Людерзен первым встретил Саида и Азиза. На Азиза не обратил внимания, оставил в большой комнате, заменявшей здесь и холл, и коридор, и зал заседаний, и класс для занятий по немецкому языку, а Исламбека повел к секретарю. К жене своей.

– Дорогая, это тот самый Исламбек…

Фрау Людерзен радостно улыбнулась, как будто давно знала Саида и ждала его.

– Очень приятно… Очень приятно…

Она продолжала улыбаться, пока Людерзен ставил стул – простой, потускневший от времени, пошатывающийся стул – и усаживал Исламбека. Глаза ее удивленно и восхищенно смотрели на Саида.

Он ничего не понимал. Со вчерашней ночи все переменилось, все двигалось в обратном направлении. Вернее, в направлении, которое нужно было Саиду. Дом на Ноенбургерштрассе становился его домом. Во всяком случае, принимал Исламбека гостеприимно.

– Как вы устроились?

Это спросила фрау Людерзен. Ей хотелось быть заботливой хозяйкой. Кто еще мог бы выполнить такую роль – в комитете переполох. Смерть Чокаева нарушила с трудом налаженный порядок. Никого целый день нет. Никто не знает, кто главный, кому надо подчиняться. Осталась секретарь Людерзен – все знающая, все видящая фрау Людерзен. Где-то вверху, в каких-то министерствах или ведомствах, решается судьба «трона». И пока решается, маленькая фрау с лукавыми карими глазами и вздернутым носиком вынуждена быть хозяйкой серого дома на Ноенбургерштрассе.

– В отеле на Инвалиденштрассе, – ответил как мог любезнее Саид.

– Ах, ах…

Почему она удивилась? Почему покачала головой? Просто выразила сочувствие – в отеле дорого. Ведь Исламбек приехал в Берлин не на один день.

– Вам надо найти комнату… Обязательно. С пансионом…

Зондерфюрер подождал, пока иссякнет запас любезности у фрау Людерзен, и вдруг сказал холодно:

– Оставь нас, милая. На несколько минут…

Она не обиделась, не выразила недоумения. Вообще ничего не выразила. Взяла со стола какую-то бумагу и покорно удалилась.

Людерзен прошел за стол и занял место жены. Закурил. Нет, прежде протянул портсигар Исламбеку, дал возможность ему первому вооружиться сигаретой, потом сделал то же сам. Оба задымили.

– Я не знаю, чем вы здесь будете заниматься, господин Исламбек, – начал зондерфюрер. – Но это, в сущности, не имеет значения. Главное, что вы уже причислены к нам и можете считать себя в правительстве Туркестана.

Слово «правительство» было сказано так скучно, так бесцветно, что Саид даже не ощутил его значения. Словно назвали какое-то почтовое отделение или контору по страхованию имущества. Сам Людерзен не заметил сказанного. Он, видимо, не понимал всей важности представления новичку учреждения, в котором тому предстояло работать. Зондерфюрера занимало другое, об этом другом он и заговорил шепотом, таинственно:

– Работа на Ноенбургерштрассе очень своеобразная. – Людерзен сделал паузу. Посмотрел на дверь, словно проверял, хорошо ли она закрыта. – Возникают разные мысли, предложения, замечания. Если они возникнут и у вас, в чем я не сомневаюсь, прошу обращаться ко мне лично или к моей жене.

Этот молодой офицер даже не задумался над смыслом изложенного. Он говорил с будущим «членом» правительства как со своим подчиненным, как с агентом, которого надо проинструктировать перед вступлением на официальную должность. О задачах и целях – ни слова. Зачем такая роскошь. Да и есть ли цели. Если есть, то зондерфюрер их не знал или не хотел знать. Итак, путь в правительство через молодого, симпатичного и энергичного офицера Людерзена.

– Вы меня поняли?

– Вполне.

– Желаю успеха, господин Исламбек…

Разговор, официальный разговор, окончен. Зондерфюрер улыбнулся. Сверкнул своими веселыми глазами. Поднялся. Поправил китель. Он хорошо сидел на эсэсовце. Вообще на нем все хорошо сидело. И весь он был подтянутым, строгим, устроенным специально для этой броской, внушающей страх людям, формы. Чувствовал себя в ней свободно.

Людерзен ничего больше не сказал. Он, видимо, считал свое маленькое предупреждение всеобъемлющим, исключающим всякие недомолвки и сомнения. Саиду не оставалось ничего другого, как кивнуть понимающе и поблагодарить. За совет. Собственно, главное он действительно понял – наблюдать, слушать, анализировать и докладывать зондерфюреру. Ни в коем случае не решать ничего самостоятельно и тем более не действовать. Действия должны санкционироваться Людерзеном. Или, точнее, Ольшером через этого офицера связи.

Что будет делать здесь, на Ноенбургерштрассе, Исламбек – неизвестно. Пока, во всяком случае. Кто даст ему деньги, тоже неизвестно. Но о марках Саид спросил все же. Вынужден был спросить, хотя аудиенция вроде закончилась и зондерфюрер собрался покинуть приемную.

– Ах, деньги! – улыбнулся Людерзен. – В Германии сейчас не принято говорить об этом презренном металле. – Он шутил, впрочем, напоминание о материальных затруднениях на самом деле считалось непатриотичным в Третьем рейхе. Жертвовать было модно так же, как отказываться от масла и хлеба. – Вы знаете, жалованье не входит в мою компетенцию. Однако я попрошу фрау Людерзен оформить как можно скорее список на содержание новых сотрудников «комитета». Кстати, вы лично будете проходить по штатам Главного управления СС.

Зондерфюрер не успел выйти. Вбежала его жена, – она или стояла за дверью и все слышала, или истекло время, предназначенное для беседы. Такие совпадения повторялись всегда, и позже Саид привык к ним.

– Густав, она здесь…

Фрау Людерзен произнесла это мельком, в расчете, что Исламбек не обратит внимания на случайную фразу и тем более не поймет ее. Он, конечно, не понял, но внимание обратил и отметил про себя, что эсэсовец насторожился. Улыбка, правда, не сошла с губ, глаза лишь похолодели. Зондерфюрер шагнул к двери.

– Прошу прощения, господин Исламбек.

Маленькая, лукаво поглядывающая на Саида жена Людерзена сейчас же закружилась по комнате. У нее оказалась масса дел. Замелькали бумажки, захлопали дверцы шкафов: она что-то брала, что-то перекладывала, что-то подшивала. И болтала, болтала без умолку. О бедном шефе ее Мустафе Чокаеве, о жене шефа Марии. О каком-то французском журналисте, который приехал повидать друга и нашел его уже на кладбище.

Саид тоже шагнул к двери. Но фрау Людерзен загородила ему дорогу:

– Не торопитесь.

Он недоуменно посмотрел на нее.

– Вам не нужно сейчас появляться в холле, – пояснила секретарша и загадочно закатила глаза. – Между прочим, я устроила отель для вас…

Отель, конечно, интересовал Саида, но он догадывался, что фрау Людерзен просто отвлекает его, задерживает в приемной. Пришлось сесть на стул – все равно уйти неудобно, да и некуда.

– Отель для меня дорог, – сказал Саид уныло.

– Дорог?! Неужели вы думаете, что я порекомендую вам «Бристоль» или «Адлон»? Это просто уголок у пожилых людей, в тихом районе Берлина.

– Такой отель меня устроит.

– Конечно, с пансионом. Скромные, тихие хозяева.

– Благодарю, фрау.

– И какая дама вас будет сопровождать в этот отель!

– Я тронут вниманием.

– Рано, рано благодарить… Потом, когда по достоинству оцените услугу… – Людерзен опять таинственно закатила свои лукавые карие глазки.

Дверь вдруг шумно распахнулась и появился зондерфюрер. Не один. Он пропустил впереди себя пышную блондинку в ярком, облегающем фигуру платье.

– Милая! – воскликнула фрау Людерзен, словно впервые сегодня увидела даму. – Как вам идет! Как все смело… – И закружилась снова, теперь вокруг пышной блондинки, оглядывая ее и междометиями выражая свое восхищение. – В холле я не заметила этих линий… А здесь, у окна…

Блондинка счастливо зарделась, одарила фрау Людерзен признательной улыбкой – восторги, даже такого маленького по своему положению человека, как секретарша, радовали. Но это была лишь минута. Не за комплиментами она зашла в приемную. Улыбаясь, блондинка бросила взгляд на Саида и отметила что-то для себя. Ровно столько, сколько требовала элементарная вежливость, она попозировала перед фрау Людерзен и повернулась к Исламбеку.

– Вы?

Вместо ответа Саид уставился на блондинку. Не потому, что она восхитила его или заинтересовала. Не знал просто, что означает вопрос. Взглядом попросил совета у зондерфюрера. Тот пришел на помощь:

– Да, да…

Фрау Людерзен добавила:

– Господин шарфюрер нуждается в пансионе… Если бы вы смогли посодействовать…

Блондинка, улыбаясь, рассматривала Саида. Долго, с нескрываемым любопытством, женским любопытством, изучала его. Неожиданно сказала:

– Вам идет форма… Очень идет… Такой симпатичный офицер…

Фрау Людерзен торопилась решить свой вопрос:

– Написать хотя бы записку…

– Зачем записку, – сощурила глаза блондинка. – Я сама отвезу шарфюрера на Шонгаузераллей… – Сделала полуоборот в сторону Людерзена: – Пусть только любезный Густав достанет нам машину.

Это было довольно нескромное желание: «комитет» не располагал машиной. Никакой. Он вообще ничем не располагал, кроме этих стареньких столов. Зондерфюрер смущенно кашлянул.

– Ах, я забыла… Вы ездите в омнибусе… Господин Чокаев не любил роскоши…

Блондинка брезгливо вытянула нижнюю губу. Свысока посмотрела на офицера связи.

– Надо полагать, в скором времени на Ноенбургерштрассе появится что-то похожее на автомобиль.

– Надо полагать, – нахмурился Людерзен.

– Да, да, – заторопилась поддержать блондинку секретарша. – Вы об этом позаботитесь, милая Рут…

– Но нам все-таки нужна машина сейчас, – напомнила блондинка.

– Хорошо, – сухо кивнул зондерфюрер и вышел.

Гостья подошла к окну, села на подоконник – на краешек, так было выразительнее, так лучше оттенялись линии ее нового платья. Глаза по-прежнему изучали Исламбека. Даже сигарета, которую она достала не спеша из маленькой сумочки и так же не спеша поднесла ко рту, не оторвала ее взгляда от шарфюрера.

– Вы из последней группы?

– Да.

– Вы Исламбек?

– Да, фрау.

– Это при вас убили человека на Бель-Альянс-штрассе?

– Я слышал только выстрелы, фрау…

– Он был шпион?

– Мне неизвестно… Разве такими вещами интересуются в Берлине? Кругом все было оцеплено.

– Он был шпион, – уже не спросила, а утвердила блондинка.

Фрау Людерзен всплеснула своими коротенькими пухлыми руками:

– Боже… По улицам ходят шпионы… Рядом с нами… Это же совсем рядом… на Бель-Альянс…

– И их убивают, – все так же улыбаясь, словно разговор шел о новом кинофильме, сказала блондинка.

Она хотела еще что-то добавить, но вернулся зондерфюрер и прервал разговор.

– Машина внизу.

Разговор они, Саид и светловолосая фрау, продолжили уже в «опеле», который понес их через центр к широкой и бесконечно длинной Шонгаузераллей.

– Вам все-таки очень идет офицерский мундир, – повторила блондинка, прислоняясь почти обнаженным плечом к Саиду. – Больше идет, чем Хаиту. Он не родился военным, а так мечтает о чине гауптманна.

«Чего она ищет? – встревожился Исламбек. – Что нужно этой заманчиво красивой и откровенно им интересующейся немке?»

Он не знал, не предполагал даже, что рядом с ним будущая «янга» – «мать туркестанцев», «государыня», претендентка на «ханский трон». Для него она была сейчас только влиятельной немкой, имеющей какое-то отношение к дому на Ноенбургерштрассе.

– Вам бы тоже хотелось стать гауптманном? – спросила с намеком спутница. Глаза, смеющиеся и одновременно холодно рассматривающие Саида, были рядом. Не стесняясь шофера, она наклонила голову к плечу своего соседа и прошептала: – Признайтесь, хотелось бы?

– Я не смею об этом думать.

– А вы посмейте! Думайте… В жизни многого можно достичь… – Глаза ее сверлили висок Исламбека. Именно сверлили, как ствол приставленного пистолета. – При желании, конечно…

– Разве достаточно одного желания?

– Иногда.

Шофер у Лейпцигерштрассе решил свернуть направо, чтобы обогнуть центр, забитый машинами, и через Александрплац выбраться на Шонгаузераллей, но спутница Исламбека выразила желание проехать по Вильгельмштрассе. «Опель», натыкаясь на перекрестки и светофоры, запетлял по улочкам, коротким и узким, пока не выбрался на Унтер-ден-Линден.

С каким-то благоговением спутница смотрела на серые каменные громады, вырастающие то справа, то слева вдоль улицы. А когда в преддверии Фридрихштрассе увидела старый дворец, лицо приобрело мечтательность.

– Может быть, он сейчас здесь, – произнесла она трепетно.

У Саида едва не сорвалось: «Кто?» Он вовремя сдержался. Спутница была бы шокирована, даже оскорблена таким вопросом. По тону, по глазам можно было догадаться, о ком шла речь. К тому же через минуту она пояснила:

– Он иногда здесь работает…

«Опель» медленно проплыл мимо дворца, словно был подключен к торжественному кортежу и двигался на самой малой скорости. Впрочем, на этом предельно насыщенном машинами отрезке быстрее ехать нельзя было. Все не торопились.

– Остановитесь! – тронула за плечо водителя спутница Исламбека. – Вдруг нам посчастливится увидеть его.

Шофер не оглянулся. Не выдал ничем своего отношения к просьбе фрау. Продолжал медленно вести машину в общей цепи. Только за дворцом он скупо бросил:

– Здесь останавливаться запрещено.

– Ах! – На лице ее выразился испуг. Своим невинным желанием увидеть фюрера она чуть не принудила водителя к государственному преступлению. К преступлению, которое, может быть, равнозначно измене. – Я не знала… Я ничего не знала…

Шофер кивнул.

Мелькавшие за стеклом портики и колонны музеев ее уже не занимали. Она боролась со страхом и победила лишь на широкой Шонгаузераллей. Стала снова веселой, улыбчивой.

– Вашей страной правил шах? – обратилась она к Исламбеку.

– Нет, хан, – усмехнулся Саид. – Но это было давно. Очень давно… Об этом уже никто не помнит…

Спутница задумалась. Что-то ее озадачило, даже озаботило.

– Жаль, – вдруг произнесла она со вздохом.

– Но шах еще правит, – успокоил ее Саид. В Иране.

– Да, да, – засмеялась спутница. – Помню, персидский шах.

Исламбек никак не мог уяснить себе цель вопросов, которые задавала ему спутница. Он вообще не мог уяснить, зачем она сопровождает его. Обычный интерес женщины был лишь уловкой, ширмой, так воспринимал Саид улыбки, прикосновения ее горячей руки, наконец, желание сидеть с ним рядом. Шепот вкрадчивый, наполненный томлением – все это было волнующим, но воспринималось как искусство. И намеки на возможное повышение в звании. Откровенные намеки. К чему-то Саида склоняли. К чему-то готовили. Только к чему?

– Если бы вернулся хан, – снова заговорила спутница, – Туркестан принял бы его?

«Опять не то, – отметил про себя Саид. – Опять болтовня». Ответил с иронической улыбкой:

– Насколько мне известно, ни одного живого хана не осталось, во всяком случае, из бывших правителей. А возвращение с того света еще не практиковалось.

Очаровательная блондинка закатилась смехом.

– Да… да… Не практиковалось… Даже бедный господин Мустафа не в состоянии был осуществить этот опыт, хотя покинул нас совсем недавно.

– Покинул, – как-то неопределенно подтвердил Саид. И эту неопределенность, даже сомнение почувствовала спутница. Скосила свои большие голубые глаза на Исламбека.

– Или существует другое мнение?

– Всякое говорят…

– Что именно?

Она закинула руку на сиденье, и ладонь ее оказалась на правом плече Саида. Около воротника. Он ощутил тяжесть полной кисти и нервное движение пальцев. Это был плен. Но не в плене дело. Слова взволновали Исламбека.

– Впрочем, что говорят, можно догадаться, – все с той же улыбкой произнесла спутница. – Кто говорит?

– Почти все…

– Все! – Брови ее удивленно округлились. – Надеюсь, не весь Берлин?

Саид имел право усмехнуться. Притом надо было шутить, иначе разговор грозил стать серьезным.

– Разумеется… Все на Ноенбургерштрассе.

– Любопытно… Значит, и милый Людерзен, и его супруга?

– Вряд ли… К тому же я лишь сегодня с ними познакомился и ни о чем, кроме отеля, не говорил.

– Значит, ваши соотечественники говорят?

Вопросы становились прямыми. Спутница конкретизировала их, нацеливалась на главное, что ее интересовало.

– Да, – поставил точку Саид.

Но это оказалась не точка. Голубоглазая блондинка шла дальше. Торопливо шла.

– Кто же именно?

Она не требовала ответа, а просила. И создавалось впечатление, будто ее интересует не столько истина, сколько забавляет процесс выяснения ее. Поэтому разговор мог продолжаться до бесконечности. Так он предполагал. И вдруг спутница шагнула к цели:

– Вы?

До этого он хотел отмолчаться или отделаться каким-нибудь неопределенным словом. Туманным. А тут не отделаешься, иначе сочтут виновным.

– Почему я!.. Мне вообще не приходилось еще высказываться. Слишком мало увидено и услышано.

– Значит, дорогой шарфюрер, вы молчали?

– Конечно.

– Даже у штурмбаннфюрера?

«Знает. Все знает. Из гестапо сведения просочились на Ноенбургерштрасое. Или просто эта дама связана с политической полицией. Вот почему она едет с ним в машине, почему сидит рядом».

Рука спутницы все еще лежала на спинке сидения, а ладонь мягко давила плечо. Прижимала пуговицу погона. Он терпел, именно терпел это прикосновение. Никакого удовольствия Саид не испытывал – только тягость. Тягость, напоминавшую о чужой силе, чужом праве распоряжаться им. Умелой рукой, опытной в таких случаях, она имитировала чувство. Женскую нежность и даже взволнованность.

– Штурмбаннфюреру вы сказали, а мне не решаетесь… Или забыли?..

Она убрала руку, неторопливо, словно нехотя, стала поправлять прическу. Утопила пальцы в своих пышных светло-оранжевых волосах. Теперь локоть касался Саида.

– Говорят, что один из недавно прибывших туркестанцев навестил Чокаева в день его смерти.

«Неужели меня кто-то видел в госпитале? – вздрогнул Исламбек. – Кажется, в вестибюле было пусто. И в парке тоже. Когда вышла сестра с посетителем, мужчиной в серой шляпе, он, Саид, сидел на скамейке за деревом. Они не заметили его. Потом сестра вернулась одна. Поднялась на крыльцо. Закрыла за собой дверь. С минуту провожала взглядом мужчину – дверь была стеклянная. Саиду показалось, что она запоминала посетителей».

– Возможно, все работники комитета беспокоились о здоровье господина Чокаева и навещали его.

– В тот день?

– Кажется, и в тот день.

– Похвальное внимание… – Спутница откинула голову на спинку сидения и рассмеялась. Улыбалась она постоянно, это было естественным ее состоянием, а смех вспыхивал лишь в особых случаях – когда фрау волновалась. Сейчас пришло волнение: – Кто же был так заботлив в тот день?

Она ждала прямого ответа. Теперь Саид не мог отделаться ни молчанием, ни общей фразой. Только конкретность требовала его спутница.

– Боюсь ошибиться, – снова уклонился Саид. – Точный ответ может дать лишь человек, видевший этого туркестанца.

– Кто он?

– Служитель госпиталя…

Спутница Исламбека подсказала:

– Сестра Блюмберг?

– Простите, я не знаю, но какую-то сестру… люди действительно упоминали.

Ладонь снова оказалась на плече Саида. Снова поползли пальцы по погону. Добрались до шеи и выше, к пилотке. Стали гладить его волосы. Задумчиво, нежно. Смущение все-таки коснулось Исламбека. Он зарделся.

– Милый шарфюрер… – почти у самого лица Саяда прозвучал шепот. – Неужели вам не хотелось бы одеть погоны гауптманна?

– Я не могу думать об этом.

– Вы уже говорили, приятная скромность… Но ведь Хаит думает… Подумайте и вы…