Николя Фламель – создатель золота?

Не существует точных сведений ни о дате, ни о месте рождения Фламеля. Большинство его биографов называют местом его рождения Понтуаз, но никто из них не сообщает точно год рождения. Однако, собрав вместе приблизительные даты с небольшим разбросом во времени, можно с уверенностью сказать, что это произошло где-то около 1300 г.

Родители его, люди среднего достатка, смогли дать ему образование, которое мы сейчас назвали бы «свободным». Некоторые познания в области изящной словесности он, несомненно, получил, если смог, еще будучи молодым человеком, устроиться в столице французского королевства в качестве общественного писаря, а профессия эта включала в себя в то время множество разнообразных занятий.

Поскольку нет документов, которые могли бы осветить первые годы жизни Фламеля, история начинается для нас с появления его у стен храма Избиения младенцев, среди общественных писарей, которые с незапамятных времен ютились со своими мастерскими под этими старыми стенами. Однако когда позднее люди его профессии перебрались под своды церкви Сен-Жак-ла-Бушери, он тоже, по их примеру, перенес туда свою мастерскую.

Николя Фламель

Дела молодого писца начали процветать, как видно, поскольку он владеет уже двумя конторами: одну занимают переписчики, у него на жалованье, и ученики, которых он обучает своему искусству; в другой он обыкновенно работает сам. Согласно Совалю, она имела два с половиной фута в длину и два в ширину; после смерти Фламеля она долго пустовала, так как, несмотря на низкую арендную плату, церковь не могла найти нанимателя. В этой тесной каморке протекала жизнь честного художника.

Устроившись на новом месте, в квартале Сен-Жак-ла-Бушери, Николя Фламель вскоре заключает союз, в результате которого намного увеличивается достаток, которого он к тому времени достиг. Он женится на вдове, предположительно, парижанке по рождению. Мадам Периелль женщина достойная, хозяйственная, благоразумная и опытная, красивая или, по крайней мере, приятная, с точки зрения молодого супруга. Ей за сорок, она дважды вдова, детей у нее нет, цифру ее приданого биографы забыли нам сообщить, но оно должно было быть порядочным, судя по внезапному изменению финансовой ситуации в хозяйстве молодых супругов. На углу старой улицы Мариво продавался участок земли, который они купили и построили там дом, прямо напротив конторы Фламеля.

Таким образом, можно считать, что Фламель вступил в брак по расчету, показав себя человеком положительным, и это качество ему никогда не изменяло, хотя оно должно казаться необычным для алхимика.

Правда, он в это время был еще очень далек от практики в области оккультных наук.

Единственным способом осуществить желание, которое он испытывал, по примеру всех просвещенных людей своего времени – стать экспертом в области практической алхимии, – было знакомство с мистическими сочинениями, такими многочисленными и такими редкостными в то время, которые ему случалось покупать, продавать, копировать и даже, возможно, читать. Можно предположить, что наш художник пристрастился к чтению такого рода и что его ум занимали эти идеи с целью объяснить видение, которое ему было и которое послужило толчком для его занятий алхимией.

Итак, однажды ночью Николя Фламель спал глубоким сном, когда ему явился ангел, держа в руке очень древнюю и великолепную на вид книгу. «Фламель, – сказал ангел, – посмотри на эту книгу, ты в ней ничего не понимаешь, ни ты, и никто другой, но настанет день, когда ты увидишь в ней то, что никому не дано увидеть». Но когда Фламель протянул руку, чтобы принять драгоценный подарок, ангел вместе с книгой исчез в золотом облаке.

Между тем небесное пророчество совсем не спешило исполниться, пока в один прекрасный день 1357 г. он не купил у неизвестного старую книгу, которую узнал с первого взгляда: это была книга из его сна. В одном из сочинений, которое традиция ему приписывает, он подробно рассказывает историю этой находки.

Поскольку эту книгу могли открыть только или жрецы, или писцы, Николя Фламель мог в нее заглянуть, так как, не будучи жрецом, что было противно его невинной и доброй душе, нельзя отрицать, что он был писцом. Останавливала его непроницаемая темнота текста.

Завладев этой бесценной книгой, Фламель проводил дни и ночи в изучении ее. И только любящая жена тревожилась, видя его печаль и слыша часто, как он вздыхает в одиночестве. Перед мягкой настойчивостью ее расспросов он не смог устоять и доверил ей свою тайну. Она старательно ее хранила, и хотя ничем не могла помочь ему в этом случае, невольно разделяя его восхищение прекрасными символами, в которых она ничего не понимала, она несла ему утешение тем, что давала возможность говорить о них с ней наедине и вместе искать средства раскрыть их таинственный смысл.

Такое состояние духа было тем более мучительно для Фламеля, что, по его мнению, он очень ясно читал на первых листах книги описание всех манипуляций, но он не мог узнать названия исходного материала, сырья. Меньше всего он знал или, вернее, не знал ничего о начале процесса.

Незначительность результатов первых исследований Николя Фламеля заставила его понять, что его познания недостаточны для проникновения в тайны оккультной науки. Тогда он принял решение привлечь к делу людей более ученых, чем он сам.

Среди своих визитеров он встретил одного лиценциата от медицины (сейчас он назывался бы кандидатом медицинских наук), которого звали мэтр Ансельм и который отнесся к делу серьезно. Большой любитель алхимии, он очень желал познакомиться с оригиналом книги, и Фламелю пришлось много изворачиваться и лгать, чтобы убедить его, что книги у него, Фламеля, нет. Пользуясь, таким образом, копией, которая была у него перед глазами, лиценциат дал следующее объяснение каббалистическим знакам.

По мнению мэтра Ансельма, первый знак представлял время, которое пожирает все, а шесть исписанных листов означали, что потребуется шесть лет для получения философского камня, после чего следует «повернуть часы и больше не варить». И поскольку Фламель позволил себе возразить, что это объяснение лежит рядом с истинным предметом этих символов, которые, как недвусмысленно сказано в книге, нарисованы только для того, чтобы показать и объяснить первый агент (то есть исходный материал), мэтр Ансельм ответил, что этот шестилетний процесс следует рассматривать как второй агент. Более того, добавил он, первый агент в действительности изображается в виде белой и тяжелой воды (несомненно, это «живое серебро», ртуть), которую нельзя зафиксировать, поймать; ее нельзя лишить летучести иначе, как путем долгого отваривания в очень чистой крови маленьких детей; в этой крови живое серебро, вступая во взаимодействие с золотом и серебром, превращается сначала в траву, похожую на ту, которая нарисована на книге, затем, посредством разложения, в змей, которые, наконец, хорошо высушенные и прожаренные на огне, превращаются в золотую пудру, которая и будет философским камнем.

Что касается результатов работы, предпринятой по этой великолепной методике, то у нас имеется сертификат, выданный Фламелем самому себе и обессмертивший прозорливость лиценциата Ансельма: «Это послужило основанием для того, что в течение двадцати одного года я приготовил тысячу отваров, не с кровью, конечно, что было бы и злом и грехом; я прочел в своей книге, что философы называют кровью дух минералов, который содержится в металле, главным образом в солнце, луне и Меркурии, содружества которых я всегда придерживался».

Таким образом, Фламель более двадцати лет посвятил исследовательской проверке каббалистических комментариев лиценциата. Если уж такой дотошный исследователь ничего не нашел, никаких претензий к нему, конечно, быть не может. Хотя и предпринятая на основании химерического творения работа, исполненная с такой тщательностью, кажется нам настолько же достойной интереса, как и все то, что терпение и талант могут создать в рамках современной науки.

Счастливая мысль наконец осенила Фламеля, правда, через двадцать лет после начала работы, но лучше поздно, чем никогда. Она была проста и естественна. Размышляя над происхождением книги (а это была еврейская книга), Фламель решил проконсультироваться относительно смысла непонятных мест у какого-нибудь представителя племени Авраама. И он дает обет паломничества Богу и святому Жаку Галисийскому, чтобы получить благословение на поиски в синагогах Испании какого-нибудь ученого еврея, который смог бы ему объяснить значение таинственных символов.

И вот, получив согласие своей Перниелль, взяв посох и завернувшись в пелерину, как и полагается паломнику, он отправляется в Испанию. Он не забыл захватить с собой копии рисунков из знаменитой книги, которую по-прежнему ни за что на свете он не хочет выносить из дома и кому-либо показывать. Фламель совершил это путешествие в 1378 г., и оно сыграло решающую роль в его судьбе.

Выполнив свой обет с надлежащим благочестием и ублажив таким образом святого Жака, наш алхимик смог на свободе заняться делом, которое привело его в Испанию. Но несмотря на покровительство святого Жака, он, по-видимому, не нашел человека, которого искал, так как его пребывание в тех краях растянулось на год. Когда он направился уже на север, чтобы вернуться во Францию, проезжая через город Леон, он встретил купца из Болоньи, у которого был друг, по профессии врач, а по национальности еврей, но принявший христианство.

Узнав об этом, Фламель поспешил свести знакомство с этим человеком. Мэтр Канчес, так он назвался, был искушенным каббалистом, очень сведущим в высоких науках. Едва он бросил взгляд на выдержки из книги, которые носил с собой Фламель, как вне себя от удивления и радости спросил, знает ли тот книгу, из которой взяты эти рисунки. Мэтр Канчес изъяснялся на латыни; Фламель отвечал ему на том же языке, что он мог бы сообщить благоприятные известия об этой книге тому, кто поможет ему в расшифровке символических фигур. В ответ на это, без всяких препирательств, мэтр Канчес начал объяснять значение этих эмблем. Характер его объяснений не оставлял никаких сомнений для собеседника в точности его интерпретации.

Фламель с бьющимся сердцем слушал чудесные комментарии, которых он так долго ждал. Но как ни велика была его радость, она не могла сравниться с радостью еврея. Действительно, он с трудом мог поверить, что достиг наконец высшей цели своих долгих и мучительных трудов, философского камня, заключавшего в себе столько природных тайн и чудесной силы.

Можно догадаться, что Фламель не стал сопротивляться намерениям ученого алхимика и предложил ему совместное путешествие в Париж, чтобы завершить его объяснения, пользуясь текстом самой книги. Они отправились в путь. Но, как пишет Фламель, по прибытии в Орлеан, в нескольких днях пути до Парижа, мэтр Канчес заболел и, несмотря на все старания и заботы своего друга, умер у него на руках после семи дней болезни. Фламель благочестиво отдал ему последний долг.

По прибытии в Париж Фламель должен был еще три года работать по неполным инструкциям, которые он получил от еврея. К концу этого периода он достиг столь горячо желанной цели и с помощью Перниелль, которая принимала участие во всех его работах, он получил, наконец, великий камень мудрости.

Каково бы ни было мнение об этом замечательном событии в жизни нашего алхимика, нет сомнений, что его состояние, по всем признакам, фантастически умножилось именно в это время. Уже пожилые супруги, не имеющие детей и надежды их иметь, желая отблагодарить Господа Бога за те милости, которые Он им послал, решили посвятить свои богатства делам благотворительности и милосердия. Для начала они превратили свой маленький дом на улице Мариво в приют для вдов и сирот, нуждающихся в поддержке. Супруги приходят на помощь бедным – они основывают больницы, строят или ремонтируют кладбища, восстанавливают портал церкви Сент-Женевьев-дез-Ардан, финансируют создание приюта Тридцати пяти, обитатели которого ежегодно приходят, в память об этом, в церковь Сен-Жак-ла-Бушери помолиться за своих благодетелей.

 

Ад для Жиля де Рэ

Процесс по делу Синей Бороды стал самым известным судебным разбирательством по обвинению в чародействе в средневековой Франции. Подробности его стали доступны общественности только в начале XX в. благодаря публикации материалов судебной комиссии.

Всегда интересно узнать, существовал ли реально человек, обвиняемый почти что во всех смертных грехах. Ибо ни для кого не секрет, как создаются ангельские портреты злодеев и очерняются достойные личности.

Так существовал ли в действительности Синяя Борода или нет? На этот вопрос можно ответить однозначно – да! Но дело здорово запутал Шарль Перро – создатель всемирно известной сказки. Судьба, видимо, решила подшутить над героем нашего рассказа, так как к женщинам-то он как раз относился вполне нормально…

В жизни героя нашего рассказа звали Жиль де Рэ. Он родился во Франции в 1404 г. и происходил из двух древнейших дворянских родов, Монморанси и Краон, а кроме того, был внучатым племянником героя Столетней войны Бертрана Дюгесклена и находился в родстве со всеми знатными фамилиями восточной части королевства. Его земельные владения были огромны, а когда Жиль женился на богатой Екатерине де Туар, то с полным правом мог считаться самым могущественным вельможей Франции. Будучи всего шестнадцати лет от роду, он храбростью и ловкостью во время местных феодальных войн снискал себе расположение своего сюзерена Иоанна V – герцога Бретонского, а в двадцать два поступил на службу к будущему королю Карлу VII, хотя положение того представлялось безнадежным. Получив задание охранять знаменитую Жанну д’Арк, он прошел с ней весь путь от Орлеана до момента ее неудачи под Парижем. После коронации Карла VII в Реймсе Жиль был возведен (в 25 лет) в звание маршала Франции и в сентябре того же года получил разрешение украсить свой герб королевскими лилиями.

Жиль де Рэ

Маршал де Рэ был весьма образованным человеком, что являлось редкостью в те времена. Он обожал красиво оформленные книги, гравюры, имел большую библиотеку, хорошо разбирался в музыке.

В 1433 г. Жиль покинул двор и отправился в свои владения, где стал жить, не думая о будущем и проматывая свое состояние. Именно к этому периоду относится серия жутких преступлений, совершенных маршалом в собственном замке Тиффож. Его слуги начали похищать в окрестных деревнях молодых людей, с которыми де Рэ вступал в извращенную половую связь, а после этого убивал их. Народная молва гласит, что подобных жертв было от 700 до 800 человек.

Эти злодеяния в дальнейшем расследовал светский суд. Параллельно работал трибунал инквизиции, обвинивший Жиля де Рэ в попытке получения философского камня. Занятиям алхимией Жиль действительно посвящал практически все свое свободное время – печи в замке маршала работали в полную силу. Надо отметить, что алхимия в те годы, хотя и имела статус науки, на практике была почти всегда связана с некромантией – разделом черной магии, в которой для подчинения своей власти демонов использовались тела или части тел мертвецов. Без этого мало кто из искателей «всемирного эликсира» надеялся достичь власти над адскими силами, а с их помощью и успеха (тем, кто слабо знаком с алхимией, напомним, что философский камень, по поверью, обладал двумя главными чудесными способностями: превращать простые металлы в золото и даровать вечную жизнь).

Главным чародеем и соучастником преступлений маршала был итальянский алхимик Франческо Прелати. Его показания на суде объяснили хотя бы отчасти мотивы тех злодеяний, которые творил Жиль де Рэ.

Опьяненный жаждой золота вельможа убил крестьянского ребенка, положил в стеклянную вазу его руку, голову и глаза и передал своему коллеге-шарлатану. Продолжая свои страшные опыты, Жиль де Рэ умертвил множество детей, но только один вышеописанный случай был установлен доподлинно и фигурировал в материалах суда. И неизвестно, сколько бы еще продолжались опыты Синей Бороды, если бы герцог Бретонский и Жан де Малеструа, епископ города Нанта, не решили с выгодой для себя отправить маршала на костер. Оба они владели частью земель де Рэ, которые последний продал им. Маршал оставлял за собой право в течение шести лет выкупить свои поместья за ту же сумму, что получил при продаже. Разумеется, и герцогу, и епископу вовсе не хотелось расставаться с этими землями, поэтому и возникла нужда в серьезном поводе для судебного преследования.

Буйный нрав Жиля вскоре предоставил такой повод. Маршал продал один из своих замков казначею герцога, а тот передал право владения своему брату Жану де Феррону – лицу духовному, а следовательно, неприкосновенному. Между ним и Жилем возникла вражда, и в Троицын день 1440 г. де Рэ ворвался в церковь, где причащался Жан, схватил его и, заковав в кандалы, бросил в темницу Тиффожа.

Войска герцога вскоре осадили замок, маршал был вынужден отпустить пленника и явиться с повинной в ставку своего сюзерена – город Жосселен. Удивляют, правда, два обстоятельства. Согласно летописям, де Рэ заслужил прощение, хотя это шло вразрез с экономическими интересами герцога. Второе: и в городских условиях маршал не прекратил своих занятий, с помощью Прелати умертвив еще нескольких детей.

Комиссары нантского епископа сумели собрать достаточно свидетельских показаний о похищениях и убийствах детей, сатанинских обрядах и тому подобных вещах, чтобы начать против Жиля судебный процесс. 19 сентября 1440 г. состоялся первый допрос маршала де Рэ. Все его слуги, включая Прелати, были арестованы и к следующей явке Жиля в суд дали свои показания. На заседании 8 октября был представлен устный перечень обвинительных пунктов. Затем дело было распределено между двумя судебными комиссиями. Епископ и инквизитор должны были судить маршала за вероотступничество и связь с демонами; еще один епископ отдельно (выполняя роль светского судьи) обязан был вынести приговор по обвинениям в противоестественных сексуальных преступлениях и святотатстве, так как эти грехи не подпадали под юрисдикцию инквизиции. Об алхимии ничего сказано не было – эта наука запретной не считалась.

Де Рэ отказался признавать суд, а также принести присягу. Несмотря на это, 13 октября обвинения были изложены письменно по 49 пунктам! Жиль назвал их лживыми и после неоднократных отказов от присяги был отлучен от Церкви.

С этого-то момента и начинаются загадки. Трудно понять, что же произошло дальше. Когда через два дня обвиняемый появился в суде, то, казалось, – это был уже совсем другой человек. Плача и вздыхая, просил он о снятии с него отлучения и наконец сознался в преступлениях, в которых его обвиняли. Причем, и это доподлинно установлено, признание было сделано Жилем добровольно, то есть без предварительных пыток.

22 октября де Рэ выразил необычное желание, чтобы его показания были зачитаны всенародно, надеясь, по его словам, подобным смирением заслужить прощение Господа. Обратившись к присутствующим, он умолял их молиться за него и просил прощения у родителей, детей которых он убил.

Наконец, 25 числа обвиняемый выслушал приговор. Согласно ему, де Рэ осуждался как вероотступник, виновный в вызывании демонов, а также за преступления против человеческой природы и нарушение неприкосновенности лиц духовного звания. В наказание за свои преступления Жиль должен был быть повешен и сожжен.

Казнь назначили на следующий день, причем вместе с маршалом на виселицу шли двое его слуг. На месте казни Жиль де Рэ старался приободрить своих товарищей по несчастью, ручаясь за скорую встречу с ними в раю. Осужденных заставили подняться на помосты, под которыми были сложены поленницы дров. Затем подпорки выбили, а когда тела повисли, зажгли костры. Двое слуг сгорели, но труп Жиля, веревка на шее которого перегорела, упал и был вынесен из огня родственницами, которые устроили ему торжественные похороны.

 

Так была ли сожжена Жанна д’Арк?

…Она объявилась спустя пять лет после того, как Жанна д’Арк была сожжена на рыночной площади в Руане, в Гранж-о-Зорме, что неподалеку от Сен-Привей, в Лотарингии. Когда у нее спросили, как ее зовут, она ответила, что ее имя – Клод. Она разыскивала двух братьев Орлеанской девы, «один из которых, как сообщает летописец, был рыцарем и звался мессиром Пьером, а другой – оруженосцем по прозвищу Жан Маленький». Поиски увенчались успехом. И, когда братья увидели ее, они очень удивились. Неизвестная как две капли воды походила на Жанну, их покойную сестру! Они принялись ее подробно расспрашивать. Неизвестная сказала, что она и вправду Жанна, Орлеанская дева. И братья признали ее.

Так начинается одна из самых удивительных страниц в истории Франции, где нет никакого вымысла, а, наоборот, есть почти бесспорные факты. В летописи, составленной настоятелем церкви Сен-Тибо, в Меце, можно найти вот такие невероятные строки – они были написаны в 1436 г., то есть через пять лет после того, как в 1431 г. Жанну сожгли на костре: «В оном году, мая XX дня явилась Дева Жанна, которая была во Франции…»

В конце мая 1436 г. эта девица объявилась в окрестностях Меца. Там она встретилась с сеньорами, которые поразились ее сходству с сожженной Девой. Не смея, однако, признаться себе в том, что могло обернуться отнюдь не в их пользу, сеньоры решили справиться у людей более сведущих. А кто, как не родные братья Жанны, могли разрешить терзавшие их сомнения? Тем более что жили они как раз по соседству. И как пишет летописец: «…знали, что она была сожжена. Но, представ перед нею, они тотчас узнали ее…»

Народ собрался отовсюду. Чудесная весть облетела всю Лотарингию. И бывшие сподвижники Жанны отправились в Мец, чтобы изобличить самозванку. Но, оказавшись лицом к лицу с той, которая называла себя Девой, они падали пред нею ниц и, обливаясь слезами, целовали ей руки. Так поступили сир Николь Лов, рыцарь, сир Николь Груанье и сеньор Обер Булэ.

Башня в Руане, где Жанна д’Арк ожидала приговора

Братья привезли ее к себе в дом. И какое-то время она гостила у них. Им всем было что вспомнить и о чем поговорить! Жанна – давайте называть ее так – складно отвечала на все вопросы, касавшиеся ее детства и дальнейшей жизни, так что уличить ее во лжи и самозванстве оказалось невозможно. Из этого испытания она вышла победительницей. Несколько дней спустя она прибыла в Марвиль и приняла участие в праздновании Троицы, ее братья были рядом с нею…

Из Меца она отправилась в Арлон – ко двору великой и всемогущей герцогини Люксембургской. Здесь Жанну ожидало самое главное испытание. Ей предстояло иметь дело уже не с простыми провинциальными сеньорами, а с первой дамой Люксембурга, наделенной высшим правом повелевать не только имуществом, но и жизнью своих подданных… Однако девицу это нисколько не устрашило. И она смело предстала перед великой герцогиней. Та приняла ее, расспросила, выслушала и объявила, что отныне будет ей подругой! Герцогиня пригласила Жанну в свой замок и принялась всячески обхаживать ее.

Начиная с этого времени можно без труда проследить пути ее странствований. Насладившись поистине королевским гостеприимством герцогини Люксембургской, Жанна отправилась в Кёльн – к графу Варненбургскому, одному из самых могущественных сеньоров Рейнланда, который объявил себя ее ревностным сторонником. Граф Варненбургский и его отец приняли Жанну с распростертыми объятиями: «Когда она прибыла, граф, возлюбив ее всем сердцем, тотчас же повелел выковать для нее добрые доспехи».

Для того чтобы сильные мира сего поверили, что она действительно та, за которую себя выдавала, Жанне, надо полагать, приходилось подробно объяснять им, как ей удалось избежать казни. На самом же деле ничего подобного не было. Жанна могла сколько угодно рассказывать о своих подвигах, но о том, как ей посчастливилось спастись от костра, она хранила полное молчание. Когда заходил разговор о ее чудесном избавлении, она предпочитала говорить загадками.

По возвращении в Люксембург Жанна завоевала сердце лотарингского сеньора сира Робера Армуазского. Он попросил ее руки. Жанна согласилась. И они сыграли пышную свадьбу.

Об этом союзе имеется два свидетельства – их подлинность несомненна. В купчей от 7 ноября 1436 г., упомянутой доном Кальме в «Истории Лотарингии», говорится: «Мы, Робер Армуазский, рыцарь, сеньор де Тишимон, передаем в полноправное пользование Жанне дю Ли, Деве Французской, даме означенного де Тишимона, все, что будет перечислено ниже…»

Другое свидетельство – два герба, сохранившиеся на стене главного зала замка Жолни, в Мерт-и-Мозеле. Построенный примерно в 900 г., замок Жолни перешел в 1357 г. в собственность к графам Армуазским. В 1436 г., женившись на Жанне, Робер Армуазский его перестроил и значительно расширил. Тогда-то, судя по всему, и произошло объединение короны и герба графов Армуазских с короной и гербом Жанны. Так, герб графа Армуазского представляет собой «серебряный щит, отделанный золотом и ляпис-лазурью (всего двенадцать элементов декора), с двумя открытыми львиными пастями»; герб Жанны тоже выполнен в виде щита, «украшенного золотом, серебряной шпагой с ляпис-лазурью и увенчанного короной в обрамлении двух золотых лилий».

Но можно ли считать, что подобное признание стало венцом славы новоявленной Жанны? Никоим образом. Вслед за многими частными лицами ее признал и весь город.

В реестровых отчетах Орлеанской крепости, относящихся к 1436 г., можно прочесть, что некий Флер де Ли, доблестный герольд, получил 9 августа того же года два золотых реала в знак благодарности и признательности за то, что доставил в город несколько писем от Девы Жанны.

21 августа – как явствует из тех же отчетов – в Орлеан прибыл один из братьев Жанны д’Арк – Жан дю Ли. Перед тем он повстречался с королем и просил у него разрешения «привезти свою сестру».

25 августа посланник, которого Жанна направила с письмами в Блуа, еще раз получил денежное вознаграждение от орлеанских жителей. А месяцем раньше орлеанцы не поскупились снарядить своего посланника в Люксембург, в Арлон, дабы тот лично засвидетельствовал их почтение Деве. Посланник, по имени Кер де Ли, возвратился с письмами, но, пробыв недолго в Орлеане, поспешил в Лош, передал письма королю и снова вернулся в Орлеан. Было это 11 сентября.

Ни в одном из упомянутых документов не высказано ни малейшего сомнения по поводу личности Жанны. О Деве, сожженной пять лет тому назад, в них говорится так, как будто она действительно была жива.

Слухи о честолюбивых устремлениях Жанны не могли не дойти до Карла VII. Об этом свидетельствуют многочисленные послания, которые она то и дело отправляла с гонцами к королю. Но король и не думал удостоить ее ответом. Так прошли месяцы и годы. В конце концов Жанне Армуазской, как видно, успевшей за это время родить своему мужу двух сыновей, наскучило праздное существование у семейного очага, так не похожее на ее былую жизнь. В 1439 г. она решила отправиться в Орлеан – город, навсегда связанный с именем Жанны, ее победами и славой…

До Орлеана она добралась совершенно спокойно. Ее принимали так, как она и мечтала. Словно десять лет назад в этот город вступала со штандартом в руке та же Жанна. И вот она снова здесь. На увешанные хоругвями улицы высыпали толпы народа и громко приветствовали ее. Конечно, она постарела, и все же это была она. В муниципалитете ей также оказали пышный прием – накормили и напоили всласть.

Неужто теперь, после такого триумфа, король вновь откажет ей во встрече? Его приезда ждали с нетерпением, именно в Орлеане должно было проходить заседание Генеральных штатов. Однако Жанна пренебрегла этим событием и накануне покинула город. Тем не менее она написала Карлу VII, что по-прежнему желает с ним встретиться; кроме того, в другом письме она поблагодарила муниципалитет Орлеана за прием, какой был ей оказан. Засим она прямиком отправилась на юго-восток – в Пуату. Там перед нею предстал маршал Франции Жиль де Рэ, преданный друг и верный спутник той, другой, Жанны, которого впоследствии повесят, а потом сожгут по обвинению в колдовстве, извращениях и убийствах детей. Никто не мог знать Деву лучше, нежели ее бывшие сподвижники. Поговорив с Жанной Армуазской, маршал тоже признал ее.

Давайте, однако, здесь остановимся. Все эти признания кажутся столь невероятными, что самое время задать главный вопрос: действительно ли Жанна Армуазская была Жанной д’Арк? Быть может, Орлеанской деве и вправду удалось избежать костра?

Вполне очевидно, что на всякий вопрос необходимо иметь ответ: существует ли в истории факт менее бесспорный и определенный, нежели смерть Жанны д’Арк? О полной страданий жизни кроткой пастушки из Домреми, приведшей своего короля в Реймс и спасшей свою родину, уже столько рассказано и пересказано самыми разными писателями, в том числе и великими, что подвергать сомнению ее смерть кажется столь же нелепым, как и отрицать существование Наполеона.

Тем не менее некоторые историки попытались опровергнуть эту историческую истину. Время от времени в свет выходят труды, в которых приводятся как уже известные доводы, так и совершенно новые. Несколько лет назад Жан Гримо попробовал связать эти труды воедино и опубликовал книгу, получившую самый широкий отклик, которая так и называется – «Была ли сожжена Жанна д’Арк?»

Несомненно, вопрос о возможности спасения Жанны д’Арк представляет большой интерес. Ведь для французов Жанна, как личность историческая и легендарная, является воплощением всех мыслимых добродетелей. В день рождения Жанны д’Арк всегда можно видеть, как мимо ее конной статуи шествуют толпы ее юных почитателей – начиная от роялистов и кончая коммунистами. И в этот торжественный день в памяти всех французов воскресает крылатая фраза Мишеле: «Французы, давайте всегда помнить, что наша родина есть дитя, рожденное сердцем женщины, ее нежностью, слезами и кровью, которую она пролила за нас».

Итак, давайте внимательно и беспристрастно рассмотрим доводы Ж. Гримо и его учеников и попытаемся так же беспристрастно сделать собственные выводы.

Сторонники Жанны Армуазской решительно отрицают любое предложение, даже намек на то, что она была самозванка. Как бы мы скептически к этому ни относились, необходимо признать, что, связанные воедино, документы, касающиеся их героини, производят действительно неизгладимое впечатление. Но что это за документы?

Прежде всего – и о них мы уже говорили – летопись настоятеля церкви Сен-Тибо, содержащая свидетельства обоих братьев Жанны д’Арк, мессира Пьера и оруженосца Жана Маленького, а также сиров Николя Лова, Обера Булэ, Николя Груанье, Жоффруа Дэкса, герцогини Люксембургской, «многих жителей Меца» и графа Варненбургского.

А вот, пожалуй, самый впечатляющий документ – отчеты крепости города Орлеана. Именно в них содержатся основные доказательства – свидетельства о прибытии в город одного из братьев Жанны и двух герольдов, доставлявших письма Жанны, о появлении в городе самой Жанны, о проведении церемониальных шествий в память о казненной Жанне и об упразднении этих торжеств после прибытия в город Жанны Армуазской.

Кроме того, можно привести и архивы города Тура, где говорится о посещении города графиней Армуазской.

Наконец, следует упомянуть о гербе в замке Жолни, который, конечно же, не висел бы там, не будь Жанна Армуазская официально признана Жанной д’Арк.

На все вышеперечисленные факты – а их важность не подлежит сомнению – нельзя не обращать внимания. Представьте себе, что в один прекрасный день объявляется какая-то неизвестная и называет себя самой известной женщиной Франции – героиней, которую, как все знают, сожгли пять лет назад на костре «после громкого судебного процесса». Она, повторим, не только не подвергается осмеянию как самозванка, но ее признают даже родные братья Жанны. Один из них отправляется к королю и приносит ему эту чудесную весть.

Итак, заручившись «всеобщим признанием», самозванка – если она действительно была таковой, – наверное, могла бы попытаться продолжить ратный путь Жанны. Ведь подобная мистификация, хотя и чреватая опасностью разоблачения, сулила ей великую славу.

А неизвестная попросту берет и выходит замуж. И не нужно ей никаких странствий, побед, почета, даров в знак особого признания от городов и деревень.

Возможно, истина в том, что этот брак и сам по себе был для самозванки большой удачей: действительно, могла ли желать лучшей доли девица, тем более если она на самом деле была отнюдь не знатного рода? Допустим. В таком случае графиня Армуазская, достигнув своих корыстных целей, могла бы преспокойно почивать на лаврах, «отказавшись от новых дерзких шагов, чреватых для нее разоблачением». Но что делает она? Она спешно отправляет посланников с письмами в Орлеан и к королю, а вслед за тем и сама является в город, где все ее хорошо знали и помнили.

«Ведь именно в Орлеане она получила всеобщее признание как героиня; именно в этом городе одержала она свою первую победу, за которой последовали и другие; Орлеан стал колыбелью ее славы: в Орлеане ее признали полководцем и главнокомандующей королевской армией; наконец, в Орлеане жила ее мать».

Но главным доводом защитников графини Армуазской является отношение к ней ее супруга и его родственников.

Чем объяснить тот факт, что Робер Армуазский никогда не пытался изобличить Лжежанну, если та и вправду думала его провести? Как объяснить, что ни сам он, ни кто-либо из его родственников не убрал со стены родового замка герб, прославляющий самозванку?

Жан Гримо, последний из сторонников гипотезы о том, что графиня Армуазская была не кем иным, как Жанной д’Арк, писал: «Отношение Робера Армуазского и всей его родни, хорошо известной в Лотарингии, дары, преподнесенные братьям дю Ли, посланникам графини Армуазской, высокие почести, которыми их удостоили, и невозможность массовой галлюцинации у жителей Орлеана – все эти бесспорные факты начисто опровергают точку зрения тех, кто считает Жанну Армуазскую самозванкой. Летопись настоятеля церкви Сен-Тибо, архивы Орлеанской крепости, нотариально заверенные бумаги – все это есть и нерушимое доказательство подлинности ее личности; все это с лихвой перевешивает любые предположения, основанные на вероятности».

Допустим пока, графиня Армуазская и Жанна д’Арк – одно лицо. Отсюда вытекает важный вывод, а именно: значит, Жанна не была казнена.

Каковы же доводы тех, кто считает, что казнь Орлеанской девы – всего-навсего хорошо разыгранный спектакль?

Самое достоверное во всей этой истории – то, что многие французы не поверили в «Руанский костер». Подобные слухи были столь упорными и живучими, что даже в 1503 г. летописец Симфориен Шампье отмечал: «Наперекор французам Жанну передали англичанам и те сожгли ее в Руане; однако французы сие опровергают». Так же осторожно сообщает об этом и бретонская летопись 1540 г.: «В канун праздника Причащения Деву сожгли в Руане – или приговорили к сожжению».

Достопочтенный священник, настоятель церкви Сен-Тибо в Меце, тоже осторожен в суждениях: «Как утверждают иные, она была сожжена на костре в городе Руане, в Нормандии, однако ныне установлено обратное». Конечно же, этот священнослужитель нисколько не верит в то, что Жанна д’Арк была сожжена. Как, впрочем, и автор рукописи, хранящейся в Британском музее: «В конце концов порешили сжечь ее публично; но была ли то она или другая женщина, похожая на нее, – мнения людей на сей счет расходились и продолжают расходиться».

Что мог видеть народ во время казни? Немного. В тот день на рыночную площадь Руана согнали восемьсот воинов, вооруженных мечами и булавами.

Казнь была назначена на восемь часов утра. Но осужденную, идущую на костер, народ увидел только в девять. На ней был огромный колпак, спущенный до середины носа и скрывавший ее лицо почти целиком: а нижняя часть лица, утверждает летописец, «была сокрыта под покрывалом».

Что означал этот странный маскарад? Зачем понадобилось скрывать лицо жертвы, если ею действительно была Жанна?

Стало быть, ее могли и подменить.

Историк Марсель Эрвье утверждал, что в ее темнице был подземный ход, через который она, вероятно, и сбежала. Далее он уточняет, что его «утверждение основано на документах следственной комиссии, где подробно описана обстановка места происшествия». Ж. Гримо говорит, что этот подземный ход был «тайным местом», где герцог Бэдфорд встречался с Жанной, о чем ясно сказано в судебном протоколе по этому делу: «И упомянутый герцог Бэдфорд не раз являлся в сие тайное место, дабы повидаться с осужденной Жанной».

Конечно, можно допустить, что Жанна бежала или что ее подменили.

Но увы! Против гипотезы Ж. Гримо и его последователей в газетах и журналах, как грибы после дождя, стали появляться статьи Мориса Гарсона, Р.П. Донкера, Филиппа Эрланже, Шарля Самарана и Регины Перну.

Что же осталось от графини Армуазской после серии этих сокрушительных ударов? Не в обиду будет сказано ее защитникам, но от нее не осталось почти ничего…

Конечно, летопись настоятеля церкви Сен-Тибо является, пожалуй, главным свидетельством в ее защиту, однако существует и другой вариант этой же летописи. Впоследствии настоятелю, поначалу, как и все, сбитому с толку, пришлось внести в рукопись кое-какие поправки, и вместо фразы: «В оном году, мая XX дня явилась Дева Жанна, которая была во Франции…» – он написал так: «В оном году явилась некая девица, которая назвалась Французской Девой; она так вошла в свой образ, что многих сбила с толку, и главным образом – людей, весьма знатных».

Что же касается признаний, то можно вспомнить, что во всех подобных историях самозванцев, как правило, всегда встречали с распростертыми объятиями. Так было в случае со лжесмердисами, лжедмитриями и, конечно же, со лжелюдовиками XVII. «Суеверный народ, – утверждает Морис Гарсон, – не желает верить в смерть своих героев и зачастую начинает слагать о них легенды прямо в день их смерти».

Но как же быть с тем, что неизвестную признали родные братья Жанны? «Они верили в это, – писал Анатоль Франс, – потому что им очень хотелось, чтобы это было именно так». Это был своего рода самообман. Любой брат сумеет узнать родную сестру, даже если она исчезла пять лет назад.

Отношение братьев дю Ли к неизвестной помогает понять один примечательный факт.

Спустя шестнадцать лет, в 1452 г., объявилась еще одна самозванка, называвшая себя Жанной д’Арк. Ее признали двое двоюродных братьев настоящей Жанны. Кюре, свидетельствовавший по этому разбирательству, заявлял, что оба брата были необычно сговорчивы, тем более что, когда девица гостила у них, «их кормили и поили всласть совершенно даром». Напомним, что за письмо от «сестры», доставленное в Орлеан, городские власти выплатили брату Жанны двенадцать ливров…

Появление графини Армуазской в Орлеане лишний раз свидетельствует о ее необычайной дерзости. Да, ее там хорошо принимали – но кто?

То, что во время визита графини Армуазской мать Жанны д’Арк проживала в Орлеане, можно только предполагать, во всяком случае, утверждать это наверное нельзя. Первое, дошедшее до нас упоминание о жизни Изабеллы Роме в Орлеане относится к 7 мая 1440 г. – то есть спустя год после визита графини Армуазской.

Остается необъяснимым всеобщее ослепление жителей Орлеана. И все же объяснить это явление можно – на примере такого же массового психоза, имевшего место примерно в то же самое время. В 1423 г. в Гейтсе объявилась какая-то женщина в сопровождении «целой армии поклонников». Она называла себя Маргаритой Бургундской, сестрой Филиппа Доброго, вдовой Людовика, герцога Гиенского, сына Карла VI. Самозванку не только никто не попытался изобличить, но в течение нескольких недель «ей вместе с ее свитой оказывались высочайшие почести, как настоящей принцессе, и при этом ее личность ни у кого не вызывала ни тени сомнения».

Теперь давайте попытаемся разрешить самую главную загадку этой истории – казнь Жанны.

К сожалению, мы не располагаем протоколами ее допроса, но тем не менее некоторые свидетельства, проливающие слабый свет на эту загадку, все же дошли до нас. Как известно, когда Жанну вели на костер, на голове у нее был бумажный колпак, якобы наполовину закрывающий ее лицо. Это кажется маловероятным. Если судить по многим миниатюрам и рисункам того времени, воспроизводящим казнь еретиков, в действительности было принято приговоренным к сожжению потехи ради нахлобучивать колпаки набекрень. Точно так же «украсили» и голову Жанны.

В некоторых свидетельствах очевидцев казни есть весьма точные наблюдения. Жан Рикье, кюре из Эдикура, служивший при Руанском соборе, писал: «И когда она умерла, англичане, опасаясь, что пойдет молва, будто она сбежала, заставили палача немного разгрести костер, дабы присутствующие могли воочию убедиться, что она мертва, и дабы потом никто не смел сказать, будто она исчезла».

А вот еще одно свидетельство, не менее впечатляющее, – отрывок из газеты «Парижский обыватель» 1431 г.: «Вскоре пламя добралось до нее и спалило ее платье, потом огонь стал лизать ее сзади, и все присутствующие увидели ее совершенно нагую, так что никаких сомнений у толпы не было. Когда же люди вдосталь насмотрелись на то, как она умирает, привязанная к столбу, палач прибавил огня; пламя, точно неистовый зверь, набросилось на ее бренную плоть и поглотило целиком, не оставив от нее ничего, кроме кучки пепла».

Палачи Жанны вовсе не хотели скрывать ее от толпы. Наоборот, им нужно было, чтобы все убедились в ее смерти. И они сделали все возможное, чтобы народ видел, как она умирает.

Но как же пресловутый подземный ход, так волнующий воображение? В действительности… никакого подземного хода не было! В протоколе реабилитационного процесса о тайном подземном ходе, которым якобы пользовался Бэдфорд, навещая Жанну, не упоминается ни слова. В самом деле, Бэдфорд вполне мог бывать в темнице, где держали Орлеанскую деву, и предаваться «созерцанию ее», однако место, откуда он наблюдал за нею, было просто убежищем, а вовсе не тайным подземным ходом.

Тех же из читателей, кто продолжает верить в новоявленную Жанну д’Арк, или графиню Армуазскую, потому что ее-де признали столько людей, мы, видимо, премного разочаруем, и сделать это помогут признания самой самозванки.

Из сообщений уже упомянутого нами «Парижского обывателя» известно, что в августе 1440 г. народ мог лицезреть во дворце, при королевском дворе, женщину, которая в присутствии судебных властей громким и четким голосом призналась, что выдавала себя за Жанну д’Арк, что она не Дева, что она обманным путем вышла замуж за благородного рыцаря, родила ему двух сыновей и что теперь она глубоко раскаивается в содеянном и молит о прощении. Так на глазах у изумленных парижан разрушилась великая легенда. Дальше женщина рассказала, как она убила свою мать, подняла руку на родного отца, а потом отправилась в Рим вымаливать прощение у папы; для удобства она переоделась мужчиной, а по прибытии в Италию участвовала, как заправский воин, в ратных делах. Она сообщила, что «на войне убила двух неприятелей». Вернувшись в Париж, она, однако, не пожелала расстаться с доспехами и, поступив в какой-то гарнизон, вновь занялась ратными делами. Быть может, все это и побудило ее выдать себя за Жанну д’Арк? Что ж, вполне возможно! Во всяком случае, ясно, что женщина эта и была графиней Армуазской.

Вряд ли возможно, чтобы орлеанцы принимали с большим почетом двух разных Дев, тем более с разницей в несколько месяцев! Совершенно очевидно, что их гостьей была все та же графиня Армуазская, чей след был потерян в Type в сентябре 1439 г. и которая спустя год объявилась в Париже, чтобы «с новой силой взяться за старое, снискать себе былые почет и уважение, как то некогда имело место в Орлеане».

О дальнейшей судьбе самозванки мало что известно. Вполне вероятно, что после того, как страсти вокруг нее поутихли, она все же добилась аудиенции у Карла VII и тот в конце концов вывел ее на чистую воду.

Конец этой истории мы знаем более или менее точно – благодаря историку Леруа де Ламаршу, который обнаружил в Национальном архиве один бесценный документ. В 1457 г. король Рене вручил письменное помилование некоей авантюристке, задержанной в Сомюре за мошенничество. Речь идет о какой-то «женщине из Сермеза», и в упомянутом документе сказано, что «она долгое время выдавала себя за Деву Жанну, вводя в заблуждение многих из тех, кто некогда видел Деву, освободившую Орлеан от известных врагов королевства».

Описание самозванки довольно точно совпадает с обликом нашей герцогини, так что никаких сомнений на этот счет быть не может. Упомянутая авантюристка оказалась вдовой Робера Армуазского, тогда она была замужем за безвестным жителем Анжевена по имени Жан Дуйс. При короле Рене она провела долгие месяцы в заточении в разных темницах…

Так был положен конец величайшей из легенд.

P.S. В 1867 г. на чердаке одной из парижских аптек был случайно обнаружен стеклянный сосуд с надписью: «Останки Жанны д’Арк, Орлеанской девы, найденные в костре». В сопроводительной записке пояснялось, что один из сторонников Жанны, уже после казни, пробрался к костру и собрал сохранившиеся там фрагменты. Таким образом, в сосуде оказались выглядящие обугленными фрагменты человеческих костей, осколок еще одной кости, деревянная щепа и фрагменты льняной ткани.

Сенсация? Однако все оказалось не так просто. Быстрее всего идентифицировали осколок кости – она оказалась кошачьей. В принципе, в Средние века колдуний часто сжигали вместе с черными кошками, так что теоретически ее могли подложить и Жанне – несмотря на то что в показаниях свидетелей кошки не фигурируют. Остальные предметы, принадлежавшие Турской епархии, хранящиеся в кладовой музея города Шинона, отдали ученым только в прошлом году. Их вердикт оказался неожиданным.

«Некоторые частицы были проверены с помощью инфракрасного и оптического спектрометров. Они подтверждают, что черное вещество, обволакивающее кости, не является продуктом горения. Кости пропитаны бальзамирующим составом, содержащим смолы, продукты растительного и минерального происхождения, – поясняет Филипп Шарлье, судебно-медицинский эксперт больницы Раймона Пуанкаре в городе Гарш. – На работе я постоянно сталкиваюсь с обгоревшими человеческими останками. Эти не имеют с ними ничего общего».

Анализ под микроскопом выявил, что полоски ткани, лежащие в сосуде, сделаны из египетского льна, причем ткань ничуть не обгорела. Также на останках в больших количествах была найдена пыльца сосны, которая в 1431 г. в Нормандии еще не росла. Зато египтяне широко применяли сосновую смолу при… бальзамировании мумий. Да и радиоуглеродный анализ показал, что мощи датируются периодом между 700 и 230 годами до н. э., то есть принадлежат египетской мумии позднего периода.

Но откуда во Франции взялась мумия? Дело все в том, что еще со времен Крестовых походов европейские алхимики и аптекари пристрастились изготавливать настойки и эликсиры на основе мумифицированных останков египтян – считалось, что такие жидкости чуть ли не панацея от всех болезней. Так что останков Жанны все же не сохранилось, а жаль! Ведь их анализ мог бы многое прояснить в личности легендарной девушки.

 

Нострадамус вспоминает о… будущем

Мишель Нострадамус недавно пережил как бы второе, а может, даже третье рождение. Первый раз он становится известен как врач, могущий лечить два самых страшных заболевания того времени – чуму и холеру. Второй раз, когда до невероятных размеров разрастается его слава пророка после случая на турнире с королем Генрихом II. И вот ныне мы с вами, похоже, переживаем третий бум интереса к этому имени и сделанным им предсказаниям. Вместе с тем растет и число скептиков, которые (и зачастую не без оснований) подвергают сомнению многие «откровения» знаменитого француза. Давайте объективно рассмотрим некоторые их доводы.

…Есть на земле места, где и поныне бродят отзвуки неких мистических видений и событий, где и по сей день как будто проходят бледными тенями привидения былых веков. К таким местам можно, к примеру, отнести развалины тамплиерских замков, пещеры маврской Испании, громады египетских пирамид и… странную провинцию Прованс, в которой время от времени, как сообщают средневековые хроники, происходили довольно непонятные события, бунты и эпидемии…

Именно здесь, в провинциальной Франции, в городке Сен-Реми, и родился в 1503 г. человек, имя которого затем стало нарицательным в мире пророков, предсказателей и магов. Звали его поначалу Мишель де Нотр-Дам, и был он сыном местного нотариуса, еврея по национальности и католика по вероисповеданию.

Мишель Нострадамус

Начальное образование маленький Мишель получает, как водилось в те времена, в основном дома, под руководством своего деда, лейб-медика графа Прованского. Дед же и стал примером для подражания: Мишель не захотел быть юристом, а выбрал себе стезю врачевателя. С 1522 по 1525 г. он изучает медицину в университете Монпелье, затем совершенствует свое мастерство в разных городах Европы. Известность ему принесла борьба с эпидемиями в Бордо, Тулузе, Ля-Рошели… В результате мора умирают его жена и двое маленьких детей – тяжелый удар для мужа и отца. Но врач сумел нанести и ответный удар – с его помощью люди начинают и выздоравливать.

Однако успехи Нострадамуса (так он переделал свое имя на латинский лад) приносят ему и новые неприятности. Его методами начинает интересоваться святейшая инквизиция. Нострадамус вынужден колесить по городам и весям Южной Европы в течение семи лет, спасая людей от болезней и спасаясь сам от лап инквизиторов. Наконец, в 1547 г. ему удалось осесть в маленьком городке Салон, что между Марселем и Авиньоном. Здесь он обзавелся новой семьей; вторая жена родила ему шестерых детей. Искусство врача приносит неплохие заработки. Казалось бы, жизненные бури кончились.

Однако в 1555 г. начинается новая полоса в жизни Нострадамуса – из печати выходит первое издание его «Центурий», книги, на страницах которой в стихотворной и достаточно туманной форме ее автор попытался высказать те или иные пророчества. Возможно, на них никто бы и не обратил особого внимания – в то время подобных книг выходило немало, если бы не одно обстоятельство.

Летом 1559 г. на одном из придворных турниров погиб король Генрих. Причем погиб при довольно-таки необычных обстоятельствах: щепка от сломавшегося копья его молодого соперника сквозь щель в шлеме пронзила глаз и мозг короля, он умер. И тогда кто-то вспомнил, что четырьмя годами ранее Нострадамус писал:

Понятное дело, после этого в стихах Нострадамуса стали искать (и находить!) предсказания многих исторических событий. Вот вам несколько цитат, взятых почти наугад:

Чем не прямой намек на жизнь и действия Наполеона Бонапарта, родившегося, как известно, на Корсике и закончившего свою карьеру в результате безуспешного похода на Москву, а также битвы при Ватерлоо?..

Или вот еще:

Многие толкователи обнаруживают в этих строках намек на события, произошедшие в начале нашего века, когда на смену свергнутому царю Николаю II пришло Временное правительство во главе с краснобаем Керенским, а его, в свою очередь, сменили большевики, захватившие власть с помощью хитрости и подчинившие народ силою страха.

Далее еще точнее:

Здесь, как говорят, предсказывается победа генерала Франко в Гражданской войне в Испании. Намек становится еще более прозрачным, если учесть, что в другом катрене-четверостишии имя мятежного генерала упоминается впрямую:

Предусмотрел в своих предсказаниях Нострадамус и иной поворот событий:

Ну разве здесь не просматривается прямое указание на судьбу Муссолини?.. И уж, конечно, средневековому предсказателю не безразлична судьба его родины. Он пишет:

Эти строки держали в памяти многие бойцы французского Сопротивления. Они верили, что победа придет, враг будет разгромлен. Все в конце концов так и случилось…

И уж совсем обескураживают такие строки:

Такое впечатление, что средневековый пророк читал газеты 1990-х гг., полные разноречивых толкований то о провалившейся перестройке, то о грядущих выборах, то об очередной реформе…

И уж после этого как-то спокойно воспринимаются катрены, содержащие пророчества технического плана. Например, такие:

Чем не описание газовой атаки времен хоть Первой мировой, хоть какой из последующих войн?..

А вот катрен, описывающий возможности современной зенитной артиллерии, стреляющей ракетами, обладающими инфракрасными головками самонаведения:

Ну а дальше вообще прямые намеки на чеченские события:

Ох, сколько же их, этих самых строгих приказов уже не выполнено и еще выполнено не будет!

Итак, мы с вами как будто имеем перед глазами яркий пример, что человек каким-то образом смог предвидеть ход событий за 500 и даже более лет. (Некоторые из прогнозов Нострадамуса, как мы увидим чуть позднее, распространяются даже на XXI столетие.) Каким образом он мог добиться подобных результатов?

Есть несколько версий, объясняющих подобный феномен. Давайте их по порядку и рассмотрим.

Версию первую подсказывает нам святая инквизиция. Раз уж она охотилась за пророком, значит, у нее были какие-то основания предполагать, что Нострадамус знается с темными силами. Отсюда, дескать, и его сверхъестественные способности.

Сам прорицатель, очевидно, чувствовал слабость своих позиций в этом плане, искал защиты у сильных мира сего. В частности, седьмая центурия, дошедшая до наших дней в сильно урезанном виде – 48 катренов из 100, заканчивается длиннейшим прозаическим посланием королю Генриху II. Тому самому, как уже говорилось выше, с предсказания смерти которого и началась слава Нострадамуса как прорицателя.

Но пока король жив, и наш герой ищет у него защиты. После выражения верноподданнических чувств он пишет: «У меня есть серьезные причины обратиться к Вам лично, христолюбивый и победоносный Король. Мое лицо долго было пасмурным, пока я не решился предстать перед вами, зная, что Ваше всемогущество безмерно. Я чувствовал, какой ослепительной должна быть предстоящая личная встреча с Вами…»

Продравшись сквозь дебри чинопочитания, улавливаешь смысл послания. Нострадамус просит разрешения посвятить королю «пророческие, выполненные бессонными ночами вычисления». Но, осуществляя преподношение, хитрый Нострадамус, конечно, хочет нечто взамен. Правда, просьба достаточно витиевато скрыта в недрах огромного абзаца, занимающего две печатные страницы сплошного текста. Цитировать все подряд я вам не буду – читать замучаешься; но главную мысль мы с вами постараемся все-таки вычленить: «Для большей части моих пророчеств можно вычислить годы, месяцы и недели тех событий, которые произойдут в странах, городах и поселках Европы; в меньшей мере я касался того, что случится в Африке и отчасти в Азии… Особенно важны события, которые произойдут в 1585 г. и в 1606 г., сопоставительно с сегодняшним днем (14 марта 1557 г.). Но я пошел дальше – до начала седьмого тысячелетия в моих предчувствиях того, что должно произойти на земле, в соответствии с астрономическими вычислениями и теми учениями, которые я мог постичь (речь идет о временах, когда начнет возрастать число врагов Христа и его церкви)…»

Обратите внимание, Нострадамус считает отнюдь не лишним еще и еще раз подчеркнуть, что он в своих деяниях неустанно печется не только о благе своего короля, но и всемогущей церкви. Быть может, потому, что немного ниже он при описании технологии своего пророчества указывает, что «все было составлено в дни и часы прозрений». Причем одним из главных инструментов для поимки этого самого прозрения, является некий бронзовый треножник. Вот как пишет о нем сам Нострадамус: «Большую часть моих пророчеств я предсказывал с помощью бронзового треножника “ех tripode oeneo”, хотя многие приписывают мне обладание магическими вещами, которые, по сути дела, являются ничем, ибо их нет не только у меня лично, но и вообще у кого-то ни было. Только бессмертный Бог, исследовавший все глубины человеческого сердца, благостный, справедливый и милосердный, достоин быть истинным нашим судьей».

Однако все же не надеясь, видимо, что этой защиты ему хватит, Нострадамус продолжает, искусно ставя по существу в один ряд и Бога и короля: «Я молю его (т. е. Бога) защищать меня от ярости и клеветы злых и невежественных людей, одержимых волей допрашивать и преследовать, а Ваши древние предки, короли Франции, исцелялись от духовного недуга, называемого королевской злостью; были же и есть те, которые нашли действенные способы лечения искусанных ядовитыми тварями; не таковы ли пророки, которые, руководствуясь не обманувшим их инстинктом, не только верно предвидят то, что есть и будет, как правильно предвидели то, что было, но и предчувствуют самое страшное из того, что должно произойти, настолько страшное, что об этом лучше здесь не говорить».

И вот тут Нострадамус, что называется, выдает себя с головой. Обладай он в действительности точной информацией о возможной близкой кончине своего защитника, разве не намекнул бы он ему, не посоветовал был поостеречься, не участвовать хотя бы в том злополучном турнире?

«Однако турнир все-таки состоялся, – скажете вы. – И вполне возможно, что Нострадамус, зная наперед ход событий, специально не предупредил короля о грозящей смерти. Не забывайте, что именно с этого предсказания и началась его слава…»

Но если все это так, то почему же тогда Нострадамус дрожит за свою жизнь, безопасность и благополучие? Почему обращается за защитой к человеку, которому осталось жить считанные годы, а не поищет себе защитника, так сказать, более долговременного?.. При желании можно найти ответы и на эти вопросы. Вот один из них: Нострадамус вместе с другим своим коллегой, дескать, старался довести свое предсказание до сведения короля, но Генрих не внял предостережению. И вот результат…

Но тогда почему сам Нострадамус в своем послании прямо пишет следующее: «Я знаю, Ваше Величество, что о многих вещах я говорю в своих пророчествах неясно и туманно, особенно когда подходишь к временам событий, которые непременно будут, потому что вычисления последующих времен очень мало сходны, если вообще сходны с тем, что я делал раньше, потому что руководствовался астрономическими правилами и указаниями Священного писания, и они не позволяли мне ошибаться. Я бы мог дать точные даты для каждого из моих катренов, указав на время действия событий, которые должны произойти. Но это не пришлось бы всем по сердцу, как и то мое толкование событий, которое было бы проясненным.

И Вы, Ваше Величество, не даруйте мне право на это, чтобы не давать моим клеветникам повода предпринять что-либо против меня…»

То есть, говоря иначе, пророк сам как бы советует: «Да не слушайте вы меня! Мало ли что я могу наплести…» Для чего это ему нужно?!

А все в обычном человеческом расчете. Не обладая особым пророческим даром, Нострадамус тем не менее ухитрялся более или менее точно предсказывать некоторые события. Каким образом? Очень просто: он использовал знания человеческой сущности и законы статистики (хотя бы интуитивно). Богатый жизненный опыт подсказывал ему, что если ныне мир, то в скором будущем обязательно разразится война, что нет десятилетия, когда бы ни случались мор, пожар или еще какая напасть. Говоря иначе, он руководствовался правилом, сформулированным еще Блаженным Августином: «И когда о будущем говорят, что его видят, то видят не его – будущего еще нет, – а, вероятно, его причины или признаки, которые уже налицо».

Ну что ж, именно по такому алгоритму построены, например, прогнозы всем известного Жюля Верна и многих других фантастов. Но каким образом Нострадамус ухитрился предсказывать политические коллизии, да еще иной раз с указанием не только дат, но даже имен?

Давайте проведем некоторое расследование. И начать его, наверное, имеет смысл с того происшествия с королем Генрихом, в результате которого Нострадамус стал знаменитым. Уж, казалось бы, что точнее его? Предсказатель прямо указывает даже на злополучную щепку! Но вот вам другая редакция того же текста:

Согласитесь, тут куда больше простора для разного рода толкований… Если же мы с вами возьмем на себя труд и заглянем в сам оригинал, писанный на туманном старофранцузском, то выясним, что там вариантов расшифровки просматривается и еще больше.

Теперь о точности попадания. Если читать текст «Центурий» подряд, то выясняется: Нострадамус, выражаясь языком артиллеристов, чаще всего ведет огонь по площадям. Ну вот вам хотя бы такой пример:

О какой тут войне идет речь? О Первой мировой? О Второй? Афганской? Чеченской?.. Или о более раннем сговоре трех правителей?.. Ну а как толковать такой текст?

Тут уж вообще все свалено в одну кучу! И невиданная рыба с человечьей головой, и святой…

Правда, у Нострадамуса было одно несомненное преимущество – его известность. И она работала на него даже после его смерти. Снова и снова перерабатывая, редактируя и рифмуя его катрены, позднейшие переводчики, уже зная ход истории, вольно или невольно перекладывали некоторые строфы так, что намеки на конкретные события все время усиливались.

Более того, в некоторых случаях в тексте появлялись даже новые катрены, специально ориентированные на какое-то событие. Вот, к примеру, о каком эпизоде, случившемся в начале Второй мировой войны, повествовал шеф политической разведки Третьего рейха В. Шелленберг. Он вспоминал, что в начале кампании, перед вступлением во Францию, специальные агенты вермахта провернули блестящую операцию. Среди населения Франции была распространена брошюра Нострадамуса, в которой, в частности, указывалось, что над городами вскоре станут проноситься машины, «изрыгающие огонь», несущие гибель людям. Спастись могут только те, кто укроется на юге и юго-востоке Франции. Понятное дело, толпы беженцев повалили в указанном направлении. «Тем самым немецкие войска получили полную свободу передвижения, – писал Шелленберг, – тогда как коммуникации французских войск были полностью парализованы…»

 

Узник в железной маске

Таинственная история об узнике в железной маске уже несколько столетий не дает покоя романистам, драматургам и историкам. Кто был этим несчастным, обреченным носить маску до конца своих дней? Неужели на самом деле брат Людовика XIV? До сих пор не обнаружено никаких документов или свидетельств, которые могли бы пролить свет на эту историческую загадку.

К таинственной истории узника в железной маске впервые привлек внимание блистательный Вольтер. В своем произведении «Век Людовика XIV» он писал: «В замок на острове Святой Маргариты, что у берегов Прованса, был отправлен неизвестный узник, ростом выше среднего, молодой, обладающий благороднейшей осанкой. В пути он носил маску со стальными задвижками на нижней ее части, которые позволяли ему есть, не снимая маски. Был отдан приказ убить его в случае, если он снимет маску».

На протяжении двадцати лет Вольтер периодически возвращался к истории таинственного узника, дополняя ее новыми фактами. Наконец в 1771 г. в очередном переиздании своего труда, якобы от издателя, он написал: «Железная Маска, без сомнения, был старшим братом – Людовика XIV…» Как же он пришел к такому выводу? Дело в том, что мать монарха, Анна Австрийская, обладала тонким вкусом, в частности в отношении изысканного белья. Это же пристрастие было и у Железной Маски. Кроме того, как указывал Вольтер, в момент появления таинственного узника на исторической сцене в Европе не было отмечено исчезновения какого-либо влиятельного и известного лица, так что маска, скорее всего, скрывала сходство узника с каким-то важным и известным всем человеком.

«Железная Маска»

Вольтер считал, что Железная Маска был старшим братом Людовика XIV, которого королева родила от внебрачной связи и воспитала в тайне от всех, доверившись только кардиналу Ришелье. Еще более любопытная версия происхождения Железной Маски вырисовывалась из записок кардинала Ришелье, в которых он сообщал о рождении 5 сентября 1638 г. у Анны Австрийской сыновей-близнецов. Интересно, что мальчики родились с перерывом в несколько часов. Когда первый из них уже был объявлен законным наследником, родился второй, который по закону и являлся старшим. Королеве сообщили о смерти второго ребенка. Подростком непризнанный принц был отправлен в Англию, где и получил соответствующее своему происхождению воспитание. В 1669 г. брат Людовика XIV узнал правду о своем происхождении и стал участником заговора с целью вернуть себе трон. Заговор был раскрыт, а главный заговорщик – гугенот Ру де Марсилли – схвачен. Перед смертью под пытками он признался, что в роли его слуги Эсташа Доже был настоящий король Франции. Доже арестовали, когда он прибыл в Дюнкерк, и с тех пор этому человеку пришлось надеть маску и жить в заточении.

Однако серьезные историки считают такое развитие событий маловероятным. Их сомнения основаны на записях и документах, связанных с личностью Сен-Мара – главного тюремщика Железной Маски.

Бенинь де Сен-Мар пользовался особым доверием Людовика XIV и держал под своим надзором особенно важных узников короля. В 1665 г. этот человек был комендантом крепости Пинероль в Альпах. Здесь впервые и появляется исторический след Железной Маски, ведь именно из этой крепости таинственного узника переводят в 1681 г. вместе с Сен-Маром в крепость Эгзиль. Из регистрационных журналов известно, что в Пинероле у Сен-Мара было пять узников, причем двое из них – весьма известные люди: бывший министр Фуке и маршал де Лозен. Из этих двоих ни один не мог быть Железной Маской: совершенно ни к чему было скрывать их лица, к тому же Фуке умер в 1680 г., а Лозена отпустили на свободу еще до переезда Сен-Мара в Эгзиль. Правда, места в тюрьме не пустовали, и узников все равно было пятеро. Из этой пятерки двоих и забрал с собой на новое место службы Сен-Мар.

Кто же был в пятерке заключенных? Одним из заключенных был монах-аферист, уличенный в обмане придворных дам, другим – офицер Дюбрей, посаженный в тюрьму за предательство. Третьим заключенным был итальянский графа Маттиоли, который поплатился свободой за обман самого Людовика XIV, – именно ему многие исследователи отводили роль таинственного узника. Четвертый – слуга Фуке, который провинился только тем, что прислуживал своему хозяину, знавшему многие государственные секреты. Наконец, пятым заключенным являлся Эсташ Доже, который отбывал наказание по делу об отравлении.

Из этих пятерых Маттиоли, пожалуй, больше всех подходил на роль Железной Маски. Маттиоли был министром при дворе Карла IV, герцога Мантуанского, в ведении этого придворного находилась крепость Казале-Монферрато, которую вознамерился купить Людовик XIV. Французский король не только договорился с Маттиоли о продаже крепости, но и сделал ему весьма ценные подарки. Неизвестно, почему Маттиоли нарушил договоренность с королем. В общем, итальянский придворный сообщил многим европейским дворам о планах Людовика на счет итальянской крепости. Для французского короля это был политический конфуз, за который он и решил отомстить Маттиоли. Его похитили и заточили в Пинероль.

Однако известно, что вся эта история с захватом итальянца не была в то время секретом, так что скрывать лицо этого узника не имело никакого смысла. Кроме того, в момент смерти Железной Маски в Бастилии Маттиоли исполнилось бы 63 года, тогда как таинственному узнику было всего около 45 лет. Сен-Мар уже после отъезда из Пинероля отмечал в переписке, что Маттиоли и Дюбрей остались в крепости, а монах-аферист умер. Таким образом, становится ясно, что с Сен-Маром в Эгзиль выехали слуга Фуке и Эсташ Доже. Слугу Фуке не стоило скрывать под маской, так что таинственным узником был явно Эсташ Доже. Известно, что в 1694 г., когда Сен-Мар уже являлся губернатором острова Святой Маргариты, к нему и Доже опять присоединились Маттиоли и Дюбрей. Маттиоли вскоре умер, и в Бастилию, на новое место службы, Сен-Мар едет опять с двумя заключенными – один из них в маске, другой Дюбрей. И этот факт подтверждает, что Железной Маской был Доже.

Почему Доже являлся таким важным узником? Считают, что он знал какую-то важную государственную тайну. Кроме того, одно время Доже заменял заболевшего слугу Фуке, прислуживая бывшему министру, и от него тоже мог узнать какие-нибудь секреты. А может, Доже все же на самом деле был братом Людовика? Известный французский историк Ален Деко категорически отвергает эту версию. В своей книге он пишет: «Никогда бы Король-Солнце не позволил сделать человека одной с ним крови лакеем Фуке!»

А что, если Доже являлся незаконнорожденным сыном какого-нибудь важного придворного и был на него очень похож? Может, он попытался его шантажировать и за это угодил в тюрьму? Тогда почтительное отношение к узнику и нежелание лишать его жизни можно было бы объяснить.

 

Кем ты был, Сирано?

Благодаря знаменитой пьесе Эдмона Ростана и некоторым описаниям в нашем сознании личность Сирано ассоциируется с образом бесшабашного и остроумного француза, не отличавшегося по искусству владения языком и шпагой от всемирно известного д’Артаньяна.

Но существует другой, действительно таинственный Сирано де Бержерак… Во многих своих произведениях он описывает мир, который не мог существовать в XVII в. Информация кажется подчас невероятной и странной, так как совершенно не соответствует нашим представлениям ни об интеллектуальном, ни о научно-техническом потенциале того времени. Что это – фантастика позднего Средневековья или отголоски каких-то реальных знаний?

Сирано де Бержерак родился в 1619 г. в Париже. В 1637 г., закончив образование в коллеже при Парижском университете, он в короткое время прославляет себя виртуозным владением шпагой и участием в многочисленных дуэлях. Потом по настоянию своего друга Н. Лебре поступает на службу в действующую армию, но, получив несколько тяжелых ранений, в 1640 г. оставляет шпагу и возвращается в Париж, где на некоторое время окунается в светскую жизнь. Вскоре он неожиданно и резко меняет свое поведение, образ жизни и набрасывается на новый объект – книги.

С этого момента жизнь Сирано изобилует «белыми пятнами». Мы можем лишь догадываться о причинах резкого изменения его увлечений и поведения. Он знакомится с известнейшими философами-материалистами, учеными, писателями Франции того времени – П. Гассенди, Т. Лормитом и другими. Существует предположение, что некоторые из его друзей являлись членами ордена розенкрейцеров, бывали в Индии и имели возможность познакомиться с достижениями древнеиндийских мудрецов. Возможно, Сирано мог быть знаком с произведениями Демокрита, Пирона, Кампанеллы, Кардано.

Бюст Сирано де Бержерака

Есть данные о том, что члены ордена розенкрейцеров действительно обладали некими научными «секретами» и знаниями, не соответствующими уровню научных достижений Франции эпохи кардиналов де Ришелье и Мазарини. Так, в одной из книг этого ордена содержится описание таинственных машин, «вечных» ламп, аппаратов искусственных песен и т. д.

В книге «Путешествие на Солнце» Сирано формулирует (правда, в достаточно архаичной форме) основные принципы термодинамики, теорию распространения звука, рассказывает об упомянутых «вечных» лампах, с которыми, по-видимому, были хорошо знакомы древние жрецы. Мы не знаем даже принципа работы загадочных ламп, но то, что они могли существовать в действительности, говорят археологические находки и исторические исследования. При изучении внутренних помещений египетских пирамид и подземных храмов на фресках не было обнаружено копоти. А копоть неминуемо должна была оставаться от использования факелов, так как иных источников света, по современным представлениям, у древних египтян не было. Попытки объяснить этот феномен применением разнообразных зеркал для передачи солнечного света не увенчались успехом – лучи затухали еще до того, как попадали к месту работы художника. В 1936 г. при раскопках вблизи Багдада были обнаружены странные сосуды, которые, как показали исследования, оказались электрическими батареями, позволявшими получать ток напряжением 0,25—0,5 вольта с силой до 0,5–5 миллиампер. Некоторые исследователи склонны считать эти сосуды конденсаторами, служившими для накопления электрической энергии. А совсем недавно на фреске подземного египетского храма было обнаружено изображение странного сосуда, строение и детали которого позволяют серьезно говорить о знакомстве древних египтян с принципом действия электрической лампы накаливания.

На фреске изображен большой, конусорасширяющийся, по всей видимости, стеклянный сосуд. Его выпуклая часть находится на специальной подставке, напоминающей современный фарфоровый изолятор, который каждый видел на опорах линий высоковольтных передач. Противоположную, узкую, часть сосуда венчает некий «патрон». От него отходит длинный шланг или кабель, соединенный с устройством, похожим на современный электрический рубильник с четко прорисованными ножами-контактами. В середине сосуда проходит слабо изгибающаяся полоса, похожая на спираль современных ламп накаливания… Интересно отметить, что возраст багдадских «электрических батарей» и фрески со «светильником» археологи оценивают в несколько тысяч лет!

Может, напрасно мы приписываем Сирано контакт с представителями внеземной цивилизации, если все эти «техницизмы» были известны задолго до него? Оказывается, нет, и прежде всего потому, что его знания и представления древних имели, вероятно, один и тот же источник.

В трудах Сирано содержится и много других достаточно странных технических описаний. Он много внимания уделяет ракетной технике и другим средствам перемещения в космосе. Анализ этих описаний позволяет выделить семь основных видов передвижения. Если дать волю фантазии, оставаясь при этом в рамках современных научных представлений, то можно предположить, что первый способ полета основан на испарении какой-то жидкости под действием тепла или другого источника энергии; второй способ – на расширении и воспламенении некоего рабочего тела внутри замкнутого объема с помощью специального устройства «икосаэдра» с оптической системой линз. Третий способ – движение с помощью механизма, преобразующего энергию взрыва в поступательное движение с огромной скоростью. Четвертый способ – полет на воздушном шаре. Пятый, шестой и седьмой способы полета, возможно, основаны на гравитационном взаимодействии тел. Конечно, сейчас, когда мы не знаем принципа действия гравитации на предметы, дискутировать о реальной применимости этого способа полета сложно. Отметим лишь, что ученый Гиппергер в 1888 г. выполнил расчеты, из которых следовало, что скорость распространения тяготения может более чем в 500 раз превышать скорость распространения света. Может, этот результат не совсем точен, но он показывает, что на такой скорости долететь до ближайшей звезды можно за 2–3 суток.

В книге «Государство Луны» Сирано де Бержерак рассказывает о своем полете из предместья Парижа в Канаду, в район реки Св. Лаврентия, на каком-то аппарате с двигателем «испарительно-росяного» типа. На это путешествие он потратил 5–6 часов; так как расстояние между этими географическими точками около шести тысяч километров, то скорость полета Сирано превышала скорость авиалайнера Ту-154!

Кроме того, Сирано упоминает об огромных светящихся городах, передвигающихся по лунной поверхности. Он указывает, что эти огромные сооружения могут за неделю перемещаться на расстояние до тысячи лье (4400 километров), то есть со средней скоростью около 30 километров в час. Казалось бы, бред, вымысел. Между тем современные астрономические наблюдения за лунной поверхностью позволили зафиксировать неоднократные перемещения каких-то неидентифицированных источников света. В США сводка таких наблюдений опубликована в «Хронологическом каталоге сообщений о лунных событиях» (технический рапорт НАСА R-277, 1968 г.), в России – в журналах «Астрономический вестник». В упомянутом рапорте сообщается, что в районе Моря Спокойствия американские астрономы Харрис и Кросс 18 мая 1964 г. наблюдали белое светящееся пятно, перемещавшееся по лунной поверхности со скоростью 32 километра в час и уменьшавшееся в размерах. 24 мая 1964 г. те же наблюдатели следили за движением по поверхности Луны другого светового пятна, двигавшегося с переменной скоростью 32–80 километров в час на протяжении двух часов.

Все изложенное – только гипотеза, тем не менее вопрос остается: с кем же дружил загадочный Сирано де Бержерак?

 

Сен-Жермен, человек без биографии

Никто точно не знал, где и когда сиятельный граф родился, что позволяло ему с легкостью рассказывать о своих встречах со знаменитостями, умершими сотни, а то и тысячи лет назад. Граф прекрасно владел немецким, английским, французским, испанским, португальским, знал и восточные языки, так что совершенно невозможно было установить, какой из них для него родной. Его красочные рассказы об экзотических странах просто поражали воображение слушателей.

Немудрено, что граф вызывал чрезвычайное любопытство и многие пытались выведать его подноготную, подкупив слуг. Старик слуга предложенные деньги взял, однако заявил, что ничего не знает о родословной графа и его прошлом, так как служит у него всего-то… 300 лет! После такого ответа окружающие решили, что Сен-Жермен знает секрет изготовления эликсира бессмертия. А вскоре нашлись свидетели, утверждавшие, что видели графа десятки лет назад, и с тех пор он нисколько не изменился.

В исторических документах имя графа де Сен-Жермена впервые упомянуто в 1745 г., когда того, уже два года жившего в Англии, арестовали за то, что он привез письма в поддержку Стюартов. Несколько недель Сен-Жермен провел под домашним арестом; его допрашивали, но выяснили всего два обстоятельства: он живет под чужим именем и не желает иметь никаких дел с женщинами.

В 1746 г. Сен-Жермен покинул Лондон и исчез на двенадцать лет.

Граф де Сен-Жермен

О Сен-Жермене во Франции толком ничего не знали, ходили лишь слухи, что он очень богат и обладает феноменальными способностями. А вскоре Людовик XV получил от графа загадочное письмо. Сен-Жермен писал, что «у короля может возникнуть в нем нужда и по некоторым причинам – о коих не время распространяться – он мог бы оказать ему помощь». Всесильного монарха крайне заинтриговало, чем же может ему помочь этот странный человек, которого многие называли авантюристом и проходимцем. Несмотря на негативное отношение к Сен-Жермену своего окружения, Людовик XV пригласил графа во Францию и даже предоставил ему Шамборский замок, а взамен Сен-Жермен обещал Людовику сделать все для его благоденствия.

В начале 1758 г. Сен-Жермен прибыл во Францию. В Шамборском замке он разместил лабораторию, ассистентов и рабочих. Правда, сам предпочитал проводить время не у плавильных печей и химических реторт, а в салонах французской знати. Граф прекрасно одевался, на пуговицах камзола и пряжках туфель сверкали крупные алмазы, а мизинец украшал бриллиантовый перстень, который он имел обыкновение вращать. Выглядел он лет на сорок – пятьдесят, точно так же, как двенадцать лет назад в Англии: время для него будто остановилось…

Старая графиня де Сержи узнала в нем человека, которого встречала в Венеции пятьдесят лет назад… Дама поклялась, что с той поры он совершенно не изменился!

Сен-Жермен слухи о своем бессмертии не опровергал и даже умело их подогревал. Он великолепно играл на скрипке, разбирался в тонкостях политических интриг и владел богатой коллекцией драгоценных камней. Его влияние и популярность росли день ото дня. Самые красивые светские львицы мечтали о романе с ним, но он умело обходил расставленные ими ловушки, оставаясь недосягаемым.

В мае 1758 г. на ужине у маркизы Дюрфе Сен-Жермен встретился с Казановой, о чем последний в «Мемуарах» написал: «Сен-Жермен хотел казаться необыкновенным, удивлять всех, и часто ему это удавалось. Его тон был очень уверенным, но настолько продуманным, что не вызывал раздражения».

Вскоре Людовик XV на деле убедился в талантах Сен-Жермена. Он пожаловался графу на то, что его бриллиант имеет заметный дефект – крупное пятно. Через несколько дней Сен-Жермен вернул его абсолютно прозрачным. Неизвестно, каким образом ему удалось устранить дефект. Специалисты уверены, что он просто-напросто огранил точно такой же алмаз. После этого Людовик окончательно уверовал в способности Сен-Жермена, и тот стал своим человеком при дворе. Разумеется, не всем это пришлось по нраву. Особенно невзлюбил графа первый министр короля, могущественный герцог Шуазель. Он постоянно твердил монарху, что Сен-Жермен проходимец и его надо или посадить в Бастилию, или выслать из страны.

Однажды Людовик на соколиной охоте выпил кубок вина и слег с сильными резями в животе. Он повелел позвать к нему графа. Тот явился в покои Людовика немедленно, напомнил, что в свое время писал, что обязательно пригодится королю. Сен-Жермен осмотрел нёбо и язык больного и потребовал козьего молока. Размешав в нем порошки, дал выпить снадобье слабеющему Людовику, и вскоре тот спокойно уснул.

Граф не только спас короля, но и указал на отравителя – герцога Шуазеля, правда, Людовик ему не поверил. Сен-Жермен успокоил короля, что покушений больше не будет и он умрет своей смертью. Французский монарх обрадовался такому известию, но узнать день и час своей смерти отказался.

Способность таинственного графа предсказывать события, его познания о ядах и противоядиях привлекли к нему пристальное внимание фаворитки короля маркизы де Помпадур. Решив, что столь знающий человек будет ей крайне полезен, маркиза решила его «приручить». Понимая, что деньги и должности ему не нужны, а запугать его ничем нельзя, решила пустить в ход свои чары. Помпадур знала, что все попытки светских красавиц соблазнить графа окончились неудачей, поэтому ею руководил азарт – сделать то, чего не удалось другим.

Фаворитка пригласила к себе графа, сославшись на болезнь. Однако Сен-Жермен словно прочел ее мысли и повел себя с кокеткой довольно дерзко. Для начала заявил, что причина недомогания в переедании, затем упрекнул в бессмысленной ненависти к королеве Марии, а под конец назвал точную дату ее смерти. Надо ли говорить, что после такого «задушевного» общения маркиза де Помпадур стала злейшим врагом Сен-Жермена. Она даже попыталась засадить его в Бастилию, но Людовик встал на защиту своего спасителя, отказавшись выполнить настойчивую просьбу фаворитки. Тогда Помпадур вместе с Шуазелем разработали коварный план, посоветовав королю отправить Сен-Жермена на переговоры в Гаагу. Тот умело отстаивал интересы Франции, однако вскоре был арестован по обвинению в подготовке убийства королевы Марии, супруги Людовика XV. Поводом послужило письмо, которое якобы обронил Сен-Жермен, в нем он излагал этот коварный план. Письмо, без сомнения, было фальшивкой, но до выяснения обстоятельств графа бросили в голландскую тюрьму, откуда он, разумеется, бежал.

Но как Сен-Жермен, способный предвидеть события, дал заманить себя в ловушку? Скорее всего, он знал, что все закончится благополучно, и использовал эту историю для того, чтобы просто покинуть Францию, где он чересчур надолго задержался.

После этого Сен-Жермена видели в Англии, Италии, Саксонии, Пруссии и даже в России накануне переворота 1762 г., когда к власти пришла Екатерина II.

В 1766 г. Сен-Жермен нашел прибежище у прусского короля Фридриха II, однако на следующий год перебрался к принцу Гессенскому, в Готторп на Балтике. Если верить принцу, Сен-Жермен скончался в 1784 г., ему было девяносто три года, хотя выглядел не старше шестидесяти. Вскоре поползли слухи, что «покойник» в 1785 г. был на масонском конгрессе, а Мария-Антуанетта утверждала, будто Сен-Жермен предупреждал ее за несколько месяцев о неминуемой революции. Графа видели в 1788, 1793, 1814 гг. Потом все, кто его знал по бурному XVIII в., покинули этот мир.

Правда, иногда появлялись проходимцы, пытавшиеся использовать имя графа в личных целях, но к Сен-Жермену они не имели никакого отношения.

Кем же являлся таинственный граф на самом деле? Елена Блаватская писала: «Сен-Жермен, безусловно, был величайшим Восточным Адептом, какого Европа видела за последние столетия. Но Европа не узнала его».

 

Маркиз де Сад – нежный и любящий муж?

Вот уже 200 лет имя француза Донатьена Альфонса Франсуа де Сада входит в наш язык как синоним сексуальной распущенности. Почти 30 лет с маркизом прожила жена Рене-Пелаги де Сад, которая не только терпела отвратительные выходки супруга, но и горячо его любила. Она даже простила ему побег с ее младшей сестрой.

Двадцатиоднолетняя Пелаги, в девичестве де Монтрей, увидела своего будущего мужа, который был на год старше ее, только накануне свадьбы, состоявшейся 17 мая 1763 г. в Париже.

Брак устроили их родители по меркантильным соображениям. Богатые де Монтреи принадлежали к зарождающемуся классу буржуазии и незадолго до свадьбы получили дворянский титул. Старые аристократы де Сады, гордившиеся дальним родством с королевской семьей, во второй половине XVIII в. совсем обеднели и едва сводили концы с концами.

Маркиз де Сад

Донатьен и Пелаги были совершенно разными людьми. Красавец маркиз славился своим язвительным умом и вспыльчивым характером, любил погулять и поволочиться за женщинами. Тихая и замкнутая Пелаги предпочитала сидеть дома и не отличалась ни особой красотой, ни умом. Но тем не менее они с первого взгляда полюбили друг друга.

Она впервые узнала, что на самом деле представляет собой ее муж, в 1769 г., после того как родила первого из трех детей, когда суд приговорил знатного распутника к 6 месяцам тюрьмы и определил местом заключения крепость Пьер-Энсиз, расположенную недалеко от Леона.

Пелаги не только не разлюбила его, но, как это ни странно, даже стала любить еще сильнее.

Она сумела очаровать коменданта крепости, который беспрепятственно пускал ее в камеру мужа. Здесь они зачали своего второго сына.

Через два года после освобождения из Пьер-Энсиза, осенью 1771 г., спасаясь от кредиторов и дурной славы, де Сады с детьми уезжают из Парижа в Прованс.

Спрятавшись за высокими толстыми стенами фамильного замка, маркиз де Сад перестает сдерживать свои болезненные фантазии и страсти. В Провансе у него начался роман с младшей сестрой жены, Анной-Проспер, которая была на десять лет моложе Пелаги и собиралась стать монахиней. Тогда же последовал и скандал с проститутками, чуть было не погибшими из-за прихоти неукротимого искателя острых ощущений. Над неверным мужем нависло уголовное наказание. Маркиз рассказывает обо всем жене и решает, не дожидаясь приговора, бежать в Италию… с Анной-Проспер, но в очередной раз попадает в тюрьму, на этот раз в савойскую крепость Миолан.

Узнав об аресте любимого мужа, Пелаги отправляет детей к матери в Париж и мчится к нему на помощь. Переодевшись мужчиной, она несколько недель живет в соседней деревне и устраивает Донатьену побег.

Следующие полтора года де Сады прожили раздельно: Пелаги – в замке Ля Косте, а Донатьен с сестрой жены – в Италии. В 1774 г. он расстается с Анной-Проспер и возвращается во Францию.

А тем временем возненавидевшая зятя, а заодно и дочь за то, что она отказывалась развестись, мадам де Монтрей продолжала плести против него заговоры.

В конце концов маркиз был приговорен к пожизненному заключению без суда и следствия, приказ был подписан самим королем Людовиком XVI.

В ту же ночь он был отправлен в королевскую крепость. На свободу вышел только через 13 лет, уже после Французской революции.

Первые четыре с половиной года власти запретили де Садам встречаться, и они общались при помощи писем, которые поначалу были полны любви. Со временем, по мере развития болезни маркиза, тон его писем стал меняться.

Это были самые трудные годы в жизни Пелаги де Сад. Отношения с любимым мужем неожиданно испортились, отношения с родственниками испортились давно. Во всех своих бедах и несчастьях она обвиняла мать и даже подала на мадам де Монтрей в суд, обвинив ее в том, что она разлучила ее с мужем.

Летом 1781 г. де Садам разрешили встречи, но время было упущено. Болезнь маркиза зашла слишком далеко. На первом же свидании он обвинил супругу в романе с одним из своих бывших секретарей и с кузиной, а на прощание строго предупредил, что если она будет продолжать одеваться так же вызывающе, то он откажется с ней встречаться.

Эти необоснованные обвинения переполнили чашу терпения Пелаги. Она принимает решение уйти в монастырь и дождаться там выхода маркиза на свободу, после чего вернуться к нему.

В 1784 г. маркиза де Сада переводят в Бастилию, где начинается его писательская карьера. Следующие 5 лет Донатьен пишет главный труд своей жизни, своего рода энциклопедию секса, которую он называет «Сто двадцать дней Содома».

По мнению Пелаги, книги были главной причиной, по которой его не выпускали на свободу. Она безуспешно просила Донатьена перестать писать.

Вечером в Страстную пятницу 1790 г. почти 50-летний маркиз де Сад вышел из ворот Бастилии. Одет он был в лохмотья, облысел и стал таким толстым, что с трудом мог двигаться. Донатьен отправился в монастырь, где находилась Пелаги. Помирившаяся к тому времени с родственниками, Пелаги отказалась встречаться и сообщила, что разводится с ним.

Последние 13 лет своей жизни маркиз де Сад провел в больнице для умалишенных, куда в 1801 г. его посадили по приказу Наполеона, считавшего автора «Ста двадцати дней…» сумасшедшим. В 1814 г. Донатьен умер в больнице в возрасте 74 лет.

 

Франц-Антон Месмер, или Тайна «магнитного человека»

В начале XIX в. в Западной Европе и Соединенных Штатах Америки распространилось увлечение так называемым месмеризмом – наукой о внушении. Основатель этого направления в медицине Франц-Антон Месмер считался магом и волшебником, о нем слагались легенды, а писатели-романтики посвящали ему прозаические произведения и даже стихи. Тысячи людей мечтали стать пациентами знаменитого лекаря и стремились встретиться с ним.

Для своего времени Месмер был по-настоящему выдающейся личностью. Он изучал такие науки, как философия, теология, право и, конечно же, медицина. В тридцать два года он защитил диссертацию о влиянии планет на организм человека, предвидя таким образом несколько направлений в астрологии. Его познания были поистине безграничны. Интересовался он и искусством: имея свой домашний театр, приглашал для выступлений Моцарта, Гайдна и Глюка. Заглядывали в гости к Месмеру и другие композиторы и артисты. Ученый говорил на многих языках и отличался несомненным литературным даром. К тому же он обладал личным обаянием, привлекавшим к нему многих людей.

Магниты были едва ли не самым сильным увлечением молодого Месмера. Как-то раз один пастор рассказал ему, как вылечил больную женщину с помощью магнита. Это известие привело ученого в восторг. С тех пор интерес к магнитам всецело завладел им. Месмер был уверен: магниты – это кусочки метеоритов, упавших когда-то с неба. Ничто в мире не обладает таким набором волшебных свойств, считал он, как магнит.

Франц-Антон Месмер

Однажды Месмер пришел к пациентке, забыв дома магнит. Пришлось ему делать пассы руками, притворяясь, что талисман зажат у него между пальцами. При этом он совершенно не надеялся на успех. Пациентка, однако, сразу же спокойно уснула и проснулась здоровой. Целитель был поражен: значит, дело совсем не в магните?

Месмер вначале даже не подозревал, что открыл механизм психического внушения и вплотную подошел к тому, что мы сегодня называем гипнозом. Однако сам он дал этому явлению ложное толкование, полагая, что магнетизм концентрируется в самом человеке. По его мнению, в организме целителя циркулирует особая жидкость – магнетический флюид, через которую на больного действуют небесные тела. Одаренные целители могут пассами передавать эти волшебные флюиды другим людям.

Месмер принимал пациентов в особенном «магнитном зале». Все в этом необычном помещении создавало атмосферу загадочности и таинственности: повсюду лежали кусочки намагниченного железа, а посреди комнаты стояла огромная лохань с намагниченной водой.

Этому «магнетическому» интерьеру была уготована долгая жизнь. В конце XIX в. новшеством Месмера воспользовались оформители комнат для спиритических сеансов. Правда, вместо кусочков магнита они использовали обыкновенные металлические предметы, но мистическая атмосфера, полумрак и черные занавески довершали психологическое воздействие на приходящих.

Слава о необычном врачевателе пошла по всей Европе. Однако популярность Месмера вызывала зависть у многих современников. За свою жизнь он нажил немало врагов и даже из-за их происков был вынужден покинуть родную Австрию. А в 1784 г. король Людовик XVI подписал указ о проверке реального существования флюидов. Выводы королевской комиссии были для Месмера неутешительными: она сочла доказанным отсутствие флюидов. Этот вывод вдохновил злопыхателей. Ученому пришлось уничтожить часть своего архива, а вскоре после ажиотажа с «разоблачением» Месмер переехал из Франции в Швейцарию.

Швейцарский период был самым спокойным в жизни Месмера. Он продолжал экспериментировать с магнитами и до глубокой старости принимал пациентов.

 

Кавалер д’Эон или…

19 февраля 1779 г. король Людовик XVI подписал в Версале приказ следующего содержания: «Именем короля барышне д’Эон предписывается в трехдневный срок по получении настоящего приказа удалиться в Таннер и, облачившись в приличествующее ее полу платье, оставаться там вплоть до новых распоряжений Его Величества без права посещать иные места под страхом неповиновения. Писано в Версале 19 февраля 1779 года. Людовик».

Благодаря этому документу «загадка д’Эона» приняла официальный, если можно так выразиться, статус.

Была ли она мужчиной? Или он был женщиной? Споры об этом не утихают. Несмотря на имеющиеся медицинские заключения и свидетельства историков, до сих пор выдвигаются все новые гипотезы.

Не так давно князь де Брогли писал: «Может быть, д’Эон был гермафродитом? Ведь он никогда не брился. На гравюрах того времени он запечатлен в женском платье с таким глубоким декольте, что трудно заподозрить в нем мужчину… Благодаря безбородому лицу и хрупкому телосложению он выглядел существом настолько неопределенным, что его вполне можно было принять за женщину».

Кавалер д’Эон в дамском платье

Не все современники согласились бы с этим заявлением. Так, некто, известный нам под псевдонимом Английский шпион, утверждал совершенно обратное:

«Невозможно поверить в женский пол типа, который бреется, потому что у него растет борода, а мускулатура развита, как у Геракла».

Прислушаемся к мнению барона де Гримма: «Трудно вообразить себе нечто более поразительное и, если называть вещи своими именами, более непристойное, чем мадемуазель д’Эон в юбке».

Итак, будем считать установленным если не пол, то хотя бы внешний облик кавалера д’Эона: в каком бы наряде он… или она ни появлялся (появлялась), выглядело это скорее мужеподобно.

Его повадки не покажутся нам странными, если мы вспомним, что он был драгунским капитаном.

«Историки еще поломают над этим голову», – написал Вольтер после встречи во Френее с существом, которое назвал «бесполой амфибией».

Для решения загадки нам придется шаг за шагом восстановить всю жизнь «монстра» – еще одно словечно Вольтера, который на сей раз все-таки несколько преувеличил. Попробуем проследить в деталях за существованием кавалера д’Эон.

Шарль Женевьева Дэон де Бомон родился 5 октября 1728 г. в Тоннере, что на границе Шампани и Бургундии. Одно имя мужское, другое женское! Как видим, двойственность окружала д’Эона с самого рождения.

Вскоре Дэон превращается в д’Эона – по той же самой причине, по какой Дантон до революции предпочитал подписывать свои письма как «д’Антон».

В 1748 г. юный д’Эон покидает Парижский коллеж Мазарини с дипломом об окончании курса.

Именно юный д’Эон, ибо до сего момента ни о каких загадках нет и речи. Отметим, что кюре собора Тоннерской Богоматери получил от благородного Луи д’Эона де Бомона, выборного королевского советника Тоннера, управляющего имениями Его Величества, заявление о рождении сына. Юношей записался он и в коллеж Мазарини. По окончании последнего молодой человек изучает гражданское и каноническое право, берет уроки фехтования у знаменитого фехтмейстера Тейагори и учится верховой езде в королевском манеже…

И вдруг наш кавалер – кавалером он сделался для светской карьеры – превращается в барышню. Как это произошло? И почему?

Андре Франку и Жану Шамли удалось отыскать ранее не издававшиеся материалы, благодаря которым появляется более или менее приемлемое объяснение происшедшему.

Попробовав свои силы в «нелегком труде сочинительства», а именно опубликовав в 1752 г. «Исторический очерк о различиях в финансовом положении Франции в правление Людовика XIV в годы регентства герцога д’Орлеанского», Шарль Женевьева д’Эон получает приглашение от интенданта Парижского финансового округа Бертье де Савиньи поработать в его кабинете. На новой службе молодой человек сумел проявить ловкость, скромность и проницательность – качества, о которых вскоре стало известно королю Людовику XV, озабоченному поиском новых агентов для своей знаменитой «Секретной комиссии». И господина д’Эона без проволочек привлекают к работе. Чего от него ждут? Чтобы он выполнил в Санкт-Петербурге миссию, которую до него благополучно провалили все, кому она была поручена.

Россия и Франция не поддерживают дипломатических отношений в течение целого ряда лет. Однажды посланник короля Людовика XV маркиз де ля Шетарди разонравился подозрительной царице Елизавете, и с той поры дорога в Санкт-Петербург оказалась для французов закрытой. Охрана не дремлет. Канцлер Бестужев, настроенный проанглийски и пропрусски, неизменно спроваживает восвояси любого посланца из Франции.

Получилось, что «Возлюбленный король», имевший по два представителя при каждом европейском дворе (одного официального, а второго тайного), в Санкт-Петербурге не имел ни одного!

Если и не в мозгу самого короля, то по крайней мере в голове одного из его приближенных созрела идея: д’Эон поедет в Санкт-Петербург в женском платье!

Следует полагать, что в ту пору Шарль Женевьева еще не превратился в того мужлана, о котором напишут де Гримм и «Английский шпион». Ему всего 27 лет, и отнюдь не исключено, что его и в самом деле отличали «внешняя привлекательность, нежная мягкая кожа и изящество молодой девушки».

Согласно легенде, которая мало-помалу начала окружать кавалера д’Эон и созданию которой, заметим, в немалой степени способствовал он сам, – Людовик XV впервые увидел Шарля Женевьеву на балу. Уточняли даже, что бал давал герцог де Ниверне. Кавалер присутствовал на нем в женском наряде.

Ранним июльским утром 1755 г. из восточных ворот Парижа выехала почтовая карета, увозившая с собой прелестную юную особу. В книге отъезжающих она записалась как мадемуазель Лия де Бомон.

Мадемуазель де Бомон удастся без труда проскользнуть сквозь все до единой ячейки густой сети, натянутой Бестужевым вокруг царицы. Уже спустя несколько недель она окажется в числе приближенных Елизаветы и, по некоторым сведениям, даже станет ее «чтицей».

Когда Лия де Бомон поедет через Германию обратно во Францию, к груди она будет прижимать драгоценный томик «Духа законов», в потайной обложке которого спрятано письмо царицы Елизаветы королю Людовику XV…

Но вручит послание адресату уже не мадемуазель де Бомон, а кавалер д’Эон, с нескрываемым облегчением скинувший с себя бело-розовое муаровое платье.

Итак, первая миссия кавалера д’Эон (впервые представшего в роли кавалер-девицы д’Эон) завершилась успехом. Стоит ли удивляться, что посылавшие Шарля Женевьеву на задание горели желанием снова напялить на него благословенный женский наряд?

Об этой первой поездке в Россию в архивах департамента внешних сношений не сохранилось ни одного официального свидетельства: ни отчетов, ни писем, ничего. Единственные документы, в которых можно уловить хотя бы намек на секретную миссию («миссию с переодеванием»), опубликованы Андре Франком. Выглядят они убедительно. По поводу отсутствия следов этого дела в архивах департамента объяснение находим у самого д’Эона: «Я сжег все бумаги, имевшие отношение к моей первой миссии в России».

В письме, написанном кавалером в январе 1764 г., он вспоминает время, когда король отправил его с «первым секретным поручением в качестве чтицы» русской царицы. И добавляет, что «бабьи тряпки» хранятся теперь в «особняке д’Онс-ан-Брей, в большом чемодане, обитом конской кожей».

Еще через несколько месяцев д’Эон снова отправится в Россию, но на сей раз уедет он в мужском наряде. Чтобы объяснить свое сходство с очаровательной мадемуазель де Бомон, ему придется выдавать себя за брата упомянутой барышни.

Поездка снова окажется удачной. Д’Эон привезет в Версаль союзный договор, должным образом подписанный царицей.

От Людовика XV кавалер выйдет осыпанный милостями: ему вручат грамоту о назначении драгунским лейтенантом, выдадут вознаграждение из королевской казны и подарят золотую табакерку, усыпанную жемчугом и украшенную портретом Его Величества.

Драгунский лейтенант! Значит, он все-таки был кавалером, а не кавалер-девицей!

Именно в этом качестве ему предстоит вскоре добиться славы и даже удостоиться креста Святого Людовика. Но… Больше всего на свете его манит дипломатия. Его помыслы известны Людовику XV, который уже готовит ему новое поручение, на сей раз в Лондоне.

Речь идет о том, чтобы «приглядеть» за посланником графом де Герши, а в случае надобности и помешать последнему в исполнении его официальной миссии.

Именно так понимает Людовик XV внешнюю политику: интриги, заговоры, похищения и отравления должны стать орудием в неравной дуэли между посланником и его исполненным ненависти помощником.

В распоряжении Эона имеется испытанное средство – бесценный женский наряд. Андре Франк, разыскавший новые материалы, доказал, что за время своего пребывания в Лондоне кавалер д’Эон не раз превращался в кавалер-девицу.

О пользе этих превращений мы узнаем из письма кавалера Вержену: «Разыскивая меня, агенты сбились с ног, перерыли все шкафы и чемоданы, но сумели обнаружить лишь моего кузена д’Эона де Мулуаза, который спокойно сидел, греясь у огня в компании мадам Элдауз и еще одной дамы. Эта вторая дама была той, кого принято называть кавалером д’Эон!»

Но отгадка так и не найдена. Тогда в дело решает вмешаться Бомарше. Прибывший в Лондон с очередным поручением, он загоняет д’Эона в угол своими вопросами, и последний в конце концов признается, что на самом деле он – женщина!

Но почему д’Эон сделал такое признание? В судьбе, сотканной из загадок, это одна из них.

Вмешательство Бомарше оказалось чревато довольно неприятными последствиями для д’Эона. Отныне из Версаля один за другим идут приказы, сурово предписывающие ему окончательно «вернуться» к женскому облику.

Бомарше продолжает выступать в роли посредника и действует так настойчиво, что Эон, утомленный спорами, согласен подчиниться. Составлен договор, с перечислением претензий, выдвигаемых Бомарше: «Именем короля безоговорочно требую, чтобы призрак кавалера д’Эон исчез навсегда; чтобы публичное заявление об истинной половой принадлежности Шарля-Женевьевы д’Эон де Бомон, сделанное в ясной, точной и лишенной двусмысленности форме, положило конец сплетням на этот счет до отъезда последней во Францию, где она снова наденет женское платье; подобное признание послужит ее же интересам, ибо вся ее жизнь, ее мужество и ее таланты делают ей честь в глазах лиц обоего пола…»

В сущности, о том же самом д’Эону еще раньше говорил герцог д’Эгийон: «Какими бы огромными и выдающимися ни были услуги, оказанные вами королю и отечеству, равно в сфере политики, как и на поле брани, они не выделяются ничем особенным из числа иных подобных. Но стоит допустить, что сии услуги были оказаны не мужчиной, а женщиной, как величие их тотчас возрастает, возвышаясь до редкой исключительности».

Не похоже, чтобы д’Эона слишком соблазняла перспектива подобной славы, но ему волей-неволей пришлось подчиниться приказу, изданному столь высоко. И он своей рукой пишет:

«Обязуюсь принять все условия, изложенные здесь именем короля… Обязуюсь публично признать свой пол и пресечь всякую двусмысленность в его толковании… Обязуюсь облачиться в женское платье и носить его до самой смерти…»

Интрига становится особенно пикантной, когда д’Эон приступает к выполнению данного обещания. Он лично ищет и находит свидетелей, готовых подтвердить его принадлежность к женскому полу.

Тем не менее во Францию д’Эон приезжает в обличье драгунского капитана! Теперь кавалер-девица уже горько сожалеет о ранее сделанных признаниях, заставивших ее подписать договор. Ей явно не хватает мужества снова облачиться в «бабьи тряпки», которые ей предписано носить. Разумеется, имеется формальное обязательство, но д’Эон надеется, что сумеет от него освободиться, лично явившись ко двору.

17 августа 1777 г. она прибывает в Версаль. На ней по-прежнему драгунская форма. Она умоляет Вержена похлопотать за нее перед королем. Ответом на эти хлопоты станет подписанный Людовиком XVI приказ от 27 августа, запрещающий мадемуазель д’Эон «появляться в королевстве в иной одежде, кроме приличествующей женщине».

Мария-Антуанетта берется лично позаботиться о гардеробе барышни и предоставляет «капитану» в пользование свою личную портниху мадемуазель Бертен. Кроме того, королева посылает д’Эону «веер» из 24 тысяч ливров, сопровождая подарок указанием: «Передайте ей, что вместо шпаги я вооружаю ее веером и произвожу в кавалер-девицы!»

Итак, кавалер д’Эон умер. Кавалер-девица д’Эон переживет его на 33 года.

В самом начале XIX века в маленькой бедной лондонской квартирке проживали две старые дамы: первую звали миссис Мэри Коул, вторая отзывалась на имя мадемуазель д’Эон…

Да, богатая приключениями жизнь кавалер-девицы заканчивалась в Лондоне, куда она перебралась накануне революции, став «эмигранткой» заранее. В дальнейшем обстоятельства складывались таким образом, что покинуть английскую столицу ей больше не пришлось.

На жизнь она зарабатывала, выступая в поединках, так как по-прежнему оставалась великолепной фехтовальщицей. Наряд, в который она облачалась, придавал особую остроту зрелищу и привлекал широкую публику. Афиши сообщали: «Мадемуазель д’Эон выступит в форме, которую она носила будучи драгунским капитаном и адъютантом маршала герцога де Брогли». В августе 1796 г., во время одного из поединков, мадемуазель д’Эон получила серьезное ранение. Больше ей не привелось внимать рукоплесканиям зрителей…

Вместе со своей стародавней подругой Коул она жила на ничтожную пенсию в 50 фунтов стерлингов, выплачиваемую королевой Софией-Шарлоттой. Старушки понемногу распродавали реликвии драгунского капитана и влезали в долги. В 1804 г. один из кредиторов добился того, что 66-летнюю кавалер-девицу упрятали в долговую тюрьму. Просидев в ней пять месяцев, она совершенно разбитой вернется в нищенскую каморку Мэри Коул.

Кавалер-девица д’Эон скончалась в Лондоне 21 мая 1810 г., в 10 часов вечера, в присутствии отца Элизия и Мэри Коул. В завещании она попросила, чтобы на ее могиле высекли надпись:

На этом можно было бы закончить повествование о «бесполой амфибии», так поразившей Вольтера. В памяти потомков остался бы образ женщины, которую вкус и природная склонность толкали носить мужскую одежду и которую король, руководимый побуждениями морального толка, своим приказом поставил на место…

Именно так мы бы и написали, если бы тело кавалер-девицы д’Эон было просто и без проволочек погребено. Но современники поступили иначе, и тому сохранились поразительные свидетельства.

Итак, загадка решена. Д’Эон был мужчиной.

Однако считать свое любопытство полностью удовлетворенным мы все-таки не можем. Если вопрос об истинной половой принадлежности кавалера практически закрыт, то этого никак нельзя сказать о причинах, побудивших сначала Людовика XV, а за ним и Людовика XVI запретить д’Эону носить мужское платье.

Королевские приказы – реальный факт. С другой стороны, очевидно, что оба государя действовали вполне осознанно. В чем же причина появления этих приказов?

На определенном этапе выполнения своей английской миссии кавалер допустил ряд оплошностей. Существовало некое дело «о королевских бумагах», сильно повредившее его репутации. Он попытался довольно бессовестным образом извлечь материальную выгоду из своей тайной переписки с Людовиком XV. И даже «предоставил» некоторую часть последней англичанам – в обмен на звонкую монету. По всей видимости, в Версале поняли, что агент сделался «бесполезным».

Мало того, он стал опасным. И тогда вспомнили о его способности ловко превращаться в женщину. Почему бы не вынудить его носить эту маску постоянно? Если выяснится, что д’Эон женщина, его авторитет резко упадет. На самом деле так и произошло. Как только кавалер «снова стал» женщиной, его перестали воспринимать всерьез. Он сделал еще одну попытку шантажа, намекая на некие «бумаги», оставленные в Англии. И получил от Вержена более чем сухой ответ: «Мы полагаем, мадемуазель, что вы передали бумаги, имевшие отношение к тайной переписке, в полном объеме. Если же вдруг по некоей случайности, возможность которой я отметаю, зная ваш честный характер, вы вопреки принятому на себя обязательству сохранили у себя часть документов, знайте, что при наших нынешних отношениях с Англией они утратили свою важность…»

В истории такое случается нередко: ищешь причину события на другом конце земли, а она лежит у тебя под носом.

 

Тайна Людовика XVII

После казни Людовика XVI в 1793 г. монархисты провозгласили королем Франции Людовиком XVII его сына Луи-Шарля, заточенного в тюрьме Тампль. Дофин до освобождения не дожил, скончавшись от туберкулеза в 1795 г., в возрасте 10 лет. Однако эксгумация и экспертиза его останков позволили заключить: в могиле наследника престола покоится вовсе не Луи-Шарль…

14 июля 1789 г. парижане взяли Бастилию – началась Великая французская революция. В октябре короля Людовика XVI, его жену Марию-Антуанетту и детей заставили покинуть Версаль и под конвоем возбужденной толпы препроводили в бурлящий Париж. Здесь короля вынудили утвердить реформы Национального собрания. Людовик чувствовал, что тучи над ним и его семьей сгущаются, поэтому в июне 1791 г. пытался бежать. Увы, короля с домочадцами настигли и вернули в Париж.

21 сентября 1792 г. Национальный конвент упразднил монархию и провозгласил Республику. Короля Франции судили как предателя и приговорили к смерти. 21 января 1793 г. гильотина снесла Людовику XVI голову. Всего на девять месяцев пережила его Мария-Антуанетта: адское изобретение революции не пощадило и ее.

После казни Людовика XVI роялисты в изгнании провозгласили его малолетнего сына Людовиком XVII, назначив регентом при нем его дядю – графа Прованского. Совсем другое будущее готовили наследнику престола революционеры: по решению Национального конвента Луи-Шарля отдали на перевоспитание сапожнику Антуану Симону и его жене, которые поселились вместе с дофином в тюрьме Тампль.

Несостоявшийся Людовик XVII

По одним сведениям, это были настоящие садисты, которые издевались над ребенком, заставляя его распевать «Марсельезу» и при этом отпуская несчастному подзатыльники за ошибки в тексте. По другим свидетельствам, Симоны неплохо относились к мальчику, а Тампль покинули по приказу начальника тюрьмы Шометта.

После этого наследника престола бросили в ту же камеру-одиночку, где до казни находился его отец. Непонятно, какую угрозу представлял ребенок, но все окна в его камере заделали наглухо, дверь до половины замуровали, а верхнюю часть закрыли мощной решеткой с крохотным окошком для передачи пищи. В Тампле находилась и сестра дофина, 16-летняя Мария-Тереза.

Когда гильотина отсекла Робеспьеру голову, Поль де Баррас, лидер Национального конвента, сыгравший немалую роль в прекращении кровавого террора и казни его инициатора, первым делом отправился в Тампль проведать Луи-Шарля и Марию-Терезу. Дофин выглядел ужасающе: суставы сильно распухли и он едва мог передвигаться. Мальчик надрывно кашлял, его кровать кишела насекомыми, в камере было нечем дышать. Спертый воздух и запах нечистот быстро заставили Барраса ретироваться. Мария-Тереза выглядела значительно лучше: оказалось, она даже не знала о заточении брата в той же башне, этажом ниже. Баррас вызвал врача и распорядился обеспечить узникам приличные условия содержания, свежий воздух и усиленное питание. Увы! Наследник так и не поднялся с кровати и 18 июня 1795 г. скончался от туберкулеза.

Когда в 1814 г. (после поражения Наполеона) королем Франции Людовиком XVIII стал граф Прованский, ему пришлось изо всех сил отбиваться от претендентов на престол, в лице которых несчастный Луи-Шарль «воскресал» не менее 40 раз… От неутомимых мошенников досталось и Луи-Филиппу, который правил Францией с 1830 по 1848 г.

Пожалуй, особо в этом преуспел изобретательный часовщик Карл Вильгельм Наундорф из Германии. Хотя Наундорф едва говорил по-французски, ему почти удалось убедить суд в Версале, что он является сыном казненного Людовика. Часовщик во всех подробностях рассказывал о семейной жизни Людовика XVI и Марии-Антуанетты и даже узнавал придворных, которых мог видеть лишь десятилетия назад. Он правильно ответил на все вопросы, касавшиеся жизни при дворе и расположения королевских покоев.

Затруднения начались, когда Наундорф попытался осветить события с 1795 г., когда дофин якобы умер, по 1810 г. – время его появления в Берлине. Во-первых, часовщик не мог объяснить, как, кем и когда был освобожден из заключения. Во-вторых, утверждал, что его освободители продолжали содержать его как пленника и увезли в Америку.

Любопытно, что Мария-Тереза, хотя и признавала возможность подмены ее брата в тюрьме, отказалась встретиться с самозванцем, заявив, что не находит в предоставленном ей портрете ни капли сходства с братом. В результате по приказу короля Луи-Филиппа Наундорф был арестован и выслан в Англию.

Но часовщик либо действительно являлся дофином, либо повредился в уме и уверовал в собственные фантазии, ибо не успокоился и продолжал заявлять претензии на престол. Он даже стал изобретать бомбу для Бурбонов, лишивших его трона. Однажды бомба взорвалась, разрушив дом террориста-«наследника». Впрочем, Наундорф уцелел и заявил, что обязательно займет французский трон 1 января 1840 г. Однако время шло, а престол оставался за Бурбонами, и часовщик окончательно растерял своих сторонников. Скончался Наундорф 10 августа 1845 г. По одной версии, его отравили. Вероятно, для кого-то его претензии на трон все же представляли опасность?

Потомки Наундорфа бились за свою принадлежность к королевской крови вплоть до XX в. В 1954 г. французский суд положил конец настойчивым претензиям потомков немецкого часовщика, вынеся вердикт: Людовик XVII скончался 8 июня 1795 г. в Тампле. Таким образом, все попытки причислить себя к его потомкам стали выглядеть абсурдными. Вроде все встало на свои места. А может, французский суд все же согрешил против истины?

Несмотря на вердикт суда о смерти дофина, доказательства в пользу версии о подмене наследника существуют. Так, один из членов конвента, посетивший Луи-Шарля в начале 1795 г., утверждал, что мальчик был глухонемым (великолепный кандидат для подмены!), а охранник вспоминал о ребенке, слишком высоком для 10 лет. В подмену верила и вдова Симона, которая ухаживала за мальчиком до его заточения в одиночку. Ей об этом якобы рассказал повар, участвовавший в подготовке побега наследника. Да и врачи, осматривавшие ребенка, недвусмысленно намекали своим близким, что умер не Людовик XVII, а совсем другой мальчик.

В 1846 г. провели эксгумацию останков скончавшегося в тюрьме пленника, и эксперты пришли к выводу, что скелет принадлежит подростку 14 лет ростом 1 м 55 см. Но ведь дофину буквально перед смертью исполнилось 10 лет и он был невысок! Еще более интригующим оказалась экспертиза волос. Случайно сохранилась прядь волос наследника престола, которую Мария-Антуанетта послала в письме одной из подруг.

При эксгумации тоже была отрезана прядь. Через 150 лет обе пряди исследовали современными методами, и оказалось, что они принадлежат разным людям…

Вероятно, подменой можно объяснить и странную изоляцию узника, которого почти замуровали в камере, пытаясь скрыть побег дофина.

Узника мог продать роялистам сам начальник тюрьмы Шоммет, ведь именно по его приказу дофина разлучили с Симонами и заточили в одиночку…

Куда же исчез Людовик XVII? Скорее всего, судьба Людовика XVII так и останется одной из нераскрытых тайн истории.

P.S. Спор о том, удалось ли сбежать дофину или он умер в Тампле, казалось бы, был недавно закончен. Профессор бельгийского Лувенского университета Жан-Жак Кассиман и профессор университета германского города Мюнстер Эрнст Бринкман использовали для подтверждения, что 10-летний мальчик, который умер 8 июня 1795 г. в парижской тюрьме Тампль, действительно являлся сыном королевы Франции Марии-Антуанетты, генетический анализ.

Разгадать загадку, кто умер в Тампле, помогло сердце маленького Людовика. Одному из судебно-медицинских экспертов, присутствовавшему на вскрытии умершего дофина, удалось отвлечь внимание коллег и спрятать сердце наследника престола. Труп же мальчика похоронили в братской могиле. В течение многих лет оно переходило из рук в руки. В 1975 г. драгоценная реликвия перешла в руки герцога Бофремона, главы легитимистов Франции, который поместил ее в склеп собора Сен-Дени.

Немецкий и бельгийский профессора независимо друг от друга провели анализ ДНК сердца мальчика. Затем аналогичной процедуре подвергли образцы волос Марии-Антуанетты и двух ее сестер, принадлежавших австрийской династии Габсбургов.

Также был осуществлен анализ ДНК потомков этой династии: Анны Румынской и ее брата Андре де Бурбона Пармского. Сопоставив полученные результаты, ученые убедились в родстве предполагаемого дофина и Габсбургов.

Но точка в тайне смерти или спасения Луи-Шарля еще не поставлена. Возможно, найденное сердце принадлежит не дофину Луи-Шарлю, умершему в десятилетнем возрасте, а старшему сыну Людовика XVI, Людовику-Жозефу-Ксавье, умершему в восьмилетнем возрасте. Его сердце было утеряно в 1817 г. Таким образом, анализ ДНК доказал только, что речь идет о ребенке, родившемся в семье Марии-Антуанетты. Однако не существует прямого доказательства, что останки принадлежат именно несостоявшемуся Людовику XVII.

Итак, на смену одной загадке – кто умер в тюрьме Тампль, пришла другая – чье сердце исследовали на ДНК два профессора: Луи-Шарля или Луи-Жозефа-Ксавье?

 

Фермер-король

На горной дороге, пересекающей Маэ – главный остров Сейшельского архипелага, в нескольких километрах от берега, можно увидеть здание с вывеской «Оберж Луи XVII» – «Гостиница Людовик XVII». Любой человек, знакомый с историей Франции, знает, что такого короля не было: король Людовик XVI был казнен якобинцами, а его брат был коронован в 1814 г., после разгрома Наполеона, под именем Людовика XVIII.

Людовиком XVII должен был стать дофин, сын казненного короля, который, как известно, умер в парижской тюрьме Тампль. Что заставило владельца сейшельской гостиницы давать ей такое название и какое вообще отношение умерший, так и не ставший королем наследник французского престола имеет к далеким островам в Индийском океане? Оказывается, самое непосредственное. И название гостиницы вовсе не дань роялистским настроениям или чудачеству ее владельца, а воплощение одной весьма странной и загадочной истории, которую на Сейшелах знает едва ли не каждый и в правдивости которой мало кто сомневается.

Необычная гостиница на Сейшельских островах

Различных версий легенды о спасении дофина и избавлении его из Тампля существует немало. Немало было и людей, выдававших себя за наследника французского престола, чудом вырвавшегося из рук якобинцев (мы об этом только что рассказали). Однако та, которая существует на Сейшелах, наиболее интересна и правдоподобна, хотя и достаточно фантастична. Более того, потомки человека, объявившего себя дофином, до сих пор живут на архипелаге…

В первые годы английского владычества на Сейшелах, которые Франция утратила в ходе Наполеоновских войн, на островах появился ничем не выдающийся и тихий переселенец-фермер по имени Пьер-Луи Пуаре. Он получил землю и занимался сельским хозяйством, ничем не выделяясь среди прочих колонистов. И лишь перед самой смертью, в середине XIX в., заявил, что является сыном Людовика XVI и Марии-Антуанетты, соответственно законным наследником французского престола, и поведал свою историю.

Само собой, в этом нет ничего необычного. Но в истории Пьера-Луи Пуаре есть несколько весьма любопытных, интригующих страниц. Неслучайно история эта послужила даже сюжетом целой книги «Людовик XVII из колонии», написанной доктором Г. Баше в 1907 г. По крайней мере, сами сейшельцы верят, что тихий фермер из Кап-Терне был настоящим принцем…

Австралийский журналист Атол Томас, побывавший на Сейшелах в конце 1960-х гг., встречался с прямым потомком Пуаре, Анри-Шарлем Гонтье, плантатором из местечка Анс-Руаяль. Тот рассказал Томасу историю, которая передается в семье из поколения в поколение и уже давно известна многим островитянам. Гонтье тогда было уже за шестьдесят, он был уважаемым в колонии человеком, выборным членом Законодательного совета – прообраза будущего парламента страны. В беседе он часто ссылался на рукописные документы, которые содержали описание детских лет Пуаре и давали подробный отчет о последних часах его жизни, составленный кем-то из членов семейства по рассказам его детей.

Итак, Пьер-Луи был якобы тайно вызволен из Тампля в Париже после того, как его мать, Марию-Антуанетту, казнили в 1793 г. Его место в тюрьме занял какой-то больной мальчик, который и умер там 1 июня 1795 г. и был похоронен на кладбище Сент-Маргерит. У этого «подставного» ребенка были взяты сердце и прядь волос, которую Людовик XVIII отказался признать за кудри своего племянника. Госпожа Симон, жена тюремщика, сторожившего «Тампль», до последнего дня своей жизни настаивала на том, что совсем незадолго до того, как они с мужем оставили тюрьму, дофин был заменен незнакомым мальчиком. Эти факты и дали рождение не одной легенде.

Согласно документам, хранящимся у господина Гонтье, личность дофина успешно удалось скрыть, когда его друзья-роялисты пристроили его подмастерьем к сапожнику по имени Симон Пуаре, у которого мальчик и взял свое будущее имя. Любопытно, что у сейшельского колониста Пуаре на руках и ногах были шрамы от ожогов, происхождение которых он объяснял грубым с ним обращением в доме сапожника в Париже, откуда дофина тайно перевезли в Дюнкерк в повозке с сеном.

В 1804 г. Пуаре, к тому времени уже девятнадцатилетний юноша, опять же в глубокой тайне отплыл из Дюнкерка на фрегате «Маренго» под присмотром некоего господина Эме, который обращался с ним с величайшей вежливостью и уважением. Но он направился не прямо в Сейшелы, а первоначально высадился на острове Пуавр, одном из группы Амирантских островов, что лежат в Индийском океане между Маврикием и Сейшелами, и там находился под самой тщательной опекой администратора острова. Тем временем Эме отправился на Маэ и доставил какие-то письма Кео де Кенси, французскому коменданту Сейшельских островов.

Пуаре пробыл на Пуавре несколько лет, работая на хлопкоочистительной фабрике. Он сошелся с некой Мари Дофин, которая родила ему двух дочерей. В 1822 г. или немного позже Пуаре уехал с Пуавра на Маэ, где получил две концессии (участки земли, выдаваемые колонистам) – одну в Кап-Терне, другую – в Гранд-Ане, от которой он впоследствии отказался. Ему выделили рабов, и он начал выращивать хлопок. Судя по всему, его связь с Мари Дофин прервалась, и он привел в свой дом Мари Эдесс из Порт-Гло, которая родила ему еще семерых детей. Стоит обратить внимание на то, что имена всех его четверых сыновей начинались на Луи, а всех пятерых дочерей – на Мари. Почти все их имена соответствовали именам видных представителей французской королевской фамилии.

Пуаре жил тихо и держался в стороне от остальных поселенцев, которые, однако, весьма уважали его. Он умер в 1856 г. в возрасте 70 лет от гангрены.

Документы господина Гонтье действительно содержат яркое описание последних часов жизни старика Пуаре.

Он лежал в обычной комнате деревянного дома. Ему прислуживал старый негр – повар и камердинер. Пуаре до последнего момента пребывал в ясном уме, но незадолго до самой смерти заговорил о французской королевской фамилии, о троне, который бы он занял, и о смерти в изгнании. В полубреду он описал все жестокости, которым подвергался в Тампле. Было такое впечатление, что его мозг буквально пропитан воспоминаниями об ужасах. Несколько раз он начинал кричать, будто пытаясь спасти своих родителей от разъяренной толпы. Ни у одного из тех, кто стоял тогда у смертного одра, не было сомнений, что он был как-то связан с ужасными революционными событиями.

Но священник отец Игнатий спросил его: «Почему ты все говоришь, что ты сын Людовика XVI, когда всем известно, что он умер в тюрьме Тампль?»

Огонь блеснул в глазах Пуаре. Собрав оставшиеся силы, он приподнялся с подушки и попытался встать с кровати. Но обессиленный опустился назад.

Тяжело дыша, он сказал: «Боже мой, Боже мой, как я унижен! В момент смерти какой-то незнакомец бросает оскорбления мне прямо в лицо. Мне осталось жить еще всего несколько минут, и скоро я предстану перед Богом, которому и судить меня. Я повторяю – я сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты, убитых во время революции».

Глаза Пуаре закрылись, и отец Игнатий занялся отпущением грехов. На следующий день камердинер-негр сказал, что его хозяин ночью умер. Друзьям и родственникам Пуаре он представил несколько серебряных предметов с гербами дома Бурбонов и четыре миниатюры, изображающие Марию-Антуанетту, Людовика XVI, дофина и мать-королеву.

У Гонтье до сих пор сохранилась часть этого столового серебра, а также золотой кинжал. Среди оставшихся от Пуаре бумаг была и копия письма, отправленного им в ноябре 1838 г. эрцгерцогу Австрийскому Карлу в Вену. Тонким, очень аккуратным почерком, на хорошем французском языке Пьер-Луи Пуаре писал: «Я – сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты, который уже более сорока лет считается покоящимся в земле и который хотел бы уведомить… (далее следует пропуск) после того, как меня разлучили с папой и мамой в Тампле в 1792 г. и отец оказался в руках палачей. Затем меня доставили в Дюнкерк (…). Я занимаюсь физической работой на одном из Сейшельских островов. Я надеюсь вернуться. Когда я увижу Вас, все расскажу…»

Таковы факты. Легенда о том, что Пуаре был дофином, основывалась в основном на его собственных заявлениях, которые он сделал в кругу своей семьи накануне смерти. В некоторой степени ее подтверждают и семейные реликвии, в меньшей – его письма, которые он писал европейским монархам, особенно Карлу X Французскому, называя того своим дядей. Они были отправлены через британского чиновника на Сейшелах. Гонтье также говорил, что у Пуаре было поразительное внешнее сходство с членами французской королевской семьи. Более того, после смерти Пуаре оказалось, что на его плече было красное пятнышко в форме индюка. Говорят, что у дофина было такое же на том же плече. Дата его рождения также соответствовала дате рождения дофина.

Тем не менее трудно поверить, что роялисты, позаботившиеся о спасении и безопасности дофина, позволили бы ему томиться всю оставшуюся жизнь на отдаленном острове среди Индийского океана, когда, в подходящее время, он смог бы стать фигурой, вокруг которой они могли бы сплотиться вновь.

Какие вообще достоверные факты известны в связи с историей Пуаре? К сожалению, их очень мало. Прибыл на Сейшелы на неизвестном корабле и неизвестно когда. Имел двух жен, и все девять его детей носили королевские имена. Писал письма Карлу X Французскому и эрцгерцогу Карлу Австрийскому, в которых называл их дядями. На смертном одре торжественно объявил, что он дофин. И, наконец, умер в своем доме на улице Ангар в Виктории на Сейшелах в 1856 г. в возрасте семидесяти лет.

Немногочисленные ученые, изучавшие историю «Людовика XVII Сейшельского», относились к ней достаточно скептически, но при этом, однако, пытались найти ее корни: откуда и как она могла появиться на Сейшелах? Скорее всего, самозванец действительно был эмигрантом-беженцем, как, например, де Лабаттис, который также скрывался на Сейшелах под чужим именем. Но возникновение легенды о дофине связывают главным образом с другим событием, произошедшим на Сейшелах несколько ранее появления там Пуаре.

В канун Рождества 1800 г. на Наполеона и Жозефину, когда они направлялись в парижскую Оперу, было совершено покушение, уже пятое по счету и столь же неудачное, как и предыдущие. Заговор был делом рук роялистов, однако шеф тайной полиции Фуше уже задержал 140 якобинцев по подозрению в причастности к «делу об адской машине». Да и сам Наполеон был только рад избавиться от этих террористов. Семьдесят человек из арестованных в 1801 г. выслали на Сейшелы.

Ссыльные якобинцы составили в начале XIX в. заметную часть белого населения Сейшел, которое до этого исчислялось десятками. Французский историк Жорж Ленотр считает, что именно от этих ссыльных и пошла на островах легенда о дофине. Дело в том, что среди них находился Антуан Бонифас, бывший жандарм и тюремный сторож Тампля.

Кстати, само по себе бегство из этой парижской тюрьмы не было столь уж невозможным. В 1798 г. оттуда по фальшивым документам бежал один из ее узников, сэр Сидней Сит, будущий английский адмирал, прославившийся своими сражениями с Наполеоном. И если такое удалось англичанину, почему бы оно не получилось у дофина? Любопытно и другое: спасение Сита одна из легенд приписывает Бонифасу, а удачное бегство сына Бонифаса из Франции в Южную Африку объясняет помощью благодарного английского морского офицера. Но, как бы то ни было, сосланный на Сейшелы Антуан Бонифас был посвящен в тайны главной парижской тюрьмы и вполне мог поведать их другим колонистам и ссыльным.

Бонифас умер в 1805 г., но, когда загадочный Пуаре появился на архипелаге, оставшиеся там якобинцы, считает Ленотр, могли «навязать» тому его роль. Они прозвали его Капе – как основателя династии Капетингов. У Пуаре, как мы помним, был «бурбонский» профиль. Пуаре из тщеславия мог поддержать эту игру, а со временем действительно вообразить, что он дофин.

Так родилась легенда о «Людовике XVII Сейшельском». Но эта лишь одна из версий. И из всех вопросов, которые вызывает фигура фермера из Кап-Терне, самым загадочным остается следующий: если Пьер-Луи Пуаре не был дофином, кем же он был на самом деле?

 

Какого роста был Наполеон?

История рождает мифы. Мифы о себе создают люди. Но правда состоит в том, что историю творят все-таки не мифы, а реальные люди, которых порой и разглядеть-то трудно в известных всем персонажах. Получилось так, что банальный вопрос о росте французского императора превратился в одну из великих загадок истории.

Разумеется, Наполеон был маленького роста. Все об этом наслышаны. Но какого? По городам России гастролирует Музей восковых фигур. Рост фигуры Наполеона – 157 см. Музейщики стараются быть верными исторической правде. То же самое число вы можете встретить в разных источниках. Однако в нескольких французских романах рост Наполеона колеблется от 166 до 172 см. И этот разнобой наводит на размышления.

Откуда появилось число 157? Это похоже на перевод в метрическую систему величины 5 футов 2 дюйма. Что и составило бы 157,58 см, если бы единицы измерения были английскими. Однако за последние век-два люди успели забыть, что футы бывают не только английскими, и почти никто не дает себе труда вообразить, что малорослость императора французов несколько… преувеличена.

Наполеон. Вопрос о его росте – одна из загадок истории

Рост Наполеона действительно был 5 футов 2 дюйма и 4 линии – так запротоколировано после его смерти. Но это составляет 168,79 см. Отбросив погрешность (в 2 мм), можем говорить о 169 см. Поскольку Наполеону в ту пору был 51 год, а позвонки с возрастом спрессовываются (наблюдаемое уменьшение роста бывает и до 6 см), то смело можно утверждать, что рост Наполеона в пору взлета его карьеры был не меньше 170 см. Что не так мало, особенно если учитывать случившуюся с тех пор акселерацию: средний мужской рост увеличился за прошедшие два века примерно на 10 см. И столь всеизвестно «низкорослый» император на деле не дотягивал до гренадерского роста всего-то 3–4 см.

Рост Наполеона – 169 см – указан и в «Словаре Наполеона» под редакцией Ж. Тюлара.

Почему же рост Наполеона еще при его жизни стал притчей во языцех?

Возможно, из-за особенностей сложения. Наполеон от рождения имел крупную голову, и общая диспропорциональность оказывала влияние на восприятие его как мужчины. Притом молодой Бонапарт выглядел почти мальчишкой. И прозвище «маленький капрал» главнокомандующий итальянской армией мог заслужить не столько за малорослость, сколько по малолетству. Худой, хрупкий генерал не мог выглядеть рослым. Известно также, что генералы Наполеона в большинстве своем были высокими, даже очень высокими (по тем временам). Но нельзя представить, чтобы Наполеон, подобно Людовику XIV, стал бы подкладывать себе в обувь карточные колоды, чтобы казаться выше. Позорный прием для его самолюбия! Напротив, он начинает культивировать свое отличие.

Мальчишка-генерал, завоевавший Италию, «маленький капрал» – это только начало образа скромного властелина мира, которого запомнят не в золоте и перьях, а в серой шинели без знаков различия. Даже с треуголки он оборвет форменное золотое шитье, оставив только трехцветную французскую кокарду. Он будет появляться в простом мундире, самый невысокий среди высокорослых, сверкающих золотом адъютантов. Взгляд сразу же останавливается на нем – по контрасту. И этот скромный облик так противоречит высоте его положения, что не может не произвести впечатления на очевидцев. (Не напоминает ли это более поздние скромные френч без знаков отличия и шинель Иосифа Виссарионовича?)

Был ли рост Наполеона причиной его комплексов? Видно, что рост императора не настолько мал, чтобы он мог из-за этого сильно страдать. Но Наполеон был, безусловно, честолюбив и определенно испытывал некий комплекс неполноценности. Однако в воспоминаниях о Наполеоне нет упоминания о том, что будущего императора в детстве дразнили из-за его роста. Да и трудно было насмехаться над его ростом, если главный школьный противник Наполеона (а затем противник на поле боя) Ле Пикар де Фелиппо был на полголовы его ниже!

Для комплекса были куда более существенные причины. Все мемуаристы рассказывают, как французские однокашники попрекали корсиканца его происхождением. В возрасте девяти лет Наполеона привезли в страну, завоевавшую его родину. Он был сыном человека, сражавшегося против французов. Плохо говорил на языке завоевателей. Имел необычное для Франции имя. И был при этом беден. Множество причин, чтобы стать лучшей кандидатурой в школьные мальчики для битья.

Итак, подлинным источником «комплекса Наполеона» было его, Наполеона, происхождение. Во время обучения в Парижской военной школе он окажется среди представителей высшей французской аристократии. И унижения, которым они его подвергнут, не пройдут для него бесследно. Ему постоянно приходилось защищаться – одному против всех. Чтобы стать с ними на равных, ему просто необходимо было быть лучше них. И всю свою жизнь он будет стараться доказать всем и каждому, что он не только не хуже, но лучше других.

«Мысль, что я не первый ученик в классе, была для меня непереносима», – вспоминал он впоследствии. Яростное чувство собственного достоинства приведет его от непримиримых школьных драк сначала в ряды борцов за корсиканскую независимость, а затем уже во французскую революцию. Так завоеванный станет завоевателем.

Он будет с насмешкой, как оно того и заслуживает, относиться к попыткам установить его происхождение от Карла Великого или же от Юлия Цезаря. Он откажется принимать во внимание даже безусловно благородное происхождение своих несомненных предков. Все свои достоинства он будет полагать в своих же заслугах. И это не столько скромность, сколько честолюбие.

Он не станет стесняться своего нищего лейтенантства. Он позволит себе сказать коронованным особам, сидящим с ним за столом: «Когда я был младшим лейтенантом…» И, увидев всеобщую растерянность, повторит с веселой мальчишеской дерзостью: «Когда я имел честь быть младшим лейтенантом…»

 

Этьен Боттино, заглянувший за горизонт

Портовая контора располагалась на берегу, в десятке метров от кромки прибоя. 20 июня 1782 г. погода была превосходной. Служащий конторы Этьен Боттино долго вглядывался в даль, потом прогулялся вдоль берега и снова посмотрел в сторону моря. За его действиями внимательно следили десятки любопытных жителей. Все ждали чуда.

Боттино неспешно подошел к конторе, открыл дверь.

– Ну и как? – спросил управляющий.

– Все в порядке, – отвечал Боттино. – Кораблей еще не видно, но я чувствую: через четыре-пять дней они войдут в порт.

В указанный срок корабли не появились. Не пришли они и через неделю. На Боттино посыпались насмешки.

Суда французской эскадры вошли в Порт-Луи через девять дней. Их задержал штиль.

Остров Маврикий

Об Этьене Боттино и его удивительных предсказаниях и не подозревают многие знатоки истории острова Маврикий.

И хотя мировая литература о Маврикии насчитывает тысячи книг и статей, разыскать дополнительные сведения об Этьене Боттино оказалось непросто. Запросы в крупнейшие библиотеки мира ничего не дали. Из библиотеки Конгресса, Вашингтон, поступил отказ, из библиотеки Британского музея, Лондон, – тоже отказ. В Музее человека, Париж, сведений не оказалось.

И вдруг, когда надежда почти угасла, пришел пакет от знакомого дипломата из Порт-Луи, а в нем – ксерокопии исторических документов: сведения о Боттино, почерпнутые в Государственном национальном архиве Маврикия.

Согласно «Биографическому словарю маврикийцев» (изданному в Порт-Луи, 1955 г.), он родился в 1739 г. во французском местечке Шантосо, умер на Маврикии 17 мая 1813 года. «В 1762 г. на борту одного из судов Королевского флота Франции ему пришла в голову идея, будто бы движущиеся корабли должны производить в атмосфере определенный эффект».

Год спустя Боттино прибыл на Иль-де-Франс (так прежде назывался Маврикий) и годом позже получил должность инженера.

В 1780 г. Боттино сообщил о своих способностях в Морское министерство Франции, маршалу де Кастри. Тот распорядился регистрировать все наблюдения Боттино в течение двух лет. Кстати, начались они еще 15 мая 1762 г. В тот день Боттино сообщил о скором появлении трех судов, которые и показались 17, 18 и 26 мая. А потом произошел тот самый случай, с которого и начался наш рассказ… Свой секрет Боттино оценил в 100 тысяч ливров плюс ежегодное пособие в 1200 ливров – ведь в 1778–1782 гг. он предсказал приход 575 судов за четыре дня до их появления в пределах видимости. Однако губернатор вместо испрошенных денег вручил Боттино рекомендательное письмо и отправил его во Францию.

За время плавания в Европу он немало удивил команду и пассажиров, угадав появление 27 встречных судов, и неоднократно заявлял, что может определять близость земли, скрытой за горизонтом. Однажды он предупредил капитана, что до земли, не различимой невооруженным глазом, осталось не более тридцати лиг. «Капитан сказал, что этого не может быть, – писал Боттино. – Однако, внимательно просмотрев навигационные расчеты, вынужден был признать, что в них вкралась ошибка, и тотчас изменил курс. На протяжении пути я определял землю трижды, один раз на расстоянии 150 лиг».

В июле 1784 г. Боттино прибыл во Францию, однако аудиенции у министра ему добиться не удалось. Но он не терял времени даром и «всячески развлекал публику Лорьяна, привычно применяя свои способности в порту этого городка». А в вестнике «Меркюр де Франс» появились «Выдержки из собственных воспоминаний месье Боттино о наускопии» («морское видение» – такое название дал он своему таинственному дару).

Способностями служащего с далекого острова в Индийском океане заинтересовался Жан Поль Марат, писавший в то время трактат по физике для того же издания.

О сущности своих методов Боттино высказывался весьма туманно. «Судно, приближающееся к берегу, производит на атмосферу определенное воздействие, – писал он Марату, – и в результате приближение его можно выявить опытным глазом, прежде чем корабль достигнет пределов видимости. Моим предсказаниям благоприятствовали чистое небо и ясная атмосфера, которые господствуют большую часть года на Иль-де-Франс. Я пробыл на острове шесть месяцев, пока не убедился в своем открытии, и оставалось только набраться опыта, чтобы наускопия стала подлинной наукой».

На Маврикии у Боттино нашелся последователь. 22 ноября 1810 г. житель Панплемусса, некто Фейяфе, который работал прежде у Боттино и наблюдательным пунктом которому служила вершина Монтань-Лонг, обнаружил, по его утверждению, английский флот, направляющийся к Иль-де-Франс. Чуть позже Фейяфе отчетливо распознал на северо-востоке скопление судов, которые двигались в сторону острова Родригес, но не смог определить точное их число. Он продолжал наблюдения и убедился в своей правоте, когда флот подошел ближе, хотя и не появился еще на горизонте.

Фейяфе отправился в Порт-Луи. «Через 48 часов, – заявил он, – мы увидим английский флот». В городе вспыхнула паника. Фейяфе «по причине распространения ложных слухов» посадили за решетку, однако на всякий случай послали судно на Родригес – узнать, что там происходит. Но было уже поздно. 26 ноября сначала 20, а затем еще 34 корабля Британского королевского флота появились у берегов Иль-де-Франс…

Фейяфе освободили лишь после взятия острова англичанами.

Скупые сведения о загадочном таланте Этьена Боттино есть и в «Секретных мемуарах, служащих для освещения истории Республики с 1764 г. до наших дней». В 12-м томе этой своеобразной летописи Франции XVIII в. имеется запись от 30 апреля 1785 г.: «Месье Боттино, старый служащий Ост-Индской компании на островах Иль-де-Франс и Бурбон (ныне Реюньон. – Авт.), только что опубликовал записку для правительства, в которой настаивает на том, что нашел физический метод обнаружения кораблей на расстояниях до 250 лье. Он открыл его около двадцати лет назад; изучил его, прошел путь ошибок и неуверенности, действовал на ощупь, пока не добился успеха – стал заранее сообщать о приходе судов, их числе и удалении от берегов. Из 155 судов, чей приход был им предсказан (цифра сильно занижена по сравнению с другими данными), половина пришла в порты, а что касается остальных, то он дал такое объяснение: ветры, боевые действия или иные препятствия побуждали капитанов неожиданно изменить курс. Одним из самых впечатляющих его результатов было предсказание появления английского флота, в том числе корвета и фрегата, подошедших два дня спустя. Этот факт упоминали офицеры и адмиралы, бывшие в то время на островах».

А вот сообщение от 1 марта 1786 г. Здесь приведены выдержки из собственных воспоминаний месье Боттино о наускопии.

«Уважаемая публика может вспомнить о моих опытах, проделанных в июле 1783 г. при большом скоплении народа, а также организованных “Сосьете попюлер” города Порт-Луи в мае 1784 г. Впрочем, это не гарантировало меня от нападок: меня высмеивали в тех случаях, когда я предсказывал приход судна, а оно не появлялось. Разгадка тут простая, оно шло не к нашему острову. Эти люди, в действиях которых нет проблеска мысли, не верят ничему, сомневаясь во всем, все подвергают осмеянию, говорят, что я шарлатан, а того, что я делаю, не может быть. Я вынужден жить среди этого сброда, тупых и жестоких людишек, погрязших в рутине, в штыки воспринимающих любое открытие и даже новость, хотя бы на йоту выпадающие из их собственного примитивного понимания мира».

Между тем газетные сообщения и записи в судовых журналах конца XVIII – начала XIX в. свидетельствуют о том, что Боттино предугадывал приход или близкое прохождение судов. В своих воспоминаниях, из которых до нас дошли лишь фрагменты, Боттино горько жалуется на атмосферу непонимания, неверия в его способности, окружающую его: «Я стал очередной жертвой колониальной рутины на далеких, забытых Богом и наукой островах, которые страдают от деспотизма чиновников, – писал он. – Если раздражение и разочарование станут причиной моей кончины, прежде чем я смогу объяснить свое открытие, то мир лишится на некоторое время знания об искусстве, которое сделало бы честь XVIII веку».

Так оно и случилось: Боттино умер, не доверив никому своих секретов. В чем суть его открытия? Возможно, достижения современной науки биолокации помогут раскрыть его тайну?

 

Легенда о лжемаршале Нее

Молва об этом, а точнее, легенда, все еще ходит по Америке. Как укоренилась столь невероятная и даже абсурдная выдумка по ту сторону Атлантики? Почему ей так охотно поверили?

Благодаря очарованию старинных зданий, построенных в колониальном английском стиле, Чарлстон, что в штате Южная Каролина, несомненно, единственный город в Америке, который и доныне несет на себе отпечаток XVIII в. Расположенный при слиянии рек, он имеет живописно расположенную гавань, которая находится на расстоянии всего шести миль от Атлантического океана.

В этой гавани в январе 1816 г. высадился некто, назвавшийся Питером Стюартом Неем. У него был резкий гортанный выговор, что наводило окружающих на мысль о его ирландском происхождении. Больше о нем ничего определенного сказать было нельзя.

Маршал Ней. Мог ли он оказаться в Америке

В те времена со всех концов света в Штаты стекались политические беженцы в поисках приюта и переселенцы в поисках работы. Страна радушно принимала искателей приключений и неудачников, нимало не интересуясь ни их прошлым, ни тем, какими средствами они располагали.

Питер Стюарт Ней принадлежал к той породе людей, которые умеют заставить признать себя, внушить к себе уважение любому. Он был довольно высокого роста, рыжеволос, с загорелым лицом. На вид сугубо штатский человек, затянутый в длинный синий редингот, он отличался, однако, военной выправкой. Его крупная голова и открытый лоб, покрытый шрамами, выражали силу и энергию. Его можно было бы принять за одного из тех отставных офицеров, незабываемый облик которых обрисовал Бальзак в своих романах «Темное дело» и «Полковник Шабер».

Обычно мрачный, скрытный и буйный, когда выпьет лишнее, Питер Стюарт Ней своим поведением возбуждал любопытство окружающих. Его считали фантазером. На самом же деле он был расчетливым человеком. Спустя несколько лет он оказывается в Северной Каролине, в Браунсвилле, где служит школьным учителем.

Он слыл превосходным наездником. Несмотря на это, после обильного возлияния ему случалось иногда и падать с коня. Если он и любил лошадей, то не менее пылко относился и к бутылке. Свалившись однажды с лошади и растянувшись на улице Браунсвилла, он высокомерно отказался от любезного предложения негра помочь ему сесть в седло. Чтобы его, как мешок, да подсаживал какой-то цветной! Он видел в этом покушение на свое достоинство.

«Еще чего, так обращаться с герцогом Эльхингенским!» – пробурчал он.

Кажется, именно в тот раз и зародилось в безумной голове Питера Стюарта Нея честолюбивое желание выдать себя не за кого-нибудь, а за самого маршала Нея. К этому побуждало и сходство фамилий. Остальное было делом искусной инсценировки. Таким заявлением он мог снискать себе уважение со стороны учеников и их родителей и привлечь к себе внимание окружающих. Кроме того, это давало возможность выгодно преподнести досадные последствия своей невоздержанности, которая в таком случае становилась прямо-таки простительной и даже вызывающей почтение, раз уж эта привычка была приобретена в суровые дни военной службы в дыму сражений.

В 1921 г. Питер Стюарт Ней угощает свою постоянную публику, доверчивых и наивных учеников, драматическим спектаклем, в котором с блеском исполняет главную и единственную роль.

Прочитав в газете, которую ему только что принесли в класс, известие о смерти Наполеона на острове Святой Елены, школьный учитель внезапно смертельно побледнел и как подкошенный упал на пол.

Именно так написал позже Джон А. Роджер, один из его учеников, свидетель данного эпизода.

На следующий день, все еще охваченный отчаянием (вот только был ли это действительно приступ отчаяния и депрессии?), он пытается ножом перерезать себе горло. Рана была поверхностной, но она оставила глубокий след в памяти свидетелей, которые слышали, как он восклицал: «Со смертью Наполеона исчезла моя последняя надежда!»

Начиная с этого момента Питер из обыкновенного мошенника превращается в актера. Все глубже и полнее вживается он в роль знаменитой личности, с которой его отождествляет воспаленное воображение. Вначале робко, ограничиваясь всего лишь туманными намеками, а затем, по мере того как его побасенка брала слушателей «за живое», все увереннее он объясняет, что избежал пуль взвода, выделенного для его расстрела, чудесным образом – благодаря сообщникам, имена которых он пока вынужден скрывать. Ему удалось бежать в Бордо, откуда он и отправился в Америку.

Год от года псевдомаршал шлифовал свою легенду.

Теперь он поставил на видном месте на своем рабочем столе портрет императора. Его занятием, помимо уроков математики, – что было его «службой» и давало хлеб насущный, – стало ревностное поклонение великому человеку, под началом которого он, рискуя жизнью, прошел всю Европу.

Не был ли Питер Стюарт Ней случайно гением? Нет, просто у него была довольно хорошая память, и он умел извлечь выгоду из деталей, заимствованных из пары-тройки стандартных мемуаров, образчики которых имели широкое хождение в Париже в эпоху Реставрации.

Доказательством того, что он их читал, является то, что он был в состоянии критиковать «Мемуары» Вальтера Скотта, которые только что были опубликованы и в которых искажался облик императора. Разумеется, после этого ему не было равных в описании эпизодов битвы при Ватерлоо. Он должен был их вспоминать или делать вид, что вспоминает, причем запечатленными куда больше глазами самого Нея, чем глазами Веллингтона!

Питеру Стюарту Нею, как и любому творцу мифа, было необходимо верить в реальность своих вымыслов. Умело дозируя и искусно смешивая вычитанное в книгах, заимствованное из рассказов мемуаристов и летописцев, с выдуманными деталями, он живо и ярко рассказывает о событиях прошедших лет.

Заметим, что он часто меняет место жительства и место работы. В период с 1821 по 1830 г., то есть в течение 9 лет, он переезжает из Браунсвилла в Москвилл, из Южной Каролины в Северную, преподает в разных школах Роун-Кантри, два года живет в Вирджинии, затем вновь переезжает в Северную Каролину. В 1830 г. замышляет «возвратиться» (!) во Францию, затем отказывается от этой идеи. Не скажешь, что это уравновешенный человек!

Возможно, он ощущает потребность обновлять свою аудиторию, испытывать на разной публике воздействие своих россказней и способствовать их распространению. Возможно, он страдал психозом перемены мест, который часто бывает свойственен создателям мифов, выдумщикам и хвастунам (вспомним Дон Кихота). Этот феномен был блестяще проанализирован профессорами Дюпрэ и Логром. И мне кажется, что Питера Стюарта Нея следует отнести к категории тех чудаков, которым посвящены исследования этих двух психиатров.

Обладая весьма слабыми знаниями латыни, древнегреческого и иврита, он со временем выучил французский язык в такой степени, что мог свободно изъясняться и читать на нем. А то, как ни велико было легковерие его окружения, людей в начале его мифологической деятельности все же приводило в недоумение то обстоятельство, что маршал Наполеона совершенно не владеет родным языком!..

Будучи человеком рассудительным и изворотливым, этот малый добавил к своим занятиям «высококвалифицированного преподавателя математики» то, что можно было бы назвать хобби: он изобрел систему стенографирования, которая позже приведет в отчаяние экспертов, корпящих над разгадыванием его «иероглифов».

Однажды ему показывают гравюру, на которой изображен расстрел маршала. Он заявляет, что все изображено неверно, и с карандашом в руке начинает вносить поверх изображения свои исправления, чтобы это больше «соответствовало действительности».

Один скептик, желая привести его в замешательство, сообщает, что в Париже, на кладбище Пер-Лашез, видел могилу великого наполеоновского солдата. Нисколько не смущенный, тот возражает ему с удивительной невозмутимостью: «Вы могли ее видеть, но Нея в ней нет, она пуста».

Все свидетели отмечали, что к старости Питер Стюарт Ней все больше предавался пьянству.

Когда он был навеселе, то становился болтливым и откровенничал, изливая душу. Откровения, срывавшиеся с пьяных уст, попадали в чуткие уши, а затем передавались молвой, что и позволяет нам теперь приблизительно восстановить ход весьма рискованного предприятия – так называемого побега маршала.

Неосмотрительно добиваясь решения Верховного суда ультрароялистской Палаты пэров, вместо того, чтобы предстать перед трибуналом, который, вероятно, оправдал бы руководителя изменников, маршал, не дрогнув, получил сообщение о роковом приговоре.

Остается только восхищаться мужеством, которое он проявлял до последней минуты своей жизни, оставаясь храбрейшим из храбрых: он сам командовал солдатами, расстреливавшими его.

Истинное положение дел… (тут вместо точек следовало бы ввернуть ироническое замечание) заключалось в том, что операция по спасению приговоренного к смерти была задумана в величайшей тайне. Победитель битвы при Ватерлоо английский фельдмаршал Веллингтон, охваченный угрызениями совести при мысли о Нее, символе воинской храбрости, который должен погибнуть от пуль французов, организовал a mock execution, мнимое приведение приговора в исполнение.

Общество розенкрейцеров, наиболее могущественное в эту эпоху, в лице Мишеля Нея видело одного из своих самых активных сторонников. Доказательством этого является тот факт, что все его дипломы и знаки отличия масона вошли в архив масонской ложи, созданию которого он содействовал, вложив туда свои средства. Масоном, хотя и принадлежавшим другому обществу, был также герцог Веллингтон. Именно это побудило его проявить масонскую солидарность по отношению к брату, попавшему в беду.

Условились, что место для приведения приговора в исполнение будет не площадь Гренеаль, а пространство перед Обсерваторией, менее людное место. Были тщательно отобраны солдаты взвода, получившие задание дать залп поверх головы приговоренного к смерти. Маршал должен был притвориться расстрелянным… О дальнейшем нетрудно догадаться.

Маршал падает. Разумеется, его щадят и не приканчивают последним выстрелом. С места расстрела его перевозят в лечебницу «Приют материнства», где другие сообщники подменяют мнимо расстрелянного маршала трупом неизвестного. Переодевшись и замаскировавшись, Ней покидает Париж, добирается до Бордо и оттуда направляется в США, где его уже ожидают братья-масоны, среди которых были друзья некоего Джона О’Доннела, полковника войск ополчения штата Мериленд. С этим человеком Ней, видимо, длительное время переписывался.

Так, по крайней мере, утверждает брошюра, изданная в 1946 г. К.В. Эллисоном в Северной Каролине. Автор, в свою очередь, ссылается на очерк доктора Джеймса А. Вестона, опубликованный в Нью-Йорке в 1895 г. под названием «Сомнения в казни маршала Нея».

Еще до этого, в 1891 г., в статье, опубликованной в газете «Сент-Луи Репаблик», была высказана мысль о том, что масонская ложа «Ансьен Фратернитэ» («Давнее братство») приняла участие в спасении маршала Нея. Для подтверждения своих слов автор приводит свидетельство некоего жителя Сент-Луи Джорджа Мэледи, который на встрече с Луи-Филиппом осмелился задать тому деликатный вопрос: «Установлен ли факт расстрела маршала Нея?» На это король якобы ответил, что ввиду своих высоких заслуг маршал Ней был избавлен от казни, однако он не уточнил, каким образом это было сделано.

Представляется, что примерно в это же время «на сцене» появляется Ида Сент-Эльм, современница Нея, свидетельствующая в пользу псевдомаршала, который был ее покровителем. Ее на самом деле невыразительное и бездоказательное повествование стало основой многословных мемуаров, изобилующих всяческими невероятными подробностями и публиковавшихся, как роман с продолжением, в газете. Пылкая Ида в своей хронике не высказала и тени сомнения по поводу факта спасения героя Березины.

Стоит ли продолжать сопоставлять подобные лживые заверения с категорическим их опровержением Историей, оказывая и далее услугу самозванцу? Несчастный маршал, несомненно, не смог избежать казни, даже если и предположить возможность вмешательства масонов. Приговор был приведен в исполнение среди бела дня на глазах внушительного количества свидетелей. Приговоренного к смерти, как водится, прикончили последним выстрелом.

Среди известных свидетелей фигурирует граф Рошешуар, начальник парижского гарнизона. Тело казненного оставалось на месте расстрела в течение четверти часа, затем его перенесли на носилках в лечебницу «Приют материнства», где всю ночь у его тела пребывали сестры милосердия. В полицейском отчете об этом событии говорится следующее: «Многие известные личности пришли взглянуть на тело маршала: пэры, генералы, офицеры, послы… Более 500 англичан прошли мимо тела, что заставило одного ветерана бросить злую реплику: “Не так вы на него смотрели во время битвы при Ватерлоо!”» (цитируется по Г. Велшингеру).

Что касается Веллингтона, то он никогда не выступал в защиту Нея, а после драмы 7 декабря (дня казни Нея. – Авт.) холодно писал русскому императору: «Сообщаю Вашему Величеству, что вчера утром был казнен маршал Ней. На публику это не произвело особого впечатления». Герцог де Брой (французский политик, который в 1815 г. единственный в Палате пэров выступил за оправдательный приговор маршалу Нею. – Авт.) с грустью констатировал: «Он действительно мог бы предотвратить эту жертву». Но он этого не сделал.

Причина понятна. Все остальное укрыто завесой молчания. Единственный факт, никак не дающий этому остальному кануть в небытие, который мог бы стать подлинной исторической основой для романа о воскрешении из мертвых, это именно легенда, возникшая по ту сторону Атлантики. Маршал Ней действительно мечтал бежать в Америку, в Новый Орлеан. Это подтверждают письма, захваченные у него в момент ареста в окрестностях Орийака в департаменте Ло. Ему советовали сесть в Бордо на торговое судно и, достигнув берегов Америки, договориться обо всем с именитыми жителями Нового Орлеана, которым его рекомендовал барон де Понтальба.

Выехав из Парижа 6 июля 1815 г., маршал действительно направился в сторону Бордо. У Нея, арестованного 3 августа в имении г-жи де Бессони, родственницы его жены, где он укрывался, в багаже обнаружили большой запас белья, что свидетельствовало о намерениях длительного пребывания здесь или о дальнем путешествии…

По этой хрупкой и едва различимой канве воображение американцев ухитрилось «выткать» уже известные нам гипотезы и легенды.

О промахах известной личности люди обычно с легкостью забывают, уважая его деяния и цели, которым он служил. В 1946 г., к столетию со дня смерти Питера Стюарта Нея, на кладбище в Тед-крик была возведена стела, ставшая местом трогательного и в некотором роде нелепого поклонения, поскольку остается только гадать, чью же могилу здесь оплакивают. Не вносит ясности и надпись на стеле, которая гласит следующее:

«Памяти Питера Стюарта Нея, уроженца Франции и солдата Французской революции во времена Наполеона Бонапарта. Он ушел из жизни 15 ноября 1846 года, в возрасте 77 лет».

Эта бесхитростная эпитафия дает волю фантазии.

 

Забытые пророчества Лафатера

Прославленный автор более пятидесяти опер, заслуживший при жизни памятник у театра Комической оперы в Париже, Андре Эрнест Модест Гретри (1741–1813) рассказал в своих «Мемуарах» об удивительном и самом горестном случае из своей жизни.

У него были три дочери-погодки: старшей —16, средней —15 и младшей – 14 лет. Однажды зимним вечером вместе со своей матерью они отправились на бал, в дом, хорошо им знакомый. Его хозяйкой была приятельница их семьи. Гретри приехал туда с опозданием, после репетиции его оперы «Рауль Синяя борода». Эту оперу ставил театр «Комеди Итальенн».

Когда он вошел, танцы были в разгаре, и его дочери привлекали всеобщее внимание. Все восхищались их красотой и скромным поведением, а жена композитора наслаждалась их успехом больше, чем они сами. Рядом с ней все стулья оказались заняты, и Гретри подошел к камину, где стоял какой-то важный с виду господин. Гретри увидел, что и он не спускает глаз с его дочерей. Но смотрел он на девушек, наморщив лоб, в глубоком и мрачном молчании. Вдруг он обратился к композитору:

– Милостивый государь, не знаете ли вы этих трех девиц?

Андре Эрнест Модест Гретри

Почему-то Гретри не сказал, что это – его дочери, и ответил сухо:

– Мне кажется, это – три сестры.

– И я думаю так же. Почти два часа они танцуют без отдыха, я смотрел на них все это время. Вы видите, что все от них в восхищении. Нельзя быть прекраснее, милее и скромнее.

Отцовское сердце забилось сильнее, Гретри едва удержался от признания, что это – его дети. Незнакомец продолжал, голос его стал торжественным, с интонациями пророка:

– Слушайте меня внимательно. Через три года ни одной из них не останется в живых!

Слова незнакомца произвели на Гретри ошеломляющее впечатление. Мрачный господин сразу же ушел. Гретри хотел было последовать за ним, но не смог сдвинуться с места: ноги не слушались его. Придя в себя, он начал расспрашивать окружающих о странном человеке, но никто не сумел назвать его имени. Одно лишь выяснилось: он выдавал себя за физиогномиста, ученика знаменитого Лафатера.

«Странное сие предсказание оправдалось, – писал Гретри, – в течение трех лет лишился я всех дочерей моих…»

Имя Иоганна Каспара Лафатера (1741–1801) сейчас забыто, так же как и созданная им физиогномика. Не вспоминают и талантливейшего из его учеников – венского врача и анатома Франца Галля, дополнившего физиогномику френологией, теорией, согласно которой можно определить характер и судьбу человека по строению его черепа.

Галль жил в Париже с 1807 г. Возможно, что именно он был тем предсказателем, имя которого безуспешно пытался узнать Гретри. Слава Галля едва не затмила славу его учителя Лафатера, т. к. френология вскоре стала более популярной, чем физиогномика.

Суть же физиогномики Лафатера сводилась к следующему. Человек – существо животное, моральное и интеллектуальное, т. е. вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре, поэтому в широком смысле слова физиогномика исследует всю морфологию человеческого организма. Так как наиболее выразительным зеркалом души человека является голова, то физиогномика может ограничиться изучением лица. Интеллектуальная жизнь выражена в строении черепа и лба, моральная – в строении лицевых мышц, в очертании носа и щек, животные черты отражают линии рта и подбородка. Центр лица, его главная деталь – глаза, с окружающими их нервами и мышцами. Таким образом, лицо делится как бы на этажи, соответственно трем основным элементам, составляющим душу каждого. Физиогномика изучает лицо в покое. В движении и волнении его изучает патогномика.

Разработав такую теорию, сам Лафатер не следовал ей на практике. С детства он любил рисовать портреты, был исключительно впечатлительным, и лица, поразившие его красотой или уродством, перерисовывал по многу раз. Зрительная память у него была великолепная. Он заметил, что честность и благородство придают гармонию даже некрасивому лицу.

Лафатер родился в Цюрихе, изучал там богословие и с 1768 г. до самой смерти занимал должность сначала приходского дьякона, а потом пастора в своем родном городе. Он продолжал рисовать уши, носы, подбородки, губы, глаза, профили, фасы, силуэты – и все это с комментариями. Постепенно Лафатер поверил в свою способность определять по внешности ум, характер и присутствие (или отсутствие) божественного начала в человеке. Он имел возможность проверять верность своих характеристик на исповедях. В его альбомах были рисунки фрагментов лиц всей его паствы, портреты людей знакомых и незнакомых, выдающихся, великих и обыкновенных. Он анализировал в «Физиогномике» лица великих людей разных времен по их портретам, и некоторые характеристики производили впечатление гениальных психологических догадок.

По Лафатеру, у Фридриха Барбароссы глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств.

Скупцов и сластолюбцев отличает одинаково выпяченная нижняя губа.

В лице Сократа есть задатки глупости, славолюбия, пьянства, даже зверства, но по лицу видно, что все это побеждено усилиями воли.

У Брута верхнее глазное веко тонко и «разумно», нижнее – округло и мягко, соответственно двойственности его мужественного и вместе с тем чувствительного характера.

Широкое расстояние между бровями и глазами у Декарта указывает на разум не столько спокойно-познающий, сколько пытливо стремящийся к этому.

В мягких локонах Рафаэля проглядывает выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности.

У Игнатия Лойолы, бывшего сперва воином, затем – основателем ордена иезуитов, воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем носе» и в лицемерно полу-опущенных веках.

Изумительный ум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа и т. д. и т. п.

Эти замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о мордах зверей, увлекательны и интересны, но научной ценности при отсутствии научных методов наблюдений не имеют.

Изложение основ физиогномики все время прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: то он поучает читателя, то бранит врагов физиогномики, то цитирует физиогномические наблюдения Цицерона, Монтеня, Лейбница, Бэкона и других философов.

С улыбкой читаешь у Лафатера о Гёте: «Гений Гёте в особенности явствует из его носа, который знаменует продуктивность, вкус и любовь, словом, поэзию». Кстати, о Гёте. Еще до того как стать дьяконом в Цюрихе, юный Лафатер совершил путешествие по Германии и имел счастье познакомиться и подружиться с Гёте. В то время он уже собирал материал для своей «Физиогномики» (книга была опубликована в 1772–1778 гг. сначала в Германии, затем – во Франции, со множеством рисунков лучших граверов того времени). В рассуждениях на тему «поэзия и правда» Гёте оставил привлекательный портрет своего друга: «Его кроткий и глубокий взгляд, его выразительный рот, простой швейцарский диалект, который слышался в его немецкой речи, и многое другое, выделявшее его среди других, давали всем, кто обращался к нему, самое приятное душевное успокоение».

Лафатер верил в Калиостро и его чудеса. И когда его надувательства были разоблачены, Лафатер стал утверждать, что это был другой Калиостро, а истинный – святой человек.

В 1781–1782 гг. граф и графиня Северные – будущий император России Павел I и его жена Мария Федоровна (под таким псевдонимом по настоянию Екатерины Великой они путешествовали по Европе) – побывали во многих странах. Одной из последних стран, которую они посетили, была Швейцария, и в Цюрихе Павел встретился с Лафатером. Павел попросил во всей полноте изложить его идеи и слушал его с большим интересом. Стремившийся в тот период своей жизни ко всему, что содержало мистицизм, он с наивным волнением замечал, что доктрины цюрихского философа дали очень много его душе.

К Лафатеру начали приезжать, присылать портреты жен, невест любовников (фотографию еще не изобрели), приводить детей.

Как-то в Цюрих приехал молодой красавец аббат. Лафатеру не понравилось его лицо. Прошло немного времени, и аббат совершил убийство.

Некий граф привез к Лафатеру свою молодую жену. Ему хотелось услышать от знаменитого физиогномиста, что он не ошибся в выборе. Она была красавицей, и граф надеялся, что душа ее так же прекрасна. Лафатер усомнился в этом и, чтобы не огорчать мужа, попытался избежать прямого ответа. Граф настаивал. Пришлось сказать, что в действительности Лафатер думал о его жене. Граф обиделся и не поверил. Через два года жена бросила его и окончила свои дни в публичном доме.

Одна дама привезла из Парижа дочь. Взглянув на ребенка, Лафатер отказался говорить. Дама умоляла. Тогда он написал что-то на листе бумаги, вложил в конверт, запечатал и взял с дамы слово распечатать его не ранее чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт и прочитала: «Скорблю вместе с Вами».

Поклонники боготворили Лафатера, считали его провидцем. Великие писатели и поэты изучали физиогномику для того, чтобы описания героев их произведений точнее соответствовали их внутреннему миру. Со ссылкой на Лафатера Михаил Юрьевич Лермонтов характеризует внешность Печорина в «Княгине Литовской». Соответствия портретных характеристик с физиогномикой есть во многих произведениях Лермонтова. В феврале 1841 г. Лермонтов в письме к А.И. Бибикову сообщил, что покупает книгу Лафатера.

Жизнь цюрихского пастора могла бы ничем не омрачаться, если бы он не выразил вслух протест против оккупации Швейцарии французами в 1796 г. За это его выслали из Цюриха, но через несколько месяцев он вернулся. Возобновились его проповеди и моральные рассуждения, ничего не прибавлявшие к его славе физиономиста и к его литературной славе. Все, что он писал или говорил, характеризовало его как личность обаятельную, добросердечную и прекраснодушную. Слова «вера» и «любовь» были для него тождественны.

Его гибель в 1801 г. была результатом наивно-идеалистического взгляда на вещи. Он вздумал пуститься в душеспасительные рассуждения с пьяными французскими мародерами. Один из них выстрелил в него. От этой раны Лафатер и умер. Перед смертью он простил убийцу и даже посвятил ему стихотворение. Знал ли Лафатер, провидец судеб стольких людей, какая судьба ожидает его самого? На это у него нет никаких указаний. «Если бы располагали точными изображениями людей, кончивших жизнь на эшафоте (такая живая статистика была бы крайне полезна для общества), – писал Бальзак, – то наука, созданная Лафатером и Галлем, безошибочно доказала бы, что форма головы у этих людей, даже невинных, отмечена некоторыми странными особенностями. Да, рок клеймит своей печатью лица тех, кому суждено умереть насильственной смертью».

 

Пифия с улицы Турнон

Она была очень противоречивой личностью…

Вся жизнь Анны-Марии Ленорман остается для нас недостаточно понятной, окутанной как бы мистическим флером, хотя факты биографии достаточно конкретны. Сотни упоминаний о ней в записках современников создают один образ, мнения дотошных биографов – совершенно иной, а те, кто жил уже после нее и использовал чьи-то рассказы, сообщают совсем другое.

Ее называли «королевой прорицательниц» и «ясновидящей для королей», но также «Сивиллой лжецов» и «Пифией обманщиков». Если эти два последних определения признать правдивыми, то как объяснить полувековую славу Ленорман в Европе? И острый посмертный интерес к ней и ее предсказаниям?

Даже теперь, полтора века спустя после ее кончины, туристские справочники, начиная с прославленного Бедекера, упоминают – наряду с Нотр-Дамом и королевским дворцом – ее дом на улице Турнон как одну из достопримечательностей, которые нужно обязательно посетить.

Ее родиной был Алансон, город на севере Франции, знаменитый своими кружевами уже много веков, и не только в Европе.

Отец-ткач безумно ревновал мать – Аделаиду Жюбер, заслуженно считавшуюся самой красивой женщиной в городе.

Мадам Ленорманн

Сплетничали, что до замужества с подмастерьем ткача Аделаида могла стать любовницей самого Людовика XV. Король, известный своими многочисленными любовными похождениями, случайно узрел прекрасную горожанку. Его посланец с кошелем золотых явился пригласить ее к повелителю. Однако добродетельная провинциалка довольно резко отвергла поползновения короля. Владыка Франции, не привыкший к отказам, собрался расправиться с непокорной алансонкой. Но подвернулась другая, достаточно красивая и менее щепетильная мещаночка, решившая «согреть постель» венценосца – и честь Аделаиды была спасена.

После свадьбы с Ленорманом она поочередно родила ему трех девочек. Старшая и младшая были очаровательны, унаследовав красоту матери; средняя – Анна-Мария-Аделаида – оказалась попросту непривлекательной: низкого роста, с покатыми плечами и слишком продолговатым лицом; его, правда, украшали глаза – большие, темные, очень проницательные.

Были у нее и другие положительные качества – в школе Алексонского монастыря девочка отличалась интеллигентностью и быстротой восприятия. «Ее способности граничат с ясновидением», – записал в аттестате ее учитель, аббат Прольи. Согласитесь, что подобное мнение служителя церкви что-то да значит.

И для этого были основания. Она предсказала, например, смерть настоятельницы монастыря (внешне вполне здоровой) и указала ее преемницу. А одной из послушниц – вместо пострижения – похищение из монастыря, свадьбу с любимым человеком и множество детей в будущем. Она преуспевала в школьных предметах. В будущем недоброжелатели станут сомневаться в этом, так как с возрастом «пророчица королей» имела трудности с орфографией.

Во время очередной эпидемии, опустошавшей Францию, скончались и ткач, и его прекрасная жена, а три дочки стали бедными сиротами. Будущее для младшей и старшей могло рисоваться в розовых красках – они были прелестны, и удачное замужество решило бы все проблемы.

Анне-Марии можно было полагаться только на свою проницательность и ментальный дар.

В начале Французской революции, в разгар террора, она очутилась в Париже. Двадцатилетней провинциалке нужен был покровитель – им стал журналист Жак Эрбер, которого называли «кровожадной акулой Революции». Он был членом парижского магистрата, издавал популярную газету «Отец Дюшен» – главный орган пропаганды во времена террора.

Ее близкий человек, помощник пекаря Фламмермон, познакомил Анну-Марию с известной гадальщицей мадам Жильбер. Более опытная гадалка с удовольствием использовала дар молодой компаньонки, знакомя ее с «правилами» ремесла, вырабатывавшимися в течение веков.

Времена были страшные, никто не знал, что с ним будет завтра. Анна-Мария вначале пыталась не пользоваться картами и прочими профессиональными атрибутами, а лишь смотрела в глаза обратившегося к ней. Но это не очень нравилось многочисленным клиентам, желавшим за свои деньги получить настоящее гадание.

Пришлось перейти на обычную для гадальщиц «обрядность».

Удачные предсказания событий личной жизни клиентов становились известны ближнему окружению, а затем и более широким кругам. Ясновидящая воспитанница алансонских монахинь начала приобретать известность в определенных кругах.

Служба безопасности якобинцев обратила на нее внимание, но не нашла ничего «общественно вредного» в ее деятельности.

«Дитя Нового Света предсказывает будущее» – такие рекламные объявления расклеивал в Париже верный Фламмермон, когда его приятельница, оставив свою старую патронессу, открыла собственный салон для гадания. Она выдавала себя за американку, недавно приехавшую во Францию. Биографы писали, что ее кабинет, очень скромный вначале, уже тогда был весьма посещаем, а через пять лет стал самым престижным салоном в Европе. Для того чтобы попасть к «пифии», приходилось записываться за неделю, а то и за месяц. Злые языки, конечно, сообщали, что за особо высокую плату можно было попасть на сеанс немедленно.

Неуверенность в завтрашнем дне собирала здесь лишившихся имений и привилегий аристократов, заговорщиков, желавших знать шансы на захват власти. «Акулы террора» так же боялись потерять головы, как и те, что с «голубой кровью». Приходило и множество простых жителей Парижа, мечтая узнать, что сулит им судьба.

Именно тогда ее посетила молодая женщина в трауре. Она сказала, что ее муж, виконт, был гильотинирован на Гревской площади. А теперь ее благосклонности добивается некий военный родом с Корсики. Увы, более молодой и вдобавок – бедный. «Выходите за него замуж. Вас ждет корона императрицы», – сказала Анна-Мария изумленней Жозефине Богарне. Благодаря этому будущая супруга – вначале генерала, позже – первого консула, а затем – императора Наполеона – стала верной клиенткой пророчицы. И обеспечила приток в ее салон публики из самых высоких сфер.

Вновь пришедшего сажали за стол, покрытый зеленым сукном. На нем был живописно разложен веер из очень красивых карт. Их было 72, они отличались от традиционных карт таро; на каждой были изображены мифологические сцены, созвездия, известные древним астрономам, и растения, обладающие волшебными свойствами.

Ленорман, проницательно всматриваясь в глаза клиента, задавала ему разнообразные вопросы: в каком месяце родился, какая первая буква его имени, в какой местности родился, какое животное ему наиболее симпатично, а какое вызывает наибольшее отвращение, какой цветок любит… Получив ответы на эти и иные вопросы, не имевшие прямого отношения к причине обращения за предсказанием, она спрашивала также о размере суммы, которую клиент предназначил для оплаты. Разница была значительная – от 10 до 400 франков.

О том, что многие не жалели золотых монет, чтобы приподнять завесу будущего, говорят тайные рапорты агентов парижской полиции, хранящиеся до сих пор в архиве. Например, жена главного коменданта парижских стражей порядка в течение полутора лет (1807–1808) оставила у «пифии» с улицы Турнон 4 тысячи франков золотом.

Советовался ли с Ленорман император? Известны несколько случаев, когда ее привозили в закрытой карете во дворец, но к нему или к Жозефине?

Существует несколько версий предсказания судьбы Наполеона. Первая изложена самой Ленорман, описывающей краткий визит к ней первого консула в начале 1800 г. Многословное, изложенное выспренным слогом, оно характерно для «дорогостоящих» предсказаний, но дает лишь общий абрис судьбы.

Весьма вероятно, что Жозефина, не сообщая деталей, дала понять мужу о каком-то важном прорицании и уговорила Наполеона посетить салон «пифии» (в те времена Бонапарт вынужден был сам отправляться к Ленорман).

Предсказание гласило (в изложении Наполеона): «Придет время, когда он будет на вершине славы, но его гений повелит идти дальше. Упорство воли приведет его к неограниченному самовластию. Препятствия не смогут остановить его. Все преграды, стоящие на пути, будут преодолены. Благодаря гениальности он овладеет троном. Но затем его участь будет ужасной, непоправимой».

За последним словом будто рука писавшего дрогнула, до края листка протянулась чернильная полоска.

Теперь – предсказание в изложении мадам Ленорман: «Придет то время, когда вы будете на недосягаемой высоте славы, но ваш гений будет пылать высочайшим, повелительным и безмерным честолюбием. В вас глубоко таится источник великого, неколебимого самовластия, безмерно-упорной силы воли, постоянно мятущейся к непринужденному неограниченному господству. Провидение неоднократно наносило вам смертельные удары, но не могло сломить вашей закаленной, как сталь, воли. Вы – гений, вы преодолеете все в жизни, покорите и разрушите все преграды, стоящие на пути вашей жизни. Благодаря этому и гениальному уму вы овладеете троном, и потом вас постигнет ужасная, печальная участь, ничем и никогда непоправимая».

В воспоминаниях современников много прямых и косвенных указаний на обращение к Ленорман большей части «сильных мира сего» тогдашней Франции. В дневниках Талейрана есть неясные намеки на то, что всесильный министр пользовался услугами Пифии. Нет, не для того, чтобы узнать о своем будущем. С его-то амбициями, хитростью и предусмотрительностью! Он был слишком уверен в себе.

Он знал, что одним из предварительных условий конкретных предсказаний было хотя бы приблизительное, в общих чертах ознакомление с сутью проблемы. Именно таким образом она становилась обладательницей множества секретов не только интимных отношений или имущественных дрязг, но и политических планов владетельных особ, международных соглашений и тайн финансовых операций.

И эти тайны соглашалась продать – за большие деньги, конечно, однако не во вред своей репутации, с условием, что не будут нарушены ее предсказания, если они входили в противоречие с изменением ситуации.

Многие писавшие о судьбе одной из наиболее необыкновенных женщин Европы первой половины XIX в. приводили веские доказательства, что Анна-Мария была важным звеном шпионской сети. Что была эта организация создана ранее и «пифия» попросту была включена в ее деятельность. Чьи интересы она преследовала? Возможно, к ней имели отношение Талейран и Фуше, а также сменивший последнего в 1810 г. генерал Савари, расширивший и укрепивший систему полицейского сыска. Возможно, ему не хватало ума, ловкости и изощренной хитрости предшественника, но действуя методом «количества, а не качества», наводнив Париж и страну массой своих агентов, Савари никак не мог оставить без внимания салон мадам Ленорман.

Самый выдающийся шпион при Савари, Карл Шульмейстер, несколько раз посещал салон Ленорман. Маловероятно, чтобы «император шпионов», как называли его, интересовался своим будущим, тем более в гадательном варианте. Скорее всего, были совсем иные интересы, ибо в регистрационных книгах он был записан под фальшивыми именами. Хотя кто знает? И тогда секретные агенты были достаточно суеверны.

 

Целебные воды Лурда

Лурд, что на юге Франции, – вероятно, самое известное в христианском мире место паломничеств. Ежегодно его посещают тысячи пилигримов, привлеченные слухами о целебных свойствах и большой духовной силе воды. Откуда у Лурда взялась такая репутация? Почему крестьянская девочка, вскоре ставшая известной как святая Бернадетта, удостоилась нескольких видений Блаженной Девы, которые и привели к строительству скинии в Лурде? Пойдем к самому началу той каменистой тропы, с которой начались чудеса исцеления.

Лурд – город парадоксов. Посетитель, ожидавший увидеть деревушку, погруженную в благодать своего славного прошлого посреди живописных Пиренейских гор, бывает ошеломлен царящим здесь духом суетливого торгашества. Гостиницы переполнены, в витринах магазинов разложены всевозможные мелочи католических культов, на улицах – неумолчный гул. И тем не менее Лурд остается одним из крупнейших духовных центров христианского мира.

Главный парадокс Лурда как раз и состоит в том, что из всех возможных мест на земле Дева Мария избрала именно эту дремотную деревушку для распространения своей вести. Почему ее орудием послужила Бернадетта, безграмотная четырнадцатилетняя девочка без гроша в кармане, страдающая от астмы и туберкулеза и совершенно ничего не значащая в этом мире?

Почему именно Лурд? Ведь даже происхождение этого города весьма неясно. Первоначальные обитатели были кельтского рода, и есть свидетельства того, что на месте Лурда жили еще в каменном веке.

Лурд – одно из самых известных в христианском мире мест паломничества

Как и многие средневековые поселения, Лурд вырос вокруг защищенного места. До 1858 г. и видений Бернадетты левый берег реки По был незаселен. Сегодня деревня располагается на обоих берегах По, ее исконное население насчитывает двадцать пять тысяч человек, а на ежегодное паломничество приезжает более миллиона. Эти пилигримы получают жетоны на память о Лурде, они рыщут по городу, выбирая четки, медальоны и другие безделушки для самих себя, своих родственников и друзей.

Сегодня старый квартал на западном берегу соединен с новым мостом, который заходит на главную улицу, ведущую к базилике, церкви Четок и к гроту с целебной водой там, где, как сказала Блаженная Дева Мария Бернадетте Субиру, она должна появиться. Над гротом, на выступающей части скалы, стоит статуя Богородицы: Базилика была пристроена к гроту в 1876 г., а церковь Четок, что чуть-чуть ниже и спереди от нее, возводилась с 1884 по 1889 г. В 1907 г. папа Пий X повелел, чтобы празднование явления Непорочной Девы Марии в Лурде проходило 11 февраля, что придало гроту окончательный статус святости.

Но что было такого необычайного в лурдских чудесах? Отчасти это оттенок некоего вызова, брошенного всем тем маловерам, которые, поглощенные различными удовольствиями и тягой к процветанию, устанавливали духовный климат во Франции середины позапрошлого века. Не верящая ни во что интеллигенция того времени была привержена позитивизму, который учил, среди прочего, что чудеса невозможны.

Кто была Мари-Бернар Субиру, дочь мельника, которой явилась Богоматерь и передала ей свои приказы? Бернадетта, старший ребенок Франсуа Субиру и Луизы (в девичестве Кастеро), родилась 7 января 1844 г. на мельнице Боли, что под стенами крепости. Ее крестили в честь старшей тетки по матери. Матриархат, унаследованный от далеких кельтских времен, продолжал господствовать на Пиренеях – у Кастеро были положение, деньги и влиятельность.

Здоровье девочки было некрепким с самого рождения. После перенесенной холеры, прошедшей по Пиренеям в 1855 г., она получила хроническую астму. Зима того же года была еще хуже, чем лето из-за того, что некому было собирать урожай. Подступал голод.

Отец был вынужден искать случайные заработки, где только мог. Мать нанималась стирать, убирать по дому и на сезонные работы в поле. Бернадетта заботилась о младших детях, а когда мать сама оставалась дома – собирала дрова, тряпки, кости и старое железо.

Предположительно, девочка ничего не слышала о Святой Троице и о других христианских догмах; ко времени ее видений она, как кажется, знала лишь «Отче наш», «Богородица Дева радуйся», «Славься» и «Символ веры» – то есть все то немногое, что выучила еще в родном доме.

Единственное, что мы знаем: 11 февраля 1858 г., в четверг, Бернадетта, ее сестра Туанетта и их подружка Жанна Абади отправились из лурдской тюрьмы в лес за дровами. День был холодный. Перейдя через мельничный поток Сави, две другие девочки тут же устали и начали хныкать. Бернадетта, оставшись на другом берегу, дрожала от холода и отказывалась вступать в речку, бывшую очень мелкой. Оставив ее, девочки убежали. Бернадетта в конце концов сняла чулки и перешла через поток, обнаружив, что вода в нем довольно теплая. Затем, сев на камень, она снова надела чулки.

По самым ранним записям ее слов (28 мая 1861 г.) дальше случилось следующее: «Я прошла еще немного дальше, чтобы посмотреть, не могла ли я где-нибудь перейти, не снимая туфелек и чулок. Выяснив, что не могла, вернулась обратно к гроту, чтобы снять их, тут услышала шум, повернулась к лугу и увидела, что деревья совсем не колышутся, продолжала снимать чулочки и снова слышала этот шум, подняла голову и поглядела на грот и увидела даму, одетую в белое, на ней были белое платье и синий пояс, и желтая роза на каждой ноге, цвета цепочки ее четок. Когда я увидела это, то стала тереть глаза, я подумала, что мне все чудится, положила руку в карман, нашла мои четки, я хотела перекреститься, но не смогла поднести руку ко лбу, она падала, тогда видение перекрестилось, затем моя рука задрожала, я снова попыталась перекреститься и сделала это, я произнесла по четкам молитву, видение перебрало четки, но губами не двигало, а когда я кончила свою молитву, видение внезапно исчезло…»

Это была первая из восемнадцати встреч, произошедших до середины июля.

Сделаем отступление.

Экстатичные люди часто нечувствительны к жару, боли, холоду, шуму, движениям и другим внешним раздражителям. Более того, они не страдают от ожогов, уколов и падений, когда находятся в своем трансе. И, таким образом, нечувствительность Бернадетты к холоду мельнического потока, к жару и боли (при так называемом чуде со свечой 7 апреля), к внезапным звукам и резким движениям (14 февраля) и к увеличивающемуся числу других людей на протяжении всего времени ее видений – все это только доказывает ее экстатическое, трансоподобное состояние и, может быть, имеет отношение к чуду. А чудесными были сами исцеления, которые последовали после того, как забил ключ.

Открытие святого источника в Лурде – теперь часть мирового фольклора. Благодаря роману Франца Верфеля «Песнь Бернадетты» и одноименному фильму, получившему Оскара, история святой Бернадетты теперь широко известна.

Мари-Бернар Субиру было четырнадцать лет, когда она удостоилась восемнадцати посещений Богоматери. Когда слух о ее видениях прошел по деревне, местная ребятня кидала в нее камни. Священник отец Пейрамаль предположил, что все видения были бесовским наваждением, и мать Бернадетты запретила ей выходить из дому. На второй свой визит к гроту Бернадетта принесла пузырек святой воды, которую Богоматерь повелела пролить на землю, предположительно на том самом месте, где позже забил святой ключ. Затем, услышав непонятные звуки падающих камней, другие дети в страхе бросились к домику мельника за помощью. Он и его жена принесли впавшую в транс Бернадетту домой.

Теперь об этом заговорил целый город. К счастью для Бернадетты, одна именитая его обитательница, Антуанетта Пейре, решила, что видение должно было быть духом ее покойной подруги, Элизы Латапи, которая была президентом лурдского собрания ордена Детей Марии. Вместе с напарницей, мадемуазель Милле, она убедила мать Бернадетты отпустить девочку в пещеру еще раз. Она принесла с собой свечи, как приказала Бернадетте Святая Дева, и оставила их в пещере. Хотя сами женщины ничего не видели и не слышали, но их весьма впечатлила горячность молитвы впавшей в прострацию Бернадетты. Обратно в деревню они пришли, прославляя ее, и с тех пор никто не ставил помех у девочки на пути.

При пятой встрече, 21 февраля 1858 г., Богоматерь научила Бернадетту молитве, которую та продолжала читать всю свою жизнь, но слов которой никому не открыла. Во время шестого посещения девочке было сказано «Молись за грешников». Врач, доктор Дозу, осмотрел Бернадетту, в то время как она пребывала в трансе. Он отметил, что «ее пульс был нормальным, дыхание незатрудненным, и ничто не указывало на нервное возбуждение». На этот раз Бернадетту сопровождало уже несколько сот человек. Некоторые пришли из деревень с равнины, чтобы поглядеть на крестьянскую девочку за молитвой. Начались паломничества, которых и требовала Богоматерь. По правде говоря, они начались с детей, которые пришли вместе с Бернадеттой во второй раз в надежде самим увидеть Присноблаженную.

Чиновника мэрии, месье Эстраде, хоть он и считался агностиком, настолько потрясла история девочки, что он стал ее ближайшим другом и записывал слово в слово ее поздние рассказы. Однако глава полиции Джакоме решил действовать посуровее. Однажды, когда Бернадетта спокойно возвращалась домой с вечерни, ее остановили и препроводили в его кабинет.

Именно в полицейском участке она впервые встретила месье Эстраде. Он пришел удостовериться, что никто не нарушает ее законных прав. После обычных вопросов Джакоме попросил ее описать сцены в гроте. Она выполнила его просьбу спокойно, сложив руки на коленях, как часто делала. Полицейский пытался сбить ее и подловить, притворяясь, что слышит ровно противоположное тому, что она говорила. Потерпев неудачу, Джакоме предположил, что Бернадетта просто пытается привлечь внимание и заслужить уважение других детей. Это обвинение Бернадетта отвергла так же спокойно, как и отвечала на вопросы. Глава полиции стал угрожать, что если она не отступится от всех своих глупостей, то ему придется посадить ее в тюрьму. Здесь месье Эстраде мягко посоветовал девочке дать слово не приходить больше в грот. И снова она отказалась.

К счастью, отец Бернадетты узнал о ее задержании и явился в участок. Он дал слово месье Джакоме, что больше никаких неприятностей не возникнет, и Бернадетта была отпущена под его поручительство.

Девочка тем не менее была намерена сдержать свое обещание, данное Богоматери. Но хотя она и шла окружным путем, ее выследила полиция. Пока она молилась на коленях, полицейские почтительно стояли рядом, но стоило ей закончить, как ее тут же спросили, были ли у нее видения.

– Нет, в этот раз я ничего не видела, – отвечала она.

Ей позволили уйти домой, под свист жителей деревни, потешавшихся над идеей, что, мол, Блаженная Дева испугалась полиции и нашла себе место поспокойней. Полицейские выразили надежду, что она усвоила этот урок. Бернадетта действительно усвоила, что как ни велика чья-то вера, она не всегда вознаграждается святыми видениями. Через два дня она вернулась и была удостоена сообщения о «трех дивных тайнах». Однако девочка поклялась хранить их и никогда так и не раскрыла.

При восьмом посещении ей трижды было сказано о покаянии, а на следующий день дано сказание «Выпей воды из фонтана и вымойся в нем». Бернадетта была озадачена: у Массабейля никогда не было ни источника, ни фонтана. Тем не менее она последовала велению Богоматери и стала скрести землю. При виде этого зрелища наблюдатели засомневались. Скептики начали хохотать, уверенные, что девочка потеряла остатки рассудка и что они просто-напросто следовали за деревенской дурочкой. Но вскоре из земли выступила вода. Бернадетта напилась из грязной лужи и вымыла в ней лицо. Даже самые верные из собравшихся отвернулись от нее, считая, что обмануты. Но на следующий день на месте лужи забил родник, и вода заструилась по скалам.

При десятом посещении Бернадетте было велено «поцеловать землю за всех грешников», что она немедленно выполнила. Многие из тех, кто собрался тогда, последовали ее примеру. Следующие повеления Богоматери исполнить было сложнее. Во время одиннадцатого и двенадцатого визитов в пещеру Бернадетте было приказано требовать у местных священников отстроить часовню у грота и организовать паломничества. Но как могла она, бедная, немощная и безграмотная крестьянка, требовать у церкви постройки часовни?

Тем не менее Бернадетта отправилась к аббату Пейрамалю, которого боялась больше, чем главы полиции, и сообщила ему о желании Богоматери. Священник в этот момент читал требник в саду и совсем не был в восторге от вмешательства Бернадетты в его молитвы. В резкой форме он заявил девочке, что церковь не строит часовен по требованиям таинственных незнакомок. Он заявил, что Дама должна назвать себя, а если Дама этого не уразумеет, значит, она – самозванка или просто галлюцинация Бернадетты. Через три дня Бернадетта вернулась рассказать кюре о том, что Дама требует крестного хода к источнику. На этот раз священник швырнул в нее своим требником.

Когда она пришла в грот четвертого марта, там ее ждали не только тысячи простых людей, но и солдаты и конная полиция, посланные мэром и местным комендантом. Когда появилась Бернадетта со свечкой, двадцать тысяч человек приглушенно зашептали: «Вот она! Вот она!» Разочарование толпы было неизбежным. Они приходили в надежде увидеть и услышать Богоматерь. А вместо этого видели маленькую крестьянку на коленях, окруженную странным сиянием.

Шестнадцатое посещение было в день Благовещения. Месье Эстраде, теперь друг Бернадетты, сидел со своей сестрой, когда возбужденная девочка ворвалась в его дом. Она только что была в пещере и упросила Прекрасную Даму раскрыть свое имя, но совершенно не поняла ее ответных слов, хотя и слышала их очень ясно. Она спросила на своем горном наречии (наполовину французском, наполовину испанском) у Эстраде: «Que soy era Immaculado Conception?» – «Что такое Непорочное Зачатие?»

Эстраде терпеливо объяснил девочке значение этих слов, но те, кому не требовались разъяснения, уже бросились к гроту. Барон Масс, префект департамента, был весьма раздосадован всей этой кутерьмой. Он не желал в своем департаменте никаких подобных чудес и приказал, чтобы неспокойное дитя осмотрели три известных врача. Те сообщили, что Бернадетта физически и психически совершенно здорова. Толпа, несмотря на огромное число людей, оставалась спокойной и вела себя организованно. Мэр и префект считали, что народу убавится после Пасхи.

Может быть, они и оказались бы правы, не случись чуда со свечой. Бернадетта всегда приносила в пещеру свечку, как ей велела Прекрасная Дама. И вот во время семнадцатого посещения девочка села на колени, уже погрузившись в транс. Словно подчиняясь каким-то указам, она вытянула правую руку и поместила в самое пламя. И продолжала молиться по крайней мере четверть часа, а огонь сиял сквозь нее.

Когда она вышла из транса, доктор Дозу осмотрел ее руку, но не нашел ни следа от ожога. Он немедленно взял другую свечку и поднес ее к руке Бернадетты. Она с болью крикнула: «Вы меня обожгли!» – не понимая, как кто-то, кого она полагала своим другом, хотел причинить ей боль.

Мэр отправил протест префекту: грот становится «местом несанкционированных публичных молебнов», не будучи одобренным ни светскими, ни духовными властями. Все еще надеясь избавиться от этой досадной помехи, префект призвал епископа положить конец беспределам. Епископ, однако, считал, что до тех пор, пока дело не будет решено так или иначе, он должен ждать, когда Господь откроет ему последнюю истину.

Префект решил действовать самостоятельно. Он разобрал примитивный алтарь и выстроил вокруг грота баррикаду.

Теперь, когда Бернадетта была удостоена обещанного числа видений и Прекрасная Дама раскрыла себя, девочке не было особой надобности возвращаться к пещере. Но после причастия на празднестве Богоматери Кармельской Горы она почувствовала знакомый призыв. В сопровождении тети приблизилась к гроту и нашла перед ним группу из нескольких благочестивых женщин. Бернадетта встала на колени в траву перед баррикадой. Здесь ее снова охватило знакомое преображение, и девочка удостоилась последнего посещения Богоматери.

Многочисленные исцеления уже происходили у родника, но одно из них было особенно примечательно. В сентябре 1858 г. некая мадам Бруа посетила источник, чтобы набрать немного воды и отвезти в Париж. Когда ее заметили за сбором цветов у самой баррикады, то тут же арестовали. Но затем женщина полностью раскрыла свое имя, и выяснилось, что она – жена знаменитого адмирала Бруа и является управляющей дома императора Луи Наполеона III и его жены, императрицы Евгении. В действительности она получила задание императрицы достать воды для излечения больного инфанта, Луи, известного как Лу-Лу.

Когда мадам Бруа вернулась в Париж, вода, вероятно, была использована для исцеления Лу-Лу. Можно только предполагать, насколько успешным оказался курс такого лечения.

По существу, видения крестьянской девочки и ее настойчивость оказались сильнее местных властей. С этого дня тысячи верующих, особенно старые и больные, устремились к пещере у Массабейля. Святая Бернадетта провела остаток жизни в монастыре, посвятив себя только молитве. Однажды, спрошенная, почему ей больше не видится Богоматерь, Бернадетта ответила: «Я была ее щеткой. Когда я выполнила то, что было нужно, Она, как хорошая домохозяйка, поставила меня за дверями. И я рада быть здесь».

Исцеления здесь продолжаются многие годы.

В противоположность широко распространенному убеждению, чудеса не обязательно происходят собственно в Лурде. Они могут случаться и в гроте, и в церкви, и в номере отеля, и в поезде на пути домой или даже вообще в очень далеком от источника месте. Человек может и не молиться в то время, как случается исцеление. Это демонстрирует случай Катерины Лапейр.

Женщина умирала от рака языка, шеи и крови. При операции ей отрезали четверть языка, и от дальнейшего хирургического вмешательства она отказалась. Так как в Лурд сама поехать она не могла, то поклялась сочинять гимны Блаженной Деве и промывать каждый день рот водой из источника. На девятый день молитв опухоли исчезли, она оказалась совершенно здоровой. Маленький белый шрам на языке остался как память об операции.

Однако подобные поразительные происшествия не должны отвлекать нас от истинного значения Лурдского чуда. Богоматерь ничего не говорила Бернадетте об исцелениях. Сама святая, говоря о слепом, который прозрел, напомнила нам: гораздо важнее, чем излеченная физическая слепота, – исцеление слепоты духовной. Бернадетта видела себя лишь грубым инструментом и говорила: «Если бы Блаженная Дева захотела выбрать кого-нибудь поученей, чем я, Она бы сделала это; но Она подняла меня, как камешек из-под глыбы».

 

Неведомый мир Фламмариона

Когда-то трудно было отыскать в России образованного человека, который бы не читал «звездные» романы и знаменитую «Популярную астрономию» Камиля Фламмариона. Его литературное наследие обширно – около 50 томов. Можно смело сказать, что ни один популяризатор науки не имел такого огромного успеха и такой всемирной славы.

Фламмарион верил (возможно, наивно), что люди, созерцающие величественные небесные картины, не способны ни на какие плохие дела. Но что правда, то правда: очарованные яркостью и живостью рассказов Фламмариона, многие его читатели увлеклись наукой о небе и навсегда связали с ней свою жизнь.

Со временем известность великого «объяснителя неба» начала гаснуть. Книги его устаревали, но и поныне любой библиофил гордится, если в его собрании есть хоть одна книга Фламмариона. Давайте же вспомним главные вехи жизни этого замечательного человека.

Камиль Фламмарион родился 160 лет назад во Франции, в небольшом местечке Монтиньи-ле-Руа. Родители его были небогатыми земледельцами. Он вспоминал, что в четыре года научился читать, в пять уже знал основы арифметики, а в девять прочитал первую книгу по космографии (так называли тогда описание Вселенной). Книга оказалась для него трудной. И тогда Камиль переписал ее от корки до корки, надеясь таким путем понять сложный курс.

Камиль Фламмарион

Он всем сердцем полюбил науку о планетах и звездах. Однако отец его видел сына вовсе не астрономом, а священником. Камиль вынужден был подчиниться и поступить в семинарию. К счастью для него, он пробыл там недолго. Семья их переезжает в Париж. Фламмарион начинает учиться на гравера, а по ночам упорно занимается самообразованием и пишет сочинение «Мир до появления человека».

Он так много и напряженно работал, что совершенно истощил свою нервную систему. Но произошло чудо: проницательный врач-психолог, лечивший Фламмариона, понял, какое лекарство необходимо его 16-летнему пациенту. Он сообщил Камилю, что Парижской обсерватории требуется ученик.

Эта весть чуть ли не мгновенно исцелила юного Фламмариона. Работать под началом самого Урбена Леверье, открывшего расчетом, «на кончике пера», планету Нептун. Мог ли он мечтать о таком счастье!

Увы, разочарование пришло так же скоро, как и восторг. Труд вычислителя поправок к наблюдениям звезд и планет оказался однообразным для астронома-романтика. Все же он целых четыре года выполнял эту утомительную, скучную работу под руководством Леверье.

Они были людьми совершенно разными, даже, можно сказать, несовместимыми по характеру и взглядам. Один случай это особенно ярко продемонстрировал. На камине просторного кабинета директора обсерватории стояли прекрасные часы из позолоченной бронзы. Их украшала фигура Урании, небесной музы, покровительницы астрономии. Эта изящная бронзовая фигурка совершенно пленила Фламмариона. Когда Леверье не было в кабинете, Камилль заходил туда и любовался своей Уранией.

Однажды знаменитый ученый застал его у часов.

– Вы опоздаете наблюдать Юпитер! – резко сказал он и добавил с насмешкой: – Так вы, оказывается, еще и поэт?

«Фразу эту, – вспоминал Фламмарион, – Леверье произнес с глубоким презрением, умышленно растягивая последний слог, так что вышло почти “поат”».

Но серьезная размолвка была еще впереди, когда астроном-ученик осмелился издать свою первую книгу под названием «Многочисленность обитаемых миров» – удивительную смесь науки и фантазии (в то время ученые еще очень неопределенно судили о физических условиях на планетах). Этого Леверье уже никак не мог выдержать. Он заявил, что писание подобных книг несовместимо с работой в столь солидном научном учреждении, и предложил новоиспеченному писателю покинуть обсерваторию.

Двадцатилетний Фламмарион сделал это с легким сердцем. Он и сам уже понял, что его призвание в другом, что ему нужна «живая астрономия».

Уже первая книга его о жизни на других планетах была раскуплена за считанные дни. Потребовалось второе издание, потом – третье, четвертое, десятое, двадцатое, тридцатое! В России она вышла в переводе спустя три года, в 1865 г., а затем выдержала еще четыре издания.

Камиль Фламмарион становится знаменитым. Журналы наперебой обращаются к нему с предложением о сотрудничестве. Он выступает с публичными лекциями и всегда при переполненных залах. Со всех концов Европы и не только Европы идут к нему письма читателей. Эта обширная переписка и подсказала ему счастливую мысль написать книгу об астрономии, понятную каждому любознательному человеку.

И он написал ее, назвав ясно и просто: «Популярная астрономия». Успех этой книги оказался громадным. Она была переведена на многие языки (в России в 1897 г. вышла под многозначительным названием «Живописная астрономия») и выдержала бессчетное количество изданий.

Вслед за «Популярной астрономией» появилось как бы ее продолжение – книга «Звездное небо и его чудеса».

Камиллю Фламмариону было суждено написать еще немало. Огромную популярность, как уже говорилось, приобрели его «звездные» романы «По волнам бесконечности», «Урания», «Конец мира», «Стелла».

Среднего роста, с роскошной шевелюрой темных волос, аккуратно подстриженной бородой и усами, всегда элегантно одетый, приветливый и внимательный – он притягивал к себе людей, словно магнит. Энергия Фламмариона, казалось, не знала границ. В 1882 г. он основывает журнал для любителей науки. В 1887 г. организует Французское астрономическое общество и народную обсерваторию.

В своей книге «Люмен. Разговор о бессмертии души» Фламмарион подробно повествует о вещах, которые, по его словам, «смертному глазу доступны лишь с трудом». И правда, как неприлично то, о чем говорится в этой книге.

В человеке, считал Фламмарион, нужно различать три начала: тело, жизненную энергию и душу. Тело – смертно. Оно – собрание молекул. Но кто же группирует молекулы и создает из них организм? По мнению Фламмариона, сила эта – жизненная энергия. С возрастом она слабеет. Бремя годов чувствует каждый живущий на земле. Другое дело душа – начало духовное, нематериальное, не имеющее ни веса, ни протяжения. У души нет возраста. Она не обновляется, не изменяется, подобно нашему смертному телу.

«По прошествии многих месяцев, многих годов и даже десятков лет, – пишет Фламмарион, – мы чувствуем, что остались теми же людьми, какими были раньше, что наше “я”» осталось прежним». Душа, по Фламмариону, может соединяться с телом с помощью жизненной энергии. Когда же последняя полностью угаснет, душа покидает бренное тело.

Так что же ощущает человек в момент смерти? Фламмарион имел смелость ответить и на этот вопрос. Конечно, лишь в форме предположения, гипотезы. Отделение души от тела, по его мнению, не имеет материальной формы. «Это столь же мало отражается в сознании умирающего, – пишет Фламмарион, – как и рождение в сознании новорожденного. Мы рождаемся в загробную жизнь точно так же, как являемся в жизнь земную».

О своих выводах Фламмарион решил написать в книге. Он назвал ее «Из мира непознанного». Очень скоро книга была переведена на русский язык и вышла в Петербурге в 1901 г. под названием «Неведомое». В предисловии Фламмарион писал: «Предлагаемый труд есть опыт научного исследования вещей, обыкновенно считающихся чуждыми науке и даже смутными, сказочными. Я хочу доказать, что эти факты существуют».

Перед читателями представал мир таинственных феноменов: явление образов умирающих, ясновидение, вещие сны. «Подобные факты, конечно, необъяснимы в настоящее время, – писал Фламмарион, – но это не резон, чтобы отрицать их с презрением. Будем ждать и доискиваться: будущее готовит нам немало сюрпризов».

 

Жан-Этьен Робер-Гуден, «поэт волшебства»

Жан-Этьен Робер был сыном часовых дел мастера. Он родился в городе Блуа, в центре Франции. Больше всего Жан-Этьен увлекался механикой, точнее часовыми механизмами. Да это и неудивительно, если учесть, что вырос он в мире часов, окружавших его с самого раннего детства.

Молодым человеком Жан-Этьен перебрался в Париж и открыл там часовую мастерскую под названием «Точное время». Вскоре ее уже хорошо знали во французской столице. Дело в том, что Робер прославился не только как искусный часовщик. Еще больше он стал известен благодаря своим замечательным изобретениям. Один за другим появлялись его автоматы, вызывавшие восторг и удивление: поющие птицы, двигающиеся куклы, автоматические музыканты. На одной из парижских выставок в 1844 г. Робер демонстрировал механического писца и рисовальщика. Посмотреть на это чудо механики приезжал сам король Луи-Филипп!

Однажды Жан-Этьен Робер выставил на всеобщее обозрение созданные им таинственные часы. Корпус их, изготовленный из хрусталя, был совершенно прозрачным и пустым. И тем не менее стрелки двигались по циферблату, точно показывая время.

Пожалуй, это был первый иллюзионный трюк, придуманный Робером.

Жан-Этьен Робер-Гуден

Его загадочные часы появились неслучайно. Робер уже подумывал об иллюзионных трюках, когда в его руки попала книга Карлсбаха «Энциклопедический словарь научных развлечений». Она, можно сказать, круто изменила судьбу Робера. Но особенно важную роль в его жизни сыграл известный тогда фокусник Торрини, зашедший однажды в мастерскую «Точное время», чтобы отремонтировать какой-то аппарат из своего реквизита. Встретил его сам владелец мастерской, Робер. Разговорились, и Торрини с удивлением узнал, что часовой мастер мечтает стать иллюзионистом, придумывает иллюзионные номера и обладает подвижными, ловкими руками прирожденного фокусника. Торрини даже раскрыл перед Робером секреты некоторых своих трюков. А вскоре состоялось и первое выступление молодого иллюзиониста-любителя. Он был приглашен на вечер к парижскому архиепископу. Один из трюков, показанных тогда Робером, выглядел следующим образом. Он вручил хозяину дома большой, тщательно запечатанный конверт и дал листок бумаги, попросив написать что-нибудь. Сложенный листок Робер разорвал на мелкие клочки и тут же сжег их. Затем попросил архиепископа вскрыть конверт. Каково же было удивление всех присутствовавших, когда оказалось, что в конверте лежал лист с написанным архиепископом обращением к Роберу: «Я не прорицатель, но предсказываю вам великое будущее». До сих пор остается загадкой, как удалось Роберу все это сделать. Ясно было лишь одно: в Париже появился новый замечательный иллюзионист и манипулятор.

В дальнейшем он стал выступать под фамилией Робер-Гуден, присоединив к своей еще и фамилию жены. Под этим двойным именем он и вошел в историю иллюзионного искусства.

Спустя несколько лет, будучи уже известным мастером, Робер-Гуден основал в Париже необыкновенный иллюзионный театр – первый в мире.

Афиши гласили: «Представление будет состоять из совершенно неизвестных еще номеров, изобретенных господином Робером-Гуденом, таких как “каббалистический маятник”, дерево, вырастающее на глазах зрителей, таинственный букет, послушные карты, чудодейственная рыбная ловля и многих других не менее загадочных».

Успех иллюзионного представления превзошел все ожидания. Билеты на «фантастические вечера», как называл Робер-Гуден свои выступления, стоили дорого. И все же театр всегда был полон. «Вечера» привлекали не только своей загадочностью и мастерством исполнения трюков, но и той изящной манерой, с которой они выполнялись. Публике нравились обаяние артиста, всегда элегантно одетого, его юмор и поэтический дар.

Ассистент подавал артисту бутылку с вином. По заказу зрителей Робер-Гуден наливал из нее в бокалы то белое, то красное вино, ликер или шампанское. И все это, еще раз отметим, из одной и той же бутылки! Ассистенты относили бокалы в зал, и зрители убеждались, что заказы их выполнены точно.

Но вдруг иллюзионист замечал, что у него к вину нет фруктов. По мановению «волшебной» палочки на сцене вырастало деревце с чудесными апельсинами на ветках.

Удивительным был также трюк, изобретенный Робером-Гуденом и называвшийся «сон в воздухе». Исполнял его шестилетний сын артиста. Мальчик становился на скамеечку, опираясь руками на две вертикально стоящие палки. Скамейку убирали, потом – одну из палок. Юный исполнитель оставался висеть в воздухе.

Дальше – больше. Робер-Гуден поворачивал сына за ноги до горизонтального положения, и тот «засыпал» в воздухе, опираясь локтем на единственную палку. Но самым поразительным являлся следующий трюк. Робер-Гуден появлялся на сцене с папкой для бумаг; он ставил ее на легкий деревянный мольберт, и начинались чудеса: иллюзионист доставал из тонкой папки несколько картин, затем – две дамские шляпки, украшенные цветами и перьями, живых голубей, три медные кастрюли, одна из которых была заполнена дымящимся кипятком, клетку с живыми птицами, а в довершение всего «из папки» выпрыгивал… маленький сын иллюзиониста.

Безусловно, Роберу-Гудену помогали талант и умения механика-изобретателя. Его реквизит – столы, шкатулки, коробки и прочее – был насыщен сложными механическими приспособлениями.

Он первым начал исполнять трюки с деньгами – металлическими и бумажными. Они возникали на глазах зрителей, казалось, из ничего, падали вниз дождем, и артисту оставалось лишь ловить их в ведерко. Робер-Гуден складывал целые охапки банкнот в сундук, поставленный на эстраде, обещая отдать это богатство тому, кто сможет сундук поднять. Зрители пытались, но, разумеется, безуспешно. Тяжесть была слишком велика. Тогда за дело брался сам Робер-Гуден. К удивлению всех, он легко поднимал свой сундук и уносил за кулисы под гром аплодисментов.

В заключение иллюзионист предлагал зрителям выстрелить в него из пистолета. Предварительно пулю метили. Стреляли, и – о чудо! – пуля оказывалась… во рту артиста. Улыбаясь, он выплевывал ее на поднос и отдавал зрителям, чтобы они могли убедиться: обмана никакого нет, пуля та самая, с меткой.

Были у Робера-Гудена и номера из арсенала факиров. Он бесстрашно опускал руку в расплавленное олово, умывался им, более того, полоскал расплавленным металлом рот, пил кипяток, прикладывал к своему лицу раскаленный докрасна железный прут. Секреты придуманных им трюков и фокусов он строго хранил, и это позволяло ему с успехом демонстрировать их много лет. Только оставив сцену и поселившись в Сен-Жерве, близ своего родного города Блуа, он принялся за мемуары, в которых рассказал о своей необыкновенной жизни, а также написал несколько книг по истории иллюзионного искусства.

Робер-Гуден умер в 1871 г., в возрасте шестидесяти шести лет. Основанный им иллюзионный театр еще некоторое время продолжал существовать. На его сцене выступали зять и сын ушедшего из жизни артиста. Однако такого успеха, которым пользовался Робер-Гуден, у них не было. Преемники «поэта волшебства», увы, не обладали ни его талантом, ни обаянием, ни мастерством. Театр угасал и в конце концов прекратил свое существование. А вот память о великом французском иллюзионисте жива до сих пор. Его именем названы улицы в Париже и Блуа.

 

Альбер Робида – писатель и провидец

У этого художника, писателя и фантаста была удивительная судьба. Он как бы прожил несколько жизней, ибо обладал многими замечательными талантами, был художником и писателем, сумел заглянуть в будущее и… высмеять его. Его гениальные предвидения и рисунки поражают нас и сегодня, и о нем сейчас сказали бы, что Альбер Робида несомненно обладал экстрасенсорными способностями. Эксплуатируя свою колоссальную работоспособность и широкие познания, он написал 54 книги, снабдив их 55 тысячами первоклассных иллюстраций.

Альбер Робида родился в Компьене на юге Франции 14 мая 1848 г. Рисовать начал очень рано. Уже в начальной школе он молниеносно делал шаржи на своих близких, учителей и одноклассников, рисовал сцены из жизни школы. Причем почти всегда по памяти, и все его рисунки пользовались большим успехом. Однажды к нему подошел директор школы и попросил Альбера показать рисунки, внимательно их просмотрел и сказал, что не будет возражать, если Альбер вздумает нарисовать шарж и на него: «Когда вы будете знаменитым, я буду показывать рисунок своим внукам, друзьям и домочадцам и вспоминать вас… А пока я хочу задобрить вас вот этими красками…»

В 1866 г., в возрасте 18 лет, Альбер дебютировал в качестве карикатуриста в юмористическом издании «Занимательная газета», а в 23 года стал членом редколлегии роскошного журнала «Парижская жизнь». Одновременно вскоре он стал сотрудничать с венским сатирическим журналом «Блоха», а также «Филипон», где трудился всемирно известный карикатурист Домье и не менее знаменитый книжный иллюстратор Гюстав Доре.

Один из загадочных рисунков Альбера Робида

Парижские журналы непрерывно посылали Робиду в самые отдаленные уголки Франции, получая от него путевые зарисовки, карикатуры и юмористические описания своих приключений. С большим зонтом для защиты от жарких солнечных лучей или дождя, этюдником и походным солдатским ранцем он прошел пешком почти всю Францию. Зарисовал Нормандию, описал Бретань, Прованс, побывал в Тюрингии.

Попутно Робида собирал исторические сведения, предания, народные песни, шутки и рисовал, рисовал без устали. Однажды он зарисовал небольшую группу французских рабочих, занятых на строительстве новой железной дороги. Они, примостившись на шпалах, собрались перекусить. Один из рабочих, разливая вино, указал на стоящий вдали локомотив с длинной дымящейся трубой:

– Раньше «локомотивом» (двигателем) для ног было вино, а теперь будет пар!

Это замечание показалось Альберу не лишенным глубокого смысла, и скоро он сделал символический рисунок: огромный рыцарь с длинным копьем в крепких доспехах, на сильном и красивом коне, невольно пятится перед надвигающимся на него паровозом – символом эпохи пара!

В 1883 г. в Париже вышла книга Робиды «Двадцатое столетие», а спустя несколько лет «Электрическая жизнь». Вскоре книги были переведены на русский язык, и их с большим интересом прочли россияне. Робида не только заглянул в XX в. и описал «технические чудеса грядущего столетия», но и с великой грустью поведал о том, что мы еще о многом пожалеем, ибо человечество, по мнению Робиды, бывает опрометчивым и удивительно недальновидным.

Перелистывая эту книгу сейчас, в 2009 г., невольно удивляешься поразительным по своей верности техническим предвидениям и описаниям грядущих событий, ожидающих человечество в XX в.

Робида начинает «Электрическую жизнь» с описания «страшной катастрофы», случившейся на мощной электростанции под литерой «N» (ядерная?) из-за аварии «в большом резервуаре» (реакторе?). Вот первые строки из романа Альбера Робиды: «После полудня 12 декабря 1955 года, вследствие какой-то случайности, причина которой так и осталась невыясненной, разразилась над всей Западной Европой страшная электрическая буря – так называемое торнадо. Причинив глубокие пертурбации в правильном течении общественной и государственной жизни, авария эта принесла с собою много неожиданностей…»

Несмотря на то что дата аварии на электростанции дана с ошибкой почти в 30 лет, нынешний читатель невольно подумает об аварии на Чернобыльской АЭС…

О наших достижениях в области техники и межпланетных полетов Робида также судит довольно верно.

Роман был быстро переведен в России, и читателей той поры заворожили и вызвали жгучий интерес иллюстрации Робиды: громадные воздушные корабли, воздушные состязания на «винтовых самолетах», на воздушных экипажах и кабриолетах. А также изображения метрополитена, телефоноскопа, фонографа, орудий химической артиллерии, торпед и подводных броненосцев, одним словом, технических чудес XX в.

Воздухоплаватель Сантос Дюмон был в восхищении от рисунков Робиды и по ним построил несколько своих «воздушных кабриолетов-дирижаблей», на которых причаливал прямо к балконам парижан, делал на них визиты и неожиданно появлялся на балах и приемах. Произнеся краткую речь о техническом прогрессе, эффектно освещаемый вспышками магния газетных репортеров, он покидал собрание… через окно.

Как уверяет Альбер Робида, в 1955 г. Париж будет выглядеть весьма странно. Этот город будет сплошь опутан сетью электропроводов. В небе будут летать «воздушные яхты и кабриолеты», которые легко будут причаливать к «дебаркадерам» на крышах домов (по этой причине нумерация этажей в домах ведется сверху). Под землей и над землей будут проложены гигантские «трубы метрополитена и электропневмопоездов, что позволит людям пересекать Францию из конца в конец в короткое время».

Парижане будут жить «в домах из стекла и искусственного гранита» с использованием «огнеупорных пластмасс и трубчатого алюминия». Дома высотой 10–12 метров будут отливаться строителями прямо на месте от фундамента.

В каждом доме непременным атрибутом внутреннего интерьера будет «телефоноскоп» (телевизор и видеотелефон с выносом изображения на экран), что позволит жителям Парижа путем простого нажатия кнопки слушать «телегазету» с новостями, деловую рекламу, лекции или музыку.

«Телефоноскоп» даст возможность «навещать родных и быть в гостях, не выходя из дома». Кухни в домах будут отсутствовать за ненадобностью, так как люди смогут заказывать готовые обеды по «телефоноскопу» либо питаться «концентратами в виде пилюль».

Обо всем этом писал Альбер Робида сто с лишним лет назад. Попутно назовем некоторые другие его книги: «Война в XX веке» (в этой войне у него погибнут два сына), «Париж на перекрестке столетий» (история Парижа в рисунках), «Путешествия в страну колбасников» (сатира на германский милитаризм), «Часы минувших веков» (1899 г., о последствиях ядерной войны).

Последний научно-фантастический роман был переведен на русский язык и вышел в России в 1904 г. В нем Альбер Робида описал события, которые, по его мнению, ожидают человечество из-за противостояний государств больших и малых и из-за стремления одних к обогащению за счет других.

В XX в. многие технические изобретения, включая «бомбу величиной с горошину, способную разрушить город», сделают некоторых политиков крайне жестокими, что неминуемо приведет к «великому бедствию» и «великому ужасу».

Робида в этом удивительном научно-фантастическом романе описывает человечество, которое наконец, опомнившись от «великого ужаса», пытается вновь объединиться и создает «Великий совет предохранения от ошибок прошлого без политиков» и принимает новое летоисчисление.

Один из героев романа, некий Робер Лафокард, говорит пророческие слова: «Коммунисты, которые завладеют завтра властью, быть может, грубо и не на совсем законных началах, ниспровергнут старый порядок. Все руководство страной будет осуществляться людьми из особого Центрального Комитета, (!) и половина собственного населения будет посажена в тюрьмы…» (Остается загадкой, по какому наитию Робида угадал терминологию революции, ведь роман был написан в 1899 году!

В своих воспоминаниях Мария Ильинична Ульянова пишет, что в их семье была книга «известного французского карикатуриста Робиды («Электрическая жизнь». – Авт.), которую Володя любил рассматривать». Повлияла ли она на Ленина в какой-то степени? Вполне возможно, как повлиял и Коммунистический манифест Маркса и Энгельса.

Пророчества Робиды, как, впрочем, и рисунки, забавляли читателей. Особенно их смешило невероятно фантастическое утверждение, что в конце XX столетия в Англии премьером будет… женщина! А революция в России произойдет после войны в Европе в 1924 г.

К сожалению, с той поры роман не переиздавался, а жаль. Нынешний читатель непременно задумался бы над смешными фантазиями, ставшими вдруг реальностями нашего бурного времени.

Альбер Робида прожил долгую жизнь. Работал он до последнего часа и, как уверяют друзья, стал очень похож на доктора Фауста. Ему суждено было увидеть Первую мировую войну и применение иприта против французов, что когда-то он описал в фантастическом романе, видел он и города, разрушенные бомбами, сброшенными с дирижаблей и самолетов, и многие другие собственные пророчества. Единственно, что он не мог предположить – это то, что два его сына погибнут в мясорубке когда-то описанной им мировой войны.

Альбер Робида умер, окруженный почетом, в Невилле, в 1926 г. Ему поставлен скромный памятник, и его вспоминают, когда вновь открывают его книги со смешными рисунками: женщин, одетых по-мужски, войну на рельсах бронированных локомотивов со звездами (?), войну в воздухе «воздушных кораблей и кабриолетов», «театральные спектакли и телегазеты на дому по телефоноскопу», фонокнижные библиотеки и магазины с звуковыми записями, рождение людей из пробирки и многое другое, «невероятно фантастическое», но со временем становящееся реальным.

 

Ален Бомбар: добровольное кораблекрушение

Еще во время учебы на медицинском факультете Ален Бомбар заинтересовался проблемами выживания в экстремальных условиях. После изучения рассказов людей, переживших кораблекрушения, Бомбар убедился, что очень и очень многие выжили, перешагнув через медицинские и физиологические барьеры, установленные учеными. Люди невероятным образом выживали с малым количеством воды и пищи, в холоде и под палящим солнцем, в шторм и штиль, на плотах и в шлюпках, на пятый, десятый и даже пятидесятый день после катастрофы…

В плавание Бомбар отправился, чтобы на собственном опыте доказать, что человек:

– не утонет, пользуясь надувным плотом;

– не умрет от голода и не заболеет цингой, если будет питаться планктоном и сырой рыбой;

– не умрет от жажды, если будет пить выжатый из рыбы сок и в течение 5–6 дней – морскую воду.

А еще он очень хотел разрушить традицию, по которой поиск потерпевших кораблекрушение продолжался неделю или, в редких случаях, десять дней.

Лодка А. Бомбара «Еретик»

Поначалу плавание не задумывалось как одиночное. Бомбар долго искал себе спутника, даже давал объявления в газетах. В конце концов отыскался безработный яхтсмен Джек Пальмер. Бомбар никак потом не упрекнул его, но после двух недель пробного плавания из Монако до острова Мальорка, во время которого исследователи съели двух морских окуней, несколько ложек планктона и выпили по несколько литров морской воды, Джек Пальмер отказался от дальнейших экспериментов. Он отказался не только от тяжелейших мучений, но и от всемирной славы. Позже Пальмер рассказывал: «Ощущения, и без того специфически негативные, усугублялись солнечной радиацией, обезвоживающей организм жаждой и гнетущим чувством абсолютной незащищенности от волн и неба, в которых мы растворялись, постепенно утрачивая собственные “я”. Сотни преодоленных миль, считанные дни броска к спасению, однообразное меню из мяса, сока, жира пойманных рыб, не давали действовать полноценно. Была возможность лишь имитировать жизнь, выживать по существу на остро заточенном лезвии ножа неопределенности… Море сдалось. Смерть отступила. Значит, человек и стихия все же могут разрешить неразрешимое противоречие».

В свое одиночное плавание Бомбар вышел в 1952 г. Свою лодку он гордо назвал «Еретик». Это была туго накачанная резиновая плоскодонка длиной 4 м 65 см и шириной 1 м 90 см с деревянной кормой и легким деревянным настилом на дне. Ветер надувал четырехугольный парус размерами 1,5×2 м. Выдвижные кили, весла, мачта, тали и прочее оснащение – все было предельно простым и малоудобным. «Еретик» сразу начал движение в нужную сторону – ведь Бомбар выбрал проторенный еще Колумбом путь. Этим путем ходили в Америку все парусные суда, пассаты и течения неизбежно приносили их к берегам Америки. Но время на пересечение Атлантики каждый мореплаватель тратил в зависимости от мореходных качеств судна. И – удачи. Ведь пассаты дуют нерегулярно, в чем Бомбар и сам смог убедиться, когда почти на полмесяца застрял в 600 милях от Барбадоса.

В первые же ночи, еще недалеко от канарского берега, Бомбар попал в шторм. На резиновой лодке активно сопротивляться волнам при всем желании было невозможно. Можно было только вычерпывать воду. Черпак взять с собой он не догадался, поэтому использовал шляпу; быстро обессилел, потерял сознание и очнулся… в воде. Лодка полностью наполнилась водой, на поверхности остались лишь резиновые поплавки. Бомбар вычерпывал эту воду два часа: каждый раз новая вода сводила на нет всю его работу.

Едва шторм утих, случилась новая беда – лопнул парус. Бомбар заменил его запасным, но через полчаса налетевший шквал сорвал этот новый парус и унес куда-то за горизонт. Пришлось Бомбару зашивать старый, да так и идти под ним все оставшиеся 60 дней.

Ни удочек, ни сетей он с собой не взял принципиально, решил сделать из подручных средств, как и положено потерпевшему кораблекрушение. Привязал к концу весла нож, загнул кончик – получился гарпун. Когда он загарпунил первую корифену-дораду, то добыл и первые рыболовные крючки, которые сделал из рыбьих костей. Несмотря на предупреждения биологов, Бомбар обнаружил, что в открытом океане очень много рыбы, причем она непуганая и все ее виды, в отличие от прибрежных, съедобны в сыром виде. Ловил Бомбар и птиц, которых тоже ел сырыми, добела обгладывая кости и выбрасывая только кожу и подкожный жир. Ел и планктон, считая его верным средством от цинги. Около недели пил морскую воду, а все остальное время – выжатый из рыбы сок.

В одну из ночей неизвестное животное отгрызло огромными челюстями и сорвало тент из прорезиненной ткани. Но опаснее всех акул были гнездящиеся в клееных швах ракушки: они быстро подрастали и могли порвать резину.

В спокойное время Бомбар купался, но купание не помогало избавиться от многочисленных гнойников на теле. От воды и постоянно влажной одежды тело зудело, кожа разбухала и отваливалась лентами. Ногти почему-то очень быстро и очень глубоко вросли в пальцы и причиняли сильную боль.

Наконец Бомбар подошел к берегам Барбадоса. Он был опытным путешественником и не спешил высаживаться на берег. Бомбар не торопился выбраться на сушу, а, подавая сигналы, шел вдоль берега. В конце плавания он стал случайным свидетелем трагедии – на его глазах рыбацкий баркас вместе с пятерыми рыбаками был потоплен гигантской прибойной волной. Океан словно показал путешественнику, что отпустил его, а мог бы и погубить…

Бомбар обошел остров и пристал к западному берегу, который обращен в более спокойное, чем Атлантика, Карибское море. Сейчас здесь размещены курортные отели, а в ту пору были только пустынные пляжи. Три часа пришлось потратить на то, чтобы преодолеть барьерный риф. На пляже путешественника уже встречали две сотни вороватых негров. Когда с лодки стали снимать и растаскивать все ценное, Бомбар понял, что он наконец-то не один, а среди людей, на твердой земле. Он вырвал свою жизнь у океана. И хотя он оказался за бортом по своей воле, он доказал, что любой потерпевший кораблекрушение может выжить два месяца без пищи и пресной воды.

И сразу после плавания, и спустя двадцать лет Ален Бомбар советовал: «Вы можете пить морскую воду шесть дней подряд, потом три дня только пресную воду, потом шесть дней морскую, потом три дня пресную и так сколько угодно. И в конце концов вы спасетесь!» Главный оппонент – врач Ханнес Линдеманн – дважды на собственном опыте проверял достижения Бомбара. В 1955 г. он 65 дней плыл по тому же маршруту в деревянной пироге. И через год на байдарке проделал путь из Лас-Пальмаса до острова Сен-Мартен за 72 дня. Он тоже выжил. Причем его испытания были потруднее, чем у Бомбара. Например, шторм перевернул его байдарку вверх дном, и Линдеманн едва не погиб. После двух этих плаваний Линдеманн сделал окончательный вывод: «С тех пор как существует человечество, всем известно, что пить морскую воду нельзя. Но вот появилось сообщение, утверждающее обратное, при условии, что организм не обезвожен. Пресса подхватила сенсацию, и сообщение нашло горячий отклик у дилетантов. Я скажу так: конечно, морскую воду пить можно – ведь можно и яд принимать в соответствующих дозах. Но рекомендовать пить морскую воду потерпевшим кораблекрушение по меньшей мере преступление».

Ален Бомбар пил морскую воду в общей сложности две недели (с перерывом на восстановление организма в Лас-Пальмасе). В остальное время он пил сок, выжатый из пойманной рыбы. Вот что выяснил российский исследователь Виктор Волович: «Тело рыбы на 80 % состоит из воды. Но чтобы извлечь ее, необходимо специальное приспособление, нечто вроде портативного пресса.

Однако даже с его помощью удается отжать не так уж много воды. Например, из 1 кг морского окуня можно получить лишь 50 г сока, мясо корифены дает 300 г, из мяса тунца и трески можно нацедить 400 г мутноватой, пахнущей рыбой жидкости. Возможно, этот напиток – кстати, не очень приятный на вкус, – и помог бы решению проблемы, если бы не одно серьезное “но”: высокое содержание в нем веществ, требующих расщепления и выведения. Так, в одном литре рыбьего сока содержится 80– 150 г жира, 10–12 г азота, 50–80 г белков и заметное количество солей натрия, калия и фосфора».

После многолетних исследований выяснилось, что рыбий сок лишь в очень малой степени может служить утолению жажды: практически всю выпитую жидкость организм использует на выведение содержащихся в соке веществ.

Состав солей морской воды повсеместно постоянен, меняется только соленость воды. Самая соленая вода в Красном море, в заливе Акаба. Ее соленость – 41,5 г на литр. На втором месте Средиземное море у берегов Турции – соленость воды 39,5 г на литр. В Атлантическом океане, в тропиках и субтропиках соленость тоже очень высока – 37,5 г на литр. В Черном море соленость вполовину меньше – 17–19 г на литр, а в Финском заливе и вовсе 3–4 грамма на литр. С пищей человек получает 15–25 г соли в день. Избыточные соли выводятся через почки. Чтобы вывести 37 г солей, поступивших с литром морской воды, необходимо 1,5 л воды, т. е. к выпитому литру организм должен добавить еще пол-литра из собственных резервов. Рано или поздно (через 1–4 суток) почки перестают справляться с нагрузкой, концентрация солей в организме повышается. Соли поражают внутренние органы (почки, кишечник, желудок) и нарушают функционирование нервной системы. Прежде чем умереть от поражения внутренних органов, происходит расстройство психики, человек сходит с ума и может совершить самоубийство.

В начале 1960-х гг. врачи разных стран проводили исследования на добровольцах, а также опрашивали выживших после кораблекрушения. Обнаружилось, что из 977 потерпевших кораблекрушение и пивших морскую воду погибло почти 40 %. А вот из 3994, не выпивших ни капли морской воды, умерли всего 133. Многие посчитали эти цифры убедительными. В 1966 г. Всемирная организация здравоохранения официально предупредила о недопустимости употребления морской воды. Тема была окончательно закрыта. В настоящее время инструкциями и памятками для терпящих бедствие употребление морской воды категорически запрещено. Однако вот вполне реальные факты, свидетельствующие об обратном: Пун Лим, моряк американского транспорта, потопленного японцами во время Второй мировой войны, 133 дня находился на баркасе в Тихом океане с очень малым количеством воды и совсем без пищи. Он питался рыбой, крабами и креветками, которые запутывались в клубках водорослей. На 55 дней он растянул имевшийся запас воды, а оставшиеся дни пил только морскую воду. В 1945 г. молодой флотский врач Петр Ересько 37 дней плавал в Черном море на шлюпке, не имея никакого запаса пресной воды, и пил только морскую воду.

Плавание на «Еретике» и издание книги «За бортом по своей воле» стали звездным часом Бомбара. Развивая успех, он доказывал необходимость обязательного оснащения всех судов спасательными плотами. Но на Лондонской конференции по обеспечению безопасности мореплавания 1960 г. решение о надувных спасательных средствах было принято без участия и даже без упоминания имени Бомбара. А ведь какое-то время надувные плоты назывались не иначе как «бомбарами». Что же случилось?

Осенью 1958 г. во Франции, в прибойной полосе на отмели у устья реки Этель, Ален Бомбар с группой из шести добровольцев решил продемонстрировать местным рыбакам эффективность надувного плота. Он поставил себе задачу пересечь прибойные волны туда и обратно. Поначалу все шло, как планировалось. Плот выдержал пять огромных валов, преодолел половину прибойной полосы, но шестой вал его перевернул. Все семеро оказались в воде. Но так как все были в спасательных жилетах, никто не утонул.

Тем временем наблюдатели на берегу вызвали спасательный катер. Спасатели, а их тоже было семеро, выловили Бомбара и добровольцев и втащили на катер. Катер показался спасенным таким надежным, что они сняли спасжилеты, а спасатели их не имели с самого начала. И тут заглохли двигатели (потом выяснилось, что на винты намотался трос от плота). Произошло страшное: набежавшие волны перевернули катер вверх дном. Все 14 человек оказались под ним, в воздушном колоколе. Ален Бомбар, который плавал лучше всех, вынырнул наверх за подмогой. Но помочь в такой ситуации было нельзя, девять человек погибли. Потом, с учетом этой трагедии, спасательные плоты для увеличения устойчивости стали снабжать карманами, которые, наполнившись водой, выполняют функции балласта, поэтому перевернуть современный спасательный плот довольно сложно. Плоты улучшили, но репутация Бомбара была безнадежно испорчена.

Сейчас Бомбара вспоминают только благодаря его первому плаванию и книге. Потом он еще не раз предпринимал плавания с самыми разными целями. Он на практике доказал, что нельзя сваливать в море радиоактивные отходы – 40 лет назад это было не так очевидно, как сейчас. Он занимался изучением морской болезни и бактерицидных свойств морской воды, боролся с загрязнением Средиземного моря. Но главным итогом жизни Бомбара, скончавшегося в самом конце 2005 г. в возрасте 83 лет, остаются десять тысяч человек, которые написали ему: «Если бы не ваш пример, мы бы погибли».

 

Мишель Сифр: 20 000 часов под землей

4 января 2000 г. спелеолог Мишель Сифр поднялся из пещеры Кла-муз, проведя под землей более двух месяцев. «Я– единственный, кто смог осуществить три научных испытания “вне времени” в возрасте 23, 33, а затем и 60 лет. Программы медицинских экспериментов и наблюдений были идентичны во всех трех экспедициях и есть возможность сравнить физиологические и психологические функции в процессе старения человека. Опыт мирового значения!» – с гордостью утверждает Мишель Сифр. Что это, спортивный рекорд или на самом деле выдающийся научный эксперимент?

Все началось в 1949 г. Мишелю Сифру было 10 лет, когда он, увлеченный чтением книг Норбера Кастере и патриарха спелеологии Эдуара Мартеля, осуществляет свое первое погружение в недра земли в окрестностях своей родной деревни. В том же году он получает диплом факультета геологии благодаря своей встрече с профессором Сорбонны, который организовал геологическую лабораторию по изучению морского шельфа в местечке Вильфранш-сюр-Мер, в нескольких километрах от Ниццы.

В 21 год Мишель становится первым лауреатом стипендии, учрежденной публицистом Марселем Блестейн-Бланше. Она позволяет ему отправиться в Шри-Ланку, где он обследует местные подземные полости. После своего возвращения он решает «похоронить себя» на два месяца в гроте Скарассон в Альпах, недалеко от границы с Италией. Подземный ход спускается на глубину 110 м, где заканчивается пещерой и подземным ледником. Мишель Сифр собирается ставить на себе эксперименты по изучению биологических и психологических возможностей человека в экстремальных условиях.

Мишель Сифр

Идея изучить в полной самоизоляции происхождение и природу биологических ритмов человека, в частности периодичность цикла бодрствование – сон, витала в то время в воздухе. С 1949 г. в Чикагском университете Натаниель Клейтман проводит опыты по изучению поведения человека в условиях изоляции в бункере, но за короткий период времени. Кроме того, в 1961 г. итальянские спелеологи проводят 29 дней под землей, чтобы изучить биологические ритмы животных.

Мишель Сифр собирается установить маленькую палатку размером 4,5 на 2,3 м на деревянном настиле, уложенном прямо на лед. Окружающую среду нельзя назвать комфортабельной: постоянная температура – 0,5 °C, 100 %-ная влажность, темнота, никаких признаков жизни, за исключением пещерного паучка. Единственная нить Ариадны, связывающая его с внешним миром, – телефон, по которому он сообщает своей команде на поверхности, когда он просыпается, ложится спать, ест и пьет. Полагаясь на «психологические часы», так как других у него не было, и потому не очень регулярно, он измеряет температуру своего тела и пульс. Приключение не из легких! Мишель Сифр страдает от холода, экипировка оказалась недостаточно продуманной, и одиночества.

Утомленный, но торжествующий, он поднялся из пещеры Скарассон на Божий свет 17 сентября 1962 г. и предстал перед камерами фотографов и кинооператоров спустя два месяца, 63 дня, абсолютного одиночества! «Этот первый опыт долговременной изоляции человека перевернул наши представления о биологических часах человека», – заявил он. Главные научные выводы этого эксперимента: цикл бодрствование – сон удлиняется с 24 час. до 24 час. 30 мин., постепенно дрейфуя по отношению ко времени на поверхности. Так что к 10 дню пребывания под землей его биологический ритм полностью перевернулся: спал он днем с 6 до 16 часов и бодрствовал в то время, когда на поверхности была ночь. Этот эксперимент позволил Мишелю Сифру стать известным широкой публике.

Воодушевленный успехом, он собирает группу энтузиастов и создает Французский институт спелеологии. Параллельно он ищет спонсоров среди крупнейших французских фирм, таких, как «Электрисите де Франс» или «Томпсон». В этот период с ним начинают сотрудничать различные специалисты: хронобиолог Ален Рейнберг (Национальный научно-исследовательский центр), термобиологи лаборатории аэрокосмической медицины министерства обороны, психолог Поль Фресс (Парижский университет) и нейробиолог Мишель Жуве (Лионский университет). Он пользуется общественными субсидиями как с французской стороны (министерство обороны), так и с американской (НАСА).

Мишель Сифр показал себя талантливым организатором. Он проводит серию экспериментов со своими добровольными помощниками, «спелеонавтами», как он их называет. Испытания проходили в альпийской пещере на глубине 70 м, при температуре всего +5 °C и 100 %-ной влажности. Жози Лоре в 1964 г. стала первой женщиной, которая провела под землей около трех месяцев (88 дней). В 1965 г. Антуан Сенни «похоронит» себя на четыре месяца (125 дней). В 1966-м Жан-Пьер Мерет провел шесть месяцев в пещере, и впервые у него с помощью электроэнцефалографа (ЭЭГ) были проведены измерения активности мозговой деятельности.

В 1972 г., во время второго пребывания Мишеля Сифра «вне времени», французский спелеолог спускается на шесть месяцев (205 дней) в «Полночную пещеру» в американском штате Техас. Его сопровождает команда специалистов и техников НАСА из Хьюстона. Она исследует в длительном подземном «полете» пищевой рацион, которым питались астронавты «Аполлона-16», он обвешан датчиками (ЭЭГ, ЭКГ и др.), которые 10-метровым кабелем привязывают его к пульту сбора данных. Результаты эксперимента позволяют выявить десинхронизацию температурного режима тела. Большая часть научных отчетов о результатах экспериментов, проведенных в период с 1965 по 1974 г., опубликованы в дюжине французских и международных научных журналов.

В 1988 г. Вероника ле Ген провела более трех месяцев (110 дней) под руководством Мишеля Сифра на 80-метровой глубине: мировой рекорд побит женщиной. Датчики с помощью радиосвязи передавали телеметрическую информацию на поверхность, что оставляло возможность испытательнице сохранять свободу передвижения. Кроме классических измерений, она сдает образцы мочи, крови и слюны, на базе которых было проведено более 20 000 биохимических и гормональных анализов в антираковом центре в Ницце. Общая стоимость эксперимента – 5 миллионов франков. Уже во время эксперимента в газетах появляются критические статьи, в которых специалисты сомневаются в достаточной подготовленности экспедиции и говорят о поспешности, с которой расторгнуто сотрудничество с лабораториями Национального научно-исследовательского центра.

«В 1960-х гг. вместе с выдающимися учеными Мишель Сифр был пионером. Но сегодня его работы кажутся неподготовленными к решению новых задач, поставленных современной наукой», – заявляет Жан Форе, специалист, изучающий проблемы сна. «Когда проходит научный эксперимент, отчеты о результатах не публикуют каждый день, – защищает его Ален Рейнберг, – это смешение жанров противоречит научной этике: или вы занимаетесь заклинанием духов, или наукой!»

Вероника ле Ген умирает через четырнадцать месяцев после подъема на поверхность. Полемика разворачивается с новой силой. А проявил ли Мишель Сифр необходимую предосторожность при отборе добровольцев? Не была ли молодая женщина слишком слаба психологически?

Прошло время, и в 1999 г. Мишель Сифр совершает третью экспедицию. Ему было уже 60 лет, когда он спускается на два месяца в грот Кламуз. Цель этого нового эксперимента: «изучить действие старения организма на биологические ритмы человека». Та же программа, те же инструменты… Лишь несколько технологических нововведений: не поддающиеся коррозии электроды для кожи были предоставлены исследовательским центром НАСА в Хьюстоне, актиметр на левом запястье и датчики, фиксирующие все движения рук. Предварительные результаты, обработанные друзьями спелеологами Мишеля Сифра, показывают, что кроме сокращения периода «ночного» сна и постепенного увеличения цикла бодрствование – сон появление периода дневного отдыха стало новым феноменом по сравнению с двумя предыдущими экспедициями.

И опять научная состоятельность его экспериментов оказывается под градом критики. В частности, в применении к космическим полетам. «То, что делает Мишель Сифр, еще менее научно, чем занятия Кусто… Он проделывает свои опыты совсем один, в своем углу, без поддержки широких научных кругов Франции. Кроме того, его интерес направлен только на одну тему», – сожалеет Мишель Визо, специалист по космической биологии из Национального центра по изучению космического пространства в Париже.

Кто он, Мишель Сифр? «Настоящее чудо, человек, способный в короткий срок и с ограниченными средствами организовать и провести серьезную научную экспедицию. Человек, оказывающий магнетическое влияние на окружающих и умеющий увлечь за собой друзей спелеологов», – считает Клод Виала, бывший президент Французской федерации спелеологии.