Честно говоря, я не придал мухрыгинской угрозе особого значения. Даже несмотря на таинственного «Дренделя». В конце концов, кто перед кем должен оправдываться и кто кого бояться? Да и что может сделать учитель физкультуры учителю русского языка? Устроить очередную схватку на многострадальных спортивных матах? Кинуть мячиком в голову?

Правда, Мухрыгин подрабатывает сторожем на автостоянке и якшается с какой-то мрачной компанией. Ну и что с того? На худой конец у меня тоже есть влиятельный друг – Виталька Рыбкин! А уж у торговца кетчупом и сосисками связи получше, чем у автомобильного охранника.

Не ожидая ничего дурного, я ехал домой. В моем кармане мирно похрустывала зарплата. Самое время заняться женщинами. Теперь я при деньгах, так что не придется краснеть за каждый съеденный бутерброд.

Марию я давно простил. Она, конечно, дура, что написала эту бумажку, но ее тоже можно понять.

А сердце у меня слегка саднило. Особенно когда я натыкался взглядом на пустой угол, где раньше красовался гербарий, который я подарил мадам Еписеевой. Наверное, отправила мой сушняк в мусоропровод. Надо бы загладить свою вину. Сводить ее куда-нибудь, что ли?

Ресторан не годится. Во-первых, это дорого. Потом всю оставшуюся жизнь придется питаться одними пельменями. Кроме того, она туда не пойдет.

В музее мы уже были. Марию нужно поразить. Только вот чем?

Театр! Только, безусловно, не тот театр, куда мы ходили с Мариной.

Театр нужен шикарный, классический и большой. Вот-вот, именно Большой. Интересно, можно ли достать билеты через кассу? Наверняка нет. Что ж, придется пожертвовать энную сумму спекулянтам.

Я принял решение и, вместо того чтобы сделать пересадку на «Театральной», вышел на улицу.

Под колоннами Большого театра белел снежок. Между небольшими сугробами прохаживались темные личности, похожие на продавцов наркотиков. К освещенному подъезду стекалась публика. Все больше иностранцы. Ни одна из личностей моей скромной персоной не заинтересовалась. Видимо, приняли за бомжа. Ну ничего, вы еще увидите!

Мой костюм уже в химчистке. Там же и Виталькин роскошный галстук.

Я подошел к франтоватому (билеты все-таки продает, не водку) человеку и несмело спросил:

– Нет ли лишнего билетика?

А что еще спрашивают в такой ситуации? Он кисло посмотрел на меня и поинтересовался:

– Что, цуцик, тоже к культуре захотел приобщиться?

Я кивнул.

– Дорога нынче культура-то…

Я ответил, что на культуру у меня в аккурат хватает. Человек сунул мне два билета на «Евгения Онегина». На них значилось: «Балкон. Третий ярус».

– А получше ничего нет?

Культуртрегер вновь странно глянул на меня и так же странно ответил:

– За получше дерут погуще!

Пришлось удовлетвориться балконом. В конце концов, пока туда доберешься, успеешь насладиться красотой театральных лестниц. Я с изумлением отдал торговцу треть своей зарплаты и повернул к метро. Теперь осталось помириться с Машей. Если выйдет (а выйдет обязательно), ее ждет незабываемое… Уж это я гарантирую!

На выходе из метро я втридорога купил у бабушек сарделек, сыра и банку фасоли. Пировать так пировать. Тем более должен же я подготовиться к завтрашней роли кутилы и мота. По этому случаю следовало купить и пива в ларьке. Я выбрал самое дорогое. Зарплата потихоньку начинала таять.

Придя домой, я поджарил сардельки и, откупорив пиво, развалился на диване. Надо было обдумать предстоящий разговор с мадам Еписеевой. Я набрал в рот пива и стал задумчиво перекатывать жидкость, дегустируя иностранный вкус. В эту минуту зазвенел телефон. Пиво холодным комком скользнуло вниз по пищеводу, в глубины моего обширного организма.

Катька?! Маша?! А может быть… может быть… та самая мухрыгинская «братва»?! Дрендель? Трубку поднимать не хотелось, но звонки не прекращались.

– Слушаю, – немея, прошептал я.

– Сеня?

Я с удивлением узнал голос Марины. Она затараторила:

– Долго будешь в молчанку-то играть, а? Катерина тут интересуется, ты там жив еще? Вот, попросила позвонить.

– А что же она сама-то?

– Что-то не пойму, кто из вас женщина? Или ты окончательно сложил с себя все мужские полномочия? Другой бы просто извинился, да и дело в шляпе, а этот… – Марина отчетливо фыркнула.

– А ты что ж звонишь? – саркастически осведомился я. – Ты вроде у нас тоже женщина?

– Я, – гордо заявила Марина, – не женщина! Я в первую очередь подруга! Так что давай звони Катьке…

– Она что там, совсем закисла без меня?

– Закисла или нет – сам разбирайся. У меня и своих проблем по горло…

Я смущенно набрал Катькин номер. Как-никак мадам Колосова занимала в моей жизни очень существенное место.

– Прости меня, Кэт, я был не прав, – сказал я, услышав родной Катькин голос. – Готов загладить вину.

– Тебе Марина звонила? Или ты сам?

– Сам, – неизвестно зачем соврал я.

– А я ее просила… – печально проговорила мадам Колосова и добавила, точь-в-точь как подруга: – Хотя у нее своих проблем по горло.

– Что, опять муж загулял, и она ищет себе нового?

– Вроде того. Только новый оказался покруче тебя. Маринка говорит, что он ее поведет в такое место…

Знала бы Кэт, в какое место я вскоре поведу мадам Еписееву. Но я решил ей пока этого не говорить. Вдруг опять обидится?

– Когда в гости-то приедешь? Небось, совсем захирел без меня, – голос моей подруги слегка потеплел.

– Нет, отчего же.

– Похорошел? – Катька все-таки слегка обиделась.

Я не стал отвечать, а честно сказал:

– Кэт, мне так тебя не хватало. Я прямо скучал, понимаешь.

– Ну еще бы! – мадам Колосова наконец встала в накатанную колею. – Пожрать нашему мальчику никто не принесет, слезки никто не утрет. Хорошо понимаю!

– Да нет! Не только поэтому.

В моей душе вдруг пробудилась великая тоска и тихонько заскребла острыми коготками. Я с наслаждением поведал Катьке о своих невзгодах. Только про Мухрыгина ничего рассказывать не стал. Не по-мужски это как-то. Да и не хотел омрачать душевный разговор воспоминаниями об этом мерзавце. К тому же Кэт вполне могла потребовать от меня, чтобы я отправился в милицию. Этого еще не хватало.

– Бедненький ты мой, – иронически вздохнула мадам Колосова, когда я закончил свой рассказ. – Совсем тебя женщины не любят. Мне, что ли, взять тебя под крылышко?

Я тут же пообещал приехать к Катьке, как только мне позволят некие гипотетические дела. Нашелся тоже деловой человек!

– Что ж, буду ждать, – по-бабьи вздохнула Кэт. – Пока.

Повесив трубку, я ощутил прилив сил. Все-таки Катька – мировой человек. Может, она мое альтер эго? Не может же один человек понимать другого с полуслова? Она даже посоветовала, как мне лучше помириться с Машей.

– Запомни, слоняра, – сказала мадам Колосова. – Главное для женщины – твоя абсолютная невиновность. Я, конечно, раскрываю карты, но если тебе удастся это доказать, то можешь творить все, что угодно.

– Как же это доказать? – спросил я тоном послушного ученика.

– Возьми хотя бы Маринкиного мужа. Он никогда ни в чем не признается. Именно поэтому она с ним до сих пор живет. Усек?

– Не-а, – тупо протянул я.

– Ну вот допустим такую совершенно невозможную ситуацию, – терпеливо принялась объяснять Кэт. – Твоя Маша застигла тебя в постели с другой бабой…

– Ох!

– Да не «ох»! С тобой-то как раз такое вполне может произойти. Твои действия, дубинушка?

– Ну, я скажу, что это какая-нибудь моя родственница, – начал придумывать я. – Ей, мол, негде ночевать и нечего…

– …делать, кроме как заниматься инцестом в твоей койке, – докончила Кэт. – Два тебе, Васильев. Очень плохо.

– А что же я, по-твоему, должен сказать?

– Ну, во-первых, говорить вообще ничего не нужно, пока не уйдет твоя «родственница»…

– А во-вторых?

– А во-вторых, нужно стоять на том, что твоей Маше все пригрезилось. И не забывай твердить о том, что ты ее любишь. Просто повторяй как попугай: «Я тебя люблю! Я тебя люблю!» И все.

– Но это же чушь! – возмутился я. – Ты что, думаешь, она сумасшедшая?

– Все женщины немного сумасшедшие. Иначе вообще не общались бы с дураками вроде тебя, – отрезала мадам Колосова. – Так оно и есть! Она тебе поверит, не сомневайся. Главное – терпение.