнивать себя с богиней, предводительницей Войска мертвых, бессмертной Хельгрой. Я бьюсь один против толпы оружием, которого до этого в жизни не держал, бросаю вызов магистру…

— Кстати, кто он такой?

— Спроси что-нибудь полегче, — вздохнул Корсаков. — Я знаю, что он руководитель организации, именуемой орденом. Задачи и цели организации мне не ясны. Весной орден мне помогал, а чью сторону держит магистр сейчас, я не знаю. Если уж на то пошло, то я даже не уверен, человек ли он.

— Однако, — протянула Анюта. — И что вы с ним не поделили?

— Его подручные чуть не убили моего друга, которому я отвез меч на экспертизу. В этом есть и моя вина: я позволил Вениамину сделать анализ металла, из которого изготовлен меч, но не предполагал, что состав стали настолько засекречен, что тайна стоит жизни Веньки и его жены. Я справился с людьми магистра, но он меня остановил. Мог бы и искалечить, если не прикончить, но не стал. Вместо этого сказал странную вещь: мол, пока вы, Игорь Алексеевич, не можете со мной справиться. Значит, настанет время, когда это будет в моих силах. И я, как пацан, который обещает своему обидчику вырасти и набить морду, пригрозил ему, а он отнесся к этому очень серьезно.

Анюта слушала его, хмуря брови. Корсаков закурил и уставился в окно.

— Напрасно ты это сделал, — сказала Анюта.

— Сам знаю. Однако не для схватки с магистром во мне пробуждается что-то противное моей сущности. Сущности человека. Не животное начало, нет, но что-то такое, чего я и сам побаиваюсь. Вот, объясни мне: Рогозин сказал, что, кроме него, никто из людей не видел напавших, а я прекрасно видел и справился с ними играючи.

— Ну, восприятие мира выпившим человеком сильно меняется. До сих пор не до конца выяснено, что есть видения, навеянные алкогольным отравлением…

— Но я-то был трезвым! Ты как-то сказала, увидев меня: Бальгард. Это же имя повторяли те, кого я убивал на Ходынском поле. В кого я превращаюсь? В кого мы превращаемся? — Корсаков, чувствуя, что не может сдерживаться, врезал кулаком по торпеде. — Какого черта нас втянули в чужие игры? О чем думала твоя бабка?

Анюта припарковала машину возле особняка, повернулась к нему и провела рукой по его лицу. Игорь почувствовал, как мгновенно напряжение оставило его. Он глубоко вздохнул, потерся небритой щекой о ее ладонь.

— Извини, что-то я распсиховался.

— Ничего. Все в порядке. Просто мы устали и не выспались. Пойдем домой, мой Бальгард.