Мне почему-то снились кошмары. Неземной ангел в облике Маши Еписеевой внезапно оборачивался зубастым монстром и с омерзительным шипением набрасывался на меня. Каким-то чудом я вырывался из лап чудовища и пытался удрать по крышам домов, но срывался вниз. Не долетев до земли, я в ужасе переворачивался на другой бок и оказывался в голом заснеженном поле в чем мать родила. Снег был черный и простирался до самого горизонта. Откуда-то появлялся хулиган Еписеев и предлагал сыграть в преферанс на раздевание. Я отвечал, что рад бы, да мне уже нечего поставить на кон. Тогда хулиган раскладывал на снегу карты и объявлял, что мы будем играть в «гусарика» на выживание. Мне выпадала пиковая дама с Машиным лицом, и я опять спасался бегством, на этот раз по полю, от Еписеева, размахивающего гаечным ключом.
Проснувшись, я вспомнил о вчерашней перемене, происшедшей в моей жизни. А не поторопился ли я? Действительно ли все так хорошо, как мне рисуется? Нет-нет, успокаивал я себя, все образуется. Если два таких замечательных человека, как я и мадам Еписеева, решили соединить свои судьбы, то счастье не замедлит заявить о себе. Да и отступать некуда. Мы ведь давно уже не дети. Все достаточно серьезно, и сегодня днем Мария будет ждать меня у дверей загса. А пока надо завершить кое-какие мирские дела.
Я пружиной подскочил на диване и через несколько минут уже вприпрыжку спускался по лестнице. Ах ты, черт! Ведь сегодня еще должна заявиться Светлана. Что ж, пусть поживет у меня несколько дней. Что в этом такого? Надо только оставить ей ключи под ковриком.
Я вернулся и, озираясь по сторонам, приподнял коврик. Под ним лежал до боли знакомый бумажный треугольничек. Я развернул его.
Ждала недо ждалась. Следущий рас соопщу.
Под этим «соопщением» значились две корявые буковки. То ли «Е. К.», то ли «Е. М.», то ли вообще черт знает что.
Первая моя мысль была, что записку оставила Светка Рыбкина. Значит, она уже в Москве и побывала у моих дверей? Но тогда бы она сказала мне об этом по телефону. Нет, мадам Рыбкина, к сожалению, еще только приедет. И именно сегодня. Чье же это послание?
Меня осенило. Ведь Мария тоже побывала здесь, когда разыскивала меня! Но она не может быть столь чудовищно безграмотной! Или же… Очевидная неграмотность моей избранницы чуть было не отбила у меня охоту жениться. Однако во мне вовремя проснулся учитель русского языка. Ладно, за долгие годы совместной жизни правильно писать можно научить даже хулигана Еписеева, а тут – всего лишь его податливая мамаша…
Я ехал в метро на работу, и записка жгла мой карман. Нет, все-таки это не Мария. Допустим, что «ждала недо ждалась» еще можно как-то объяснить. Она могла подумать, что я просто ненадолго отлучился. Но как понимать заключительные слова? Я развернул треугольничек и еще раз прочел: «Следущий рас соопщу».
Что это за «следущий рас»? О чем «соопщу»? Решительно ничего не понимаю. И спросить у мадам Еписеевой нельзя. Вдруг опять заподозрит меня в незаконной связи? Да еще перед самой свадьбой!
Двери раздвинулись, я скомкал записку и швырнул бумажный комочек в щель между поездом и платформой.
Вот и школа. Давно я не видел ненавистное здание. Слава богу, что я иду сюда в последний раз. Даже грустно как-то… Я сдал в гардероб пальто, пригладил волосы и двинулся в учительскую.
На лестнице было непривычно тихо, хотя, по моим подсчетам, сейчас как раз должна быть перемена. Стены в коридоре были голые, от висевших здесь раньше репродукций «Трех богатырей», «Мишек» и прочей чуши остались только светлые невыгоревшие пятна. Я подошел к учительской и неизвестно почему тихонько поскребся в дверь. Прежде со мной ничего подобного не случалось.
– Войдите! – раздался приятный баритон.
Я вошел, и в нос мне шибанул стойкий аромат дорогого табака. Посреди комнаты, раскачиваясь на стуле, сидел Хренов и задумчиво попыхивал короткой трубкой. Лицо его было озабоченным, под ним красовалась неизменная бабочка. При виде меня морщины на лбу Хренова разгладились, он вскочил и рванулся мне навстречу.
– Арсений! Ну наконец-то! Вот тебя-то мне как раз и не хватало, голубчик!
– Привет, – сказал я. – Я за трудовой книжкой.
Игорь дружески хлопнул меня по плечу. В воздухе взвилось облачко колхозной пыли.
– А вот это напрасно! Все еще только начинается! Я тут такое дело провернул! Жаль, что ты отказывался обсудить его со мной. Тогда все могло сложиться гораздо легче. Но как бы там ни было, сизифов булыжник наконец водружен на скалу и закреплен там навеки! – загадочно пророкотал он.
– Какой еще булыжник? А где все остальные? Что на вас тут, нейтронная бомба упала? Мертвое царство…
Хренов в крайнем возбуждении заходил по учительской, задевая стулья носками щегольских лакированных башмаков. Он остановился у кактуса.
– Хочешь, обрадую?
Не слишком ли много радостей за последние сутки? И возвращение в Москву, и женитьба, и вот теперь еще какая-то новая радость. Как бы это не вышло мне боком.
– Ну обрадуй.
– Знаешь, кто я теперь? – осведомился Игорь и вперил взгляд в стену, словно за ней скрывалась целая армия, а сам он был по меньшей мере Александром Македонским. – Главный коммерческий менеджер по учебно-воспитательному процессу этой богадельни! Что-то вроде завуча, по-старому!
– Поздравляю, – кисло ответил я. – Только не пойму, почему я-то должен радоваться. Разве что за тебя?
Хренов слегка нахмурился.
– Прости, – пробормотал он. – Я, наверное, не с того начал. Просто я хотел предложить тебе остаться.
– Я ведь злостный прогульщик, – заметил я. – Да и Римма с Сонечкой никогда этого не допустят…
– Станешь тут прогульщиком! – Хренов обнял меня за плечи. – С этими дамами! Они ведь тебе продыху не давали, так? Ну признайся, теперь можно.
– Не давали, – вздохнул я и попытался высвободиться из его объятий.
– А ты ведь хороший специалист. Просто безобразие не использовать тебя на все сто процентов! Но теперь с этим покончено! Делом будем заниматься! – провозгласил Игорь и воздел указующий перст. – И получать за это хорошие деньги.
– Ты хочешь сказать, что Римма и Сонечка уволились? – не поверил я.
– Ну почему сразу – уволились? Они ведь тоже кое-что умеют делать. Применение можно найти любой рухляди. Так ведь? – Хренов взглянул на меня, ожидая одобрения, но с этой сомнительной истиной я согласиться не мог. – Мы просто сократили им часы. И немного перепрофилировали, что ли… Римма Игнатьевна будет вести историю религий и искусства. Два раза в неделю.
От изумления я едва не подпрыгнул. Игорь невозмутимо продолжал:
– А вот с Софьей Петровной поначалу возникли проблемы. Дело в том, что в новой программе биология не предусмотрена. Но Марианна предложила ввести факультатив по сексуальному воспитанию подростков…
– И Сонечка согласилась?! – изумился я.
– Представь себе, – ответил Хренов и высокопарно добавил: – А вообще-то, многих знакомых лиц ты больше не увидишь в этих пенатах. Остались только Константин Кузьмич, Марианна да твой покорный слуга…
– И что же, «К в кубе» опять будет вести целую тьму предметов?! – воскликнул я. – Всю эту алгебру, астрономию, геометрию?
– Константин Кузьмич, – серьезно сказал Игорь, – любезно согласился остаться на посту директора. К тому же он будет вести экономику, компьютерную грамотность и… астрологию. В качестве факультатива… А всякую арифметику пускай проходят в обычных школах.
– Может, вам и физкультура не требуется?
– Ну почему, – возразил Игорь, – требуется. Только не эти идиотские упражнения с мячиком и скакалкой. Жизнь требует иного, так что Мухрыгин уволен. Пусть занимается своими прямыми обязанностями на автостоянке.
– Чего же требует нынешняя жизнь в области физической культуры и спорта? – осведомился я.
– В области физической культуры гимназисты будут заниматься поло и гольфом. А особо беспокойные – американским футболом и каратэ. Все это я беру на себя…
– Что же, ты и девчонок заставишь напялить эти нелепые доспехи и каски? – усмехнулся я. – Или, может, кимоно?
– А девчонок не будет, – спокойно сказал Хренов. – У нас Новая русская гуманитарно-экономическая мужская гимназия.
Вот это да! Значит, Игорь предлагает мне стать не кем-нибудь, а учителем гимназии! Об этом я только в книжках читал, да и то в детстве…
– Кстати, у нас предусмотрены и интеллектуальные виды спорта: бридж, преферанс, китайские игры. Современный человек должен уметь все! – воскликнул менеджер по воспитанию. – Бридж я еще смогу вести. А вот остальное… У тебя, случайно, нет подходящих специалистов?
– Ну, в преферанс я и сам играю, – скромно заметил я, вспомнив свою добровольную ссылку у Афанасия Никитича. – А вот китайские игры…
Неожиданно в моей голове всплыло необычное имя: Автоклав Борисович. Где я мог его слышать? Ах да! Объявление у винного магазина… «Постойте! Да ведь это как раз то, что нужно! – мысленно воскликнул я, увлеченный планами педагога Хренова. – Автоклав занимается каким-то мацзяном, а это ведь китайская игра!»
– Есть у меня такой специалист!
Я покопался в кармане и извлек полуистлевшую бумажку с телефоном Автоклава.
– Если приведешь его сюда, получишь комиссионные. Десять процентов от его зарплаты.
– И какова теперь учительская зарплата? – осторожно поинтересовался я.
– Не волнуйся, тебе она понравится. Ну так что? Согласен?
Ну как тут было не согласиться? Конечно, я был согласен! Тем не менее, в силу своей природной инертности, предпринял еще одну попытку уклониться от нелегкой гимназической службы:
– Только мне ведь требуется еще один прогул. Я женюсь…
Хренов стиснул меня в объятиях.
– Ну, это святое дело! Женись, сколько тебе будет угодно! – Он выложил очередной козырь: – Кстати, если надумаешь заводить детей, то они будут учиться в гимназии бесплатно!
Я окончательно размяк. Воспользовавшись этим, Игорь подхватил мое ослабевшее тело и потащил его переоформлять документы. По пути Хренов всячески расхваливал предстоящую деятельность.
– Братьев Толстоевских, мы, пожалуй, оставим в программе. Их на Западе хорошо знают, так что нашим гимназистикам эти старики сгодятся. А вот Пушкина-Кукушкина и прочих представителей нежной музы придется выкинуть. Не тот нынче темп, чтобы стихи читать. Зачем зря загружать школьную программу?
– Что ж я, десять лет Толстого с Достоевским мурыжить буду? – пробормотал я. – Это ведь какой-то профессорский курс получается.
– Ну зачем же? Мало, что ли, современных писателей? Чейза возьмем, Флемминга, Кинга, еще что-нибудь актуальное. Николаева, например. И вообще, – Хренов сжал мой локоть, – сделаем упор на язык. Будешь учить этих болванов, как правильно написать деловое письмо и все такое прочее… А Пушкин… Хрен с ним, с Пушкиным! Хочешь читать – читай. Но дома, по ночам…
Удивительный человек этот Хренов! Надо же, как он быстро освоился и взял в оборот эту шарашкину контору. Не зря я ему с самого начала симпатизировал. С ним даже можно подружиться. Теперь уж Маша не скажет, что на моих друзей смотреть стыдно.
– Мариша! – воскликнул Хренов и распахнул дверь в предбанник директорского кабинета. – Ты посмотри, кого я поймал!
За пишущей машинкой сидела Марианна Александровна Преображенская. На ней был изумрудного цвета жакет. Марианна так и засветилась при виде Хренова, не забыв одарить доброжелательной улыбкой и меня.
– Сенечка! Как хорошо, что ты вернулся. – Она выбралась из-за стола и протянула мне сигарету, чего с ней никогда не случалось. – Кури, теперь везде можно.
– Марианна Александровна у нас по совместительству секретарь. Не хватает пока людей, – пояснил Игорь и по-свойски обратился к англичанке: – Мариша! Напечатай приказ о продлении контракта с Васильевым Арсением Кирилловичем, одна тысяча девятьсот… Ну ты знаешь его год рождения.
– Должность прежняя? – поинтересовалась англичанка.
– Да. Только впиши туда еще спортивный преферанс. Правильно? – Хренов посмотрел на меня. Я кивнул. – Тогда пошли к Кузьмичу. Я тебя представлю.
– Зачем? – удивился я. – Он ведь меня и без того знает.
– Так положено, – вздохнул Игорь. – Он ведь должен знать, кого принимает на работу.
Я пожал плечами и толкнул тяжелую дверь с золотой табличкой «Директор гимназии». Надо же, уже успели повесить.
За массивным дубовым столом, к которому вела ковровая дорожка, поблескивала лысина «К в кубе». Привычного синего халата на нем не было. Константин Кузьмич был облачен в иссиня-черный дореволюционный сюртук с золотыми пуговицами.
Правда, из нагрудного кармана, как и прежде, торчало несколько ручек и карандашей. Рогожин близоруко глянул на меня сквозь очки, вытащил одну из своих многочисленных письменных принадлежностей и принялся что-то медленно выводить. Мы с Хреновым приблизились к директорскому столу.
– Константин Кузьмич, вы не против, если наша команда пополнится еще одним членом? – чопорно спросил главный менеджер.
«К в кубе» с сожалением оторвался от листа бумаги.
– Уж больно наш Арсений Кириллович самодеятельность любит, – проворчал он.
А я ожидал услышать привычное: «Все шутишь…» Надо же, как меняются люди! Тем временем «К в кубе» продолжал:
– Я, конечно, и сам до шестидесяти лет занимался в самодеятельности, но мы были гораздо скромнее.
– Вы что же, против? – угрожающе произнес Игорь.
Рогожин стушевался и крутанулся вместе с роскошным креслом.
– Да нет, что вы, Игорь Вадимыч, что вы! Как говорится, жизнь исковеркает – могила исправит.
Хренов довольно улыбнулся, погрозил Кузьмичу пальцем и, обняв меня, развернул на выход. Напоследок я бросил заинтересованный взгляд на стол директора. На бумаге было тщательно выведено дрожащим старческим почерком:
Памятка учащемуся Новой русской гуманитарно-экономической мужской гимназии по уходу за зубами.
А вы говорите – Пушкин!