Человек в кофейне Лондонского фестивального зала сказал:

— Никто не хочет поверить в то, что я застрелил Бормана.

— Вы все еще полагаете, что это на самом деле был он?

— Я совершенно уверен в этом!

Официантка пронесла мимо постукивающие друг о друга кружки.

— Мало что изменилось, не правда ли? — он взглянул на пышущий паром чан с кипятком. — Совсем как в армейской столовой…

— Вы хотите сказать, что вы ничуть не сомневаетесь в том, что это был Мартин Борман?

— Я же не совсем спятил!

— Да вроде нет…

Через окно виднелась сверкающая в лучах солнца Темза. По Лондонскому мосту неуклюже ползли красные двухэтажные автобусы.

— Мне же с этого нет никакой выгоды.

— Из этого еще никто не извлек выгоды. Тридцать следственных процессов зашли в тупик.

— Понимаете, все дело в том, что они не хотят его искать.

— «Они»?

— Кучка власть имущих Западной Германии. То письмо, что я получил из администрации генерального прокурора, оказалось написано бывшим нацистом. Я нашел его имя в «Коричневой книге».

— Еще кофе, мальчики? — спросила официантка с забавным акцентом. В ее словах явно слышался намек на то, что уже хватит.

— Да, — упрямо подтвердил великан. — Еще кофе!

— Сейчас будет. Не кипятись, парень!

Она исчезла в глубине кофейни. Чайная ложечка, свисавшая на цепочке с ее пояса, поблескивала, словно ключ тюремщика.

Все это происходило в одиннадцать утра 19 июня 1972 года. Исследователь и писатель Уильям Стивенсон разговаривал с Рональдом Греем, бывшим сотрудником разведывательного подразделения британской армии, профессиональным бойцом 33-й стрелковой бригады. В официальных американских документах он упоминался в связи с участием в работе контрразведки в Корее: его удостоверение № 001 237 было подписано генералом армии США Джеймсом Ван Флитом. Потом Грей служил в отделе уголовных расследований морского министерства ее величества. Теперь он жил в Уэст-Уикхеме в Кенте и регулярно ездил в Германию. Вот и все, что о нем известно.

— Что за «Коричневая книга»?

— Список, составленный русскими. Там перечислены все немецкие бонзы, нацистские партийные шишки, гестаповцы, члены СС, их военные преступления и те ключевые посты, которые они теперь занимают в Западной Германии. Это не секретная книга. Все четыреста страниц можно запросто купить в Восточном Берлине.

— Да ну? — он взглянул на свои сжатые кулаки.

Упрямец. Одет хорошо, скромно и со вкусом. Консервативный галстук. Туфли натерты до блеска с усердием хорошего солдата. Когда Стивенсон вошел в кофейню в назначенное время, Грея нигде не было видно. Стивенсон никогда не встречался с ним прежде и не имел понятия, как тот должен выглядеть. Импульсивный и порывистый, порой он превращался в упрямого тугодума, и с этим ничего нельзя было поделать.

Все это могло оказаться очередной выдумкой. Но Грей рассказывал о прошлом, не зная, что его слова странным образом подтверждали отчеты, с которыми он не мог быть знаком. Он был уверен, что убил Бормана. Очевидно, ему хотелось верить в то, что он стал свидетелем смерти «кукловода», дергавшего в свое время за ниточки Адольфа Гитлера. Произошла перестрелка, а затем в лучах лунного света он увидел, как тело Бормана упало во фьорд Фленсборг.

Городок Фленсбург находится на самом севере Германии. Беглым преступникам не составляло труда перебраться оттуда в Данию, а затем, преодолев узкий пролив между Копенгагеном и Мальмо, — в южную Швецию. А еще Фленсбург расположен в самом центре самой тоталитарной из федеральных земель — Шлезвиг-Гольштейн. Там то и дело натыкаешься на зловещие замки и сталкиваешься с мрачными воспоминаниями. Фленсбург стал последним прибежищем последнего правительства Третьего рейха, возглавляемого «фюрером на час» адмиралом Карлом Деницем. Немецкая армия, отступавшая в панике под натиском русских, миновав этот город, была разбита у фьорда. Фленсбург стал северным направлением отступления нацистов и альтернативой прохода к Альпийской крепости в горах, протянувшихся к югу через три границы.

В марте 1946 года, когда пикетные заграждения в Германии были увешаны клочками бумаги, в которых бездомным немцам сообщали, в каком лагере или госпитале находятся их родные, Рональд Грей пересек границу под Фленсбургом, воспользовавшись обычным проходом для британских военнослужащих. В кармане у него имелись фотографии главных нацистов, объявленных в розыск по обвинению в военных преступлениях. Самым важным человеком среди них являлся Мартин Борман.

Грей вспоминал, что в те дни никто не знал, что произошло с Борманом. Прошло еще много лет, прежде чем стало понятно, каким великим заговорщиком он был. Прихвостни Гитлера ненавидели его. И боялись. Видели, как он бежал из гитлеровского бункера в Берлине после самоубийства фюрера и заклятого врага Бормана — Йозефа Геббельса. Некоторые полагали, что Борман все время работал на Сталина и содействовал победе русских так, что под предлогом преследования немецкой армии Сталин завладел половиной Европы.

Кое-кто из коллег Грея говорил, что Борман теперь спокойно сидит в Вашингтоне, объясняя, как цивилизованная нация могла сойти с ума и превратиться в разъяренного берсерка.

Русские подозревали, что Борман всегда работал на британцев. Британцы опасались, что они подорвали (конечно же, по чистой случайности) немецкую подводную лодку, на которой Борман отправлялся за границу к своему «Братству».

В те дни Грея не интересовали подобные опасения. Он знал, что в Фленсбурге находятся немецкие подлодки, чьи капитаны подписались под планом Регенбоген («Радуга»), который предусматривал путем открытия кингстонов затопление судов, дабы избежать их попадания в руки врага. Этот план мог стать прикрытием для спасения некоторых из них. Он также знал, что Борману было известно о нелегальных перевозках, осуществлявшихся в годы войны между Германией и Швецией. Среди тех, кто ускользнул из Германии в то время, когда нацисты все еще контролировали крепость «Европу», были и ученые, необходимые для создания немецкой атомной бомбы.

Грей держался нарочито вызывающе, надеясь таким образом выявить членов групп, занимавшихся организацией побегов. По иронии судьбы нацисты выбрали пути, которыми также пользовались шпионы союзников. Солдатам союзных войск, имевшим многоразовые пропуска, предлагали деньги за помощь беглецам. Грей потри раза в неделю проходил через посты британской военной полиции, немецкой пограничной службы и датской таможни. Его лицо уже примелькалось — примелькалось настолько, что агент «благотворительной организации» СС или гестапо мог попытаться его подкупить…

В конце самой страшной европейской зимы с Греем познакомилась молодая немка Урсула Шмидт. По ее словам, наладить с ним контакт ее попросила группа беженцев, живших в деревянных бараках Фленсбурга. Она предложила ему перевести кое-кого через границу, пообещав 30 000 датских крон, что равнялось примерно 10 000 долларов. Грей согласился. Он переодел беглеца в униформу капитана Рональда Гранди. Вечером в день побега он выехал на британском военном грузовике на встречу в Фленсбурге и подобрал коренастого мужчину, одетого в поношенную одежду.

Тот завернулся в куртку Гранди, надвинул на глаза остроконечную шапку и разрешил Грею ехать. Была уже почти полночь. Часовые на границе узнали Грея и пропустили его грузовик. Он проехал еще около пяти километров, когда пассажир потребовал остановиться. Он вышел из машины и наклеил на фару черную ленту в виде звезды. В эту минуту Грей узнал Бормана. Он испугался: было понятно, что эта работенка не закончится простым «прощайте!». Предполагалось, что ему заплатят по факту исполнения задания, но теперь он думал, как бы остаться в живых.

Пассажир заставил Грея проехать через датскую деревушку Ринкенес и приказал остановиться. Теперь он стал резким и грубоватым. Слева от них проходила железная дорога, справа блестела вода Фленсборгского фьорда. В легкой дымке, отразившись на тонкой кромке льда, сверкнул сигнальный огонь. Клиент Грея вышел из машины, снял британскую форму и вдруг пустился бежать.

— И тогда я его застрелил.

Через окна были видны речные лодки. По тротуару шла симпатичная девушка, за которой следовал фургончик «Темза ТВ», передвижная камера и с десяток людей, чьи лица были спрятаны за темными очками и длинными волосами. Солнечный летний день. Британия как раз готовилась вступить в общеевропейский рынок, Вилли Брандт вел Западную Германию к новым отношениям с коммунистическим Востоком… И вновь Борман был рядом, его тень продолжала преследовать Грея…

— Вы его застрелили?

— Я стоял посреди дороги со своим «Стеном» и выстрелил, когда он был примерно в тридцати метрах от меня.

В честности Грея сомневаться не приходилось.

— И что потом?

— Остальные члены шайки начали отстреливаться. Я скатился в придорожную канаву. Они подобрали тело Бормана и продолжили стрелять.

— Что за шайка?

— Нам она известна как «Die Spinne» — «Паук».

— Так вам известно название? Или Вы после об этом читали?

Он неуклюже задвигался.

— Я знал это название. Одна из группировок, занимавшихся организацией побегов. Ни британцам, ни американцам так никогда и не удалось схватить ее главарей.

Грей вернулся к своему рассказу. Итак, он затаился в канаве. Затем увидел, как двое мужчин подняли то, что он считал телом Бормана, и отволокли его на берег фьорда. Потом раздался всплеск, и наступила тишина. Грей поднялся и подошел к кромке воды. В небе висела полная луна, окрестности окутала туманная дымка, сквозь нее вдалеке мерцали огни. На фоне светлого северного неба появился силуэт маленькой лодки. Она двигалась неуверенно, в ней стояли двое мужчин, а в руках у них было нечто похожее на тяжелый мешок. Его перекинули за борт, и всплеск воды по сей день звучит в ушах Рональда Грея…

Странная история! Грей действовал без ведома британского военного руководства, но ему никогда не было предъявлено обвинений в нарушении устава. Он не делал никаких публичных заявлений до 1965 года, когда перспектива амнистии немецких военных преступников привела его в ярость. Он связался с судебными ведомствами Западной Германии, но получил лишь уклончивый ответ.

Основные детали его рассказа легко проверить. Капитан Гранди живет теперь в Ливерпуле и работает рекламным агентом. Урсула Шмидт вышла замуж за уроженца Уэльса Роберта Брукса и сейчас живет в Риле, хотя она частенько навещала свою семью, переехавшую из дома 41 по Бисмарк-штрассе в Фленсбурге в новый дом в Бад-Годесберге.

Провозил ли Грей беглецов через границу с тайного одобрения британской армии, чтобы поймать главарей группировок? В военном министерстве о подобной игре ничего не знают. Тогда почему ему не предъявили обвинения? Ответа нет. По его личному делу понятно, что руководство было полностью в нем уверено: в 1948 году он жил в Берлине, вновь заключив контракт с британской армией, и занимался разведывательной деятельностью.

А что же государственный обвинитель во Франкфурте, где годами велась работа по доставке военных преступников в суд Западной Германии? По словам Грея, совершившего несколько поездок во франкфуртское бюро, в то время эту должность занимал Йоахим Рихтер. Грей заявил, что его показания, данные под присягой, письма и позднейшие заявления «потерялись». Он заинтересовался прошлым немногочисленных сотрудников бюро и теперь считал, что никто из них по многим причинам не стремился серьезно заниматься судьбой Бормана.

— Вашего Бормана?

— Того человека, которого на моих глазах сбросили в воду фьорда. Даже сейчас ничего не стоит осмотреть дно и поискать скелет. Любого Бормана! Я видел, как той ночью в Фленсбургский фьорд сбросили мертвое тело. Может быть, я ошибаюсь. Но я все равно не понимаю, почему никто не хочет расследовать это дело.

У Грея безупречная характеристика. Он всегда считался уравновешенным человеком. Ему было почти пятьдесят и он находился в отличной физической форме. Ему нравились жители Западной Германии, он сражался с коммунистами в Корее. Никто из его близких не пострадал от фашистских зверств. Он непредвзято читал коммунистические публикации, напечатанные в Восточной Германии, но всю свою сознательную жизнь провел в западном окружении. Он верил в то, что говорил.

О причинах отсутствия интереса к судьбе Бормана со стороны немецких властей можно только гадать. Фактом остается то, что «холодная война» действительно охладила интерес к немецким военным преступникам. Профессиональные наблюдатели заявляют, что «холодную войну» специально начал один нацистский шпион, которого переманили на сторону союзников прямо из окружения Гитлера, и эти наблюдатели далеки от того, чтобы быть коммунистами.

Рассказ Грея соответствует реконструкции событий, последовавших за ночью, когда Мартин Борман выбрался из гитлеровского бункера в Берлине. Причины, по которым Грею отказываются верить, вполне понятны. В 1959 году правительство Западной Германии было вынуждено по дипломатическим соображениям основать ведомство для согласования расследований преступлений, совершенных во время Второй мировой войны. Оно называлось «Центральным управлением Людвигсбурга по расследованию преступлений национал-социалистов», но оно не обладало правом инициировать судебные процессы. Его задачи описывались как преследование преступников. В разряд преступлений, разбирательством которых занималось это ведомство, пытки не входили. Только массовые убийства, осуществленные нацистами.

Управление было основано слишком поздно и зависело от государственных служб, большинство которых его запросы просто игнорировало. Полицейские подразделения с нескрываемым отвращением относились к следователям управления. Юристы понимали, что судебная система наводнена бывшими нацистами, и загляни они в этот гадюшник чуть более пристально, на их карьерах можно было бы поставить крест. Спустя пять лет после основания этого учреждения и через двенадцать лет после исчезновения Бормана выяснилось, что глава Управления был членом национал-социалистической партии, штурмовиком и исполнял обязанности судьи в гитлеровских народных судах. Так что Грею еще повезло остаться в живых. Он совал свой нос в очень опасное дело.

Загадка Мартина Бормана преследовала мир, стремившийся обо всем забыть и не желавший слишком пристально вглядываться в историю той части человечества, что возомнила себя высшей и цивилизованнейшей. Почему же судьба Бормана волнует огромное количество людей? Отчасти потому, что Борман был воплощением тайной власти, а в том неустойчивом положении, в котором сейчас пребывает человечество, мы подозреваем, что демократические атрибуты все больше превращаются в маскировку, между тем настоящая власть начинается там, где берет свои истоки тайна.

Мартин Борман обладал тайной властью. Он обладал ей настолько, что смог избежать виселицы.

Одна знакомая посоветовала Стивенсону: «Не поддавайтесь искушению пуститься в погоню за сокровищами. За каждым рассказом о том, будто Борман жив, стоит погоня за сокровищами».

— Я не собираю такие истории, — ответил Стивенсон. — У меня на это нет ни времени, ни средств, ни желания.

Женщина взглянула на узкую улочку за Оксфорд-стрит, где ветхие домишки садовников превратились в уютные, но скромные квартиры, в которых в основном жили актрисы. Вся ее карьера была связана с демократическими учреждениями Германии. Они читали отчеты о массовых убийствах, пытках и медицинских экспериментах над пленными. Она постоянно совершала поездки в Германию и верила в лучшее будущее для немцев. В школах Западной Германии действительно старались непредвзято смотреть на недавнее прошлое страны, а суды делали все возможное, чтобы правосудие восторжествовало.

Женщина продолжала: «Нам всем известно, сколько было ложных следов, имя Бормана окружено зловещей романтикой. У кого есть хотя бы малейшее представление о том, как он выглядит? Вы можете сказать, что существуют фотографии и описания. А я отвечу, что под эти фотографии и описания подойдет любой. Выйдите на улицу, и я за двадцать минут покажу вам двадцать Борманов».

В Лондоне есть один из скромных отелей, которые никогда не нуждаются в рекламе, — «Даррентс». В нем во время войны, прежде чем высадиться на нацистской территории, останавливались тайные агенты, имевшие дело с Бейкер-стрит (британским управлением специальных операций — УСО). Тут Стивенсон встретился с Отто Йоном в первый раз. Он был одним из тех измученных немцев, что разрывались между понятиями о добре и зле и инстинктивной преданностью своему народу. Генерал Рейнхард Гелен дважды назвал его предателем: Йон перешел в коммунистическую Восточную Германию и был взят в оборот советской секретной службой. Затем он бежал обратно на Запад.

Йон сдержанно улыбнулся, когда Стивенсон провел аналогию с охотой за сокровищами.

— Вы имеете в виду потерянные нацистские сокровища, поддельные купюры, украденные шедевры искусства и запас золотых монет Бормана?

— Я ничего не имею в виду. А вы перешли на советскую сторону после того, что узнали, будучи главой службы безопасности в Бонне?

Он покачал головой. Они пили джин-тоник в тихом стильном баре.

— Давайте разберемся, — предложил он. — Нацистские военные преступники существуют, но кто их судит? Естественно, осуждения добиваются коммунисты. Они волокут этих тварей в суд, где все давно решено, а затем расстреливают их. Вам нужны улики? Не неживые доказательства, а говорящие мужчины и женщины. Но таких спустя двадцать лет осталось не так уж и много. И те, кто мог бы сказать: «Да, я это видел! Я слышала это!», часто уже неспособны говорить. Что же остается? Папки с документами. Миллионы слов, подвалы, заполненные документами, и несколько увлеченных немцев, пытающихся добиться возмездия. Немецким властям известно местонахождение главных военных преступников и их ужасные злодеяния. Но боннское правительство потеряло бы голоса избирателей, начни оно их преследовать. Людям это не нужно! Те немногие немцы, что стремятся узнать правду, не могут добраться до виновных, и те это знают. Виновные даже начинают хвастаться своими поступками и заявляют, что они действовали на благо нации. Их не могут привести в суд из-за отсутствия достаточного количества улик.

В гитлеровской Германии доктор Йон был либералом, ненавидевшим нацизм и убежденным в том, что он обязан действовать против него. Он строил заговор против правления Гитлера, но в итоге заговор провалился. В июле 1944 года его брат был убит после провала заговора. По окончании войны Йон выступал против режима Конрада Аденауэра, и вновь неудачно. Он сидел в тюрьмах Германии, Португалии, Англии, СССР, был интернированным и теперь вновь находился в изгнании.

Во время войны он снабжал информацией британские секретные службы. Его товарищи по сопротивлению — те из них, что уцелели, — помогли ему занять должность главы Федерального управления защиты конституции BfV (Bundesamt für Verfassungsschutz). Противники нацизма сплотились в решимости не допустить, чтобы эту должность занял бывший нацист. А бывшие нацисты оказались также едины в своем стремлении сместить с этого поста Йона. Самый талантливый из них — Гелен, будучи главой новой немецкой секретной службы, использовал свои полномочия для спасения старых эсэсовцев и прочих товарищей по партии.

Когда Восточная Германия стала отдельным независимым государством, это не заставило Йона выступить открыто. Но в жизни человека наступает такой момент, когда ему важно добиться правды и уже безразлично, какие последствия будут иметь для него его слова. Борьба доктора Йона началась осенью 1972 года. Йон был эмоциональным человеком, и «дезертирство» на сторону Советского Союза и обратно казалось результатом того ужаса, который он испытывал в связи с тем, что сотворил и мог опять повторить его народ.

— Неужели так трудно добиться приказа об экстрадиции явного нациста? — спросил его Стивенсон. — Разве не достаточно сказать: «Я обвиняю…»?

— Так говорили нацисты.

— Значит, Борману можно не бояться законных преследований?

— В Западной Германии из-за давности преступлений не преследовали бы даже Гитлера. — Йон огляделся: вокруг на обитых кожей стульях сидели английские джентльмены со строгой выправкой и хрупкие леди в легких шляпках. Он продолжал: — Борман мог бы зайти сейчас сюда, — и я бы не удивился. Он мог бы даже повесить себе на шею табличку со своим именем и громко доказывать, что он — это он, и я бы не удивился, если бы его вежливо только попросили говорить чуть тише.