Вот и подошла очередная новогодняя ночь. Для семьи Некрасовых она особенная. Главная новость: Володя уже целых десять месяцев ходит с одной тросточкой на протезах, причем на качественных. — Не подвел его фронтовой друг Жора. Вторая, тоже достаточно значимая для них: они начали оформление документов на усыновление Алёшки. Третья новость: Некрасовы решили обвенчаться. И последняя — их ребята будут встречать нынешний праздник уже по московскому времени — вместе с взрослыми.

За эти годы у Некрасовых многое изменилось. Друзей стало еще больше. Наладили переписку с родными и знакомыми. Кстати, Верочка выросла и уже заканчивает журфак. Полгода назад она со своим женихом Мишей прислала им приглашение на свадьбу, а чуть позже — и свадебные фотографии. Красивая пара. Она — изящная, словно сказочная королева, с густой шапочкой черных блестящих волос и большими выразительными глазами. Он — под стать ей: стройный, крепко сложенный брюнет, взгляд открытый, добрый. Сегодня Некрасовы ждут их в гости.

Уже трижды приезжали к ним ее отец с матерью. Но сближения их семьи с родителями почему-то так и не случилось. И к внучатам они по-прежнему относятся весьма сдержанно. Старый дом Некрасовых снесен. На его месте посажены три ёлочки. А вокруг них разбита большая клумба. Весной Зоя с Аленкой засеивают ее цветами, высаживают луковицы гладиолусов, тюльпанов, клубни георгинов, приводят в порядок многолетники. Каждый цветок цветет в свое время. И поэтому у них всегда красиво. Бывшая летняя кухня переделана под гараж для «Оки». Заложен хороший фруктовый сад. А в нем с весны стоят три улья с пчелами — подарок семьи Шевченко.

Володя уже не первый год сотрудничает с бригадой строителей. Он согласился участвовать как в разработке, так и в доработке проектов будущих строек. Аркадий, извиняясь за свои визиты, однажды сказал Зое, что все застройщики хотят чего-то оригинального, а Митрофаныч и не любит повторяться. Поэтому ему без труда удается разработать свой или улучшить уже готовый проект. Он может украсить практически любой реконструируемый дом стилизованными под старину башенками, арками, полукруглыми окнами, балкончиками или колоннами.

Ребята ценят его участие в их работе и по окончании строительства очередного дома дарят Владимиру что-нибудь существенное. Сначала ему преподнесли увесистую вязанку книг, преимущественно словарей — полный филологический набор. Вторым подарком был музыкальный центр. А месяц назад, выстроив за два года в Подгорном чуть ли ни замок, бригада Аркадия купила Володе хороший компьютер с редакторскими и архитектурными программами.

Володя был потрясен.

— Ребята, — сказал он им, — вы меня вооружили, что называется, до зубов. Теперь я вообще не имею права на оплошность.

А когда они ушли, он сказал:

— Нет, кто бы, что дурного ни говорил о русских, я со всей уверенностью утверждаю: люди у нас в большинстве своем замечательные.

В подтверждение этому Владимиру с друзьями удалось с помощью спонсоров издать два коллективных сборника: поэтический и прозаический. Выходит, все не так и безнадежно в нашем отечестве.

Нынешний год знаменателен еще и тем, что Некрасовы, оставив бабушку на хозяйстве, впервые на своей машине съездили на море. Это было здорово. Остановились они, конечно же, у тети Маши. Она все та же: улыбчивая, подвижная и радушная. С Артемкой и Аленкой мгновенно нашла общий язык. Баловала их сырниками, пирожками, варениками, виноградом. Целыми днями гуляла с ними.

Как-то после прогулки, накрывая на стол, тетя Маша сказала:

— Зоя, у вас с Володей подрастают замечательные дети. Сами еще маленькие, а уже заботливые. В них есть и уважение, и сострадание. И все потому, что они видят проявление вашей любви друг к другу, чувствуют ее. Любви не нужно учить, ее нужно выказывать. И я уверена, что эти ребята — она нежно прижала их к себе, — никогда не скажут, что нет любви. Они уже убедились: ОНА ЕСТЬ.

— Спасибо, теть Маша, за добрые слова. Но если честно, меня немного беспокоит то, как мы их воспитываем, по сути, совершенно не готовим их к реалиям сегодняшнего дня. А ведь мир жесток…

— Ничего-ничего, милая, этот опыт к ним еще придет. И уж поверь мне, вы делаете для своих детей куда больше, чем большинство родителей. А своими познаниями в ботанике, зоологии, литературе ребята меня просто изумили. И как вам только удалось напихать в их крохотные головки столько всякой всячины?

— Верите ли, нет, теть Маша, но с нашей стороны нет и малейшего насилия. Просто мы пытаемся, как можно полнее удовлетворить их любопытство.

— Только и всего? Ой, лукавите!

— Ну, может, чуть-чуть, — улыбнулся Володя. — Все дело в том, что наши объяснения оканчиваются не тупиками, как принято, а развилками.

— То есть ваши ответы таят зародыши новых вопросов, я так поняла? — спросила хозяйка.

— Да, — подтвердил Володя. — Мы стремимся поддержать их интерес и путешествуем по коридорам знаний и хранилищам тайн вместе с ними. В поисках ответов мы листаем атласы, срисовываем картинки, лезем в учебники и справочники. Изучаем предметы, так сказать, изнутри и снаружи. Если это, предположим, птичка, то нас интересует ее оперение, форма клюва, окраска яиц. Чем питается эта птаха, как и где она вьет свои гнезда? Продолжительность ее жизни. Какая у нее система кровообращения? Из чего состоит птичий скелет, и прочее. Мы ищем истории с участием этих птиц, сказки, стихи, песни. И все это читаем, учим, поем.

Тетя Маша долго и тепло смотрела на них и, наконец, задумчиво сказала:

— Молодцы. Какие же вы молодцы…

У Некрасовых было ни много ни мало десять дней сказочного безделья. Купались по два, а то и по три раза за день, объедались арбузами и фруктами, вели задушевные беседы с тетей Машей, иногда прогуливались.

Вечерами все вместе, как и дома, по заведенной ими традиции что-нибудь читали. В этот раз Зоину душу неожиданно глубоко тронули стихи Бориса Пастернака, а его «Зимний вечер» просто околдовал ее. Она вновь и вновь перечитывала эти строки, представляя себе заснеженный поселок, старую полутемную избу, а в ней — пару влюбленных, почему-то их с Володей возраста.

— Волшебные стихи, не находишь? — спросила она его.

— Бесспорно. Я ими уже переболел в свое время.

— Володя, почему я не могу ими начитаться?

— Магию этого стиха я могу объяснить лишь одним: за каждой строкой — не только рука мастера, но и энергетика его высокого чувства. Читая стихотворение, мы прикасаемся к самой любви. А это так приятно.

— Вова, а как ты полагаешь, что стало с теми людьми?

— Думаю, они уже состарились.

— А с их детьми?

— С их детьми… должно быть тоже все в порядке, — улыбнулся он.

— А ты бы мог сочинить про них?

— Я? — изумился Владимир.

— Да. Продолжить эту историю. Так хочется знать, что и у них все сложилось.

— Зоенька, у людей, умеющих любить, иначе и быть не может. Считай, что у них все как у нас: новый дом с непродуваемыми углами, отопление, электричество. И свечи зажигают только на Новый год. Ну, а метели? Метели, конечно, случаются.

— Так ты напишешь?

— Прости, милая, но на это имеет право только автор.

— А если автора уже нет?

— Зоенька, этого не стоит делать. Я знаю, что подражательство не в чести у поэтов. И потом, кто бы что ни написал, это будет лишь бледным подобием шедевра.

— А «Тамбовская казначейша» Лермонтова — разве она слабее оттого, что написана в стиле «Онегина»?

— Не слабее. Но, во-первых, это самостоятельное произведение, а во-вторых, его написал тоже гений!

— А ты мой гений. И я хочу продолжения.

Володя расхохотался.

— Зоенька, ну ты и упрямица. Ладно уж, попробую. В конце концов, меня извиняет то, что я даже не пытаюсь затесаться в ряды поэтов. Статус любителя меня вполне устраивает.

— Вовка, я буду ждать, — многозначительно шепнула Зоя.

— Только, чур, не торопить! — сделал он предостерегающий жест. — Во-первых, мне нужно найти отправную точку сюжета, а во-вторых, дождаться подходящего настроения.

— Я согласна. Будем ждать.

— Будем.

Нельзя сказать, что Зоя совсем не думала о возможной встрече с Денисом. Думала и даже готовилась к ней. Но уже без волнения. Просто хотелось удовлетворить свое женское любопытство: узнать, как он устроил свою жизнь? Добился ли своей мечты? Вероятно да, раз он больше не купается в море: раскатывает где-нибудь на своем белом шевроле.

За день до отъезда Владимир захотел пройтись по санаторному парку, полюбоваться цветниками, заглянуть к Степану на лодочную станцию. И Некрасовы, прихватив с собой фотоаппарат, отправились в санаторий.

В парке, как и прежде, покой, прохлада и тишина. Но тишина особая, живая, состоящая из шелеста листвы, птичьего пения, поскрипывания деревьев и близкого дыхания моря. При ней даже воспоминания лишены всякой грусти.

Степана на лодочной станции не оказалось. И они, сделав на память несколько снимков, направились к цветочным клумбам. Цветники были их слабостью. И Некрасовы долго с наслаждением побродили среди них. Ребята, удивляясь изобилию и пестроте цветов, то и дело звали их посмотреть на то или иное чудо. Пока Артемка с видом знатока нюхал цветы, Аленка заботливо набивала их семенами свои кармашки. В их Ольховке она уже вполне известный цветовод.

Израсходовав последние кадры фотопленки, в самом благодушном настроении Некрасовы тронулись в обратный путь. Владимир и Зоя шли под руку, а ребятишки от избытка энергии и задора бегали вокруг них. И вдруг прямо у ворот они встретились с Денисом. Зоя испытала настоящее потрясение: «Разве такое возможно?» Он сидел… в инвалидной коляске, а за спиной у него стояла рыженькая круглолицая женщина. Эта встреча всех ошеломила. Некрасовы остановились. Денис, не умея справиться с удивлением, таращился то на Владимира, то на ребятишек. А Зоя смотрела на него. Передо ней был уже не молодой греческий бог, а слабый обрюзгший человек, хотя и по-прежнему красивый. Его спутница, видя всеобщее замешательство, приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте.

Все поздоровались. Зоя, понимая всю бестактность своего вопроса, все же не удержалась и задала его:

— Что случилось?

Денис криво улыбнулся.

— Судьба наказала. Я считал, что у меня хватит ума уберечься от глупости. Видать ошибся.

— Попал в аварию? — предположила Зоя.

— Ага. Производственная травма, — с полуулыбкой сказала женщина. — Мост обрушился. Вы уж извините, нам пора. На процедуры опаздываем. Еще увидимся.

И толкнула коляску. Денис разжал кулак, мол, пока.

— До свиданья, — попрощались Некрасовы.

Владимир о чем-то разговаривал с ребятами, а Зоя тупо и напряженно думала.

«Вот тебе и шевроле. Все-таки что-то странное происходит вокруг меня. С Володей всё ясно — война. Но Денис-то тоже в коляске! И если бы я тогда простила его, то сейчас на месте этой рыженькой была бы я? Боже! Как это страшно. Более чем за десять лет никаких других вариантов. Видно, это судьба».

— А он изменился, — проронил Володя.

— Да. Беда многих меняет.

Когда Некрасовы вернулись из санатория, Владимир, как бы между прочим, сказал тёте Маше:

— Мы тут встретили местного парня на коляске. Семь лет назад он был на ногах. Его спутница сказала, что мост обрушился, это правда?

Тетя Маша усмехнулась.

— Да нет. Валентина шутит. История с Дениской произошла самая заурядная. Зина, жена его, года два по больницам путешествовала. То в одной полечится, то в другой. А он тем временем в такой блуд ударился, что и сказать неловко. Кстати, Валентина своего Борьку тоже от него родила. Теперь у них что-то вроде семьи.

А все это случилось недели через две после вашего отъезда. Зина поняла, что ей осталось совсем немного, и пошла к врачу. Сказала ему, что мол, умереть я и дома смогу, подписала бумаги и поехала домой.

Соседка увидела ее и попросила зайти чайку попить. А я, говорит, Дениску предупрежу, чтобы порядок навел и тебя встретил. Зина все поняла. И заявила: «Я же его, кобеля, предупреждала, чтобы в мой дом никаких баб не водил!» И пошла домой. Минут через пять соседка слышит выстрел. Вызвала милицию, «скорую».

Зина потом рассказывала участковому, что зашла она в дом, а там — музыка и спальная сцена со стонами. Она взяла ружьё, зарядила в него патрон, вошла, приставила ствол к его заду и выстрелила. Заряд был такой, что, как пошутил один мой знакомый, из его тазика получилась целая воронка. И дамочке досталось. А Зина после этого и говорит ему, надеюсь, я тебя удовлетворила на те несколько месяцев, пока жива буду. Увезли обоих. Грешить, говорят, теперь он точно не будет, а вот на ноги встать сможет или нет, еще вопрос. Говорят, нервы какие-то перебиты.

На следующий день Некрасовы уехали.

Уже семнадцать. Владимир в ожидании гостей разметает снег во дворе. Сегодня вьюжит, и он опасается, как бы не перемело дороги. Но вот и стук в окно, значит, приехали. Зоя набрасывает полушубок и толкает дверь на крыльцо. И тут же слышит радостные возгласы:

— Здравствуй, дядя Володя!

— Здравствуй, Верочка! Здравствуй, моя дорогая.

Спускаясь по ступенькам, Зоя с усмешкой думает: «Теперь они навсегда останутся друг для друга Верочкой и дядей Володей». Выходит из-за угла дома и видит, как Володя пожимает руку Михаилу, а Верочка задорно смеется. Увидев Зою, она идет ей навстречу. Они безо всякого стеснения рассматривают друг друга, и тепло по-родственному обнимаются.

К десяти вечера подошли и остальные их ближайшие друзья: Шевченко, Геляевы, Даниловы, Моховы, Соколовы. Не было только Васенёвых — служба. Бабушка тоже была со всеми. Создав полумрак в зале, зажгли гирлянду и свечи. Детям накрыли стол отдельно, в Артёмкиной комнате. И начался праздник. Провожая уходящий год, Некрасовы и их гости по традиции вспомнили все хорошее, что он принес им. А потом Владимир включил магнитофон. Зазвучала всеми любимая мелодия «История любви». Тут же вбежали в комнату малыши и сгрудились у двери.

— А сейчас танцы! — объявил он. Подошел к Зое, улыбнулся. — Потанцуем?

Со смешанным чувством радости и тревоги Зоя приняла его предложение. С первых же их шагов поняла, что все ее опасения излишни: его движения были уверенны. И они, поглядывая друг на друга, с упоением танцевали. Танец окончился. Володя достал носовой платок и вытер вспотевшее от напряжения лицо, а Зоя смахнула с ресниц неожиданную слезу. Присутствующие, заворожено наблюдавшие за ними, зааплодировали.

Минут через двадцать все снова сидели за столом. Володя напомнил, как, находясь в отпуске, они увлеклись творчеством Пастернака. И тут он попросил Зою прочесть стихотворение «Зимний вечер». Она с большим вдохновением прочла его. Лишь только отзвучали ее слова, Володя произнес:

— Есть еще одна похожая история. И я хочу прочитать её.

— Просим, — откликнулась Верочка.

Владимир, глядя жене в глаза, сказал:

— Она о сегодняшней новогодней ночи, о вас, друзья мои, и о счастье; и посвящена моей любимой спасительнице Зоеньке. — Он взял ее ладонь в свою руку и бережно поцеловал.

Скользнув по лицам гостей, задержал взгляд на елке, провёл рукой над пламенем свечи и, понизив голос до простуженного шёпота, стал декламировать:

И снова вьюга по земле кружит бесцельно. Свеча сгорает на столе. В душе метельно. Мерцает отблеск в хрустале, в стекле богемском, Искрится в бусах и колье на шейках женских. Горит рубиновым огнем вино в графине. Гирлянда. Шпиль блестит копьем. Ель в серпантине. Бьет мотыльковый снегопад в экран оконный. Амур стрелой бьёт наугад позолоченной. Шалит жестокий сорванец. Сразит — не сетуй. Свеча играет в мишуре волшебным светом. Судьбы своей никто из нас, друзья, не знает: Что обретет в урочный час, что потеряет И чье однажды в забытьи прошепчет имя, Кого удача окрылит, кого покинет. Храни нас Бог от всех тревог и от лишений, И дай прожить нам этот год без прегрешений. И помоги сберечь друзей среди неверья, Не знать невежд и дикарей, и суеверий; Не растерять любви своей и память сердца, И на любимых нам людей дай наглядеться! Легко ступают каблучки, кружатся пары. Ведут мелодию смычки и бас-гитары. Поют «Историю любви». Стук сердца слышен. И мы истории свои еще допишем. Пусть ярче будут наши дни огней гирлянды, И эру счастья и любви пробьют куранты. Чтоб не пропали к жизни вкус, очарованье, Пусть остаются, в меру, грусть и расставанья. …Мороз узоры на стекле вьёт канителью. Свеча сгорает на столе, сражаясь с тенью. Воск, истомившийся в тепле, навяжет кружев. И верьте: каждый на земле кому-то нужен! Шампанским головы вскружим — любви настоем, И до утра мы закружим, как ветер в хвое. Свеча, как чуткая душа, горит, волнуясь. А мы стоим, едва дыша, зарей любуясь. Лес дремлет в розовом дыму, в морозной лени. И вот рассвет — как робких губ прикосновенье. Мир в ожидании затих, как в изначалье. Последний тост, последний стих уж отзвучали. Подсвечник пуст. С грустинкой смех и взгляд лучистый. А за окном, как в чудном сне, — в сугробах искры.

На этой доброй странице Книги Судеб мы их и оставим. В жизни Некрасовых будут еще и огорчения, и потери, но будут и праздники. Я в этом уверен. Дай им Бог счастья!

1999–2005