ЧЕРНОВИК. Требует жесткой редактуры и правки.

-----------

Автор: Светлана

 

Глава 1

Идиотская ночь. Идиотская ситуация. И вообще, все, что происходило в последнюю неделю, да и за месяц до того, было абсолютно дурацким.

Но сегодня все звезды, похоже, сошлись, чтобы вывести Дениса из равновесия.

Он не любил опаздывать. Нет, не так. Он терпеть не мог отсутствия пунктуальности и гордился своим умением всегда оказаться вовремя в назначенном месте. Желательно — с запасом.

Сегодня же, все было не так, как надо: сначала на спокойной, ничем не загруженной улице встала аварийка. Теплотрасса, прорвавшаяся в начале зимы — картинка, обычная для любого города нашей необъятной страны. Но почему так не вовремя?!!

Денис потерял на объезд лишние двадцать минут, а потом нарвался на гайцов, по — новому «Дэпсов», которым душно потребовалось проверить документы. Ну, кого можно ловить в три часа ночи воскресенья в забытом Богом городе, в котором и движения‑то нет?

Поэтому сейчас он безбожно опаздывал, несся на всех парах, но уже точно знал — не успеет. Чувствовал, как в груди нарастает ком раздражения, в первую очередь — на себя. За то, что расслабился и упустил такую «мелочь», как приезд «помощника». Так его, кажется, называли в официальном письме. А Денису абсолютно не были нужны никакие помощники, кроме тех, что он выбрал сам. Он замечательно управлял своей вотчиной, делал то, что считал необходимым и правильным, добивался первоклассного результата в местах, где остальные ломали копья и зубы. Во всяком случае, до последнего был уверен в этом.

А потом всё пошло наперекосяк. С какого‑то перепугу, высокое начальство, сидящее в Москве, решило, что у Дениса Дмитриева, директора, мать его так, Северного филиала, лучшего директора за последние пять лет, остановилось развитие. И ему необходим, просто как воздух, внешний консультант. Это у них так называлось. Только Денис Игоревич прекрасно знал, что это, на самом деле, означает. Соглядатай, ревизор, проверяющий, стукач, чей‑то сынок, метящий на теплое место: что угодно, только не консультант и, тем более, не помощник. В их бизнесе помощь просто так не предлагают.

Первая ласточка прилетела с месяц назад, когда шеф, курирующий все северное и уральское направление, начал запрашивать отчеты, о которых никогда не вспоминал. Денис отправлял их, нисколько не волнуясь: в его подразделении всё шло просто великолепно. У него иначе не бывало. Поинтересовался только — как часто, и постоянно ли нужно предоставлять эти сведения? Было совсем не трудно, да только времени жалко. Шеф промямлил что‑то невразумительное, а на следующий день выслал извещение о том, что в штате у Дениса произойдут изменения.

Нового сотрудника еще подбирают, как только определятся с кандидатом — ему тут же станет известно. Стоит ли говорить, что, как только стала известна фамилия, ее «пробили» и проверили по всем каналам? Начальник службы безопасности хлеб свой даром не ел и времени не терял: он играл в команде Дэна, и готовился к «татарскому нашествию» вместе с ним. Нашествие было названо так не зря: фамилия «засланца» была нелепой и смешной — Татаринов.

Таким же смешным и нелепым казался выбор центрального руководства: Татаринов успел прославиться по всем округам своей глупостью, страстью к развлечениям и ленью. Похоже, что парня держали исключительно по какой‑то прихоти. А может быть — из‑за близкого родства с кем‑то, приближенным к Генеральному. Этот вопрос так и остался нерешенным.

Но команда Дениса и не стремилась его решать — все расслабились. Выяснили, на какие мозоли давить, чем порадовать, куда сплавить, чтобы под ногами не путался, и забыли о Татаринове до самого его приезда.

А за три дня до назначенной даты все переменилось: поступило сообщение, что приезд «консультанта» отменяется. Денис на пару минут задумался, в чем причина — где‑то лопухнулся парень по — крупному, или нашли для него более мягкое кресло? Это было, в целом, неважно. Он скомандовал «отбой» всем приготовлениям и просто — напросто забыл, как не стоящий внимания инцидент. Других забот хватало. Может быть, и нашел бы время, чтобы связаться с шефом и выяснить подробности, но того занесло в такие дали необъятной Родины, что связь была невозможна: её там просто не было.

Оттого неожиданней стала СМС, пришедшая во второй половине дня, а прочитанная — ближе к полночи воскресенья. Не привык он читать СМС — ки, там всегда одна ерунда валится, и на эту наткнулся случайно — просто память почистить решил.

А прочитав, озверел: «5 ноября, в 2:40 приедет подмена Татаринову. Величко В. В.» Вот так, коротко и ёмко. Не считая, что пятое — завтра, вернее, уже почти сегодня. И этого Величко нужно встретить с поезда и где‑то разместить. Какая радость‑то, в воскресенье!

Дэн терпеть не мог дёргать людей по выходным, потому что требовал полной отдачи по будням. Было бы известно чуть ранее — приготовился бы, заказал такси, в компании с встречающим водителем. Но, примета захолустного городка, диспетчерская служба по выходным такие заказы не принимала.

Охренительная честь, конечно, — быть встреченным самим директором филиала… И, при другом раскладе, вряд ли бы этот «В. В.» её удостоился. Но вариантов не оставалось.

Хуже другое: этого упавшего на голову товарища необходимо куда‑то поселить. И точно — не в местную гостиницу. Там всего десять номеров, и те — вечно занятые. А еще там нет горячей воды и питания. В общем, заледенелый барак с платными койками. При всем желании насолить новому коллеге, на такую мерзость Дэн не пошел бы. Да и не по статусу сотрудникам огромного холдинга жить в этом сарае. Это уже для него, «лица» компании на местном уровне, важно.

И снова остался один только выход: поселить на время у себя. Благо, в трехкомнатной квартире места для двух мужиков достаточно. Опять же, подержать врага немного под присмотром — только на пользу. А в том, что это враг, Дэн не сомневался. Воевать он привык, и считал, что приемлемы любые способы. Иначе никогда бы не достиг того уровня, до которого дошел, и останавливаться не собирался.

Главное, что бесило: его загнали в ситуацию, где нет выбора, и ничто от его желаний и решений не зависит. А он этого не любил, не привык, и привыкать не собирался.

Оставалось верить, что выдержки хватит на то, чтобы не сорваться на нежданном госте и не наорать в первую минуту встречи. Поэтому последние километры дороги, оставшиеся до перрона, он старательно внушал себе, что нужно успокоиться. Время вылить свой гнев и недовольство еще придет. А показывать себя идиотом и неврастеником будущему врагу при первом знакомстве — самое нелепое, что можно придумать.

В помещении полутемного убогого полустанка (вокзалом язык не поворачивался назвать) никого, похожего на встречаемого пассажира, не было. Это стало ясно с первых минут осмотра. Так, престарелая парочка с тремя битком набитыми котомками (эти ждут раннюю электричку); дежурный, вяло шатающийся от стены к стене; нетрезвый мужик с мутным взглядом, пристающий к продавщице в киоске; два подростка с огромными чемоданами, дремлющие на стульях, и еще один — сидящий немного в стороне, но с таким же огромным баулом. Явно, все трое из одной компании, просто один отбился, что нередко случается в их возрасте.

Ярость Дениса набирала мощь и обороты: хотелось послать ко всем чертям этого Величко, позвонить шефу и сообщить, что ему совершенно не по кайфу разыскивать в ночи незваного гостя. А если он вообще не приехал? Или проспал и не вышел вовремя на нужной станции? Здесь остановка‑то была всего на три минуты, насколько было известно Дэну. И что теперь оставалось делать? Наверное, шефа будить, без вариантов. Сидеть в промозглом помещении и ждать у моря погоды совсем не улыбалось…

Денис еще раз, на всякий случай, осмотрелся, и потянулся за телефоном. Поймал на себе чей‑то пристальный взгляд, отвернулся (Чего пялятся? Мужиков в дорогих дубленках не видели, что ли?).

Решил перечитать сообщение — может быть, что‑то важное упустил? Естественно. В СМС, следующей за шефовской, присланной с незнакомого номера, значилось: «Здравствуйте. Это мой номер. Мне сообщили, что Вы будете меня встречать».

Чертыхнулся (как не обратил внимания, а главное — не стёр, как спам?), и уже через секунду нажимал вызов. Тишина. «Абонент вне зоны действия». Да что такое происходит‑то? Вроде бы, не апрель, чтобы разыгрывать…

Не веря в то, что с ним (с Дмитриевым Денисом!) такое может происходить, снова попытался дозвониться. Тот же результат. Он хмуро рассматривал трубку, раздумывая: «А не выбросить ли её ко всем чертям? Может, станет полегче, злость выплеснется?», когда рядом раздался тихий голос:

— Здравствуйте. Скажите, а Вы не меня, случайно, ищете? У телефона аккумулятор сел на холоде. Не могу ни до кого дозвониться.

— Вряд ли. — Надо же, какие наглые пошли барышни (ошибся, в одиночку сидел не подросток, а девушка, просто укутанная похоже)

— А мне, все же, кажется, что Вы — за мной. — С нажимом в голосе. Судя по прорезавшемуся металлу, не такая она и юная, эта барышня.

— А ты кто?

— Вероника Витальевна Величко. А вы?

Очуметь! К нему помощником прислали какую‑то бабу! Шеф решил его до ручки довести?!!

И ладно бы — приличную женщину, а тут… Не пойми что! Дэну очень захотелось плюнуть или чертыхнуться. Какое‑то недоразумение, в невзрачном пуховике, утепленных штанах и тяжелых кроссовках, с носом, упрятанным в огромный шарф, и в серой вязаной шапочке, натянутой до самых глаз. Эти‑то самые глаза, воспаленные, какого‑то мутного цвета, без грамма косметики (а она бы тут ничего и не спасла), сейчас пялились на него в ожидании ответа.

Ах, да, презрительно оглядывая своё новое приобретение в штате, он и забыл, что нужно представиться в ответ.

— Дмитриев Денис Игоревич. — Не стал кривить душой и выдавливать из себя «Очень приятно», ни к чему это было, ни к чему.

— О, какая честь! Спасибо, что лично приехали. Мне очень жаль, что пришлось тратить Ваше время, да еще ночью. — Что‑то ему показалось, что никаким сожалением в голосе этой Величко и не пахло.

— У меня выбора не оставалось. Не переживайте. Где Ваши вещи? Поехали. До утра нужно хоть немного поспать.

Она развернулась и потопала к своему огромному чемодану, чуть ли не в половину роста. Денис только хмыкнул про себя: " Женщины. Что с них возьмешь? И эта — туда же" Оставалось надеяться, что чемодан у нее только один, и это совсем не косметичка…

Пока он ухмылялся, это недоразумение ухватилось за ручку, поправила ремень дорожной сумочки, висевшей через плечо, и вернулось обратно.

— Куда идти?

— За мной. — Поморщившись, забрал у нее ручку от баула, терпеть не мог, когда женщины в присутствии мужчин всячески демонстрируют свою самостоятельность, мол, сами справимся со всем. Ни фига они не справятся. Это он точно знал. Как возникнут реальные проблемы — сразу бегут к мужикам за помощью, и забывают про всю свою независимость. От того и выглядят еще более жалкими.

Эта, как ни странно, безропотно уступила право нести неподъемную кладь и пошла следом, не пытаясь вырваться вперед; так же, без сопротивления, прошла в открытую перед ней дверь, выйдя, остановилась, пропуская мужчину вперед. Удивительно. Такого поведения Денис от неё не ждал. Обычно девушки подобного статуса забывали об элементарных вещах, и вечно куда‑то гнали, неслись напролом.

До его красавца, черного "Прадо", дошли за пару минут, в течение которых девушка не вымолвила ни слова. Что тоже показалось необычным, однако, тут Денис решил — раньше времени обнадеживаться не стоит. Время придет, наверняка, еще себя покажет во всей красе…

Он, продолжая играть истинного джентльмена, открыл перед дамой дверь, придержал за локоть, помогая взобраться на подножку, закинул вещи в багажник, и только потом уже уселся.

За десять — пятнадцать минут, что были потрачены на поиски визитерши, салон остыть не успел, и девушка на глазах обмякла, оказавшись в тепле. Только сейчас Денис осознал, почему она была такая скукоженная, почти болезненно сутулилась — замерзла. Недовольно нахмурившись, он включил подогрев сидений, добавил температуру на датчике микроклимата.

— Если начнет слишком жарить со стороны… — Хотел сказать "задницы" — осёкся, вспомнил про воспитание. — Со стороны спины — скажите мне, я выключу.

Вероника, так её, кажется, звали, с благодарностью кивнула, стягивая шерстяные перчатки, протянула руки в сторону горячего воздуха, с видимым трудом распрямляя ладони…

— Вряд ли мне станет жарко сейчас. Чувствую себя мамонтом, даже представила, что они пережили перед вымиранием. — Шутит, значит, жить будет. — Сколько сейчас за бортом?

— Тридцать шесть. Потеплело. Днем показывало под сорокет.

Она передёрнула плечами:

— Бррр… Я рада, что приехала сейчас, а не днем. Это предел, или еще хуже бывает?

— Круче всего, говорят, в декабре. Ниже сорока пяти опускается. Но на моей памяти это было всего пару раз. Главное, чтобы ветер не поднимался. А так — жить можно.

— Это я понимаю. Как‑то здесь люди живут…

Ему хотелось ответить, что не живут, а выживают, и при первой возможности стремятся уехать. Потому что, кроме холода, здесь почти ничего нет. И люди не знают, чем себя занять стылыми зимними вечерами, ночами, днями… Поэтому спиваются или делают детей. Впрочем, одно другому не мешает. Денис уже успел понять, что в этом небольшом, бывшем гарнизонном городке, очень высокая рождаемость. А процент разводов и матерей — одиночек — еще больше. Но это было не очень важно. Разведенные женщины и матери — одиночки — не их целевая аудитория. Они строили для молодых офицеров и их семей, а еще — для тех, кто приехал "оживлять" это Богом забытое захолустье. Государство, однажды решив, что городок еще нужен живым и не разрушенным, решило создать инфраструктуру — новые сады, школы, больницу. А еще — развлечения. Кинотеатр и торговый центр — мелочи. А вот аквапарк в городке, который и бассейна‑то никогда не видел, — это просто верх крутости. Кто‑то, похоже, искренне верил, что все это поможет удержать молодежь от возвращения в центр.

На сколько это все влияло на "оседлость", Дэн как‑то не очень интересовался, ему хватало знания: дома строятся, квартиры покупаются, и не только для военных частей, спрос растет. И на век его филиала этого спроса хватит. Плюс коммерческая недвижимость, которая давала гораздо больший выхлоп, чем тендерные госзаказы… Ему хотелось об этом сказать, но — промолчал. Зачем ей это? Она поживет здесь каких‑нибудь пару недель, максимум — месяц, а потом запросится обратно. Такие здесь не выдерживают. Смысл на нее время и слова тратить?

— Куда мы едем? Где я буду жить?

— У меня. И едем сейчас в мою квартиру.

Тишина. Похоже, переваривает. Вот так, дорогая, никуда не денешься. Может, взбрыкнет и потребует вернуть её на вокзал, чтобы купить обратные билеты?

— Что, всё так плохо?

— В каком смысле?

— В филиале не хватает денег на аренду квартиры? Мне же сказали, что все готово, и проблем с проживанием не будет.

— Было. Все было готово, пока не пришла отмашка всё отменить. Мы ждали Татаринова, и жилье для него сняли. А когда узнали, что он не приедет, договор пришлось расторгнуть.

— И что теперь с этой квартирой?

— Не знаю. Скорее всего, уже сдали. Здесь очень сложно со съемным жильем. Я сам два месяца маялся, пока мне просто не выделили одну из непроданных квартир в нашем новом доме.

— А с гостиницей тоже беда?

Дэн усмехнулся про себя: "А может, и правда, сплавить её в местный "отель"? Глядишь, сама быстрее отсюда свалит…"

— Хотите попробовать — каково это, мыться по очереди со всеми клиентами, занимая с пяти утра? Если так страшно у меня остановиться, могу организовать…

Она поморщилась.

— Я представляю, что это такое. Просто не хочется мешать и навязываться…

— Пару дней переживу. А потом уж найдем что‑то подходящее…

Доехали молча. Она больше не задавала никаких вопросов и ничего не рассказывала. Денис тоже предпочел не ввязываться в беседу. Успеют наговориться. Кроме того, ни одна женщина долго не выдержит пытку тишиной, и эта когда‑нибудь заговорит. Причем, о самом насущном. Не зная о ней ничего, этого и добивался.

Так, перебрасываясь ничего не значащими фразами, добрались до третьего этажа, он открыл дверь, пропустил гостью вперед. Помогая снять куртку, взвесил её на руках, снова снисходительно хмыкнул:

— Спортивная? Здесь такая не спасёт. Она держит тепло только при движении. Постоишь минут десять — околеешь.

— Я уже поняла. Просто не было времени найти что‑то более подходящее. Собиралась за два дня.

— Ты не знала, что тебя сюда направят? — В удивлении не заметил, как перешёл на "ты", но её это, похоже, не задело никак.

— Говорю же, за два дня сообщили. Поставили перед фактом: отправили билеты покупать, и дали один выходной, на сборы.

— Понятно. — Что ни черта не понятно. Ладно, с Татариновым еще можно было угадать, понимая, что это протеже, а при желании — найти, чей именно. А это что за утка такая подсадная? И чего от неё можно ждать? Сейчас, по большому счету, нечего: стоит вон, шмыгает носом и трясется.

— Ладно, о работе поговорим потом. Четвертый час ночи. Сейчас тебя чаем горячим напою, а потом — в люльку. Вставать ни свет, ни заря, не до разговоров.

Она послушно прошла за ним в комнату, которую Дэн до этого на бегу освобождал для постояльца. До этого почти не использовал — так, только в качестве спортзала. Но диван там стоял, большой и практически "нулёвый".

— Жить пока будешь здесь. Постельное белье и остальные принадлежности приготовлены. Если что‑то еще нужно — говори, не стесняйся. Располагайся, давай, а я пойду, чайник поставлю.

Чайник уже давно вскипел, и бутерброды лежали, нарезанные. Что еще можно предложить девушке в такое время, плохо представлял, а потому не заморачивался. А она куда‑то пропала. Прождав еще пять минут, Денис не выдержал и отправился на поиски.

Дверь в комнату осталась открытой, как и была, а Вероника сидела по — турецки над раскрытым чемоданом и просто пялилась на его содержимое. Красота! Он её ждет в ночи, а она, понимаешь, медитирует…

— В чем дело?

Девушка обернулась на голос:

— Да вот, сижу, туплю. Пытаюсь вспомнить, зачем сюда полезла. Сплю на ходу.

— Ясно. Переодевайся и приходи. Может, потом сообразишь. Не теряй времени.

Едок из нее оказался никакой: Вероника больше обнимала кружку пальцами, явно пытаясь их отогреть, да аккуратно отщипывала микроскопические куски от булки. К сыру с колбасой не притронулась. А вообще, похоже, спала на ходу.

— До сих пор не согрелась?

— Нет. Ощущение, что я двое суток в холодильнике. Сначала три часа на вокзале в Москве, потом в этом поезде… Вроде, фирменный, а дует из всех щелей. И эти двадцать минут на перроне добили окончательно. Хорошо, какой‑то рабочий, добрая душа, подсказал, что здесь есть помещение. Так бы и стояла.

Кольнуло неприятное ощущение — по его вине девушка торчала на морозе, и не двадцать минут, а гораздо больше. Он видел часы, когда её забирал.

— Извини. Я планировал приехать заранее, да не сложилось.

— Да я тебя не виню. Если бы трубка не сдохла, обязательно позвонила бы. А так…

Проснулось любопытство:

— А если бы я вообще не приехал? Шанс был очень высок… Мог просто не увидеть сообщение.

— Я уже подумывала взять билет в обратную сторону. Решила еще полчаса подождать. Превращаться в сосульку черт знает где — не очень хорошая перспектива.

— И не страшно было бы ослушаться приказа?

— А почему — "ослушаться"? Я же приехала. Все, как положено. А если здесь никто не ждал, как было обещано, то, какие ко мне претензии?

— Даже так? Ты такая смелая? Или настолько должностью не дорожишь? — Может, сейчас расколется и выдаст что‑нибудь вроде "мне ничего не грозит, у меня папа в главном управлении сидит", ну, или муж, или не в управлении, а близко к нему.

Но девушка снова удивила: глянула очень твердо, с вызовом, губы поджала, бровью дернула. Не понравился вопрос…

— Не такая и смелая, и работой дорожу, но, извини, у нас не крепостное право, и, если я здесь на хрен никому не нужна, то могу и другое место подыскать. Я не девочка на побегушках, чтобы забросить к черту на кулички, а потом забыть. Умолять, чтобы вспомнили, поверь, не стала бы.

Вот и характер прорезался, а к нему — недовольство и ситуацией вообще, и его опозданием — в частности. "Не девочка", говоришь? Да похоже, что именно она и есть, раз так легко поддаешься на провокации…

— Понятно. Как видишь, на такие крайние меры идти не пришлось. Ты здесь, а завтра идем на работу. Теплее стало?

— Немного.

— Ясно. Будем предпринимать радикальные меры. — Он встал из‑за стола, двинулся в её сторону. Девушка ощутимо напряглась. — Да не пугайся ты. Коньяку сейчас налью. Должен помочь.

Достал из верхнего шкафчика пузатый бутылёк, щедро плеснул в обычный стакан (не до церемоний)…

— Пей. Залпом.

Она подержала в руках, принюхалась, лицо перекосило (какие мы нежные… двенадцатилетний коньяк предлагают, а она морщится, какая цаца выискалась)…

— Я не пью коньяк, мне от него плохо будет…

— Я сказал — пей. Лечить потом от соплей не буду, если чем посерьезнее не накроет. Давай, как лекарство.

Она зажмурилась и вылила в себя всё, что было в стакане, одним большим глотком. Как её перекорёжило — стоило посмотреть, будто не благородный напиток, а какую‑то водку палёную хлебнула. Выдохнула, широко распахнув глаза…

— Фу, какая гадость… Но реально греет. Спасибо.

Щеки зарозовели на глазах, а взгляд поплыл — подействовало. Теперь срочно довести бы её до постели, а то, невзначай, так здесь и завалится…

— А можно мне в душ сходить? — О — па! Неожиданно, однако. Так же, как и взгляд, просяще — жалостливый.

— Вероника, какой тебе, нафиг, сейчас душ? На горшок — и баиньки. Давай, отведу. Тебе спать осталось часа два от силы.

— Ну, я очень туда хочу. Почти трое суток в дороге, представляете? — Заметил, как время в дороге увеличилось на сутки (до этого говорила про двое), как и то, что снова перешла на "вы". Похоже, захмелела больше, чем требовалось…

— Утром сходишь. А теперь — спать. Не шучу. Завтра к десяти в офис. И никаких опозданий.

Реально, за руку довел до комнаты, дальше обещала справиться сама…

В эту ночь он решил не ложиться — какой смысл? Оставалось каких‑то три часа, четыре — максимум. Только насиловать мозг и тело. Да и не впервые было переживать такие бессонные ночи, знал, что справится. Предпочел потратить время на то, чтобы поискать информацию — ту, которой не было совершенно. А про неожиданную гостью необходимо было что‑нибудь знать. Дмитриев Денис потому и славился умением побеждать, что никогда не начинал борьбу неподготовленным. Мало знать о том, на что способен ты сам, гораздо важнее иметь сведения о противнике.

А эта девочка, хоть и казалась мышью серой, была не так уж проста. Об этом вопила интуиция, хоть мозг и пробовал убедить в обратном. Что тут, казалось бы, опасного? По сравнению с ним, эта девочка — просто ребенок, слабый и неопытный. Таких можно пачками на завтрак есть. Не запивая. Но что‑то проскальзывало в ее интонациях, мимике, гордо вздернутой голове (когда вспоминала, что её нужно именно так держать)… Говорящее — ни черта она не мышь, и даже не котёнок. Кто? Время покажет, но где‑то у нее точно спрятаны и коготки, и зубки. И лучше их заранее обточить…

Он подключился к локальной сети компании и попробовал поискать документы, содержащие имя Величко В. В., но никаких упоминаний не было. К личному делу доступ закрыт даже у него, нужно делать специальный запрос. Но, в принципе, это не горело — попросить характеристику и данные о карьере в холдинге можно и в понедельник.

Он увлекся чтением новостей, потом переключился на документы, отложенные до лучших времен, потом опомнился — глядя на часы, показывающие почти шесть утра, отправился в душ.

Выходя из ванной комнаты, услышал противный писк — в его квартире не было ничего, что могло бы издавать такие звуки… Даже будильник был установлен с классическим звонком — потребность в других извращениях не возникала.

Писк доносился из комнаты гостьи, не прекращаясь. Удивительно, как можно спать под такое сопровождение… Но, вспомнив, сколько ей было отведено на сон, и при каких обстоятельствах укладывалась, сообразил: ей сейчас хоть из пушек стреляй, вряд ли поднимется.

Наплевав на приличия и ложную скромность, решил помочь. На всякий случай, аккуратно постучал, не услышав ответа, приоткрыл дверь — ровно на столько, чтобы успеть закрыть, если увидит что‑нибудь лишнее. Нет. Из‑под одеяла торчала только макушка и рука, плотно зажавшая телефон, замолчавший на время. Через три секунды снова раздался писк. Затем недовольное ворчание, взгляд одним приоткрытым глазом на экран — снова выключила, но так и не проснулась.

Похоже, придется вмешиваться… Что им двигало сейчас? Желание отключить противную пищалку? Возможно. Но, скорее, понимание, если не помочь — она сегодня не встанет и на работу не явится. А этого Денис позволить не мог. Раз приехала — пускай работает и доказывает свою необходимость на филиале.

— Вероника, подъем! Вставай, иначе опоздаем!

Тяжкий вздох в ответ показал, что она уже не спит и понимает, что разговаривают с ней.

— Аллё! Подъём!

— Да слышу я… Уже проснулась. Только встать никак не могу себя заставить. — Ещё один вздох. — Уже поднимаюсь. — Тихий, с утренней хрипотцой голос, несчастные, детские интонации — это могло растопить лёд в сердце любого, даже самого строгого шефа. Только не его, и не с этой дамочкой. Ситуация не та. Чем сильнее её замучаешь, тем быстрее свалит к себе домой, прекратит путаться под ногами.

— Я пошел? Или нужно проконтролировать?

— Нет. Встаю.

Дальнейшее представление было весьма забавным. Она перевернулась вокруг себя раз пять, поочередно вытягивая руки, ноги, выгибаясь не только спиной, но и всем телом. Утренняя гимнастика без отрыва от постели. Наконец, села, запутавшись в одеяле, потерла глаза… Дэну пришла мысль о том, что перед ним, по сути, еще ребенок — слишком уж по — детски себя вела, позабыв, что в дверях стоит и любуется мужчина. Или не забыла, и все это — осознанно? Хрен их, женщин, в этом разберешь…

— Ты еще здесь? Да все уже, я проснулась. Господи, за каким чертом меня сюда занесло? Мне вообще обещали отпуск… Отдохнула, блин…

Он не уходил, ожидая дальнейших действий.

— Выйди, пожалуйста, мне одеться нужно.

Вот, теперь можно считать, что в сознание пришла. Если до этого не прикидывалась.

— Ухожу. Ванная комната свободна. Время на душ еще есть. Если не уснешь снова.

В ответ — короткое "спасибо" и ничего больше.

Денис готовил завтрак и обдумывал создавшееся положение. Идея держать врага "при себе", на глазах, обернулась массой сложностей. Во — первых, жить вдвоем с сотрудником одного пола — нормально, с противоположным — какая‑то фигня. Сразу поползёт масса толков и пересудов. А истина откроется сегодня же, через пару часов, как только кто‑нибудь задаст первый вопрос о том, где её поселили. И не соврёшь — город слишком маленький.

Но даже это не такая проблема — сплетни умрут сами собой, если их не поддерживать и правильно себя вести… Другая сложность: Вероника выглядела безобидной и даже, временами, слабой. Это притупляло бдительность. Придется все время себя настраивать на то, что не нужно её жалеть и помогать, что она — такая же, как и все. Будь на ее месте мужчина, даже мысли не возникло бы дать ей выходной, чтобы придти в себя после дороги. А тут, надо быть честным, закралась…

Она снова умудрилась удивить: на сборы потратила меньше часа. Дэн еще дожаривал омлет, а Вероника уже появилась на кухне, чистая и свежая, будто и не было трудной бессонной ночи.

— Чем‑нибудь помочь?

— Можешь налить кофе. Кружки на стойке. Или предпочитаешь чай?

— Нет, сегодня — только кофеин, желательно, пару литров. — Надо же, еще и улыбается… Дэн по утрам улыбаться не любил, впрочем, как и днем, и вечером — тоже.

— По тебе не скажешь, что еле поднялась.

— Погоди, это первые пару часов. А потом начну зевать и говорить всякую чушь. Поэтому, лучше сегодня пить кофе, и побольше.

Сидя за столом и накалывая вилкой кусочки незамысловатого блюда, он пытался понять — как сейчас ко всему этому относиться? На его кухне женщины не завтракали уже лет пять. Ночевали — да. Иногда он приносил им что‑нибудь попить в постель. Перед этим ужинали. Совместных завтраков не было ни с кем. Редкие приезды жены не считаются. Он её за женщину много лет уже не держал. Редкая расчетливая стерва — да. Умная, хитрая, опасная — конечно. Единственная, сумевшая сделать из него идиота — несомненно. Однако, после всего, она перестала быть женщиной в его глазах. Так, досадная помеха. Которую избегал по мере возможности, стараясь свести все контакты на нет.

А теперь за его столом сидела незнакомка, о которой известно только имя, фамилия, пол. И то, что от неё можно ждать чего угодно. Все. И эта незнакомка, непонятно как уловившая смену его настроения, сейчас молчала и задумчиво рассматривала края кружки. Глаз не поднимала. Стеснялась, что ли? А он не стеснялся — рассматривал.

Ничего не скажешь, сегодня, умытая и причесанная, без вороха теплой одежды, она выглядела симпатичной.

Правильной формы овал лица, брови — аккуратными дугами, высокие скулы, темно — русые волосы, почти черные, отдающие легким золотом, собранные в высокий хвост… Обычная, наверное, без всяких наворотов, которые вечно выдавала жена… Вот так, он уже перестал даже в уме называть её по имени…

Вероника, чувствуя на себе его задумчивый взгляд, начала розоветь — сначала слегка загорелись щеки, потом — маленькие уши, за которые она то и дело убирала оставленную прядь, потом — шея, почти целиком скрытая воротником теплого свитера… Он заметил всё это, но глаз не отрывал — хотелось понять, как долго выдержит.

Реакция не заставила долго себя ждать, девушка не справилась, подняла глаза:

— Что‑то не так? Я плохо выгляжу? Косметика потекла?

Он не заметил на ней никакой косметики.

— Все так. Пытаюсь понять… У тебя глаза какого цвета?

Ждал, что смутится, а она рассмеялась:

— Не парься. Это невозможно угадать. В основном, зависит от одежды. Сейчас, наверное, бирюзовые, да?

— Я в таких тонкостях не секу. Вчера были мутные, сегодня — синие.

— Погоди, шарф завяжу, станут зелёные. А вообще, серые, наверное… Я до сих пор не поняла…

С губ чуть не сорвалось "тогда нужно проверять совсем без одежды", вовремя заткнулся. Что‑то сегодня не туда несло. Это же коллега. Разве с ней нужно о такой ерунде говорить? Совсем ни к чему…

Позавтракали и собрались на выход тоже как‑то очень споро — пятнадцать минут, и все готовы.

Всего одна маленькая заминка — Вероника ойкнула и метнулась в комнату, вернулась уже с сапожками в руках. Зачем‑то пояснила:

— Не пойду же я в офис в зимних кроссовках. Наверное, не поймут. — Как будто ему было дело до её обуви. Хоть босиком, только чтобы без вероятных последствий в виде простуды.

Сегодня, в том же пуховике, но в нормальных брюках и на невысоком каблуке, она уже не выглядела закутанным подростком. В глаза бросилась и стройность и фигуры, и аккуратная попка. Пришлось одергивать себя на неуместных мыслях, тут же и оправдание нашел: "Просто давно секса не было. Как — то не до того.."

Она уже дернулась к двери — остановил:

— Шапку надень. Здесь форсить глупо и бессмысленно.

Она с сожалением глянула в зеркало на свой приглаженный хвост, протянула:

— Ненавижу шапки… — Но опять послушалась.

На работу приехали очень удачно — минут за пятнадцать до того, как началось столпотворение спешащих сотрудников. Похоже, никто и не заметил, что шеф явился не один, а на пару со спутницей. Рано или поздно, все равно увидят, но лучше поздно, чем сейчас.

Звякнул Алексею — начальнику безопасности, приказал выписать пропуск и принести его лично. Познакомил, сообщил, что Вероника Витальевна — и есть тот самый долгожданный консультант, передал её с рук на руки, и благополучно отчалил по делам в администрацию. С коротким напутствием "Осваивайтесь. Вернусь — поговорим". Предпочел не отвечать на удивленное " А как же представить?" со стороны Алексея, и сделал вид, что не заметил, как она напряглась в раздражении. Очень короткий взгляд, исподлобья, рассказал всё, что девушка сейчас о нем думает. Правда, она быстро его притушила. Но Денис поймал — и усмехнулся, про себя, довольно: этого и добивался.

Хотел дать понять таким отношением — невелика важность у птицы, чтобы не зазнавалась. Дискомфорт — состояние, в котором человек совершает ошибки и допускает слабости. Он уже в этом состоянии пребывал, начиная с воскресного вечера, теперь — её очередь.

Возвращался из администрации с надеждой, что найдет Веронику у дверей своего кабинета — недовольную и злую, взгляд на прощание именно это и предвещал.

И немного расстроился, встретив её у кофейного аппарата, среди стайки парней, что‑то очень живо обсуждающую. Дискомфорта, судя по веселому голоску, не было.

Пришлось рыкнуть на мужиков (до обеденного перерыва еще сорок минут, нечего тут прохлаждаться), а девушку одарить грозным взглядом, и не менее грозным:

— Я смотрю, Вероника Витальевна, Вы уже все дела сделали, раз назначили себе перерыв.

— Нет, Денис Игоревич, мы только начали знакомиться с проектным отделом, и парни любезно познакомили меня с кофейным аппаратом. Если я Вам сейчас не нужна, то мы продолжим.

Понятное дело, ему она совершенно ни к чему, будет только мешать и отвлекать от важных мероприятий. Поэтому оставалось только царственно кивнуть и отпустить восвояси. Чем она и воспользовалась, с превеликим удовольствием, ярко выраженном и на лице, и в скорости, с которой от него удалялась.

Малолетка, которую незачем даже близко подпускать к его кабинету. Решение, которое обжалованию не подлежит. Пусть болтается по отделам — глядишь, за болтовней время и пролетит, а потом отправится этот "консультант" на Родину, не солоно хлебавши…

Почему — то Алексей с таким решением не согласился. Совсем.

Откуда‑то его черти принесли, стоило закрыть за собой дверь приемной. Даже с секретарем не успел перекинуться парой слов — начальник СЭБа поволок его дальше.

— Слушай, Денис Игоревич, а откуда ты её взял?

— С поезда. Встретил и привез.

Лёха, видимо, не оценил мрачного настроения шефа:

— Прикольно. Прямо‑таки, сам встречал? Я думал, она шутит, рассказывая, как ты её спас от смерти на морозе…

— Что рассказывает? — Не сдержался, рыкнул опять на подчиненного, хоть тот и не был ни в чем виноват. Лишь в ярко выраженной симпатии, сквозившей в голосе и словах.

Алексей стушевался:

— Ну, то и говорит: если бы не ваш замечательный Денис Игоревич, сидеть бы мне до утра на морозе, коченеть. А он приехал, такой замечательный, бросил все дела, и меня встретил.

— А дальше?

— А дальше — ничего. Не рассказывает. Говорит, амнезия местная у нее. Там помнит, там — нет. От холода память отшибла. Кстати, заметил, у девчонки язык заплетается? Ты ее с какого встречал, с ночного? Дал бы выспаться ребенку…

— Алексей. Ты помнишь, кто она, и зачем здесь? Какой, на хрен, ребёнок? Взрослая совершеннолетняя женщина, которая сейчас бродит по отделам, собирает информацию, непонятно какую, а потом ею с кем‑нибудь поделится. И неизвестно, как её преподнесет. А дальше мы с тобой будем мечтать, чтобы нас пожалели!

Лёха мигом посерьёзнел:

— Дэн, я бы понял твоё беспокойство, будь у нас рыльце в пушку. Но мы с тобой — кристально чистые перед Богом и людьми. Ну, допустим, насчет святости переборщил… Но что ты беспокоишься? Или, — подозрительно прищурился. — я не в курсе каких‑то дел? Так ты поделись, тогда вместе подумаем, чем бы нам задницу прикрыть.

— Да успокойся, Лёш, ты в курсе всего. Ничего лишнего я не творил, не покрывал, не приказывал.

— Тогда отчего сыр — бор?

— Тебе ли не знать, как можно преподнести ту или иную информацию?

— Ну, да…

— То‑то же. Не будь таким простачком, а то, смотрю, расслабился за несколько лет сытой и спокойной жизни. Да? Пора бодрить?

— Ладно, шеф. Я тебя понял. Девочку возьму под неусыпный контроль. Буду провожать до туалета и обратно. Или туда стоит тоже заходить? Вдруг, у нее в бюстгальтере рация?

Вот же, хохмач. Даже серьезные вещи умудряется перевести в шутку.

— Да пусть хоть целую АТС таскает. Твоя задача — сделать так, чтобы ей нечего было передавать. Ты меня понял? Наверняка, и к тебе придет, начнет задавать вопросы…

— И что? Прикинуться дурачком? Или глухонемым? Так читать и писать заставит.

— Леха, не дури. Бери паузу. Говори, что надо обдумать ответ, информация конфиденциальная…

— А ничё, что я ей уже рассказал, где мой кабинет, сколько в штате человек, и где они находятся? И как пропуском пользоваться, объяснил?

— Алексей, прекрати дурачиться. Ты меня понял. Иди. Если что — докладывай.

Когда дверь за подчиненным захлопнулась, Дэн выдохнул. За пять лет совместной работы Леха, конечно, стал родным, и злиться на него бессмысленно. Однако, привычка превращать любую ситуацию в фарс порой напрягала. Сложно было понять, где он дуркует, а где — по делу говорит, и это мешало сосредоточиться. А Денис расслабленность не любил. Она мешала.

Осталось около двадцати минут до новой встречи, как раз достаточно, чтобы сделать звонок и разобраться, что, вообще, происходит.

Шеф, на удивление, оказался на связи, ответил со второго гудка — удивительно, зная, как обычно трудно до него дозвониться.

— Денис, здравствуй.

— Добрый день, Александр Палыч.

— Ну, чего хотел? Рассказывай. Давно не слышал.

— Ты мне, Палыч, расскажи, что за игру затеял с этой малолеткой? Кого и чему она будет учить и консультировать? Да у меня любой менеджер, даже новичок, съест её и не подавится. — Вот так, по — простому, они разговаривали только тет — а-тет. Мало кто был в курсе, что они с шефом вместе начинали, работали в тесной съемной комнатушке, за одним столом, по очереди.

— А кто сказал, что она должна кого‑то учить? Пусть сама учится. — Шефа раздражение Дениса никак не проняло.

— Я этого делать не буду. Некогда. И остальной персонал занят. Сам знаешь, куча вакансий, люди перерабатывают, живут здесь днями и ночами.

— Ну, и что ты тогда психуешь? Я тебе отправил бесплатную рабочую силу. Пользуйся.

— Как? Посадить ее к бухгалтерию, бумажки перебирать?

— Это будет глупо. За те деньги, что мы ей платим, бухгалтер получится слишком дорогой.

— Да я больше ни к чему её не подпущу! Ты же не надеешься, что я доверю девчонке — молодой, зеленой — какой‑нибудь важный проект? А неважных у меня нет. Сам знаешь.

— Денис, друг мой дорогой, ты ей просто не мешай. Посмотри, за что сама возьмется, что сделает… Глядишь, и пользу принесет. А там и ты у нее чему‑нибудь научишься…

— Палыч, лучше скажи мне, чья она протеже? Кому говорить спасибо за подарок?

— Моя. И можешь не благодарить. — С усмешкой прозвучало, в глубине которой слышалось предостережение. Смутное такое, но кто не дурак — поймет.

— Ясно. И кем она тебе приходится? — Денис не помнил за своим начальником таких слабостей — протаскивать в бизнес родственников, друзей, знакомых… Слишком дорого могло обойтись. А тут — что‑то новенькое… — Погоди, ты что, отправил её подальше от себя, в ссылку?

— Ну, и дурак же ты, Дэн. Прекрати других по себе мерить.

— Тогда объясни.

— Объясняю: умная девочка, хорошая. Из неё можно много полезного слепить. И никем не приходится. Я её в отделе продаж нашел. Сидела на телефоне. Вернее, даже не так: не я нашел, а она сама выискалась. Инициативная очень.

— Угу. — Денис мрачнел, ни черта не понимая в происходящем. — И тебя эта инициатива так достала, что ты её ко мне сплавить решил? Мне тут, типа, таких не хватает?

— Нужно проверить, на что она способна в сложных полевых условиях, а не в теплом и безопасном центральном офисе. А дальше — уже решать. Может, я ошибся, и слишком большие надежды возлагаю.

— А мне‑то что с ней делать?

— Пока ничего. Дальше — по ситуации. Ладно, Денис, рад был слышать. Пока. До связи.

Очень содержательный разговор получился, ничего не скажешь. И в этом — весь шеф. Набрался новомодных штучек и заморочек на своих тренингах — коучингах… А простые русские парни должны теперь гадать — что ещё взбредёт ему в голову? И Денис был уверен — здесь всё не так просто, как Палыч пытался его убедить. Хотя, он и сильно и не старался. И теперь думай — что с этой кралей перспективной делать? Может, измором взять, так загрузить работой, чтобы сама сбежала? Показав, что возложенные на неё надежды — совершенно не оправданы? Денису показалось, что это будет самым простым выходом. Осталось только найти для нее самую сложную, кропотливую и бесперспективную работу. Пускай помучается. А если даст результат — Дэн, конечно же, удивится, и, возможно, порадуется… Но хоть польза какая‑то будет.

Так для себя и постановил, отложив решение проблемы хотя бы до следующего дня. Сегодня уже не до девчонки было.

Как бы не так. Если он рассчитывал забыть про Веронику до вечера, то Лёха старался напомнить. Это несвойственное для СБ — шника оживление натолкнуло на мысль: парню, похоже, скучно. Совсем не загружен работой. Надо бы это дело поправить. Мысль оказалась удачной и совершенно совпала с Лехиным настроением: тот явно старался проводить как можно больше времени рядом с девчонкой.

Только Алексей имел право вваливаться в его кабинет вот так — без разрешения, без доклада секретаря…

— Слушай, Денис, мы уже сходили, пообедали, тебя не дождались…

Оторвался от сложного отчета, поднял голову:

— Поздравляю. Ты за этим пришел?

— Нет, просто ставлю тебя в известность, что девушку голодом не морю. Она, кстати, спрашивает, где будет её рабочее место?

— Мне вот этих забот сейчас не хватало… Твои предложения?

— Ну, можно ко мне посадить. Всегда буду рядом и наготове, если что‑то придумает сотворить…

— Плохая идея. Ты все время планируешь ей посвящать? Основные обязанности ещё никто не отменял. — Проще говоря, ему не понравилось, что Вероника будет постоянно общаться с Алексеем. Вот, не понравилось, и все. Потом, когда появится время, он обдумает, по какой причине.

— В приемной, кажется, был свободный стол. Туда и посадите. Все время на виду и никому не помешает.

— Дэн, это же совсем по — свински! Давай тогда, она курьером поработает?!

Предложение понравилось — пусть побегает с бумажками по кабинетам администрации, на почту, еще куда…Главное, чтобы меньше под ногами мешалась. Вот только, шеф за такое по головке не погладит. Это он очень ясно дал понять.

— Скажи, что в остальных помещениях больше нет свободных разъёмов для ПК и другой техники. Закончились, буквально вчера. Одно место осталось — в приёмной.

— Слушай, она идиоткой‑то совсем не кажется… Обидится, начнет жаловаться… Оно тебе надо?

Денис уперся в друга тяжелым взглядом:

— Я все сказал. Больше не обсуждаем.

— Ну, смотри… Предупреждал. Кстати, Интернет она тоже просила. Даём доступ? Или по правилам — через бумажки, подписи, короче — недели через две — три?

— Давай сразу. Только мониторь — куда ходит. Глядишь, проколется быстрей.

— Думаешь, полезет на сайты с порнушкой?

— Да хоть по кулинарии. Главное — не связанные с работой. Как только поймаешь на этом — все, можешь заказывать ей билет.

На этом разговор посчитал законченным и снова уткнулся в бумаги.

— Понял, уважаемый Денис Игоревич. Больше не смею беспокоить.

Время неслось. Как всегда, в сутках не хватало каких‑то пары лишних часов, чтобы успеть всё изучить, обдумать, закончить, завершить, позвонить…

Уже заглянула, чтобы попрощаться и получить распоряжения на завтра секретарь, Лариса Евгеньевна; уже затих стационарный телефон, целый день трезвонивший без конца; и письма не сыпались на почту со скоростью, превышавшей скорость просмотров… А он продолжал работать. Иначе не умел. Да и торопиться некуда: иногда, он задумывался над тем, что половина его успеха запрятана в том, что никто не ждет и не торопит домой, не отвлекает от дел. Нет, он никогда и никому не жаловался, и себя не жалел. Просто факт, который однажды он четко осознал. И двинулся дальше, не заморачиваясь. Вот только, бессонная ночь давала о себе знать: в глаза будто песка насыпали, голова тяжелела, скрипучие мысли двигались с трудом. Да еще и неясное бормотание под дверью… Радио, что ли, там не выключили?

Какое‑то время Денис пытался игнорировать посторонние звуки, но они отвлекали всё больше. Признаваться в том, что уже просто нет сил, и мозг специально "ищет" поводы, чтобы рассеять внимание, уменьшив нагрузку, не хотелось. Была надежда, что сегодня вечером он все же закончит обрабатывать отчет. Но она потихоньку гасла.

В конце концов, терпение иссякло: Дэн вскочил и вылетел из кабинета, с намерением раздолбать источник ненавистного раздражителя

В приемной сидела Вероника и что‑то мурлыкала себе под нос. Очень тихо — не разобрать ни слов, ни даже мелодии. Но в гулкой пустоте кабинета ее почти неслышное пение звучало странно и назойливо.

— Что ты здесь делаешь, в такое время?

Она подняла голову от схемы, которую усердно вычерчивала, изредка посматривая на экран, глянула рассеянно, потёрла глаза…

— Да вот, раздумываю: мне сегодня здесь ночевать придется, на диванчике, или куда‑нибудь, все‑таки, в дом определят? Может, сегодня уже не к шефу, а к кому- то из подчиненных… В принципе, неважно: разве я имею право выбирать?

— Не говори глупости. Сегодня придется еще раз ночевать у меня. Завтра начнем искать квартиру. Сегодня забыл распоряжение дать.

И с немалым трудом выдавил:

— Извини.

— Да ничего страшного, Денис Игоревич, я всё понимаю — Вы же человек занятой…

— Вероник, если вокруг нет больше никого, можно и на "ты", не стоит так упорно поддерживать официоз. — Ответа не дождался, она лишь неопределенно повела бровью. — Почему ты не напомнила, что сидишь и ждешь меня? Я мог бы заработаться и до полуночи. Что, так бы и ждала?

— Мне не было скучно — видите… видишь, тоже была занята. Редко удается что‑то спокойно прочитать и сделать, чтобы не отвлекали.

— Ладно, не обманывай. Любую схему, которая хранится в нашей базе, можно распечатать — вон стоит обычный принтер, а рядом с ним — плоттер, между прочим — цветной… А ты сидишь, карандашом рисуешь. Явно, от нечего делать…

— А причем здесь ваши строительные схемы? Я себе структуру отделов набрасывала. Хотела понять особенности…

— Ясно. — Денис ничего не понял, однако, признаваться в этом девчонке не собирался. — Можно и завтра дорисовать. Собирай вещи и поехали. Не забудь выключить комп, иначе обновления не пройдут.

— Я знаю. — Она щелкнула несколько раз мышкой, видимо, что‑то сохраняя, сдвинула все бумажки (откуда насобирала только, за день) на край стола и потопала к встроенном шкафу, похоже, за одеждой.

Хоть и делала вид, что не устала и не хочет свалить побыстрее домой, Денис отметил, как её несколько раз ощутимо качнуло. Нужно отдать должное упёртости девчонки. Такие качества Дэн в людях уважал.

— Не устала, говоришь? То‑то, я смотрю, тебя шатает… Завтра я с утра поеду по делам в город, в офисе только после обеда буду. Можешь выспаться, часов до двенадцати. А потом я заеду и тебя заберу, привезу на работу.

Она медленно развернулась, исподлобья глянула:

— Спасибо, конечно, за заботу, вот только не нужно мне вашей жалости. И не такое переносила, как видите, жива.

Как она грамотно вспоминает про официальное обращение… Раз — и дистанцию включила, отодвинула. А он хотел как лучше, в кои‑то веки решил отнестись к ней по — человечески. Только вот, лучше сразу дать ей понять, кто здесь главный, а кому капризничать запрещено.

— А я тебя и не спрашивал. Это распоряжение. Мне тут обмороки и срывы от перенапряжения ни к чему. Потом еще оправдывайся перед Палычем, за каким хреном я тебя так загонял.

— Вам не придется оправдываться, Денис Игоревич. Я не собираюсь никому ни о чем жаловаться. Если Вас это волнует.

— А я вообще никогда не волнуюсь, если хочешь знать. Просто просчитываю возможные последствия. Поэтому — без вариантов. Завтра на работу явишься к часу дня. Раньше — даже думать не смей. Все ясно?

— Да. — Вот коза, однако, вредная. Другая бы прыгала от благодарности, и не знала, как еще угодить шефу… А эта всем видом показывает, как он её рассердил и расстроил. Только вот, не учла одной мелочи: Денису глубоко параллельны все мысли по этому поводу. Он уже все решил, и не о чем говорить.

Вероника больше ничего не отвечала, просто надела куртку с шапкой, повязала шарф и ждала, пока Дэн соберется, отключит свой компьютер, выключит свет… Эта девушка удивляла своим умением молчать, не трещать по пустому, и этим же — напрягала. Не привык Денис к такому поведению у женщин. Вспоминалась крылатая фраза: "А вы тут молчите и всякие гадости про меня думаете". Но не будешь, ведь, у неё уточнять — что там себе надумала. Он, вообще, решил, что ему абсолютно не интересны мысли и соображения засланного то ли стажера, то ли соглядатая. Ему беспокоиться не о чем: совесть чиста.

Он провел ее до первого этажа, поддерживая под руку (не хватало еще, чтобы в таком "шатком" состоянии девушка оступилась и загремела по лестнице), попрощался с охранником, усадил в автомобиль.

Сам уселся, завел, и уже, было, двинул к дому, да вовремя опомнился:

— Тебе что‑нибудь нужно купить? Магазинов не так уж много, и только один круглосуточный. Заедем?

— Спасибо, но пока ничего.

— А чем питаться с тобой будем? — Дэн умел и любил готовить, с голоду не умирал, и сухомяткой никогда не перебивался. Да только, кто их, женщин знает? Может, ей на завтрак и ужин обязательно какой‑нибудь авокадо потребуется, или другие фигли — мигли — мюсли — каперсы… Раньше этой темой занималась жена, и он даже не задумывался. А тут… нужно, хоть для приличия, побыть гостеприимным хозяином… Раз уж не озаботился поиском квартиры и задания никому не дал…

— А что у вас есть в холодильнике? Если продуктов достаточно, могу приготовить что‑то… Мне не трудно…

— Есть борщ, салат, рагу и, кажется, соус какой‑то оставался… Ты это будешь есть?

— Ничего себе! Вы это все сами делаете, или кто‑то приходит?

— Раз в неделю соседка что‑то делает, а в остальное время — сам. Борщ вообще никому не доверяю. Не умеют, как я люблю. — Зачем прозвучало это множественное число — и сам не понял. Ну, да раз уж вырвалось…

— Тогда не вижу смысла в походах по магазинам. Хотя бы сегодня. Давайте, завтра я Вам что‑нибудь куплю? А то мне как‑то неудобно… Живу у Вас, питаюсь… Как в пансионе, только бесплатно…

— Успокойся. Если окажется, что ты мне должна — обязательно счет предъявлю. Не заржавеет.

— Хорошо, буду ждать счет.

— Вот и славно. Тогда едем прямо домой.

Денис уже сотню раз пожалел о своей гениальной задумке поселить "консультанта" в собственной квартире хотя бы на пару дней. Ему было сложно определиться — как же себя вести с запланированной и неожиданной гостьей. Правила гостеприимства не позволяли быть отстраненным и пренебрежительным. Да с этой леди, похоже, сталось бы и послать его к черту, и уйти в темноту. Или уехать домой, потребовать отложенный отпуск. А сейчас это не вязалось с его интересами. Одно дело — когда сотрудник не справился с работой, не выдержал нагрузки, показал непригодность… И совсем другое — человек возмутился, что его нормально не разместили. Это было бы пятном на репутации "принимающей" стороны.

Но даже это не так нервировало, как факт, что девушка к себе располагала: с ней было комфортно общаться, напряги возникали только по его собственной вине и нерадивости. От этого сложнее было воспринимать её как потенциального врага и соперника. Как бы то ни было, а Дэн совершенно не планировал дать ей шанс на выигрыш перед лицом шефа. Глупо, казалось бы, соревноваться с девчонкой, имея с ней почти десять лет разницы… Но Денис Дмитриев не проигрывал. Никогда и никому. И сейчас не собирался. Эта неопределенность, и необходимость продумывать каждое слово бесила изрядно. Поэтому он предпочёл молчать, чтобы не завестись и не выдать что‑нибудь этакое, за что самому будет стыдно…

К счастью, оба уже так устали к вечеру, что весь ужин практически промолчали. Не было поводов для препирательств, а на пустую болтовню сил уже не осталось.

— Денис Игоревич, а можно мне ванну набрать? Так хочется поваляться в горячей воде, всю дорогу об этом мечтала. А она у Вас такая шикарная… — Вероника не скрывала, как ей неудобно просить — опустила глаза в чашку с чаем, и тон был… такой, очень тихий и смиренный, что ли…

— При одном условии. — Она тут же вскинулась, почти возмущенно, готовая защищать свою гордость и честь (вот, сто процентов, о чем‑то неприличном подумала). — В пределах квартиры ты забудешь про моё отчество и обращение на "Вы". Могу я хоть дома почувствовать себя человеком, не начальником, Вероник?

— Ой, извините… извини… Я как‑то не думала об этом в таком ключе… Просто очень сложно перестраиваться. Боюсь, что однажды в офисе неправильно к тебе обращусь…

— И что? Что после этого будет? Я тебя в порошок разотру, уволю, понижу в должности? Так я, между прочим, на это права не имею, ты не моя подчиненная.

— А как же авторитет? Среди остальных сотрудников?

— Так, по — твоему, он такой шаткий у меня, что, после одного обращения по имени, все сразу перестанут уважать и слушаться? Ты меня прямо‑таки обижаешь, Вика… Или как тебя правильно называть? Еще не было знакомых с таким именем.

— Да? Странно. Не такое уж оно и редкое… А меня все называют, как в голову взбредет — Вика, Ника, Вера, и все производные, куда фантазия заведет…

— И ты на все отзываешься? — Она кивнула утвердительно. — А как понимаешь, что обращаются именно к тебе?

Девушка хитро улыбнулась:

— А в этом вся фишка! Если мне не хочется отзываться, делаю вид, что не поняла — ко мне это, или к кому другому…

— И что это за фишка, если ты про неё рассказываешь первому встречному?

— А ты первый, между прочим, кто заинтересовался. До этого никому и дела не было. Вот.

Денис растерялся несколько: вроде, банальный вопрос, и только ему пришел в голову? Гордиться пора или беспокоиться?

Пока он пытался разрешить эту дилемму, она поднялась из‑за стола, быстро ополоснула чашки и тарелки (хозяин квартиры даже не сообразил ей запретить) и утопала с кухни подальше:

— Всё, я пошла купаться. Время позднее, очень не хочу мешать, тебе тоже нужно выспаться.

Вот так, просто и незатейливо, о нем проявили заботу — мелкую, но такую необычную для него… Растерянность начинала входить в привычку.

 

Глава 2

Вероника нежилась в горячей ванне уже, наверное, целый час. Если не больше — время не засекала. Выпускала остывшую воду и снова добавляла, почти кипящую. Ей все казалось, что холод все еще сидит в её теле, и никак не может покинуть. Несколько часов на холодном вокзале в Москве не так запомнились, как несчастные двадцать минут неизвестности на темном перроне чужого городка. Тогда она не успела поддаться отчаянию и обиде, скорее — злости на невнимательность со стороны встречающих. А теперь вспоминала прошедшие сутки и не могла понять: что происходит с её жизнью, такой, казалось бы, спокойной и устроенной? Зачем было соглашаться на эту поездку, все больше начинавшую смахивать на авантюру из дешевого фильма о приключениях? Так вот, приключений она и хотела, и, похоже, нашла на свою пятую точку.

Слишком все было плоско и правильно в прошедшие пару лет. Ей уже начинало казаться, что вся жизнь может пролететь в их душном и шумном офисе, который постоянно расширялся, оставаясь жить все в том же помещении. Просто в кабинетах ставили больше столов, людей размещали по двое за одним компьютером, документы начинали съезжать со своей территории на чужую, вызывая раздражение у соседей "захватчика"…

Нет, её там любили, ценили, относились доброжелательно. Не в пример местному начальнику, между прочим. Но вот только одно "но": ей становилось тесно. В должности, в интересах, в жизни. Энергия бурлила и не находила выхода, и Вероника боялась, что однажды все закончится взрывом. Или она просто начнет искать другую работу. Но, пока это было лишь смутной идеей, она продолжала доставать начальство своими предложениями, заметками и всякой иной белибердой. От скуки и небольшой занятости мозг фонтанировал, постоянно выплевывая "нечто".

Александр Палыч за это любил её и ценил. Если говорить его словами — "подлюбливал". Правда, старался не афишировать свою странную любовь, чтобы не навлечь гнев коллег за ее очередную несвоевременную инициативу.

Впервые, устав собирать отчеты в один свод из десяти разных неудобных таблиц, она отправилась к "Палычу" на подкашивающихся ногах: было очень страшно критиковать перед начальством то, что им же и было создано.

Как ни странно, большой босс внимательно выслушал идею о том, что достаточно написать дополнение к 1С, тем самым освободив толпе людей массу времени. А потом поблагодарил и сказал, что подумает. Уточнил фамилию.

Уходила от него Вероника, думая, что дни её в этой фирме сочтены. А через неделю им сообщили, что новый отчет создан, проверен, и им уже можно пользоваться. Программист получил премию и признание всех девчонок в операторском отделе, а Вера — насмешливый взгляд шефа и вопрос: "Довольна?".

Ответить смогла лишь кивком и вспышкой горячего смущения. Она‑то была уверена, что про неё уже давно позабыли, а гениальный прорыв в отчетности — простое совпадение.

Только вот, Александр Палыч ничего не забыл, а все чаще стал появляться в их операторском отделе, якобы просто "посмотреть", а по факту — он разговаривал со всеми девчонками и парнями, по очереди. Но чаще всего останавливался у стола Вероники. А потом начал вызывать на разговор к себе — в кабинет. Явно понял, что не о всех вещах стоит разговаривать среди множества любопытных ушей.

Это заметили, поползли слухи и разговоры, молоденькую девчушку начали подозревать… Кто‑то практически вслух советовал не вешаться на семейного мужика — все равно, ничего стоящего не отвалится, а в грязи вываляют, несомненно…

Она лишь отмахивалась от этих глупостей: прекрасно видела, какая крепкая семья у Палыча, а в их отношениях с шефом даже намека не было на грязь. Он всегда её внимательно выслушивал, иногда объяснял, почему новая идея — бред, и что нужно додумать, а потом начинал говорить и спрашивать. Заставлял её мыслить иначе, вопреки её привычным взглядам и логике. Тратил уйму времени — обучал. Это с его точки зрения. А девушке казалось, что порою шеф нянчится с ней, будто с ребенком. Правда, озадачивал временами так, что засиживалась дотемна, приходила на работу по выходным, чтобы выполнить эти задачи… И ни разу не почувствовала себя ущемленной в правах: такая работа дарила ей ощущение собственной полноценности, она творила, думала, изобретала.

Подруги вертели у виска пальцем, советуя переключиться на личную жизнь и творить там, пока не поздно. Личная жизнь была, да только вот, с творчеством в ней никак не складывалось…

Наверное, по этой же причине Вера и не подумала отказываться от поездки. Правда, слегка растерялась — не могла понять, с какой целью отправляют, и почему — именно её, когда есть другие люди, более опытные и знающие.

Не постеснялась, вопрос задала. Ответ, как всегда, не принес никакой определенности: шеф, однозначно, чего‑то от неё хотел, а вот чего именно — не признавался.

— Александр Павлович, а почему — я? И какой будет толк от моего присутствия? Северный регион сейчас — один из самых успешных и рентабельных. Зачем туда, вообще, кому‑то ехать? И что это за должность такая — "консультант"? Я о такой никогда не слышала…

— Правильно. У нас её никогда и не было раньше.

— Как так? А зачем её придумали?

— Сочинили её для другого человека. Уже не знаем, куда бедолагу приткнуть и чем занять, чтобы под ногами не мешался, и деньги не совсем задарма получал. Но ему повезло: неожиданно освободилось теплое место (чья‑то родственница в декрет ушла), его туда и сослали.

Вероника услышала в этой речи главное, что могло беспокоить:

— Вы хотите сказать, что тому человеку повезло, и он не поехал, а мне досталась его ссылка?

Александр Павлович рассмеялся:

— Вероника, ты — не Татаринов. Если того Денис мог бы разжевать и выплюнуть, не переваривая, то с тобой этот номер не пройдёт. Зубы сломает. Я бы с радостью посмотрел на этот момент. — И он радостно чему‑то заулыбался. А вот Вероника чувствовала, что здесь нет никаких причин для смеха. Напряглась…

— Александр Павлович, Вы хотите сказать, что мне нужно будет подчиняться человеку, которого все боятся? А мне он, вроде как, ничего не сделает? Что‑то я сильно сомневаюсь…

— Вероника, не накручивай себя. Если говорю, что ты с ним справишься, значит, так и будет. И, поверь мне, такого опыта, как у него, ты больше нигде и никогда не получишь. Я тебя обманывал хоть раз?

— Нет.

— Вот и сейчас — расслабься, поверь моим обещаниям, и собирай вещи. Билеты тебе уже заказали.

Легко сказать — "расслабься"… А как это сделать, когда виновник твоих напрягов ходит по коридору за дверью, с кем — то общается по телефону (на весьма повышенных тонах), и мешает, мешает… Вера даже не смогла сама нормально поговорить (предусмотрительно взяла телефон с собой в ванную), потому что отвлекалась на звуки, доносящиеся из‑за двери…

Наконец, она поняла, что дальше прятаться в ванной смысла нет: все равно, хозяин квартиры дождётся, пока она выйдет и отправится спать. Ни к чему заставлять человека мучиться в ожидании, тем более, что он уже вторые сутки остается без сна.

Поведение нового шефа безмерно удивляло и сбивало с толку: временами он казался очень приветливым, заботливым, гостеприимным… А через минуту превращался в холодного, самодовольного, отстраненного хама. Или хотел таковым казаться. Ей было не понять, чем такие перепады вызваны… А иногда, вообще, казалось, что Денис Игоревич видит в ней самого настоящего врага: что‑то подсказывало, что новый шеф подозревает её в чем‑то страшном и гадком, и эта подозрительность раздражала и унижала. Вероника и думать не могла о том, чтобы кому‑то здесь навредить. Люди здесь были хорошие, приветливые, они ей нравились. И всё бы хорошо, если бы не их начальник. Он мог стать самой большой занозой в пальце… Ну, хорошо, даже не в пальце — в заднице… И что‑то подсказывало, что именно в ней Вероника и оказалась…

Она быстро спустила воду, ополоснулась, наскоро высушила волосы, и пошла сдаваться. Как еще можно было назвать очередную встречу с хозяином, чьё гостеприимство ей фактически навязали?

Шеф, как и ожидалось, обнаружился на кухне: сидел за столом, освобожденном от посуды, потягивал чай из огромной стеклянной кружки и внимательно читал что‑то на экране ноутбука.

— Вы из‑за меня тут сидите и не ложитесь? Извините, что задержала.

Денис нахмурился, поднял взгляд, явно еще не понимая — кто здесь, и о чем это она говорит…

— Опять на "Вы"? Вроде бы, договорились?

— Извини. Случайно, по привычке вырвалось.

Он ничего не отвечал. Просто внимательно ощупывал её взглядом. Вероника неожиданно остро почувствовала, что только что вылезла из горячей воды, вся распаренная… И то, что под домашним костюмом, хоть и достаточно плотном, нет никакого белья. Неужели, и он это увидел и почувствовал? Это безумно смущало. Захотелось удрать в свою комнату и переодеться. Желательно, так, чтобы одежда в принципе скрывала все очертания фигуры, и даже пальцы не выглядывали из рукавов. Но это было бы совсем по — детски. В конце‑то концов, она взрослая женщина, в гости сюда не напрашивалась, и соблазнять кого‑то в планы её совсем не входило. Если ему хочется смотреть — пускай любуется. Ей нечего прятать, и делать этого Вероника не будет…

Денису, похоже, надоело рассматривать гостью (да, собственно, не стоило и волноваться — наверняка, он видел и поинтереснее варианты), он отвел взгляд в сторону экрана и неприветливо буркнул:

— Чай будешь?

— Ага. У тебя есть еще такая же кружка? Обожаю, когда чай в прозрачной посуде — очень красиво смотрится. У меня дома даже заварник стеклянный…

Денис на это признание только дернул бровью (видимо, не счел нужным глупости обсуждать), поднялся и достал из шкафчика прозрачную посудину:

— Держи. Только сама наливай. Сладости, вроде бы, где‑то оставались, только сама ищи. Я не помню, сам их не употребляю.

Веронике очень хотелось ляпнуть что‑нибудь, в духе того, что не помешало бы, глядишь, стал бы слегка подобрее…Но благоразумно промолчала. Налила себе чай, приоткрыла дверцу отсека, из которого, она видела, Дэн доставал сахар… Конфеты лежали на самом виду. Странный человек, однако. Загребла целую горсть, высыпала на блюдце…

— Хочешь, разверну тебе одну? — Она четко понимала, что может нарваться, и страшно было слегка, но ходить, нащупывая границы, уже надоело. Захотелось подергать тигра за усы. Не убьет же он её, на самом деле? На улицу не выгонит. А все остальное — Вероника переживёт.

Страшного не случилось: Денис хмыкнул, глянул удивленно…

— Думаешь, сам не справлюсь? Ну, давай, разворачивай. Только не эту. Там другие лежат.

— Без проблем. Я схватила, не глядя. Ты тоже с белой начинкой не уважаешь?

— Угу. — Похоже, на сегодня лимит откровенности оказался исчерпанным.

А ей на сегодня этого и хватило. Был еще вопрос, гораздо более важный.

— Денис, я, конечно, очень благодарна за гостеприимство… — Теперь он, похоже, решил сосредоточиться на разговоре: захлопнул ноутбук, уставился прямо на неё, всем видом говоря "я весь во внимании".

— Не за что. Прекрасно знаешь, это был единственный вариант.

— Так вот, я очень прошу — не забудь завтра дать задание, чтобы мне нашли квартиру…

— А что не так? Тебе здесь не нравится? — Ну, вот. Не хватало еще, чтобы он обиделся на её неблагодарность…

— Да все так. Мне здесь удобно и комфортно. И ты ничем не напрягаешь. Только…

— Что?

— Муж переживает, что я живу в квартире одна с незнакомым мужчиной…

— Муж?!! — Если бы она призналась, что прилетела сюда с Марса, и под окном припаркован звездолет, запряженный тюленями — наверное, изумление на лице Дэна проявилось бы не так сильно…

— Ну, да… А в чём дело?

Красноречивый взгляд, брошенный на её абсолютно голые пальцы правой руки… Стало понятным удивление. Да Вероника и сама не очень понимала, почему решила присвоить Мише такой статус. Обычно, так не называла, хоть и была уверена — рано или поздно, так этому и быть…

— Я не видел в твоем личном деле ни слова о замужестве.

— Мы официально не женаты. Гражданский брак. Но это ничего не меняет. Он за меня беспокоится, а я не хочу волновать…

— И как же тебя муж отпустил, к черту на куличики? Что заранее не поволновался? — В голосе Дениса появилось что‑то едкое, неприятное. Словно хотел задеть посильнее. Вот и поговорили, называется…

— А я не собачка, чтобы держать на поводке, и отпускать только по собственному желанию. Нужно было — поехала. Что, он должен был меня запереть?! — Волнение потихоньку спадало, тем более — кто он такой, чтобы задавать вопросы? — Тем более, что он сам сейчас в длительной командировке. Вернется как раз к моему приезду…

— Очень интересно… И когда ты планируешь возвращаться?

— Александр Павлович обещал, что не более двух месяцев здесь буду. К Новому Году надеюсь вернуться домой.

— Понятно. А почему не раньше? Думаешь, не успеешь ничего накопать?

— А я здесь ничего копать не собираюсь. Тут не золотые прииски. Но проситься домой раньше времени, ничему не научившись, — самое глупое, что можно сделать…

— Ну — ну… Рассказывай… А чему ты собираешься учиться?

— Послушай, Денис Игоревич, я прекрасно понимаю, что ты меня за что‑то невзлюбил. Единственное, не могу взять в голову — за что? За одни сутки так насолить — нужно постараться, а я еще даже не пробовала! Если уж так тебе противна — зачем дома у себя держишь? Отвези меня в эту грёбаную гостиницу, я лучше там перекантуюсь, чем буду здесь находиться в квартире, хозяин которой терпеть меня не может. — Сейчас она уже реально завелась: терпеть не могла беспочвенных обвинений, да еще таких — неясных, намеками. Вскочила, выплеснула в раковину остатки чая. — Я пошла собираться. Если так тяжко меня видеть — вызови мне такси, сама доберусь, больше напрягать не буду.

— Стоять! — Она, действительно, замерла на пороге от резкого окрика. Развернулась, движимая только одной мыслью — дать ему чем‑то тяжелым по голове. Да хоть тем же ноутом. Как он посмел, вообще, говорить с ней в таком тоне?! — Вернись и сядь обратно за стол. Не веди себя, как психованная малолетка.

Сравнение подействовало. Вероника всегда старалась удерживать внутри себя все обиды и недовольства: нельзя никому показывать свои слабые места. Потом обязательно кто‑нибудь воспользуется. А здесь так глупо повелась…

— А как мне себя ещё вести, если ты всем видом и словами показываешь, как я тебе неприятна? Можно подумать, что сама навязываюсь. Если уж так не нравится ситуация — предъявляй тому, кто меня сюда послал.

— Ну, вот, студент, мы и выяснили, чему тебя нужно учить в первую очередь…

— Это чему же? — Веронике совсем не понравился этот переход с личностных отношений к вопросу её стажировки.

— Умение правильно себя вести в случае провокаций. Ты себя ведешь, как нервная дурочка. И на любых переговорах проиграешь на раз — два.

— А мы сейчас не на переговорах. И обсуждали вещи, которые даже обсуждать не стоило. — Так просто ему не получится сбить её с толку. Явно же, пытается зубы заговорить, уйти от неприятной темы…

— А какая разница? Любой оппонент, который стремится получить результат, жалеть тебя и твою нежную психику не станет. Будет искать больные места и давить на них, при первой возможности.

— Я это прекрасно знаю. И, в общем‑то, умею владеть собой. А сейчас показала свое недовольство, чтобы ты о нем знал, и не думал, что я собираюсь молчать и выслушивать всякие гадкие намёки. Можешь делать с этой информацией все, что придет в голову. Мне уже не важно.

— Ну — ну… Так и быть, на первый раз — поверю. Но в следующий раз так легко не отмажешься. А провоцировать буду постоянно — в качестве тренировок, уж поверь.

— Даже не сомневаюсь. — Очень хотелось пробурчать недовольным голосом, но — сдержалась, произнесла со спокойным достоинством. — Это все? Я могу идти спать? Кстати, просьба о поиске квартиры не отменяется…

— А что так заторопилась? Мужчина твой совсем не доверяет? Сходит с ума от ревности? Ну, так хочешь, я с ним пообщаюсь, объясню, что ты не в моём вкусе, и для ваших отношений твой временный сосед никакой опасности не представляет?

— А причем здесь ревность? Он просто переживает, что посторонний человек может меня обидеть, даже нечаянно… Тем более — мужчина. Миша постоянно трясется надо мной, как над малым ребенком. С одной стороны, конечно, раздражает, а с другой — нужно уважать такую заботу. Не хочу его лишний раз нервировать и расстраивать.

— Вот, значит, как… А ревность, похоже, здесь вообще ни при чем? Вот ни за что не поверю…

— Ну, и не верь… — Как ни странно, сейчас Вероника была абсолютно спокойна. Вопросы на эту тему ей задавали уже не раз, и никто из друзей не мог постичь царящего в их паре доверия. Уточняли, сомневались, доказывали, как она неправа… Она тоже поначалу доказывала, что так — тоже бывает, и не только у них. И вовсе они не дураки с Михаилом, и наивностью здесь не пахнет… Просто нашли друг друга в толпе и по сторонам уже не смотрят. — Тебя это, по большому счету, совсем не касается…

— Ну, как же так? А если твой драгоценный "Муж", — очень ехидно выделил это слово, — приедет мне морду бить? За покушение на твою верность?

— Не придумывай ерунды.

— Почему? Кишка тонка?

— Потому что он знает, что повода не будет никогда. Он мне доверяет, как и я ему…

— Вот мне прямо любопытно сейчас: что ты, вообще, можешь знать о доверии?

— Достаточно, чтобы понимать, кто его заслуживает, а кто — нет. И как важно его ценить, не превратить в грязь, предательством… — Вероника и сама чувствовала, что слова звучат слишком пафосно, по — книжному, но иначе на эту тему говорить не могла.

— Ну, так я и думал: юношеские представления о жизни. Пора бы уже начинать взрослеть. Сколько лет‑то тебе, ребенок? Что‑то я уже подзабыл… — От этого насмешливо — отеческого тона Веру снова начало ощутимо потряхивать. Хотелось врезать чем‑нибудь этому несчастному гаду, чтобы и думать забыл, как с ней таким образом разговаривать.

— Двадцать четыре. Скоро двадцать пять. — Она с гордостью поняла, что сдержалась, не выплеснула злость, а проговорила очень спокойно, как на приеме у доктора.

— А…Ну, тогда, конечно, откуда тебе об этом знать… Еще годы потребуются… — Он даже как‑то расслабился, демонстративно, когда это произносил…

А вот её, всё‑таки, взорвало:

— Мне достаточно прожитых лет, чтобы определить — кто способен на подлость, а кто- нет. Возраст в этом значения не имеет. — Она была абсолютно уверена в тех словах, что сейчас выплёвывала своему шефу в лицо. И было без разницы — чем закончится этот разговор. И пусть опять упрекает в несдержанности…

— А я? — Обманчиво — ленивый тон обмануть не смог. Заставил подобраться от напряжения, и от растерянности…

— Что — "ты"?

— Я способен на предательство? Можешь определить? — Темные глаза зажглись недобрым светом, предостерегающе…

Но Веронику уже несло, без тормозов на поворотах:

— Могу! А ты уверен, что хочешь услышать ответ? — В мрачном лице сидящего напротив мужчины не изменилось ничего. Только уголок рта нервно дернулся. — Ну, так слушай…

Девушка только сейчас поняла, что висит над его столом, опираясь на руки, выпрямилась, переплела кисти на груди, словно защищаясь:

— Я думаю, что ты способен на всё: предать, растоптать, унизить, а после — уйти, не оборачиваясь. И знаешь, почему? Да потому, что никого, кроме себя, не видишь! И предать можешь походя, не заметив, как кто‑то корчится от боли и обиды на тебя. И останешься чистым и незапятнанным. Ты ведь и сейчас такой, не правда ли?

Лицо мужчины окаменело. Похоже, зацепила за что‑то такое, спрятанное внутри. Но жалости не было: напросился — пожалуйста, кушайте, не подавитесь. Но и продолжать опасный разговор тоже смысла не было.

— Я думаю, на этом сегодня стоит попрощаться. Иначе, работать вдвоём не получится никак. Спокойной ночи.

Она медленно развернулась, демонстративно, не торопясь, вымыла брошенную до этого кружку… И так же спокойно, старательно удерживая осанку, удалилась в комнату. Неважно, что все внутри мелко тряслось…

Денис откинулся на диван, провожая взглядом неестественно прямую спину девушки… И не мог решить, как сейчас реагировать — то ли злиться, а то ли смеяться…

Кто бы мог предугадать, что у двух, не знакомых между собой женщин, окажется одинаковое мнение на счет его моральных качеств?

Ладно, Дашка наехала, как обычно, и прошлась по нему всеми эпитетами, которые только вспомнила на тот момент. Хотя, если подумать, раньше предателем не обзывала. Сволочью, тираном, иродом, бессовестным ублюдком — да. И еще много разных слов можно было вспомнить. А вот в таком — никогда раньше обвинений от неё не слышал. Может быть, оттого и завелся, что обидно стало? Потому и девчонке задал такой вопрос, хотя не следовало?

Вот и нарвался, нежданно — негаданно. И как эта шмакодявка, интересно, вывод сделала о его недостойных качествах, всего лишь за сутки? Надо будет разобраться…

Но, что ни говори, обидно… Денис прекрасно знал, что не идеален, и ради достижения цели часто забывал про некоторые нюансы и правила. Бывало, приходилось растаптывать противников, чтобы уже не смогли подняться… Но в предательстве и обмане, особенно в личной жизни, себя ни разу не замечал. Может быть, пропустил что‑то? С Дарины (даже имя не как у нормальных людей, а с вывертом) сталось бы и придумать, и вывернуть его поступки наизнанку… Но откуда малолетняя стажёрка что‑то могла о нем знать?

А еще не мог себе простить, что вот так сорвался на ни в чем не повинном человеке: ясное дело, каждый разговор с женой доводил до белого каления, да еще и та, как знала — проявлялась в моменты, когда было особенно не до неё, и доставала. Зачем, что хотела доказать? Склеить гнилые доски корабля, который ни разу и в море не выходил, сгнил ещё до спуска на воду? Так, вроде бы, обо всем договорились, он к ней претензий никаких не имел, даже развода не требовал… Почему до сих пор не успокоится? Было, конечно, подозрение, что отдельный кайф для неё — Денису нервы помотать, но ведь он справлялся, никогда не показывал, как это все достало. Всегда удерживал ровный, спокойный тон… А потом сорвался, только не на жене, а на мелкой девчонке. Так что, можно считать, поделом досталось…

А эта, однако, тоже хороша: показала характер. Это он в людях ценил и уважал, вся команда из таких была набрана. Вот только, заточены все были под его, Дениса, требования. А эта — под какие‑то свои, никому не известные. Что‑то ему подсказывало, что и Палыч не сильно с этим норовом справлялся, потому и решил сослать Веронику на время, скажем так, отшлифовать… А ему, Денису, оно надо?

Так еще вопрос: кому, интересно, хватит выдержки воспитывать её, такую… Теплую и домашнюю, розовую после ванной, с мягкими завитками непросохших волос, пахнущую ароматами, которых его холостяцкая берлога в жизни не видала? Да еще и с каким‑то мужем, в довесок, выпрыгнувшим, как черт из табакерки, нежданно — негаданно?

Не удивительно, что проснулась вредность — просто для самосохранения, нужно было увеличить дистанцию, от греха подальше. А то, видишь ли, мы такие правильные, честные, все‑то мы о жизни знаем…

В её возрасте он и сам знал столько всего правильного, да вот, однако же, ошибался…

А вот мысль про мужа, недовольного проживанием в квартире у шефа, где‑то застряла, неоформленная, на задворках сознания… Нужно бы её до конца додумать, но она ускользала…

Он еще поразмышлял о жизни и бренности бытия, прихлебывая остывший чай, а потом плюнул на всё и отправился спать. В конце концов, почти двое суток на ногах могут привести и не к таким поискам смысла жизни…

Утром, уже завтракая, поднял взгляд и обнаружил в дверях Веронику. Та еще не проснулась до конца, судя по потерянному взгляду, но поздороваться пришла. Денис не выдержал, рыкнул:

— Я тебе что вчера сказал? Спишь до двенадцати, потом собираешься. В час заеду. Все. Чтобы я тебя здесь через секунду не видел.

Приготовился спорить и доказывать правоту, но — зря. Она кивнула, сквозь нечаянный зевок пробормотала "хорошо", и спокойно утопала в свою комнату. Ну, как утопала? Ушелестела. Просто ему не хотелось искать никаких поэтичных сравнений. Снова пришло на ум, что мужчина‑то её — не дурак, раз переживает. И снова не додумалась мысль, была отодвинута назад другими делами, более насущными.

А потом он вовсе про Веронику забыл: вылетел из сознания факт, что у него есть стажер — ревизор, или кем она там является, и что о нем тоже не помешало бы побеспокоиться. Замотали дела — заботы, да так, что из дома пришлось выскакивать на всех парах — полетел разбираться с авралами на стройке. Что‑то технадзор у них страшное усмотрел, с чем никто, кроме Дэна, не мог разобраться.

А потом — на бреющем полете по чиновникам, с согласованиями, с заявками на тендеры… О чем, вообще, он мог помнить? Не до мелочей.

А вот Алексею, видимо, только до них и было дело… Иначе, с какого бы перепугу звонить, зная, что директор на встрече? Такое позволено было только ему, чем этот наглец и пользовался.

— Что?! — Не будь необходимости сдерживаться, он бы проорал в трубку этот вопрос. А так — пришлось говорить почти шепотом. Эффект не тот, но Лёха впечатлился.

— Дэн, я по — быстрому. Куда ты новенькую подевал? Мне уже начинать беспокоиться и искать место, куда спрячем тело, или все по плану, и она сама себе место найдет? — За что его Денис любил и уважал, так это за умение прикинуться дурачком и разрядить обстановку. Пусть и опасную только для него…

— Черт. Спасибо, Лёх, что напомнил… Я совсем про неё забыл. Оставил отсыпаться, нужно к часу забрать. Ну, теперь уже не к часу, но все равно — успеется.

— Так это, если тебе некогда — могу и я заехать. Не проблема совсем, тачка еще прогретая стоит, только выпрыгнул. Пришел в офис — а вас тут нет никого, решил полюбопытствовать… Так что, мне съездить? — Нет. Я сам. — Почему‑то, безобидное предложение друга вызвало неприязнь и злость. Совершенно беспочвенную. — Спасибо.

— Эээ…. — Друг и соратник, похоже, слегка растерялся от такой пусть не длинной, но впечатляющей отповеди. — Как скажешь… Я‑то как лучше хотел, думал, ты занят…

— А тебе, смотрю, заняться нечем? Так я сейчас быстро озадачу…

— Все, понял. Не дурак. Вливаюсь в работу по самые уши.

— Вот — вот. Лучше разберись, кто там стукнул органам про молдаван на стройке. И, кстати, хотелось бы знать, откуда они там взялись. Прошерсти субподрядчиков. Это, кстати, твоя должностная обязанность.

— Ден, мать твою, а что ты с утра‑то молчал? Я ж ни сном, ни духом… Думал, там только технадзор лютует, но это не по моей теме.

— Этим замы сейчас занимаются, я тебе звякнуть не успел. Кручусь тут, как белка со стрелкой на орбите, вместе взятые.

— Ден, может, пора тебе ещё одного заместителя взять?

— Ага. А до этого всю администрацию тупо уволить. Чтобы вновь прибывшие боялись. Так, что ли?

— Все, Денис Игоревич, молчу и работаю. Больше с советами не лезу, пока не попросишь. До связи.

Вот же, черт его дери, советчик… Хуже всего, что местами он прав, и от того еще более тошно. Но разве ему объяснишь, что все эти гребаные замы — еще молодняк и дети, и весь объем ответственности на них не свалишь. Хотя, может быть, и пора. Только вот, строительство — дело сложное. Какой‑нибудь объект на людей свалится — поздно будет горевать, что рано доверил его зеленому парню, пусть даже и самому грамотному…

Но, как бы то ни было, Лёшке нужно будет сказать спасибо за то, что про Веронику напомнил. Иначе, сидела бы в пустой квартире до вечера. Или до поздней ночи. А после вчерашнего разговора — не факт, что напомнила бы о себе…

Быстро свернув разговор с очередным занудой — чиновником, перенес пару встреч, не самых важных и ему не нужных, двинул домой. Часы показывали пятнадцать минут второго. Вот тебе и пример пунктуальности для молодежи. Факт, что он снова опаздывал, и опять к Веронике — уже раздражал. А еще мысль, что после подколок с его стороны, девушка, наверняка, постарается зацепить по больному месту… В общем, в подъезд он влетал заведенный, на всех парах, готовый с ходу наброситься на девчонку, был бы повод. Смешнее всего, что осознавал — надо бы тормознуть, да не мог успокоиться, выдохнуть не получалось…

Только у самой двери остановился, привел в порядок дыхание: не хватало еще показать стажеру, что он к ней прискакал, взмыленный…

Квартира встретила тишиной, абсолютным безмолвием. Только тикали стрелки на настенных часах.

Первое, что пришло в голову: не дождалась. Собралась и своим ходом поскакала, или, что еще хуже, попросила заехать того же Лёшку. Наверняка ведь, вчера телефонами обменялись.

Но потом заметил сапожки, стоящие так же, как вчера вечером были поставлены, куртку, шапку с шарфом… Значит, затаилась в комнате и ждёт.

Не раздумывая, скинул на ходу ботинки и направился в комнату, отведенную гостье.

Картина маслом: девчонка спала, крепко обняв подушку, лица не видно под разметавшимися волосами, но по мерному дыханию было ясно — однозначно, дрыхнет, и видит сто пятьдесят первый сон. Какой еще может быть в середине дня?

— Вероника, подъем! — Постарался сказать не очень громко и страшно (какой смысл пугать? Еще обвинит потом в душевной травме), но она практически подпрыгнула на кровати. Глянула шальными глазами, потерла лицо, запустила руки в волосы…

Через пару секунд осознала, что происходит, взгляд слегка прояснился…

— Черт… Проспала! Как же… А где будильник?… — Зашарила под подушкой, затем — под одеялом, видимо, в поисках несчастного аппарата… Нащупала телефон, рассмотрела, видимо, время на экране…

И еще более горестно:

— Черт… Ну, как так можно? Я же его слышала…

— Вика, угомонись. Не надо так нервничать. Ничего страшного не случилось. Я нормальный человек и понимаю, что тебе после дороги еще вчера нужно было дать выспаться. Давай, собирайся по — быстрому. Если перекусим дома, то к концу перерыва уже будем в офисе. Ты же умеешь быстро, я знаю.

Вот так, вместо перепалки, пришлось уговаривать её, как перепуганного ребенка. Но он же не зверь, в конце‑то концов, чтобы так переполошиться…

Тем более, наблюдать за её попытками окончательно проснуться и придти в себя — очень забавное занятие. Дэн давно уже так не развлекался и не умилялся, одновременно. Снова не к месту вспомнился "муж", омрачив настроение… Дэн решил, что надо, все же, обдумать, чем этот неизвестный товарищ так его цеплял, и за какое место. Правда, сейчас думать не получалось: он тупо стоял у двери и наблюдал, как девушка, забыв о его присутствии, выскочила из‑под одеяла, осмотрелась, снова схватилась за голову, покачала ею, будто пыталась что‑то сообразить, а потом пронеслась мимо, хлопнув дверью ванной комнаты. Порадовал факт, что она в пижаме, полностью закрытой. Все‑таки, Денис — здоровый мужчина, с нормальной ориентацией, и бег голышом по квартире мог бы надолго выбить из рабочей колеи…

Да, на такое развлечение он по пути домой совершенно не рассчитывал…

Проводив несущуюся мимо девушку глазами, Дэн уж, было, собрался тоже покинуть комнату, но зацепился взглядом за книгу, лежавшую на тумбочке. Она была оставлена раскрытой, вверх обложкой. Заинтересовала толщина и невзрачность — давно он не встречал женщин с чем‑нибудь, отличным от одноразового "ширпотреба" (вот привык его так воспринимать, и ничего не поделаешь), неважно — сентиментальная это была история, детектив, или пособие по кулинарии. Да и бумажных книг, в принципе, тоже довольно долго не видал. "Законы Паркинсона"… Что‑то слышал, но ни разу не пробовал прочитать… Неужели, такое увлекательное чтиво, что барышни тратят на него время по ночам? Опасаясь быть застигнутым за подглядыванием, благоразумно свалил. Решил же, что будет обедать дома, поэтому направился прямиком к холодильнику и плите…

На этот раз Вику пришлось ждать намного дольше, чем накануне. Но Дэн, отчего‑то, впал в благодушное настроение и совершенно по этому поводу не переживал.

Ему как раз хватило времени на то, чтобы вскипятить воду и забросить туда пельмени (домашней лепки, угощение от заботливой соседки, не чета магазинным, такие не грех и на праздничный стол поставить), нарезать зелени, даже разложить нехитрую снедь по тарелкам… Он только что не насвистывал, удивляя сам себя переменами в своем обычно ровном состоянии духа… — Тебе с бульоном или без? — Таким вопросом, похоже, снова ввел девушку в ступор. Та, видимо, ждала более серьезного разговора о своей дисциплине и тэдэ и тэпэ. А он сейчас не хотел разговаривать на серьезные темы. Денису захотелось расслабиться. И он себе это разрешил. На некоторое время.

— Не знаю… А как вкуснее?

— Вероник, я не знаю, это тебе решать.

— Тогда делай так же, как себе. Доверюсь твоему вкусу.

Теперь уже Денис призадумался: ему, по большому счёту, было без разницы. Но не хотелось ударить лицом в грязь: вдруг, не понравится? Решил, что не стоит занимать свою голову ерундой, наполнил тарелки по принципу "как получится", поставил на стол.

— Давай, угощайся, поедим и двигаем. А то народ без меня расслабится. Любят они без контроля фигней пострадать…

— Да? Странно. А мне говорили, что у тебя — самый сильный филиал, и дисциплина, как в армии…

Ему очень хотелось вставить "потому что работают, в основном, одни парни. Набрал бы девчонок, и ловил бы их что утром, что вечером". Сдержался. Не хотелось портить настроение ни себе, ни девушке. Но она, похоже, и так догадалась: поймала ироничную ухмылку, напряглась:

— Мне очень неудобно за то, что не встала вовремя… Ты и так дал возможность отдохнуть, а я… Такого раньше вообще никогда не случалось…

Дэн поймал себя на том, что досадливо хмурится: слушать извинения терпеть не мог. Высказал претензию, услышал в ответ "Был неправ, больше не повторится", и достаточно. Если фраза была хоть немного длиннее, начинал раздражаться…

— Давай закроем тему, ладно? Я же сказал, что все понимаю. Все.

— Ладно…

— Ты мне лучше скажи, что это за увлекательное чтение лежит на тумбочке?

— Ааа, "Паркинсон", — Вика улыбнулась. — Действительно, очень интересно. Масса выводов и наблюдений за сотни и десятки лет, закономерности развития общества, экономики…

— И ты вот это на ночь читаешь? Не нашла ничего полегче?

Снова улыбка, еще более открытая:

— Она у меня вместо снотворного. Уже пятый месяц пытаюсь одолеть, а осилила страниц десять.

Денис только поднял брови, всем видом изображая удивление и интерес…

— Там слова настолько зубодробительные, и предложения по пол — страницы. Пока одно осилишь, пока поймешь, о чем речь — мозг выключается. Предохранители гаснут.

— И ты ради этого таскаешь с собой такую тяжесть? Чтобы лучше спалось?

— Неет. — Она даже нагнулась вперед, заглядывая в глаза, пытаясь доказать свою искренность. — Я честно пытаюсь прочитать. Просто медленно… Дэн решил, что женщины, конечно, имеют право на слабости и странности… Но таких завихрений он еще не встречал. Или не присматривался? После Дарины душевные качества временных подружек его мало волновали. И удивление эти дамы вызывали другими способами. А эта, смотри‑ка ты, смогла удивить…

Вероника поднялась, забирая пустые тарелки.

— Сейчас помою, и можно ехать. Или чаю попьем?

— Чай, само собой, хотя — я лучше кофе. В кои‑то веки, заправил кофеварку, а то стоит без дела… А посуду оставь до вечера, сейчас ничего с ней не будет…

Вика глянула на него, явно желая о чем‑то спросить, но — промолчала, отвернулась к мойке…

— Честное слово, сейчас приедем и озадачу секретаря поисками жилья. С утра времени не было. Метался по городу, как угорелый…

— Что‑то произошло? — Дэн почувствовал, как невнятной, почти незаметной судорогой прошелся по нервам этот вопрос. Его уже сотню лет никто не спрашивал о делах, кроме шефа и подчиненных. Одному он обязан был доложить о любых серьезных проблемах, и это был не вопрос, а требование. А ребята предпочитали не спрашивать лишний раз, чтобы не нарываться. Меньше знаешь — лучше спишь. Надо будет, вызовут и расскажут…

А чтобы именно так — с искренним участием, с тревогой в глазах… Он поспешно себя убедил, что все это померещилось. Напридумывал себе ерунды… Видимо, обстановка домашняя располагает…

Привычно включил цинизм:

— А как ты себе, вообще, представляешь строительство? Хоть на одном объекте была, или только бумажки расковыривала? Поездила бы, с прорабами поругалась, с таджикского на матерный попереводила, а потом обратно… А потом по кабинетам всяческих надзоров, о которых, уверен, даже еще не слышала… А через недельку я бы на тебя посмотрел, с такими вопросами. Пришло бы тебе в голову спросить "Что произошло", — очень едко, с насмешкой передразнил. — Или сама уже сообразила бы. Да у нас, между прочим, всегда что‑нибудь происходит, каждый день, каждый час, только успевай слушать! Тебе с какого момента рассказать?!

Он понимал, что снова — перебор, и в словах девушки не было ничего лишнего. Обычный живой интерес новичка, неравнодушного. Только вот, интерес этот разбередил в нем что‑то нехорошее. То, что пугало, злило, выявляло слабости, о которых он давно забыл, уверенный, что они похоронены.

Вероника все это выслушала, не дрогнув ни одной мышцей, не выказав никакого волнения. Дождалась окончания тирады, и выдала:

— Ну, так дай мне эту возможность. Александр Павлович сказал, что я у тебя научусь тому, что никто и никогда не покажет в нашем офисе. Там все, будто волки дерутся за каждый объект, за каждый килобайт собранной информации. У каждого "база" связей, знакомых и друзей. И никто не хочет ею делиться, потому что без "базы" и знакомств половина всех управленцев вылетела бы к черту, сквозь закрытые двери. Там опасно даже просить, чтобы кто‑нибудь поделилися сведениями.

А здесь я не мешаю никому: посмотрю, поучусь уму — разуму, и уеду. Каждый знает, что я — не конкурент, и приехала ненадолго. Надеюсь, что никто не будет скрывать данные, жмотничать…

Ну, пожалуйста, можно? Это мой единственный шанс. А бумажки изучать я могла бы и дома…

Первым желанием было послать её нафиг с такими идеями: не хватало, чтобы девчонка шаталась по стройкам, да под ногами путалась… А потом догнало озарение: может, оно и к лучшему? Чем дальше от источников информации, документов, переговоров — тем лучше для него и для душевного спокойствия. Главное, проинструктировать ребят, чтобы не таскали туда, где ей быть не следует. На каком бы хорошем счету ни находился Денис, а у него тоже были свои секреты. В нашем мире те, кто играет по правилам, совершенно без мухлежа, далеко не заплывают — нет шансов удержаться при сильном течении. И он, как и все, делал вид, что все чисто и гладко, но местами правила нарушал. Палыч, как и все остальное начальство, об этом, наверняка догадывался, но предпочитал вопросов ненужных не задавать. А если эта красотка что‑нибудь выкопает, и на блюдечке шефу принесет, уже легким прикрытием век не отделаешься. Он будет вынужден разобраться, разгону дать, потребовать — проконтролировать…

После, конечно, волна сойдет на нет, и все вернется туда, где было. Да только вот, Денис не хотел и временных перемен. Ему забот и так по уши было.

— Хорошо. Завтра прикрепим тебя к Евгению, это мой зам, один из двух. Второй — в отпуске. Помотаешься с ним, посмотришь, что к чему… Только, чур, потом не жаловаться! И не проситься обратно в теплый кабинет!

Глаза Вероники просияли, да и вся она просто расцвела. Еще чуть — чуть — и бросилась бы на шею… Остановил только хмурый вид Дениса, который старательно изображал страшного и неприступного шефа. Хотя, если по — честному, очень хотелось поржать, от того, как мало ей для радости надо.

Знал бы о этом тот же Евгений, который мечтал хоть пару дней провести, по — тихому, закрывшись в кабинете…

— Все, хватит болтать, поехали.

Наблюдая, как девушка натягивает сапожки (ну, если не врать самому себе — на лодыжки засматривался, обычно не видные из‑под штанов), снова нахмурился:

— Если ты действительно бегать собралась по стройке, про каблуки забудь. Ни один мой прораб или инженер тебя и к порогу не подпустит, и ворота не откроет. Форсить там не перед кем, а ломаные ноги мне совешенно ни к чему.

Удивленный взгляд снизу вверх, из‑под упавших прядей:

— Естественно… Я только рада буду побегать в кроссовках. Не очень люблю на каблуках ходить, но, вроде бы, у нас положен дресс — код в офисе… Или ты у себя отменил?

— Не помню. Кажется, не отменял, но не уверен, что в моем филиале его кто‑то вводил…

Он точно знал, что никакого "кода" у них и в помине не было. Этот филиал сам же с нуля и создавал.

По дороге поглядывал на пассажирку, стараясь делать это максимально незаметно. Вроде бы, получалось… А почему бы и нет? Вероника совсем не смотрела в его сторону, а просто прилипла к окну. Ничего удивительного: до этого катались только по темноте, которая здесь почти не прекращалась, а тут — шанс хоть немного рассмотреть город…

Но, через время, он понял, что Вика ничего за окном не видела: явно задумалась о чем‑то своем, и глубоко… Она хмурилась, нервно покусывала губы (видимо, неосознанно — слишком уж сильно искусала), а Денис пытался угадать, что опять девушку взволновало. Вроде бы, в машину садилась вполне себе бодрая и веселая…

Похоже, к чему‑то она неожиданно пришла: резко повернулась, уставилась на него, ожидая, пока обратит внимание. Обратил, когда встал на светофоре. Молча дернул бровью, давая понять, что готов слушать.

— Денис, прости меня, пожалуйста…

— Вот же черт! Мы это, вроде обсудили?! Зачем ты опять заводишь ненужный разговор?

Она вспыхнула:

— Я не о том… Не о дисциплине…

Денис подобрался внутренне: сам факт извинений за что‑то, о чем он сам не догадывался, как‑то напрягал. Что она успела уже натворить за сутки?

— А о чём?

Она потупила глаза… Жаль, но смотреть внимательно на смену выражений лица не получилось: зеленый свет, сзади уже сигналили, пришлось тронуться. И куда могут спешить люди в этом захолустье? Здесь пешком все обойти — сорок минут…

— Я вчера слишком резко высказалась. Разошлась почему‑то, и ляпнула первое, что пришло в голову.

— Не понял. Ты про какой конкретно момент?

— Ну… — Мучительная пауза. Видно, как собирается с мыслями, пытается выдавить что — то, явно сложное. — Когда сказала, что ты можешь быть предателем…

— А… Вон оно что… — Теперь уже он потерялся: как реагировать? Сказать, что простил уже и забыл? Это будет неправдой — его эти слова реально зацепили. Не так, чтобы думать всю ночь напролёт, но — вот, когда напомнила, сразу зацарапало что‑то…

Она помолчала. Вздох. Новая попытка объясниться. Удивительно упорная девочка — не ломается, и молчания не испугалась, такого многозначительного.

— Я не имела права так говорить.

— Ну, почему же? Я спросил, ты — ответила. Не за что извиняться.

— Есть за что.

— А именно?

— За то, что такие слова нельзя бросать, не подумав…

Господи, вот же ребенок упал на голову… Еще не растеряла веру в светлые принципы? Может, и принцы на белых конях еще под окошком бродят? Детский лепет. Хорошо, сдержался и не выдал все это вслух.

— Наоборот, чем меньше человек обдумывает свои слова, тем больше шансов услышать правду.

— Но это же не так! Я же не правду сказала!

Дэн осознал, что эти её попытки извиниться льют бальзам на душу, зажтвляют. Хотелось еще попытать, послушать о том, что она не права, а он — Дэн — хороший. Не для того, чтобы этот детсад помучать, а — для себя…

— Хочешь сказать, что ты все обдумала и решила, что я, Дмитриев Денис Игоревич, кристальной души человек, не способный на предательство? И вообще, чист перед Богом и людьми, аки белый лист, и совесть у меня незапятнанная? — Вопрос незаметно стал превращаться в горькую насмешку над собой, которую сдержать оказалось не в его власти.

Вероника молчала, нервно теребя перчатки.

— Ну, теперь уже отвечай, раз завела эту тему…

Они уже стояли на парковке у офисного здания, и теперь Дэн имел возможность следить за ней, развернулся всем корпусом к девушке (благо, пространство позволяло), и, не отрываясь, смотрел.

А она все ниже опускала голову, губы опять искусала… Больно видеть… И ждать — тоже времени нет.

— Вика, не испытывай моё терпение. Говори.

Она вскинулась, глаза — сердитые, почти закричала:

— Да не знаю я! Понятия не имею, что ты за человек! Мы знакомы два дня, как я могу распознать, на что ты способен?

— А через сколько дней сможешь? — Ситуация, честно говоря, уже забавляла…

— Понятия не имею… — Еле слышно, отвернув голову, пальцы опять нервно забегали…

Пора было прекращать этот фарс.

— Вот скажи мне, пожалуйста, Вика. Ты же планируешь надолго остаться в бизнесе? Да? Иначе, вряд ли бы сюда поехала?

— Да. — Скорее, увидел кивок головы, чем услышал ответ.

— Ну, с такой нежной психикой и тонкой душевной организацией тебя здесь в два счета сломают, в порошок разотрут и выкинут. Прекращай страдать ерундой. Сказала то, что хотелось, — на этом и остановимся. А терзания души оставим для библиотекарей и учителей. Все понятно?

— Сам ты дурак, Денис. — И выпрыгнула из автомобиля. И что на это прикажете отвечать? Одним словом — женщина. И это все объясняет…

Он не стал заморачиваться по поводу выкрутасов женской логики, не до этого было: и так, столько времени потерял, благодаря девчонке…

Вызвонил зама, представил его Веронике, проинструктировал — куда водить, что показывать, а куда — не стоит. Женька, слава Богу, парень понятливый, живо смекнул, что новенькую не нужно вводить в курс всего, чего ей знать не положено. Сдал её на руки заместителю и до вечера забыл.

Вспомнил, снова, только поздним вечером. Вернее, она напомнила о себе сама.

Поскреблась аккуратно под дверью, потом открыла на несколько сантиметров — так, чтобы только голову просунуть…

— Денис Игоревич…

Он оторвался от монитора, на котором пытался прочесть мудреные условия очередного тендера. Строчки расплывались, а предложения путались. Но он знал, что прочитать его нужно сейчас, и подготовиться. Чтобы на утренней планерке раздать задания без задержек. От того, на сколько он правильно сейчас все поймёт, зависит половина успеха. А ему нужен был стопроцентный успех.

— Вика? Извини, снова из‑за меня пришлось задержаться… Сейчас дам тебе ключи от дома и вызову такси. Будем надеяться, что кто‑нибудь приедет…

— Да я не тороплюсь, вообще‑то… В ближайшие пару месяцев мои вечера абсолютно свободны… Я подожду. Вообще‑то, я кофе сварила. А еще купила печенья и пряников, пока с Женей каталась. Тебе сколько сахара положить?

Вот так вот. Сквозь мутную пелену из букв и цифр, забившую голову, он заметил: никто не спрашивал, хочет ли он, в принципе, этого кофе… Это было свершившимся фактом: кофе сварен, налит, и Денис будет его пить. С печеньем и пряниками. Ему оставили право выбора только в вопросе с сахаром — сколько скажет, столько и будет насыпано… Великодушно, однако.

Если девочка все вопросы задает в таком стиле — она далеко пойдет. Может, попробовать дать ей пару человек в подчинение (так, по мелочам), вдруг, что путное выйдет?

Он, похоже, завис на этих раздумьях, потому что Вика, не выдержав паузы, снова уточнила:

— Так сколько тебе сахара, Денис? Все остынет и станет невкусным. — Одну ложку. Тащи свой кофе. Не помешает передохнуть. — Он тоже умел играть в эти игры: вроде бы, и согласился с предложением, но инициативу перехватил…

— Может, лучше ты сюда? Не хочется поднос таскать, да и ты передохнешь хоть немного. Нельзя так насиловать мозг, он тоже иногда ломается…

Предложение было чересчур заманчивым… Может быть, пара минут отдыха, действительно, поможет взглянуть на этот несчастный текст по — другому?

Он, вздохнув, поднялся, повел плечами, растер шею и затылок (только сейчас понял, как они затекли)…

Девушка продолжала стоять в проходе, внимательно следя за его действиями, словно боялась, что он передумает и снова усядется в кресло. Наивная. Еще не знала, что Дмитриев Денис решения не меняет. Вообще. Или крайне редко, если только есть обстоятельства непреодолимой силы.

Она дождалась момента, когда он выйдет из кабинета, молча пропустила, а потом уже подошла к столику, на котором дымился крепкий ароматный кофе. Дэн понял, как не хватало для счастья именно его… Рот наполнился слюной в ожидании горькой терпкости…

— Ну, давай, ухаживай, раз предложила… Он откинулся на кожаном диване, который до этого не знал столь высокой чести — принимать на себя зад Главного. На нем сидели только посетители — просители. Денис хмыкнул, поймав себя на этой мысли… Вероника отвлеклась от размешивания сахара (надо же, какой сервис):

— О чем веселье?

— Да так… Я когда‑то столько времени убил, чтобы подобрать сюда мебель, создать обстановку… А сам ни разу ей не пользовался…

— Ну, обстановка у тебя получилась, могу уверить… — Она поставила чашку и вазочку со сладостями на столик, сама же стянула из нее конфету и отправилась за своей чашкой. Денис расслабленно наблюдал, как покачиваются бедра девушки и как‑то отстраненно думал, что здесь, оказывается, очень удачный ракурс для наблюдений…

Только вот, его посетителям не так повезло, как ему: им приходилось рассматривать сухопарую фигуру секретаря, в которой смотреть было не на что. Хотелось надеяться, что аппетитные выпуклости Викиного тела здесь еще никто не успел узреть…Мысленно дав себе подзатыльник за то, что думает не о том, прислушался к её словам…

— Над чем ты так усердно работаешь, Денис? Это что‑то важное и срочное?

Она непринужденно присела на край стола, смотрела на него поверх ободка чашки, прикрывая любопытство такой ненадежной преградой. А он видел, что в её глазах светится неподдельный интерес. Может, побаловать девочку отрывком информации? Пусть попробует поточить свои зубы о реальные документы, а не ковыряется в той фигне, что ей подсовывал вчера Алексей?

— Важное. Срочное. С завтрашнего утра мы начинаем работать над новым тендером. Планируется строительство целого микрорайона. Я хочу стать генеральным подрядчиком.

— Круто! А зачем он здесь? — Все понятно. Обычное недоумение — зачем вымирающему городу новые дома? Кто здесь жить‑то будет?

— Затем. Недалеко отсюда расширяют военный полигон, очень крупное строительство. Многолетний проект. Нужны постоянные трудовые ресурсы, которые приедут, осядут здесь если не навсегда, то надолго. А им нужно где‑то жить.

— Ого. То есть все, что до этого происходило — только подготовка?

— Да. Сейчас в это захолустье начнутся безумные вливания бабла, и хотелось бы получить их часть, пока поток не иссякнет.

Вика уже не выглядела легкомысленным ребенком, которому доверили поиграть во взрослые игрушки. Она что‑то просчитывала в уме, прикидывала. Дэну казалось, что он видит, как шуршат шестеренки в её мозгу.

— Погоди, но сейчас же сюда ломанутся все, кому не лень? Сразу возникнет миллион конкурентов, которые раньше не лезли, считая, что делить нечего?

— Да. Поэтому мы должны быть первыми. — Он отхлебнул уже успевший остыть кофе, печенье в горло не лезло, хотелось мяса.

Она снова о чем‑то покумекала, вычерчивая ложечкой странные узоры на блюдце…

— А можно и мне посмотреть? Пожалуйста… Может быть, у меня больше никогда не будет такого шанса. А? — А, чем черт не шутит, пусть почитает. Все равно, этот документ выложен в сети на гос. сайте. ничего секретного. При желании, сама все найдет…

— Уговорила. Будешь должна. — Легкая улыбка в ответ. Зря она так спокойна. Денис долгов не забывал. Ни своих, ни чужих. Время придет — напомнит. — Сейчас выложу файл в сетевую папку. Оттуда откроешь. А я пойду, поработаю еще.

— Спасибо огромное!!! — Можно подумать, он ей подарок вручил… Сейчас прочитает пару страниц и потухнет радость… — Давай, тебе еще кофе налью? Что‑то перестаралась, слишком много сварила.

— Давай. — Не дожидаясь, вернулся в кабинет, побыстрее скопировать этот несчастный файл, и заняться делами.

Она молча проследовала за ним, поставила на стол новую порцию напитка.

— Смотри: пройдешь вот по этому пути, — он нарочито медленно нажимал на кнопки и ярлычки, чтобы Вика запомнила с первого раза, — вот этот файл. Только в нем ничего не меняй, не вырезай, не копируй. Если очень припрет — можешь сделать копию и перекинуть на свой диск. Вот там — пожалуйста, хоть во все цвета радуги разукрась, поменяй местами буквы — что угодно. А этот вариант завтра будут читать все сотрудники. Там куча моих пометок и пояснений.

Он рассказывал ей эту чешую с непробиваемым видом, а сам старался держать внутри зачастившее дыхание. Слишком близко подошла, слишком плотно придвинулась бедром к подлокотнику кресла, слишком ярко ощущался аромат её духов, смешанный с запахом ванили и кофе… Слишком опасно и притягательно пахла… Черт! Что, вообще, происходит с его организмом? Вокруг Дениса хватало молодых и интересных девиц, но ни на одну он так остро еще не реагировал…

Наверное, воздержание чересчур затянулось… Нужно на выходных сгонять в гости к давней подруге… К себе в гости не приведешь: ни одна, ни другая не смогут понять… Да и ни к чему смущать Веронику… Или, наоборот, смутить, чтобы поскорее собрала пожитки и свалила к своему муженьку, или кто он там ей?

Дэн сейчас, наконец, осознал, что его за мысль преследовала, связанная с этим мифическим товарищем: если специально держать Вику в своей квартире, не переселять, любой нормальный мужик возмутится и потребует, чтобы жена собрала вещи и мотала быстрей восвояси. Иначе семейная лодка может дать крен. А Вероника ей, видимо, дорожила… Вон, как горели глаза, когда убеждала его в том, что пользуется бесконечным доверием. Смешная. Так не бывает. Абсолютно доверчивый мужик — либо совершенный лох, либо ему абсолютно пофигу до женщины: просто неинтересно, где она, с кем, и чем занимается. Пришлось прогнать очень грустное "Ага, сам ты и был тем самым лохом"… Теперь эта мысль уже не была столь болезненной, как раньше… Но душу, однако ж, не грела…

— Поняла? Иди, попробуй сама найти. — Что‑то слишком чувствительным он становился в присутствии этой особы…

— Да, вроде бы… Пойду. Тебе дверь в кабинет закрыть?

— Нет, оставь. Ты мне мешать не будешь, а больше здесь никого нет. — Он даже себе самому не хотел признаваться, что близкое присутствие девушки делало официозную обстановку уютнее…

Минут десять удалось поработать в относительной тишине… Раздавалось лишь клацанье мышки — естественно, на столе у Вики, себе‑то он давно подобрал бесшумную. И только он, вроде бы, начал втыкать в нюансы документа, радуясь, что нечаянный перерыв помог, как раздалось:

— Денис… — Очень жалобно. — Прости, что отвлекаю, но мне никак этот грёбаный файл не открыть… — Ему показалось, или, действительно, в голосе девушки слышались раздраженные нотки? Это не Вика сейчас должна раздражаться, а он, Денис, за то, что его доброта ему же и принесла новые проблемы…

— В чем дело?

— Он говорит, что это неизвестный формат, предлагает найти приложение в Интеренете… А оно не находится… Никак…

Пришлось подниматься и идти спасать. Сколько еще проблем создаст ему эта подопечная? Он медленно и неотвратимо начинал закипать…

— Показывай. — Подошел, наклонился. Несколько ближе, чем требовалось для того, чтобы видеть значки на экране.

— Вот. — Снова нетерпеливый, обиженный голос маленького ребенка.

Проблема оказалась настолько мелкой, что захотелось смеяться: сам же при копировании сохранил документ не так, забыл добавить нужное расширение.

Но за то, что постоянно врывается в рабочий процесс, переживания, мысли, девушку стоило наказать. Не сильно — просто проверить… Что? И Сам не до конца понимал…

Он практически навис над ней: одной рукой обхватил спинку стула, вроде как, для равновесия, другой облокотился на стол. Почти прижался, делая вид, что внимательно смотрит в экран. Она тоже смотрела. Как будто внимательно. Вот только спина — неестественно прямая, и практически вдавилась в кромку стола животом, стараясь избежать его касаний. Значит, чувствовала, и заметила. Поэтому щеки зарозовели, и губы — закушены. А игра оказалась увлекательной…

— Черт, вроде бы, нормальный файл… Должен открываться…Может, парни тебе старую версию офиса поставили? Дай‑ка, я посмотрю. — Оттягивая момент неизбежного открытия, придумывал варианты на ходу, не боясь выглядеть глупым. Если она с первого взгляда не увидела его ошибку, значит, и сейчас не поймет. А ему нравилось, как она внимательно наблюдала за его действиями, за тем, как быстро сворачиваются и разворачиваются окна, мигают надписи. Он уже потыкал курсором во все места, которые мог вспомнить из времен, когда полмесяца сидел без администратора системы…

— Проверку дисков на вирусы, что ли, для надежности запустить… Вдруг, на этой машине какие‑то флешки ненужные смотрели… Ты ничего не вставляла сюда? — Это уже для болшей достоверности. Сам прекрасно знал, что ни одна флешка не могла победить защиту.

— Нет. — Пораженный вздох. — Я о них даже не думала.

В какой‑то момент у Вики закончилось терпение: она аккуратно перехватила руку, державшую мышь… Его словно током дернуло… Быстрый взгляд — не заметила ничего, потом подняла голову:

— Можно, я попробую? Ты говори, что делать, а я буду запоминать… — И глаза, в которых светилось…. восхищение? "Господи… Девочка, что ж ты делаешь? Разве так можно на мужчин смотреть? С мольбой и примесью радостного удивления? Самый страшный сибирский неотесанный медведь расплавится…"

— Хорошо. Давай, нажимай сюда, — ткнул пальцем в экран, придвигаясь почти невозможно близко. Еще пара миллиметров — и они вместе лягут на стол… Какая ж, однако, мысль правильная. Только — рано пока. Нужно приучить к своему присутствию.

Откуда взялось решение о том, что нужно её приучать — Денис даже не задумался. Решил — и все. Менять что‑то поздно. Слишком давно никто и ничто так не будоражило кровь, как её присутствие. Отдельная квартира… Ха. Теперь ему будет скучно, если однажды придет, а Вики там не окажется. Может быть, он переутомился, может быть — что‑то ещё… Возможные трудности как‑то не принимались в расчет.

Будто невзначай, сдвинул пальцы со спинки стула на её плечо… Теперь они аккуратно лежали почти рядом с горловиной свитера… Чуть — чуть шелохнись — и подушечки лягут на оголенную шею, коснутся тонких завитков, выбившихся из высокой прически. Он этого не видел — все так же, придуриваясь, глядел в экран, зато очень хорошо чувствовал грань, после которой наступит быстрое поражение. А так хотелось просто невесомо пройтись костяшками по нежной коже… Всей рукой нельзя — может высечь разряд, сжигающий пробки, к чертям. Он вообще сейчас плохо понимал, что происходит. Просто хотел её трогать. Положить подбородок на плечо и наблюдать до бесконечности, как она, повинуясь его бредовым подсказкам, водит стрелкой… Вдыхать воздух, нагретый теплом женского тела, пропитанный ароматом ванили, но не приторный — ваниль разбавлена чем‑то свежим, чистым…

Похоже, что он чересчур увлекся ощущениями: не расслышал вопрос.

— Денис, мы уже столько времени твоего потратили… Мне до чертиков неудобно, что ты здесь сидишь, а я отвлекаю от важных дел…

Она снова повернула голову, чуть не задев его подбородок. Посмотрела снизу вверх. Этот взгляд, такой правильный, такой, каким он должен быть, когда женщина смотрит на мужчину, признавая его силу, мощь, да все, что угодно… Пошатнулись остатки его хваленой выдержки.

Ничего не смог сказать. Задержав дыхание, смотрел в неё, куда‑то вглубь, что‑то жадно выискивая… Он так долго уже не пытался найти в женщинах что‑нибудь, кроме удовлетворения обычных потребностей, и они в нем ничего подобного не искали. А эта — примагнитила. Вспомнилось почему‑то, что когда человек прикасается к оголенному проводу, сам уже не сможет оторваться. Он сейчас точно так же себя ощущал… Её открытость прошибла насквозь, с такой силой, что в ушах застучало. Сглотнул. Постарался разжать пальцы, забытые на плече девушки. Удалось не сразу.

Она что‑то поняла. Глаза пораженно распахнулись, зрачки расширились, растерянно моргнула… "Не отворачивайся… Пожалуйста… Ещё пару секунд…" Непонятная малолетка перестала быть смешной и ненужной. Не отвернулась. Нет. Продолжала втягивать в себя, притягивать… Нервно облизнула губы… Зря она это сделала…

Жгучее напряжение скрутило еще более тугим узлом. Он тоже облизнулся, предвкушающе… Уже представил, какими они будут — жаркими или прохладными, послушными или жадными… Где‑то в закоулках сознания пронеслось: " Тормози! Не гони коней, спугнешь…" Жалкие крохи благоразумия цеплялись, не желая уходить, но их сметало. Глупостью, конечно, несдержанностью, чем‑то еще, чем Дэн никогда не мог похвастаться… Раньше не мог. Сейчас почти радовался тому ощущению бесшабашной смелости, что давно уже успел позабыть…

А вот ей, похоже, смелости не хватило. Секунда, и из взгляда ушла покорная растерянность. Будто щелкнул затвор фотоаппарата, птичка вылетела — и пропала. Вика попробовала отодвинуться. Не вышло. С обеих сторон была зажата его руками. Теперь, он ясно видел, она пыталась сообразить, как выйти из неловкой ситуации. Но помочь не пытался. Не хотел.

— Денис… — Тихо и неуверенно… Словно с опаской, что спровоцирует. Правильная боязнь. Она сейчас вся была — сплошная провокация. Хотелось утешить и погладить по голове, успокаивая и возвращая доверие, которое только что пропало, просочилось, как вода в песок. А потом снова растревожить…

— Ммм? — Лениво, с ожиданием: "Как будешь выкручиваться?"

— Мне кажется, уже пора домой. С этим несчастным файлом можно просидеть до полуночи, и все будет зря…

— Однозначно. — Знала бы она, как все просто…

— Тогда… Поедем? — Надежда на быстрое избавление от неловкости так и сквозила.

— Угу. — Не шелохнулся. Хотя, видит Бог, руки все так же нестерпимо зудели от желания стиснуть, подмять, исследовать…

Она вздохнула.

— Так может, уже выпустишь меня? Мне не очень удобно..

— И что мне за это будет? — С мягким, искушающим любопытством.

Все. Доигрался. Створки окончательно захлопнулись. Холод в глазах, плечи уверенно дернулись, сбрасывая чужие руки.

— Тогда я не дам тебе по лицу. Больно — больно. Я умею. — И такая убежденность прозвучала, что он рассмеялся.

— Неожиданно.

— Неожиданно будет, когда схлопочешь. Обычно я не предупреждаю.

Он еще выдержал небольшую паузу, буравя девушку насмешливым взглядом, она отвечала — воинственным. Через несколько секунд решил, что достаточно будет на сегодня, отстранился.

— Что ж, собирайся. Поедем. Ты права — толку от сидения здесь не будет.

Отошел в сторону, однако, продолжил наблюдать: интересно же, как себя поведёт дальше?

Нужно отдать должное, держалась девушка хорошо: позакрывала все окна, отключила компьютер, затем монитор, потом покидала вещи со стола в сумочку… Только потом подняла глаза:

— Я пойду, чашки помою, а Вы свой ПК отключайте, и можно выдвигаться.

Не дожидаясь ответа, собрала на поднос посуду и ушла из кабинета. Что это было: попытка держать дистанцию, или демонстрация независимости? Денис не разобрался. Понял только, что все недовольство, если оно и было, девушка в себе сдержала. Заметил под её клавиатурой белый прямоугольник — лист, вырванный из блокнота, исчерченный непонятными квадратами и стрелками, среди них — куча буквенных сокращений. Некоторые — вверх ногами. Засмотрелся, пробуя разобраться — что бы это могло значить… На этом Вероника его и застала.

— Расшифровать пытаешься?

— Ну, да… Тут специалист из школы разведчиков, наверное, нужен. Без пол — литра не разберёшься…

Девушка еле заметно усмехнулась:

— А что тут разгадывать? Это все, что я сегодня узнала с Евгением, пыталась зафиксировать.

— Неужто, у нас все так сложно? Мне казалось, очень простая организация…

— Это тебе так кажется. А мне, зеленому стажеру, сплошной лес дремучий. Потом пойму. Это так, для того, чтобы основные идеи запомнить…

Денису такой метод показался очень странным: в его ежедневнике записи велись четко, подробно и внятно. Так, чтобы даже через полгода поднять и не раздумывать — что означают эти два квадрата, соединенные двустронней стрелочкой, а между ними — кружочек. И в каждой фигуре — буковки…

Но вслух свои мысли высказывать не стал: вроде бы, Вика немного оттаяла, не стоит обратно морозить…

Но, похоже, оттепель была временной: после нескольких слов про записи, девушка отделывалась только короткими, малозначащими фразами. Это было странно и будто бы уже непривычно. Смешно: как можно привыкнуть к человеку за двое суток?

Тем не менее, в автомобиль она уселась вообще без слов, а потом закрыла глаза и откинулась на подголовник. Можно было бы подумать, что задремала, да только вот, плотно сомкнутые губы и хмурая складка между бровей выдавали обман полностью.

В квартире она разделась сама, не дожидаясь помощи Дениса, скинула куртку, повесила на крючок, ушла в ванную. Оттуда — напрямую в комнату. Дверь плотно прикрыла. Дэн решил дать ей время на то, чтобы переодеться, сменил костюм на домашние брюки с майкой, разогрел ужин. Девушка не появлялась. Ужин стыл в тарелках. Он не выдержал — пошел вызывать. Аккуратно стукнул по косяку, подождал, снова постучал ("Что она там, заснула?"), услышал глухое "Да"…

— Вик, ты идешь ужинать? Все готово.

— Спасибо. Я не голодна.

— Ну, пойдем, хоть чаю попьёшь…

— Я только что выхлебала две чашки кофе. Куда мне ещё?

До него начало доходить:

— Ты что? Обиделась? Голодовку объявила?

Она дощелкала что‑то на своем ноуте, проследила, похоже, за отправкой сообщения, и только потом подняла глаза:

— С чего Вы взяли, Денис Игоревич?

— С того. Думаешь, не заметна разница между тем, как ты обычно себя ведешь, и как — сегодня?

— Вам показалось. — Буркнула, глядя не на него, а в экран.

— Вика, не держи меня за идиота. — Постарался, чтобы это звучало максимально ровно. — Я все прекрасно вижу.

— Денис Игоревич, а Вам не кажется, что мое рабочее время закончилось, и я имею право делать то, что хочу, а не то, что Вы скажете? — Таким же ровным тоном, и взгляд спокойный… Только вот, надменно поднятая бровь снова выдала все, что должно было прозвучать, да было удержано…

— Ясно. Нравится — дуйся дальше. Уговаривать не буду. Не маленькая. — Он напоследок окинул взглядом комнату, которая раньше никогда не была уютной. А сейчас — стала. Мягкий свет ночника, задернутые шторы, по которым пробегают отсветы фар проезжающих редких автомобилей… Девушка, сидящая по — турецки на неразобранной кровати… Иллюзия чего‑то, чего не было и быть не могло никогда. Дэн в своей жизни такого не помнил.

Непонятно, что его дернуло сделать последнюю попытку:

— Я скинул тот файл со своего компа на флешку. Будешь читать?

— Спасибо. Только я его уже в Интернете нашла. Не нужно.

Тут он уже не выдержал. Развернулся, чуть дверью не хлопнул — хватило ума не показать, как задело пренебрежение… Ушел.

Ужин еще никогда не был таким пресным. И чай отдавал какой‑то примесью химозы. Он не хотел признаваться самому себе в причинах. Просто включил ноут и углубился в работу. Злость всегда помогала. И сейчас помогла разобраться в том, на что бесплодно потратил до этого уйму времени. А сейчас паззлы сложились всего лишь за десять минут.

 

Глава 3

Вероника чувствовала себя совершенно растерянной и выбитой из колеи. Откровенный мужской интерес, который светился в глазах Дениса Игоревича, ну, никак не вписывался в её образ нормальных рабочих отношений. И в образ Дениса это тоже не укладывалось. Она обиделась и выпустила колючки, в качестве защитной реакции. Понимала, что мужчина, скорее всего, тоже обидится — ведь пытался достичь перемирия, а она не пошла навстречу. Очень хорошо представляла, каково это — чувствовать, как отталкивают протянутую навстречу руку. Удар по самолюбию, и очень мощный. А то, что мужское самолюбие намного нежнее женского, она уже знала.

Это была одна из тех немногих мудростей, касающихся мужчин, которые Вера успела накопить за свою сознательную жизнь.

Так вышло, что мама, брошенная отцом через несколько лет после рождения девочки, искренне считала, что все мужики — сволочи и уроды, и предпочла поделиться с дочерью только этой информацией. Все остальное Вере пришлось познавать на собственной практике, методом проб и ошибок.

Практика тоже выдалась не очень обширной: когда все подруги уже бегали на свидания, влюблялись, страдали, расставались, учились кокетничать и разбивать сердца, попутно разбивая собственные, Вера пропадала в школе, бегала на кружки и дополнительные занятия, занималась работой по дому, так как мама постоянно устраивала личную жизнь. Раз от разу — все более неудачно.

Глядя на вечно несчастную и недовольную мать, Вера недоумевала: зачем ей это? Ведь жить вдвоем, без всяких мужчин, которые только приносят душевную смуту и терзания, намного проще и спокойнее. И сама старалась держаться подальше от парней, хоть иногда, по ночам, и тосковала: хотелось чистого, прекрасного, незамутненного чувства, о котором читала в книгах. Но ничего подобного не встречала. И слабо верила, что с ней такое когда‑нибудь произойдет: не смотрели мальчики на немодно одетую девочку — зубрилку, слишком скучную и серьезную, с которой не о чем и поговорить. Пару раз Вера даже влюблялась в какого‑нибудь старшеклассника, нечаянно ей улыбнувшегося… Но потом соображала, что это все ей показалось, и сердце со временем успокаивалось.

А на первом курсе, впервые вкусив прелестей самостоятельной жизни, Вера отведала и первую горечь отношений. Где‑то сработал переключатель, и она, нежданно — негаданно, втрескалась по самые уши в самого неподходящего парня.

То, что выбор неверный, знала она сама, знали подруги, знал и объект её пламенной любви. Андрей, небрежно флиртовавший с симпатичной серьезной девочкой, похоже, и сам испугался того, что с ней происходит. Честно пытался донести, что они разных полей ягоды, и не нужно даже смотреть в его сторону: не даст он того, чего ей хочется.

Веру эти доводы не убедили. Сама себе удивляясь, перла напролом, добиваясь встреч, приглашений в гости, свиданий… А потом плакала по ночам, страдая от ревности и неразделенной любви. Ненавидела себя за слабость, за неугомонную привязанность, за покорное всепрощение… За то, что возвращалась через пару дней после каждого громкого ухода. Хотя, Андрей не звал её никогда — сама находила поводы, совершенно глупые, чтобы вернуться. Он неизменно радовался возвращениям, но гулять направо и налево не прекращал.

Было больно, обидно и страшно за себя: Вера чувствовала, что куда‑то катится, теряя самоуважение, веру в лучшее, но остановиться не могла. Минуты счастья наедине все перечеркивали — дни ожидания, ночи в слезах, месяцы неверия в себя, несколько лет, потерянных для нормальной жизни.

Она понимала, что это — не любовь, болезнь. Вот только, не знала от неё лекарства. Вылечить не могли даже невесть откуда взявшиеся поклонники. Нет, не так: она прекрасно понимала, откуда они взялись. В погоне за вниманием Андрея девушка научилась одеваться, краситься, говорить на "правильные" темы, остро и колко шутить (чтобы не плакать). Яркий мотылек вместо серой куколки, с бьющей в глаза женственностью — притягивал десятки взглядов, да только смотрел на один огонь.

За три года больных и болезненных отношений Вера несколько раз пыталась отвлечься, забыть с другими парнями Андрея, даже пробовала с кем‑то встречаться… А потом он звонил, и все другие — хорошие, милые, надежные парни тут же оказывались забытыми. Даже имена стирались из памяти, не только номера из телефона…

А потом все прошло. Разом. Однажды, проснувшись рядом с Андреем, она с удивлением поняла, что этому совершенно не рада. И целый день вместе, который они планировали, стал ей совершенно не нужен. Глядя на лицо спящего парня, ясно увидела — не он. Совершенно отличен от героя романа, который она пыталась писать в одиночку. Собралась и ушла, тихо прикрыв за собой двери. Отправила СМС " Больше не звони, не нужно". Такую же, как сотни других до этого. Естественно, он не поверил, и через неделю позвонил (наверное, стало скучно и нечем занять вечер). В это момент Вера поняла: прошло, по — настоящему. Потому что не дрогнуло в душе ничего, пока она спокойно объясняла, что это все серьезно, и больше им говорить не о чем.

Странно и спокойно стало намного позже, когда поняла: больше ничего не дрожит, вообще. Ушла наивная девочка, влюбленная до одури, с детской верой в чудо. Не попрощалась. И забрала с собой что‑то важное, Вера не могла сказать — что, но об этом безымянном не жалела. Вместо него пришел покой и отстраненная, насмешливая холодность. Сердце молчало, душа не тревожилась. Ей было хорошо, легко и спокойно. Впервые за несколько лет взрослой жизни.

Может быть, временами накатывала грустная скука — казалось, что жизнь пролетает мимо, в Вера смотрит на неё стороны. Не хватало ярких, живых эмоций. Но стоило вспомнить, как они резали по живому — успокаивалась, нет, больше такого не нужно. Хватит, наигралась с огнем.

Ей хватило ума не замкнуться, не прятаться от людей и новых отношений: она принимала внимание мужчин, пыталась даже с некоторыми встречаться… Но они до того не трогали подмороженную душу, что при малейшем намеке на сложности, девушка просто уходила, не оборачиваясь. Считала, что незачем тратить время и силы на то, что изначально строится на зыбком фундаменте.

Это слегка расстраивало и удивляло, казалось, что шансов на счастливую жизнь, семью, хорошие отношения становится меньше и меньше. Но, вместо того, чтобы горевать и убиваться по этому поводу, девушка занялась учебой, работой, друзьями. Временами даже верила, что этого ей достаточно.

А потом появился Миша. Просто однажды пришел в её жизнь и прочно обосновался. Вера еще сомневалась: нужно ли ей тратить время на этого мужчину, а тот уже все решил, и активно её "приручал".

Она еще раздумывала, как его представлять друзьям — своим парнем, или просто другом, или "Миша", без всяких пояснений (пускай сами додумывают), а его друзья и родственники знали, что у Миши теперь есть жена. Пусть — гражданская, это неважно. Зная Михаила, его близкие понимали: дело не в регистрации брака, или его отсутствии, если назвал так девушку — значит, так есть, и так будет всегда. Без вариантов и сомнений.

Это пугало, и в то же время — радовало. Впервые возник мужчина, который не оставил даже грамма сомнения в том, что Вера ему нужна. Такая, как есть. Это было самым дорогим подарком, что преподносила судьба.

Сначала она не верила, что это все — не шутя, а по — настоящему, что Михаил серьезно планирует их долгую совместную жизнь. Ей, почему‑то, казалось, что настоящая семья — для кого‑то другого, более удачливого… А она не умеет, не достойна, не знает… Что однажды Миша поймет, как ошибся с выбором, обнаружит подделку, и на этом закончится все. А оно — не заканчивалось. Вера изо всех сил, старательно, выпячивала недостатки характера, показала всю вредность, которая в ней была, и даже немного больше придумала. Не приходила домой вовремя (когда её дом стал их общим, вообще не поняла); пустилась в загулы с подругами и однокурсниками; на все Мишины претензии отвечала с вызовом и холодом: "Не нравится — до свидания! Никому не навязываюсь. Найди себе другую, подходящую". Не уходил. Говорил, что она еще маленькая дурочка, и кто‑то из них двоих обязан быть умным. Видимо, это его тяжкая доля. Говорил и при этом тепло улыбался, всем видом давая понять: "Не уйду никуда, и тебя не пущу". Только однажды, после очередной глупой, безжалостной ссоры, которую снова затеяла Вера, он задал вопрос: "Ты действительно хочешь расстаться? Тебе со мной так плохо? Я делаю несчастной тебя?"

И она позорно испугалась. Хотя, всего одной ночью раньше добивалась, чтобы Миша обиделся, понял, что ничего не выйдет, и ушел. Ведь, чем раньше, тем проще расстаться: не так сильно успеют врасти друг в друга. Вот только не думала, что мужчина во всем обвинит не её, а себя. И вдруг поняла, что совершенно не хочет с ним расставаться. Убеждала саму себя, что — привычка. И лучше с мужчиной, который не заставляет сердце заходиться в сумасшедшем ритме, чем совсем без него. Не смогла ответить "Да" на вопрос, хочет ли она расстаться. Вышло так, неожиданно, что она этого вовсе не хотела.

Потом еще долго раздумывала над своим решением: казалось бы, так долго отталкивала, вынуждала уйти, а в самый ответственный момент — не рискнула. Почему? Не хватило смелости ответить на прямой вопрос? Ведь надеялась, что уйдет молча, без выяснений и разговоров. Но, с другой стороны, закаленная Андреем, Вера давно уже не боялась резать правду — матку в глаза, делать словами больно (чтобы саму ужалить не успели), отчего же теперь сдалась? А потом до нее дошло, с большим трудом и треском: ей никогда и ни с кем еще не было так хорошо. Никто не давал ей чувства собственной ценности, не думал о ней, не заботился, не оберегал так, как Миша. Вера не помнила отца, а мама считала, что ребенка нужно с детства приучать к самостоятельности. Она привыкла, и внимание партнера порой казалось чрезмерным, опутывающим, лишающим свободы…Это пугало. И привязывало. Он долго не говорил ей ничего о чувствах. Просто был рядом и любил — не словами, поступками. И иссушающей душу нежностью по ночам. Иногда, глядя в его глаза, девушка и сама начинала верить, что вот — вот рассыплется на кусочки, чувствуя себя такой хрупкой и ранимой, что впору на руках носить и сдувать пылинки. Носил и сдувал. И она таяла от этой защищенности, расслаблялась, пропитывалась уверенностью в том, что уже не одна в этом мире, и кто‑то однажды загрустит, если она исчезнет. Чувство окрыляло. В душе снова начали пробиваться ростки чего‑то нежного и трепетного. Удивительного для неё: была уверена, что эмоции умерли и больше не проснутся. Он разбудил. А еще, она впервые поняла, как бесценно ощущение полнейшего доверия к партнеру. За три года их жизни с Михаилом, он иногда сомневался в ней, она — никогда. Повода не было. Ни малейших подозрений.

А сегодня ей стало страшно. До озноба и учащения пульса. Не Дениса она испугалась — себя. Что — такое увидела на дне его глаз, пытливо всматривающихся, что‑то поймала в том, как жадно раздулись ноздри, втягивая запах (казалось, пытался запомнить, чтобы даже вслепую узнать), что заставило задрожать какую‑то потаенную струнку, о которой раньше не подозревала. И эта струна готова была оборваться от застывшего напряжения в воздухе. Она разозлилась. На шефа — за то, что посмел так на неё смотреть, без всякого на то приглашения. На себя — за то, что отозвалась. Было странно, боязно и сладко — как перед прыжком с высоты, когда за спиной — надежная страховка, но ты не до конца уверен, что — выдержит. А у Веры такой страховки не было. И прыгать она не собиралась. Более того — не хотела. Поэтому психанула и нагрубила Денису Игоревичу, а потом еще и повела себя, как капризный глупый ребенок. Её, привыкшую жить рассудком, это убило окончательно.

Веронике необходима была пауза, чтобы подумать и придти в себя, не видя лица виновника сумбура, творившегося в душе.

На радость, в сети появилась подруга — та, которой можно высказать всё, не опасаясь упреков и осуждений. Её тёзка, с которой были пройдены огонь, вода и медные трубы, которая была рядом, вытирая горькие слёзы, и не уходила, когда нужно было с кем‑то поделиться долгожданным счастьем…

— Привет, дорогая! Как жизнь? — Сообщение с кучей смайликов появилось, когда Вера еще раздумывала, с чего начать разговор…

— Привет… Жизнь, как в сказке, чем дальше, тем загадочнее…

— Так, с этого места поподробнее… Что там у тебя уже стряслось? Вроде бы, только приехала? Тебя обижают? Сейчас посмотрю, когда ближайший рейс, и выезжаю. Что брать? Пистолеты, топор, бензопилу? Сколько обидчиков?

В этом была вся Ника (они уже сто лет назад поделили одно на двоих имя пополам, чтобы не путаться, и не путать друзей): стоило Вере только заикнуться о своих проблемах, подруга с ходу ввязывалась в их решение. Иногда — шутя и только на словах, но даже такая поддержка, порой, помогала не увязнуть в тоске и депрессии. Когда рядом такой ураган — волей — неволей, зарядишься энергией…

— Ой, Ник, не нужно пока никого увечить и убивать… Мне кажется, я сама человека обидела. И теперь не знаю, как дальше быть…

— Здрассте, приехали! Кто мне всю жизнь талдычил, что обидеть невозможно? А можно только обидетьСЯ? Захотел этот чувак (или чувиха?) надуться — пусть себе дуется. Его право. Ты‑то здесь при чем?

— Ника, ты сама себе противоречишь. Значит, меня обидеть могут, а я — нет?

— Канэш! Тебя нужно от обидчиков спасать, ты ж у меня дурочка нежная… — Эта фраза вызвала у Веры улыбку. Только Ника умела вот так выворачиваться, списывая нелогичность на искреннюю любовь и заботу. Но она прекрасно знала — за этими хохмами и напускной веселостью подруга прячет тревогу и, наверняка, хмурится задумчиво, глядя в экран, ожидая рассказа — что же, в конце концов, здесь происходит. — Давай, выкладывай, чё там у тебя, сто пудов, сама себя накрутила, а овчинка выделки не стоит.

— У меня шеф тут новый… — Сообщение улетело, незаконченным, от легкого нажатия клавиши "Enter"

— ? Уже интересно… И как он? Молодой, симпатичный?

— Ты же прекрасно знаешь, Ник, что я не обращаю внимания на других мужчин. Как‑то в голову не приходит оценивать их по этим признакам…

— Ну, так я ж тебе и говорю — дурочка. Что здесь у неё куча классных мужиков под рукой, а она с ними "дружит", что там… Когда уже до тебя дойдёт, что мир не замкнулся на этом твоём ненаглядном Мишеньке? — Веру всегда расстраивало, что двое самых близких и любимых людей так и не поладили между собой. Ника была уверена, что Михаил просто не может быть достоин её распрекрасной подруги, и не уставала об этом ей напоминать, благо, в глаза мужчине свое мнение не высказывала. Но и не старалась никогда изобразить к нему любовь, постоянно докапывалась по мелочам и подкалывала. Тот, в свою очередь, исправно делал вид, что не замечает её усердной нелюбви, но Вера знала, что он, порой, зубами скрипит, чтобы не высказать все, что думает. И только наедине позволял себе сообщить, что Ника его раздражает, и вообще не нравится. Видно было, как расстраивается, если Вера уходила с подругой гулять, посидеть в кафе, или на танцульки. Но общаться не запрещал, зная, к тому же, что с Верой непозволителен язык запретов: может вызвать только обратный эффект. Рисковать отношениями не хотел, тем более, не настолько важный повод…

— Прекрати уже к нему цепляться! Не пойму, что за кошка между вами проскочила..

— Он тебе не подходит. — Этот аргумент, в глазах подруги, был железобетонным. К нему всегда придумывались еще сотни дополнительных, но "не подходит" звучал всегда.

— Откуда тебе знать? Он лучший мужчина в моей жизни.

— Ага. Потому что вцепилась в него, а на других и смотреть не пробовала.

— Сама прекрасно видела, что не я, а он в меня вцепился. И не хочу я ни на кого смотреть. Мне с ним хорошо.

— Ну — ну, давай, заведи свою волынку "спокойно, уверенно". Прямо как старуха древняя!!! Вера, да ты мне еще ни разу не сказала, что любишь его! Какое хорошо‑то? Кому другому рассказывай! У тебя глаза перестали блестеть… Ходишь вечно, потерянная."Миша то, Миша сё"… А где Вера‑то, скажи?

— Ты прекрасно знаешь, что я не привыкла разбрасываться такими словами. Хватило уже опыта. Достаточно того, что я их Мишке говорю…

— Аааа… Даже так? Это прогресс! Тогда, глядишь, через десять лет и сама поверишь…

— Иди ты нафиг, дорогая! Хотела с тобой поделиться, а вышло, что снова должна оправдываться… Сколько можно?

— Прости. Не нужно мне оправданий. Просто хочу, чтобы ты поняла, что у вас не те отношения, когда люди счастливы. Ты за ним просто прячешься от самой себя, и мужик страдает, и тебе нехорошо. — Слушай, психолог ты мой доморощенный, откуда тебе знать, что у нас происходит? Пара пьяных фраз, ничего не значащих, и все — ты уже диагноз поставила. — Вера уже сотню раз пожалела о том дне, когда ляпнула подруге о том, что чего‑то ей не хватает в жизни, а чего — неизвестно.

— Ладно, проехали. Эту тему можно мусолить бесконечно. Все равно — толку ноль. Что там с шефом‑то стряслось? Ты же с этого начала…

— Ох, Ника… Я не знаю, что с ним. Странный какой‑то…

— Да? В чем выражается? Мычит, глазами косит, не по — русски выражается? — И снова цепочка подмигивающих смайликов…

— Лучше бы так… Он то не замечает меня, то отчитывает, как маленькую, то подозревать начинает в какой‑то ерунде… Потом, вдруг, пожалеет, сегодня выспаться дал до обеда, и не ругался, что проспала еще дольше…

— И что здесь такого? Все начальники, в большинстве своем, с приветом. Доля у них такая. Станешь ты большой шишкой — и тебя будут странной считать.

— Ну, Палыч‑то у нас не такой… — Ника успела поработать у них пару месяцев, когда практику проходила, и Веру в компанию она же и привела. Только сама сбежала, подалась к родителям, а подруга осталась, и надолго.

— Палыч — редкий экземпляр. Штучной выделки. Не стоит на него равняться.

— Не знаю… Я к нему так привыкла…

— Так в этом вся проблема?

— Нет…

— ? Я уже не знаю, что и думать…

— Что, что… — Девушка уже пожалела, что завела этот разговор. Ника теперь, как клещ, вцепилась — не отвяжется. — Мне показалось, что он целоваться ко мне полез…

Она отправила сообщение и замерла. В ответ — тоже тишина. Видимо, подруга переваривает информацию…

— Ого… Так полез или показалось?

— Ну, впечатление было именно такое… Странное.

— А ты?

— А что — я?

— Тоже полезла, или убежала? — Вера представила, как Ника ерзает на стуле от любопытства, наверняка, даже носом в экран уткнулась.

— Мне бежать было некуда. На стуле сидела, а он меня к этому стулу практически прижал…

— И? Не томи уже, рассказывай… А то я сейчас изведусь вся…

— Да нечего рассказывать. Пригрозила, что по морде съезжу.

— Ой, мама дорогая! Не могу! И что? Он поверил? Ты даже комара прихлопнуть с первого раза не можешь, а тут мужику грозить начала… Или он такой, хлюпенький? Признавайся? Если мелкий и хлюпкий, тогда — правильно! Нам такие ни к чему!

— Ничего он не хлюпик… Нормальный…

— Мда? А говоришь, ничего не замечаешь…

— Иди нафиг, Ник! Я с ней поделиться хотела, а она скоморошничает. Больше ничего не скажу! — Вера в сердцах даже ноутбук отодвинула… Вскочила с кровати, сделала пару кругов по комнате, вернулась на место. Новое сообщение уже подмигивало.

— Ладно, больше не буду. Честное пионерское! Рассказывай дальше. Я пока буду молчать и думать. Ни о чем не скажу.

— Да как бы и нечего больше, если честно… Я ему нахамила слегка, и больше к теме не возвращались. Он, вроде, понял, что был не прав, и ведет себя нормально. Ужинать позвал, а я не пошла, практически послала подальше… Теперь вот сижу и стыжусь своего поведения.

— Стоп — стоп! Как это — ужинать? Он тебя уже по ресторанам водит?

— Нет… Я пока живу у него дома… Здесь проблема квартиру найти, снять гостиницу — тоже.

Снова — пауза. Вероника готова была поклясться, что подруга присвистнула и зависла, перед тем, как набрать ответ.

— Охренеть! Подруга, так с этого и нужно было начинать!

— Ничего не нужно. Мне уже ищут квартиру, как только найдут — перееду.

— Я бы не торопилась… Если обстоятельства так складываются, нужно их использовать на полную катушку. Давай‑ка, дорогая, не теряйся там. Глядишь, и выйдет что полезное. А то просидишь до старости в обнимку со своим Михаилом.

— Ника! Да сколько можно‑то? Ты прекрасно знаешь, что я никогда не сделаю ему больно или плохо.

— А ты не делай. Пофлиртуй немного, насладись вниманием крутого мужика, а потом вернешься домой, как ни в чем не бывало. Мишке и знать ни о чем не стоит.

Ника всегда считала, что флирт — лучшее, что могла придумать природа для поддержания организма в тонусе. И никогда себе не отказывала в маленьких шалостях, ни к чему не обязывающих. Пыталась научить этому Веру, но пока — безрезультатно.

— Да ну тебя, с твоими советами…Вот знала же, что ничего хорошего не предложишь.

— Это потому, что ты у меня — дурочка наивная. В старости вспомнишь мои наставления, да поздно будет…

— Ладно, спасибо, что не послала к черту. Пока, дорогая, спокойной ночи. Мне еще Мише нужно позвонить.

— Лучше бы с шефом своим горячим помирилась, дурочка. Ладно, целую тебя, спокойной.

И отключилась.

Вероника еще долго сидела, гипнотизируя экран, пытаясь привести мысли в порядок. Беседа с подругой этому не помогла, а внесла еще больший раздрай и сумятицу. Вера терпеть не могла находиться в таком состоянии.

Захлопнув ноутбук, девушка набрала номер Миши. Он ответил с первого же гудка, словно сидел в ожидании. Она не сомневалась, что именно так и было.

— Привет, моя хорошая. — Словно обдало теплым воздухом, таким родным и милым был его голос. — Я скучал, думал, уже не вспомнишь…

— Привет. Разве можно о тебе забыть, весь день помнила. — Все заботы растаяли, будто по мановению руки. Вот он — хороший, добрый, любящий. Готовый услышать и поддержать и днем, и ночью. А все, что Ника придумывает — ерунда, откуда ей знать, каково это — чувствовать, что у тебя есть дом, который всегда ждет свою хозяйку, и это чувство нельзя ни на что променять…

— Люблю тебя, малыш. Ощущение, что уже два месяца прошло, а не два дня…

— Миш, ну ты же раньше меня уехал… Уже не два дня, а две недели скоро будет.

— Тогда я знал, что ты дома, а теперь еще дальше стала. Совсем тоска. Я в этом Питере скоро взвою, погода мерзкая, на работе застой, вообще никуда не двигаемся, и ты далеко.

— Угу. Скоро вернемся. И ты, и я. Правда же?

— О, да! И больше ты у меня никуда не поедешь. На крайний случай, с собой утащу, но одну, к черту на кулички — не пущу.

— Миш, я сама надеюсь, что больше кататься не придется.

— Ага. А если придется — пойду сам разговаривать с вашим Палычем.

— Ох, и ты туда же… Может, я сама как‑нибудь разберусь? Все‑таки, это моя работа…

Металл в голосе проявлялся всегда, когда Михаил пробовал вмешаться в её рабочие проблемы. Он считал, что это нормально, когда мужчина защищает интересы своей женщины, а у Веры было совершенно другое мнение на этот счет. Моя работа — мои проблемы. Это было единственным серьезным камнем преткновения в их разговорах.

— Ну, хорошо. Посмотрим. Но — предупреждаю: начнут обижать, всех на клочки порву!

— Я знаю, пока не стоит…

За милым трепом пролетело полчаса, потом еще столько же… Вера засыпала, полностью умиротворенная: голос Миши успокоил и привел в равновесие все, что дрожало и ворочалось внутри. Больше никому не удавалось так на неё действовать.

Дэн засыпал в мрачном настроении, проснулся — немногим лучше. Девчонка вечером так и не снизошла до его скромной персоны, так и просидела в комнате, не показывая носа. Ему становилось муторно при мысли, что и утром придется наблюдать кислое выражение лица и делать вид, что ничего не было. Еще из старой жизни он помнил, как погано начинать день в таком вот тягостном молчании, перемежаемом искусственными улыбками и поддельным интересом.

Но, как бы то ни было, сам себе гостью навязал, сам обидел её, или испугал (с этим фактом он, скрепя сердце, согласился), значит, самому и терпеть придется.

Уже на кухне, заваривая кофе, он слышал, как девушка прошлепала в ванную, что‑то бормоча на ходу (видимо, спросонья за косяк зацепилась), и неосознанно заулыбался. С этим настроением и встретил её в дверях.

Она, словно забыв о вчерашней размолвке, тоже улыбнулась в ответ, что‑то пробормотала, отдаленно похожее на приветствие, и плюхнулась за стол.

— В холодильнике йогурт есть. Я попросил соседку, она вчера кой — чего еще прикупила. Посмотри сама. — Он не мог отвлекаться, боялся, что сгорит омлет.

— Денис, ты такой молодец, все‑таки… — Он застыл, настороженно, ожидая продолжения, не зная, к чему готовиться…

— Да? А в чем конкретно? — Вопрос был адресован к узкой спине и взъерошенному затылку, хозяйка которых уже залезла в нутро белого гудящего монстра.

— Я думала, холостяки не завтракают, или едят какой‑нибудь ужасный фаст — фуд…

— Ага. Лапшу "Доширак", пельмени, прямо из упаковки, неразмороженные, и запивают все это пивом из горла… — Он выключил газ и повернулся к Вике, насмешливо разглядывая в упор. Хотел видеть, как среагирует на подколку — снова замкнется, или поддержит? И пожалел: она, не глядя на него, сосредоточилась на баночке с йогуртом, в которой уже были намешаны какие‑то хлопья, ягоды, выбирая самое вкусное, с аппетитом облизывала ложечку, а вслед за ней — губы. При этом сонно жмурилась от удовольствия…Денису пришлось сглотнуть комок, вставший в горле, и отвернуться, чтобы ненароком не выдать, как его взволновала картинка.

— Ну, не так страшно, конечно, я все это представляла… Но, максимум — это растворимый кофе или чай и пара бутербродов. А ты прямо завтрак настоящий готовишь. Мне даже стыдно пользоваться твоим гостеприимством. Только, если на меня святую обязанность переложить, я обязательно просплю, и мы обойдемся одной кипяченой водичкой…

Эта тирада была выдана с очень горестной миной, голова девушки с трудом поддерживалась кулачком, а сама она явно еще просыпалась. Может быть, оттого и была столь дружелюбной.

— Ну, ничего страшного. Зато ты вечером меня спасла. Иначе, так бы и остался до утра в кабинете. — И снова напрягся, мысленно выругав себя за то, что напомнил про не очень приятные события.

— Да ну, ерунда какая… Ты же часа три там сидел, безвылазно. Мы с ребятами, если случается аврал, всегда перерыв делаем. Кто первый вспомнит про чайник или кофеварку, тот всем остальным и наливает. Хохма бывает: всем уже хочется сделать перерыв, а бегать вокруг чужих столов не хочется. И все сидят, мучаются… А я не ленивая, могу и поухаживать…

Денису, как будто бы, и полегчало — не заострила внимания на инциденте, и в то же время — грустно, от понимания, что эта её забота была лишь данью привычке…

Так, вопреки ожиданиям, утро началось тихо и умиротворённо. Денис не хотел себе признаваться, что завтракать (как, впрочем, и ужинать) намного приятнее. Понимал, что закончится, рано или поздно — так и незачем привыкать.

Тихое спокойствие закончилось, когда он уже стоял на выходе, поправляя шарф под дубленкой, а Вика выплыла из комнаты… Сначала Дэн решил, что ему показалось, из‑за неяркого освещения. Оглянулся. Нет, все так: Вика зачем‑то решила нарядиться в костюм с юбкой, с трудом прикрывающей колени. Пиджачок тоже — больше обрисовывал, чем закрывал. Волосы собраны в какую‑то хитроумную прическу, полностью обнажающую тонкую шею… Нет, конечно, все — очень прилично, однако же…

— Что сегодня за праздник? — Постарался, чтобы голос был ровным, вроде бы, получилось…

— Что? — Вика в это время подошла к зеркалу и аккуратно подвела губы неяркой помадой. Полюбовалась в отражение, и только потом повернулась к Денису.

Он с трудом пришел в себя от… наглости или игнора? Вспомнил, о чем спрашивал…

— В честь кого такая нарядная?

— А, в честь поездки к какому‑то чиновнику, Евгений обещал взять с собой…

— Это что у нас за чиновники такие важные, для которых ты решила в юбке по морозу шляться?

Вика подняла удивленные глаза:

— Мы же на машине будем… А потом в офис. Что тут такого?

— Ничего.

Денис кипел, но старался держаться. Потому что, действительно, повода для злости, как будто и не было. Кроме одного.

Он старался не думать об этом, помогая накидывать шубку (видимо, она и была причиной размеров чемодана), и даже успокоил себя, что ничего страшного в том, что ради какого‑то старпёра в кабинете она так вырядилась, а ради него — нет; и промолчал, наблюдая, как она возится с молнией на сапожках…

Но, уже сидя за рулём и наблюдая, как она прикрывает колени разъезжающимися полами шубы, не выдержал:

— А ты в курсе, что Евгений женат?

— Конечно. Он вчера мне все уши прожужжал про свою Анюту и ребятишек. Даже фотки показывал. Классный, наверное, из него отец. А что?

— Да так, к слову пришлось. — Злость должна была уйти, и крыть было нечем — слишком честными глазами Вика смотрела на него. Но внутренний раздрай никак не хотел утихомириваться.

— Денис, что‑то случилось? — Девушка первой не выдержала напряженного молчания.

— Да нет, ничего. Я о работе думаю.

— Извини, что отвлекаю. — Видно было, что не поверила, но докапываться не стала.

— Ты вчера успел разобраться в условиях? Я, если честно, текст нашла, но сил уже не было… Не стала насиловать мозг…

— Разобрался. Ты права была — достаточно сделать перерыв, и все становится намного понятнее…

— Опять всю ночь работал?

— Да нет, где‑то до часу… Потом прекратил.

— Денис, а тебе обязательно одному во всем разбираться? Ты же себя загонишь так… А твои сотрудники счастливо разбегаются по домам, пока ты сидишь и работаешь…

Двоякое ощущение накрыло Дениса: вроде бы, и приятна забота, мало кто из подчиненных вспоминал, что шеф — живой человек, и тоже хочет отдыха; а с другой стороны — какое дело этой выскочке до его проблем? От неопределенности внутри самого себя Дэн опять начал заводиться. Веронику спасло только то, что они уже подъехали на офисную парковку, больше похожую на снежное поле — почему‑то сегодня никто не озаботился уборкой снега…

Вероника уже потянулась к ручке двери, как он её остановил:

— Стой! Подожди, помогу выбраться. Утонешь ведь, вся в снегу изваляешься, потом суши тебя, вместо работы. — Прозвучало ворчливо, девушка нахмурилась, но послушно ждала, пока он обойдет автомобиль и поможет ей выбраться.

Протянула руку, чтобы опереться об него, но Дэн лишь отмахнулся.

— Держи свою сумку крепче, чтобы не рыскать за ней по сугробам. — Подхватил за талию и вынес поближе к центру, где снег был уже притоптан шинами автомобилей и ногами сотрудников. Благо, что темень на дворе — хоть глаз выколи, и никто не заметил, как развлекается шеф по утрам.

И Дэн, к сожалению, не мог рассмотреть лица Вероники, которая, почувствовав твердую землю под ногами, лишь потупилась и пробормотала:

— Спасибо…

— Не за что.

На совещании он быстро забыл и про девушку, и про заботы, с ней связанные: дел хватало и без того. Поэтому не обратил внимания, когда и куда она пропала. Просто закрылся в кабинете с руководителем проектного отдела, юристом и их приспешниками. Как и ожидалось, в документе вылезла масса подводных камней, и на то, чтобы их обнаружить, потребовалась масса времени. Денис привычно гонял подчиненных по каждому пункту, нарезая задачи, просматривая все строчки по сотне раз, въедливо и дотошно, забыв про время, про то, что пора бы людей отпустить на перерыв, и про то, что за дверью могла столпиться очередь из желающих попасть к шефу на глаза. Секретарша сидела рядом и фиксировала все замечания. Некому было встречать и привечать страждущих…

Но все в его офисе и без этого знали: если дверь закрыта, ломиться нельзя, кара настигнет непременно.

Поэтому, когда раздался стук, а следом за ним, без разрешения, в дверь просунулась довольное румяное лицо Вероники, Денис отреагировал немедленно:

— Кто разрешил? Нельзя! Закрытое совещание! — И отвернулся, уверенный, что повторять не придется. Повторения подобного рыка мог захотеть только умалишенный, или совсем отчаянный самоубийца.

И не заметил, как пропала улыбка на лице девушки, и как тихо закрылась дверь. Он сейчас жил только поиском решений нерешаемых задач.

Перерыв случился только ближе к вечеру. Дэн вышел размяться и позволил сотрудникам сбегать к кофейному автомату и покурить. В приемной не было никого, кроме Дэна и секретаря. Проскользнуло ощущение, что чего‑то не хватает, но тут же было забыто, под трели телефонного звонка и шорох бумаг на столе секретарши.

— Есть что‑то срочное?

— Нет, все может подождать до завтра. Я вчера постаралась подчистить все хвосты.

— Ну, и замечательно. Собирайте всех обратно. Пока бегут, гляньте, что там нападало на почту.

Новый забег отнял остатки сил, затянувшись по времени до конца рабочего дня. Только в половине седьмого Дэн распустил совещавшихся по домам и снова выглянул из кабинета. Вероники не было на месте. Это показалось странным, но, загруженный мыслями, решил — оно и к лучшему, есть еще время заняться другими делами, чтобы на завтра осталось меньше проблем.

Ближе к девяти вечера понял, что нормально работать не получается: постоянно прислушивался, ожидая, что в тишине приемной раздастся стук каблучков. Вероника не появлялась.

Это становилось подозрительным, ожидание начало раздражать. С мыслью: " Что эта девчонка себе позволяет?", принялся разыскивать номер в списке контактов. Тот, как назло, находиться не спешил. Что было совсем ненормальным: Денис привык записывать все номера в строгом порядке. Почему именно этот, вдруг, потерялся?

Дэн решил не заморачиваться и набрал зама — Женьку, благо, что тот всегда висел в списке последних вызовов:

— Да, шеф, слушаю! — Бодрячком, будто и не поздний вечер.

— Где стажер?

— Рядом, трубку передать?

— Да! — Не стал ничего добавлять, опасаясь, что сейчас испепелит зама злостью.

Раздалось шуршание, невнятный шум голосов, потом четкое:

— Алло. Вы что‑то хотели, Денис Игоревич?

— Хотел. Узнать, где тебя черти носят!

Вздох, явственно слышимый в динамике, потом, все таким же выдержанным тоном:

— Мой рабочий день закончился в шесть вечера. В это время я была в офисе. Чем я занимаюсь сейчас — мое личное дело.

Денис поймал себя на том, что зубы уже скрипят, удерживая внутри рвущийся вопль. Постарался выдохнуть и не орать — негоже показывать гнев подчиненным.

— Вика, я еще раз спрашиваю: где ты находишься?

— А я Вам повторяю: это не Ваше дело. Сообщите, пожалуйста, когда мне можно будет попасть в квартиру. Раз уж позвонили. Сама Вас тревожить не рискнула.

За этот показательно — официальный тон захотелось придушить выскочку. Повезло, что далеко. А трубка ни в чем не виновата, иначе, уже летела бы в стену.

— Дай телефон Евгению. — Дождался, пока раздастся встревоженный голос парня. — Жень, вы сейчас где?

— Мы в "Мечту" заехали, перекусить.

— За — ме — ча — тель — но! А Аня в курсе?

— Конечно, шеф, обижаете. Она мне сама и посоветовала накормить человека, да и самому голодным не мотаться. Была бы дома с ребятами — я бы Вику и к нам отвез. Но они умотали к бабушке на три дня…

— А зачем вы мотаетесь в ночи?

— Так… Мы это… — От напора в голосе шефа, парень, похоже, слегка растерялся. — Квартиру Веронике смотрели. Я взялся её провезти, чтобы одна по городу не болталась…

— Ясно. Сидите там и ждите меня.

— Вас понял шеф. Будет сделано.

"Вот же, мать её, самостоятельная! Сказал же- найдем, подожди… Нет, ей срочно самой потребовалось искать…Надрать бы ей задницу за упрямство…" Все это крутилось в голове у Дениса, усиливая злость и раздражение, пока он гнал на максимально возможной скорости к "Мечте". "Еще и название‑то какое, дебильное… Не могли ничего поприличней сыскать…" Факт, что это — лучшее заведение в городе, где справлялись все корпоративы, благополучно был стерт из памяти.

Влетал в кафе на всех парах. Вероника о чем‑то мило беседовала с Женькой, не замечая приближающейся грозы. А вот парень увидел и напрягся. Девушка, видимо, тоже что‑то поняла, но даже не обернулась, чтобы проследить за его взглядом. Дождалась, пока начальник практически не повис над столом. И только тогда удостоила его мимолетным взглядом.

— Вика, вставай, поехали. Жень, спасибо, что помог стажеру, молодец. На сегодня можешь быть свободен.

Тот сообразил очень быстро — закинул крупную купюру в папку со счетом, попрощался и, стараясь не очень демонстрировать скорость, удалился.

А Вика даже не дернулась — продолжила, как ни в чем не бывало, что‑то потягивать через трубочку в бокале.

— Вика, я жду. Поехали.

— Спасибо, Денис Игоревич, я сама доберусь. Не стоило беспокойства.

— Вика. Не заставляй меня повторять.

— Я не заставляю, товарищ начальник. Только, напомню, у меня сейчас — нерабочее время. Что хочу, то и делаю. А сейчас я хочу допить свой коктейль. Очень вкусный и питательный, между прочим.

Денис понял, что требованиями ничего не добьётся. Применять силу к женщине, да еще и при толпе народа — как‑то не по — мужски и несолидно. Хотя, конечно, желание наподдать по заднице никуда не делось.

Решил присесть за столик — на них уже начали оглядываться, не хотелось разогревать интерес скучающей публики.

— Вика, может быть, объяснишь, в чем дело?

Недоумевающий взгляд:

— Что именно я должна объяснить?

— Почему ты со мной споришь и сопротивляешься нормальным, адекватным просьбам?

— Потому что мне Ваши просьбы не нравятся.

— Ты ничего не забыла, ни с кем не путаешь меня?

— С моей головой и памятью все нормально. Только вот, за последние полчаса не прозвучало ни слова о работе. В остальном я Вам подчиняться не обязана.

— Значит, решила показать характер?

— Мне кажется, это Вы что‑то пытаетесь мне доказать. Только не пойму, что именно и с какой целью.

Парировать было нечем.

— Хорошо. Я тебя понял. — Хотя, конечно же, пообещал себе, что непременно вспомнит ей эти взбрыки, при удобном случае. — Рассказывай, что сегодня успели сделать… И зачем ты ломилась ко мне в кабинет посреди совещания?

— Во — первых, я не ломилась. Постучала, а потом заглянула. Во — вторых, если не хотите, чтобы Вам мешали, закройте дверь на ключ или повесьте табличку " Не беспокоить"… А в — третьих, завтра приду и обо всем отчитаюсь. В устном и письменном виде…

— А сегодня вообще ни о чем разговаривать со мной не собираешься?

— Нет. — Без тени сомнения выпалила.

— Неожиданно. Почему?

— Потому что мне вполне хватает общения с Вами с девяти до утра до шести вечера. Вы, Денис Игоревич, разве не знаете, что подчиненные не любят злоупотреблять вниманием начальства?

— Вика, да что с тобой случилось‑то, опять? Какая муха на этот раз укусила?

— Никакая. Просто учусь держать дистанцию. Раз Вы этого не умеете, придется заняться вопросами субординации и разграничения личного и делового пространства мне самой.

— Не понял сейчас, поясни. — Денис машинально вытащил трубочку из отставленного Викой стакана и начал крутить в руках, выкручивая из неё узлы.

— Да нечего объяснять, товарищ директор. Вы сегодня рыкнули на меня ни за что, ни про что. Я догадываюсь, что нарушила какие‑то правила… Только мне их никто не потрудился сообщить. Я терпеть не могу, когда чувствую себя без вины виноватой. А у Вас очень хорошо получается это чувство внушить. Поэтому, будет вполне достаточно общаться по восемь часов в день. Этот срок я уж, как‑нибудь, выдержу…

— Ясно. Это ты, таким образом, намекаешь на то, что виноват был я. Правильно? — Дэн почувствовал, что снова начинает закипать. Только подумать: обиделась. За то, что прикрикнули на неё. Так не нужно лезть без разрешения туда, куда не звали! И вообще — что за претензии со стороны подчиненной?

— Я Вам сейчас не намекаю ни на что, а говорю прямым текстом: меня не устраивает то, как Вы себя ведете. Даже Ваш статус начальника не позволяет Вам повышать на меня голос. Если все остальные привыкли и терпят — сочувствую им. А я не собираюсь.

— А тебе не кажется, Вика, что ты слегка приборзела? — Тон был обманчиво — мягким, но внутри у мужчины уже все звенело от злости. Такой наглости, на его памяти, за последние лет десять уже никто себе не позволял.

— Мне кажется, что это Вы тут себя почувствовали царем всея города и империи, позабыв, что у Вас работают люди, которые достойны нормального, человеческого отношения. — Вика старательно выдерживала спокойный тон, однако, он видел, как её руки подрагивают от напряжения. И голос ломается, еле заметно.

— А не может быть так, что ты сама провоцируешь такое к себе отношение? Может быть, с остальными я себя по — человечески себя веду?

Тут она расхохоталась в голос, издевательским смехом:

— Ой ли? А кто сейчас Женьку отправил подальше, да так, что он улетел, не оглядываясь?

— Он просто понял, что будет мешать, и разговор для его ушей не предназначен.

— Да что Вы? А кто‑нибудь спросил, кто здесь кому мешает‑то? Может быть, это Вы здесь — лишний, а мы без Вас прекрасно проводили время? Между прочим, обсуждали массу интересных вещей, он мне про историю города рассказывал…

— То есть, это я вам помешал?

— Конечно. Открою Вам страшную тайну: мир не только вокруг Вас вертится. — Она уже практически шептала, проникновенно глядя ему в глаза. И откуда бралась только смелость?

У Дениса ходили желваки, от того, как крепко он стиснул зубы, чтобы не заорать. Вот же, дура‑то наглая! Нарывается, просто на глазах роет яму себе и своему спокойствию. " Я тебе, нахрен, покажу, вокруг какой оси весь мир вертится!" — Эта мысль застряла в голове, и теперь крутилась, повторяемая на разные лады. Как ни странно, она же и успокоила — Денис ухмыльнулся самому себе и новой идее, испугав этой ухмылкой девушку. Во всяком случае, она затихла, настороженно вглядываясь в его лицо.

— Я понял, Вика… Мир, конечно же, должен крутиться только вокруг тебя… Не правда ли? Поэтому ты и психуешь так, что тебе не хватило внимания? Теперь послушай мой совет, девочка. Такими темпами ты долго не протянешь. Будешь послана подальше своим мужчиной, а с работы уволена. Учись вести себя прилично.

— И снова — пальцем в небо… Мир, в общем‑то, сам по себе живет. И я не требую ничьего внимания. Достаточно элементарной вежливости. Уволить меня Вы не сможете — не Вы принимали, и юридически — не Ваша подчиненная. А с личной жизнью я как‑нибудь сама разберусь, без Ваших советов.

Неприятно было осознавать, что снова ошибся: выплеск эмоций, который устроила девушка, чем‑то напомнил ему Дарину, которая вечно пыталась побольнее уколоть, чтобы привлечь внимание и добиться своего. Признание того, что она — центр Вселенной, мигом успокоили бы жену. Вику не успокоили. Ситуация становилась все более непонятной, но желание усмирить и успокоить норовистую девчонку только разгоралось.

— И ты решила показать мне мою неправоту таким вот странным способом?

— Каким?

— Куда‑то уехала, не предупредив, сейчас на мне злость срываешь… А повод‑то был смешной…

— Я никому ничего не показываю. Просто хотела провести время так и там, как я сама захочу. А не так, как Вы скажете. Вот и все. — Вика, похоже, выдохлась, запал иссяк, и голос звучал уже глухо и тускло. Оттого еще больнее били по нервам ее слова.

— Я так тебя утомил за несколько дней? Странно, еще никто из сотрудников так быстро не уставал от моей компании.

— Да? А сколько из них жило с Вами в одной квартире? Да так, что об этом за один день стало известно всей фирме? О том, что Вы привозите и забираете с работы? Что сидите вдвоем допоздна? Сколько их было, таких, неуставших? — Похоже, что Вику задело за живое: она почти кричала на него, в возмущении…

— Это что, ревность, что ли? Хочешь подчеркнуть свою исключительность?

— Хочу сообщить, что меня это достало!!!

— Что именно?

— Да на меня уже косятся! За спиной хихикают и шепчутся, захожу в какой‑нибудь отдел — резко замолкают. А вечером ко мне подкатила дамочка, не помню имени, такая, вся в мелких локонах, чернявая, и прямо спросила — на чье место меня собираются сажать, раз так издалека выписали?

— Мне кажется, Вика, ты преувеличиваешь…

— Да мне без разницы, что Вам кажется. Я говорю о том, что мне так работать некомфортно, и я не хочу, чтобы окружающие подозревали в том, чего нет и быть не может.

Денис прищурился задумчиво, усмехнулся, помолчал…

— Ты знаешь, иногда люди возмущаются очень сильно, когда их обвиняют в том, чего им самим очень хочется, где‑то глубоко внутри… Но они даже сами себе в этом никогда не признаются….

Вика нахмурилась, в явном недоумении… Потом ахнула:

— Что? Это на что Вы сейчас намекаете?

Снова усмешка:

— Ни на что. Просто мысль такая возникла неожиданно. Решил озвучить. Интересно твое мнение по этому поводу. А что тебя так возмутило?

— Ничего.

— А поподробнее? Я прекрасно понял, что тебя что‑то очень не устроило, расскажи.

— Нет.

— Почему?

— Мне надоело с Вами разговаривать.

— Вот как?! — Эти внезапные переходы начали изрядно раздражать. Ну, и веселить, конечно, совсем чуть — чуть…

В ответ — молчание. Зато она повернулась, вызвала официанта и заказала себе еще один коктейль. Молочный, как оказалось. Денис, грешным делом, подумал, что смелость девушки изрядно подпитана алкоголем. Сообразив, что на мирный ужин в домашней обстановке сегодня можно не рассчитывать, он заказал пару блюд и себе. Вика на это никак не среагировала. Просто уткнулась в телефон.

Это сначала показалось забавным, однако, минут через десять начало раздражать.

— Вика, ты так и будешь копаться в своей игрушке? Может, хотя бы из вежливости, поддержишь разговор?

Издевательски поднятая бровь, холодный, надменный взгляд (откуда что взялось?) — это все, что ему в ответ досталось. А потом она снова опустила глаза к экрану.

— Вик, прекрати! Отниму же, и до завтра не отдам!

Она отключила трубку, вырубив питание насовсем, и молча положила на стол. Пододвинула к нему поближе. "На, мол, бери. Не жалко".

Откинулась на спинку, сложила руки на груди и начала оглядываться по сторонам. На шефа усиленно не смотрела. Потом нашла взглядом телевизор, развернула стул и принялась так же сосредоточенно следить за картинками. Неважно, что это были новости, и работал телик без звука…

Официант, между прочим, удостоился вежливого "спасибо".

Это "спасибо" было последней каплей, переполнившей чашу терпения Дениса.

— Ну, и как мы будем дальше жить, с таким поведением?

— Нормально. Я — отдельно, Вы — отдельно. Как все Ваши работники живут.

— Вика, что нужно сделать, чтобы ты прекратила так себя вести?

— Как?

— Демонстративно игнорировать своего шефа и хозяина квартиры, в которой живешь, раз уж так вышло.

— С шефом буду разговаривать о рабочих моментах. А квартиру постараюсь сменить. Как можно быстрее.

— А до этого?

— До этого Вам стоило бы, для приличия, извиниться.

— За что?

— За свое поведение.

— Я считаю, что мне извиняться не за что.

— Окей. На этом разговор можно считать оконченным. До завтра. Оставьте мне ключи от квартиры, я постараюсь вести себя тихо и на глаза не попадаться. Так устроит?

— Вика! — Он с грохотом треснул ладонью по столу. — Да сколько можно‑то? Хватит выделываться! Как тебя муж‑то терпит? А Палыч, он что, совсем слепой?!

— В отличие от Вас, Денис Игоревич, они границ не переходят, поэтому им терпеть меня не нужно. Я с ними очень мило себя веду. Ключи. Я жду.

— Вик, тебе действительно так тошно находиться рядом со мной и просто по — человечески поговорить? — Дениса одолело болезненное любопытство: когда знаешь, что можешь услышать гадость в ответ, а спросить все равно хочется, просто невозможно не спросить.

— Когда по — человечески — не тошно. Только у Вас очень редко так получается. Все время путаете время и место, и корону свою императорскую забываете снять. А у нас на дворе век — двадцать первый, и холопов с крепостными, как бы, давно уже нет.

— Вот именно, Вероника, что "как бы"… — Дэн усмехнулся невесело. — Большинство забывает об этом, и позволяет вести себя, порой, по — свински… А к безнаказанности привыкаешь. И заносит, поэтому, на поворотах…

Девушка молчала, ожидая продолжения речи.

— В общем, извини. Был неправ и днем, когда рявкнул, и сейчас не очень корректно себя вел. — Странное ощущение неправильности происходящего не покидало: ведь знал же, что извинения только усугубят проблему. Любая женщина, после того, как мужчина признает свою вину, начинает этим откровенно пользоваться, и чем дальше, тем сложнее вернуть её к норме.

— Хорошо. Я рада, что Вы поняли.

Денис уставился на неё изумленно:

— И все?

Теперь уже она изумилась:

— Что — "все"?

— Ты даже не станешь рассказывать мне еще три часа, в мельчайших подробностях, какой я скотина, и как изранил твою нежную душу?

— Ну, Вы же взрослый человек, и далеко не глупый. Сами все поймете, я надеюсь. А если не поймете — что ж, тогда — полная безнадега, я уже помочь все равно не смогу…

Дэн решил, что самым разумным будет закрыть эту тему, и просто спокойно поесть. Телефон вручил Вике обратно, она без слов забрала. Даже умудрились обсудить качество и особенности местной кухни. Денис признался, что безумно скучает по хорошей пицце, которую местные повара отродясь не видывали, и пытались подсунуть какие‑то лепешки, обильно сдобренные кетчупом и почти без начинки. Вика посочувствовала.

Домой собирались уже без прений. Даже во время разговоров ни о чем, Денис не забывал о том удивлении, которое вызвала готовность Вики извинить его, не требуя доказательства, словом и делом. И это её доверие было… как подарок, что ли… Нет, конечно же, он считал, что доверия достоин, и всегда это подтверждал, доказывал, боясь накосячить и подвести того, кто его оказывал. Но чтобы вот так — авансом… Ему было трудно вспомнить, когда в последний раз такое встречал… И понимал, что такой аванс — обязывает, очень и очень.

— Что там у вас получилось, квартиру, хоть какую‑нибудь, нашли?

Вика, немного потеплевшая за эти полчаса, как‑то погрустнела…

— Что, все так плохо? Или очень дорого? В бюджет не влазишь? — Не дождавшись ответа, не выдержал, уточнил.

— Да их нет, практически… А те, что есть, абсолютно пустые. Ни мебели, ни бытовой техники… На полу спать я, предположим, смогла бы… И даже стирать руками… Но вот без утюга, плиты и холодильника — совсем беда…

— Не дури. Спать она собралась на полу… Кто тебе разрешит?

— Я пошутила.

— То‑то же…

— Я бы купила надувной матрас…

— Вот что ты за человек, Вероника? Я с ней по — человечески пытаюсь, а она хохмит…

— Ничего подобного. Я когда‑то снимала квартиру без мебели, и нормально себе на матрасе спала… И теперь не развалилась бы…

— Ясно. А если подождать и поискать что‑нибудь получше? Я же тебе сразу говорил, что здесь проблема со съёмным жильем, тем более, что указание заняться поисками уже дано. — Денис не лукавил: он, действительно, озадачил секретаря, и теперь ждал от неё результата. Правда, без особой уверенности в том, что он будет.

— Ага. Я в курсе. Ваша Мегера Петровна дважды вычеркивала в ежедневнике и переносила запись "Позвонить риэлтору". Судя по тому, что запись переехала и на завтрашний день, она так еще и не звонила…

— А за что ты так ее назвала? Вроде, нормальная женщина…

— Ага. Когда шеф поблизости. А стоит ему убраться с глаз — тетку распирает от осознания собственной значимости…

Горечь послышалась в её словах…

— Погоди, она что, чем‑то тебя обидела?

— Пффф… Зубы у неё не так заточены, чтобы меня зацепить. А вот мстить по — мелкому будет, наверняка. Так что, квартиру искать мне придется самостоятельно…

— Даже так? А ты её чем зацепила?

— Ничем. — Вика вздернула бровь и слегка покривилась. — Просто напомнила, что директор и помощник директора — несколько разные вещи, и меня сюда направили не для того, чтобы я по её указкам бегала.

— И что? Она так сильно на это обиделась?

— Нет, не на это…

— А на что?

— При разговоре присутствовало еще человек десять… И они все противно потом хихикали. Я даже пожалела о том, что не выдержала и не промолчала…

 

Глава 4

Осторожное перемирие продолжалось еще пару дней. Денис, помня о том, как девушка активно указывала на рабочий характер отношений, старался побольше молчать и поменьше язвить. Его совершенно не радовала идея, что Вероника соберет вещи и отчалит куда‑нибудь, спать на полу, или на резиновом матрасе. Будь на её месте какой‑нибудь Женька, Дэн и не подумал бы заморачиваться… А почему беспокоило то же самое, связанное с Викой… Он предпочел думать, что просто жалеет девушку. Хотя, тут же сам себе и признался, что это ерунда, просто девчонка ему нравится. Не любил врать самому себе.

Девушка, между прочим, осталась верной сама себе: только на следующий день, уже в офисе, призналась, что визит к чиновнику оказался удачным. То, что старый ленивый козел подписал разрешение, за которым Евгений охотился уже несколько недель, Дэна удивило и порадовало. Он, признаться, уже подумывал, сколько придется "откатывать", и каким образом: в их городке за места держались, и открыто брать взятки побаивались. Приходилось не только раскошеливаться, так еще и методы безопасные изобретать. А тут — на тебе, договорились…

— И как же вам это удалось? Женька накинул удавку на шею, пока ты отвлекала, а потом подпихивала ручку и документы? — Дэн шутил, скрывая под язвительностью, как его уколол успех девчонки.

— Да никак, в общем‑то… — Вика, похоже, растерялась. — Там нормальный дядечка, только старенький очень, и одинокий. Общения ему не хватает, мне кажется. Мы полчаса трепались ни о чем, про его детей, внуков, про дачу где‑то на юге… А потом он предложил нам чайку (Женька, дурачок такой, чуть не отказался), и под печеньки уточнил, что мы от него хотели. Оказалось, он за это время забыл, зачем мы, вообще, приперлись, представляете? — Девушка с искренним удивлением улыбнулась.

— Нет, не представляю. Ощущение, что ты мне про какого‑то другого человека рассказываешь…

— Да про него, про него! Просто, вы с Евгением постоянно прете напролом, и не замечаете, что он просто пообщаться хочет. И ощутить собственную значимость…

— А ты его, значит, этим ощущением одарила? Да ты, как посмотрю, очень даже непроста… Ничего просто так не делаешь… — Дэн с удивлением, в который раз, как в первый, смотрел на девушку. — Не знаешь, чего еще ждать и на что рассчитывать. Манипулируешь по — тихому, да?

— Хм… Если бы… Я бы даже могла собой гордиться, наверное… Только вот, я уже намного позже поняла, почему у нас так получилось. Долго раздумывала, почему Женька не мог найти контакт, а у меня с первого раза наладилось. И только вечером до меня дошло. А там, в кабинете, я просто из вежливости поддакивала, изображала интерес, а потом уже действительно заслушалась. Был момент, конечно, когда стало откровенно скучно, и Евгений меня под стулом уже ручкой истыкал, но пришлось потерпеть… В общем, считайте, что нам помогла моя вежливость и неумение грубить старикам. А манипулятор из меня вообще никакой…

— Очень хочется верить, да только с трудом выходит…

— Денис Игоревич, вы уж меня простите за прямоту, но не могу смолчать. Знаете, какая у вас главная проблема? — Вика уставилась в его лицо, явно готовясь к неприятному разговору. Это выглядело забавно: как маленький котенок, который шипит и выпускает когти перед огромной псиной, боится до дрожи на самом кончике хвоста, но — не сдаётся.

— Ну?

— Вы ищете в людях то, чего нет. И только худшее. А когда не находите — все равно не верите. Думаете, что человек просто хорошо скрывает гниль, которой в природе и не было. В этом ваша беда.

— Не сказал бы.

— Вы можете считать, что это ваше счастье и великая прозорливость. Ваше право. Но, порой, ваше мнение звучит обидно. Если я по — хорошему отношусь к другим людям, это означает лишь то, что я еще осталась человеком. И это, как раз, в некоторых случаях, помогает добиться успеха. Ясное дело, с вами это не помогло бы. Вы в каждом моем действии ищете подвох. Расслабиться не можете. Не надоело жить в постоянном напряге? Я бы уже с ума сошла…

— Ну, значит, советую тебе поменять направление деятельности. В нашем бизнесе, как и в любом другом, наивная простота ни к чему хорошему не приводит.

Вика досадливо поморщилась:

— Ну, что вы опять передергиваете? Сначала — манипулятор. Теперь — наивная простота. А не может быть, что я просто играю по — честному там, где это возможно? Человеку хотелось общения — я предоставила ему эту возможность. Зная, что в ответ получу его расположение. Честно говоря, на то, что он документ мне сразу подпишет, и не надеялась. Повезло. Где здесь — манипуляция, а где — наивность?

— Ладно, я понял, что мы с тобой не договоримся. Не зря же нас убеждают, что женщины прилетели с другой планеты. Язык наш выучили, а про все остальное забыли. О чем тут еще говорить?

— Да ни о чем! Сами себе противоречите, и не замечаете… Могли бы, для приличия, и похвалить, товарищ начальник… — Протянула с легкой обидой в голосе и выскочила из кабинета…

Денис только мрачно потер лоб, но догонять не бросился. Хотя, конечно, в душе был готов признать — похвалить было нужно… Да только боязно — скажешь ей пару добрых слов, а потом зазнается. Нужно было обдумать, как это сделать поаккуратнее. Старую, как мир, истину о том, что доброе слово и кошке приятно, Дэн помнил всегда. И обычно у него похвала не задерживалась, но эта заноза и здесь умудрилась сбить с толку…

Приближающиеся выходные все больше пугали Дениса — тем, что придется провести их в очень плотном общении с Викой. Проводить все дни на работе он желания не имел (предпочитал допоздна задерживаться и пахать по будням, а субботу с воскресеньем держал для отдыха), но чем занять и себя, и девушку так, чтобы не пересекаться — тоже вариантов не было.

И закрыться в комнате с книгой или ноутом на целых два дня тоже не получилось бы: что ни говори, а Вика была для него постоянным раздражителем, стоило рядом появиться — тянуло к ней. Даже понимание того, что сейчас поругаются, что доведет его до крайней степени злости и напряга — не останавливало.

И Дэн принял, как ему казалось, единственно правильное решение: позвонил Татьяне, давней, надежной подруге, которая всегда ему радовалась и ничего не требовала. Убил, так сказать, двух зайцев: и место нашел, где провести выходные, и все проблемы, связанные с воздержанием, без труда решил.

Вике сказал, что едет в гости к важным партнерам, где дамы не ожидаются. Та, как ни странно, не сказала ни слова против. Даже, как будто, обрадовалась. Это слегка покоробило Дениса. Даже, был момент, хотел из вредности передумать и остаться дома. Но хватило ума остановиться.

Он даже, казалось, понял, почему Вика обрадовалась его отъезду: ей просто хотелось побыть одной, без тесной близости с начальством, которая, надо думать, успела поднадоесть за несколько дней.

И даже старательно не думал о девушке всю ночь с пятницы на субботу, и весь первый выходной… Спасибо Татьяне, которая искренне ему радовалась и сделала все, чтобы все лишние мысли повылетали из головы. А вот ближе к утру воскресенья, когда женщина утомленно спала, Денис, неожиданно, понял, что ему совершенно не спится. Что‑то не давало покоя, а вот что — не мог уловить. Даже курить захотелось отчаянно, хоть и бросил уже, года три как… У Тани сигареты водились, в свободном доступе. Стараясь не потревожить, он аккуратно выбрался на кухню и закурил прямо там, в открытую форточку. Вылезать на балкон, хоть и застекленный, никак не решился. Он смотрел, как в белесые струйки дыма вытекают в стылую ночь и разбирал по кусочкам все мысли, которые метались и не могли угомониться. Поймал. Вика за сутки ни разу не позвонила. Он чуть не треснул по окну от злости: даже здесь и сейчас она не давала ему покоя. Странно, ненормально… Немыслимо. Совершенно ему не нужно. Ранее принятое решение, что девушку нужно завоевать, во что бы то ни стало, казалось глупым и преждевременным. А беспокойство не отпускало.

Он выкурил две сигареты подряд, все в той же задумчивости, не слышал, как подошла Татьяна… Вздрогнул от неожиданности, когда она обняла, прижимаясь всем телом, теплым, мягким, всегда желанным… Но сейчас эти объятья показались назойливыми. Не успев подумать, оттолкнул, сбросил нежные руки… Она опешила:

— Что‑то случилось, Денис? Почему не спишь в такую рань? Половина восьмого, отдыхай, отлеживайся…

За что её ценил — за вечную готовность понять и принять, без лишних претензий и закидонов. Женщина, которая никогда ничего ему не предъявляла. Он, порой, подумывал — а почему не сойтись, не жить вдвоём, согревая друг друга, пряча от одиночества. Только, вот беда — ей это не было нужно. Редкие радостные встречи — да, но не больше. Она так и не отошла от своего тяжкого замужества. И теперь всеми силами держалась за свободу. Оба знали, что рядом с Дэном этой свободы не стоит ждать: подчинит, заставит жить по своему уставу и собственному ритму. Оттого ограничивались такими вот встречами. Дэн привык и ничего не требовал больше.

Обижать её не любил, но сейчас видел — обиделась, хоть виду не показала. От этого сделалось еще хуже. И прощения просить не хотелось. Опять засада.

— Ничего не случилось. — Вышло как‑то слишком сухо и холодно. — Не спится больше. Извини, что разбудил.

— Ничего страшного. Я так понимаю, позавтракаешь и пойдешь? — Голос чересчур ровный.

Дэн почувствовал себя совершенно глупо: именно так и хотел поступить. А ради чего? Ради какой‑то чужой, нелепой девчонки, которая спит сейчас и видит сны про мужа, а он, Денис, состоявшийся взрослый мужик, дурью мается.

— Нет, Танюш. Позавтракаю и останусь. Или уже надоел, и пора смазывать лыжи? — Теперь уже он обнимал её, шепча на ухо заговорщицким голосом.

— Дурак ты, Дёнь… Когда я тебя выгоняла? — Видимо, отошла от обиды, в голосе появилось тепло, всем телом к нему прильнула.

На время про Вику забыл. До самого полудня.

Расслабленно валяясь на диване перед огромной плазмой (вот она — иллюзия, хоть и временная, семейного уюта), что‑то услышал краем уха странное… Что‑то, впившееся в мозг занозой… Беспокойство вернулось, с удвоенной силой, не позволяя отмахнуться от него, расслабиться.

Передал "символ власти" — пульт от телевизора — Татьяне, схватил телефон и ушел подальше от неё. На недоуменный взгляд лишь нахмурился, через силу выдавив: "Срочный звонок. Совсем забыл. Очень важный".

Набрал номер Вики несколько раз — в ответ одни гудки, длинные, а потом — сброс, " Абонент не отвечает, перезвоните позже".

Засобирался. Уже на выходе, обутый, проверяя карманы (не забыл ли чего необходимого), коротко бросил:

— Танюш, я поеду. Очень важное дело. По телефону не решишь.

Она вышла, обняла на прощание, без лишних вопросов (за что вновь про себя произнес целую благодарственную речь), и отправила восвояси.

По дороге домой старался не гнать — чувствовал себя глупо, втайне кляня на чем свет стоит собственную нервозность. И сразу же оправдание находил: вроде как, он в ответе за приезжую, пока она здесь, тем более — в его доме. И снова надавливал на газ. Благо, что в выходной движения почти не было.

Квартира встретила его холодом и тишиной. И какой‑то странной вознёй в глубине прихожей.

Дэн стоял на пороге своего собственного дома и не знал, что делать дальше: молча подождать развития событий, или уже ломиться внутрь и спасать… Кого и от чего — вот вопрос, потому и задумался. Не хотел наломать дров, потому и задумался. Выглядеть идиотом не очень любил, а с Викой уже произошло немало таких случаев.

Пока он соображал, на него выдвинулась попка. Очень даже ладная и упругая, это он успел и раньше рассмотреть. А вот неприлично коротких штанов, почему‑то гордо зовущихся "шортами", он еще в своей квартире не наблюдал. Как и длинных загорелых ног, торчащих из этих "шортиков". Догадывался, конечно, и даже мысленно представлял. А вот живьем не видел.

Понять, кто на него пятится, не составило труда. А вот зачем, и почему в такой двусмысленной позе — Дэну пришлось поразмышлять.

Так как ничего страшного, по всей видимости, не происходило, он позволил себе насладиться видом. Очень, кстати говоря, провокационным. И, если бы не прошедшие сутки в режиме "все включено", вряд ли он смог бы остаться спокойным и руки не протянуть. Хотя, через пару минут, все внутри уже бушевало: хотелось сграбастать в охапку это упругое тело, и не выпускать. Хотя бы попробовать — какая она, не глазами, на ощупь. Что‑то подсказывало, что понравится, очень. Только остатки здравомыслия подсказывали, что ничем хорошим этот порыв не закончится. Хорошо, если просто по лбу заедет, или куда там у неё руки дотянутся…

Но, уже имея представление о характере девушки, он знал, что истерика — это гарантированный минимум. На который наложится скандал, хлопанье дверьми и переезд в другое обиталище. В худшем случае — свалит домой, а потом нажалуется шефу на домогательства.

Поэтому он просто молча любовался. Понимая, что и такое, молчаливое, наблюдение может аукнуться. Но отказать себе в радости не мог.

К счастью, столкновения не произошло: где‑то на пол — пути к выходу Вика поднялась и развернулась, теперь он видел девушку вполоборота. Она его не видела. Направилась в сторону ванной комнаты, потряхивая мокрой тряпкой (вопрос еще, где взяла), что — то мурлыча под нос. И только, дергая за ручку, обнаружила присутствие Дениса. Видимо, зря он дернулся, облокачиваясь на косяк: мог бы и дальше смотреть на театр с одним актером…

— Ой… — Потянулась к ушам и выдернула капельки — наушники. Размотала и спрятала в карман рубашки. — Здравствуйте. А я и не заметила, как вы пришли.

— Здравствуй. — Что‑то такое она уловила в его взгляде, отчего порозовела, от кончиков ушей до шеи. — Чем занимаешься?

Глупый вопрос вывел её из легкого ступора:

— Да вот… Полы мою…

— Зачем?

— Кхм… А зачем их моют, в принципе? — Осталось только похвалить — быстро сориентировалась.

— Я не о том. У меня соседка убирается. Я за это ей деньги плачу. Ты‑то зачем заморачиваешься?

— А… Лидия Петровна? Она заходила вчера. Мы с ней вместе готовили. А убираться я ей не дала. Домой отправила.

— Почему? — Денис начинал терять терпение: зачем напрягаться, если для уборки есть специально нанятый человек?

— Что почему? — Уставилась непонимающе. — Зачем я отказалась наблюдать, как пожилая женщина ползает на коленях, пока я телик смотрю?!! Тем более, что мне, все равно, заняться было нечем?

Дэна кольнуло воспоминание: когда‑то жена мечтала именно об этом… Чтобы сидеть, ничего не делая, и видеть, как кто‑то другой работает за его, Дениса, честно заработанные деньги. А она бы "наводила уют и атмосферу". Что это означало, Дэн так и не смог понять. Сначала было не до того — главное, чтобы улыбалась. А потом — тем более, возникли другие сложности.

Но он и сам не заметил, как привык, что женщины мыслят только такими категориями. Хозяин — прислуга. И сам их начал воспринимать как должное…

Сейчас это покоробило.

— А кто тебя заставлял сидеть дома? Сходила бы куда‑нибудь, или с Женькой съездила…

Ответный взгляд — сплошная ирония. Помахивая мокрой тряпкой, как жгутом, так, что Дэн, от греха, отодвинулся, доверительно сообщила:

— На улице, между прочим, ниже тридцати. А еще обещали метель. Вам так хочется, Денис Игоревич, чтобы я сгинула насовсем?

Действительно, об этом он, привыкший передвигаться на четырех колесах, в комфортном тепле, как‑то не подумал. Не нашел, что ответить.

— Только вот, непоследовательны оказались: мне из дома не выйти, без ключей. Которые мне никто не оставил. Или нужно было уйти, не закрывая дверь, чтобы вас еще и обокрали?

Ощущение полного идиотизма. Даже сейчас она его сделала. Хотелось ответить что‑нибудь гадкое, что последнее слово оставить за собой. Но в голову не пришло ничего умнее:

— Ну, так попросила бы ключи у Петровны… А потом отдала…

— Как‑то не подумала. — Неожиданно сменив гнев на милость, Вика просто пожала плечами и развернулась в сторону ванной, до которой так и не дошла. — Решила вас дождаться, а потом уйти.

— Куда? — Рык получился грозным. Он честно не хотел так рычать. Но вышло…

— В гости. К Лидии Петровне.

— Зачем?

— Господи! Да что ж, я теперь должна за каждый свой шаг отчитываться? Что ни сделаю — все не так. Я хочу к ней в гости. Будем пить чай и сплетничать. Про вас. Теперь довольны?!!

— Доволен. Извини за тон.

Молчание. Удивленно — надменный изгиб брови, в глазах — недоверчивое ожидание:

— Хорошо. Извиняю. Честно говоря, с соседкой вышло не очень хорошо…

— А что случилось? — Ему надоело стоять в дверях, начал раздеваться. Скинул ботинки и куртку, прошел вслед за девушкой в ванную. Помыть руки. Ничего лишнего, никаких провокаций.

Вика, похоже, расслабилась от спокойного тона (вообще, похоже, что зла подолгу не держала, отходила быстро, как будто переключатель срабатывал). Она встала рядом, наблюдая, как мужчина моет руки, ополаскивает лицо, вытирается:

— Мне кажется, она приняла меня за кого‑то другого… Сначала растерялась (я, если честно, тоже подпрыгнула, когда она вошла), а потом обрадовалась чему‑то… Взялась нахваливать вас, будто сватала… Даже слова не дала сказать, что я просто временно живу, и вообще — подчиненная, и мне никакого дела до вашей жизни нет…

— Ммм… И что же такого интересного она успела рассказать?

— Да я, честно говоря, не очень и слушала… Не люблю чужое белье ворошить…

Он почувствовал, что Вика задержала взгляд где‑то в районе верхней пуговицы рубашки… Резко отвела, смутилась, затараторила, теряя мысль:

— Вы же никуда не собираетесь? Я тогда схожу, навещу её… Женщина одинокая, и так меня ждет… Несколько раз заглядывала сегодня… Там отбивные в холодильнике, гарнир тоже… Даже киселя наварили… Я тогда пойду? Потом домою. Все равно, не стоит сейчас мешать…

Денис потерялся от резкой смены интонаций, поэтому только махнул головой, соглашаясь со всем… И догадался посмотреть в зеркало, лишь когда Вика скрылась за дверью спальни.

— Черт! — Видок у него был откровенно… кобелиный. Небритая щетина, измятый воротник рубашки — досадные мелочи по сравнению с пятнами, алевшими на шее, у основания кадыка. Странное ощущение, что влип. Словно к жене от любовницы явился…

И все бы ничего, если не вспоминать о том, что жене давно уже глубоко фиолетово на все его похождения, а Вика ему никто. И не должно быть совестно. Но этот её взгляд смущенный, как будто не ему, а девушке должно быть стыдно за пятна засосов… Ненормально действует стажерка на психику, вот к какому выводу пришел Денис. С этим нужно было что‑то делать. Знать бы — что?

Пока он рассматривал себя и пытался хоть немного скрасить следы легкого поведения (скинул рубашку, натянул водолазку с высоким воротником… даже усмехнулся — в кои‑то веки такой чешуей занимается), а потом раздумывал — стоит ли бриться, Вика уже собралась на выход.

— Денис Игоревич, я ушла. Вы же дома будете? — Подчеркнуто официально, сухо, а сама смотрит в сторону, не на него…

— Угу. Ты надолго? — Пытаясь поймать её взгляд, а там найти… что? Интерес, прощение, что‑то неуловимое? Как дурак, в общем‑то, начал в глаза заглядывать…

— Не знаю, как получится… Ей, похоже, очень поговорить хочется…

— О чем? Вот любопытно даже: какие могут быть общие темы у тебя со старухой? Будете обсуждать пенсию, или какая нынче молодежь пошла?

— Да какая разница… Я, как подумаю, что лет через десять и моя мама так же будет сидеть в четырех стенах и болтать с телевизором… Может, и к ней кто‑нибудь в гости придет, послушает про её горести… — Вика подняла глаза, в которых плескалась жалость, неприкрытая. Хорошо — не на него направленная. Снова что‑то больно укололо: вспомнил про своих родителей. Но те живут вдвоём, да еще и внук с невесткой под боком. Не скучают, наверняка. Почти успокоился.

— А что же ты сама? Будешь нерадивой дочкой? Забудешь про своих?

— Я уже такая. Нам с ней очень сложно. Никак не можем друг друга понять. Не могу её молча слушать, спорю, потом ругаемся. Только изредка и по телефону можем нормально поговорить. А потом я мучаюсь…

Дэн как будто выдохнул: значит, не святая, тоже есть грехи. А то уж совсем неудобно и рядом стоять, с этим светлым ангелом во плоти, да только без крыльев…

— А с Петровной, думаешь, получится?

— Думаю, да. Мне в её жизнь совершенно незачем вмешиваться. Посижу, попью чаю, и уйду. А человек расслабится.

Или, все‑таки, кандидат в великомученики? Грехи так свои отмаливает? Он решил, что лучше плюнуть на эти её заморочки, и лишний раз не париться.

— Ладно, иди уже. Вернешься — позвони, открою. А хочешь — держи ключи. Как тебе удобнее..

— Спасибо. Я лучше с ключами, чтоб вас не беспокоить, когда вернусь.

— Телефон возьми, вдруг, понадобится срочно выехать…

Куда и зачем понадобится — и сам не знал. Но с телефоном лучше. Хоть видимость контроля…

Проводил до двери, проверил, чтобы зашла в квартиру к соседке (та что‑то пыталась ему сказать, невразумительно — приветственное), и только потом защелкнул замок. Хотел, по привычке, и на второй закрыться, но вспомнил, что у Вики ключи, и этот она снаружи сама не откроет. Решил: пусть почувствует себя самостоятельной и независимой, попадет в квартиру своими силами, без звонка. Хотя и летала поблизости вредная идея — заставить помучиться, чтобы все равно пришлось звонить и ждать его помощи… Хватило ума, не стал заниматься глупостями.

Несколько часов ожидания пролетели, будто один миг. Дэн всегда имел средство, чтобы успокоиться и обо всем забыть — работа. В отчеты и письма ушел с головой. Желудок уже несколько раз требовал внимания и ужина, однако, его хозяин предпочел дождаться гостью, в одиночестве есть совершенно не хотелось. Так же, как и думать о том, как он собирается жить, когда Вика съедет. На худой конец, отработает здесь положенное время и вернется домой.

Ближе к семи вечера организм уже откровенно возмущался, а Дэн все чаще поглядывал на часы. Вика не торопилась. Он немного помялся, с грустью поглядывая на телефон, а потом не выдержал.

Откопал в дальнем ящике стола коробку конфет (чей‑то нелепый подарок к празднику), бутылку сухого вина (все оттуда же, видимо, достался шефу от нерадивых подчиненных "женский набор"), и потопал в гости к Петровне.

Чувствуя себя полным идиотом, не забывая клясть ненормальных загостившихся женщин на чем свет стоит.

Женщины, к удивлению, встретили приветливо, к чертям не послали, пригласили за стол. Нужно было только старательно делать вид, что он не замечает удивленно — восторженного вида соседки. Та сияла, только что не подмигивала, всеми способами намекая, что все это неспроста.

Конечно, в кои‑то веки, Денис пожаловал в гости, по — доброму. Учитывая, что он сам не помнил, когда бывал дома у женщин старше тридцати. Не было поводов. А если и были — его вечная занятость и срочные дела служили великолепной отмазкой. А сейчас он совсем не хотел спешить и придумывать отговорки. Просто сидел на убогом диванчике, прихлебывал коньяк из стакана (пришлось, таки, вернуться домой за штопором, тогда и коньяк прихватил), слушал монотонную чепуху Петровны, и вполглаза наблюдал за Викой. Та, видимо, тоже согрелась и расслабилась, потихоньку возила приборами по тарелке, которая не успевала опустеть, Лидия Петровна следила очень бдительно за этим. Сейчас, уютная и домашняя, девушка казалась такой близкой — руку протяни, обними и грейся. Пропитывайся теплом, которого, видит Бог, не когда не требовалось, а тут, ни с того, ни с сего, срочно занадобилось…

Не рискнул. Несколько раз порывался — вовреия тормозил.

Вот такой, расслабленный, он пропустил мимо ушей известие, что завтра Вика собирается в гости, к Евгению домой. Так, проскочило в уме, что всего неделя прошла, а девчонка осваивается, друзей заводит… Которых он себе давно уже позволить не мог. Почти без грусти отметил сей факт и забыл.

В понедельник тоже не сразу вспомнил — как всегда, срочные заботы поглотили все время и силы, Вика мелькала на общем фоне, но сильно не отсвечивала. А Дэну было не до нее.

Перед уходом с работы она заглянула, напомнила, что уезжает. Вернуться постарается к девяти. Ключи попросила, он отказал, мотивируя, что сам уже будет дома. Не хотелось, чтобы она возилась со сложными замками. Проще самому открыть.

Как ни странно, задерживаться в тот день поводов не оказалось. Все, что планировал, успел. Все проекты двигались, Палыч там, у себя, был доволен… Жизнь казалась прекрасной и удивительной.

Это непривычное ощущение мира с самим собой недолго царствовало. Денис начал вспоминать про Вику, стоило ступить на порог и разгрузить закупленные продукты. Помня о том, что в доме обитает женщина, не поленился — навыбирал фруктов, йогуртов, еще какой‑то ерунды, присоветованной консультантом. Разбирая покупки, распихивая их по полкам в холодильнике, терпеливо ждал, и даже на часы не посматривал. Тренировал выдержку, тихо подсмеиваясь над собой — вроде бы, раньше такими проблемами не страдал, все говорили, что нервы у него железные. Разобрался с делами на кухне, так же нарочито медленно принял душ, долго ковырялся в шмотках (не хотелось дома носить что‑то теплое, но и пятнами на шее светить не собирался)… Время, обычно пролетавшее с необыкновенной скоростью, сегодня ползло, как улитка. Все ухищрения чем‑то себя занять убили всего лишь час. А до девяти оставался еще один. Это не радовало. Дэн откровенно скучал и уже, не притворяясь, постоянно поглядывал на часы. Ходики тикали замедленно. Минутная стрелка и вовсе, казалось, прилипла к одному месту. Он даже подумал, что стоит проверить батарейки. Тут же махнул рукой, понимая, что не могли они сесть абсолютно во всех часах, и ручных, и настенных. Да и телефон показывал правильное время.

Не выдержал, рассудив, что на дорогу потребуется полчаса, где‑то в половине девятого. Позвонил. Не ответила. Это становилось уже традицией: он звонит, она не берет трубку. Как в дешевых трагикомедиях. Или, что больше подходит, — в фарсах.

Назойливым идиотом казаться не желал. Не захотела говорить — ладно, можно пережить. В конце концов, могла и не слышать, тоже не впервой.

Еще четверть часа прошла в принятии решения: стоит еще раз попробовать, или нет. И не будет ли это выглядеть глупо. Денис не привык названивать без конца. Кому больше надо — тот сам набирал через какое‑то время, и уже Дэн решал, хочет ли ответить. Остальных добивалась секретарша, иногда обрывая линии нужным людям по полдня. За это и получала хорошие деньги.

Наконец, выход был найден: связаться с Женькой и через него передать, что не дело это — допоздна засиживаться в гостях, да еще и за городом. Опять же, шеф предпочитает пунктуальность, незачем гневить.

Хорошая была мысль, просто идеальная… Только результат оказался не тот, на который рассчитывал…

— Так она уехала минут сорок назад… — Голос Женьки звучал растерянно. — Обещала позвонить, когда доедет. Её нет ещё?

— Нет. — Вечер перестал быть томным. — Попробую сам набрать. На чем уехала? Почему не с тобой?

— На такси. Тут у мелких истерика началась, оба с температурой, Анюта разрывается между ними… Вика посмотрела на все и сказала, что лучше сама. А меня здесь остаться заставила… — В голосе парня звучала неприкрытая вина и беспокойство…

— Таааак… Опять решила поиграть в Мать Терезу, дура сердобольная! Отбой пока. Буду дозваниваться. Ты тоже на связи будь, на всякий случай…

— Хорошо. — Стало немного жаль Евгения: мало ему домашних проблем, с женой и спиногрызами, так еще и за Вику переживать начнет. Хотя, если бы мозгами пораскинул, мог бы и Денису позвонить, чтобы забрал девушку. И та хороша — куда‑то поехала по темноте, по плохо освещенной дороге, неизвестно еще, когда чищенной в последний раз…

Про "дозваниваться" он, конечно, погорячился. Очень. Некуда уже было. Полчаса назад были гудки, а теперь: "Абонент выключен, или находится…" Сбросил, даже не дослушав.

Тревога нарастала сама собой, незаметно, холодной змейкой просачиваясь из груди к голове и конечностям. Нет, конечно, руки у него не дрожали, голос не хрипел… В голове наступила звонкая пустота и ясность, когда уже не думаешь ни о чем плохом. Просто делаешь то, что считаешь нужным.

На то, чтобы одеться, хватило нескольких минут. Вылететь на мороз, не дожидаясь лифта — еще несколько. Пришлось подождать, пока джип прогреется, и за это время сделать пару нужных звонков: в полицию, в МЧС, знакомому в ГИБДД, еще паре разных служащих.

Диспетчер такси, естественно, уже не отвечал — кто в наше время по ночам шастает? Приличные люди дома сидят, а неприличные ловят попутки… Пока ничего не удалось выяснить.

Трубку поставил на автодозвон, грея себя надеждой, что Вика просто попала в район с плохим приемом спутников, выедет в зону уверенного приема — и тут же отсветится. Надежда — хорошая, конечно, вещь, но ей трудно справиться со здравым смыслом. А тот говорил, что дело совсем не в связи со спутниками. Рассудок шептал совсем нехорошие вещи, приходилось отмахиваться от них, полностью сосредоточившись на дороге.

Если бы не оранжевые шашечки, спрятанные за задним стеклом, эту развалюху он бы не приметил. Стояла на обочине, в полной темноте, и рыжий огонек только краем взгляда зацепил. Пришлось тормозить и разворачиваться. На узкой колее, со всех сторон засыпанной отвалами снега, это было нелегко. Да еще и нервяк усилился. Подъезжая вплотную, наблюдал, как под свет фар выскочил какой‑то мужичок, нелепо размахивая руками. Идиот. Если человек повернул назад — явно, не оттого, что вспомнил про невыключенный утюг.

Выскочил из тачки практически на ходу.

— Где девушка?

— Так… Это… Внутри сидит… Греется…

Господи… Дэн уже и забыть успел, как выглядят "Жигули"… Только самоубийцы и влюбленные в отечественный автопром придурки рискнули бы выехать за пределы города на этом… Как она могла греться в железном ведре?

Не слушая, рванул к пассажирской двери. На переднем сиденье никого не было.

Дернул за вторую ручку…

Вика сидела, скукоженная, как маленький замерзший птенец… Даже не подняла голову. Только задрожала крупной дрожью…

— Вика, ты как здесь, жива?

Она только слегка подняла голову, вроде, узнала… Кивнула судорожно, и снова сжалась в комок. На ней было накинуто какое‑то одеяло, в которое девушка пыталась плотнее укутаться.

Дэн сглотнул болезненный комок.

— Иди сюда. — Протянул руки. Она не шелохнулась. — Вика, пойдем, иначе ты здесь просто околеешь.

— Не могу. Холодно. — Ему совершенно не нравился этот слабый голосок, без всяких интонаций. Сложно было требовать, чтобы поняла, что сопротивлением только хуже себе сделает.

Он сжал зубы, открыл пошире дверь — Вика еще больше сжалась от порыва холодного воздуха — приноровился и начал осторожно вытаскивать ее, пытаясь оторвать негнущееся тело от сиденья. Она словно вросла в обивку, в бесплодных попытках сберечь тепло.

— Вика, ну же, давай, пойдем в мою машину. Там тепло, согреешься. — Осторожным, ласковым тоном, каким говорят с детьми или тяжело больными.

Она всхлипнула, сдавленно, и всем телом прижалась к нему. Стало еще сложнее: в такой позе вылезти из салона не смог бы ни сам Денис, ни Вика.

— Можешь идти?

— Нет… Ногам больно…

— Мать твою… — Сквозь зубы, пытаясь не сорваться на откровенный мат. — Если болят — еще не так все плохо. Если бы не чувствовала их — совсем труба. Подожди, подвинься, перехвачу…

Видно было, с каким трудом ей далась эта пара движений. Но она смогла — придвинулась ближе к краю, позволяя перехватить под колени и плечи.

— Ну, чего ждешь? Дверь открой! — Мужичонка смотрел на происходящее без слов, только ногами притопывал. Дэн с неодобрением покосился на унты, явно натуральные, в таких, естественно, этому козлу не страшен мороз. Да и куртка у него, не в пример Викиной, была под стать климату. Наверняка, внизу еще и термобелье. В душе начинала закипать ненависть к этому козлу, который чуть не угробил девушку. Одеялом накрыл. Лучше бы сразу — простынкой. Для себя решил, что позже разберется с будущим горе — водителя.

Мужик метнулся, наконец, поняв, что от него требуют, распахнул дверь…

— Не ту, заднюю! Да первую‑то закрой, млять, тормоз… Где мозги потерял? Здесь или раньше, при родах?

Вика вздрогнула и сильнее вжалась в него, Дэн опомнился и понизил голос.

Затащил на заднее сиденье, уложил, начал стаскивать с нее сапожки.

— Нет, холодно… — Она попыталась отдернуться. — И больно… — Нечаянный всхлип и убил, и порадовал: эмоции — это хорошо, это значит, не все потеряно.

— Надо, Вик, надо снять… Они тесные у тебя, кровь не двигается… Потерпи… Сейчас разотрем и согреешься..

— Эй, как там тебя? — Пришлось кричать, потому что придурок остался стоять снаружи, не рискнув приближаться.

— А? Меня, что ли?

— Да. Достань из бардачка фляжку. И сам садись. Мне хватит одной обмороженной. С тобой и возиться не стану, прямо здесь выкину.

Он аккуратно стянул сапог, потом другой. Чертыхнулся снова: тонкие носочки, смешные, хлопковые, а ступни ледяные. Не к месту обратил внимание на миниатюрность: обе почти целиком помещались в его руки. Начал аккуратно разминать, по реакции угадывая, насколько все серьезно… Вика поморщилась от прикосновений, попыталась отдернуться, не вышло — слишком неуверенным было движение.

— Потерпи. Сейчас начнет колоть, потом совсем невмоготу будет, зато с ногами останешься. Вика, маленькая, пожалуйста…

Мужик этот несчастный так и сидел, повиснув на спинке сиденья, с флягой наперевес. Похоже, боялся лишний раз отсвечивать.

Надежда на то, что получится растереть ей конечности с коньяком (других вариантов не было) испарилась бесследно: под носками обнаружились еще и колготы. Не раздевать же её целиком? Только время убить, и остудить еще больше. Дэна разрывало между желанием рвануть, на всех парах, домой или хоть слегка отогреть её здесь, для начала…

Все же решил, что лучше слегка оттаять девушку здесь: полчаса в дороге могли стать критичными.

Нажим на пальчики и подошву усиливал постепенно, стараясь восстановить кровобращение, до тех пор, пока не почувствовал, как Вика заерзала на сиденье, пытаясь избавиться от рук. Задерживала дыхание, с явным трудом, до тех пор, пока силы не кончились.

— Не надо, пожалуйста… — Голос подрагивал.

— Хорошо, хорошо, больше не буду… Иди сюда… — Он пытался придумать, как лучше обнять, чтобы согреть всю сразу, целиком. Ничего лучше на ум не пришло, как подтянуть к себе, зажав ее ноги между своими коленями.

— Так теплее?

— Угу. — Маленький замерзший птенчик… Её уже трясло по — крупному… Додумался раастегнуть молнию на куртке, пролезть ладонями внутрь… Там было еще холоднее, чем в салоне.

— Давай‑ка её снимать…

— Зачем? — Появились вопросы — тоже хороший симптом, значит, все намного лучше, чем боялся предположить.

— Мою накинем. Давай. — Безропотно повиновалась, позволила стянуть рукава, молча окунулась в меховую подкладку, согретую большим телом. Позволила прижать к себе, щекой к груди прижалась. Денис не знал, что его больше сейчас одолевает: обычное желание помочь в беде, нежность, злость на её глупое поведение… Хотелось убаюкать, и как следует отлупить, чтобы в следующий раз думала головой… Воспитание, конечно, было сейчас не в тему, но забывать о нем не следовало.

Вздохнув, расстегнул толстовку (он‑то никогда не забывал нормально одеться), сам себя её руками обнял, жалея, что нельзя прижать напрямую к телу… Затих, прислушиваясь, как начинает глубже дышать, пропали прерывистые вздохи сквозь зубы… Даже пальчиками начала перебирать… Его слегка отпустило.

Стянул с нее шапку, зарылся в волосы, вздохнул.

— Кто ж так делает, Вик? Ты ж могла здесь реально замерзнуть… Понимаешь? Насовсем. Еще час — и инвалид, если бы вообще жива осталась. Еще неизвестно, чем это аукнется для тебя.

Она только вздрогнула, пытаясь отстраниться.

— Да сиди уже, теперь рыпаться поздно. — Насильно прижал обратно, понял, что еще десять минут — и оба не разогнутся из этой немыслимой позы.

— Слышь, мужик? Давай сюда фляжку, иди, в багажнике пледы лежат. Тащи все, что есть. Должно быть две или три штуки.

Тот метнулся сразу же, снова молча. То ли по жизни молчун, то ли боялся нарваться…

Притащил два пледа из багажника, просунулся в дверь…

— Может, помочь укутать? — Суетливо, противно…

У Дэна, к сожалению, сил не осталось рычать, да и пугать не хотел Вику, которая все тесней к нему жалась, пытаясь вобрать тепло…

— Сядь лучше и не мешай, пока не выгнал обратно, в твою тарантайку. Мужик заглох, ссутулился, ужом проскользнул в салон, о чем‑то своем насупился…

— Вик, сделаешь пару глотков, чтобы кровь быстрее бежала? — От отвинчивал крышку, не дожидаясь ответа.

Тяжкий вздох, еще глубже зарылась носом куда‑то в районе шеи, мотнула головой.

— Вероника, нужно! Приедем домой, буду чаем отпаивать, а пока нет выбора — пей. — Приподнял рукой подбородок, сразу ощутив потерю — без ее дыхания кожа похолодела. — Сама справишься, или придержать?

Девушка неловко заерзала, пытаясь выпутать руки из‑под его толстовки. Только сейчас понял, как крепко за него держалась…

— Ладно, подожди. — Пришлось ее разворачивать, закутывать ноги пледом, усаживать на колени, накидывать на плечи второй… Понял, что сглупил — оба оказались промороженными, шутка ли — столько возил в багажнике… Снова прижал покрепче. И все это — практически одной рукой, во второй бережно удерживалась фляжка…Как с малым ребенком, только вместо бутылочки с питательной смесью — емкость с коньяком.

Зато Вика теперь удобно сидела, с прикрытыми глазами, и мерно дышала, время от времени подрагивая, но уже не так сильно, как вначале. Без сопротивления взяла в руки фляжку, глотнула, зажмурилась, скривилась… Отдала обратно.

— Гадость. Больше не смогу.

— Эй, товарищ, а ты‑то глоток сделаешь?

Тот встрепенулся, сглотнул жадно, глаза блеснули, а потом потупились…

— Так, это… Мне ж за руль еще…

— Какой тебе, на хрен, руль? Я бы тебя, оставил, конечно, чтобы в следующий раз думал… Да такими темпами, шансов на следующий нет. Так здесь до утра и останешься.

— Так я… Я ж привычный… Если что, уж костер разведу…

— Ну, да… Твое ведро хорошо вспыхнет… — Денис и не помнил, когда в последний раз так брызгал ядом… А сейчас не мог сдерживаться. — Что у вас приключилось?

— Так… Заглох… Аккумулятор слабый… Завести не смог.

— Давно встали‑то?

— Так нет… Минут двадцать — тридцать…

— Полчаса, говоришь? А до этого сто делали? Вы же отъехали от поселка- всего ничего.

— Да мы до этого еще глохли… Несколько раз вставали…

— Слушай, м… — Вспомнил про Вику, снова сдержался. — дурень… Как тебе ума хватило человека в таком корыте везти? По морозу? Куда ваш механик смотрит, или кто там еще, кто там тачки на рейс выпускает? Почему по рации никого не вызвал? Телефон‑то, сдох, наверное? — Он хотел бы задать пару таких же вопросов и Вике, но ума хватило — отложил, до лучших времен.

— Да я ж так… Подхалтуриваю… На своей гоняю… Рации‑то нет. Мне домой звонят, когда в поселок выехать некому. А я там живу, мне проще — завелся и подъехал. Не надо пилить из города…

— Ясно. Завтра схожу в прокуратуру. Пусть разбираются, как ваша служба людей гробит. — Он разозлился, до белого каления. Тряхануть бы этого придурка за грудки, да руки заняты…

— Денис… Не нужно… — Слабый голос Вики удивил — Дэн её сегодня услышать вообще не расситывал. Дыхание девушки снова защекотало кожу. Это переживание было совсем не к месту и не ко времени.

— Ну, что не нужно, Вик? — Он плотнее сдвинул руки, чтобы удержаться, не начать трясти эту малахольную. — Он тебя тут сегодня чуть не заморозил. Хорошо, я вспомнил вовремя, что пора бы уже и дома быть. А представь на своем месте кого‑то другого… О ком не вспомнят, не придут, не заберут?

Она не спорила. Это волновало — признак, что сил не было. Иначе, устроила бы скандал.

Он осторожно погладил её по щеке, стараясь не очень тревожить:

— Вика… Ты как там? Спишь?

— Нет. — Голос не сонный…

— Немного согрелась?

— Вроде бы… Просто расслабиться не могу… И сил держаться нет уже… Не пойму, что со мной происходит…

— Давай, пересажу тебя, и поедем. Хорошо? Все равно, тебе нужно переодеться. Чаю горячего. Если сможешь — ванну горячую примешь, пропаришься. Договорились?

Она согласно кивнула. Однако, отцеплялась от него с видимой неохотой, и вздох был тяжелый.

Дэн и сам предпочел бы посидеть так еще немного: тепло, уютно; Вика, молчаливая, на коленях; мужичонка совсем не мешал. Пытался прикинуться ветошью — слиться с кожей пассажирского кресла.

— Тебя как зовут хоть, король автопрома?

— Так… это… Санек я… — Он протянул ему грубую, мозолистую руку, с въевшейся чернотой под ногтями…

— Денис Игоревич. — Руку пожал, хотелось, конечно, поддать ему как следует — злость и испуг за девушку никуда не делся, но при ней разборки чинить не стоило.

— У тебя, Санек, есть куда пойти в городе? Оставлять тебе здесь не буду — есть еще совесть. Домой не повезу — некогда. А по дороге могу закинуть куда‑нибудь. Телефон, как я понял, у тебя не работает?

— Нет у меня телефона. Один с женой на двоих. Ей оставил — вдруг, пригодится. А в городе — да, могу у племяша перекантоваться… На Моховой живет… Не очень тяжко будет? — С надеждой заглянул в глаза. Стало ясно — до этого хорохорился, боялся просить, чтоб с собой взяли. А оставаться боялся не меньше — если и друзья у него такие же бестолковые, могут не вспомнить и до утра…

— На перекрестке с Ленинским высажу. Там добежишь. Одежда нормальная, не замерзнешь.

— Ой, спасибочки тебе, Денис Игоревич!

Дорога домой показалась в три раза короче, хоть сейчас он старался не гнать, плавно входил в повороты — будто вез ценный груз, который нельзя встряхивать.

Мужика высадил на перекрестке, попрощался, не глядя вслед, торопясь избавиться от нежеланной обузы.

— Вероника, не спишь? Подъезжаем…

— Нет… Сейчас… — В зеркало зажнего вида понаблюдал, как она зашебуршилась, начала распутываться из пледа…

— Сиди спокойно, не дергайся. Остановлюсь — помогу.

— Обуться нужно, я ж босиком сижу.

— Зачем? Я зря тебя грел, что ли? Сапоги сырые и холодные. Даже не думай.

— А как же…

— Никак. Сиди, говорю. Уже натворила дел, теперь не умничай.

Она покорно замерла. Сразу же, почти, пожалел о нечаянной грубости.

Заглушил мотор у самого подъезда. Завтра, конечно, соседи его проклянут, но сейчас не до этого.

Открыл заднюю дверь, поплотнее замотал девушку, словно куклу, и аккуратно вытащил из салона. Она только что‑то попробовала пискнуть, но, наткнувшись на хмурый взгляд, тут же смолкла.

— Возьми ключи. — Он пошевелил пальцами той руки, что держала спину. Жаль, конечно, что ей пришлось раскрывать плед, но других вариантов не было. Так и стояли у подъезда, в ожидании редких соседей, спешащих домой.

Вика выдернула связку из пальцев, прижала брелок к домофону, снова попробовала высказаться:

— А как же обувь… Она там осталась…

— Завтра заберем. Или ты теперь и спать в сапогах собираешься, на всякий случай?

— Нет. Просто уже плохо соображаю.

— Я так и подумал.

Ей пришлось повозиться с замками — было заметно, что нервничает из‑за своего неумения, пыхтела недовольно, но справилась. Если бы не напряженность последнего часа, Денис бы посмеялся над её сосредоточенностью. С другой стороны, открывать чужую дверь, находясь в замотанном положении, да еще на весу, застуженными пальцами… Почти подвиг для маленькой женщины.

— Молодец, справилась. — Вика в заслуженной похвале, похоже, поймала иронию, насупилась. Снова удивила — ей бы спать давно, а она тут эмоциями разбрасывается… Странное существо. Но милое.

Даже в квартире он не решился поставить ее на ноги — от греха подальше, упадет еще… Протащил в свою комнату, даже не думая, почему туда, а не в Викину спальню. Даже не вспомнил о ней, как ни странно. Усадил на диван, и только потом начал снимать слои пледов, одежды…

Пледы, куртка, шарф слетели почти разом. С остальным возникла проблема.

— Денис, может быть, дальше не надо? Я теперь и так согреюсь.

— Вероника, тебя спасает лишь то, что есть риск болезни. Тяжелой. Обморожение, надеюсь, не грозит, но нужно проверить. А про пневмонию слышала?

— Да, конечно.

— У тебя шмотки, пока ты мерзла, отсырели. Обувь была насквозь мокрая. Все остальное, думаю, тоже. Нужно переодеться, и срочно. Если стесняешься — я уйду. Чайник поставлю. У тебя десять минут.

Он достал из шкафа свой фланелевую рубашку (подарок соседки пригодился, нежданно — негаданно), шерстяные носки, несколько пар которых всегда хранились, на случай охоты… Подумал немного, вытащил банный халат.

— Держи. Свои вещи можешь сложить рядом.

Вика хлопала глазами, ошарашенно:

— Зачем? У меня же свои вещи есть в чемодане…

— Я не буду в нем рыться. Держи, что дают. Ванну принять сможешь, не уснешь?

— Не уверена… Меня, похоже, выключает, по — тихому…

— Тогда переоденься и лезь под одеяло. — Он снял покрывало с кровати, свернул, отбросил на кресло. Потом обернулся — поймал удивленный взгляд. Вика сидела, не шелохнувшись, только ноги под себя подобрала, опять скукожилась. — Не тяни. Чем быстрее уляжешься, тем лучше.

— Почему здесь, а не у себя?

— Потому что здесь теплее сейчас, та комната — угловая, сильный ветер, может выстыть к утру. — Объяснять, что ему так будет легче следить за ее состоянием, не стал. Испугается, начнет возражать — только хуже сделает, и себе, и ему. — И прекрати со мной спорить, Вика. Не вынуждай ругаться или применять силу. Ты сегодня уже успела натворить дел… Черт, надо Женьке позвонить. Чтобы не беспокоился… Все, я ушел на кухню. Когда приду — чтобы уже лежала, переодетая, и укройся как следует…

Евгений, похоже, не очень — то и переживал: привык, что если за дело берется шеф, можно не дергаться, все в ажуре будет. Дэн был готов разорвать парня за его преступную беззаботность в том, что касается жизни людей, как минимум — здоровья. Но заднем фоне послышался плач детей, встревоженный голос Ани, и Денис понял, что парню хватило забот и без поисков Вики. Грозную речь пришлось отложить на другое время.

Чашка с горячим чаем была готова за несколько минут. Немного подумав, он плеснул в неё коньяка, решил, что алкоголь поможет девушке расслабиться. Еще подумал и сделал себе такого же чаю. В эту кружку попало еще больше ароматного напитка.

Как ни странно, Вика, на этот раз, послушалась беспрекословно: к его приходу уже лежала под одеялом, свернувшись калачиком. Смешным и на удивление маленьким на огромной, по сравнению, поверхности. Места было до чертиков много, но она предпочла уместиться на краешке.

— Рота, подъем! — Из‑под краешка одеяла вылезла макушка и удивленное лицо. — Ты уже спать собралась, что ли?

— Не знаю. Если получится. До сих пор трясет. Снаружи, вроде бы, согрелась, а внутри знобит.

— Дай‑ка, лоб потрогаю… Не нравится мне твой озноб… — Кожа была прохладной, сухой, вполне нормальной. А вот зубы у нее ощутимо постукивали. Дэн о таком слышал, но вживую еще никогда не видел… — Странно. Температуры, как будто нет. Давай‑ка, попей горячего, а дальше посмотрим, что с тобой можно сделать.

Он понаблюдал, как девушка неуклюже выбирается на свет, стараясь не очень раскрываться, не выдержал — помог. Подтянул ей под спину подушки, помог сесть, вручил чашку. Сам рядом присел, внимательно следя за тем, чтобы она пила, а не притворялась.

— Ну как? Не слишком сладкий? — Он откуда‑то помнил, что при слабости организму нужна глюкоза, для восстановления сил. Других вариантов, кроме сахара, в наличии не было. Вот и набухал рафинада, резонно подумав, что пусть лучше что‑нибудь слипнется сейчас, чем потом её лечить от возможных осложнений.

— Неет. Хорошо. Спасибо, Денис…Если бы не ты… Я бы там, наверное, через полчаса окоченела полностью. — Робкий благодарный взгляд неуверенно прошелся по его лицу, в поисках недовольства. Зря. Дэн почти расслабился. Главное — успел. А что там дальше — покажет время. Он вдруг понял, что безумно устал. Сказывалось напряжение последней пары часов.

— А я там фруктов тебе накупил. У нас это главный деликатес. Народ с ума сходит по свежим яблокам и апельсинам. Дефицит. Думал, вернешься — буду угощать. А видишь, как случилось. — Он аккуратно свернул с темы благодарностей. Не за что спасибо говорить: это же нормально, когда человеческой жизни что‑то грозит, помощь нужно оказывать. Даже самому заклятому врагу. А уж тем более — хрупкой девушке, которая до конца не поняла, куда попала, и как страшен местный климат для беззаботных и неосторожных.

— Завтра обязательно попробую… Сегодня уже не полезет ничего… — На её губах появилась слабая улыбка, щеки слегка порозовели, но пальцы жадно обхватывали горячую керамику. Денис только сейчас заметил, что она пытается незаметно сжимать их разжимать, с видимым трудом.

— Как ощущения? Онемения нет нигде? Руки, ноги, нос, щеки — все нормально?

— Да. Просто покалывает местами, простреливает, больно так, а потом отпускает… — Она поморщилась, но тут же постаралась вернуть улыбку на лицо. — Не переживай, спасибо тебе, ничего отморозить не успела.

— Не смешно.

— А я и не смеюсь. Просто радуюсь, что все обошлось. Был момент, когда испугалась очень… А этот таксист несчастный даже сказать ничего внятного не мог, только вокруг своей тачки бегал и поскуливал. Хотелось ему по голове заехать, чтобы замолчал. Только сил уже не было.

— Почему сразу не позвонила?

— Сначала не поняла, как все серьезно, он же по дороге несколько раз глох, думала — сейчас поедем. А потом сигнал пропал. А потом батарейка села. И вот… — Она откинулась на подушки, утомленно прикрыв глаза. Видимо, краткий рассказ отобрал последние силы. А может быть, и коньяк подействовал. Денис понимал, что еще немного — отключится и сам.

— Укладывайся обратно. Если захочешь чего‑нибудь — поесть, попить, свистни, я буду рядом.

— Угу. — Она, не открывая глаз, съехала вниз по подушкам, повыше натянула одеяло. — А где ты будешь спать?

— Кресло раздвину. Оно тоже может быть спальным.

— Но…

— Никаких "но". Отдыхай. — Он выключил верхний свет, оставил только небольшой ночник над столиком. Вытянулся на кресле, пытаясь найти положение поудобнее. Сначала хотел включить ноутбук и почитать, но тут же отбросил эту мысль — голова не соображала.

Вика отрубилась тут же. Но ему не нравилось, что даже во сне она вздрагивала: несколько раз её начинало колотить по — крупному, выглядело это страшно.

Он поднимался каждый раз, укутывал её, прижимал плотнее одеяло, поправлял подушку. На время помогало.

Наконец, он не выдержал. Вздохнув, разделся по — быстрому (чтобы не передумать, мозг подсказывал, что не к добру все это), и нырнул к ней.

Подвинулся поближе к свернутой дугой к спине, осторожно, чтобы не разбудить, пробрался рукой к животу, подтянул поближе…

Вика что‑то забормотала сквозь сон, попыталась отодвинуться…

— Тшш… Спи… Перестанешь дрожать — уйду, или возьму второе одеяло. А сейчас не дергайся.

Что на нее подействовало больше — его уверенный тон, или горячее тепло тела, но девушка послушалась. Поерзала по подушке щекой, а потом улеглась на его локоть, обманным путем подсунутый вовремя, вытянулась вдоль, обхватив его запястье обеими ладонями. Из‑под огромного для нее халата торчали только эти ладошки и босые ступни. Денис на секунду озадачился, чем её не устроили шерстяные носки, но тут же забыл, оказалось важнее зажать ледяные конечности своими ногами, и почувствовать, как они теплеют. Это наблюдение расслабляло. Совсем успокоившись, он накрыл её ладошки своей рукой, подумал, что все происходит очень правильно, и провалился в сон.

 

Глава 5

Вере было страшно. Страшно и холодно. Она забывала, что спит, и сразу пугалась: думала, это конец. Что сон — это первый признак, что она теряет сознание, чтобы никогда не проснуться. Она ведь слышала много раз, что человек на холоде сначала впадает в оцепенение, засыпает — и все. И она боялась, что никогда не проснется, испуганно вздрагивала, открывала глаза… Полежав так пару минут, слепо смотря в темноту, осознавала — все хорошо, она уже не там, не в промерзшем ржавом ведре, а дома. Сейчас эта чужая квартира и чужая постель казались ей самым драгоценным, что можно иметь в жизни. Снова закрывала глаза и проваливалась в мутную, беспокойную темноту, которая раз за разом подкидывала новые варианты её неминуемой смерти…

В этот раз она задыхалась. Ей чудилось, что началась метель, ветром выдавило стекла её ненадежного убежища, салон замело… И ей, отчего‑то, вдруг стало жарко и душно. Воздуха не хватало. Казалось, что где‑то недалеко её ищут люди, зовут… Ей нужно всего лишь крикнуть — и её спасут. Но горло предавало: из него вырывался какой‑то невнятный хрип, даже ей неслышный. От беспомощности и отчаяния потекли слезы, горячими дорожками обжигая щеки, оседая солью на губах. Она попыталась дернуться — и даже этого не смогла. Руки и ноги были придавлены. Обездвижены. Нарастала паника — страшная, черная…. И она закричала…

Тут же все прекратилось. Жара пропала, а руки и ноги освободились. Стало легче дышать. А далекий голос приблизился, невидимый в темноте, но такой желанный, успокаивающий…

Он что‑то тихо нашептывал, просил не расстраиваться, обдавал дыханием ухо и шею, а большие, сильные руки освобождали тело от того, что мешало, спутывало движения.

Где‑то на грани яви и сна, Вера поняла, что с неё сняли халат, который перекрутился на животе и шее, от того ей и было жарко и тесно. Теперь она могла только всхлипнуть, уже от облегчения. А слезы катились, без её воли и разрешения. Правда, теперь очищающие, уносящие с собой испуг. Но тот, кто был рядом, этого не знал. Встревоженно уговаривал не грустить, вытирал ей щеки, осторожно, легкими движениями пальцев. Аккуратно коснулся ресниц, словно запечатывая, снова шепнул:

— Спи, все хорошо, больше ничего страшного не случится. Я рядом.

И она, в который раз, провалилась в сон, будто выключили свет, вместе с сознанием.

Сколько беспамятство длилось — она не смогла бы сказать. В очередной раз вынырнула с ощущением неги, её словно покачивало на мягких волнах, которые ласково баюкали, бережно касались, обволакивали. Оберегали…

Вера улыбнулась, довольно, как будто, наконец, нашла свою тихую гавань, к которой так долго шла… И тут же была награждена поцелуем. Легким намеком на поцелуй. Или ей показалось, что к её губам тихо прикоснулись другие губы, почти невесомо, а потом пошли гулять — по щекам, по векам, по бровям, ткнулись в складочку между ними, вечную спутницу её раздумий и хмурого настроения… Потом вернулись таким же путем, начали дразнить касаниями в уголках рта, в изгибе верхней губы, в ямочке нижней… Когда она удивленно, глубоко вдохнула, выдох был пойман, а новый вдох получился с опозданием…

Пока она увлеченно пробовала вкус этого ласкового рта, в дело включились руки… Осторожно огладили плечи, перебрались на бедра, одна нырнула под спину, которая тут же выгнулась, пропуская под себя жаркую ладонь… Вторая в это время аккуратно забралась под рубашку… От того, как бережно пальцы притрагивались к животу, словно привыкая, приучая её к себе, захотелось прикусить губу… Прикусила. Не свою, чужую. В награду получила такой же укус, а руки осмелели..

Добрались до застежки бюстгальтера, отщёлкнули, освобождая грудь… Дышать, на минуту, стало проще, ровно до того момента, когда одна из них накрыла плоть, легонько сжала и, словно бы невзначай, зацепила вершину…

Её выгнуло всю от этой мимолетной ласки… Пронзившее разрядом возбуждение заставило стонать… Стон был пойман, вместе с последующими, которые становились все чаще, громче, жалобнее… Мышцы ломало, вместе с косточками: их нещадно тянуло подставиться под новые касания, слишком бережные, слишком легкие. Хотелось почувствовать их по — другому — сильнее, жестче, ярче…

Она снова вздрагивала, но теперь не от холода. От того, как мало свободной кожи оказалось для того, чтобы все чувствовать… Сказать о том, чего хотелось, не получалось. И страшно было: вдруг, заговоришь, и сон прекратится? С ней такое уже бывало… Оставалось только все чаще вздыхать, надеясь, что этот голос, и губы, и руки — сами догадаются.

Очень хотелось стряхнуть мешающую одежду — она давила, прятала, не позволяла прижаться так, как необходимо… Но пальцы отказывались отпускать затылок и шею, впивались ногтями в кожу, пытались поймать, почувствовать кончиками гладкость мощных плеч, колкость щетины… Цеплялись, запечатлевая новые ощущения, и тут же отпускали, начинали бродить по жаркой коже, пытаясь узнать, запомнить, впитать… Послышалось, что всхлипы отдаются эхом — сдавленными, рваными выдохами в такт…

Ласковые руки, наконец, решили помочь — начали стягивать рубашку, запутались в лямках белья, нетерпеливо дернули… Что‑то затрещало, и стало легче: она всем телом прижалась к другому, мощному, гладкому, горячему… Радостно (дорвалась, таки) бросилась изучать, исследовать вздрагивающие под ладонями мышцы, покрывающиеся испариной… Но радость была недолгой: запястья завели наверх, перехватили, наказывая за дерзость… Она, извиваясь, недовольно хныкнула. Получила успокаивающий поцелуй, и шепот:

— Тише, тише, не торопись, успеешь…

А потом началась новая мука, изощрённейшая из всех, о которых она слышала: ловить поцелуи на всем теле, угадывая, куда придется следующий… Пытаясь удержать хоть немного, ощутить как следует. Не получалось. Они дразнили, обжигая вспышками, яркими до боли, в самых неожиданных местах. Превращая кожу в один пылающий, искрящий, жадный комок нервов. Доводя до кипения, заставляя метаться, в попытках высвободить руки, удержать его хоть на секунду на месте, вжать в себя, самой прижаться… Сил не хватало, оставалось только вздрагивать, жалко хныкать и о чем‑то просить — шепотом, в голос еще было боязно. И непривычно. С ней такого еще никогда не бывало. Просить о ласке — никогда и ни с кем. А сейчас это было просто, естественно… Необходимо.

Рассказать о своей жажде, уговорить, вымолить… Чтобы эта пытка прекратилась, и чтобы длилась вечно. Чего больше хочется, сама не знала.

Находясь на грани яви и сна, боялась потерять сознание и все потерять, упустить. Нереально, этого допустить нельзя. И открывать глаза — тоже.

Наконец, ей было позволено вырваться… Руки тут же вплелись в жесткие волосы на затылке, потянули вверх, потому что дышать в одиночку не получалось больше — не хватало уже этих неровных, хриплых глотков, помощь требовалась…

Горизонт перевернулся, потом раз, и еще… Она оказалась сверху, потом под ним, потом снова… Кружилась голова, под плотно сомкнутыми веками искрило (только бы не разжать)… Она ощутила, что жажда мучает не только её: поцелуи перестали дразнить, они теперь вбирали, захватывали. Одна рука жестко держала её затылок, пальцы другой погладили скулы, властно сжали подбородок — все, не вырвешься, не дадут отвернуться, пока не будешь выпита до дна, до горлового хрипа, до того, что грудь разрывает от нехватки воздуха… И отрываться нельзя, невозможно… И не хочется прерывать эту сладкую муку. Ни за что.

Её трясло. Всю. От того, как болезненно не хватало ласк, и от того, как ярко чувствовалось его желание. Невозможно было не ощущать: о нем кричал вкус поцелуев, звуки хриплого шепота, сила, с которой тела вжимались друг в друга, впечатывались, легкие, скользящие укусы на плечах, боках, спине, лодыжках…

Казалось, вот — вот, и наступит момент, когда можно будет счастливо выдохнуть, отдавая всю себя, и вбирая его — целиком, полностью…

Но её перевернули на живот, и пытка повторилась. Теперь еще более изощренная: кто мог знать, что даже не чувствительные лопатки можно трогать так…

И кто бы знал, что от неё требуется только и всего: сказать "Пожалуйста, не могу больше"… А потом уже выкрикивать все, что в голову взбредет — радостно, умоляюще, жалобно, торжествующе… Пока не останется сил, чтобы пережить яркую вспышку и падение куда‑то в бездну… Отключающее все органы чувств, кроме слуха… Который продолжал с упоением ловить жаркие звуки, пока не разобрал протяжное "Вика"…

На ее затылок, шею, плечи, повернутую вверх скулу сыпались мелкие, тихие, благодарные поцелуи… и снова "Вика…"

Какая, к черту, "Вика"?! Миша никогда её так не называл. Вера, Веруня, иногда — Вероника… Так — никогда.

Понимание произошедшего только что медленно просачивалось в разум. Вместе с ним уходила блаженная нега, наваливалась тяжесть осознания…

Денис понял, что происходит что‑то не то, когда девушка застыла. Он почувствовал это всем телом. Только что была мягкая, нежная, расслабленная… И вот — сжатая струной, настолько, на сколько это вообще возможно в их положении. Вика попыталась выбраться из‑под его веса, аккуратно сдвигая в сторону напряженную руку. Выпустил, перекатился на бок.

В рассеянном свете ночника было очень хорошо видно, как расширяются и темнеют её глаза…

— Привет. — Самое умное, что могло придти в голову.

Ну, а что он мог сказать? "Ты была великолепна, давай повторим, и желательно, несколько раз, и не только сегодня"?

Он‑то сам прекрасно понимал все, что делает. И с кем, и почему. Просто, в очередной раз проснувшись от её крика, больше не мог заснуть. Долго разглядывал, вытирал ей щеки от невысохших слез, пальцами изучал бархатистость кожи. Потом не сдержался — попробовал губами. Очень хотелось это сделать прямо сейчас. Надеялся, что будет крайне осторожен и не разбудит. Увлекся. Разбудил. Не до конца, оказывается. В её глазах успело мелькнуть удивление, узнавание, паника… Потом что‑то еще, непонятное.

С горечью осознал: все, что сейчас происходило, Вика вытворяла не с ним. С кем — нетрудно догадаться. Но думать об этом было сложно.

Она не ответила на приветствие. Просто смотрела. Потом прикрыла глаза, перевернулась на спину, глубоко вздохнула…

— Черт! — Не очень приятный отзыв о бурно проведенном времени. Хотя, он совершенно был уверен, что Вика получала от процесса не меньшее удовольствие, чем он сам.

— Что случилось, Вик, скажи? — Спрятал подальше свою обиду вкупе с недоумением, услышав глубокий, тяжелый вздох.

— Ни — че — го. Ничего не случилось. Кроме того, что я переспала со своим шефом. И… — Она запнулась на слове, будто не желая продолжать, озвучивать свои мысли. Но уже и без того было ясно, что этот факт её не обрадовал, совершенно.

— И что? У нас, вроде, не Запад… Никаких спецусловий в контракте нет. Я точно знаю.

— Действительно. Что такого? Я же говорю тебе: ничего. Спасибо за полученное удовольствие.

Вика поднялась, натягивая на себя одеяло. Дэн хотел было, по привычке, спошлить, что поздно уже прятаться: он все видел, и даже потрогать успел. Ума хватило, чтобы промолчать. Глядя в её напряженную спину, на то, как тянется за рубашкой, валявшейся на полу, он почувствовал, что время для шуток прошло. И для разговоров — тоже. Всем своим видом девушка давала понять, как тяготит его присутствие… Он тоже уселся на кровати и молчал, пытаясь додуматься: в какой момент все пошло не так. Ведь даже не успел ничего сказать, что могло бы вызвать возмущение. Или до неё только сейчас дошло, с кем она занималась сексом? Тогда, действительно, "Черт!".

Это меняет все. И даже немного обидно. Постарался выгнать все мысли о том, кого же представляла девушка на его месте. Да, мать его так, не немного обидно, а просто…. Он не мог подобрать слов. Так же, как и не думать об этом…

Был, конечно, самый простой вариант: спросить, в лоб, и не играть в угадайку. Он сам постоянно учил этому своих менеджеров. А сейчас не мог — боялся, что ответ не понравится его самолюбию. Совсем.

Пока он пытался угомонить шевеление догадок в мозгу, Вика уже поднялась, аккуратно подняла вещи, которые попались на ходу, прихватила свои с кресла и ушла в ванную комнату. Ни слова не сказав. Как можно понять человека, если он молчит? Расстроилась, обиделась, что‑то придумала несусветное? Что?! Узнать бы, конечно, да он почувствовал, что к ней сейчас лучше не подходить.

В ванной зашумела вода, а он все так же сидел, сгорбившись, обхватив голову обеими руками, и решал — что делать дальше?

Глянул на время, светившееся на электронном циферблате: четыре утра. Тихо выругался. Пошел на кухню. Смешно. Он уже не помнил, у кого из классиков был герой, в каждой сложной ситуации предлагавший выпить чаю. Комичный был персонаж. Только вот, Дэн совершенно не готов был к комедии, происходящей здесь.

Он молча тянул горькую бурду, заваренную из пакетика, стоя у окна. Но не смотрел на улицу, а улавливал шорохи, которые неслись из глубины квартиры. Надеялся, наверное, что придет поговорить. Глупо…

Тихо скрипнула дверь, легкие шаги, почти неслышные, проследовали по прихожей, снова скрип. Дверь закрылась. Абсолютно точно — не в его комнате. Ушла к себе. Совсем плохо.

Он не вытерпел. Пошел следом за ней. В темной спальне, освещенной лишь тусклыми бликами уличного фонаря, увидел, как судорожно перекатилась, повернувшись к нему спиной. Еще хуже. В чем‑то виноват, а в чем — бес его знает.

— Вика, ты не хочешь поговорить?

— Нет. — Можно позавидовать умению отказывать. Не всем дано. Бывает, что среди мужчин бывают хлюпики, не умеющие вовремя сказать "нет"… А у нее так просто получается…

Эти размышления — только фон для набиравшей силу злости. Ими он пытался отвлечь себя, лишнего не наговорить…

— Почему? Что я сделал не так? — Чтобы не сделать глупость, не долбануть кулаком по ни в чем не повинной стене, стиснул пальцы, разжал… Засунул руки в карманы джинсов, не помогло… Хотелось что‑нибудь сломать, чтобы унять раздражение…

Эта женщина постоянно сбивала с толку, расшатывала его упорядоченный мир, заставляла терять колею… И он, привыкший гнать по жизни на всех парах, вынужден был постоянно тормозить, оглядываясь назад и по сторонам. Это вымораживало.

Вика повернулась к нему лицом…

— Да все нормально, Денис. Просто я сейчас не готова разговаривать. Вот и все. — Он, конечно, прямо сразу и поверил во все. Вот видно по поведению что довольна… абсолютно всем довольна. Ну, просто у девушки такая необычная реакция на оргазм.

Чуть не выпалил все это вслух. В который раз похвалил себя за сдержанность.

— Хорошо. Когда готова будешь?

— Не знаю. Точно не сейчас. Да, в общем‑то, и не о чем разговаривать.

— Да? Перепихнулись и разошлись? Ты обычно так себя ведешь? — Все‑таки, злость выплеснулась наружу, грубостью и желанием задеть. Что он, в конце концов, маленький, чтобы уговаривать?

— Хочешь, чтобы я до утра признавалась тебе в любви? Извини, сил нет. И в ЗАГС тебя точно не потащу, можешь не нервничать… — Безразличный тон доводил до бешенства.

— В нашей стране двоеженство запрещено. С ЗАГСом не получилось бы.

— Ах, даже так… Тем более. Спокойной ночи, Денис. Ты устал, наверное, больше, чем я… Такой сложный день и вечер…

Он закрыл глаза и представил, как подходит к ней, вытаскивает из постели, встряхивает… Заставляет посмотреть в лицо…

Зачем? Ответа не было. Поэтому — помечтал, выдохнул, развернулся и ушел. Бросив напоследок, не оборачиваясь:

— Сладких снов… — Язвительность, конечно, была старательно погашена.

Сна, естественно, не было, до самого утра. Невозможно спокойно спать, зная, что не разобрался до конца. И, похоже, что в чем‑то он оказался виноват. Знать бы, в чем именно. Дэн, как в старые добрые времена, снова ощущал себя нашкодившим подростком. Который, вроде бы, и накосячил где‑то, и не раз, но получил нагоняй без объяснений — за что. Хуже нет, чем догадываться: мать узнала про выбитое в машине соседа стекло, или за поломанную калитку у дачника на дальней улице. Или сразу за все, но тогда, вроде бы, мало досталось…

Или неугодным мужем, доведшим до слез жену неосторожным словом… Каким? Ни разу так и не понял. Да, в принципе, никто и не говорил. А потом, когда пробовали пролить свет на истину, ему уже было все равно. Другие проблемы нахлынули.

Кроме собственных дум, бродивших без конца, мешала тревога: да самого звонка будильника прислушивался к звукам за стеной. Ему все чудилось, что Вика всхлипывает, неспокойно дышит, или вертится на подушках.

Конечно, сквозь плотно запертые двери и стены с хорошей изоляцией подобные звуки проникнуть не могли. Каждый раз, дергаясь, чтобы побежать на помощь, сам себя успокаивал этим. Да и помог уже, в принципе, по полной программе… Хватит уже, на сегодня…

Он очень надеялся на то, что утром получится поговорить по душам, расставить все точки над "и", а потом двигаться дальше, не останавливаясь из‑за мелочей. Упорно не хотел рассматривать вариант, что все это — не мелочи. Смешно. Просто в его постель попала еще одна девочка. Ну, не такая циничная, как все. Или тараканы у неё породистые слишком. Рано или поздно, научится жить по — взрослому и правильно реагировать.

Утро выдалось таким же сложным, если не труднее.

Он старался вести себя как обычно, будто ничего и не произошло. Казалось, что Вике так будет легче успокоиться и поддерживать диалог.

Казалось…

Он уже успел позавтракать и медленно тянул кофе, неосознанно подыскивая предлог, чтобы остаться на кухне, и не разминуться с Викой. Она точно не спала — чем‑то шуршала в комнате, выходила в ванную, возвращалась. Но уже минут на двадцать задерживалась.

Дэн решил, что будет ждать до последнего: не станет же она прятаться весь день?

Дождался. Она соизволила, наконец, появиться.

— Доброе утро. — Постарался вложить в голос максимум дружелюбия. Договаривался раньше с такими зубастыми акулами… Неужели с ней не сможет наладить контакт? Он верил в себя и надеялся, что утро окажется мудренее.

— Доброе. — Короткий взгляд на него, затем в сторону. Чересчур прямая спина. А руки хватаются, бессмысленно, за все подряд: чашка, сахарница, снова чашка, переставила. Замерла. Опомнилась — завертела головой в поисках кувшина от кофеварки, стоящего прямо перед носом — не нашла.

Что ж, девушка продолжала нервничать. Не нужно было и большого ума, чтобы определить.

— Ты что‑то ищешь? — Максимально мягко. В другой ситуации посмеялся бы, но — не сейчас.

Она тряхнула головой, молча, снова заозиралась. Не выдержал: встал, подошел, сам налил ей кофе в чашку. Вика ощутимо напряглась от его близости.

Чертыхнулся про себя и ушел, от греха подальше. В таком состоянии не выйдет разговор.

Он бы, наверное, попытался еще найти ниточку взаимопонимания, но… Слишком потерянным был её взгляд, как будто сквозь… Денис не увидел в нем ни обиды, ни горечи, ни злости — всего, к чему он готовился, не было. Потерялся. Казалось, что девушке было не до него.

Он собрался и ждал её у выхода, все так же молча. Даже то, что опаздывал на полчаса, не заставило его подогнать Вику, ускорить. В конце концов, раз в пятилетку можно и шефу опаздывать. Переживет.

По дороге он умудрился даже вытянуть из неё пару слов: о самочувствии, о здоровье… Как ни крути, а вечер на жутком морозе даром не мог обойтись. А сейчас оставалось лишь только догадываться: красные глаза и опухшие веки, шмыгающий нос, обветренные губы — признак бессонной ночи или начинающейся простуды? Нужно было услышать голос, чтобы понять — хрипит или нормально разговаривает?

Вика отвечала односложно, однако, старательно убеждала, что все с ней хорошо. Сильный иммунитет. Её пояснение. Одной фразой, без лишних слов.

На этот раз он высадил её у самых дверей офиса, не заехал на парковку, как обычно.

Удивление Вики выразилось только в легком движении бровей.

— Там в снегу все снова. Выпрыгивай, а я позднее приду.

— Спасибо.

Больше в этот день он девушку не видел. До самого вечера. Нет, конечно, знал, что работает, и даже — чем занята. Об этом исправно докладывали охранники и Евгений. Тот прекрасно понимал, что накосячил вчера не по — детски, и старательно свои промахи исправлял. Как он извинялся перед Викой — неинтересно было. Это их отношения.

Но волновало то, что Вика ни разу не засветилась в приемной, в его кабинете, не встречалась в коридорах офиса. Если бы сам не привез на работу, мог подумать, что её здесь вообще не было…

Появилась на пороге только в восемнадцать ноль ноль. Дэн по часам проверил. Помялась. Он ждал, перебирая варианты возможных поводов для ссоры, неминуемой, был уверен. Не угадал.

— Денис Игоревич, я нашла жилье. Хотела бы сегодня переехать. Вы не против? Когда я смогу забрать вещи?

— Хм… Как неожиданно… Мы искали месяц, без нормальных результатов, а ты за неделю выкопала… Это меня смущает. Не боишься нарваться на лохотрон?

— Мне Лидия Петровна помогла…

— Вот не знал, что мою квартиру убирает крутой риэлтор… — Дэн старался, как мог, себя сдерживать и сохранять спокойный тон, однако, стремление Вики сбежать подальше и побыстрее уже настораживало и раздражало.

Ну, ладно, обиделась на что‑то. Может быть, он был неправ… Но могла сказать‑то — в чем, когда и как не угодил? Он работать нормально не мог. Впервые, за кои‑то веки, работа не затягивала, процесс не увлекал, задачи, вызывавшие охотничий азарт, казались пресными. Весь день прокручивал в голове каждое мгновение прошедшей ночи, в поисках того, что вызвало такое отторжение.

— У неё подруга в двушке живет, одинокая. Комнату может сдать. Мне достаточно. Мешать ей не буду, она мне тоже. Деньги пожилому человеку не помешают никогда. В общем и целом — сплошная выгода для обеих.

Она говорила спокойно и уверенно, словно обдумала уже давно, все взвесила, по полочкам разложила…

— А какой резон тебе шило на мыло менять? — Снова болезненно зацепил тот факт, что жить с какой‑то старой перечницей будет лучше, чем с ним.

— Огромный.

— Вика, закрой, пожалуйста, дверь на ключ. — Она распахнула глаза, не понимая — к чему клонит шеф.

— Зачем?

— Затем. Я сейчас отдаю распоряжение. Будь добра — исполняй.

— Но что нам мешает решить все вопросы так, без замков? Мы же не секретные данные обсуждаем…

— Вика. Повторяю. В последний раз.

Девушка слегка попятилась, но даже не посмотрела в сторону замка. Удивленно пялилась на Дениса, будто у него выросли рога на лбу или третий глаз открылся…

— Все понятно. Исполнительность на нуле. — Он откатил кресло от стола, поднялся и в два шага добрался до двери. Повернул ключ в замке, спрятал его в карман, при этом, не переставая наблюдать за поведением девушки.

Та, наверное, при возможности, слилась бы со стеной, так старалась быть незаметной и подальше от Дениса. К ее сожалению (очень ярко нарисованному на лице), и к радости Дэна, это у Вики плохо получалось…

Затравленный взгляд — и он споткнулся, думая, что может перегнуть. Всего на секунду притормозил, а потом решил, что хуже уже не будет.

— А теперь скажи: что я сделал не так? Чем обидел? Почему ты шарахаешься целый день, будто я съесть могу, или зарезать?

Он почти вжал её в стену, навис, упираясь ладонями по обеим сторонам от головы, не давая возможнлсти ускользнуть, отвернуть голову, отвести глаза…

— Ничего. Все нормально, Денис… У меня нет никаких претензий к тебе и обид.

— Не верю.

Грустные — грустные глаза уставились в его собственные. Так близко, что можно было разобрать каждую крапинку в радужке. Провалился в прозрачную глубину, на несколько мгновений потерялся…

— Почему?

— Что "почему"? — Успел подзабыть, о чем спрашивал до того…

— Почему не веришь? — Разговор уже начинал мешать. Дэн раздумывал: сразу поцеловать эти мягкие розовые губы, или немного подождать? Близость оказалась опасной: слишком жива еще была память о том, как отзывчиво это мягкое тело, въевшийся под кожу аромат волос снова заставил ожить все рецепторы… Словно идущий по следу зверь, он вбирал воздух все глубже, стараясь не запутаться в вихре ощущений…

— Потому. Вижу.

— Что? — Будто в замедленной съемке, он наблюдал, как вздрагивают ресницы, как лихорадочно краснеют скулы, как язычок нервно облизывает губы, тут же прикушенные, чтобы не сказать лишнего… И понимал: врет. Масса претензий у Вики к нему. Но какое дело до её претензий, когда тело снова говорит: "Хочу! Именно эту женщину, именно сейчас. Пусть вспомнит то, что уже связывало их двоих, и забудет про глупости, что разделяют"

— Вика. Посмотри на меня. — Совсем не понравилось, как смущенно закрыла глаза. Спряталась.

— Ну, смотрю. И что?

— У тебя глаза прозрачные. Не умеешь врать. За что‑то дуешься, и не говоришь, за что… Я так не играю, Вик… — Она, завороженная вкрадчивым голосом, смотрела, не отрываясь.

— Я тоже. Не играю. — Голос у девушки дрогнул, сорвался на шепот. — Я серьезна, как никогда.

— Странное совпадение, и я… серьезен…

Она что‑то пыталась еще сказать, но слова были проглочены жадной лаской мужского рта — резкой, почти наказывающей. Даже пробовала вырываться, но руки были захвачены, зажаты над головой, придавлены…

Дэн слегка опомнился, когда дошло: он почти распял её на стене, прижав своим телом, так, что глухой стон мог быть вызван совсем не удовольствием…

— Прости. — Он оторвался от её лица, попробовал отделиться от тела, крепко прижатого, так, что даже одежда не прятала жар…

— За что? — Вика вбирала воздух, с жадностью, словно только что вынырнула из глубины. — За что именно тебя простить?

— Не сдержался. Хотел ведь с тобой поговорить… И вот… Как‑то все неправильно получается у нас с тобой… — Дэн покаянно вздохнул и прижался к её лбу — своим.

Что с ней случилось в этот момент — только бесы догадываются. Губы сжались в тонкую нить, ноздри задрожали, по щекам вновь пошли яркие пятна… Испепеляющий взгляд из‑под бровей.

— Опомнись! Каких "нас"?!! Что ты несешь, Денис? Что выдумываешь? — Она попробовала оттолкнуть его, но не хватило сил: маленькие ладошки беспомощно упирались в грудь. С таким же успехом можно было попробовать столкнуть стоящий локомотив с рельсов.

— То и несу. Мне показалось, что мы, — местоимение выделил, нажимом, — в некоторых моментах смогли достичь консенсуса. Разве нет?

— Да что ты о себе думаешь такое?! Идиот! Выпусти меня. Я ушла. Вещи, пожалуйста, завтра привези. Не хочу тебя больше видеть…

Все это она выговаривала, практически уткнувшись носом ему в грудь, в бесплодных попытках высвободиться из захвата рук. Дэн уже начинал нервничать.

— Вика! Посмотри на меня! Что не так? По — человечески мне скажи, а? Тебе же, по — моему, все понравилось? — Он сжал её плечи, встряхнул, заставляя задрать голову, посмотреть на него. Заставил.

Обреченность, сквозившая в глазах, заставило сердце ухнуть куда‑то в глубину, а потом подпрыгнуть — куда‑то в район горла. Голос упал, сразу же, на несколько тонов…

— Вика… Ну?

Тяжкий вздох, опущенные плечи, склоненная голова — вся скорбь мира, казалось, одолела несчастную девушку…

Она еще несколько раз вздохнула, прежде чем собралась и выпалила:

— Тебе слово "измена" о чем‑нибудь говорит? Нет? Ах, о чем я… Сам же признался, что женат… И ко мне подваливаешь, так сказать, развлечение для будней, между выходных… А я? Как я теперь в глаза ему буду смотреть? — Фраза, начатая криком, оборвалась горьким шепотом…

— Ясно. Больше вопросов нет. — Он убрал руки и освободил ей путь. Открыл замок, распахнул дверь.

— Выходи. Не торопись. Я тебя сам отвезу и помогу отнести вещи.

— Но…

— Сказал же тебе: мне все ясно. Больше на девичью честь не покушусь. И… прости, что так вышло.

Он не дождался ответа, зная, что не стоит и ждать. Все, что хотел, уже услышал. Нужно было просто отпустить, чтобы не стать врагами. Пол — пути в этом направлении уже прошли. Если не больше..

Больше он к Вике не приставал с ненужными расспросами. Все встало на свои места — и её реакция в первый момент, когда пришла в себя, и нежелание разговаривать — потом.

Он помог ей вынести чемодан и отвез на квартиру к старушке — подруге Лидии Петровны. Вежливо попрощался с обеими, развернулся и свалил побыстрее, даже не переступив через порог нового жилища Вики.

Очень хотелось посмотреть и оценить, предложить помощь, если потребуется, но… Девчонка старательно обрубала все ниточки, что могли их связать. А он не хотел ей в этом мешать.

 

Глава 6

Дэну снова было обидно. До сжатых зубов, до зуда в пальцах, стремящихся что‑нибудь смять и уничтожить. До сумятицы в мыслях, которые очень хотелось отбросить, но… не удавалось.

Он снова и снова переживал прошедшие сутки. Восстанавливал по кусочкам, чтобы удержать в памяти каждый момент, каждую проклятую секунду. Вытягивал по капельке из воспоминаний все: от первого его звонка Евгению и до её последнего "Пока. До завтра"

Почему эта девочка другому досталась? Не ему? И зачем она встретилась по дороге, которую он спокойно топтал уверенным шагом, не оглядываясь назад, ни о чем не задумываясь? Ему было легко и просто было жить эти несколько лет. Без ненужных душевных терзаний, без морали… совсем…

Он когда‑то решил для себя, что верность и преданность — это выдумки каких‑то дурацких романтиков. В реальной жизни им места нет. А боль от измены… это ненормальная слабость, которая не положена взрослому, сильному, успешному человеку. Он переболел и вылечился. Приобрел иммунитет. Полезная прививка — очень помогла ему в последующем. Не париться, не чувствовать, не строить несбыточных планов. Жил — не тужил.

И тут — на тебе… Горькие слова девушки, произнесенные ломким шепотом, словно сковырнули давно подсохший рубец…

Почему? Почему Дашка не смогла быть такой правильной, как эта девчонка? Ведь она была почти в её возрасте. Ведь, если бы не её глупость и жадность, и бессмысленность, все могло бы сложиться иначе… Но — не сложилось и не срослось.

А какому‑то Мише невнятному, который готов отпустить свою женщину к черту на кулички, да еще так надолго, так круто и нечаянно повезло…

Дэн сейчас глухо и глупо завидовал, и почти ненавидел себя за это, незнакомому мужику за эту верность. Незаслуженную — так хотелось думать и верить.

А еще… А еще — он понял, что хочет Вику сильнее, намного сильнее, чем до этого разговора. И — совсем по — другому. Он хотел иметь не только все её вздохи и стоны, всхлипы и поцелуи. Всю. Чтобы о нем думала, и только о его плохом настроении сожалела.

Все гаже становилось от этого желания — глупо — необузданного, смешного, наивного, безнадежного.

Странная горечь закрадывалась в душу: ведь и эта, слишком не взрослая девушка, как‑нибудь повзрослеет. Первый шаг уже сделала, благодаря ему. О чем он не жалел нисколечко. Но пусть кто‑нибудь другой проведет её по этому пути полностью. Ломать её хрупкую чуткость Дэн совсем не желал…

Он старался не думать о ней слишком часто, да Вика и поводов не давала: попадалась ему на глаза крайне редко, разговаривала коротко и по делу, отчеты писала по почте, раз в неделю, исправно.

О том, что девушка появлялась в его приемной, и постоянно, мог сказать лишь остывающий системный блок выделенного ей компьютера и новые закорючки в блокноте. Все те же ромбы, квадраты и стрелочки, сопровождаемые непонятными буквами и значками…

Все это можно было бы отнести на простое совпадение: ну, подумаешь, стажер увлеченно осваивает новые премудрости их нелегкого дела, и её режим не совпадает с режимом шефа… Но даже Евгений заметил что‑то неладное.

Где‑то через неделю после памятного разговора, заместитель выдал очередной отчет и, слегка помявшись, огорошил:

— Денис Игоревич, я понимаю, что это не совсем мое дело… Но, вы Веронику ничем не обидели? Может, где‑нибудь были с ней слишком жестким?

Денис, который сосредоточенно вглядывался в цифры отчета, даже поперхнулся.

— С чего бы это тебе в голову пришло? Это раз. И какое тебе до этого дело? Это два. — Он уставился на Женьку, видимо, слишком грозно, потому что парень замялся еще сильнее…

— Дела никакого, и меня это, в общем‑то, не касается… Вот только, не могу понять, почему Вероника старается попасть в офис, когда вы здесь точно отсутствуете. А если вы, ненароком, на месте — она предпочтет отсидеться в машине, чем идти сюда. Или бегает по другим отделам, чтобы вам не попадаться. Честно говоря, я немного устал так работать, и давить на нее не хочу. Не хватало мне еще истерик стажера….

— Так что, по — твоему, Вика прячется от меня? Так, что ли?

— Ну, она прямо не говорит, но, судя по всему, так и есть… Не удивлюсь, когда она развернется и побежит, если ненароком встретитесь где‑нибудь в коридоре…

Что ж, это был повод для размышлений. Приятных или не очень — Дэн еще не решил. Но знать об этом посторонним, вообще‑то, не следовало. Не хватало еще, чтобы подчиненные начали их обсуждать.

— Работает Вика нормально, без косяков? По утрам не опаздывает?

— Нет. В этом плане я сам себе уже позавидовал. Мечтаю уже, чтобы у всех наших менеджеров были такие же мозги. Совершенно не женские.

С этим Денис мог бы поспорить. Будь у Вики мужской взгляд на вещи, она бы переступила через их случайный секс, не заморачиваясь. И, уж точно, не стала бы прятаться от него, как испуганный заяц…

И эти размышления он предпочел оставить при себе.

— Значит, не стоит и думать о том, почему она не хочет со мной сталкиваться. Если её закидоны никак не отражаются на рабочем процессе, пусть сходит с ума, как ей нравится…

Сделал вид, что его информация совсем не задела. Очень надеялся, что качественно. Но при этом решил, что Евгений, в последнее время, что‑то работает совсем без контроля. На одном доверии. Нужно бы присматривать за его деятельностью как можно чаще.

Потому, уже на следующее утро, собрал народ в кучу и сообщил, что вернул в рабочее расписание планерки — ежедневные. И отчет о проделанной работе по вечерам. С обязательным обсуждением возникших проблем и вопросов. Присутствие всех менеджеров — самой собой, без вариантов.

Ему показалось, что услышал недовольные вздохи и поскрипывание зубов, причем сразу от нескольких сотрудников. Поставил галочку — нужно присмотреться бы к ним повнимательнее. Но в этот момент его взгляд старательно избегал угла, в котором сидела Вика, и так же старательно к нему возвращался. На борьбу со своим желанием разглядеть её повнимательнее ушли основные силы. Остатки — на то, чтобы приглушить недовольство собравшихся.

Правда, уже через пару дней он засомневался в правильности своего решения: все сложнее было себя удерживать от того, чтобы не остановить девушку после собрания и не поговорить с ней. По душам. Выворачивало наизнанку от того, что она старательно отказывалась смотреть на него прямо, отводила глаза, и хмурилась, когда, все‑таки, он умудрялся поймать её взгляд, настороженно — испуганный.

Как будто он застал её за чем‑то запрещённым. За тем, что очень хотела сделать, но отчего‑то боялась…

Однажды, не выдержал: пока секретарь нудно зачитывала показатели и распределяла ответственных за какую‑то ерунду, он прямо уставился на Вику, дождался, когда исподлобья глянет, и подмигнул. Без всякого злого умысла. Просто хотел дать ей понять, что пора уже прекратить дуться, хватит прятаться, нужно делать шаги навстречу друг другу.

Теперь уже он честно мог себе признаться: не хватало её общения. Вредных вывертов. Кофе по вечерам, когда можно говорить все, что думается. И даже немного жалел, что сохранить такие отношения не получилось. Что Вика не смогла воспринять произошедшее проще. Может быть, стоило ей помочь…

Но девушка на его выходку среагировала совсем нежданно: вспыхнула, как маков цвет, нервно поправила и без того гладкие волосы, потупила взгляд в свои записи и больше его не поднимала. Совсем. Вот и помог, наладил, блин, отношения… И снова заставил себя отвернуться, не смотреть на нервно закушенные губы, которые становились все более яркими.

Вере казалось, что она потихонечку сходит с ума. Каждое утро она просыпалась в твердой уверенности, что все произошедшее между ней и шефом (иначе своего нежданного партнера называть отказывалась) — нелепая случайность. И она в ней виновата не может быть, потому, что сама не ведала, что творила. Не ведала? Нет, конечно же. Значит, не нужно себя корить и маяться от нечистой совести. Это соображение, а еще ласковый говорок Таисии Павловны, которая каждое утро норовила поболтать с ней по душам, растормошить, отогнать хмурое настроение, — все это помогало ей собрать себя в кучу и создать в душе правильный настрой.

Настрой жил и радовал ровно до того момента, когда она умудрялась пересечься с начальником. Как ни старалась избежать встреч, а на глаза ей он время от времени попадался. Каждый день. Вот незадача…

Стоило наткнуться на его взгляд — выжидающе — оценивающий, ни черта не равнодушный, как она надеялась — и вся уверенность в своей правоте и невинности исчезала, таяла, как легкий дымок от сожженной листвы по осени…

Потому что ей очень хотелось не прятать глаза, а посмотреть в ответ — точно так же, оценивающе, с ожиданием и вопросом: " Ну, и что дальше?".

И страшилась признаться сама себе, что вопрос этот выедал нутро, плавил, будто щелочью… В ней просыпалось что‑то, неизвестное даже ей самой, то, что пугало до дрожи в коленках…

Казалось, что в ней снова может проснуться та глупая девочка, влюбленная, словно кошка, готовая ластиться и все прощать объекту своей влюбленности. Только за то, что он "правильно" на неё посмотрел. Дэн казался ей слишком похожим на первую дурацкую любовь — на Андрея. Такой же нагловато — самоуверенный пофигист, коллекционирующий женские души походя, не задумываясь… Она прекрасно запомнила и засосы на шее после поездки "по делам", и фразу о том, что женат. Пополнять коллекцию не хотелось. А о том, что уже попала в нее, Вера думать отказывалась.

Раньше ей казалось, что слепая потребность в Андрее — от переизбытка юношеских гормонов, от желания привязать к себе яркого парня, получить от него все, что хотелось. Гормоны утихли, голова включилась — влюбленность прошла.

И больше к ней эти ощущения не возвращались. С Мишей все было по — другому, так, как ей казалось правильным: постель — продолжение отношений, а не их исток и причина. Не было буйства чувств, сводящих с ума, заставлявших творить глупости, не узнавая себя. Зато была нежность, внимательная и бережная, только от неё одной хотелось плакать и петь одновременно. Вера ни на что её не променяла бы… Так казалось…

Она до того привыкла жить с этим миром в душе, со спокойным знанием, что все в её жизни — так, как должно быть… А теперь выяснилось, что темные желания никуда не делись, что эмоции могут шкалить за самые крайние отметки — от яркого пламени до сурового минуса… Её ломало каждый раз, лишь стоило вспомнить эту треклятую ночь и горячее тело, что смогло разбудить упрятанную в самый темный закоулок чувственность. И каждый раз, поймав на себе взгляд Дениса, она не могла не вспомнить… А глаза, терзаемые преступным любопытством, пытались изучить, исподтишка, то, что в тот раз некогда было разглядывать: мощные, сильные плечи — ни одним пиджаком не спрячешь, крупные руки с длинными пальцами — чуткими, нервными, вечно играющими с какой‑то вещью… Иногда получалось незаметно рассмотреть смуглое лицо, словно раньше внимания не обращала, — твердый подбородок, с едва заметной ямочкой, чисто, до синевы, выбритые скулы, аккуратный прямой нос, виски, в которых тонкими нитками высвечивала первая седина, оттеняя смолистую чернь волос… Однажды рискнула — очень хотелось рассмотреть лоб, глаза, брови… Наткнулась на внимательный, слегка насмешливый взгляд… Больше не рисковала…

А потом, вечером, перебирая в памяти отрывки этих полу — взглядов, полунамеков, чувствовала себя последней дрянью… Потому что Миша не заслужил — того, чтобы она о другом думала и вспоминала. И выныривала в горячке из снов — не с ним…

Твердо была уверена: Михаил никогда не узнает о том, что с ней случилось здесь. Не от кого. Денис, однозначно, никогда не опустится до разборок с её мужчиной. Права на то не имеет никакого, да и ни к чему это… Но разве от этого легче?

Она сама, в своих собственных глазах, потеряла право честно смотреть в лицо самому дорогому человеку. Лишь недавно обрела твердую почву под ногами, и сама же её у себя и выбила.

Хуже всего, что ни с кем своими мучениями Вера поделиться не могла. Даже с Никой. Сомневалась, что подруга поддержит её настрой. Та могла, со своим кредо "лучше сделать и пожалеть…", убедить и черта окатиться святой водой… Что уж говорить про Веру…

Вот и сейчас, на этом дурацком совещании, она искренне старалась уловить смысл нудных фраз, что‑то записывала, запоминала… А все органы чувств, будто локаторы, были настроены только на одну волну… Исходящую от крупной фигуры, непринужденно умостившейся на углу стола… Прямо напротив Веры. И, что странно, девушка точно помнила: выбрала стул в углу, подальше от Дениса. Как он умудрился расположиться так, что каждый её нечаянный взгляд падал на него — абсолютно прямо?

Или она выдумала себе невесть что, а шеф уже и забыть успел про маленькое приключение? И плевать хотел на маленькую, незаметную стажерку, посмевшую отказать его царскому хотению?

Девушка уже почти убедила себя в том, что дело обстоит именно так: Денис Игоревич о ней и думать забыл… В последний раз глянула на него, чтобы удостовериться, и обмерла: он подмигнул и еле заметно улыбнулся. Обдав жаркой волной лицо, шею, и даже уши…

Оставалось надеяться, что никто из сотрудников не заметил эти перемигивания…

Она отсидела, уткнувшись носом в блокнот, почти до конца собрания. Даже когда взял слово Денис, просто слушала, головы не поднимала, только вот — с очень большим трудом улавливала смысл. Голос шефа звучал таким глубоким баритоном, так обволакивал, что воспринимался как музыка — мелодия, без ненужных фраз.

Вера констатировала факт: все, вляпалась. Снова на те же грабли, и очень метко. Ручка инвентаря еще летит, приближаясь ко лбу, но уже и так известно: будет очень болеть. До темноты в глазах, до звездочек, до сотрясения и синяка.

Осталась одна надежда: может, получится увернуться на этот раз? Все‑таки, признаки замечены, предварительный диагноз есть… Может быть, это на ранних стадиях лечится?

— Правда же, Вероника?

— Что? — Почувствовала себя полной идиоткой: замечталась о шефе, прослушала его речь, да еще и пропустила какой‑то вопрос… Надо ж так вляпаться…

— Я рассказывал вашим коллегам о том, что практика летучих совещаний очень объединяет команду. Если собравшиеся не отсиживаются по углам, а активно участвуют. Вы ведь обязаны это знать. Насколько я знаю, Александр Павлович постоянно их проводит. Разве не так? — В голосе Дениса не было и тени насмешки. Отчего же почудилось, что он изысканно издевается сейчас?

Может быть, оттого, что Палыч искренне терпеть не мог эти "сборища", предпочитая решать все вопросы на ходу? А слова Дениса — откровенная выдумка, направленная на то, чтобы подловить её на вранье? Или посмеяться над невнимательностью?

И что ответить, чтобы не выглядеть в глазах коллектива дурочкой? То, что Денис её видит именно так, осталось уже без сомнений.

— Так… — То ли промычала, то ли проблеяла, невнятно. Ненавидя себя за то, что попала в такую ситуацию. Как там любила раньше повторять? Не бывает безвыходных? Ну — ну… Получите, пожалуйста, выставочный образец. Можете не расписываться…

— Что вы говорите? — Мучитель продолжил издеваться: вместо того, чтобы спокойно кивнуть на её ответ, решил придраться. — Я не расслышал.

Вера набрала побольше воздуха в грудь и, как могла, отчетливо, почти по слогам, произнесла:

— Да. Я с вами абсолютно согласна.

— Спасибо. Потом обсудим подробнее. — На этом, как ей думалось, шеф потерял всяческий интерес.

Зря думалось.

Распустив совещание, Денис поблагодарил участников за активность…

Вера попробовала прошмыгнуть мимо, серой незаметной мышью.

Как бы не так.

— Вероника. Задержитесь, пожалуйста. Нужно обсудить пару моментов.

Как она жалела сейчас, что не умеет проваливаться сквозь пол!

Ей, к чему‑то, подумалось, что теперь знает, как себя чувствуют идущие на эшафот… Потому что, примерно так же себя ощущала, заходя в кабинет директора, слушая щелчок закрывающейся двери.

Ирония в повторении: снова вдвоём, в закрытом помещении, и опять — понимание того, что ничего от её воли сейчас не зависит. Главную партию не она ведет. Ей остается лишь поддерживать хорошую мину при плохой игре, да пытаться совсем не расклеиться, не наговорить лишнего, не ударить в грязь лицом.

Вера, затаив дыхание, ждала… Молчала и наблюдала — что сейчас будет делать Денис, не начнет ли опять домогаться, как было при их прошлом разговоре…

Нет. Он уселся в свое крутое кожаное кресло, откинулся, руки на подлокотниках, пальцы "домиком" сложил, постукивая кончиками друг о друга… Очень серьезный взгляд из‑под слегка изогнутой брови…

— Ну, присаживайся, Вика. В ногах правды нет. Посидим, пообщаемся…

Она глубоко вздохнула, вбирая с воздухом терпкую смесь облегчения и разочарования: поганенькая часть её сущности, все же, надеялась, что вот сейчас повторится все… А ей нужно будет посопротивляться, для приличия, а потом сдаться на милость. Противно было это осознавать, но Вера предпочитала честность в отношениях. А с самой собой — тем более.

Она послушно присела на стул, на самый краешек, готовая сорваться при первом намеке на опасность… Сложила руки на коленях, как школьница. Подняла глаза, показывая: все, готова, можно разговаривать.

В темноте карих глаз промелькнул отголосок усмешки, разжигая недовольство и злость: как над маленькой, издевается, похоже… Хоть и держит лицо максимально серьезным.

— Зачем ты соврала, Вика? — Чего угодно ждала, но только не этого вопроса.

— Когда? О чем вы? — Вот, как он умудряется вечно сбивать её с толку?

— Мы опять перешли на официоз? Что ж, пусть будет так, если тебе проще…

Она решила не комментировать. Ни к чему. И вообще: лучший собеседник тот, кто умеет слушать…

— Ладно. Давай по делу. Повторю вопрос: объясни, с какой целью ты соврала мне и еще толпе людей?

— Когда? Я не понимаю… — Такие обвинения, как минимум, оскорбительны. Но, возможно, где‑то закралась ошибка, которую нужно исправить…

— Минут десять назад. Когда подтвердила, что Палыч любит собрания. Мы же оба знаем, что это не так… Рассказывай, почему не сказала правду?

— Денис Игоревич, я похожа на самоубийцу?

— Нет… А что, должна быть? К чему это клонишь?

— К тому, что только малахольный рискнет на совещании вслух сообщить всем, что вы неправы.

— Это почему еще?

Вера начала ощущать под ногами знакомую твердую почву. Язвительность — наше все, когда больше нет вариантов….

— Потому что все знают, чем грозит несогласие, тем более — принародное. — Вера помялась немного, но решила признаться. — Если быть честной, то просто не хотела подрывать авторитет. Ваше слово должно быть самым веским и окончательным. Да и смысла не было спорить…

— Что ж… Ладно… А то я, невзначай, подумал, что тебе просто страшно слово мне поперек сказать. Раньше ты мне более смелой казалась.

— Нет. Я вам объяснила причины. Теперь, надеюсь, могу быть свободна?

Она уже готова была сорваться с места и — бежать, бежать… Чтобы не продлевать эту пытку неоднозначными вопросами, на которые так сложно выбрать верный ответ. И совсем не хотелось ощущать себя мышкой, с которой забавляется большой, матерый, взрослый кот. Ему, наверное, вообще неважно, чем игра для мышонка закончится — успеет сбежать восвояси, или испустит дух… Денис происходящим, видимо, забавлялся. А Вера боялась, что не сможет придти в себя, после таких развлечений…

— Торопишься? Или боишься меня? Что происходит, Вика? Неужто, ты думала, что я тебя звал ради одного вопроса?

— Ничего не происходит. Спрашивайте, что вас еще интересовало. На все отвечу. — Тусклым, бесцветным голосом. Стараясь не выдать, как задело её за живое участие, мелькнувшее в этих банальных фразах…

— Ну, так расскажи мне правду, Вика. Что с тобой происходит? — Жгучие, внимательные, цепкие глаза будто прощупывали, сканировали мимику, улавливая, казалось, мельчайшие изменения.

— А вы мне кто, собственно, Денис Игоревич? Психотерапевт, духовник, мама, близкий друг душевный, чтобы я вам тут исповедовалась? Вас не устраивает моя работа? Я что‑то делаю не так? Ну, значит, укажите на ошибки, ткните пальцем… А что со мной происходит — забота, простите, не ваша. И вас не касается. — Она сама ужасалась наглости слов, что сейчас выстреливали пулеметной очередью. Но сдержаться не могла — слишком уже достала эта нервотрепка. И этот насмешливый, всепонимающий, почти отеческий тон грёбаного начальника. Главный виновник раздрая в душе, прикидываясь божьим агнцем, решил сыграть в заботливого, пекущегося о крепостных барина. Чуть не сорвалось с языка вечное определение всех представителей мужского пола, хоть козлами мужчин Вера никогда не считала. Сдержалась, не произнесла.

— Ошибаешься, моя хорошая. Очень даже. Очень касается. И особенно — меня.

Этот оттенок голоса, неуловимо — вкрадчивый, тон, упавший до грани интимности — еще чуть — чуть, и перешагнет её, эту грань, — заставило прикусить язык, замерев от неожиданности. Внутри, не желая слушать вопли разума, все затрепетало противной дрожью: " Ну же, ну, что дальше? Давай, говори, внимаю, слушаю, готова плавиться…". И от этого еще сильнее заскребли кошки на душе, от той сумятицы, что творилась.

— Зря вы так думаете… — Слова скребли сухую гортань, абсолютно не желая подчиняться. Язык перестал ворочаться. Всего‑то, минуту назад, говорила, как по — писаному…

— Нет, Вика, не зря… — Он смущал её взглядом, очень пристальным. Таким, будто надеялся что‑то разобрать, вглядеться поглубже.

Она молчала, стараясь молчать и ничем себя не выдать. Не хватало еще растечься карамельной лужицей, прямо у его ног. Не заслужил ничем. Недостоин. А Вера себя не на обочине подобрала, чтоб вот так сдаваться. Ей так хотелось думать, и она так думала, очень напряженно думала. Это почти помогло отвлечься от предвкушения, которое нарастало ежесекундно.

— Вы заблуждаетесь. Мое внутреннее состояние — только мое личное дело. Вам не стоит о нем беспокоиться. — Ох, как она сейчас гордилась тем, что смогла все сказать, практически без запинки…

— Хм… Это, могу тебе сказать, ты очень ошибаешься. Мы с тобой оба прекрасно знаем, кто виноват и причастен к твоему мандражу… И не надо рассказывать, что ты от меня не прячешься, и совсем не молчишь там, где раньше спорила… И сейчас ты краснеешь не от того, что я рядом, а просто ни разу не оставалась наедине с начальником… Этакая робость неопытного сотрудника, да? — Вера уже не смотрела на Дениса, а упрямо рассматривала пальцы, стиснутые в кулаки, на своих коленях. Но точно была уверена: он сейчас приближался, навис над ней, обдавая жаром, от которого снова вспыхивало тело, неконтролируемо вздрагивало… — Кого ты обманываешь, Вика?

— Что вы от меня хотите, Денис Игоревич? Почему не оставите в покое? — Это могло бы звучать обвиняюще, но вышло — жалко и жалобно, на полувздохе…

— А я сам не знаю, Вика, чего от тебя хочу… — И аккуратное движение костяшками пальцев, невесомое, по лицу… — Наверное, просто скучаю… Никто не заглядывает вечером в офис, кофе не предлагает…

Простые, ничего не значащие фразы, от которых встает комок в горле, и лицо его — абсолютно спокойное, только ноздри нервно вздрагивают, и зрачки расширены — это все от нехватки света… И жарко от того, что воздух в помещении спертый, дышать нечем…

— Ну, хорошо… Я могу оставаться здесь вечером, мне несложно… Все равно, дома делать нечего, только с Таисией Павловной болтать про сериалы… — Ей, нечаянно, показалось, что небольшой компромисс поможет, а она, уж как‑нибудь, переживет эти долгие вечера.

— И ты веришь в то, что вот так легко отделаешься? Да? — Ухмылка, опять снисходительная… Только вот, за ней что‑то прячется, знать бы — что…

И уже обе его руки аккуратно касаются пальцами висков, приглаживают невесомые выбившиеся пряди, обводят скулы, касаются контуров губ…

Как мышонок под гипнозом удава, завороженная хамским (конечно же, хамским!) действом, все ещё надеясь на то, что отделается легким испугом, прерывисто шепчет:

— Я… постараюсь…

— Не нужно стараться. Я сам все сделаю. Только не прячься от меня. Все просто.

Эта легкомысленная и такая весомая фраза — "Я сам" — словно отпускает какую‑то очень тугую пружину. Глаза распахиваются ошеломленно, а потом смыкаются — в покорности. Ему и себе. И снова губы, память о которых будит ночами, снова — и совсем иначе. Жадно и голодно впиваются, так, что на минутку становится страшно. Но потом, словно опомнившись, сдерживают напор, ласкают бережно и сладко, будто здороваясь после долгой разлуки…

А ей только всего и нужно — вцепиться в его запястья, держаться за них, чтобы совсем не потеряться, не утонуть в омуте… таком запретном… и таком манящем…

Он аккуратно тянул её вверх, заставляя подняться, встать рядом, прижимаясь всем телом. Мысли о сопротивлении возникли, но тут же куда‑то пропали, как совершенно лишние…

Его пальцы легко и неуловимо порхали по коже, очерчивая скулы, подбородок, шею… слегка поглаживали ямочку на затылке, заставляя гнуться навстречу невесомой ласке, все острее чувствовать их жар и легкую шершавость…

Денис больше ничего не делал — только целовал и гладил, не позволяя рукам опуститься ниже линии воротника на её блузке, почти по — пионерски… А ей уже не хватало чего‑то еще, более смелого, в чем сама себе никогда не призналась бы..

Дэн с трудом соображал, что сейчас делает. Вернее, сам процесс сомнений не вызывал. А вот зачем и с какой целью он снова взялся за соблазнение девушки, он даже себе объяснить не взялся бы…

Приглашая на разговор в закрытом кабинете, он, четко помнил, собирался расставить все точки над "и". Объяснить, что не планирует домогаться до подчиненной против её воли. У него такой привычки никогда не было: если дама против, значит, и нам не нужно. Это и планировал донести. Возможно, немного в более мягкой форме. А потом уже планировал убедить, что Вике от него совершенно не нужно прятаться. ни к чему это. И нормальной работе мешает.

В общем, намерения были совершенно благие, правильные, джентльменские…

И какой черт его дернул задавать ей эти непонятные вопросы? Чего добивался? Зачем давил? Всего‑то и нужно было, что внести ясность в их отношения. А к чему пришли?

А пришли к тому, с чего и начали: Вика тает в его руках, и никакие попытки изобразить равнодушие сейчас не прокатывают. Стоило коснуться её кожи, вдохнуть запах — и его спокойствие тоже кануло в небытие. Да что там врать — намного раньше это случилось. Он только поймал её потерянный взгляд, только увидел, как нервно сжимаются пальчики, собирая в горсть непослушную ткань юбки, как только понял, что девушка не его боится, а саму себя — к чертям полетели все официальные доводы. А он ведь почти подготовил речь о дружбе, уважении и взаимопонимании. Пакт о ненападении готов был подписать. Ага. Хорошая параллель получалась…

Понимал, что некрасиво использовать свой опыт, чутье, умение против молодой, неискушенной девочки… И не мог себе в этом отказать. Хотелось напиться её чистотой, как водой родниковой в июльскую жару. И он упивался. Тем, как легко сдалась, не сопротивляясь, как реагировала на ласку умелых губ, как прижалась к нему, без всякого давления со стороны, как обмякла, с трудом удерживаясь на ногах… И почти висела, цепляясь тонкими пальцами за ткань пиджака. А он не хотел ей сейчас помогать. Зачем‑то, было нужно, чтобы обняла сама. И не так, как тогда, ночью, в полусне, а вполне сознательно…

Он по — тихому выпрямлялся, радостно чувствуя, как Вика тянется вслед за его губами, как привстает на цыпочки, чтобы не оторваться, даже на миг… Глупая, не понимала, что он этому случиться не даст — самому было страшно, боязно сделать даже свободный вдох. И дураку ясно — дай девчонке хоть пару секунд, чтобы опомниться, и — поминай как звали. По роже заедет или сбежит. Или и то, и другое, в произвольном порядке… Ни один вариант не устроил бы…

И он, таки, дождался: прерывисто всхлипнув, Вика покачнулась, не открывая глаз, вцепилась в его рубашку, царапнув ноготками сквозь ткань, скорее всего, нечаянно… А он подобрался весь, как перед прыжком, одной рукой перехватил за талию, прижал, вторая — придерживала затылок девушки, не позволяя шелохнуться… Всего один шаг — и надежной опорой им служит стена кабинета, давая простор неуёмным рукам, словно с цепи сорвавшимся…

— Денис Игоревич, я вам распечатки на завтра принесла… Ой, простите…

Черт бы подрал эту зловредную тётку — секретаря! Ведь ни разу ещё, за все время, она не заглядывала к нему по вечерам без приглашения… Любопытство, наверное, бедную извело… Интересно, без стука вломилась, или они не услышали, увлеченные важным делом?

Дэн устало уперся лбом в стену, над плечом девушки… Накуролесил, мать его так… Теперь еще утешать, из‑за того, что их кто‑то видел…

Вика стояла, замерев, будто окаменела. Кажется, даже ресницы не дрожали.

Денис, постепенно успокаивая дыхание, внимательно наблюдал.

Вот брови нахмурились, нервно сглотнула, дернула головой… В то же время, глаза распахнулись, а ладошки уперлись в грудь, в безнадежной попытке отодвинуться…

Ему показалось, или в глазах что‑то заблестело, предательски похожее на влагу?

— Тшш… Тихо, тихо… Успокойся, Вика… Не нервничай… Сейчас разберемся со всем… — Он обнял её, уже совершенно иначе, поцеловал в висок, в глаза, в кончик носа — пытался, таким образом, показать свою поддержку и заботу… Получалось плохо, видимо: девушка норовила отодвинуться подальше, уворачивалась от его губ…

Пришлось просто прижать её голову к груди, покачать, убаюкивая, как ребенка…

— Ну, давай, малыш, попробуем без истерики… Хорошо? Мы сейчас разберемся со всеми, никто тебя не обидит… Я не позволю, поверь…

Девушка вздрогнула, что‑то невнятно пробурчав, и затряслась — всем телом… Денис обеспокоенно отстранился, попробовал заглянуть в лицо, в страхе, что она рыдает — до нервного тика не переносил женских слез… Но она упорно пряталась на его груди, отказываясь смотреть прямо…

— Вика… Вик, ну… пожалуйста, успокойся… ну, скажи мне что‑нибудь… — Он не знал, что теперь делать — то ли держать её дальше покрепче, то ли бежать за стаканом с водой, чтобы отпаивать…

— Никто не обидит! Господи, да зачем еще кому‑то меня обижать, а?! — Неожиданно, подала голос. Давясь не от слез — от смеха. Дэн растерялся пуще прежнего… — Вы меня уже обидели! Вы, Денис Игоревич… Как с игрушкой обращаетесь… А я…

— Что ты несёшь, Вероника? Чем я тебя обидел, скажи? Что плохого сделал?

Он радовался, что не плачет, и боялся такой веселости — не здоровой, точно…

— А вы не понимаете, нет? — Вика сложила брови изумленным домиком. — Действительно, я же радоваться должна — меня одарили вниманием! И кто? Даже страшно подумать — сам Дмитриев! Страшный и могучий! Собственной персоной, а я выделываюсь… — Фразу она, почему‑то, закончила горьким шепотом…

До него начинало что‑то медленно доходить… Конечно, без особой уверенности, но…

— Значит, так. Сейчас мы с тобой прекращаем истерику, выпиваем стаканчик водички, а потом ты спокойно идешь и ждешь меня в машине. Держи ключи. — Для того, чтобы девушка не успела погрязнуть в сомнениях, он достал связку, разжал её стиснутый кулачок, вложил ключи, и снова сжал её пальцы. — Поняла меня?

— Нет. — Глаза сверкнули упрямо. — Мне это совершенно ни к чему. Доберусь и без вашей помощи. И так уже помогли, неоднократно.

— Я не спрашиваю твоего согласия сейчас. Я спрашиваю: поняла меня, нет? Тачку на стоянке найдешь? Если не разберешься, как включить подогрев — позвони, расскажу. А теперь — давай, вперед и с песнями.

— Но… — Она захлопнула рот, осеклась под недоумевающим взглядом. Что‑что, а играть в сурового начальника он умел. И сейчас умение пришлось кстати.

— Поговорим позже. На нейтральной территории. Иди. Мне еще здесь разобраться надо, чтобы потом не завязнуть…

По лицу было видно, что девчонке не терпится что‑то еще сказать: она гневно сжимала губы, тонкие ноздри вздрагивали, почти прозрачные глаза в этот момент казались черными. Если бы взглядом можно было дырки прожигать — валяться бы Дэну обугленным на полу. Но она промолчала. Еще раз попробовала просверлить глазами, наткнулась на железобетонное спокойствие — гордо вскинула голову и ушла. Дверью, спасибо, не хлопала…

Дэн подумал немного над тем, не стоит ли Вику проводить… Но решил, что не нужно усугублять и без того щекотливое положение… Еще поссориться с ней при всех не хватало, для пущего драматизма…

Накидал про себя детали предстоящего разговора, и лишь потом рявкнул:

— Лариса! Зайдите ко мне!

Он точно знал, что эта любопытная коза ошивается где‑то под дверью, наверняка… Не ошибся: ручка повернулась почти мгновенно.

Главная офисная сплетница зашла с таким видом, будто ни в чем не виновата, и вобще — шефу очень крупно повезло, что она задерживается для него сверх положенного времени. В чем угодно, а в умении держать лицо ей невозможно отказать…

— Что‑то важное, Денис Игоревич? Я уже собиралась домой, а тут вы позвали…

— Что ж вы сразу туда не пошли? За каким чертом ломились в мой кабинет без разрешения? Или на вас правила не распространяются? С каких пор?

— Ну, я подумала: вряд ли вы будете с каким‑то стажером что‑то серьезное обсуждать, вот и…

— А вас, разве, касается, что я здесь обсуждаю, и с кем?

— Нет… — Женщина потупила глаза, всем видом изображая раскаяние. Дэн, возможно, поверил бы в эту игру, но слишком уж часто наблюдал, на что Лариса способна.

— Вот и я так думаю. Потому и удивлен. Вы меня удивили, и очень, скажу, неприятно…

Женщина явно была напугана и расстроена: одинокая мать двух парней — подростков держалась за свою должность зубами. Мало чего умея, кроме основной работы секретаря, она зарабатывала не меньше лучших менеджеров филиала. За одну только свою дополнительную способность…

— Значит, слушайте сейчас и запоминайте: я очень ценю ваше умение видеть и слышать то, чего не замечают другие. И талант делать выводы, преподнося их мне вовремя, — тоже очень дорог. За то и плачу. Но, упаси вас боже, дорогая Лариса, делать то же самое с информацией про меня. Я — получатель ваших сплетен, но не заплачу и копейки, если узнаю, что в какой‑то из историй фигурирую сам. Я четко донес до вас эту идею? Или нужно что‑то разжевывать?

Лариса смогла только дернуть головой, показывая, что все поняла, что‑то промямлила, но ответа не дождалась…

— Я все поняла. Можете не сомневаться. Я могу идти?

— Да. Свободны.

Дэн выскочил практически сразу за ней. Бросил на ходу:

— До завтра. Все, что нужно будет с утра, я еще раньше написал.

Торопясь, вышел, не оглядываясь. Зря. Иначе, заметил бы, как сверлит его спину злой взгляд оскорбленной женщины.

Быстрым шагом, почти бегом, доскакал до тачки. Слава богам, Вика не придумала очередной глупости — как и сказал, сидела внутри.

Запрыгнул на пассажирское сиденье, и тут же сквозь зубы выругался:

— Ну, просил же — не сможешь включить подогрев, позвони. Так трудно?

— Мне не холодно. — Точно так же, не разжимая губ, буркнула.

— Вот только не ври мне. Мало тебе того вечера, повторить хочешь?

— Ну уж, нет! Спасибо. До сих пор отойти не могу… — Очень двусмысленно прозвучало. Оба, похоже, это поняли. Дружно промолчали, не желая вдаваться в подробности…

Первым, опять, не выдержал Дэн:

— Я на пол — головы поседел, пока тебя разыскивал, а потом в чувство приводил.

— Ой, вот только не нужно мне еще и жаловаться, ладно? — Фыркнула, как разозленная кошка. Что ж, Денис решил, что так намного лучше: пусть злится и сердится, только не молчит и не хлопает растерянными глазами. С такой, недовольной, взъерошенной, есть хоть какой‑то шанс договориться…

— Я не жалуюсь, Вероника. Я пытаюсь донести до твоей светлой головушки, что переживаю за твое здоровье, тогда и сейчас. А ты об этом совсем не думаешь…

— А за психику мою не переживаете? Нет? А нужно бы. Ей сейчас гораздо хуже приходится…

— Переживаю, очень. — Лучше сейчас не спорить, а со всем соглашаться. Пусть выскажется, выльет все, что наболело, а там уже видно будет — что с этим потоком слов делать.

— Оно и заметно. Просто не знаете, как мне жить упростить. Вот прямо вижу, как по ночам не спите — все о моей несчастной судьбе думаете… А днем старательно лечите все изъяны…

— А ты?

— Что — я? — Будто на скаку остановленная, она запнулась…

— Ты — думаешь обо мне ночами? — Не смог промолчать, вопрос это выплыл из ниоткуда, и стал самым важным, нечаянно. — Признайся, думаешь, Вика?

Она развернулась всем туловищем на сиденье, рассматривая, будто в первый раз, как неодушевленную вещь на выставке…

Дэн замер, ожидая ответа, и так же буравя её взглядом, ловя малейшие изменения в мимике.

— А мы долго здесь будем стоять, интересно? Мало того, что в кабинете поймали, давайте еще и на парковке устроим шоу, для тех, кто на первое не успел?

— Девочка моя, твой талант уходить от темы достоин высокой награды. Но ты не ответила.

— А вы обещали доставить меня домой, а не пытать всякими глупостями на офисной стоянке. Мало вам издевательств?

Дэн втянул воздух, с силой, стискивая зубы, чтобы не выругаться вслух… То, о чем он спросил, стало необыкновенно важным, а эта чертовка так просто ушла в сторону!

— Я обещал, что поговорим на нейтральной территории, вне офиса. Пока не придем хоть к какому‑то пониманию, домой не попадешь, гарантирую.

— Офигеть! — Как выплюнула. — А салон этой тачки — самое нейтральное место в городе, надо понимать? Других вариантов не предполагается? Нейтральная — это когда собеседники находятся в равных условиях, и один от другого ни в чем не зависит. А сейчас — разве так?

— Хорошо. Убедила. Поехали. — Он со всей дури выжал газ, джип дернулся с места, противно взвизгнув шинами на ледяной корке, припорошенной снегом. Вика в испуге схватилась за ручку… Дэн опомнился, сбавил скорость…

Несколько минут прошли относительно спокойно, без нервотрепки. Он хотел уже включить радио, протянул руку… Заиграл незнакомой мелодией телефон…

Девушка вздрогнула, в замешательстве разглядывая трубку… Ему нестерпимо захотелось увидеть, чье имя светится на экране, однако, разглядеть не смог…

— Да, милый… Нет… Сейчас не очень удобно… Давай, позже? … Конечно… И я тебя… Целую… Да…

Он слушал эти отрывки фраз и чувствовал, как нутро наполняется яркой злостью, бессильной ненавистью, черной завистью к тому, кто сейчас находился по ту сторону телефона… Так тепло и уютно звучал голос девушки, хоть она и старалась говорить максимально сдержанно — Дэн, все равно, смог поймать ускользающие оттенки эмоций.

С обреченностью смертника осознал, что проснувшийся ком ощущений называется одним словом: ревность. Глупая, безрассудная, испепеляющая, иррациональная… Такая знакомая и так давно забытая. Уничтоженная сотню лет назад. Он так считал. Совсем недавно. Был уверен, что повторений не будет — давно все вымерло. Ошибался.

Вика нажала отбой, какое‑то время медитировала, глядя на гаснущий экран, затем откинулась на спинку, вздохнула…

Дэн, затаив дыхание, ждал, что теперь выдаст. Этот звонок был совсем не месту и не вовремя, но — уже прозвучал. За одно можно было сказать спасибо этому далекому Михаилу: он помог Денису расставить все по своим местам. Принять действительность, прекратив себя обманывать лживо — гуманными идеями. Плевать ему было на деловые отношения, на свой авторитет директора… Да на все плевать, кроме того, что он очень хотел эту девочку — всю, целиком и полностью, а не на один раз. И выхолощенные отношения "шеф — подчиненная" ему не нужны, абсолютно не интересны.

Осталось еще в этом девчонку убедить.

Девчонка понятия не имела, похоже, что за мысли крутились в голове у шефа. Откуда бы ей знать, если он сам лишь недавно созрел и понял?

— Нам нужно сократить общение до минимума, Денис Игоревич. Так будет лучше для нас обоих. — Долго обдумывала, а потом выпалила на одном выдохе. Похоже, боялась на пол — дороги споткнуться, не договорить.

— Это как же ты пришла к такому выводу, интересно? — Дэн решил, что самое лучшее — не соглашаться, но и не спорить. Пусть пока поговорит, успокоится…

— Не поверите — опытным путем… — Она усмехнулась, краешком губ, почти незаметно в рассеянном свете приборной панели.

— А что, опыты неудачные были? — Постарался придать голосу максимальную невинность, не смотреть в её сторону. Будто о кулинарных рецептах говорили.

— Очень. — Сама не ведая, Вика встала на скользкую тропу, соглашаясь обсуждать вещи, которые не следовало бы…

— А что не так? — Опять — старательно скрывая радость, что жертва идет прямиком в расставленную ловушку.

— В смысле?

— Ну, объясни мне, чем тебе не понравились опыты. Я — мужик, простой, как топор. Женской логики не понимаю, и никогда не понимал. Может быть, ты убедишь меня в том, что все происходящее неправильно, и я от тебя отстану… Давай, я честно обещаю выслушать. Это же такой шанс…

— Вы снова издеваетесь надо мной? Нашли игрушку для забавы, да? Наверное, давно не попадались такие смешные, потому никак и не отстанете от меня? — До того, как вывалить эти вопросы, явно горькие, обдуманные не раз, она молчала, долго. А потом выстрелила, как пулеметной очередью. И ожидала реакции, не отводя глаз. Наверное, очень хотела услышать ответы. И, скорее всего, очень важные для неё.

— Нет, Вика. Я давно не играю в игры с людьми, которые не готовы к этому. С неравным противником играть — неуважение к самому себе…

Она перебила:

— Ясное дело… Где уж мне с вами тягаться — взрослый, опытный, привлекательный мужчина, с деньгами и статусом… Зачем тратить время на таких, как я? Вы же подобных едите пачками за завтраком…

— Не права. Совершенно. Я трачу на тебя время, Вика, если ты еще не заметила. И собираюсь продолжать это делать. Только не тратить, а проводить его — вместе с тобой. Не могу только понять, что тебе в этом не нравится. Поэтому — повторю вопрос: что? Что тебя заставляет сопротивляться? Что не так?

— Все не так. Все неправильно. Того, что случилось, не должно было быть. Я очень об этом жалею…

— Да? Почему же?

— Вы совсем ничего не понимаете, или у вас никакой совести нет? Вы женаты, сами сказали, у меня Миша есть. Я его люблю, ценю, дорожу им очень… А получилось, что предала, обманула… Мне даже думать об этом гадко…

— А может, и не нужно этого?

— Вот, и я вам о том же говорю — не нужно! — Девушка обрадовалась, что, наконец‑то, смогла до него достучаться…

— Я не о том. — Он поморщился досадливо.

— А о чем?

— Думать так много не надо, когда речь идет об отношениях…

— Мы же люди, нам для этого сознание и дано, и от животных отличаемся этим…

— Выходи. — Он остановился и распахнул дверь со своей стороны.

— Зачем это? Где мы? Куда вы меня завезли? — В её голосе нарастала паника…

— Ну, ты ж хотела поговорить в обстановке без лишних глаз и ушей? Вот, пожалуйста, обеспечил.

Он подошел к пассажирской двери, открыл, протянул девушке руку…

— Да выходи ты, не бойся. Заодно посмотришь на красоту…

Девушка, недоверчиво глядя ему в лицо, посомневалась, но отстегнула ремень, опустила пальцы в ладонь, выпрыгнула.

Там, действительно, было на что посмотреть: Дэн остановился на склоне небольшой горы, дальше дорога резко уходила вниз и влево, под очень крутым углом, будто исчезая. Перед глазами раскинулся девственный лес, укрытый снежными шапками. Серебрящийся в свете огромной луны, пейзаж манил и захватывал своей первозданной чистотой, мощью вековых елей, умиротворенным покоем.

— Ух, ты… Здорово! Как‑то здесь… даже слов подобрать не могу… — Девушка крутила головой по сторонам, жадно впитывая все, что успевал ухватить взгляд…Потом обернулась к нему, словно за помощью. — Такое ощущение, что на другую планету попала, потрясающе…

А он смотрел на её радостное удивление и мягко улыбался: сам любил приезжать сюда, посмотреть и подумать, просто расслабиться… Но сегодня пейзаж не мог подарить ту массу эмоций, что светились в глазах Вероники: хотелось смотреть в них, долго, и не отрываться…

Денис позволил девушке еще какое‑то время повосторгаться увиденным, потом понял — если не остановить, разговор не получится. Она забыла, похоже, о том, что волновало так сильно, всего десять минут назад… Или, скорее, старательно делала вид, что отвлеклась…

— Вика…

— Да? — Она уже направлялась куда‑то вниз по дороге, но на его оклик обернулась. — Что?

— Не ходи далеко. Свалишься куда‑нибудь, не дай Бог, что‑нибудь повредишь… Лучше здесь постой.

Девушка вернулась, прислонилась к теплому капоту рядом с ним. Но смотрела куда‑то в сторону…

— А теперь скажи: где моя жена, где твой Миша сейчас?

Улыбка на её лице медленно потухла. Снова дернулся уголок рта, выдавая волнение, зубы сжались.

— Зачем вы опять об этом? Только я расслабилась, отвлеклась.

— Затем. Ты сейчас обо всем забыла. Их здесь нет. Правильно?

— Это ничего не значит. Они же есть, просто далеко…

— О, Господи… — Он преувеличенно тяжко вздохнул, а потом неожиданно резко дернул девушку на себя, обхватил за талию, всем телом прижал. — Смотри на меня!

Она послушалась: задрав голову, уставилась прямо в глаза… Осторожно облизнула губы, на миг отвлекла этим внимание… Дэн решил, что пока не время.

— Ну, кого ты видишь сейчас? Его? — Растерянно мечущийся взгляд сказал о многом. — Или меня? На что спорим, что плевать тебе сейчас на остальных людей?

— Но так нечестно… Вы сбиваете меня с толку…

— Ага. Или вбиваю его в тебя…

Отпустил её, так же резко, как и прижал. Отвернулся, словно давая полную, абсолютную волю… Вика осталась там же, где и была, еще более потерянная…

— Я не понимаю ничего…

— А пора бы уже. — Прозвучало жесткой насмешкой.

— Да ну вас, к черту! — Дернулась, было, подальше от него, — успел поймать.

— Да стой ты, глупая…

— Не хочу! Отпустите меня!

— Ну, куда ты бежишь? Сколько можно прятаться?

— Если бы я пряталась, то свалила бы из этих краев, к чертовой матери, еще неделю назад…

— А от себя?

— Что — от себя? — Она уже прекратила трепыхаться, физически — сдалась, и мирно стояла, прижатая всем телом к нему. Смотрела снизу вверх, но в глазах плескались гнев и возмущение. А теперь еще — и вопрос.

— Сможешь от себя убежать?

— Пффф… Зачем мне это?

— Затем. Я видел в своей жизни счастливых людей. И влюбленных женщин…

— Я рада за вас и завидую вашему богатому опыту…

— Да при чем тут это?

— Шли бы вы к черту, Денис Игоревич! Мне уже надоело играть в ответы на ваши вопросы! Чувствую себя неподготовленной дурочкой на экзамене… Признайтесь, вам нравится доводить меня до такого состояния? Чувствуете свое превосходство? Мерзкий способ повышения самооценки, скажу я вам… — Она вновь попыталась отвернуться, чтобы скрыть сквозившую горечь и накатившие слезы.

— Господи, Вика, какая же ты, все‑таки, маленькая еще… Причем тут моя самооценка? — Придержал ладонями её краснеющие от холода (или от волнения) щеки. — Я тебе о том говорю, что люди, счастливые в отношениях, никого вокруг не замечают. Кроме одного, единственного, дарящего счастье. Они не смотрят по сторонам, а если смотрят — все равно не видят. Хоть пляши вокруг них, хоть стой на голове — бессмысленно и бесполезно…

— Ну, да… Разве я с этим спорю?

— Нет, не споришь. Но и не думаешь об этом.

— Хорошо. Подумала. Согласилась. Что дальше?

— Ну, а теперь ответь мне: почему ты меня заметила? И сейчас — ты здесь, со мной, обсуждаешь высокие материи? Зачем это тебе, если ты счастлива?

— А куда б я, интересно, делась‑то, с подводной лодки? Приказал в машину сесть, привез куда‑то, высадил — я что, в лес убежать должна? — Монолог звучал на удивление ворчливо, недовольно… Однако, праведный гнев погас, возмущение утихло. Казалось, она сопротивляется больше для порядка, чтобы не сдаваться сразу же…

— Смешная ты, Вик… — Девушка снова фыркнула, готовясь выпалить новую порцию раздражения. — Да помолчи уже, дай договорить…

— Ну, молчу…

— Вот и молчи, все равно не скажешь ничего хорошего… — Эти слова он проговаривал уже прямо ей в губы, просто — напросто закрывая рот, потому что уже надоело спорить. Потому что все еще хотелось её целовать и трогать, и сильно прижимать к себе, с тех пор, как их прервали в несчастном кабинете…

— Но… — Трепыхнулась неуверенно, в попытке отодвинуться…

— Никаких "но". Молчи… — Было какое‑то особое, изысканное удовольствие в том, чтобы говорить вот так — перемешивая дыхание, касаясь сухими губами её — горячих, и оттягивая до последнего момент, когда они раскроются для него, сдадутся…

А Вика, вот упрямая, не сдавалась: вновь попробовала что‑то пробормотать и добавила в его чашу терпения последнюю каплю…

— Напросилась, вини саму себя… — Он накрыл её рот своим, жадно, голодно, непреклонно. Закончилась игра в неприметное соблазнение, время, отданное на то, чтобы приручить, вышло. Мысли теперь катились только в одну сторону: жаль, что на улице мороз, долго не продержится на холоде, иначе бы… А телу было совершенно параллельно до мыслей и соображений: нервные окончания, все сразу, будто потрескивали от желания всю её, целиком, проглотить, подмять, выпить… Он снова и снова пробовал на вкус её губы, то ласково поглаживая, то прикусывая — и жестко, и нежно, заводясь только от того, что она больше не сопротивляется…

Девушка затихла и не дергалась, вначале… А потом, вздохнув, будто на что‑то решаясь, ответила, наконец, сдалась… Откликнулась на его ласку, на уверенные касания ответила — робкими, на жесткие — мягкими, а потом потеряла контроль над собой, прижалась плотнее, вцепилась пальцами в рукава… Даже сквозь толстую ткань куртки он ощутил её судорожную хватку. Поймал момент, когда ослабли колени, и её — поймал, придержал за спину, не позволил отшатнуться…

И держал её крепко, одной ладонью вцепился в затылок, сбив куда‑то, к чертям, её теплую шапку, растрепав тугой пучок волос, второй сжимал ягодицы, как будто не давая упасть, и наслаждаясь их, такой знакомой, упругостью… И впивался в её губы все крепче и все горячее, опасаясь хоть на секунду отпустить, впитывал робкий и неуверенный ответ… Боялся дать ей хоть секундную передышку, зная, что лишь мгновение — и колесики в её умной и сложной, слишком сложной головушке вновь закрутятся… Не в том направлении, которое было ему полезным. Ей вообще не стоило давать времени на раздумья, совсем. Это полезное соображение проскочило где‑то на закоулках сознания, придав уверенности в том, что поступает правильно. А её сладкий стон, еле слышный, окончательно убедил…

Где‑то в душе попросив прощения за свою наглость, решился: развернул на сто восемьдесят градусов, усадил на капот, вжался в неё плотнее, настолько, на сколько могла позволить одежда…

Услышав её недовольное "ох", слегка пришел в себя…

— Что? — Прошептал, как в хмельном тумане, не понимая, что не так…

— Денис… что мы делаем? Зачем?

— Затем… Целуемся… Делаем работу над ошибками… С этого нужно было начинать… — Разговаривать в перерывах между поцелуями было трудно, и в то же время — упоительно, говорить ей прямо в губы, и ловить их, не давая возможности выдать ответ…

— Но… холодно… Мороз же…

— Ты права… Нужно было давно уже сесть в машину… — Если она хотела прекратить безумство таким способом — не угадала…

Дэн сгреб девушку в охапку, в два шага добрался до двери, полминуты не прошло, и они удобно сидели в теплом салоне. Вика — там, где и положено — на его коленях.

— Что ж ты раньше не подсказала‑то… — Теперь можно было расстегнуть её теплую куртку, и гораздо ближе почувствовать тепло женского тела, гибкую податливость позвоночника…

Девушка вздрогнула, прогнулась от ощущения холодных ладоней на голой коже — он, не в силах сдерживаться, запустил ей обе руки под свитер… До того не терпелось вновь почувствовать её мягкость и гладкость, что о мелочах плохо думалось…

— Тшш… Прости, сейчас отогреюсь… — Пообещал, а оторваться не смог: еще крепче перехватил узкую спину, начал перебирать пальцами по позвоночнику, радостно вбирая легкую дрожь, вынуждая её отстраняться от рук и — еще крепче прижиматься к груди, как будто нечаянно.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать: такие же холодные ладошки прижались к шее, забираясь под шарф, заставили передернуться, а потом — зажмуриться от удовольствия… Первая ласка её — осознанная, не во сне, и не для того, чтобы на ногах удержаться…

Еще немного — и заурчал бы, как сытый, довольный кот, но решил, что это будет слишком нагло… И тут, же противореча себе, зашептал ей на ушко какую‑то глупую тарабарщину, балансируя на грани пошлости и нежности, норовя завести её еще дальше, и заводясь от этого сам… не забывая пройтись поцелуями по вискам, по скулам, прикусить мочку, отпустив — загладить губами… Уловил мгновение, когда Вика совсем забылась и уже, не таясь, так же взахлеб целовалась, так же смело гладила его волосы, лоб, шею, аккуратно проводила кончиками пальцев по отросшей щетине… совсем не пряталась…

Безумно мешали тряпки — куртки, шарфы, свитера… Перчатки давно уже были потеряны, скорее всего, еще по пути в салон… Кончики пальцев зудели от нетерпения содрать все лишнее — сначала с неё, а потом — с её помощью — уже с себя… Но тут, неожиданно, возникли новые преграды: руль, рычаги, подлокотник, такой удобный, зацепил рукава совсем не вовремя…Просторный салон, вдруг, сжался в размерах — стало невозможным развернуться, и нечем дышать…

В очередной раз ударившись локтем, и больно, обо что‑то незаметное, он вдруг осознал: не здесь и не сейчас. Не то время и совершенно не подходящее место. Опомнился, оторвался с трудом, прижал к своему плечу её голову, с трудом выдохнул…

Вика недовольно завозилась, всячески показывая, что требует продолжения… Он уткнулся губами в висок, тихонько уговаривая:

— Вика, остынь немного… Здесь не стоит… — Постарался хоть немного успокоить, поглаживая по спине, по волосам… Чувствуя себя последним уродом — решит же, наверняка, что играет с ней, разжигая и останавливая…

Так и вышло: она подняла голову, как ни старался глаза спрятать — поймала взгляд своим, испепеляющим… Только на дне мелькнула обида — как у растерянного ребенка, или — как у отвергнутой женщины? Не успел разобрать.

Не услышав никаких объяснений (а он раздумывал — с чего бы начать), резко опустила голову, засуетилась, одергивая свитер, пытаясь натянуть рукава куртки — все это дергано, неуклюже, так непохоже на обычно плавную, грациозную Вику… Как под дых ударила этой своей обидой…

— Вот же черт! Ну, погоди ты пару секунд! Послушай меня, а потом придумывай все, что душе угодно! — Перехватил запястья, завел за спину, заставляя выгнуться, задрать подбородок… — Вот на что ты уже обиделась? На то, что решил хоть немного побыть нормальным мужиком, а не скотиной? Что хочу не здесь, на бегу, второпях, в темноте, а по — человечески?

Он ронял слова, стараясь быть мягче, но видел, что снова только все портит… Она сглотнула комок, дрогнули губы — но промолчала, шумно втянула воздух… Еще пара секунд — и расплачется, непременно…

Руки её пришлось отпустить, потому что срочно потребовалось убаюкать, утешить…

— Ну, идиот я, разошелся сверх меры… Можешь наорать на меня, дать по морде… Только не смей сейчас плакать и обижаться… Все будет, Вик, правильно и красиво, и в подходящем месте… Слышишь?

А она, будто ждала этих грустных интонаций, словно сигнала, отчаянно всхлипнула, явно сдерживаясь из последних сил…

— Тшш… Успокойся, девочка, все нормально… Я был бы последним подонком, если бы сейчас не остановился… Не представляешь, чего это стоило… Веришь мне? — Все это приговаривал, аккуратно разглаживая волосы, убирая от лица шелковистые пряди… И уже сам поправил на ней свитер, одернул, развернул сбившийся воротник на тонкой шее, натянул на плечи куртку… Даже умудрился в темноте нащупать замок молнии, подтянуть его до самого подбородка девушки.

Она подчинялась, безвольная, словно кукла… Всхлипы не повторялись, но и слов не было. Тишина прерывалась только его короткими фразами…

Только убедившись, что вся одежда вернулась в нормальный, приличный вид, рискнул заглянуть в лицо девушке, выдавил из себя ободряющую улыбку:

— Ну что? Миримся? Или будем дуться? Ты мне, главное, выскажи суть претензии, а я уж, как‑нибудь, постараюсь восстановить репутацию… Хорошо? — В другой момент посмеялся бы над своим тоном, почти заискивающим. Но сейчас было совсем не смешно…

— Нет у меня к вам никаких претензий. Все нормально. Сама дура.

— Ну вот, возвращаемся к нашим баранам… Почему?

— Да потому что! Сижу тут у вас на коленях, обнимаюсь, блин… А за каким, спрашивается, мне это нужно?

— Ну, не знаю… — Такая реакция слегка ослабила напряжение, Дэн ухмыльнулся… — Может, потому, что тебе это нравится?

— Ага! Конечно! Люблю, когда со мной забавляются… Позовут — прогонят, ближе подойду — оттолкнут, развернусь к выходу — держат. Проверяете длину цепочки? Так, что ли, Денис Игоревич?

— Нет, Вика, ты не дура. Просто маленькая совсем, и глупенькая. И слишком много думаешь там, где не стоит.

— Ну, конечно… А вам только в радость поиграть с малолетней идиоткой… О чем и речь… — Она снова услышала в его словах только то, что хотела. Совсем не то, что он стремился сказать.

— Я просто забыл уже, что такое романтика, ухаживания, уговоры… Привык идти напролом и брать, что дают, без лишних заморочек. А тут, понимаешь, ты — такая вся… — Дэн замолчал, подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть, еще больше, не задеть…

— Какая? — Вот оно, вечная женская слабость — любопытство, сгубившее за тысячи лет не одну неосторожную кошечку… И Вика ему поддалась, того не замечая…

— Хорошая. Правильная. С принципами. Давно таких не встречал. Придется вспоминать, как за правильными девушками ухаживать. Ты, если что, намекни, если совсем уж буду глупые вещи творить, ладно? — Сам себе удивляясь, он мягко нашептывал убаюкивающие фразы, не понимая — откуда что берется… Но знал, что сейчас они — самые верные, те, что нужны её израненному самолюбию…

— Ну, все? Мир, дружба, жвачка? — Перевел чересчур напряженный разговор в шутливое русло. Нежно чмокнул в нос, обхватил её лицо ладонями, заглянул в глаза — близко — близко, почти в упор… Дождался, когда моргнет, опуская ресницы, сопровождая коротким "угу". Потрепал, напоследок, по макушке и пересадил её на соседнее кресло. — Поехали уже, наверное… Иначе, до дома никогда не доберемся…

Вика только вздохнула, выбрав новую тактику — молчать и кивать, но и это радовало, все‑таки, лучше так, чем новые наезды и истерики…

Он выпрыгнул, на минуту, на улицу, подобрал потерянные шапки — перчатки, отряхнул от снега, но… почему‑то не отдал хозяйке. Девушка никак не отреагировала. Похоже, просто не поняла, зачем выходил. Или снова о чем‑то глубоко задумалась…

Настроение Дениса, несмотря ни на что, было великолепным. Его уверенность в том, что девушка никуда не денется, устанет противиться и поймет, что он — самый лучший выбор, росла и крепла. Отчего — он и сам не знал. Но даже не сомневался в успехе.

Поэтому всю дорогу тихонько насвистывал, поигрывал пальцами на руле, в такт незатейливой мелодии, льющейся из динамиков. Слова нерусские, и даже не английские — но это было неважно, главное, что душевно звучала…

Вика не проронила ни слова, но тишина была мирной, успокаивающей… Дай волю, Дэн мог бы кататься так часами, наслаждаясь покоем, который несла эта взбалмошная, упрямая, но такая нежная и чистая девчонка… И такая горячая… Но эту мысль, про её отзывчивость, он старательно гнал, от греха подальше…

 

Глава 7

Вера ощущала себя последней размазней, безвольной тряпкой, и еще — бессовестной сволочью, подлой предательницей… И еще множество бранных слов припоминала, и обзывала себя, тоже всячески… Для того, чтобы хоть немного притушить бушующую внутри радость, заглушить веселый перезвон колокольчиков, что начинали дрожать в душе при первой же, самой быстрой, мысли о Денисе…

Нельзя. Нельзя было так легко поддаваться на эти его вкрадчивые уговоры, на сладкий шепот… На слова, такие, как будто, искренние, и такие банальные, если вдуматься… А уж целоваться с ним, самозабвенно, позволяя обнимать и ласкать себя, отвечая тем же… Это глупость полная, да еще и свинство по отношению к Мише. А тело до сих пор пело — не могло забыть ту горячечную спешку, с которой стремилась прижаться к его коже, изучить каждую клетку, потрогать все его сильные, гладкие мускулы… Стоило только подумать — и щеки наливались жаром, не разберешь — от стыда или от возбуждения?

И когда возвращались в город, она боялась открыть рот, потому что не знала, что может выпалить… Потому что гадала всю дорогу: куда он её повезет? Если к её подъезду — это будет честно, правильно, хорошо. А если к себе домой — это еще правильнее… Так хотелось, чтобы он принял решение за неё, то, за которое будет мучительно стыдно, скорее всего, но — потом… А сейчас необходимо было ухватить полной горстью то, чего никогда еще с ней не бывало: так хотеть мужчину, до звездочек под веками, до дрожащих коленей, до искусанных в кровь губ… было, конечно, с Андреем, её так же накрывало волной… но никогда это не было настолько взаимным. Насколько можно, вообще, знать, что тебя желают не меньше, чем ты… Что твое желание — легкий отголосок мужского, жаркого, поглощающего, звучащего с твоим в унисон… И поделать с этим уже ничего невозможно… Не к месту, наверное, вспомнился школьный курс физики про резонанс… Так их тела, поймав одну, общую для них, частоту, раскачивались с какой‑то безумной скоростью, с места в карьер… Это настораживало. Но, как ни старалась, Вера не могла погасить в себе интерес: а что дальше? Что её встретит за этой дверью, гостеприимно распахнутой? Очень хотелось выключить мозг и просто зайти, туда, куда приглашают…

Но чем ближе они подъезжали к отсветам фонарей, первым вестникам города, тем слабее становились отголоски только что пережитого волнения, и тем сим сильнее набирал свою мощь рассудок, сомнения возвращались…

Она настолько ушла в свои мысли, что не заметила, по какой улице ехали, да и не смогла бы еще, наверное, определить, где находятся — слишком плохо знала местность…

Оклик Дениса "Вика, приехали" выдернул на поверхность.

— Что? Уже? Где мы?

Он ухмыльнулся, еле заметно, но Вера увидела — сейчас она чувствовала его ярко, как никогда, в кромешной тьме, казалось, могла бы различить выражение лица и любой оттенок в мимике…

— Уже. Но, если хочешь, можем еще покататься… Или ко мне в гости? А?

— Нет! — Прозвучало чересчур поспешно, слишком испуганно. Однако — уже вырвалось, и сказанного не исправишь. А ведь можно было бы и по — другому… Она одернула себя и чересчур бодрое воображение.

— А что так? — Он присмотрелся к Вере, очень уж внимательно, смущая. — Ну‑ка, расскажи мне, что ты опять придумала? То‑то мне показалось, что как‑то подозрительно молчишь…

— Ничего я нового не придумала. Нам нужно как можно реже пересекаться. Держаться подальше друг от друга.

— Так и знал. Иди‑ка сюда… — Он отстегнул свой ремень, потянулся к девушке, щелкнул её пряжкой, и снова с легкостью подтянул на свои колени. — Ерунду говоришь. Реже — не получится. Чаще — да. Как можно чаще. И в гости к себе я тебя позову, неоднократно. — Это прозвучало очень многообещающе. Столько предвкушения сквозило в голосе, заставив опять откликнуться каждый нерв её тела… Или это от того, что он снова начал играть с её губами, дразня и завлекая, лишая способности связно мыслить? — Сегодня — нет. Но не потому, что я не хочу, а потому, что тебе нужно свыкнуться с этим. С неизбежностью. Понимаешь? Принуждать не хочу, и заставлять — тоже. А вот убеждать и уговаривать буду, всенепременно.

И совсем не ясно было: пугал он её, предупреждал, или дразнил, просто напросто? Вера поняла, что устала от этих американских горок, по которым её мотало уже целый вечер. До Дениса это тоже, неизвестно как, дошло.

— А теперь, поцелуй меня на прощание, и беги домой. Иначе, могу забыть все свои благие помыслы… Хорошо?

Он позволил ей вернуться на место, пока она неловко пыталась выбраться из салона, вышел сам, открыл двери и просто вынул её из машины. Поставил на негнущиеся на ноги, чмокнул в нос, потом, не удержавшись, прошелся лаковым касанием по скулам, вискам, бровям…

— И ночью, пожалуйста, думай только обо мне. Я тоже о тебе подумаю. Договорились? — Хитро подмигнул, заметив смущение, подтолкнул в сторону подъезда. — Давай, беги. Иначе останемся тут и замерзнем.

И она, подчиняясь его приказу, думала. О нем. О том, что могло бы быть, и о том, что уже случилось. Память оказалась предательски ненадежной штукой: Вера старалась забыть, а она подсовывала кусочки, отрывки воспоминаний. О том, как нежно и бережно касался, как жадно и до боли сжимал, как целовал — то ненавязчиво, то с каким‑то голодом, с боязнью оторваться.

Миша, на счастье, перезванивать не стал: прислал СМС о том, что жутко вымотался, и будет спать, и думать о ней, и хочет услышать её голос утром. А она обрадовалась, что сегодня уже не придется говорить ему что‑то, притворяясь… И ненавидела себя за эту радость. Противна была самой себе. Но стоило отвлечься хоть на секунду — и вспоминала совсем другой голос, другие глаза, руки, горячие плечи, за которые отчаянно цеплялась тогда… И снова краснела, жутко, стоило только об этом вспомнить. И — что обманывать себя — она помнила всё в той ночи, каждую секунду, каждый шорох простыней, и каждый шепот…

Эти воспоминания мучили её до утра. Вера потеряла грань, за которой память пересеклась со снами, в какой момент отключилась — не смогла бы сказать.

Только утром ощущала себя невероятно измотанной. Будто вовсе и не спала. А в зеркало на неё смотрела женщина с блестящими глазами, с румянцем на щеках, слегка взбудораженная и очень взъерошенная.

Если прическу и круги под глазами удалось привести в норму, с горящим взглядом ничего сделать не вышло. Вере казалось, что этот блеск должны увидеть все окружающие. И все сразу поймут, что с ней случилось.

Это было страшно. И радостно. И, впервые за долгое время, — глубоко фиолетово на то, что и кто подумает.

Немного расстроило то, что не дождалась звонка от Женьки. И трубку не взял, когда сама позвонила. Обычно, он заезжал за ней утром и довозил до офиса. Либо они сразу мчались куда‑нибудь по срочным делам. Вере было очень комфортно с парнем: в отличие от шефа, он принял её, как равную, почти сразу. Многое доверял, просил о помощи в бумажной волоките и отчетах. А её победа в разговоре с престарелым чиновником, вообще, вспоминалась им при любом удобном случае, с придыханием…

Вера успела перебрать кучу версий — почему парень пропал, пока дозванивалась до диспетчера такси, пока выслушивала, что свободных автомобилей нет, пока отчаянно придумывала способ добраться на работу без опозданий…

А потом уже стало не до этого: оставалось бегом собираться и нестись по темным, холодным улицам вприпрыжку, зная, что успеть не получится. Эта пробежка опять спасла её от разговора с Мишей: она ответила ему на лету, сообщила, что разговаривать на морозе ужас как тяжело и сложно (ни капельки не соврав), и на этом общение закончилось.

В приемную, где до сих пор оставалось её рабочее место, влетела на всех парах.

Не успев отдышаться, первым делом глянула на часы, висевшие на стене: целых двадцать минут опоздания. Невозможно… Вера чуть не застонала от расстройства… Но сдержалась, наткнувшись на презрительный взгляд Ларисы. Та почти осязаемо окатила её ледяной волной неприязни:

— Надо же, как много о себе некоторые думают… Зарплату, похоже, в этой конторе не всем платят за пользу, принесенную обществу… С другой стороны, если шеф доволен — тоже польза…Только вот, почему не из его кармана…

Все это было сказано, будто бы, про себя… Тихо, под нос, ни к кому не обращаясь… Но вполне отчетливо и внятно. Никаких сомнений не оставило: кому, о чем и зачем говорят…

Первым порывом было — объяснить, оправдаться…Что она совсем не специально, и опаздывать даже не думала, и это просто такое стечение обстоятельств… Даже рот открыла, чтобы произнести первую фразу. Но, выдержав очередное брезгливое разглядывание, с головы до ног, будто какую- то дрянь, еще наукой не опознанную, однако, заведомо вредную для человека, вдруг выдала, удивив саму себя:

— А это, простите, не ваше дело, Лариса, не помню, как по отчеству, уж извините… И не вам я должна отчитываться о своих приходах и уходах. Если считаете нужным — сообщите руководителю. Ваше право. Но на этом оно и заканчивается. Кстати говоря, и зарплата ваша никак от моей работы не зависит. Или вы мне её из своего кармана платите? Вот уж, не знала… Вам есть еще что сказать?

Вредная блондинка, похоже, опешила… Явно, хотела ответить что‑то гадкое, уже приготовилась… Но теперь была её очередь обжигаться о надменный взгляд Веры. Наткнулась, скривила ярко накрашенные губы, еще раз попробовала испепелить — не вышло.

— Сообщу. Обязательно, не сомневайтесь… — Вышло уж как‑то очень жалко, триумфального аккорда не получилось. Так, жалкий плевок вслед уходящему поезду…

Но Вера не сомневалась, что одного врага себе здесь нажила. Что ж, придется с этим существовать. Никогда раньше она не ощущала в себе такого злорадства, как сейчас, уделав эту высокомерную стерву.

Раньше она вообще злорадством не отличалась. А вот теперь, поди ж ты, оно проснулось, нечаянно. И Вера не могла сказать, что ощущение не понравилось…

Однако, недолго об этом думала — другие заботы и дела оказались важнее.

Пришлось идти на контакт с белобрысой змеюкой и задавать вопрос, на месте ли Дмитриев. Та, кривясь, выдала, что шеф еще не появлялся, и вообще — некоторые должны лучше знать, где тот носится. Вера даже бровью не дернула на этот намек о её близости к "телу". Устанешь дергаться…

Пошла разыскивать Женьку по офису, но парня никто не видел, не слышал, никому не звонил… А его разыскивали. Все, кому не лень: клиенты, прорабы, начальники объектов, еще какие‑то люди… Телефон на его столе трещал, пока кто‑то умный не догадался снять трубку…

И этот же умный, отчего‑то, подумал, что она лучше всех знает ответы на вопросы, которые раньше только Евгений и мог решить. Ведь она проводила с ним больше всех времени, была посвящена в детали всех дел, пусть и поверхностно. Шутка ли, даже пароли от его ящика знала — заместитель Дениса не раз её просил заглянуть в почту, поискать файлы, пока он где‑то раскатывал по делам…

Вера сначала опешила от обилия информации, льющейся, казалось, отовсюду, непрерывным потоком, от того, что требовалось принять решения, на которые права ей никто не давал… А потом подумала, что хуже уже, все равно, не будет, включила Женькин компьютер, положила трубку телефона на её законное место и взялась за работу. Звонки посыпались, будто из рога изобилия. А к ним в придачу — сотня непрочитанных сообщений в почтовом ящике. И никого, кто мог бы помочь. Кому‑то она честно отвечала, что сейчас ничего сделать не сможет, просто записывала проблему и двигалась дальше. Где‑то её скудных знаний хватило, чтобы ответить, скоординировать, направить, пообещать, и снова записывала — чтобы не забыть рассказать Евгению, что она без него уже накрутила. Спасибо ребятам, сидевшим в том же кабинете за перегородками — никто не послал подальше, чем могли, помогли. К обеду Вера чувствовала себя ничем не лучше белки, изрядно помотавшейся по колесу. Ей ненавязчиво намекнули, что пора бы сходить, перекусить, она лишь отмахнулась от предложения, внимательно вчитываясь в очередной супер — важный документ.

Обеденный перерыв закончился, компания коллег ввалилась шумной ватагой — она внимания не обратила. Лишь спасибо сказала за подсунутый кем‑то добрым стаканчик кофе. Еще один добряк предложил печенья — не отказалась. Откусывала, не замечая даже — соленое оно или сладкое…

За окном стемнело, так же быстро, как рассвело, сотрудники засобирались в сторону дома, а Вера все так же сидела за столом, надеясь, что успеет сегодня хотя бы разгрести вал из писем, поделить их на срочные и не очень…

Поняла, что времени уже слишком много, когда голову подняла… В кабинете царила тишина и полумрак: все лампы погашены, кроме светильника над её столом, мирно жужжат системники тех компов, чьи нерадивые хозяева не удосужились выключить… Никого.

Вера, вздохнув, с хрустом потянулась. Покрутила по сторонам занемевшей шеей, со стоном размяла кисти, потерла глаза… Все тело нещадно ломило от долгого сидения за столом, голова трещала и пухла. Попыталась встать — и резко уселась обратно на стул, в глазах потемнело от резкого движения.

— Устала, маленькая? — Неожиданный вопрос раздался из темноты, заставив её подскочить, забывая напрочь о головокружении.

— Господи… Зачем так пугать? — Сердце стучало, как сумасшедшее. Такими темпами, она уедет из офиса не к себе на родину, а в какой‑нибудь кардиоцентр загремит…

— Извини. Не подумал, что будет так неожиданно. — Денис подошел ближе, вступая в круг тусклого света, образованный отблесками от монитора и светильника. — Посиди, не дергайся. Видно же, что тебе нехорошо. Зачем так себя изводить? Все дела не переделаешь…

— Кто бы мне это говорил… — Вера позволила себе слегка съязвить, в то время как шея безвольно поддалась его рукам, без разрешения начавшим разминать напряженные мышцы. Сначала — очень бережно и легко, разогревая, а потом — сильнее, даря почти непереносимую боль и долгожданное облегчение. Кисель — так себя ощутила девушка. Истома разлилась по телу всего от нескольких нажатий в правильных местах.

— Мне можно. И нужно. Я здесь директор. И привычка есть.

— Ну, да… а я простая стажерка. Какой смысл заморачиваться, правда? — Вообще‑то, здесь должна была быть обида и колкость, но вышло невнятное мурлыканье…

— Неопытная стажерка разгребла сегодня половину почты, предназначенной для зама и для меня…

— В каком смысле? — Хотелось, очень, вскинуть голову, посмотреть в лицо — не шутит ли? Голова не послушалась — слишком хорошо сейчас было слушаться его рук, дарящих расслабление…

— В прямом. Нам же многие пишут параллельно — кто первый прочитает, тот и ответит. Я всю переписку Женькину вижу. Так ты умудрилась ответить почти на все срочные письма. Я‑то летел сюда, ожидая бессонную ночку, а оказалось, что все намного проще… Ты молодец, Вик, спасибо. Очень помогла.

Нежданная похвала пролилась теплым медом на сердце, Вера совсем размякла, довольная собой и миром, и этими нежданными словами… Кажется, это была первая хорошая оценка её работы со стороны Дениса. Оттого — бесценная.

Сил хватило только на то, чтобы уточнить:

— А куда вы сегодня пропали оба? До Евгения никто не мог дозвониться. Я беспокоиться начала, а потом уже не до этого стало…

— Женька в больнице. Вчера по дороге домой попал в аварию. — Вера вздрогнула и напряглась, а его голос остался таким же ровным, пальцы продолжали сильно и уверенно мять шею. — Не нервничай. Он жив, и жить дальше будет. Ничего важного не пострадало. Просто вылетел сквозь лобовое, когда съехал в кювет. Множество мелких ушибов, переломы и сотрясение. Если бы не снег…

— Господи… Где он сейчас? Может, навестить нужно, лекарства, помощь? — Она не выдержала, развернулась, пытаясь в сумраке разглядеть выражение лица мужчины…

— Да все у него есть, что нужно… Чем я, по — твоему, сегодня занимался, пока ты пыхтела здесь?

— Откуда ж мне знать? Целый день не видела. Может, по важным встречам мотался…

— Ага. Только решал вопросы, как Женьку перевести в областную… У нас ведь здесь ни фига не лечат. Даже легкий ушиб запустят до того, что выйдешь инвалидом…

— А как же… Прямо все так плохо? Весь город мучается?

— Ну, у военных‑то нормальный госпиталь, только вот, гражданских туда не втиснешь… Всех знакомых поднял на уши — не вышло. Пришлось решать вопрос по его перевозке в область. Это ж спецмашину вызывать… И у Аньки истерика — боится его одного отправлять, и детей не знает, как бросить. У них здесь никого нет из родни. В общем, еще и про всю семью пришлось думать… Заколебался я, честно говоря, сегодня…

Вера потерлась щекой о его ладонь, забытую на её плече, накрыла своими ладошками, такими маленькими, по сравнению с его, большой и сильной…

— А говоришь — я молодец… Сам, наверное, горы сворачивал… И еще работать собрался… Тоже отдохнуть надо бы…

— Вик, иди сюда… — Он, как обычно, сидел на краешке стола. Нужно было только дернуть её за руку и притянуть… И она оказалась зажатой между его коленей, аккуратно притиснутой к груди. Было так естественно расслабиться, прислонившись к большому, сильному телу, отдаться легкому поглаживанию рук, теплому дыханию у виска…

— Я смотрю, ты еле на ногах стоишь… — Вера, и правда, уже не понимала — сама она держится, или висит на Денисе, борясь с зевотой изо всех сил. Бессонная ночь сказывалась. И день был не легче. Хотелось домой и в люльку. — Пора бы тебе уже спать, наверное. Десятый час, между прочим. Поехали, отвезу.

— Японский бог… — Она простонала ругательство до того выразительно, что Денис отшатнулся, пытаясь обеспокоенно взглянуть в лицо.

— Что такое?

— Таисия Павловна… Она уже спит, скорее всего. Ложится в девять, дверь на восемь замков запирает. И ест на ночь несколько таблеток снотворного. А я даже не позвонила, чтобы предупредить… Она же говорила — обязательно сообщать, если задержусь, иначе… Эх, сидеть мне сегодня под дверью… — Захотелось плакать — день и начался‑то не очень радостно, а концовка совсем выбивала из колеи…

— Глупости какие! — Денис, похоже, рассердился, сразу включив начальника. — У меня переночуешь. Утром заедем — переоденешься, и что там еще будет нужно… Зубную щетку, уж как‑нибудь, найдем.

— Неудобно же…

— Спать на потолке. Все остальное — бред собачий и выдумки. Поехали. Завтра с утра еще здесь наторчишься… — И он, абсолютно уверенный в правоте, встал и подтолкнул Веру к выходу.

Дэн совсем не планировал такого окончания вечера. Он и о Вике‑то думать забыл, как только смог с утра дозвониться до Анны, чтобы понять, что случилось с замом. Это был едва ли не первый раз на памяти, чтобы парень опоздал на работу, или не ответил на звонок шефа, трезвонившего битый час.

А услышав убитый голос женщины, даже не разобрался до конца, перевел все рабочие звонки на секретаря, отменил встречи и рванул спасать, помогать, организовывать.

Только вечером, вырвавшись из этой круговерти очень тяжких забот, смог сесть за почту, с удивлением обнаружив, что работа кипела, не переставая.

Не сразу понял, что ей занимается Вика, но парни — сметчики, забежавшие за подписью, подсказали. Они посетовали, что девушке не дано право утверждения, иначе, не теряли бы полдня.

Телефон её, что уже становилось нормой, молчал, где‑то за пределами зоны действия, а письма продолжали сыпаться. Уже с адреса Евгения.

Даже утомленный хлопотами мозг сообразил, что нужно поискать её в районе рабочего места Женьки. Сообразил правильно.

Вика не заметила, как он вошел: сидя вполоборота к двери, она с кем‑то общалась по стационарному телефону, сосредоточенно глядя в экран, что‑то параллельно печатала, видимо, под диктовку. Рядом лежала её трубка, с потухшим экраном. Вот и ответ, почему "вне зоны" — видимо, сдох аккумулятор, как всегда, не вовремя. У Дениса мелькнула мысль, что не мешало отвести её в салон связи да купить новый аппарат, на худой конец — поменять батарейку на новую.

Об этом и хотел сказать, когда девушка положит трубку. Но — присел в сторонке, не заметный для неё, в темноте, которую не мог рассеять тусклый свет настольной лампы, и задумался. Приятно было смотреть на неё, такую сосредоточенно — серьезную, не отвлеченную ничем посторонним. Вика хмурилась, листала какой‑то текст, вперед — назад, копировала, подчеркивала… Набирала несколько предложений, недовольно поджимала губы, стирала. Творческий процесс во всей его красе. Это было забавно, мило, успокаивающе… Не хотелось мешать. И выдергивать из этого погружения в работу — тоже. К месту вспомнилось, что нет ничего приятнее, чем смотреть, как трудится кто‑то другой. Он смотрел. Разглядывал. Забыл о времени и о том, зачем к ней пришел. Да и цели‑то особой не было. Просто увидеться хотел, поговорить, узнать, с каким настроением встретит на этот раз. С ней ведь совершенно невозможно угадать — куда занесет, в какую сторону, обрадуется или снова пошлет… И он наслаждался моментом, просто находясь рядом с ней, не мешая.

Опомнился, лишь увидев, как устало потягивается, с глухим стоном распрямляет спину…Отругав себя за то, что не выгнал домой сразу, как увидел здесь, не удержался — руки сами потянулись, чтобы согреть, помочь расслабиться. Странная привычка начала возникать: все время хотелось оказаться рядом, чтобы спасти её от мыслимых и немыслимых напастей…

Решение забрать её в этот вечер к себе созрело тоже внезапно: он, вдруг, ясно понял, как она вымотана, и как устал сам. Хотелось поделиться теплом и взять, хоть самую малость, участия от нее. Останься сегодня один на один с собой, он точно знал, до утра бы не успокоился. А она, просто прижимаясь к нему всем телом, будто подпитывала силой и энергией — ровной, размеренной, спокойной.

Они ужинали, будто и не было перерыва, и последних дней перед ним — нервных, выматывающих. Что‑то обсуждали, касающееся сегодняшних дел, состояния Женьки… о всякой ерунде говорили, ничуть не напрягающей…

Проблема возникла только тогда, когда Вика, снабженная всеми принадлежностями для душа, да еще и теплой рубашкой, вместо пижамы, уходя в ванную, запнулась на пороге:

— А… Денис…

— Что?

— Где я буду спать? — Видно было, как трудно дался ей этот вопрос. Глаза опустила, стесняясь что‑то там выдать, сокровенное.

— Где захочешь, там и будем. Можно в моей спальне, можно в комнате, где ты жила — мне без разницы.

— Что значит "будем"?

Его рассмешил её тон, растерянный, и вопрос в глазах.

— То и значит. Выбирай, где тебе больше нравится. А я могу с тобой и на полу поспать. Главное, чтобы тебе удобно было.

— Но…

— Вика, ну, не надо уже придумывать сложностей, ладно? — Он внезапно понял, что не переживет еще один раунд сложных переговоров. Начнет действовать, чтобы опять её убедить. А так уже хотелось, чтобы смирилась с тем, что происходит между ними, и прекратила упираться.

Что‑то, похоже, услышала она в его тоне, обреченно — уверенное, или подумала о чем‑то своем, девичьем, неизвестном ему, но — кивнула согласно. И выдохнула. Только сейчас он понял, что она девушка замерла, дожидаясь его ответа. Наверное, выбрал самый правильный, раз ей стало легче.

— Хорошо. Тогда в твоей, зачем лишние хлопоты, правда?

И ушла, закрыв за собой дверь. Оставив его томиться в ожидании. Чего ждал, и сам бы сказать не мог, но очень хотел увидеть, как она выйдет из ванной комнаты, в его рубашке, теплая, мокрая, такая распаренная вся…

Понял, что мысли принимают совсем не то направление — он не планировал сегодня её соблазнять. Девчонке нужно дать элементарно выспаться — темные круги под глазами и усталый вид больно кололи по совести. А фантазия плевать на это хотела, ей совсем иное требовалось…

Не находя себе места, отправился в комнату, расстелил постель… Посидел перед телевизором, не слушая, о чем вещает… Удобное, привычное кресло стало жестким и раздражающим. Походил из угла в угол, бесцельно переставляя и трогая вещи… Не вытерпел, забрался под одеяло, не снимая футболку и домашние брюки: чтобы не смущать лишний раз, да и себя нужно было хоть чем‑то сдерживать…

Расположился так, чтобы видеть в проем коридор и дверь от ванной комнаты, чтобы не упустить момент…

Дэн успел пять раз перещелкать все каналы, в поисках чего‑нибудь интересного, и пошел по шестому кругу, когда Вика, наконец, появилась… А он уже всерьез подумывал, не пора ли идти проверять, не заснула ли, ненароком…

Проверять не пришлось: и без того было заметно, как её пошатывает, как неуверенно, почти по стеночке, она бредет в сторону кровати… Дэн готов уже был подскочить и проводить, за руку, донести, в конце концов, но она сама справилась. Дошла, уселась на самый краешек. Слабыми руками стянула полотенце с головы, принялась сушить волосы, то и дело замирая, в процессе…

— Вика, ложись… к утру высохнут… — Он больше не мог смотреть, как она тратит последние силы…

— Нельзя. Могу простыть. И утром не расчешутся. Был такой опыт, больше не хочу.

— Мда… Ну, давай, помогу, что ли…

— Не нужно, я сама…

— Конечно. Так и уснешь, сидя. Иди сюда, горе луковое…

Он уселся, упираясь в спинку кровати, подтащил к себе, расположил поудобнее, понимая, какой тяжелый удар придется перенести его собственной физиологии… Но помощь‑то Вике, однозначно, была нужна…

Он аккуратно промокал её густую шевелюру полотенцем, убеждаясь, что такая копна и к утру сама собой не просохнет, перебирал влажные пряди, осторожно массируя кожу, чувствуя, как Вика проваливается в сон… Забавлялся над ситуацией: кто бы мог подумать, что он, Дмитриев Денис, собственной персоной, будет заниматься такой вот фигней по ночам? Но не мог не признать, что удовольствие, получаемое от процесса, его вполне устраивало. Или, скорее, доверие, оказанное девушкой сейчас…

От какого‑то неловкого движения Вика очнулась, пробормотала:

— Телефон…

— Что?

— На зарядку нужно поставить. Забыла. Меня уже все потеряли, наверное… Пойду…

— Сиди. Принесу, где он?

— В сумочке.

— Хорошо.

С неохотой выбрался из уюта постели, притащил её сумочку (сам доставать не решился, не настолько еще близки), помог подключить шнур — сама она долго не могла попасть штекером в разъем… А потом очень себя успокаивал, чтобы не ляпнуть резкость, наблюдая, как Вика хмурится, читая СМС — ки… Взорвался бы, наверное, реши она позвонить… Но она просто напечатала что‑то в ответ, проверила отправку, пару секунд ждала, прилетит ли что‑то новое… Не дождалась. Хмыкнула что‑то, невнятное, убрала телефон и улеглась, крепко обняв подушку.

— Все, я сплю. — И отключилась, моментом. Оставив Дениса в размышлениях: и как теперь быть? Обнять её, чтобы спала крепче, или не беспокоить?

Как выяснилось, ей уже было безразлично: одинаково ровно дышала, пока он маялся на дальнем краешке кровати, и когда, не выдержав, подгреб к себе, осторожно обнимая… Только покрутилась, устраивая поудобнее голову на его руке, так и не просыпаясь. А он долго еще лежал, перемалывая мысли, раскладывая ощущения по полочкам, пытаясь разобраться: куда его затягивает, в конце‑то концов?

Самое важное было — начать утро так, как положено. Без повторения косяков прошлой ночи.

Сам Денис проснулся очень рано, задолго до будильника… А Вика еще спала. Организм, к которому было прижато что‑то мягкое, теплое, ароматное, среагировал быстро и без вариантов: нужно брать, пока не сбежало. Мозг, слава богам, успел включиться вовремя. Нужно было убедиться сначала, что девушка в сознании, и не будет против.

Он долго не мог решиться на то, чтобы вырвать её из сна. Рассматривал, любовался, мягко перебирал волосы, поглаживал шею, плечи, касался лба мимолетно, снова переходил на мягкие пряди, потом рискнул…

Легко, почти невесомо коснулся губ своими, еще раз, еще… Пока сонные глаза не начали открываться…

— Доброе утро, соня… просыпайся…

— Сколько времени? Я будильник еще не слышала… — Тихий, хрипловатый голос, мягкий вздох, не очень довольный побудкой…

— Еще не звенел, но просыпаться нужно… Нам с тобой очень многое нужно успеть…

— Нет… Пожалуйста… — Она пробовала отвернуться, зарыться в подушку, стянуть на себя одеяло… — Я не хочу вставать… Там темно и холодно…

Нотки капризного ребенка умилили: кто б мог знать, что серьезная и такая взрослая Вика может вот так по утрам выделываться, канючить?

— А вставать, пока, и не нужно… Но проснуться пора…

— Дениис… Ну, это же свинство… Зачем так рано?

— Затем. — Имя назвала, и это радовало: точно знает, где она и с кем. Значит, никаких претензий, что обманул опять, не будет…

— Открывай глазки, я знаю, что не спишь уже. — Ритм её дыхания подсказывал — в сознании, просто затаилась. Не хочет признаться в этом, и прячется…

Мягкие поцелуи, неспешно покрывавшие открытую часть шеи, становились длиннее, глубже, требовательнее… Руки, ничем уже не сдерживаемые, нагло забрались под одеяло, сминая рубашку, и без того скрученную… Оголяя бедра, живот, цепляя осторожными, дразнящими прикосновениями грудь… Пока еще только слегка оглаживая, вспоминая, как она замирает и вздрагивает… Пока не вздохнула глубже… И еще раз… И еще… А потом уже вполне осознанно заглянула в глаза:

— Денис, что ты делаешь? Нам же на работу! Прекрати!

— Ага. Потому и бужу сейчас. Еще пара часов в запасе. Не прекращу…

— Не посмеешь!

— Да ладно? — Он не верил сейчас в её возмущение. И она не верила — точно знал. Не было стали в голосе. Так, для приличия сопротивлялась…

Она даже пыталась убрать его руки — своими, слабыми… И выгибалась всем телом, норовя выскользнуть, увернуться от поцелуев… Нечаянно подставляя губам и глазам все новые пространства для исследований…

— Лежи спокойно. Иначе ускоримся, очень. И никакой радости не будет. — Очень строго сказал, нависая над ней, прижимая все телом. Парой движений показал, насколько готов "ускориться". Убедил. Послушалась.

Старалась быть спокойной, только пальцы судорожно впивались в простыню, и колени вздрагивали, но сама — не двигалась. Даже тогда, когда пальцы порхали по тонким лодыжкам, оглаживали икры, щекотали нежную кожу на бедрах — она изо всех сил старалась остаться на месте. Лишь когда к пальцам присоединились язык и губы, все ближе и ближе подбираясь… Она изогнулась и рвано выдохнула:

— Денис…Не надо сейчас так…

— Надо. И сейчас. Потом — будет и по — другому, а сейчас — только так…

Затихла… С упоением ловил короткие, сдержанные вздохи, с большим трудом сдержанные… Эта борьба с её собственным желанием заводила еще сильнее, нужно было обязательно победить её скованность, сопротивление разума — тому, что требовало тело… Эта вечная борьба только мешала девушке, там, где требовалось просто отпустить, дать себе волю…

И он старался, как мог, заставляя забыть обо всем, кроме него, кроме жгучей потребности быть сейчас — с ним, желать — его рук, принимать — его губы, требовать только его тепла и его тела. Рьяный собственник, что дремал много лет, просыпался с безумной скоростью…

Темный, ненасытный зверь требовал поглотить, заклеймить, забрать и оставить себе. Чтобы не знала больше ничьей постели. Чтобы никто, кроме него, не смел больше смотреть на крутые изгибы тела, что гнется сейчас под ним, то ли пугаясь, то ли требуя жгучей ласки, на грудь… чтобы никто не знал о белоснежных треугольниках — четкой линии от загара, и о том, как ярко светятся в этой белизне темные ореолы… И какие они сладкие, если глубже втянуть, а потом подуть, отпуская… И как она замирает при этом… Даже сейчас, в сумраке собственной квартиры, ему хотелось, оглядываясь, грозно рычать — отпугивая всех, кому забредет шальная мысль покуситься на эту краденую сладость… Необходимо было накрыть, защитить, оберечь своим телом, и оставить свой след — в отпечатках, в запахе, в следах поцелуев, в отпечатках рук…

То, что начиналось нежной, игривой лаской, в какой‑то неуловимый момент переросло в жадную потребность, непреодолимую, и мозгам неподвластную…

Вика металась в его руках, позабыв о том, как совсем недавно пыталась удержать, оттолкнуть, остановить. Так же, как он, сгорала и плавилась, таяла, как воск, оплетала лаской, обжигала короткими, торопливыми поцелуями — словно в страхе, что не успеет, не ухватит всего… А он бы и рад сбавить темп, дать ей распробовать каждый отдельный вздох — не получалось. Так же, торопясь, ловил её губы, отпускал, пробуя на вкус, и тут же его забывая… В бесконечных попытках объять — всю её, каждое легкое движение, боялся что‑нибудь упустить…

И она уже смущенно уворачивалась, когда казалось, что он творит что‑то уж из ряда вон… Так она объясняла сопротивление, тихим шепотом, и тут же сдавалась…

Это было самое короткое и самое длинное утро в его жизни. Длинное — потому что слишком наполненное ощущениями. Полетом бесконтрольного, непонятного счастья — глупого, бессмысленного. Хотелось улыбаться, но нужно было сдерживать улыбку — чтобы Вика не усомнилась в его адекватности. Короткого — потому что уже сожалел, что так мало осталось времени до звонка будильника. Так еще много можно было бы сделать… А Вика уже выбилась из сил, пусть ненадолго. Но потом еще нужно чесать на работу. И нельзя привезти её туда — такую вот, как сейчас, расслабленную и взъерошенную, одновременно…

Он бы совсем её никуда не возил, и сам остался бы дома — наверстывать упущенное за те дни, что мелькнули темным пятном после ошибок дурацкой ночи… Когда, при желании, мог удержать, неважно, какими способами, мог — и не стал.

Но такой вариант — дружно заболеть и прогулять работу — слишком не вписывался в реальную жизнь. И из блаженной полудремы, в которой Дэн позволил себе зависнуть, ненадолго, начинали вытягивать реальные проблемы и заботы. Он еще поглаживал Вику по волосам, легко перебирая пряди, еще любовался, из‑под прикрытых век, как потихоньку выравнивается её дыхание, как горячий румянец покидает щеки… А мысли о делах, как шестеренки, раскручивались, набирая скорость. И хотел бы отбросить в сторону, да никак… Дурная привычка — непрерывно думать о работе — даже сейчас не давала жить спокойно…

Вера тихо покачивалась на волнах блаженной полудремы… Самые отчаянные мыслишки устали, подтаяли и растеклись, как будто желе… Лучшее состояние в мире — в голове уютная, теплая, спокойная пустота… Такое редкое, и такое славное… И на то, чтобы двигаться, говорить, что‑то делать — сил просто не было. Только веки слегка вздрагивали… Глупая радость: замирая, ощущать, как ресницы цепляются за гладкую кожу… Ему щекотно, наверное… Но ничего — не возмущается… Такой же расслабленный, мирный, спокойный… Вера не помнила Дениса таким. Не могла помнить — не видела никогда. Хотелось тянуть это мгновение, словно пленку огромного мыльного пузыря, и с затаенным страхом ждать: как далеко разлетятся брызги, когда он лопнет?

Недолго ждала. Тело мужчины, внезапно, стало твердым и напряженным, как натянутая тетива. Ну, вот, сказка закончилась. Пора возвращаться в суровую быль. Самое страшное в такой вот нечаянной близости людей, друг другу почти чужих — утро. Когда стыдно смотреть в глаза. И не знаешь, куда себя деть от неловкости. Потому что говорить — не о чем. И нельзя ничего не сказать…

— Ну, и кто тут у нас проснулся и боится дышать, как мышонок? — Неожиданная ласка в голосе мужчины заставила встрепенуться замершее, было, сердце… — Открывай глаза. Хватит притворяться…

Ну, вот, все оказалось не так уж и страшно. Главное — первые слова. Дэн, спасибо ему, смог подобрать удачные. И тон — такой теплый, уютный, как родные домашние тапочки…

Подняла на него глаза, несмело… Он улыбался. Мягкая, легкая улыбка незнакомо очертила губы… Сделала их чересчур красивыми… Смотреть на него, такого, невозможно. Слишком неправдоподобно… Зажмурилась. Денис рассмеялся.

— Вика… Прекращай прятаться… Что случилось? Что‑то не нравится? — Легкий поцелуй в кончик носа, еще куда‑то, видимо, наугад — куда придется, туда и целовал…

— Ничего. Все нормально.

— Ага. Я вижу.

— Просто… Мне показалось, что ты проснулся и ждешь, не дождешься, когда я сгину…

Расхохотался в голос:

— Вот же… Глупая! Я для того старался столько времени, чтобы утром выставить тебя за дверь?

— Можно подумать, такого не бывает… Инстинкты охотника: поймал добычу, стала неинтересна…

— Вот и за что мне досталась‑то, такая выдумщица?

— Ничего я тебе не досталась. — Даже губы надула, так захотелось ворчать и капризничать… Чтобы спрятать радость: все хорошо, все правильно, и зря боялась…

— Ну, да… Это точно… Любишь прятаться и убегать? Так я не ленивый, в общем‑то… Могу и погоняться следом…

— Я же говорю: охотничий инстинкт… Как только поймаешь, станет скучно, и все закончится… — Вера сама не знала, зачем настаивает на этой идее: простое кокетство ею двигало, или желание услышать нужный ответ? О том, что интерес — не простой, не поверхностный… Что эта ошибка случилась не зря, что есть между ними нечто, более важное и глубокое… Так хотелось поверить в это, чтобы и дальше жить, и не есть себя поедом за произошедшее… Безумно хотелось. Если же все это — просто случайная связь, Вера не знала, как себя простить…

— Как только поймаю, запру в клетку на пару месяцев, пока не приручишься… И потом уже не отпущу, дальше, чем на пару метров… Вот такой вот я собственник, а не охотник… — Он, шутя, зарычал, нависая на локтях над девушкой, легко прикусил кожу на подбородке, шее, плечах, зарылся лицом в волосы, упал на подушку рядом, прижал покрепче… — Так что, конечно, побегай, пока… Все равно, никуда от меня не денешься… Привыкай к этой мысли…

Он улыбался, довольно и расслабленно, а Вера не знала, как победить возмущение, которое нарастало в душе…

— Вот так, значит, да?! А меня, значит, спрашивать, не нужно? Мое мнение ничего не значит? Главное — то, что ты решил?! — Она очень старалась не шипеть, по — змеиному, но выходило с трудом…

— Викуль, да я слушаю тебя всегда, очень внимательно… Только слова у тебя расходятся с делом. И очень часто.

Он, скорее всего, хотел пошутить, по — доброму… Но такая циничная насмешка почудилась Вере, такое пренебрежение… Не вынесла. Вывернулась из крепких рук, пока Денис еще ничего понял, вскочила и удрала в ванную.

Долго плескалась, оттягивая неизбежный момент новой встречи и нового разговора. Рассматривала себя в зеркале, пытаясь понять: появился ли на лице отпечаток новой Веры — грешной, неправильной, предавшей саму себя? Она никогда не была глубоко верующей, но все заповеди старалась как можно строже соблюдать. Не из страха перед каким‑то там судилищем, а потому что так легче, когда по совести, когда не обманываешь, и чужое не трогаешь. А Денис — чужой, и она — невеста, пусть и невеначанная, и неофициальная…

Она старательно напоминала себе об этих "нюансах", а в душе, невзирая на правила и "нюансы", что‑то пело, радостно, и эта радость переливалась всеми цветами радуги. Глупая, ненужная, несвоевременная радость от того, что она понадобилась настоящему мужчине. И он, совершенно не прислушиваясь к её женским капризам, идет напролом, и сам, по — мужски, решает, что им двоим сейчас необходимо…

Вера, если быть честной, сама плохо знала, какие они — настоящие мужчины. Почти не встречала. Но на фоне всех остальных, ранее увиденных, Денис очень выгодно отличался. Тем, что не играл в дурацкие игры, не прикидывался безразличным, чтобы возбудить её интерес, не прятался. Брал то, что хотел, и давал ей то, что считал нужным. Нужно сказать, угадывал. Как бы Вера ни притворялась, что против этого.

Еще был Миша. Другой совершенно. Но тоже — настоящий. Мужчина. И до встречи с Денисом Вера не сомневалась, что не может быть лучше. А теперь все стало странным. Зыбким. Ненормальным. Вера долго думала, а потом решила, что разберется позже.

Рубить сплеча и обижать человека, не сделавшего ей ничего плохого — самое гнусное свинство. Обманывать за спиной — не лучше, но ему, хотя бы, не будет сейчас больно…

Глупое и половинчатое решение. Но другого она сочинить не смогла.

Устав от невозможности найти верный ответ на клубившиеся в голове вопросы, Вера благоразумно решила: хватит. Больше не стоит мучиться, и пусть все идет своим чередом. Осталось теперь только встретиться с Денисом, ведь неизвестно, как он примет её очередной взбрык…

Набрала воздуха в грудь, и побольше, и — вышла, будто нырнула с головой в омут. С надеждой, что выплывет.

Мужчина уже побрякивал тарелками на кухне. Веру накрыло ощущение "дежа вю": все происходило так же, как в первый день, будто ничего между ними и не случилось…

Неуверенно зашла в помещение, оценила его настрой. Дэн выглядел очень собранным, деловитым, каждое движение — четко отточенное, взгляд — сосредоточенный на чем‑то своём, далеком от девушки. Быстро глянул на неё, одарил коротким поцелуем куда‑то в висок…

— Ты завтракай пока, а я пойду умываться. Времени совсем немного… — И ушел, оставив её один на один с собой и своими сложными мыслями.

Она вяло возила по тарелке вилкой — в горло кусок не лез, от беспокойства… Слишком уж Денис показался ей отстраненным… Идея о том, что так, возможно, и лучше: теперь все закончится, и она останется жить без его посягательств, не очень утешила… Вера готова была уже возненавидеть себя за собственную нерешительность и неопределенность: чего она сама, собственно, хочет в этой жизни?!

Денис появился вовремя — ещё бы пара секунд, и девушка сбежала бы из квартиры, куда подальше от этого источника нервозности.

— Ты почему не ешь ничего? Голодовку решила устроить? Давай, жуй по — быстрому, и поедем. Хорошо? Нам еще к тебе нужно успеть заехать, или не собираешься?

— Да, собираюсь. Поехали сразу. Есть не хочу совсем…

— Эй, ты что? — От неожиданной теплоты и участия в голосе, слезы сами собой навернулись… — Что случилось‑то, всего за полчаса? Вроде, все хорошо было…

— Не знаю… Ты сейчас такой… такой… — Она уткнулась в подставленное плечо своего личного мучителя и источника всех бед…

— Какой, Вик? Что ты опять удумала? У меня голова трещит, не знаю, как сегодня успеть все, да еще решить вопросы с Женькой… А она, смотри‑ка ты, в слезы… Вот чудак человек… Ну, все, хватит сопливиться… Пять минут на завтрак, и вылетаем. Окей?

— Окей. — Что тут можно ещё было ответить? Ничего. Только проглотить остатки растерзанного омлета и на повышенной скорости собираться.

Чем была хороша Таисия Павловна — так это полным отсутствием интереса к чужим проблемам. Её только свои волновали. Поэтому она ни разу не спросила, где сегодня Вера ночевала. А вот о том, как переживала о девушке, как всю ночь не спала — она рассказывала все полчаса, что потребовались Вере на переодеться и подкраситься. Та лишь кивала в ответ и думала, как ей повезло с уникальной бабушкой…

А вот с секретаршей, однозначно, не повезло. Та только взглядом окинула, когда они зашли в приемную вместе с Денисом, и будто прожгла. Хватило ума, слава Богу, не нарываться и промолчать. А Денис… он, похоже, совсем ничего не заметил. Для него все шло так, как надо.

Вере хотелось погрустить, но было некогда: через пять минут после начала дня Дмитриев созвал всех на совещание. Люди собирались, недоуменно обсуждая, что приключилось‑то, в такую рань… Обычно "летучки" проходили позже, они, хотя бы, успевали выпить первый стаканчик кофе…

А она, чувствуя укол нежеланной обиды, ловила себя на мысли: "мог бы и предупредить… да что уж… ладно…"

В общем‑то, после первых же слов Дениса, девушка поняла, что обида её нелепа: сама бы должна догадаться, что шеф оповестит коллектив о произошедшем с Женькой. Все‑таки, парень занимал не последнее место в компании, и слишком много ниточек на него завязано, чтобы держать персонал в неведении.

Все испуганно ахали и вздыхали, кто — то сочувствовал… Кому‑то, что очень Веру порадовало, хватило ума предложить помощь — деньгами, связями, чем‑то еще…

В этом ворохе звуков, гомоне возбужденных голосов, она чуть не прослушала самое главное для себя:

— На время отсутствия моего зама, его обязанности будет исполнять Вероника Величко. Думаю, все с ней знакомы, и нет необходимости снова её представлять. В последнее время, она плотнее всего работала с Евгением, и сможет быстрее всех перехватить дела. Ясное дело, что основной объем выездов на объекты перенесем на руководителей проектов. Я сегодня еще посмотрю, к вечеру вышлю распределение. Прошу отнестись к своему новому руководителю с уважением. То есть: подчиняться, а не посылать к черту. И, не дай Бог, замечу за кем‑то саботаж… А я его замечу… Все поняли?

Вера прислушалась к тишине, опустившейся на помещение… Оглянулась. Поняла, что её рассматривают. Большинство — так, словно видят впервые. Кто‑то с пренебрежением, кто‑то — с оттенком зависти… Редкие взгляды несли в себе радость за неё и поддержку… Но хор голосов, раздавшийся через пару секунд, звучал поздравлениями, убеждениями, обещаниями помочь…

В общем и целом — неискренность. Веру будто огородили стеклянной стеной, или проволокой под напряжением: все видят, все слышат… Вот только, подойти никто не рискнет…

Как сейчас выглядела, она предпочла не представлять. Слишком грустное, наверное зрелище… Старалась только держать спину ровно и не хлопать глазами, слишком уж активно. Даже хватило сил на улыбку, чтобы принять поздравления. На её недоуменные взгляды, брошенные искоса на шефа (прямо смотреть до одури стеснялась), он реагировал с олимпийским спокойствием. Как будто бы, так и надо. Как будто он каждый день на планерке повышает очередного стажера до уровня своего заместителя. И отчего бы это ей беспокоится? Все же идет, как задумано. Будь у нее хоть немного времени, Вера обязательно собрала бы весь свой запас ругательств, чтобы вывалить ему на голову, при первой возможности. Но времени не было. Запас не собирался.

— Я думаю, у вас у всех еще будет время, чтобы обсудить с Вероникой тонкости взаимодействия. А сейчас — работаем. Вероника, зайдите ко мне, пожалуйста, я расскажу о подробностях, в которые Женя не успел вас посвятить…

Она только кивнула, в ответ на его обращение. Слов не могла связать. Цензурных не хватало, а нецензурными выражаться принародно не могла — воспитание не позволяло.

И уже в кабинете продолжала молчать. Состояние — будто по голове чем‑то тяжелым стукнули. И лед забыли приложить к месту ушиба.

Денис лишь окинул её взглядом, нахмурился… Подумав, выглянул за дверь:

— Лариса, прошу не беспокоить. И никого не впускать. И не смейте поступить по — своему. Постоял у двери, покрутил ручку. А потом закрыл на ключ. Скрежет замка показался Вере чересчур оглушительным звуком.

— Зачем ты закрыл? — Первый вопрос, который она решилась произнести вслух.

— Я чувствую, что разговор предстоит не из легких. Предполагаю, что мне предстоит сейчас долгая, мучительная смерть. Не хочу, чтобы у неё были свидетели. Да и тебе они ни к чему.

— Денис, вот что Лариса теперь подумает обо мне?

— Вик, присядь сначала, в ногах правды нет. А потом обсудим.

Она послушно приземлилась на подставленное кресло.

Денис, против обыкновения, не пошел за свой директорский стол, а пододвинул к ней второе такое же кресло и уселся, прямо напротив. Так, что колени в колени уперлись.

Взял её ладони в руки, погладил, бережно, протягивая пальцы сквозь свои. Совершенно непохожий сейчас на того мрачного, неприступного мужчину, что пять минут назад грозно окидывал взглядом сборище коллег…

— Вот какое, скажи, тебе дело до того, что подумает Лариса? Кто она для тебя? Подруга, мать, авторитет незыблемый?

— Да при чем тут это? Они все уже непонятно о чем подумали! — Ей хотелось кричать, чтобы пробить хоть какую‑то брешь в его твердолобости. — Мне работать с ними еще, понимаешь ты?! И я не хочу, чтобы за спиной люди про меня гадости думали…

— Какие гадости, Вика? Объясни. Что именно гадкого произошло, о чем они могут говорить?

В тоне опять проскользнула суровость… Опасная. Ощущение, что она подошла к краю какой‑то пропасти. С завязанными глазами.

Что ответить — не знала.

— Ну? Ты считаешь гадким то, что мне с тобой хорошо? И тебе со мной? Что было гадкого сегодня утром? Я обидел тебя? Вел себя неправильно? Или не сегодня, а раньше?

Его голос почти звенел, набирал сердитую силу. Обиделся. До Веры дошло. Неожиданно стало легче.

— Ничего. С одной стороны… — Почти шепотом.

— А с другой? — Не успокаивался.

— А с другой… Ты женат. Все об этом знают… Ты сам об этом говорил и ни от кого не скрываешь.

— И что?

— То, что ты ей со мной… — Сглотнула комок, мешающий произнести горькое слово, которое расставит последние точки над "и". Назовет и сделает необратимым то, что уже произошло. — Изменяешь.

— А…Вот оно что… — Протянул, как будто удовлетворенный ответом. — И кого это касается, кроме тебя, меня и моей жены?

Вера отметила про себя, что последнее слово выплюнул, будто нечто противное.

— Никого. — Глаза упорно отказывались отрываться от созерцания рук, до сих пор сцепленных. Предательски накатывалась непрошеная влага.

— Какая же ты маленькая еще, Вероника… и такая наивная… детеныш, практически… — Притянул её к себе, обнял, погладил по голове…

Этот последний жест вызвал у неё резкое отторжение. Вырвалась, упираясь руками в его плечи, выпалила:

— А зачем тогда назначил меня исполнять эту должность? Зачем тебе детский сад?!

— Потому, что взрослеть пора, милая моя девочка…

— Потрясающе! — Она отпрянула, высвобождаясь из теплых объятий. — Ты меня еще и воспитывать будешь?!

— Вика, тебе придется через это пройти… И неважно, есть повод для сплетен, нет ли — они все равно будут. Психология человека такова, что в любом, кто становится хоть немного выше, остальные будут искать и находить изъяны. И в тебе найдут.

— А в тебе?

— А во мне их давно уже нашли и раз пятьсот перебрали, обнаружили новые, забыли старые, потом вспомнили… До бесконечности. И будут дальше находить…

— Но разве так можно жить? Зная, что люди тебя обсуждают, ищут повод, чтобы унизить, гадости говорят?

— Ну, живу, как видишь… И Палыч живет, не заметила? Очень, между прочим, хорошо живет… И Женька прошел через это… Все мы. Этап развития. Тебе его нужно просто проскочить, с минимальными потерями. Ты уж, прости, что здесь и сейчас… Но для меня это — лучший выход. Всех остальных пришлось бы еще пару недель вводить…

— Денис… Я только сейчас подумала… Ведь Женя будет лежать в больнице не одну неделю, и даже — не месяц… — До неё только начал доходить весь ужас происходящего. — А как же я? На сколько я здесь останусь?

Мужчина помрачнел. Вопрос не понравился. Вера не хотела догадываться, по какой из причин.

— Месяца два, как минимум. Хотя, точно еще не знаю. Врачи ничего точного сказать не могли — еще кучу осмотров, снимков и анализов нужно сделать. Сама понимаешь…

Глянул на неё, как‑то слишком… тоскливо, что ли? С трудом читалось, что там у него внутри происходит.

— Понимаю. Я все понимаю, Денис. Только, что, я здесь до Нового Года останусь? И после него?

— А что? Так торопишься уехать? Не терпится свалить?!

— Но… У меня там…

— Кто?! Твой ненаглядный Миша? К нему срочно хочется? Хорошо устроилась: здесь развлеклась, а потом домой, под бочок к постоянному, да?! — Он почти кричал, на глазах превращаясь из милого, внимательного — в злого, недовольного мужика. Страшного в своей злости. В ревности.

— Козел ты, Денис, понял?! Можно подумать, это я к тебе навязывалась, да? Уговаривала, в чем‑то убеждала? В гости напросилась, в постель залезла? Все это — сама? Пошел ты к черту! — Вскочила, рванула к двери. Не понимая, в чем дело, несколько раз нервно дернула ручку. Та не поддалась.

— Вика… На замок закрыто, слышишь? Ключ у меня. — Он снова обнял её, сжал со всей силой, обнимая сзади за плечи. Держал, не позволяя отодвинуться. Вера дрожала, от обиды, от горечи, ненавидя себя за эту дрожь. — Успокойся, пожалуйста… Прости меня… Я дурак, не подумал, вырвалось нечаянно…

Её снова передёрнуло. Развернулась, вцепилась в лацканы пиджака. Зубы сводило от напряжения, с трудом процедила, а хотелось кричать:

— Очень хорошо, что вырвалось. Правильно. Ты сказал ровно то, что было на уме. Правду. Большое тебе спасибо, что вовремя. Не дал увязнуть по самые уши. Дал понять, что на самом деле думаешь обо мне… Шлюхой меня считаешь? Ну, так и скажи. Не нужно мне зубы заговаривать….

— Ну, что ты, Вик… Зачем переворачивать с ног на голову? У меня даже мыслей не было на этот счет. Давай, ты успокоишься, и мы поговорим?

— Отпусти, Денис. Лучше не надо.

— И куда ты пойдешь, в таком состоянии? Что народ подумает? Тебе же это важно?

— Да мне уже на все плевать! И тошнит уже от происходящего! Не нужна мне эта стажировка, и должность, и опыт… Ничего не нужно… — Хотела добавить: "А ты — тем более". Язык не повернулся. Не умела она бить словами, сознательно выбирая нужные точки. Совесть не позволяла. Даже сейчас. — Я домой хочу, понимаешь? Не могу так больше…

— Не получится, Вика. Я уже все обсудил с Палычем. Он согласился, что оставить здесь тебя — лучший вариант из возможных…

— Здорово… И когда успели‑то? И меня не спросили, да? У нас, между прочим, крепостное право отменили в позапрошлом веке. — Ругаться расхотелось. И разговаривать тоже. И даже плакать сил не осталось.

— Ну, при чем тут это? Тебя же никто не заставляет работать бесплатно… Зарплату повысим до уровня заместителя. И квартиру нормальную подберем, если ты захочешь. На длительный срок будет намного проще.

— Денис, ты совсем ничего не понимаешь, да? Или просто хорошо прикидываешься? Причем здесь зарплата и квартира? Я имею, вообще‑то, право хоть что‑то сама решать? Или в твоей епархии одна только воля и разум — твоя?

— Ну, а что ты мне предлагаешь? Скажи, пожалуйста? — Вера удивленно наблюдала, как Денис начинает нервничать. Это было чем‑то новым и необычным. Ради этого стоило и весь разговор пережить. Вдруг показался таким… человечным, что ли… И очень уставшим. Совсем непохожим на грозного императора всея филиала, как его звали тут за глаза…

Денис, впервые за очень много времени, понимал, что неправ. В том, что давил на девушку, не оставляя ей выхода. Знал, на какие кнопки давить, за какие струнки дергать, чтобы согласилась на предложение, от которого невозможно отказаться. Да, манипулировал. Как и всю свою сознательную жизнь, может быть — не всю, но точно — все то время, что занимал хоть сколько‑нибудь значащие должности управленца. Он умел быстро находить слабые места, болевые точки, на которые можно слегка нажать — и результат на тарелочке. И нажимал, не стесняясь, заставляя людей двигаться, как хорошо отлаженные шестеренки огромного механизма. По дороге к цели, которую определял он, собственной персоной. И ни разу в нем не заговаривала совесть — не с чего было.

С Верой было проще всего: молодая, горячая, очень неопытная и очень ответственная. Мягкая глина — лепи, что хочется, она посопротивляется, поначалу, но если правильно разогреть — очень хорошо вылепливается, гнется под рукой, принимает нужную форму. Замечательный материал для опытного руководителя.

Если бы не одно "но"… Больше не получалось видеть в ней материал и шестеренку. И слезы в глазах, которые она прятала, как могла, он давно заметил. Царапнули где‑то… Больно царапнули.

 

Глава 8

Конечно, Вика на все согласилась. Дэн знал, что так будет, еще до того, как озвучил новость. Выслушав доводы, молча кивнула, успокоилась и ушла.

Впряглась в работу, да так, что весь офис начал потихоньку постанывать. День — терпели, а на следующий начали поступать первые жалобы. От тех, кого обидела, кому несправедливо поделила нагрузку, и от тех, у кого отняла лакомые кусочки. Отчего‑то решила, что лакомство незаслуженное. Жаловались по — разному: кто‑то прямо вываливал недовольство, кто‑то намекал, кто‑то, совсем уж продуманный, подсылал с разговором Ларису. А та и рада была поделиться ошибками шефской любимицы. Нет, само собой, радость старательно пряталась, но Денис видел, как хищно поблескивают глаза секретаря, как вздрагивают в довольной ухмылке губы… Удивлялся только, отчего нормальная, казалось, тетка, вела себя так глупо.

В общем, его устраивало происходящее. Недовольство подчиненных было привычным, ожидаемым, и говорило только о том, что Вика думает о результате, а не о том, чтобы её любили и души не чаяли. Палыч не ошибся, говоря, что девочка далеко пойдет.

Но была одна вещь, которая вовсе не устроила: Вика снова замкнулась. Не улыбалась ему, не заговаривала ни о чем, кроме работы. И, даже когда задерживалась, кофе не предлагала. А он скучал по ней. Очень. И не стыдился это признать. Мог бы и девушке признаться, но она, будто чувствуя, постоянно сворачивала разговор в другую сторону. А говорить о своей тоске, обсуждая нюансы тендера, казалось глупым. Он докатился уже до того, что вечером приходил к ней, садился в сторонке и наблюдал. Стареющий дурак, увлекшийся ближе к пенсии — горькая ирония не помогала.

Вика знала о его присутствии: чутко вздрагивала, стоило войти. Но — лишь выпрямляла спину, не оборачиваясь, и продолжала работать. Пальчики летали по клавиатуре, что‑то чертили в блокноте, брови хмурились, губы поджимались… Потом она словно забывала, что не одна в помещении, расслаблялась, он видел это по тому, как напряжение уходило из тела, из резких движений рук… Дожидался момента, когда начнет чаще тереть глаза, устало крутить головой — и прекращал совместные мучения. Нет, массаж больше не предлагал. Страшно было, что куда‑нибудь отправит, откуда не приходят с нормальными ощущениями. Просто сообщал, что пора выключать компьютер и ехать домой. Она, порой, возражала, канючила, что нужно еще доделать… Но Дэн в этом был непреклонен. Домой отвозил сам, радуясь возможности просто помолчать вместе. Нужные слова не выговаривались, а болтать попусту не хотелось.

Только на прощание, провожая до дверей подъезда, пару раз пытался протянуть руку — поправить волосы. Так хотелось дотронуться до шелковистой пряди, растрепанной ветром… Коснуться щеки, погладить. Обманывал себя, конечно. Совсем другого хотелось. Ломало от этого желания, казалось, до хруста костей.

Вика, словно зная, чем это может закончиться, не позволяла. Торопливо прощалась и скрывалась в подъезде.

Он понял, что пора прекращать мучения, в пятницу. Понял, что есть шанс не увидеться на выходных. Это пугало. К чему это все приведет — не знал, но и сидеть без действия не мог. Крамольная мысль поехать к Татьяне, и не мучиться, была изгнана так же быстро, как и появилась.

— Вика, поехали завтра к Женьке? Навестим, отвезем гостинцев. Может, что‑то ему нужно — купим. А ты Аню хоть немного поддержишь. Я — мужик, утешать не умею…

Вика глянула с недоверием, даже обидно стало.

— А что, можно? К нему пускают? За один день обернемся? — Вот откуда взялось недоверие… Немного полегчало.

— Ну, он же не при смерти… Конечно, можно. А как быстро доберемся — не знаю. Зависит от дороги. Придется выезжать очень рано. Поедем?

— Конечно! Здорово! Я постоянно переживаю — как он там, звоню — не берет трубку. Смс пишу — отвечает, но почему‑то очень поздно… И — так, коротко, двумя словами..

Она впервые улыбнулась ему — открыто, искренне. О чем‑то тараторила по дороге домой, Денис не вслушивался. Просто наслаждался тем, как звучит её голос, когда не напряжен. И снова скучал по ней. Неимоверно.

Выезжали рано. Где‑то в районе шести утра Дэн уже стоял во дворе и дожидался Вику. Она выпорхнула почти вовремя — буквально на пять минут задержалась. Он бы и час простоял, предвкушая долгий, пусть и сложный день, наполненный её присутствием. Правда, увидев сонное личико с припухшими глазами, тут же о своем эгоизме пожалел:

— Зря я тебя потащил в такую рань… Могла бы выспаться сегодня. Всю неделю пахала, не разгибаясь, а теперь и выходной насмарку.

— Ничего страшного. Подремлю в дороге. Ну, продрыхла бы полдня, а что дальше делать? Таисия Павловна уже притомила своими разговорами. Я всю жизнь её наизусть уже знаю, теперь до детей и внуков добрались…

Он, улыбаясь, тронулся с места. Не утерпел, спросил:

— Ты же говорила, что совсем не в тягость пообщаться с пожилым человеком. Уже передумала?

— Я таких еще никогда не встречала. Она же не просто рассказывает, а устраивает проверку, как я услышала и поняла… — Тяжкий вздох и комический ужас на лице.

— Сочувствую. В понедельник можно будет посмотреть пару вариантов квартир. Нашлись желающие сдать надолго.

— Надолго — это как?

— Полгода. — Странная тишина воцарилась после этой фразы. К счастью, он быстро догадался о её причинах. — Не переживай. Никто тебя не заставит сидеть здесь до лета. Уедешь домой, а квартира останется в аренде. Форс — мажор у нас, руководство это прекрасно понимает, поэтому согласилось взять на себя дополнительные расходы. А если подберем других арендаторов, не будет проблемы и пересдать…

— Ну, тогда ладно… Я уже смирилась с тем, что придется задерживаться, но не так сильно…

Поднимать тему о том, что он бы не прочь оставить её и навсегда, было слишком сейчас неуместным.

— Сейчас на заправку заедем. Что тебе в дорогу взять? Термос с чаем на заднем сиденье лежит, а вот насчет перекусов вчера забыл… Чего хочется?

— Ой, пока ничего… Я еще не проснулась для еды. Может быть, лучше потом остановимся? У меня даже идей нет, что может потребоваться.

— Вика, у нас не центральная часть России. Север. Четыре часа в пути. А заправок — раз — два, и обчелся. Готова столько терпеть? — По — доброму усмехнулся.

Ему сегодня, вообще, постоянно хотелось улыбаться. Неважно — чему. Просто настроение было такое — почти весеннее. Несмотря на надвигающийся декабрь.

— Ой. Постоянно забываю, что у вас здесь всё… — Она запнулась.

— Что? Не как у людей? — Девушка кивнула. — Ну, к этому сложно привыкнуть… Для этого аборигены и существуют, чтобы напоминать.

— А ты уже чувствуешь себя аборигеном? — Лукаво подняла бровь. Заставляя градус настроения резко зашкалить за все, самые немыслимые, отметки. Шутит — уже хорошо. Просто здорово.

— Почти. Так, иногда забываю, где я есть, но пейзаж за окном и термометр быстро напоминают.

— Не устал от холода? От того, что здесь так не хватает обычных вещей? Какого‑нибудь "Макдональдса", например?

— Вот уж, о чем я точно не собираюсь скучать…

— Ну, это я для примера сказала. Не знаю… Магазины круглосуточные, кинотеатры, банальная развлекуха… Здесь же вообще почти ничего нет…

— Это тебе так кажется, избалованное дитя цивилизации. А вдруг, я обижусь сейчас за свою новую малую родину? Может, она мне, как сыну, уже дорога? — Полусерьезно, полушутя… Он подъезжал к колонкам с топливом, и мало значения придавал словам, сосредоточившись на дурно очищенной дороге.

А Вика, похоже, вознамерилась выпытать у него все по этому поводу. Терпеливо выждала, пока он блуждал по минимаркету, придирчиво выбирая, что бы такого ей взять, повкуснее, и не самого вредного. Раньше такие проблемы не сильно волновали, но стали, вдруг, очень важными.

Мучился долго, а потом плюнул и сгреб все, что попалось под руку — орешки, сухарики, конфеты, шоколадки, что‑то еще… Девочка, не первый год стоявшая за кассой, только удивленно глянула. Но благоразумно смолчала, увидев недовольно насупленные брови.

Только, когда уже выехали на трассу, освещенную лишь луной, и то — изредка, в перерывах между бегущими тучами, Вика вернулась к расспросам:

— А все‑таки, неужели, тебе нравится жить здесь? В вечном холоде, когда лето бывает, но никогда не совпадает с твоим выходным? Люди говорят, что здесь даже купаются не каждый год… Неужели, не хочется домой?

— Нет. Мне здесь хорошо. Я поднял этот филиал с нуля. Раскачал его, нашел способы заработать. Дал возможность зарабатывать целой толпе людей. Я искренне и заслуженно им горжусь. Это перевешивает многие минусы. — Денис рассказывал ей все то, что привык отвечать толпам людей, которые, рано или поздно, начинали задавать точно такие же вопросы. Одинаковые — как у местных, так и у приезжих.

— А как же… — Видимо, почувствовав, что заходит за опасную черту, девушка смолкла. Дэн чувствовал, как она подбирает слова, чтобы с честью выкрутиться. Продолжить так, чтобы не вызвать неловкости.

Промолчал, давая шанс. Если необходимо, он готов был сделать вид, что просто ничего не слышал.

Вика шанс не использовала. А может быть, не догадалась, что он был. Вздохнула, еще раз подумала, а потом выдала мучивший вопрос:

— Не тяжко так, в одиночестве, целых пять лет? — Ступила на очень тонкий лед, сама это чувствовала, он видел, но продолжала идти по нему.

— Нет. Я привык. Скучать некогда. А когда остаюсь один — отдыхаю от людей. Не представляешь, как они задалбывают, иной раз. Выть хочется.

Коротко. Четко. Ясно. Дал ей понять, что все в его жизни хорошо, и всего достаточно. Привычный, за годы отточенный до минимализма ответ. Ничего лишнего. О чем никому не положено знать…

Например, о том, что когда‑то сбежал в первое попавшееся захолустье… Туда, где не найдут, и с трудом достанут. Прятался, словно сошедший с ума от боли зверь, искал место, чтобы хоть немного зарубцевалось… То, что болело, жгло, не давало уснуть. Годами. И так помогало не спать — думать, работать, чертить, писать, считать… Только не спать и не травить себу душу воспоминаниями.

Сейчас это виделось, будто сквозь мутную пелену… Будто из тумана, в котором он жил первые годы. Раны затягивались, а он продолжал существовать все в том же ритме — только бегом, только вперед, только не оглядываться. Где‑то внутри жил еще легкий страх, что остановка сродни самоуничтожению.

И никто ему был не нужен все эти годы. Был. В прошедшем времени.

Ему понравилось перекатывать это слово в уме. Не был нужен — раньше. А сейчас… Потребовался кто‑то. Вполне определенный.

И этот "кто‑то" определенный, похоже, снова решил обидеться и замкнуться. Конечно же: своими словами он ощутимо щелкнул ей по носу. Не размениваясь на сантименты, дал понять, что не стоит лезть не в свое дело…

И, наверное, что‑то еще она для себя придумала, Денис просто физически ощущал, как Вика делает какие‑то выводы, что‑то раскладывает по закромам своей памяти, чтобы при случае достать. И врезать ему, прямо в лоб, чем‑нибудь веско — значительным. Это свойство женской фантазии он прекрасно изучил, еще будучи женатым. Не фиктивно, а по — настоящему.

Что‑то слишком часто этот факт биографии он начал вспоминать…

— Вик, не обижайся, пожалуйста.

— Да я и не…

— Ага. Я вижу, как ты "не". Просто, есть такие темы, на которые не очень хочется говорить. Даже вспоминать не хочется. Давай, не будем бередить? Может быть, когда‑нибудь…

— Когда‑нибудь? Хорошо…

Казалось, оба вспомнили об одном: время утекает. Сквозь пальцы. Еще не известен срок, когда ей придется уезжать. Но — ведь известно, что навсегда не останется.

Как‑то тоскливо стало на душе. День, начинавшийся радостно, вдруг потускнел…

— Посмотри, в бардачке диски лежат. Выбери, что нравится. Или поспи, ты же собиралась….

Вика, обрадованная, что есть, чем заняться, подошла к вопросу с поистине царским размахом: вывалила себе на колени весь запас музыки, что Денис накопил за пару лет, начала перебирать, очень внимательно и вдумчиво. Потом, искоса глянув на хозяина, получив разрешающий кивок, вставила первый… Послушала… Пощелкала кнопками, перебирая треки, недовольно поджала губы, вытащила..

— У тебя они все сборные? Нет записей какой‑нибудь одной группы? Выбирать вслепую устанешь…

— Нет. Здесь очень длинные дороги. За несколько часов даже самый любимый исполнитель надоест.

— Не знаю… Некоторые вещи я могла бы слушать без конца…

— Это только кажется, Вик, поверь. Поищи, там где‑то есть инструментальная… Без всяких слов. Вот её можно слушать вечно.

— Хорошо.

Она вглядывалась в надписи на обложках, пытаясь разобрать надписи, сделанные неразборчивым почерком…

— Ты все это сам записывал?

— Почти. Временами накатывает — могу целый день сидеть и выискивать что‑то хорошее в Интернете…

— Забавно… — Она пробормотала себе под нос, но Дэн расслышал.

— Что?

— Как‑то не вяжется твой образ с этой надписью. — Улыбаясь, протянула диск, на котором красовалось, размашисто "Тоска".

— Почему? Думаешь, у меня такого не бывает?

— Не знаю… Не представляю, чтобы ты — и тосковал..

— Вика, я же не зверь. Со мной много чего бывает. Просто, это мало кому интересно…

Девушка задумчиво повертела кусочек пластика в руках, а потом решительно засунула в щель дисковода.

— Тогда, давай послушаем, что для тебя значит "тоска". Мне интересно.

Он, затаив дыхание, ждал, что скажет. Немного жалел о том, что вообще зацепил эту тему — слишком близко сейчас впускал. Гораздо ближе, чем в свою постель, в квартиру… Ближе, чем в моменты, когда разговаривал по душам. Эта подборка была такой интимной, обнажающей сокровенное… И, в то же время, был рад, что есть теперь, с кем поделиться своими находками…

Как подсудимый, ждал вердикта, и не знал, на что лучше надеяться: на то, что поймет и проникнется, или на то, что отметет, не станет вслушиваться, скажет "туфта", и забудет…

А Вика молчала и слушала, откинув голову, прикрыв глаза. Явно о чем‑то думала: бросая короткие взгляды, он замечал, как порой хмурится, как улыбается чему‑то… Словно почувствовав, что он смотрит, пару раз подмигнула ободряюще..

Он не успел поймать момент, когда девушка уснула. Так и не дав заключения: что же она, все‑таки, думает про эту подборку?

Оставшись один на один со своими мыслями, в тишине, оттененной музыкой, с удивлением вслушивался… Ничего в ней не было тоскливого… Щемило где‑то — да, заставляло притормозить бег мыслей — несомненно, будило желание чего‑то светлого — однозначно. Но где здесь тоска? Денис решил, что пора бы выкинуть все эти диски, записать новую подборку, но уже — на флешку. Между прочим, когда‑то давно собирался поставить в своем кабинете колонки… Еще до того, как появилось право на этот кабинет. Теперь есть отдельное шикарное помещение, а поставить там аудиосистему так и не удосужился…

Внезапно поймал себя на том, что размышляет о чем‑то отвлеченном, никак не связанном с работой, Женькой, дорогой, какими‑то еще заботами… Давно такого за собой не замечал. Виновница нежданных изменений сладко спала и ни о чем не догадывалась. И от этого было грустно.

Она открывала глаза всего несколько раз за всю дорогу, что‑то пыталась сказать, не очень внятное, а потом опять куда‑то проваливалась. Как ни хотелось ему пообщаться, жалел — видел, как за неделю умаялась, поэтому не будил.

Только на въезде в город, Вика очнулась от резкого гудка: мимо пролетел какой‑то идиот на ярко — синей тачке.

— Вот гад, куда гонит, по такой дороге? — Дэн чертыхнулся, крепче сжал руль.

— Угу. А потом их в больницах по частям собирают…

— Если останется, что собирать…

Вика помрачнела.

— Да ты не думай, Евгений, как первого родили, очень осторожно водить начал. Ответственный стал. Там просто неудачное стечение обстоятельств было…

— Я понимаю. Долго еще?

— Нет, сейчас в магазин заедем, купим гостинцев. Не с пустыми же руками идти.

— А ты знаешь, что ему можно, а что нельзя?

— Догадываюсь. Вернее, в курсе.

— Да? А откуда…

— Не важно. Был уже опыт. — Он перебил её, но не раскаивался: есть моменты, о которых лучше не вспоминать.

Гуляя с тележкой по супермаркету, на автомате скидывал то, что считал нужным и полезным, и, что важно, то, что можно приносить в больницу. Ничего яркого, цитрусового, соленого, острого… В общем, выбор невелик — печеньки, водичка, йогурты, яблоки… Завис над какой‑то заморской грушей: выпало из памяти, можно ли груши больным?

— Вика, как думаешь? Можно ему?

— Ну, даже если нельзя, не съест, а кого‑нибудь угостит…

— Я тебя умоляю! Знаешь, чем их там кормят? Разве можно отказаться от чего‑нибудь этакого, что уже в тумбочке лежит?

— Что, все так плохо с едой? — Вика моментально расстроилась.

— Нет. Просто все очень пресное. Нагрузка на почки и печень, кучу химии вливают, поэтому острое и соленое употреблять не стоит.

— Ох, а я уже испугалась… Слушай, а "Сникерсы" ему можно?

— Вот чего не знаю, того не знаю…

— Давай, купим, а? — У неё глаза загорелись. — Он их очень любит. В бардачке всегда парочка лежит. И меня угощает постоянно. Я уже смотреть на них не могла. И не откажешь — обидится.

— Ну, тогда нужно брать.

Не мелочась, попросил у бежавшего мимо сотрудника достать пару упаковок "Сникерсов". Вика ошарашенно уточнила:

— Не много ли?

— Да пусть радуется человек. Ему там лежать еще и лежать. С тоски помрет. А так хоть какая‑то радость…

Вика с сомнением поджала губы, но спорить не решилась…

Уже на парковке больницы она спохватилась:

— А нас сейчас пустят? Вдруг, время не приёмное? У них же там сложно как‑то… Обходы, процедуры, что‑то еще..

— Пустят. Я знаю способы, которые все двери открывают.

Страх перед начальством, даже не своим, — вечная слабость служащих. Достаточно показать уверенность в том, что тебе можно, сделать пару намеков, главное — грамотных, и перед тобою откроются очень многие двери, плотно запертые перед теми, кто вежливо просит или заискивает. Ну и, само собой, волшебную силу хрустящих бумажек никто не отменял. В качестве благодарности, естественно. Какая взятка простой медсестре?

Десять минут — и им выдали бахилы и халаты. Вике — огромный, совсем не по росту, Денису — маленький, только накинуть на плечи. О том, чтобы влезть в рукава, даже надежды не было. Вика хихикнула, запахивая полы на спине, обмотавшись ими почти два раза.

А Денису было совсем не смешно.

Спертый воздух больницы, пахнущий хлоркой и лекарствами, чужим несчастьем и безысходностью, упал на плечи. Давил к земле, пережимал горло. Умом Денис понимал, что это — рефлекторно, просто ассоциации с прошлым, но…Глухая тоска… Какая ирония: меньше часа назад казалось, что он от тоски избавился, но вот же…

Вика, будто заметив, что с ним что‑то неладное происходит, затихла. Посмотрела вопросительно, надеясь, видимо, что пояснит… Он лишь коротко отмахнулся, расправил плечи, придержал халат, норовивший свалиться…

— Пойдем.

— Пакет не забудь, пожалуйста. Я не дотащу такую гору.

Он оглянулся непонимающе (совсем забыл о гостинцах):

— Ах, да… Что‑то я рассеянным становлюсь… Старею?

— Не прибедняйся. — Она рассмеялась. — Просто устал уже, наверное. Встал рано, и столько времени в дороге. Пойдем, а то я тебя потеряю в этих коридорах. И сама заблужусь.

Удивительно непринужденно взяла его за руку, ободряюще сжала пальцы… Надо же, догадалась… Делает вид, что все нормально, что не заметила состояния, но эта теплая ладошка — лучшее, что могло помочь.

Они так и бродили по коридорам, держа друг друга за руку. Вернее, Денис держал, а Вика не отдергивала. И даже, когда на время выпускал её пальцы, чтобы поправить сползающий халат, она не прятала их, и снова охотно принимала его ладонь обратно. Глупое и смешное ощущение — эта хрупкая девушка стала для него соломинкой, спасавшей от падения в пустоту иррационального страха. Он сейчас только понял, что без Вики не выдержал бы — уехал бы домой, так и не найдя палату Женьки.

Полчаса хождений — и нужная палата, наконец, нашлась. Вика первая дернула за ручку, сделала шаг, и замерла. В одноместной палате было как‑то слишком много людей. Подталкивая девушку вперед, Денис успел разглядеть Аню, трех медработников… Женьку из‑за их спин видно не было.

Аня только успела удивленно кивнуть вошедшим, а врач, видимо, главный из этих троих, уже возмущался:

— Вы что здесь забыли? Кто разрешил? По выходным никого не пускаем, тем более — к тяжелым… — Он осекся, перехватив возмущенный взгляд Анны. — К лежачим больным вход жестко ограничен. Выйдите вон!

— Нам можно. — Игру в упрямые взгляды Дмитриев Денис привык выигрывать. Эта исключением не стала. — Я вас потом найду и все объясню. Не переживайте, мы ненадолго.

Доктор помолчал, видимо, оценивая — стоит ли связываться… Отступил, осознав, что не стоит. Лишь время терять, доказывая что‑то.

— Хорошо. Двадцать минут. Не больше. Ему нужен покой и отдых. Тем более, только что ввели обезболивающее, больной заснет еще раньше. Анна Васильевна, вы уж проследите. В ваших интересах.

И покинул помещение, как оскорбленный в лучших намерениях император.

Наконец‑то, закрывающие больного спины раздвинулись, и стал виден сам Женька. Дэн, в принципе, был готов к этому зрелищу… А вот Вика дернулась и замерла, как испуганная птичка. Он бросил пакет, обхватил за ее плечи, погладил успокаивающе. Теперь уже ей, а не ему нужна была опора. С запоздалой досадой понял, что нужно было хоть что‑то девушке рассказать, подготовить к увиденному. Он же смягчил и приукрасил последствия аварии, не хотел пугать без особой нужды. А теперь она потрясенно разглядывала слабо улыбающегося парня и не могла даже слова сказать.

Наконец, выдохнула:

— Женя… Ты как?!

— Нормально. Жить буду. — С трудом растянул губы и тут же поморщился. В этом жалком подобии весельчака и здоровяка Женьку напоминали только глаза и голос.

— Тебя обнять‑то хоть можно? Или лучше не трогать? — Вика, похоже, собралась с духом, рванула к постели, присела на краешек, взяла его за руку. — А мы тебе "Сникерсов" принесли. Целую упаковку. Две. Правда, Денис?

— "Сникерсы" — это здорово! Жизнь вообще налаживается. А обнимайся лучше с Аней. Боюсь, не простит, если ты меня обжимать при ней начнешь…

— Да запросто! Ань, ты как? Целыми днями здесь? Устала, наверное, от капризов этого вредины? Давай обниматься!

Измученная Аня лишь кивнула, молчаливо благодаря за шутливую поддержку. Действительно, обняла. Прикусив губу, уткнулась в плечо Вики, да так и застыла.

Они наблюдали за женщинами. Каждый — за своей. Евгений неожиданно перевел глаза на Дениса, поймал его взгляд, проследил за ним, обращенным на Вику… Что‑то понял. С вопросом, наполненным осуждением, поднял брови. Дэн лишь невозмутимо пожал плечами. Да, мол, друг, все правильно. Осуждай, не осуждай, ничего не изменишь.

Слишком давно они знали друг друга, чтобы не понять, о чем была эта игра в гляделки. И слов не нужно: Евгений не одобряет этого чувства собственника, с которым Денис смотрит на Вику. И то, отчего это чувство возникает, ему не нравится тоже. Слишком правильный парень. Слишком прямой. И менять его, наверное, не стоит.

Дэн знал одно: чужое мнение не может сделать никого счастливым. Его‑то уж — точно. Несчастным — запросто, но тоже не его. Научился за свою долгую и сложную жизнь прислушиваться только к тем, кто этого заслужил.

Евгений в этот список пока что не входил. Молодой еще и наивный. Такой же, наверное, как и Вика… Только вот, Вика уже вступила в мир, в котором грани между черным и белым размыты. Дай Бог, чтобы не потерялась в поисках ориентиров. Денис был готов помочь ей в этом тяжелом пути, а вот Женька мог помешать — сломать своим осуждением, заставить разочароваться в самой себе.

Поэтому он постарался вложить в свой взгляд максимально ясное предостережение: не лезь, мол, туда, куда не зовут и не просят. Парень долго держался, но привычка подчинения шефу оказалась сильнее: сдался, пожал плечами, опустил глаза…

Долгого разговора не вышло: то ли на парня действовали успокоительные и обезболивающие, отчего он стал вялым, то ли расстроился так от того, что понял про Вику и Дениса. Говорила, в основном, девушка, а Евгений все больше кивал и поддакивал, но было явно заметно, что он скатывается куда‑то в мрачную глубину своих мыслей. Когда он, в очередной раз, промолчал, глядя в стену, не заметив, что окружающие ждут ответ, Вероника совсем расстроилась, беспомощно оглянулась на Аню и Дэна… Анна ободряюще пожала ей руку:

— Все нормально. Он сейчас просто засыпает, но не хочет отключаться. Стыдно ему столько спать… Вы здесь ни при чем… Не грустите..

— Может, нам лучше, тогда, уйти? Пусть отдыхает…

— Да, наверное. Разговора уже не получится.

Они наскоро попрощались, вялый парень только благодарно прикрыл глаза (видимо, не мог дождаться, когда уже сможет отключиться), и отвернулся к стене.

Вика ждала Дениса в приемном покое, пока он разыскивал доктора, чтобы выяснить, каково состояние Женьки, и "поблагодарить" за благосклонность. О чем угодно, а об этом Дэн не забывал…

Разобравшись с насущными вопросами, которые незаметно сожрали массу времени, он обнаружил Веронику, тихо дремлющую на дермантиновом диване, с неудобно повёрнутой головой. В который раз за сегодняшний день, проснулась совесть: не стоило подвергать девушку такому испытанию. Ранний подъем, тяжелая дорога, состояние и настрой Евгения — все это не лучший повод, чтобы удачно отдохнуть перед трудовой неделей. Но он понимал, что никакие муки совести не заставили бы его отказаться от этого дня вдвоём…

— Вика, я уже здесь. Просыпайся.

Девушка встрепенулась, неизвестно, от чего более: от его тихих слов или от мягкого поглаживания по щеке. Краем глаза он видел, как завистливо на них смотрит дежурная медсестра… Знала бы, чему завидует…

Он очень явственно ощутил, как не хватало ему этой сонной, теплой, неосознанной улыбки… Такой, ради которой можно и горы сворачивать, и даже — каждый день.

— Ну, что? Едем домой, обратно?

— За кого ты меня держишь, Вик? Совсем за монстра? Сначала поесть нужно, перед дорогой. Потом, если хочешь, пройдёмся по магазинам. Наверняка, ведь, нужны какие‑то вещи? Ты же не планировала оставаться здесь так надолго…

— Ой, это было бы здорово… Всяких мелочей не хватает. И чего‑нибудь эдакого вкусного — тоже. А здесь есть, куда сходить?

— Ну, город немного покрупнее и побогаче нашего. Есть даже подобие торгово — развлекательного комплекса. И даже, — Дэн сделал страшное лицо, — с кинотеатром и кафе!

По — детски загоревшиеся глаза девушки были для него лучшей наградой.

Он кормил её местной сложной ухой из рыб, названия которых и сам не знал. Пришлось искать в Интернете и показывать картинки, доказывая, что к Красной Книге они отношения не имеют. От котлет из лосятины Вика наотрез отказалась, сообщив, что лоси имеют право на жизнь, и она не хочет участвовать в их истреблении… В общем, Вероника оставалась все той же милой врединой, но её тараканы сейчас казались такими мелкими и безобидными…

Зато без всякого сопротивления проскочил заказ на фруктовый салат, мороженое, молочный коктейль и большую порцию латте. Вика притормозила, лишь когда брови официантки уползли куда‑то под чепчик…

— Ой, мне кажется, я разошлась… Ведь не съем всего… И не знаешь, что вычеркнуть…Хочется всего и сразу… — Она с надеждой глянула на Дениса. — Что лучше оставить?

— Да бери все, Вик. Что не понравится — отставишь в сторону. Чем‑нибудь поделишься со мной… Опять же, мы никуда не торопимся — время есть, чтобы пережевать и проглотить весь заказ. Давай, ни в чем себе не отказывай!

— Если что, будешь помогать! Хорошо?

— Запросто. Здесь, в принципе, можно попросить упаковать с собой. Не заморачивайся…

Обед растянулся часа на два: они смаковали блюда, с удовольствием ощущая, что не нужно никуда спешить, что все время сегодня принадлежит им… Ни разу об этом не заикались, но Денис видел, что и для Вики все происходящее — в радость. Что‑то мелькало в её глазах, звучало в рассыпчатом смехе такое… очень похожее на счастье… Или ему так хотелось в это верить?

Потом они бродили по торговым отделам, словно сознательно растягивая время, задерживаясь у каждой витрины, обсуждая с упоением любую мелочь, что попадалась на глаза. Только в отделе с женским нижним бельём Вика смущенно кашлянула, глянула недовольно…Еще бы: Денис, забывшись, кто он и кем приходится девушке, взялся активно выбирать модели и цвета, и готов был идти вслед за ней в примерочную кабинку. Если бы Вика не осекла, даже и не подумал бы, что что‑то он делает не так. Пришлось ждать и скучать на скамеечке, с завистью и сожалением глядя на мужчин, которые могли бы пойти вслед за своими женщинами, но, почему‑то, этого не захотели…

К счастью, то ли Вике повезло с выбором, и она сразу нашла все, что хотела, то ли просто пожалела его и не стала испытывать терпение, мучения длились максимум полчаса. За которые Дэн успел просмотреть все новости в Интернете, пересчитать всех манекенов и все одетые на них предметы в зоне видимости, дважды проверил подсчеты, ни разу не сбился… В общем, он откровенно изнывал от скуки, безделья и отсутствия рядом Вики. Её появление было наибольшей радостью в жизни за последние пару лет, так показалось мужчине…

— В кино пойдем? Здесь даже есть какая‑то имитация 3D. Не уверен, правда, что качественная…

— Давай, только без этих "Дэ", у меня глаза от них болят. Есть обычные фильмы?

— Наверняка, есть. Пойдем, помучаем кассира…

— Прямо с этим со всем пойдем? — Девушка потрясла руками, в каждой из которых было по несколько пакетов, кивнула на руки Дэна, тоже "немного" занятые.

— Ладно, вещи закину в тачку, а потом выберем сеанс. Хорошо?

— Заметано! — Вика сейчас была больше похожа на радостного подростка, чем на солидную молодую женщину, "ВРИО зам. директора"…

Они немного поспорили, решая, что выбрать: триллер, боевик, или романтическую комедию. Вика наотрез отказалась "засорять мозги" отрицательными эмоциями. Дэн, подумав, согласился, что не стоит её лишний раз напрягать: все‑таки, неделя была тяжелой, да и день сегодняшний — не из простых. А ему, в принципе, было неважно, что там будут показывать на экране, слишком давно разучился воспринимать всерьёз чьи‑то сыгранные проблемы и переживания. То, что принято называть "розовыми соплями", его раздражало, но, ради удовольствия девушки, он готов был и потерпеть. С двумя ведёрками поп — корна, солёного и сладкого, со стаканами "Кока — Колы", они пробрались в полупустой зал, подшучивая друг над другом, и над своей схожестью с подростками. Он никогда еще не слышал, чтобы Вика так часто смеялась. Да еще и с ним…

Сначала он откровенно тосковал, наблюдая за безыскусным сюжетом, думая, насколько бездарно просажены деньги, потраченные на фильм…

Затем — начал прислушиваться к комментариям Вики. Они порадовали: девушка плескала иронией, над некоторыми моментами искренне издевалась. При этом, старалась не шуметь, сдерживала голос. Для того, чтобы Дэн услышал, она очень близко склонялась к его лицу, не отрывая глаз от экрана. Ему тоже пришлось придвинуться поближе, вслушиваясь в этот тихий говорок. Ощущая, как отросшая за день щетина царапает кожу на её щеке, хотелось застыть и не шевелиться больше…

И ему стало совсем безразлично, что там происходит на белом полотне: смотрел на Вику, на смену выражений на её лице, на то, как она увлеклась отношениями героев, забыв про комментарии, как её губы слегка приоткрылись, а дыхание замедлилось…

Мельком глянув на экран, Денис понял, что её так заворожило: герой с героиней увлеченно целовались. Очень правдоподобно, даже на его искушенный вкус. Дэну показалось, что лучшего момента не придумаешь. Сам еле дыша, он очень осторожно повернул голову Вики к себе. Поймал её взгляд, сначала отвлеченный, потом — недоумевающий, потом — наполняющийся осознанием того, что сейчас произойдет… Убедился, что она действительно понимает, но не дал возможности передумать. Просто прижался к её рту своим, будто впервые изучая. Уловил легкий вздох, поймал выдох… А потом, с удовлетворением, почувствовал, как руки девушки неуверенно поднимаются по груди, обнимают за шею, зарываются пальцами в волосы…

Ему показалось, что кто‑то посторонний довольно заурчал… Или это сам он издал такой звук, что‑то среднее между рыком и мурлыканьем кота? Это было не очень важно, главное, что Вику не испугал, не оттолкнул. Она так же, как и Дэн, самозабвенно изучала все способы, которыми можно целоваться в темном кинозале: то легко, еле ощутимо, слегка притрагиваясь краешками губ, то жадно, будто стараясь выпить до дна, так, что зубы сталкивались, заставляя отпрянуть друг от друга, смущенно хихикнуть, и снова припасть к источнику терпкой сладости, отдающей привкусом соленой воздушной кукурузы…

Чем закончился фильм, оба так и не узнали… Дэн, грешным делом, порывался перетащить девушку к себе на колени, забыв про подлокотники на креслах. Вика не позволяла, прерывистым шепотом напоминая, что здесь куча людей, и подростки тоже есть. Денис плохо понимал, о чем она, однако, послушно прекращал попытки. Минут на десять. И снова к ним возвращался…

Оторваться друг от друга смогли только, когда загорелся свет в зале, а люди начали подниматься, сопровождаемые грохотом откидывающихся кресел. Дэн понял, что продолжать поцелуи в такой обстановке — это, как мимнимум, некомфортно, а как максимум — веский повод для возмущения девушки. Он осторожно отстранился, пристально вглядываясь в её лицо, дождался, когда откроются глаза, когда проморгается… Все это время придерживая в руках, не давая шанса отстраниться (знал же, что можно и схлопотать за такую инициативу)…

— Вика…

— Да?

— Все нормально?

— Угу. — Она кивнула, но не совсем уверенно…

— Пойдем? Фильм закончился. Или еще на один сеанс остаемся? — С трудом выдавил из себя намек на смешок, в попытке разрядить обстановку.

— Нет уж, пойдём… Иначе, нас выгонят, за нарушение общественного порядка… — Денису не очень понравилось, что девушка снова начала прятать и отводить глаза, прикрывая это якобы беспокойством о чистоте: собирала остатки поп — корна с сидений, старательно укладывала ведерки и стаканчики, трамбуя их в сумочку… Понаблюдав за этими метаниями, он решительно отобрал у Вики весь мусор, смял его, сжал одной рукой, а второй спокойно взял её ладошку.

— Пойдем. Сейчас придут уборщики, и все это барахло унесут.

На улице их ошеломил холодный, морозный воздух, сдавивший легкие так, что с трудом дышалось.

Денис, не задумываясь, будто проделывал это сотни раз, затянул молнию на куртке Вики, накрутил потуже шарф, не обращая внимания на попытки увернуться, со слабыми возгласами "я сама".

— Лучше натягивай шапку, "сама", а то уши отморозишь.

— Я же не маленькая, Денис, прекрасно знаю, что нужно одеваться… Мне одного опыта хватило… — Воспоминание об этом опыте заставило обоих умолкнуть, на какое‑то время…

Денис шел, пиная носком ботинок мелкие ледышки, оставшиеся после очистки тротуаров, долго собирался с мыслями. Собрался.

— Вик, уже девятый час вечера… Загулялись мы с тобой.

— Ага. Я тоже думаю. Как представлю, что еще ехать четыре часа… Ты как, вообще, справишься?

— Может, останемся здесь?

— Что, тяжело, да? Ох, Денис, ты меня весь день развлекал, а я даже не подумала, что тебе отдых нужен… Конечно, давай, здесь же есть нормальная гостиница?

— Вика… Понимаешь… Я бы мог спокойно доехать и тебя довезти, дело не в этом. — Соблазн сыграть на чувстве благодарности и вины, которое просто поедало сейчас Вику, был огромен. Дэн знал, что это было бы самым простым и надежным способом оставить девушку в городе на всю ночь. Но что‑то мешало ему использовать этот невинный, в общем‑то, обман, к которому Вика сама и подталкивала.

— А в чем тогда?

— В том, что я хочу остаться с тобой вдвоем, здесь и сейчас. Чтобы не мешали мысли о посторонних глазах, чтобы ты не думала, на чьей мы территории… И чтобы понимала, что делаешь, и зачем. Если не захочешь — я тоже пойму. И спокойно сниму два разных номера. Не вопрос. В общем, думай, пока мы добираемся до гостиницы. Минут пятнадцать есть…

Девушка нахмурилась, начала нервно покусывать губы, не замечая, что прикусывает почти до крови.

— Прекрати. — Он провел пальцем по несчастным губам, не позволяя их мучить. — Потом обветрятся, распухнут… Не стоит…

Вера прекрасно знала, что все, происходящее в этот день, неправильно. И дня этого не должно было быть. Потому что неверно — оставаться наедине с человеком, от которого нужно держаться подальше, чтобы не искушать и себя, и его, и судьбу. Но она устала… Бороться устала. С собой, со своей совестью. Разрываться между желанием поступить "как должно" и как требует душа. Устала заставлять себя не думать об этом непонятном, жестком и жестоком человеке. Да, жестоком. Потому, что перестал думать и решать за нее. Оставил перед выбором: отказать в его совершенно прозрачной просьбе или согласиться. Самой. Добровольно. Без шансов сдать назад, потому что сама выбрала.

Страшно было сейчас предавать саму себя. И еще более страшно — отказаться от этого предательства. Что‑то в его глазах подсказывало: другой попытки не будет. И он больше не сделает первый шаг. Не мальчик, чтобы без конца бегать за приглянувшейся юбкой.

И ей больше уже не хотелось бессонных ночей с мыслями: а как бы все могло быть, если бы… Если бы она отключила мозг и, хоть на время, позволила себе пожить в свое удовольствие. На очень короткий момент. И пусть, за него придется расплачиваться… Хотя бы тем, что однажды она посмотрит в глаза Мише…

Все эти глупые, ненужные мысли крутились в её несчастной голове, нескончаемым хороводом. Вещь проще всего было сказать "нет". Язык не поворачивался, отяжелев, не желал слушаться. "Да" было так же трудно произнести.

Денис молчал всю дорогу, видимо, выбрал принцип невмешательства. Только то, как нервно сжимались руки на руле, как непривычно резко он тормозил и трогался на светофорах, говорило, что ему тоже непросто. Что он так же, как и она, напряжен, и молчание тяжко дается.

Только на парадном крыльце отеля (гордое звание, как ни странно, весьма подходило к внешнему виду строения), он остановился и спросил:

— Ну, что ты решила?

Вера смогла только беспомощно вздохнуть. Глянуть умоляюще, болезненно хмурясь. Впервые она чувствовала, что это такое, когда слова застревают в горле.

И Денис, хвала всем богам, что‑то в её взгляде уловил, нужное и правильное. Необходимое обоим. Помог.

— Я снимаю один номер, Вик? Ты хоть головой кивни, если так страшно говорить. Что ты, маленькая? Не съем тебя, даже если скажешь "нет". — Улыбнулся, очень устало и очень по — доброму. Вера мгновенно ощутила себя юной глупышкой, такой понятной и прозрачной для него. Полегчало. До рези в глазах. Она закивала головой, прерывисто вздыхая. Потом просто уткнулась ему в грудь. Прямо на пороге гостиницы. Забыв о том, что мимо проходят десятки людей. Как‑то неважно стало…

Денис никак не среагировал на эту слабость, за что Вера была особенно благодарна. Просто развернул ее в сторону дверей и мягко подтолкнул.

— Пойдем. Не мешало бы еще нормально поужинать.

— Хорошо.

Она сидела и смущенно смотрела в пол и в стену, пока Дэн оформлял и оплачивал номер. Ей сейчас, вдруг, показалось, что все понимают, кем они приходятся друг другу, и косятся осуждающе. Понимала, что все это глупости, но ничего с собой поделать не могла. Очень хотелось оказаться уже, наконец, в закрытом помещении и спрятаться от любопытных глаз.

Дэн подошел неожиданно быстро, протянул карту — ключ и какой‑то буклет с инструкцией.

— Поднимайся, а я из машины покупки принесу.

— Думаешь, нам что‑то понадобится?

— Не уверен. Но, вдруг, тебе приспичит срочно примерить обновки? А я потом уже не побегу. — Улыбнулся. — Лениво будет одеваться заново и топать на мороз. Да и перегнать машину хотел на стоянку.

— Хорошо.

— Не скучай. Я скоро приду.

Оставшись одна, почувствовала себя намного уверенней. Как будто, обычная командировка. О том, что произойдет дальше, боялась думать. Сердце замирало от страха… и от восторга… Почему‑то казалось, что сегодня все должно быть иначе. По — другому. И тут же себя одергивала: что особенного в том, чтобы провести ночь под крышей гостиницы? Ничего. Нужно расслабиться и принять все, как есть…

Погруженная в свои мысли, Вера не обращала внимания на обстановку — лифт, коридоры, обилие шикарных цветов вдоль стен и на самих стенах… Было не до этого. Но, распахнув дверь номера, она запнулась на пороге. Слишком хорош для того, чтобы просто отдохнуть перед тяжкой дорогой. Ей приходилось бывать в командировках, и разные отели попадались. И уровень у всех был разный. Вера, конечно, догадывалась, что бывают и круче, но это был лучший из всех, виденных ей вживую. Две огромные комнаты — спальня и что‑то вроде гостиной. С широкими, мягчайшими диванами. Плазма на полстены. Смотреть на кровать она вообще не решалась. Ложе. Иначе не назовешь. Глянула мельком и захлопнула дверь, сама не зная, чему смутилась.

Потом застряла в ванной, изучая подсветку на зеркале, висевшую на стене инструкцию для душевой… Перебрала все флакончики и пузырики, расставленные по полочкам… Как ребенок, которого на минутку пустили в сказочный теремок…

Денис и застал её за этим занятием. Оторвал от процесса "открыть — понюхать — завинтить".

— Ну, как? Все устраивает? — Небрежно облокотившись о дверной косяк, он, казалось, никуда не спешил…

А Веру опять сковало напряжение. От того, что не понимала: что и как сейчас будет происходить, и что ей нужно делать, и как ничего не испортить, чтобы потом себя не винить… Как девочка на самом первом своем свидании, забывающая о теме разговора, потому что голова занята вопросами: "Поцелует или нет? И нужно ли позволять это в первый раз? Может быть, решит, что я неприличная? Может, подождать до третьего, как положено? А если больше не пригласит, разочаровавшись?" Что‑то подобное сейчас происходило и с ней. Мука — мученическая. Знай она раньше об этих пытках, попросила бы отвезти домой, к Таисии Павловне. С той скучно, зато спокойно.

Дэн достаточно долго ждал ответа, спокойно глядя на её растерянность. Не дождался. Повторил:

— Вика, тебе все здесь нравится? Больше ничего не нужно? Можно позвонить на ресепшн, попросить, чтобы принесли.

— Нет. — С трудом выдавила. — Ничего не нужно. Здесь просто замечательно, Денис! Я такие отели только на картинках и в кино видела. Честно!

— Нужно исправлять упущение. Тебе негоже ютиться в каких‑то задрипанных комнатушках.

— Да, если честно, и надобности в такой роскоши нет… Меня вполне устраивают обычные, стандартные номера…

— А мне хочется, чтобы у тебя он был лучшим, а не стандартным.

— Спасибо тебе.

Дэн, показалось, немного смутился. Хотя, причин для этого не было никаких. Просто помялся на месте, потом развернулся и начал снимать куртку.

— Тебе, Вик, спасибо. Я люблю комфортные и красивые вещи. Но, будь я один, о люксе и не подумал бы…

Вера снова затихла, не зная, что сказать, чтобы не звучало банальностью.

— Где будем ужинать, Вика? Можно в номер заказать, а можно сходить в ресторан. Он здесь хороший, с живой музыкой по вечерам. Кормят вкусно.

— Не знаю. В меня после поп — корна, кажется, уже ничего не влезет…

— Глупости! Это разве еда? Ну, выйдем в люди, или совсем устала?

Её удивляло, как просто он ведет себя: никаких намеков, будто и не думает о том, чем этот вечер закончится, и окончание не торопит… Это не вязалось, никак, с её представлением о мужчинах. Вера всегда считала, что для них постель — самое важное. И ни одно существо мужского пола не станет оттягивать момент, когда можно получить "десерт". А Денис вел себя как‑то неправильно: не оттягивал нарочно, но и не торопил. Это было… странно… и от того еще более волнительно.

— Я одета совсем не для ресторана. Джинсы и свитер — не очень подходящий наряд.

— Брось ты думать об этом! Какая разница, в чем ты вышла поесть? Хоть в халате и одноразовых тапочках… Это же ресторан при отеле. Народ в командировках, кто‑то проездом… Там половина одета совсем по — домашнему.

— Все равно. Я некомфортно буду себя чувствовать.

Дэн вздохнул.

— Ты же купила сегодня кучу шмоток. Чем не повод их обновить?

— Ты думаешь?

— Конечно! Давай, решай, что лучше подойдет, и наряжайся.

— А утюг…

— Вик… Можно вызвать горничную. Десять минут — и все сделают.

— Хорошо.

Пришлось ей решать еще одну сложную дилемму. Извечную — что надеть? Благо, что выбор из трех платьев не давал большого простора для полета мысли. А то, что лишь одно было из немнущейся ткани, да еще и запакованное верным образом, сразу помогло определиться. Вера долго и придирчиво рассматривала себя в зеркало в ванной комнате, сомневаясь: а стоит ли? Может, лучше обратно в джинсы залезть? Но оклик Дениса, уставшего ждать, отмел сомнения. Она еще раз глянула, подумала, что замечательно все сидит, и даже будет нормально смотреться с сапожками… Поняла, что проблема с нарядом как‑то удачно отвлекла от других тревожных мыслей, улыбнулась отражению, подбадривая себя… Дернула дверь и вышла. Будто на эшафот.

Денис, полулежавший на диване, приподнялся навстречу, замер, не окончив движения. Молча рассматривая.

Вика тоже замерла. В растерянности.

— Иди сюда.

— Что? — Не совсем расслышала тихую фразу.

— Иди ко мне, Вика.

На негнущихся ногах пошла.

Дэн поймал её руки, притянул ближе, повернул вокруг оси, похоже, рассматривая… Зажал колени между своими, талию ладонями обхватил.

— Ты такая красивая, Вик… Я каждый раз удивляюсь… — Его взгляд, такой теплый и мягкий, снова сбил с толку. Вера поймала себя на мысли, что сегодня уже, наверное, в сотый раз, не находит слов, теряется. — Просто дух выбивает…

И уткнулся ей лбом в живот, притягивая всё плотнее. Она еле держалась на ногах, всего толчок — и упала бы. Осторожно погладила волосы, забралась в них пальцами, тихо перебирая. Денис довольно вздохнул, казалось, еще немного — и замурлычет, словно кот, нашедший хозяйку…

Минуты тянулись, наполненные невысказанными словами… Вера забыла, для чего она переодевалась, какой там планировался ужин… Наслаждалась уютной тишиной.

Первым опомнился Денис. Поднял голову, заглянул, снизу вверх, в её лицо…

— Синеглазая! — Довольно рассмеялся. — Правда, такие яркие, как будто линзы цветные…

— Да они у меня серые. Говорила же. Это все платье.

— Ничего не знаю. Синие, и все. — Он медленно, очень медленно, поднялся, скользя вдоль всего её тела. Пока не навис, теперь уже глядя сверху. Все так же крепко обнимая. — Ну, что, пойдем? Такой красотой грех не похвастаться! Правда, я теперь буду расхристанным на твоем фоне…

— Да ладно, Денис, ты всегда замечательно выглядишь! Вам, мужчинам, это намного проще. Главное, быть причесанным и побритым.

Он задумчиво потер ладонью подбородок..

— По поводу щетины — очень в тему сказано. Все, пойдем, Вик. Иначе, у меня сейчас будет комплекс неполноценности рядом с тобой.

Вера легко рассмеялась, не веря своим ушам. Денис — и комплексы? Очень удачная шутка вышла…

Бережно, словно хрупкую вазу, он взял в ладони её лицо. Не отрывая взгляда, медленно склонялся. Вера даже не пробовала пошевелиться, следила за ним, как завороженная. Он прикоснулся губами сначала к переносице, потом — к самому кончику носа, к щекам, к векам, заставив их опуститься, и только потом поцеловал. Томительно долго и вдумчиво. Будто в первый раз изучая поверхность кожи, слегка обветренной и многократно искусанной, по многолетней неуловимой привычке. Удерживая девушку в неподвижности, не позволяя отвечать. Словно устанавливая правила. Позволяя ничего не решать, просто сдаться…

Его прикосновения обладали какой‑то тайной силой: стоило ощутить хоть одно, и Вера забывала о том, что ей, почему‑то, мешало ими насладиться. Глупостью казались все сомнения, странной и ненужной. Только так — кожа к коже — и было правильно жить и дышать. И не дышать — тоже можно. Всякая шелуха осыпалась, оставляя чистый восторг. И горьковатый вкус нежности, почти осязаемый на губах, на щеках, на плечах, к которым он прикасался…

Поэтому холодной водой обдала фраза " Все, малыш, пойдем. Иначе, останешься голодной. Я этого себе не прощу".

Он погладил её по волосам, шее, спине… Словно охватывая, напоследок, целиком. Потом, с явным сожалением, оторвался.

— Пойдем. Накинь хотя бы шарф, чтобы не замерзнуть. Платье очень красивое, но в ресторане, должно быть, не жарко.

Вера, изумленная, осталась стоять на месте, поражаясь, как он мог так резко сменить настроение — от романтичного к практично — деловому…

— Вика… Только не вздумай расстраиваться. Мы сюда еще вернемся, некуда спешить.

— Вот еще, придумал! С чего бы мне расстраиваться? — Хотела, как положено, оскорбиться за эту явную подколку, но — передумала. Не захотела портить момент, который, знала, не повторится уже никогда. Пусть тогда в памяти только хорошее останется…

— Действительно, не с чего. А мне не хочется уходить, и от этого грустно. Ну, хорошо, что только я буду грустить… — Денис говорил очень серьезно, даже брови слегка сдвинул, чтобы впечатление усилить… Но что‑то в интонации было такое, похожее на легкий смешок, ироничный.

— Не нужно, Денис, не грусти. Сегодня день такой хороший. Пусть он и закончится хорошо. Знаешь, как обидно бывает, когда все лучшие впечатления идут насмарку, только из‑за того, что последнее кто‑то испортил.

— Я очень постараюсь, Вик, нигде не напортачить. — Простые слова прозвучали, будто присяга. Или клятва верности. Вера плохо в таких нюансах разбиралась, но ей показалось, что Дэн вкладывает в них какой‑то особый смысл…

В ресторане оказалось неожиданно много людей. Вера еще на входе почувствовала кожей, как несколько пар глаз бесцеремонно её разглядывают. Неосознанно, выпрямила спину, подбородок подняла… Дэну, похоже, тоже не понравилось что‑то, его рука немедленно легла ей на талию, прижала плотно к мужскому боку, ограждая, показывая всем, что территория занята.

Подбежавшему официанту она сообщила, что хочет место где‑нибудь в уголке, от всех подальше.

— Нам здесь не от кого прятаться, Вика, давай сядем в центре. — Денис, как будто, обиделся на что‑то…

— Я не люблю привлекать внимание, Денис… Всегда стараюсь сесть так, чтобы никто не видел.

— Загадочная ты женщина, однако… Ты же красивая, пусть смотрят… — Это мужское желание похвастаться своей спутницей развеселило и умилило.

— Мне достаточно того, что смотришь ты. Зачем мне другое внимание? — Теперь ей оставалось лишь наблюдать, как он наполняется гордостью. Конечно, выделила из толпы… А Вера еще чувствовала себя рядом с ним ребенком… Оказывается, человеческие слабости есть и у Дениса…

Она рассчитывала, что Дэн сядет напротив, как днем в кафе, но он неожиданно приземлился рядом, так, что бедро обожгло его теплом, сквозь тонкую ткань платья. Протянул руку, чтобы поправить широкий шарф, накинутый палантином, да так и оставил на её плече. Обнял, в общем, как будто случайно, и очень надежно при этом. Прошелся по шее и подбородку большим пальцем в невесомой ласке, как будто играя, и намекая на что‑то большее. Аппетит улетучивался на глазах. Вера не очень понимала, как сможет хоть что‑нибудь проглотить. Ей никогда еще не приходилось встречаться с такой интимностью, продемонстрированной всем столь открыто. Казалось, Дэн сейчас отгораживал свой мир от окружающих, непонятных, шумных людей. И нисколько этого не стеснялся. Это делала Вера, за них двоих. Краснела мучительно, глядя на официанта…

— Что тебе заказать? — Он так и спрашивал, не удосужившись отстраниться. И теплое дыхание щекотало кожу, заставляя сердце тревожно выстукивать что‑то секретное, в ритме Морзе. И мысли от этого разбегались, оставляя только обрывки, за которые Вера судорожно цеплялась, но они все равно ускальзывали…

— Не знаю… Что‑нибудь сам придумай. — Она выдавила из себя фразу, очень осторожно, боясь, что голос выдаст, как ей сейчас невозможно жарко, и томно, и хочется вдохнуть поглубже, да не получается…

— Хорошо, выберу что‑нибудь. А пить что? Красное, белое? Или что покрепче?

— Ох… Ты меня хочешь извести расспросами? — Ей непонятно было: какая разница, что им придется есть и пить? Если хочется, чтобы этот услужливый парнишка быстрее унес ноги от их столика и, желательно, забыл о его наличии, хотя бы, на пару лет.

— Молодой человек, давайте розовое! Выберем золотую середину…

О чем они говорили еще, девушка не слушала, сосредоточенно смакуя новое ощущение — теплую негу от надежного объятия. Очень хотелось положить голову на плечо Дениса. Но Вера все так же стеснялась. Пока он, будто невзначай, сам не погладил её по волосам, заставляя склониться… Она даже глаза прикрыла, наконец‑то расслабившись…

И думала сейчас, почему‑то, о том, что Денис очень прав, не опошлив минуту банальным шампанским… Этот праздничный напиток был бы совсем не в тему. Хотелось чего‑то, загадочно — терпкого, с ароматным и сложным букетом, похожим на их непростые отношения. Ведь они проще ничуть не стали.

Зазвучавшая музыка — саксофон — заставила поверить в нереальность происходящего. Ранее Вере не приходилось слушать этот инструмент, вечный спутник романтики, трогательной и щемящей, вживую. Некогда было ходить на концерты, и музыкантов среди знакомых не было. И сейчас ей легче всего было решить, что она смотрит фильм про какую‑то пару. А в фильмах бывают самые невозможные сюжеты, и счастливый конец неизбежен. Поэтому, можно просто окунуться в сказку. О том, что будет после, можно не думать.

Они что‑то ели, парня — официанта сменила девушка, со стола убрали первые пустые тарелки, принесли что‑то новое… Вера подносила кусочки ко рту, автоматически тыкая вилкой, так же, на автомате, прожевывала… Что именно — забывала моментом. Она слушала музыку и Дениса, улыбалась переливам голоса… Благо, он рассказывал о чем‑то неважном и легком, осторожно обходя любые сложные темы…

Вера удивлялась тому, сколько в Денисе было спрятано тайных талантов… Никогда бы она не подумала, что ему свойственны осторожность и такт, и такая предельная внимательность к каждому её слову, взгляду, вздоху. Казалось, что рядом с ней совершенно другой человек, не тот сатрап и деспот, жесткий и несговорчивый шеф, которого побаивались все, и сама она, порой, не была исключением. Сейчас же он окутывал её такой заботой, что сердце заходилось от непривычных ощущений. Какой же он, на самом‑то деле, этот Денис Дмитриев? Когда он — настоящий, а где — притворство и ложь? Вере эти вопросы не понравились, и она снова решила не портить момент. Искать ответы и не находить у неё будет ещё масса времени…

Саксофон затянул что‑то пронзительно — томное, от чего хотелось и плакать, и петь, и обязательно что‑то делать, что‑то очень хорошее…

— Пойдем, потанцуем, Вик? — Он её снова поразил. Вера могла его представить каким угодно, но только не танцующим…

— Пойдем. А здесь, разве, принято?

— Понятия не имею. Но кто нам запретит? Мы же на столы ни к кому не полезем… — Он улыбался, насмешливо, но совсем не обидно. Тепло.

— Хорошо.

Вера любила и умела танцевать. И даже в медленных, лиричных композициях старалась не топтаться на одном месте по кругу, а что‑нибудь этакое изобразить. Хотя бы пару замысловатых движений. Ей повезло с Мишей в этом вопросе: он всячески её поддерживал, и на любых праздниках они отрывались под музыку вдвоем, по полной.

Но сейчас, как ни странно, ей хотелось просто довериться мужчине и двигаться с ним в такт. Наслаждаясь близостью сильного тела и тем, как уверенно он ведет, как тихо шепчет какую‑то ерунду, время от времени склоняя голову…

В какой‑то момент, после долгой задумчивой паузы, он предложил:

— Может, вернемся в номер? Или хочешь еще потанцевать? Или за столиком посидим?

— Нет, наверное, пора уже уходить… Вечер затягивается…

— Хорошо. Забираем вещи и бежим.

Вера удивленно остановилась, задрав голову:

— Как это "бежим"? Ты что, не собираешься платить?

— Я пошутил, ты веришь всему, как маленькая. Они на счет запишут, на номер, а завтра на выезде я все оплачу.

— Хорошо. Я почти испугалась…

— Не нужно бояться ничего, особенно, когда я рядом.

А она снова боялась. Когда вышли из зала, вызвали лифт и остались наедине в тесной кабинке. Дэн обнял её, прижав спиной к груди, и молча целовал в виски, скулы, где‑то за ушком, перебирая мешавшие пряди волос. А Вера замерла, послушно выгибаясь, подставляя ему, словно кошка, новые, не обласканные еще участки кожи. А где‑то внутри все сладко и страшно вздрагивало, сердце отчаянно заходилось в сумасшедшем ритме и снова замирало…

Дэн, показалось, даже расстроился, когда лифт звякнул, сообщая о прибытии на нужный этаж. С неохотой разжал руки и подтолкнул девушку к коридору. Всего пара шагов — и он уже распахивает перед ней дверь, с шутливой церемонностью, будто приглашая в барские покои…

Она проскочила вперед, разуваясь на ходу, и спешно уселась на диван. Подобрала со столика пульт от плазмы и начала бездумно тыкать в кнопки, плохо понимая, что делает и зачем. Дэн замешкался у входа, вытаскивая ключи, бумажник и еще какие — то мелочи… Вера напряглась при его приближении, снова не зная, как себя правильно повести. Чтобы все не испортить, не показаться неопытной дурочкой, какой себя ощущала.

Но он, словно угадывая все её мысли, никуда не спешил, не давил, не требовал. Будто забыл, вообще, о логическом продолжении вечера…

Даже присаживаться рядом не стал. Облокотился сзади на диван, обнял за шею обеими руками, поглаживая, растирая большими пальцами какие‑то точки на затылке, заставляя снова плавиться от того, как тепло разлилось по коже…

— Вик… — Тихий шепот куда‑то затылок…

— Да?

— Покажешь белье, которое купила? Очень хочется посмотреть… — Ей почудилось, как он сглотнул. Первый раз за вечер показывая, что и его сдержанность тоже имеет предел. И это, почему‑то, обрадовало…

— Что, прямо всё? Там несколько комплектов. Можно полночи мерить.

— Нет. То, которое покупала и думала обо мне. Ведь думала?

— Ох… Денис… Ты от меня требуешь больше, чем я могу…

— Я ничего не требую. Я прошу. Пожалуйста, Вика…

Как можно отказать этому вкрадчивому, такому теплому голосу? И она не смогла.

Только сейчас, находясь в какой‑то прострации, похожей на легкое сумасшествие, Вера могла признаться самой себе, что думала о Денисе в этом отделе с бельём. Иначе, зачем ей приспичило покупать набор с шелковым пеньюаром? Она их в обычной жизни терпеть не могла, как и атласные пижамы и комбинации. Практичный, комфортный и мягкий хлопок — вот то, что она любила носить. А на все эти изыски смотрела, любовалась, порой даже мерила, но когда и как будет их носить — даже представить не могла. А сегодня ей жутко захотелось именно этот шелк, такой непрактичный, скользкий, неудобный… но такой красивый… И она себе нравилась в нем, в кои‑то веки. Любовалась своим отражением, не рискуя взглянуть на горящие щеки, не желая ловить в зеркале свой собственный взгляд, горящий каким‑то лихорадочным предвкушением. Знала, что уже задержалась в ванной, но все дальше и дальше оттягивала момент, когда придется повернуть ручку…

Ручка повернулась сама.

— Вика, я уже соскучился. Может, тебе помощь нужна? — Дэн вошел и замер. Так же, как замерла она, ловя его взгляд в зеркале. — Ого! ЗдОрово… Лучше не может быть…

В жизни Веры, наверное, не было еще ни одного дня, когда она так часто терялась в поисках слов. Обычно, с быстрыми и точными ответами не было проблем. А сегодня — будто бы кто‑то отнял у неё дар речи. Но она и жалеть об этом не хотела, слишком правильным было сейчас ничего лишнего не произносить.

Денис, обнимая её со спины, снова разглядывал её, будто бы в первый раз… Этот взгляд был таким осязаемым… Вера всей кожей прочувствовала его путь, словно вспыхивая в тех места, к которым он прикасался…

При этом, руки мужчины все еще послушно лежали на талии, все так же легко обнимая, пальцы перебирали поясок халата… будто лаская скользкую ткань… И эти неспешные движения задавали ритм её выдохам и вдохам, завораживали…

Вот поясок распустился, упал, позволяя легким полам разъехаться по сторонам… Вера смотрела на это, ждала… Зеркало играло с ней в странную игру, заставляя думать, что отражение живет само по себе, оставляя девушку в стороне, простым наблюдателем… И верить, что мягкие, теплые губы, играющие с мочкой уха — тоже иллюзия, только очень чувственная, заставляющая дрожать и выгибаться, льнуть к широкой мужской груди…

И, с трудом держа глаза открытыми, видеть, как отражение Дениса медленно очерчивает пальцами линию белья, то ли прячущего, то ли бесстыдно открывающего грудь…

— Вика, спасибо… — Тихий шепот не разрушал, а уплотнял фантазию…

— За что? — На вдохе, запнувшись с выдохом, глотая воздух, как в последний раз…

— Оно бесподобное… И ты — потрясающая в нем…и без него тоже… я помню…

Поцелуи перебрались к ямочке на затылке, все такие же легкие, ни к чему не обязывающие… Затем — к вискам… Заставили безвольно откинуть голову на его плечо, теряя способность держаться на ногах… Единственной точкой опоры стало мужское тело, такое надежное и горячее…. Мир стремительно расплывался, теряя очертания… А Денис не спешил, прокладывая губами едва осязаемый путь по коже, сдвигая подбородком края пеньюара, все ниже и ниже, пока он сам не скатился с плеч, обдавая их на прощание легким холодом… Таким внезапным, и таким коротким ощущением, которое тут же сменилось жаром от его рук. Невыносимо неторопливых и бережных…

Она нетерпеливо заёрзала, пытаясь прильнуть к ладоням мужчины, сама, раз уж он сам не догадывался, что ей так от него нужно…

По движению губ, где‑то в районе лопаток, поняла, что он усмехнулся… Смутное озарение пришло: все он прекрасно знает, специально томит. Поэтому, так дотошно изучает все позвонки, трогая каждый кончиком языка, медленно опускаясь вдоль спины… И руки его — играют с ней, оглаживая каждый изгиб, дразня, намекая на что‑то большее, но не позволяя хоть чуточку лишнего получить…

Пришлось ухватиться за край столика. Такого ненадежного, хрупкого по сравнению с тем, как уверенно держал её Дэн… Но надеяться на него, стоящего на коленях, было бы неверно…

— Денис…

— Да? — От этого искушения в голосе снова пробежала дрожь, от корней волос, до кончиков пальцев…

— Я сейчас упаду… — Не поверила, что вслух сказала.

— Я поймаю. Не бойся, я рядом. — Он легко развернул её вокруг оси, позволив упереться руками в плечи, сам плотнее стиснул руками. И, решив эту маленькую проблему, тут же о ней забыл. Губы снова вернулись к коже, мягко прошлись по животу, заставляя его поджаться, добрались до шелка, обтянувшего бедра, прошлись по кромке, лаская…

Вера поняла, что забывает дышать… Делает вдох, а обратно не выдыхает… Рвано рассмеялась, когда Дэн пальцами подцепил резинку, слегка оттянул, отпустил. А затем подмигнул, игриво, помог хоть немного расслабиться, передохнуть…

Правда, воздух опять застрял в горле, когда легкий лоскут мягко скользнул к ногам, оставляя её открытой мужскому взгляду. Из которого совершенно ушла улыбка, оставив лишь неприкрытый, жадный, голодный интерес. Почти пугающий, до дрожи в пальцах, или — будоражащий, так, что волна мурашек прошлась по коже, заставляя все мышцы напрячься, в болезненном ожидании…

Денис неожиданно резко встал, заставив задрать голову вверх, чтобы вглядываться, в поисках ответа: что дальше?

Отвечать он совсем не спешил. Руки легко порхали по её шее и плечам, задевали бретельки бюстгальтера, пальцы слегка цепляли их, а затем отпускали… Эта прелюдия уже становилась мучительной и перестала забавлять.

— Денис, не томи уже…

— Вика, не торопись… У нас с тобой масса времени. Все — наше. — Его голос щекотал своей хрипотцой, чем‑то острым цеплял за нервы.

— Думаешь, нам его хватит? — Шепнула куда‑то в гладкую, сильную шею, с трудом удерживаясь, чтобы впиться в неё губами. Слишком манящей она казалась, и это сводило с ума. Заставляя произносить вслух вещи, о которых и думать раньше не могла…

— Ты, оказывается, маленькая жадинка, да, Вик? — Улыбающиеся губы погладили впадинку между ключиц, щетина слегка поцарапала нежную кожу, а Денис медленно, слишком медленно снимал с неё последний лоскут шелка.

— Да… оказывается — да… Денис, ну, прекрати уже дразниться…

— Не могу прекратить. У нас каждый раз получалось как‑то скомкано и неверно. Хочу теперь по — другому.

Он, наконец, отщелкнул застежку и позволил белью свалиться. Все туда же — на пол. Вере было совсем не жалко…

— Дэн… Я тоже хочу, но давай — в другой раз, ладно? — Сама поражаясь своей смелости, она уже расстегивала его рубашку, путаясь в пуговицах, нервничая, торопясь…

— Я постараюсь, Вика… Но, видишь ли, в чем дело… Я уже раз десять представил, что буду с тобой делать, и в каком порядке… Не хочу сбиться… — Вера могла поклясться, что он все так же улыбается, и эта усмешка еще больше заводила. Хотелось, чтобы забыл про все свои планы и схемы, и, подобно ей, потерял выдержку и рассудок. Она прошлась ладонями по груди мужчины, слегка царапая, искушая, заставив и его вздрогнуть. Обрадовалась, что и ему не так просто вся эта выдержка далась…

Радость была недолгой: Дэн перехватил её запястья, завел за спину, обездвиживая, заставил выгнуться, прижимаясь всем телом. Снова перехватил власть.

— Милая, мне нравится то, что ты делаешь… Очень нравится… Но ты слишком ускоряешь процесс… — Слушать это, будучи прижатой к его телу, еще совсем одетому, было невыносимо.

— Денис, давай, ты разденешься, а потом говори все, что хочешь… Я так больше не могу… — Ей уже было абсолютно плевать, что это требование идет вразрез со всеми моральными принципами… И не важно, совершенно, что она первая проявляет инициативу… Главное — почувствовать горячую, гладкую кожу Дениса, прижаться к ней своей, жаждущей…

— Викуль, подожди… Совсем немножко, и все будет, как ты захочешь. Хорошо? — И жаркие губы снова гуляют по груди, дразня легкими укусами и лаской игривого языка, но все равно — не так, как нужно, все равно — мало… И Вере так хочется прижать его крепче, но запястья все так же сжаты, и даже дернуться, лишний раз, нельзя.

Эта сладкая, невозможная пытка продолжалась бы еще бесконечно долго, но Денис, вдруг, решил поймать очередной стон, выпить его, и сам попался. Вера больше не желала сдаваться…

Она вложила в этот поцелуй все, что сейчас в ней сгорало и плавилось, не находя выхода, заставляло оседать на слабеющих ногах, и бессильно требовать снисхождения…

Терпение Дэна на этом сломалось. Что‑то невнятно рыкнув сквозь зубы, он обхватил её лицо руками, впился губами, сильно, на грани боли. Зато, теперь её рукам дали волю. И она могла стаскивать с него одежду, и даже, ломая ногти, пробовать расстегнуть пряжку. Та не сдавалась, Вера что‑то бормотала недовольно, снова дёргала, злилась, пока он не сжалился и не помог.

— Ну же, Денис, ну… — Она подгоняла его, не стесняясь. — Пожалуйста!

— Тише, маленькая, подожди. — Его шепот был таким же прерывисто — сбивчивым, не очень внятным… Вера, скорее, догадалась, чем разобрала, о чем он…

А потом события разворачивались, будто спиралью скрученная пружина — мощно, быстро, оглушающе, горячо. Вселенная Веры готовилась к взрыву, ведущему то ли к гибели, то ли к рождению сверхновой…

Она плохо помнила, как Дэн разделся окончательно, как они перемещались из ванной комнаты в спальню… В памяти задержался лишь его мучительный стон, когда он, передумав, снял её с туалетного столика и куда‑то понес… Её возмущения ничего в тот момент не значили. Он лишь тихо, отрывисто шептал, что сейчас не время, что столик проверят на прочность потом. А сначала, все нужно сделать правильно. Что значит "правильно", Вера не понимала, и была очень против, и хотела всего здесь и сейчас. На Дэна её уговоры не действовали. Пришлось соглашаться…

А потом, отдельным ярким пятном в сознании — гладкость атласного покрывала, слегка охладившего разгоряченную до боли кожу. И руки Дениса, которые постоянно путались в волосах, и он останавливался, чтобы их аккуратно убрать, а через пару секунд — снова запутаться.

И, будто новый поворот калейдоскопа, — дружный протяжный стон, когда Дэн, наконец, одним мощным рывком наполнил её, вызывая разноцветные брызги под веками, даря удовольствие на грани боли, едва выносимое… Такое, которое пережить невозможно, и прекратить — нельзя. И хриплый, гортанный вскрик, выпущенный сквозь искусанные губы, и испуганный вопрос мужчины… и её мольба, чтобы ни в коем случае не останавливался…

Вера забыла, что значит стесняться, и как можно просто молча ждать, когда мужчина догадается… Она всхлипывала, требовала, умоляла о ласках, давно переставших быть невесомыми. Дэн впивался пальцами и губами в её плоть, покусывал, сжимал, вбивался в нее и вдавливал в себя. А ей все казалось, что этого недостаточно, участки кожи, которых он не касался, в тот же момент разрывались от жажды его прикосновений, горели и плавились.

Она извивалась всем телом, стараясь прильнуть плотнее, остаться с ним спаянной неразрывно…

— Какая ж ты у меня голодная, Вика… Я тоже соскучился… Тише, маленькая, все успеем… — Он успокаивал, пытаясь немножечко сбавить темп, но сам тут же срывался, и спешил, спешил…

Легкий, неспешный поцелуй в шею, контрастом с их сумасшедшей гонкой, — то, чего не хватало ей, чтобы взорваться… Что‑то гортанно выкрикнуть и забиться в его руках, чувствуя, как мужчину накрыл шквал его удовольствия… И затихнуть, убаюканной нежными, сильными руками…

Из блаженной, задумчивой неги она вынырнула, разбуженная тихим поглаживанием по спине, переходящим во что‑то большее, с привкусом жадного интереса…

— Денис… — Протянула томно, вытягиваясь вдоль его тела, подставляя шею под его укусы. — А говорил, что это я голодная…

— Я тоже проголодался… А под боком лежит кто‑то очень вкусный… Разве я могу удержаться?

— А поспать ты не хочешь, голодающий? Встал ни свет, ни заря, весь день на ногах, и завтра в дорогу…

— А мы, разве, завтра куда‑то спешим? Я думал, у нас еще целый день в распоряжении… Просто спать, когда ты рядом, было бы глупо и скучно, Вик. А я ведь совсем не глупый, да? — Эти пояснения перемежались паузами, короткими и не очень, заполненными легкими касаниями губ, скольжением пальцев…

— Денис, мне щекотно, и я хочу спать… — Желание покапризничать — еще одно открытие, которое Вера неожиданно сделала. Раньше она такого себе не позволяла никогда. А сейчас ей очень хотелось прикинуться маленькой обиженной девочкой, надуть губки, и чтобы кто‑нибудь непременно утешал…

— А ты спи, моя хорошая, спи… Я же не настаиваю, чтобы ты бодрствовала… — Ласковый шепот оказывал странное воздействие: расслаблял сознание до состояния плавленого воска, а тело от него возбуждалось… — Поворачивайся на животик, обнимай подушку и спи, моя сладкая. Дальше я все сделаю сам. А когда проснешься, мы восстановим всю цепь событий и закрепим навыки, повторением…

Денис давно уже и спокойно жил с уверенностью, что он — взрослый, циничный, прожженный насквозь и сотню раз битый — перебитый реалист. Не верящий ни в какую романтику, "чувства", привязанность и тому подобный бред. По молодости хватанул этих радостей полной ложкой, досыта наелся, до оскомины. И больше пробовать не хотел. А тоска, что порой в душу закрадывалась — так это нормально, все думающие люди иногда тоскуют о чем‑то таком, чего и сами не ведают. И Вика ему, поначалу, была интересна, увлекала, вызывала желание победить, завоевать, доказать себе и ей… что‑то обязательно доказать… И — ничего более. Дэн так считал и в это верил. И тяга к этой девушке его не беспокоила, не казалась опасной.

А сейчас в нем будто что‑то треснуло и начало со звоном рассыпаться. Нечто такое, что больно цепляло за невидимые струнки, что‑то неправильное. С ним творилось что‑то неладное, опасное, но сил от него отказаться просто не хватало.

Он даже точно мог назвать момент, когда эта трещина пошла, и игра в соблазнение, которую он сознательно и успешно вел, вдруг превратилась во что‑то большее. Перестала быть игрой. И к соблазнению это тоже теперь никак не относилось. Та секунда, когда в распахнутых викиных глазах, почти прозрачных тогда, он увидел все её страхи, неуверенность, опаску, ожидание боли, которая непременно придет, когда все закончится, и — решимость. И веру в то, что он, Денис, ни за что её сейчас не подведет, и все сделает правильно. Все, что Вика обычно прятала в дальних закромах, сегодня выплеснулось на него, накрыло с головой, как приливной волной, а потом отхлынуло, оставив — такого же обнаженного перед самим собой, задыхающегося. И многих сил ему стоило не показать девушке, что он так же сомневается в каждом своем шаге, и что дрожь её пальчиков, доверчиво вложенных в его ладонь, так же пугает его самого. Страшно, что подведет, и какой‑нибудь нечаянной глупостью докажет, что не зря она боялась. Но приходилось делать вид, что все ему нипочем, и он знает, что делает… Эх, а Вика и не догадывалась, что дыхание у него перехватывало не от срочного желания секса, а от нежности и какой‑то трепетной чувственности…

И, до боли где‑то в горле и легких, ему хотелось бережно укачивать её на руках, и целовать пальчики, и слушать, как она дышит, расслабленно положив голову на его плечо, и ощущать, как щекочут кожу на щеке её волосы… Ему бы и этого сейчас, наверное, хватило, но вот тело, проклятое, никак не планировало подчиняться глупым трепыханиям увядающего рассудка. Вика была красива, невероятно сексуальна, и так доверчиво к нему прижималась… Пьянящий коктейль из желания, нежности и чего‑то еще, чему Дэн опасался давать точное название, дурманил рассудок похлеще любого вина. Он его и не пил, ограничившись минералкой, а вот Вику слегка подпоил, из самых благих побуждений: чтобы хоть чуть перестала нервничать…

И он с трудом сдерживал свои руки, чтобы не начали хватать и подминать, и рот — чтобы не впился в мягкую кожу, неважно где, главное — ощущать бы её вкус. И медленная пытка, которой он Вику подверг, его самого изводила не меньше.

Но так хотелось не заниматься сексом, а любить её… Залюбить до беспамятства, до звона в ушах, до состояния, когда вылетят все мысли, оставив лишь чистое наслаждение. И он старался, видит бог, он долго и мучительно старался, сознательно умеряя свой пыл. Пока девушка не начала сама его раздевать, да еще так уверенно и настырно. Вот тогда он сломался, и позабыл о всех своих благих намерениях. Отрывался вместе с ней, не отказывая себе в возможности стонать, хрипеть, рычать, что‑то бормотать бессвязно, подгоняя её, подгоняя себя… Ненадолго обмякнув, понял, что одного совместного взрыва совсем недостаточно. Необходимо еще повторить, и не раз, не боясь излишеств.

И совсем неожиданной была мягкая шутка Вики о его ненасытности. Она снова его удивила. Даже здесь и сейчас.

Долго не мог угомониться, сам себя поражая невесть откуда взявшимися силами. Уже Вика начала отбрыкиваться и просить хоть немного покоя, давя на совесть и на то, что скоро вторые сутки без сна начнутся… Дэн успокаивался на время, даже пытался дремать, но совсем скоро опять просыпался интерес, вполне определенный, и он снова её будил, хоть и пытался быть осторожным…

Отключился внезапно, незадолго до писка будильника на телефоне. Смог лишь вырубить трубку полностью (найти нужную кнопку на экране никак не вышло), и провалился в глубокий сон.

Утро началось ближе к обеду. Верещал телефон Вероники. Похоже, давно, и очень настойчиво. Дэн раздумывал, как поступить — отклонить вызов или разбудить девушку, чтобы сама решала… Не успел сообразить, как Вика, недовольно сопя, глядя одним полуоткрытым глазом, нашарила телефон на полу под кроватью, посмотрела на экран… и просто спрятала его под подушку. Наивная. Это помогло ровно на полминуты. Затем мелодия, пусть и приглушенная, снова раздалась. Теперь еще и постель неприятно вибрировала.

Дэн, затаясь, наблюдал, как девушка хмурится, что‑то бормочет, раздраженное, приподнимается на локтях, долго вглядывается в имя звонившего… Рассмотрел имя "Миша", напрягся, ожидая реакции… А она просто перевела телефон на беззвучный режим и снова спрятала его под кровать. Рухнула лицом в подушку, немного повозилась, что‑то её, видимо, не устроило… Потом повернулась к Дэну, прижимаясь всем горячим телом, закинула на него руки и ноги, и уснула, судя по мерному дыханию, почти мгновенно. Дэна такая реакция на звонок вполне удовлетворила. Хотя, сам он долго не мог успокоиться… Нежданное напоминание о том, что за стенами номера есть еще люди, и обязательства, и все совсем не просто, разозлило.

Раньше об этом Михаиле он не очень‑то и задумывался. Так, иногда, раздражался, слыша его имя от Вики. А сегодня его не слабо зацепило. В чем конкретно проблема — и сам не мог себе точно сказать. Но бесился. Тихо, стараясь ничем не показать Вике, однако — до зубовного скрежета, стоило лишь подумать…

Он держался полдня, не заикаясь по этому поводу. И искренне верил, что справится с собой, не станет поднимать тему… Не получилось.

Взрыв произошел, когда они возвращались домой. Вика, задремавшая во время дороги, встрепенулась, начала что‑то разыскивать в сумочке. Оказалось, что у нее вибрирует телефон. Она долго не могла извлечь трубку на божий свет, однако, чудо свершилось, и та нашлась. Девушка долго смотрела на светящийся номер, потом вздохнула, и молча убрала телефон обратно.

Дениса накрыло необъяснимой злостью:

— Что же ты не ответишь? Стесняешься? Меня или его? Или боишься? Хочешь, я с ним поговорю?

Вика сделала долгий, протяжный вдох, прикрыв глаза, с шумом выдохнула… Помолчала немного еще. Денис уже, было, подумал, что она ничего не ответит. Но переспрашивать не стал. Ярость бурлила, заставляя вжимать педаль газа, стискивать руки на руле, хорошо, что глаза оставались ясными.

Когда молчание стало практически невыносимым, она, все — же, выдавила из себя, с трудом, почти осязаемым:

— А что я должна ему сказать сейчас, по — твоему? Не звони, пока что? Я тут себе хахаля нашла, занята немного, не до тебя? Так, что ли? — Её голос, глухой и безжизненный сначала, набирал силу от нарастающей злости, и к последней фразе почти звенел, отдаваясь в перепонках оглушающей болью. Не от громкости. От того, с каким надрывом она говорила.

Хотелось пожалеть и сбавить обороты, но — не получалось. Собственная обида оказалась более мощной.

— Так я, значит, хахаль, получается? А другого словечка не могла подобрать? — Почти выплюнул слово, которое оскорбило бы обоих, но воспитание не позволило, вовремя заткнулся. Понимая, что оно могло бы стать последним в разговоре. Вообще для них последним.

— А кто ты мне, Денис? — Вопрос, заданный тихим голосом, повис в воздухе. Потом оборвался и ухнул камнем вниз, будто придавливая все светлое и легкое, что до этого случилось.

Дэн догадывался, что он прозвучит, рано или поздно. Но надеялся, что не очень рано. До жути не любил такие вопросы. Обычно, по опыту, они вели к окончанию отношений. Потому что означали — его привязывают. Сажают на поводок нечаянно выданных обязательств. А он их не сдерживать не любил. Поэтому и не бросался. Прекращал разговор на эту тему, как только он начинался. Иногда — мягко и щадяще, иногда — резко и грубо.

А сейчас ему не хотелось ничего прекращать. Ведь, по сути, все только начиналось. И ему нравилось все. Кроме этого Миши.

— А кто я тебе, Вик, действительно? — Он так и не нашел верного ответа. А его очень хотелось бы получить. И, понимая, что складывает сейчас на неё всю ответственность, очень не по — мужски и неправильно, не мог придумать ничего лучше.

Вика снова тяжело вздохнула. Молчание уплотнялось, начинало давить, выдавливая наружу все нехорошее, что в нем сейчас клубилось. Дэн отчаянно психовал, зная, что делать этого нельзя. Но ничего не мог с собой поделать. Эта женщина ломала все его навыки самообладания, растряхивала душу, к чертям. Делала больно и неприятно, просто выдержав паузу. О том, что с ним будет, если она заговорит и скажет что‑то неверное… Он предпочел не представлять последствий заранее. Будет повод — тогда и подумает, как быть.

— Мне бы тоже хотелось понять, кто мы друг другу… Очень хотелось бы. — Ему совершенно не нравился тон, которым девушка выдала фразу. Чересчур пустой и спокойный. — Обычно, таких, как мы, называют любовники.

Это слово она выделила какой‑то особой интонацией. С налетом отвращения и горечи. Дэну это совсем перестало нравиться. Абсолютно. Он притормозил, а потом и вовсе остановился. Понял, что этот разговор лучше вести, глядя в глаза, прямо и безотрывно. Чтобы успеть поймать момент… Какой? Он пока еще только догадывался. Но должен был оставаться бдительным. А Вика упрямо смотрела вперед, к нему не поворачивалась. Зря он, вообще, затеял этот разговор. Нужно было свернуть на что‑нибудь легкое… Но ведь ему тоже было важно услышать…

Вот. Услышал. Что дальше?

— Ну, лучше любовником быть, чем хахалем. Разве не так? — Попытка пошутить провалилась. У Вики лишь дернулся уголок губ. Но не в улыбке. В раздражении.

— Не знаю. Когда‑то я верила, что никогда так не поступлю… И вот…

— Вика, ну, почему? Ведь слово‑то хорошее, от любви произошло… — Он понимал, что говорит банальность, затертую, заезженную до дыр, до состояния ветхой тряпки… Но ничего другого придумать не мог.

— Не знаю. Оно грязное какое‑то… Противное.

— Зря ты так. Разве между нами есть какая‑то грязь? Мне так не кажется… По — моему, все очень правильно. Нет?

— Денис. Однажды моя мама решила устроить личную жизнь с женатым мужчиной. Он был очень хорошим, я успела к нему привыкнуть и полюбить. Всегда жалела, что он редко появлялся. Ждала. А потом пришла женщина. С двумя девочками — моими ровесницами, может, чуть младше. Она громко кричала, девочки плакали. Моя мама тоже кричала в ответ. А мне тогда было страшно. Я не понимала, кто эти люди и чего они хотят. Запомнила только это слово. Тошнит от него теперь. Потом в нас на улице соседки тыкали пальцем, что‑то шептали. Некоторые вслух говорили, не таясь. Мама держалась вначале, а потом горько плакала по ночам. Я слышала. И… как‑то… знаешь, не нравится мне все это, Денис…

Теперь пришла его очередь молчать. Сказать хотелось многое. Но всё — не ко времени и не к месту. Все, что вертелось на языке, могло испортить тающие на глазах остатки их отношений. Одним махом перечеркнуть, без надежды на восстановление. Он долго вглядывался в лицо Вики, надеясь увидеть в нем… Что? И сам не знал, что именно. Не нашел. Поэтому, откинулся на сиденье, взъерошил волосы, зачем‑то стиснул руль…

Заговорил глухо, медленно. Тщательно подбирая слова.

— Ты знаешь… Я тоже многое могу на эту тему рассказать. Не очень хорошего. И мне тоже всегда было противно думать и говорить про измены. И не всегда был на стороне тех, кто виноват. Ну, или кого считают виноватыми. Как‑то так… А теперь, видишь, как вышло: я‑то не чувствую своей вины. Вообще никакой. И не перед кем виниться, кроме тебя. И то, лишь потому, что сейчас расстроил. Все. Больше поводов не вижу. — Со злостью долбанул по рулю. — И тебе, Вик, нечего стыдиться и придумывать грехи. Ничего плохого мы не делаем.

Сейчас он ни капельки не лукавил. Искренне верил в то, что говорил. Только дохленький червячок сомнения попытался вылезти из темноты: "Да ну? Где же раньше были эти светлые мысли? Раньше по — другому говорил…"

Но он быстро этого червячка придавил. Нечего тут сбивать с пути истинного.

— Тогда, отчего мне так тошно, Денис? Если я ни в чем не виновата, почему радости нет? — В её глазах застыла горечь, неистребимая. И было бы совсем тяжело, если бы не отголосок надежды, что звучал в этом вопросе… Будто Дэн мог найти для неё такой ответ, от которого ей станет легче, и все окажется на своих местах, и не будет мук совести…

— Потому что ты слишком честная, так я думаю. И слегка наивная. И веришь, что бывают случаи, когда всем одинаково хорошо. А так не бывает. Всегда есть пострадавшие. Мир несправедлив. Только тебе, Вика, нужно бы научиться не о других думать, а о себе. Тебе никто потом спасибо за добровольную жертву не скажет. И в голову никому это не придет. А вот ты потом сотню раз пожалеешь, что не о себе подумала.

— Но так же нельзя, понимаешь ты? А как же совесть? — Она была явно растеряна…

Дэн хмыкнул… Подумал, стоит ли так её огорошивать своими взглядами на жизнь. Решил, что не просто стоит, а необходимо, жизненно. Девочке пора взрослеть. Чтобы не повторять, при случае, чужие ошибки.

— А с совестью, Вика, нужно дружить. Иногда — советоваться, иногда — поспорить. Временами, идти на компромисс..

— Да ты что? Разве можно?!! — Её возмущению не было предела.

— Нужно. Ты пойми, что совесть твоя — не больше, чем набор правил и запретов, которые тебе с детства в голову вбивали. И засунули так глубоко, что они работают уже усилий сознания. Вот ты и думаешь: " Так нельзя"… А почему нельзя? Ты об этом думала?

— Потому что я не хочу делать больно кому‑то другому, обижать. Они ведь не заслужили этого, ни Миша, ни… — Она не закончила фразу, но Дэн и без того понял, что имелась в виду его жена. Стало даже немного весело.

— Поверь мне, милая, что моя супруга заслужила до черта всего нехорошего. Ей сотню лет еще отмаливать грехи. О ней можешь не париться, точно.

— Ну, хорошо… А… — И снова пауза. Вика на глазах теряла свое красноречие. То ли обдумывать начала все им сказанное, то ли в чем‑то сомневаться…

— Миша твой? Вообще, дурак. Разве можно отпускать свою женщину одну к черту на кулички? На север, да еще и зимой? И на столько времени?

— Ну, он же понимает, что у меня работа, обязанности… что я отказаться не могла…

Его умилила эта непробиваемая женская наивность, этот самообман, от которого все они кажутся себе такими умными и сильными. Самая большая глупость в современной жизни.

— Вика, девочка моя хорошая… Послушай меня, старого опытного м… Ладно, не буду договаривать. Мужчину, пусть будет так. Если бы твой Миша нормально соображал, то дал бы тебе возможность заниматься домом и семьей, а не гнать на край света, за каким‑то хреном. Или — работать, но в любой момент встать и уйти, если что‑то не по нраву придется. А так, получается, где твой тыл? Он тебе его создал? — Он пытливо глянул ей в лицо. Увидел то, что хотел. — Правильно. Не создал он ни хрена. Вот тебя и носит в богом забытом месте. Дурак он, что отпустил. И заслуживает, чтобы его послали.

— Хочешь сказать, ты бы на его месте запретил мне ехать в командировку?

— Я бы сделал так, чтобы ты сама этого не захотела…

— Мне кажется, что ты сейчас передёргиваешь факты. Получается, что правильный мужчина — тот, кто не дает женщине развиваться самостоятельно. Практически, домостроевец. Разве нет?

— Мне кажется, Вика, что ты хочешь услышать от меня слова, которые избавят тебя от ответственности. Убедят, что ты ничего плохого не делаешь. Вот я и стараюсь. Если не то говорю — скажи, что ты хочешь услышать, и я сотню раз тебе это повторю…

— Ах, значит, так ты обо мне думаешь, да?! — Теперь она, похоже, нашла повод обидеться…

— Я понял, Вика. Иди сюда. — Он отщелкнул сначала свой ремень, потом — пассажирский, а потом потянул её к себе на колени. — Чем ближе ты ко мне находишься, тем меньше споришь… Посиди, погрейся.

— Я, вообще‑то, не замерзла!

— Все равно, посиди. — Он прижал к своему плечу её голову, уткнулся подбородком в макушку, подождал, пока перестанет ерзать…

Вика затихла, лишь изредка тяжело вздыхая. Но обнять себя позволила, и даже сама обвила обеими руками его, забравшись под куртку. И не сопротивлялась, когда он легко поцеловал её в висок, потом в лоб, прошелся губами по скулам… Продолжать не стал — момент казался не очень подходящим…

Наконец, она не выдержала (хотя, Дэн молчанием не тяготился, вместе молчать ему очень даже нравилось), подняла голову:

— Ну, почему все так сложно, а?

— Наверное, потому, что ты все усложняешь…

— А если я не умею по — другому?

— Нужно учиться. Научишься — поймешь, как легко и радостно стало жить…

— А ты научился? Не усложняешь?

— Ну, как тебе сказать… Местами. И временами. Но я не останавливаюсь на достигнутом и все больше упрощаю. — Он себя чувствовал сейчас мудрым старцем рядом с маленьким ребенком. Очень мудрым и очень старым, уставшим. А разницы — всего‑то, десять лет…

— И что мне нужно для того, чтобы научиться?

— Желание. И время. Очень сильное желание и еще больше — времени.

Вика выпрямила спину, подняла голову, уставилась своими, почти прозрачными сейчас, глазами прямо в его глаза:

— А оно у нас есть?

— Я дам тебе столько времени, сколько будет нужно. И еще немного сверху. Главное, чтобы ты этого хотела. А я никуда не спешу.

— Оно заметно… — Легко усмехнулась. — Но… Денис… я же когда‑то отсюда уеду…

— Не уезжай. Я же говорил тебе, что сделаю все, чтобы ты осталась.

— Ты не так говорил, и не о себе. — Капризно. Занервничала. Потому что, недомолвками и намеками, речь шла о важном.

— Но сказал‑то об этом. Ты же умная девочка, все понимаешь.

— А если я все равно захочу уехать?

— Значит, я плохо старался. Сам дурак.

— И просто так отпустишь?

— Ну, если ты сможешь убежать, связанная по рукам и ногам, из запертого подвала в заброшенной сторожке в глубине тайги… Выходит, я реально заслужил, чтобы ты сбежала…

— Шутишь, да? А я с тобой серьёзно разговариваю, между прочим…

— Женщинам не стоит вести серьёзные разговоры. Они от этого становятся вредными, скрипучими старушонками. Оно тебе надо? Мне — точно, ни к чему. А если без шуток, Вик, то я жалею, что поднял эту тему. Поторопился. Прости. Больше не буду. — Вздохнул покаянно, сам не зная, чего в этом больше — искреннего сожаления, притворства, чего‑то ещё… Факт присутствия этого Михаила где‑то рядом, почти за спиной, свербил занозой. Но, по сути, будучи женатым, что он мог требовать от девушки? Ничего. Головой понимал, и это слегка отрезвляло. Хотя бы на время. Что будет дальше, решил не думать. Ни к чему хорошему это не привело бы…

— И что ты предлагаешь делать дальше?

— Сейчас, например, целоваться планирую. Но не очень долго. Иначе, до дому не доберемся. А когда приедем, что‑нибудь еще сочиним. — В голос прокралось предвкушение того, что воображение уже активно рисовало. Пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от картинок…

Вика, наконец‑то, оттаяла, несмело улыбнулась. Потом капризно наморщила носик, искусно пряча искорки удовольствия в глазах…

— Ну, не знаю, с кем ты собрался тут целоваться… Я, лично, в округе никого не вижу. В лес пойдешь, медведей будить?

— Да есть тут одна капризная мадам… Надеюсь, потеряет бдительность, вот я её и заловлю…

— А если она против?

— Ну, я ей позволю посопротивляться, для приличия… А потом, все равно, поцелую.

— А если она обидится?

— Если она захочет обидеться, это, в любом случае, произойдёт. Независимо от того, что я сделаю или не сделаю. Так лучше я поступлю так, как понравится обоим. А дальше буду искупать свою вину. — И он, для убедительности, чмокнул её в нос, потом в губы.

Вика отдернулась, в последний момент.

— Так любишь принимать решения за всех? А если я хочу сама решать?

— Лучше признайся сама себе, что намного легче, когда кто‑нибудь берет ответственность на себя. Хотя бы, в личной жизни. На работе, так уж и быть, это право никто не отменит.

— А если я так не умею?

— Учись. Иногда полезно. Особенно для девочек, таких, как ты…

Он так и не понял, чем смог её убедить, но… Что‑то в девушке поменялось. Будто расслабилась и поплыла по течению. Направление которому задавал он — Денис. Не спорила, не убеждала их обоих, что все это нужно прекратить… Хватала, с какой‑то необъяснимой жадностью, полными горстями загребала те минуты счастья, которые они могли выкроить, в днях, перегруженных заботами и тревогами. Будто, выныривая из глубины, вдыхала воздух полной грудью, в надежде надышаться с запасом, на пол — жизни вперед… Дэна это, порой пугало. Что‑то тоскливо — пронзительное мелькало в её глазах, когда Вика думала, что он не видит. Он старался понять, выспрашивал о причинах, но девушка лишь отмахивалась…

Он так и не понял, чем смог её убедить, но… Что‑то в девушке поменялось. Будто расслабилась и поплыла по течению. Направление которому задавал он — Денис. Не спорила, не убеждала их обоих, что все это нужно прекратить… Хватала, с какой‑то необъяснимой жадностью, полными горстями загребала те минуты счастья, которые они могли выкроить, в днях, перегруженных заботами и тревогами. Будто, выныривая из глубины, вдыхала воздух полной грудью, в надежде надышаться с запасом, на пол — жизни вперед… Дэна это, порой пугало. Что‑то тоскливо — пронзительное мелькало в её глазах, когда Вика думала, что он не видит. Он старался понять, выспрашивал о причинах, но девушка лишь отмахивалась…

Вера позволила себе сделать то, чего больше всего боялась: бросилась в омут с головой, позволила себе расслабиться. Помня, как это бывает больно в итоге, снова не удержалась. В минуты просветления останавливалась, с ужасом думая: "Что я творю? Зачем? Как можно?!" Но просветление быстро заканчивалось. И она летела, закрыв глаза. Не понимая, куда этот полет её тянет: вверх, вперёд, или не полет это вовсе, а падение. В пропасть. Слегка затянутый, в виду её глубины. Но даже у самых бездонных впадин дно существует. И, как долго ни падай, с ним обязательно встретишься. И единственное счастье летящего вниз безумца — короткая безмятежная невесомость. И воздух свободы, рвущий грудь…

И она хватала это сладкий воздух, напоенный смесью азарта, влюбленности, тревоги, сладкой горечи, и осознания своей нужности. Необходимости для Дениса, которую он выражал, как мог. Всеми известными способами — словами, глазами, интонациями, касаниями рук, нежданными, запретными, тайными, и от того — еще более важными. Он словно пил её близость и никак не мог ею напиться… Вера знала об этом, а он не скрывал, как хотел быть с ней чаще, дольше, плотнее, сильнее… Расставаясь даже на полчаса, он звонил, или слал СМС — ки. Она делала вид, что не замечала их. Молчала. Хватало ровно на две минуты — её личный рекорд терпения. Иногда, расставшись у дверей подъезда, пожелав спокойной ночи друг другу, они спокойно расходились, каждый в свою сторону… А потом разворачивались и неслись навстречу друг другу… Потому, что как‑то неправильно попрощались…

Будто подростки, целовались на морозе, не жалея распухших губ, забывая, что руки обветрятся, если долго держать их без перчаток… Дэн подталкивал её к двери, заставляя себя оторваться, а потом сам же хватал за плечи и возвращал. Её одно радовало: в этом доме жили одни пенсионеры, сидящие по вечерам у телевизора, и им никто не мешал, не пытался спугнуть и раскрыть их тайну.

А тайна все чаще оказывалась под угрозой, все более рискованно они ходили по краю, прокалываясь на мелочах. И от того, чтобы их раскрыли, спасало только равнодушие коллег, соседей, знакомых…

Иначе, кто‑нибудь давно бы уже заметил, как Вера выскакивает из его кабинета, старательно пряча горящие щёки… Как их поездки к чиновнику затягиваются на полдня, что они возвращаются, совершенно потерянные для мира… Как расходятся по сторонам, не слыша, не видя ничего вокруг… Она вздрагивала и замирала каждый раз, когда Дэн нечаянно оказывался за её спиной. Делал вид, что контролирует и направляет молодого, неопытного помощника… Но она‑то знала, что он пришел безо всякой цели. Вернее — не для работы. По тому, как лежала рука на её плече, будто случайно забытая, как с трудом он втягивал воздух, как каменели скулы, когда к ним кто‑то подходил, незваный, она догадывалась: просто скучал, и хотел быть рядом, и желательно — подальше от всех.

И она скучала по нему постоянно. Ловила себя на том, что, глядя очередную смету или договор, думает о Денисе. О том, что он говорил при последней встрече, как смотрел, как притрагивался… И уже представляла, что именно скажет ему вечером. Сразу всплывало столько мелочей, ранее неважных, но теперь — обязательных для обсуждения… Вера планировала спросить его обо всем, что стало таким интересным, но… забывала сразу же, как только оставалась с ним наедине. Улетали куда‑то в сторону все вопросы и интересы, был только он — такой внимательный и бережный, и такой жадно — нетерпеливый. Какими‑то остатками здравого смысла и почти заглохшей интуиции Вера еще держалась на краю, не позволяя себе ухнуть в пропасть без раздумий. Очень хотелось вообще обо всем позабыть и отдать себя увлеченности целиком. Ведь этот раз казался таким непохожим на все предыдущие опыты её влюбленностей: Дэн давал ей ощущение полета, от уверенности в том, что она ему нужна, и никуда он не денется, и не предаст, и можно не бояться, что передумает и перестанет любить…

Она, в принципе, старалась никак не называть эти отношения, про то, что каждый чувствует, они ни разу не говорили. То ли стеснение мешало, то ли боязнь спугнуть и сглазить… Ей казалось, что слово "любовь" — слишком громкое, чересчур увесистое, и оттого — опасное. А сердце старалось убедить, что все, с ними происходящее, называется именно так. Проще было вообще не думать на эту тему.

Денис настаивал, чтобы Вера снова перебралась к нему, и всегда была рядом. Уверял, что целоваться у подъезда, оглядываясь — очень романтично, и он всеми руками "за"; и даже не против того, чтобы отвозить её домой среди ночи, а утром, через несколько часов, приезжать и забирать на работу. Ему это, якобы, совершенно не было в тяжесть. Но казалось глупым терять время на расставания, когда можно бы обойтись и без них. Вера с ним, в общем‑то, была согласна. Однако, что‑то удерживало её от переезда…

Одна часть её души мучилась от этих расставаний, не меньше, чем Денис, желая их прекратить. А вторая настойчиво убеждала, что это будет полной капитуляцией, во — первых, и Вера полностью будет зависеть от мужчины, во — вторых, и им быстро надоест круглые сутки находиться рядом, это в — третьих, и ей просто необходимо личное пространство, собственная территория, в — пятых… И были еще сотни и тысячи аргументов для того, чтобы остаться жить в съемной квартире. Они перевешивали все доводы в пользу переезда.

Поэтому, они продолжали прятаться, приезжать домой к Дэну, второпях снимая друг с друга одежду еще в прихожей, не желая тратить драгоценное время, украденное у сна и других важных дел. Они все время спешили. Скорость и темп бесконечной гонки за тающими секундами задавала Вера, Денис лишь поддерживал. Ей постоянно казалось, что над их хрупкой связью висит Дамоклов меч её скорого отъезда. Поэтому девушка старалась взять как можно больше счастья и радости у этих мгновений, зная, что когда‑то им придет конец.

Но от того, что каждую прожитую с Дэном минуту она считала и фиксировала, чтобы потом бережно сложить эти кусочки сладких секунд в самый сокровенный уголок памяти, все было ярче, острее, пронзительнее, каждый вздох‑как последний, потому такой упоительный. Будто отравленным вином, она упивалась радостью, зная, что в конце яд о себе заявит, и будет мучительно больно, и пытка болью растянется… Но не могла отказаться, как заядлая наркоманка, летела к нему за новой дозой короткого и яркого счастья…

 

Глава 9

В работе все тоже складывалось удивительно хорошо. Вере казалось, что еще никогда она не получала такого удовольствия от процесса. Скучного и очень кропотливого труда, большая часть которого была никому не заметна: цифры, сметы, отчеты, аналитика, договоры, которые приходилось править и корректировать сотни раз, злые и взъерошенные клиенты, занудные и ленивые, жадные подрядчики… Что из этого могло принести радость? А еще подчиненные, большинство из которых было старше и опытнее, и поглядывало на Веру сверху вниз, в лучшем случае — снисходительно, в худшем — с открытой неприязнью… Все это, по сути, должно бы надоесть, разочаровать, вызвать усталость и отвращение… Но не вызывало. Девушка, порой, думала, что это ненормально — так легко и спокойно реагировать на ежечасные, рутинные, мелкие и крупные невзгоды.

Но она смотрела на эти неурядицы будто со стороны, переживая, конечно, однако — не очень сильно. Зато ярким огнем вспыхивала, когда что‑то неожиданно получалось, особенно — сложное и неприятное. Она сияла, как сотни лампочек на сотни киловатт, заражая этим окружающих. Потому что знала: Денис обязательно похвалит, оценит, расскажет, какая же она у него умница. Ради этого можно было сидеть, не разгибаясь, над столом, до позднего вечера. Забывая про отдых, покой и сон, не зная усталости. Дениса это, порой, сердило, он хмурился, почти насильно утаскивал домой, ругая за то, что насилует свой организм. Но она видела, как он бывает горд, видя результаты. А еще ей нравилось работать с ним по вечерам, в сумрачной тишине офиса, освещенного лишь парой настольных ламп. Денис никогда не настаивал, чтобы Вера сидела в его кабинете, чаще прихватывал ноутбук и сам к ней перебирался. Так они могли засиживаться допоздна, лишь изредка переговариваясь, занятый каждый своим делом. Но сам факт, что Денис рядом, успокаивал и наполнял теплом. Иногда она представляла, что могли бы так же сидеть дома, в его кабинете, на одном диване… Но тут же отгоняла эти мысли, чтобы не расстраиваться.

Мысли упорно возвращались. О том, как могло бы быть… Иногда, в глубокой ночи, глядя в темноту бессонными глазами, она разрешала им придти. Мечтала. Позволяла себе подсмотреть красивые, нежные, будто акварелью писаные картины из будущего. Невозможного, она знала. Но мечты для того и есть, чтобы пожить в невероятной реальности…

Утром она получила с курьером подписанный договор с новым подрядчиком. Трудный, мучительный, сотню раз переделанный договор, начатый еще Женькой полгода назад. Очень желанный для их фирмы, но парнем заброшенный. Евгений, задолго до травмы, уперся в тупик, устал уговаривать вероятных партнеров и просто отложил его в долгий ящик. Надеялся вернуться потом, после передышки. А после — отвлекся и забыл. С ним тоже такое случалось, особенно — если Дэн не контролировал. А Вера случайно нашла, долго вникала, советовалась с "шефом" (не могла его больше настоящим шефом воспринимать, только с улыбкой), и вот — партнер поставил подпись и печать! Осталось лишь скрепить визой Дмитриева Д. И., поставить печать, спрятанную в директорском сейфе — и Вера могла принимать заслуженные аплодисменты, дифирамбы и награды. Хотя, ей было достаточно, чтобы хмурый и сосредоточенный Денис улыбался…

И она сейчас очень сильно сдерживалась, чтобы не расплыться в глупой, счастливой улыбке, пока летела в приемную Дэна, чтобы первой обрадовать. Нет, конечно же, по правилам, нужно было отдать документы секретарю, а вечером забрать, уже подписанные и проштампованные. Если бы к нему каждый вламывался, когда захочет, за любой закорючкой, Денис Игоревич давно повесился бы. Это он сам так однажды сказал, когда Вера озадачилась: к чему такие формальности в небольшом филиале?

Ответ убедил, она прониклась и старалась правила соблюдать. Но сегодня хотела сама объявить ему о своей гордости и победе. Первой — самостоятельной.

Улыбка не хотела прятаться, и Вера прекратила с ней бороться, хоть и знала, как глупо выглядит…

В приемную влетела и уже, было, открыла рот, чтобы уточнить у Ларисы — крысы, не занят ли Дэн, и… закрыла, растерянно.

Денис был в приемной. Вера еще никогда не видела у него такого выражения лица: смесь удивления, злости, недоумения, чего‑то еще… Но он был немного занят и не сразу заметил вошедшую девушку. И Вере, почему‑то, сейчас безумно не хотелось, чтобы он поднимал глаза. Ей, вообще, не терпелось исчезнуть, скрыться, убежать из этого места подальше. Но сделать это беззвучно не получилось бы: дверь закрылась за ней, а открывалась всегда с щелчком повернутой ручки. Потому она просто стояла, надеясь остаться незамеченной, почти не дышала. Боялась, что первый же глубокий вдох разорвет легкие напополам, потому что грудную клетку сдавило, и места для воздуха не осталось.

Страх оказаться замеченной был напрасным: Дэн в её сторону даже голову не повернул. Он смотрел на женщину, что обнимала его за шею, плотно прижавшись всем телом — к его, такому родному, красивому. И что‑то в наклоне её головы, запрокинутой вверх, в положении рук на плечах Дениса, подсказывало: имеет право, полное. Право, которого у Веры нет.

Она успела заметить хрупкость фигуры, изящность тонкой шеи, густую, блестящую гриву темных волос, собранных в низкий хвост заколкой… И то, что вещи на этой женщине — явно из тех бутиков, на которые Вера даже не засматривалась, чтобы зря не мечтать…

Но это были мелочи. По сравнению с главным. Рядом с парой взрослых, о чем‑то тихо разговаривающих, стоял ребенок. Очень красивый мальчик. Темненький. Кареглазый. Он заглядывал снизу вверх в лица родителей. В том, что оба — родители, она не сомневалась. Вернее, не было сомнений в том, что Денис — отец этого мальчика.

Глядя на сына Дениса, она физически ощущала, как её хрупкая сказка рушится. На глазах. Обломки рассыпались в прах, придавливая к земле, выдергивая в реальность, от которой она так старательно убегала несколько недель. Таких бесконечно долгих, мучительных недель… И таких безнадежно кратких, и сладких, и волнующих.

Сын. Как безобразно обманывал её Денис, скрывая самое главное. Не стесняясь, говорил о жене, хоть и без уважения, без нежности, но никогда свой статус не отрицал. А сына, как будто, и не существовало. Даже намек не проскользнул, ни одного слова не было сказано… И это было страшнее и больнее любой, самой гнусной лжи…

Вера долго себя убеждала, что жена — это не так уж и страшно, если муж не думает, не вспоминает о ней. Ведь нельзя отобрать то, что уже и так потеряно… Да она, если быть честной, и не отбирала, не крала ничего. Денис по своей доброй воле, сознательно, дарил ей внимание, заботу и ласку. Он с ней был, не обращая внимания, что она против, и сам настоял, и требовал ответного тепла… И она почти поверила, что ничего не разрушает в уже разбитой расстоянием и временем семье. Сомнительно все это было, конечно, однако, утешало её воспаленную совесть.

А теперь… Кроме осознания своей ненужности, накрыло обидой и болью за этого мальчика. Такого растерянного и как будто чужого. И не важно было уже, чей это сын. Пусть — Дениса и другой женщины, пусть. Но разве его можно было вот так, в стороне оставлять?

Она уж, было, дернулась в сторону ребенка, чтобы обнять и утешить, чем‑то отвлечь. Слишком сильно он ей напомнил такую же одинокую и ненужную никому девочку, рядом с живой и красивой мамой… Но опомнилась вовремя: вот уж, точно, ей не пристало сейчас и на глаза этим троим появляться. Хотелось просто исчезнуть.

Как оказалось, за воссоединением любящей семьи наблюдала не только Вера. Сосредоточив внимание на Денисе и его близких, девушка не заметила секретаря. А вот та, напротив, прекрасно её видела. И, кажется, с удовольствием наблюдала смену её настроений.

— Вы что‑то хотели, Вероника? Давайте, быстрее! Не видите, что ли: людям мешаете! Денис Игоревич не так часто видит свою жену и сына, чтобы на вас время тратить! — В этой злой, бьющей наотмашь фразе сквозило такое удовольствие… На грани садизма. Или откровенной издёвки.

— Я принесла договор на подпись. Нужно поставить визу и печать, если сегодня успеем — тем лучше. Подрядчик уже завтра готов приступать. — Вера выговаривала слова, которые приготовила раньше. Это её спасло, иначе растерялась бы совсем. Только вот, той безграничной радости, что должна была выплеснуться с ними, уже не было.

Она протянула папку секретарю, та, недовольно сжав губы, её приняла. Взялась записывать в журнал, будто специально затягивая процесс. Долго искала нужную страницу, потом вписывала, выводя по буковке… Всего несколько слов, но их хватило на целую вечность…

Вера сосредоточила взгляд на макушке Ларисы, но, как ни старалась, не могла не смотреть, украдкой, на Дениса. Отчаянно хотела понять и угадать, как он отреагирует. И боялась этого.

А он молчал. Смотрел на нее и ничего не говорил. С каменным лицом, ничего не выражающим. Руки с талии жены, правда, отпустил. И начал снимать со своих плеч её ладони. Почему‑то, от этого жеста, от того, как смотрелись его сильные пальцы на чужих запястьях, больно сдавило горло.

Вера прикинулась, что не видит, как внимательно сверлит глазами её профиль красивая брюнетка, в мрачной, напряженной тишине.

— Распишитесь в этой графе и свободны. Завтра придете за готовым. — Лариса давно уже не позволяла себе такого пренебрежительного тона, а тут — прорезался…

— Спасибо. — Стараясь, чтобы ручка не дрожала, не могла себе этого позволить у гадкой тетки на глазах, Вера поставила закорючку.

Не оборачиваясь больше к ненавистной троице, бросила:

— Извините, что помешала…

— Вика, подожди! — Не ожидала, что Денис остановит..

Пришлось притормозить. А до заветной двери оставалась какая‑то пара шагов…

— Денис Игоревич, ничего страшного, если отдадим документы завтра. Там не очень срочно. Я просто надеялась… — Она затараторила, ненавидя уже себя за волнение, но тут же оборвалась, под его внимательным взглядом.

— Вероника, мы на работе. И я, и вы. И личная жизнь процессу мешать не должна. Поэтому не убегайте, а я сейчас освобожусь. Или вы куда‑то торопитесь?

Она бы и рада соврать, что спешит, но не сообразила — куда и зачем. А зная упрямство Дэна, сочинять нужно было быстро и достоверно.

— Нет.

— Отлично. — Он обратился к жене. — Дарина, вы сейчас поедете домой. А я остаюсь работать.

— Денис! Но как же… — В нежном, мелодичном голосе было явственно слышно расстройство и капля затаенного возмущения. Вера её даже понимала, эту Дарину. Какая бы она ни была, но это — свинство, вот так выставить семью за дверь приемной. Они же приехали издалека, и сразу — к нему…

— Даш, ты прекрасно знаешь, что я не люблю отрываться от дел в рабочее время. И не имею права. Дома поговорим. Сейчас вызову водителя, он отвезет. Вещи ты где оставила? — Царапнул по коже его холодный, равнодушный тон. Денис никогда себя раньше так не вел! Или вел? Просто, немного раньше, в те времена, о которых она уже успела позабыть?

— А как же Ромочка?! Я‑то уж, так и быть, переживу! А ребенок? Он так по тебе скучал! Неужели, ты его не обнимешь, не хочешь рядом побыть? Денис, ну, как же так, а?

Ромочка — это сын. Почему‑то сразу подумалось, что Роман Денисович — очень красиво звучит. Да еще и Дмитриев…

Эти глупые мысли отвлекли от странности: мальчик, похоже, не понимал, что происходит. И никак не хотел подтверждать слова матери о том, что скучал…

А та подталкивала его к отцу…

— Ну, Рома, подойди к папе, обними его, не стесняйся… Помнишь, я же тебе рассказывала?

Мальчик не шел. С пугливым любопытством рассматривал взрослого, даже рот слегка приоткрыл, но не двигался, и руки не тянул…

Дэн же, вообще, лишь слегка мазнул по нему равнодушным взглядом, брезгливо поморщился:

— Даш, не нужно устраивать сцен. Никто не поверит. Лучше иди уже.

— Вероника, ждите меня здесь! — Это был приказ, не просьба. Выданный таким тоном, что ей даже в голову не пришло ослушаться. — Дарина, бери Романа, и пойдем. Незачем здесь околачиваться.

Похоже, Дарина тоже видела грань, после которой спорить не стоит. Она подхватила мальчишку на руки и посеменила вслед за Дэном к выходу, пошатываясь от тяжести на тонких каблуках.

Вера проводила троицу взглядом, подняла глаза и… наткнулась на такую волну презрения, отвращения и злости, исходящую от Ларисы, что даже отпрянула.

— Ну, что, приятный сюрприз, правда?

— Конечно, когда семья приезжает издалека, это очень радостно. — В отсутствие Дэна, ей было проще держать лицо. Прозвучало вполне себе искренне…

— Ой, да уж мне‑то не ври! Будто я не вижу, как тебя перекосило! — Неужели, у неё на лице все было так ясно написано? Или злая тетка сочиняет на ходу?

— Вы знаете, Лариса, это не ваше дело, от чего и зачем меня перекашивает. И лучше не уточняйте, а то услышите что‑нибудь такое, что придется не по душе… Например, я могу рассказать вам, в красках, как меня бесит ваше лицемерие, подхалимство и мелочность. Взрослая женщина, а ведете себя, как завистливый подросток. Причем — обиженный всеми на свете. — Вера очень старалась говорить спокойно и медленно, не срываясь на шипение или крик. И в глаза неприятной блондинке смотрела прямо, не отрываясь, чтобы та прочувствовала всю глубину неприязни.

Да, стоило бы, конечно, промолчать, быть выше этой гадюки… Но выплеск праведной злости помог, хоть немного приглушил боль, ослабил хватку на пережатом горле…

Лариса захлебнулась… то ли от яда, то ли от неожиданности. Вера была бы не против позлорадствовать, но сил на это не было. Лишь пауза, небольшая, чтобы набрать в грудь воздуха и перевести дух.

— Так, дамы… Прошу прощения, что пришлось вас оставить на время. Вика, пройдем в кабинет. Лариса, мне кажется, я вас отправлял за документами в отдел кадров. Вы еще здесь?

Та мгновенно потухла, засуетилась, сгребая со стола бумажки, не поднимая глаз… Вера лишь подивилась такой неожиданной перемене, как‑то отстраненно соображая, будто кино смотрела… А еще ей подумалось, что скорость, с которой Дэн выставил свою семью, была невероятной. Будто он просто вывел их за порог офиса, да там и забыл…

Он смотрел на неё очень внимательно, не отводя взгляда, будто дырку хотел прожечь. А Вера боялась на этот взгляд ответить. Чего именно боялась? Сгореть? От понимания, каким он был лживым…

Секретарь, наконец, собрала все свои бумажки (Вере уже показалось, что та намеренно тянет время) и с видом оскорбленной гордости вылетела, видно было, какого труда ей стоило не хлопнуть дверью…

Дэн попытался взять Веру за руку, но она успела её отдернуть, спрятала за спиной, вжимая в ладонь ногти, почти до крови.

Он понял. Взъерошил нервно волосы, потянул галстук, ослабляя, выдохнул:

— Вика, пойдем отсюда. Иначе, я сейчас взорвусь. Нам обоим это не нужно. — Рванул в кабинет, не оборачиваясь.

Вера поплелась за ним следом.

— Денис Игоревич, я, действительно, зашла, чтобы отдать документы на подпись. Их уже все проверили, подрядчики подписали. Дело только за вами. Но, я думаю, это не очень срочно. И обсуждать сегодня этот вопрос не обязательно. Мы все прекрасно поймём, что семья — это важно…

— Вика, прекрати, пожалуйста. Какой договор, о чем ты?!!

— А о чем вы хотели поговорить? — Вера сама себе удивлялась: откуда взялась эта надменная холодность, когда внутри все горит?

— О нас, Вика. И о том, как нам быть дальше. Я же прекрасно понимаю, что ты расстроилась. Вижу.

— Нет никаких "нас", и быть не может. И зря вы думаете, что я расстроилась. Все нормально, я просто вспомнила о своем месте. Не переживайте, я не претендую ни на что. И вашей семейной жизни не помешаю. — Она взяла паузу, чтобы глотнуть воздуха перед последней фразой. — В общем‑то, все сказано. Я пошла.

— Вика, прекрати! — Она вздрогнула от этого тона, слишком яростного, и слишком непохожего на её Дениса. — Ты опять все придумала за двоих! А меня спросить ни о чем не хочешь? Так, между делом, о чем‑нибудь спросить? Или я ни имею никакого права голоса?

Он навис над столом, разделявшим их, массивным, дубовым… Но сейчас больше похожим на шаткую преграду, тронешь — сломается… Денис был откровенно зол, и не хотел скрывать этого. Но Вера, отчего‑то, не боялась… Так даже лучше — поругаться окончательно и разойтись…

— Хорошо. Я тебя слушаю. Вот только, не обещаю, что от этого что‑нибудь изменится.

— Вика, ну, ты же прекрасно знала, что я женат! И то, что эта женщина…

— Дарина. У неё имя есть. Не нужно делать вид, что вы незнакомы.

— Нет. Эта женщина для меня ничего не значит. За каким бесом она сюда приперлась, впервые за много лет, я не знаю. Так же обалдел от её появления, как и ты. И планирую отправить её домой ближайшим рейсом. Вика, пойми, её появление не должно ничему помешать. Особенно — нам с тобой. Понимаешь? — Он подошел ближе во время этой тирады, протянул руки, чтобы обнять девушку за плечи… Вера едва успела отдернуться…

Ладони мужчины зависли в воздухе, потом бессильно повисли, кулаки сжались, разжались, снова стиснулись…

Вера молчала. Хотелось бы высказать и расспросить о многом, но… все это было так бессмысленно…

— Вика, ну, дай мне немного времени. Не руби сплеча! Я постараюсь все исправить, все будет по — другому… Только не торопись, слышишь?

Его глаза беспокойно всматривались в её лицо, в поисках ответа. Он ждал. Всем видом давая понять: не выпустит без разговора.

— Не нужно ничего менять, Денис, ни к чему это. Едь лучше домой, к семье, и поправляй то, что не успел еще сломать. Нет у нас времени, и не будет. Я это с самого начала знала, не переживай. А теперь еще больше убедилась.

— Вика, ты с ума сошла?! Какое "домой"? Я от них уехал на север, несколько лет назад, как я могу поправить то, чего уже нет, и не было, наверное?

— Денис. У тебя сын, ты помнишь? Он есть. Иди к нему и не вздумай лишать ребенка отца. Я тебе этого не позволю.

В душе разливалась горечь, почти ощутимая на языке. Горечь разочарования. Он казался таким потрясающим, таким отличным от всех… А оказалось — такой же.

— Только в этом причина?

— Не только. Но эта — главная.

Денис ненавидел говорить о своих слабостях. И думать о них не любил. А того, что когда‑то придется признаться вслух, даже в кошмарах не видел. Снова пережить ощущение собственной никчемности — даже врагу не пожелаешь.

Но сейчас в глазах Вики он видел только пустоту и приговор их таким недолгим отношениям. Не обиду, не укор, не ревность… Она уже с ним попрощалась в душе, а Денис не был готов прощаться. Слишком многого ждал от неё, слишком сильно верил, что и ему еще что‑то перепадет в этой жизни. И не готов был отказываться — вот так, по легкой прихоти Дарины…

— Это не мой сын, Вика. Я не могу лишить ребенка того, чего у него и не было никогда.

Девушка побледнела, ощутимо. Он поспешил её усадить, сам присел на корточки, поймал, наконец, руки. Начал перебирать пальчики, дрожащие, ледяные…

— Ну, не молчи уже… Что‑нибудь скажи… — Почти ненавидя себя за этот просительный тон.

— С чего ты взял, что он не твой? Слишком банальная отмазка, Денис, ты сам‑то себе веришь?

— А почему я не должен верить женщине, которая его родила? Дарина была столь великодушна, что решила меня поставить в известность. Почему бы мне сомневаться в её словах? Большинство женщин, наоборот, скрывает, что их мужья воспитывают чужих детей…

— О, Господи! Да она ерунду говорит, а ты веришь! Хоть раз возьми его на руки и встань к зеркалу. Сам увидишь, как вы похожи. Он, как две капли, похож на тебя…

Забавно. Именно эта схожесть всегда спасала его от неловкости, которой он так боялся. Смешная лишь в анекдотах, а в жизни — слишком больная фраза "дети на соседа похожи".

— Вика, у нас с Дариной один типаж. Оба темноволосые и темноглазые. Нас раньше за брата и сестру принимали. Так что, внешность — не доказательство.

— Хорошо. А ты генетическую экспертизу делал, если хоть немного сомневаешься?

— Не вариант.

— Ну, почему же, Денис?

— Послушай, так странно… Тебе так сильно хочется, чтобы он оказался моим сыном?

— Не знаю… Я слишком хорошо помню, как это — расти без отца… И не пожелаю этого ни одному ребенку. Денис, ну, пожалуйста, сделай экспертизу. Вдруг, он твой, все‑таки? Ты еще сможешь все вернуть.

— Это ребенок моего брата, Вик. Родного брата. И никакая экспертиза здесь не поможет. Да она мне, в принципе, и не нужна.

Ну, вот, кажется, он и выдал свою самую страшную и больную тайну. Осталось понять — поможет ли? Дэн сейчас понял, что Вике и не такое мог бы рассказать. Ей — можно, да вот только — нужно ли это ей? Одно дело, встречаться с взрослым, успешным, уверенным в себе мужиком, и совсем другое — с глупым обманутым мужем. Который, ко всему прочему, так и не успел решить все свои проблемы…

— Но… Денис… Как же так? Почему тогда ты… а не брат его воспитывает? — В глазах девушки загорелась надежда. Ей, наверное, показалось, что вот же, вот: нашла такой простой выход из ситуации! Все останутся при своем и никто не пострадает! Если бы…

— Ромки уже нет. Давно. — Эти слова отозвались новой глухой болью. А он уж, было, верил, что прошло, остыло.

— Подожди… Какого Ромки? Я же его сегодня… Или что? — Вика закрыла рот ладонями, видимо, до неё что‑то дошло. Не все, но основное.

— Мальчика назвали в честь отца. Так хотелось Дарине, родители поддержали… Меня никто не спросил. А я не настаивал.

— Денис, я, все равно, ничего не понимаю. Объясни… — А он думал, что сказанного вполне достаточно, чтобы расставить все по своим местам. Мольба в голосе девушки эту идею опровергала.

— Я постараюсь, Вик. Не знаю, правда, как получится… Но ты тоже попробуй меня понять. Не так все просто в моей жизни, как кажется. — Он вскочил, прошелся до стены и обратно, не зная с чего начать. Как выплеснуть то, что так долго пряталось в душе, не рискуя выставить себя жалким идиотом. Не заставить себе сочувствовать, жалеть… Чего угодно, вот только жалости он не хотел от Вики.

— Денис, ты расскажи, как есть. Если не пойму чего‑то — спрошу. Обещаю.

Он схватил первый попавшийся стул, подвинул его ближе к Вике, уселся, упираясь в её колени — своими. Снова вскочил, понимая, что не вынесет, если в её глазах промелькнет что‑нибудь… Что‑то, что еще сильнее ужалит.

Уперся лбом в оконное стекло, слишком темное, чтобы что‑нибудь за ним увидеть, застыл, собираясь с мыслями.

Не слышал, как Вика подошла, положила руки на плечи, прижалась к спине…

— Денис, пожалуйста, говори. Мне уже и так страшно…

— Да ничего страшного, если подумать, Вик… Просто… гадко и неприятно, так, что не хочется вспоминать…

— Ты никому об этом не рассказывал? Никогда?

— Родителям. Когда развестись хотел. Они настояли, чтобы оставил всё, как есть…

— Но… Как‑то мне странно…

— Да все просто, на самом деле, и ясно, как Божий день! Им важно, чтобы "кровиночка" в семье осталась. Не важно, чего это стоило мне. — Груз предательства, со всех сторон, снова придавил, заставляя горбиться. А Дэн, уж было, поверил, что простился с ним, пережил…

Злой на самого себя, за то, что вот так поддается слабости, он повернулся к девушке, уставился прямо в глаза. Не нашел в них ни жалости, ни презрения, только беспокойство. Слегка расслабился.

— Ромка умер в реанимации. Какой‑то урод напал в темноте, избил, проломил голову. Несколько недель его вытаскивали, так и не спасли. Не могли понять, что брат забыл в том районе, поздно вечером, один. Он всего несколько шагов не успел сделать до своей машины… Больше всех на похоронах истерила Дашка. Ну, мы думали, беременность, нервы, все дела… Водил её к психиатру, к неврологу, куда только не таскал. Не успокоилась. После родов совсем плохо стало, будто возненавидела меня. А потом, во время очередного скандала, призналась во всем. Она и замуж за меня пошла, чтобы быть ближе к Роману… Мы с ним похожи были, очень, но только внешностью. А в остальном — он был более ласковым, внимательным, от баб отбою не было, налево ходил даже женатым. А вот родила от него только моя жена. Такая вот загадка природы и судьбы…Родителям очень важно, чтобы его сын остался рядом с нами, поэтому, до сих пор не развелись.

Вот и высказал все самое страшное. Оказалось, что не так и трудно, главное было — начать.

Вика задумчиво смотрела куда‑то ему в грудь. Не говорила ничего, но и не отталкивала. Спасибо и на том.

— И ты с этим жил столько лет? Я одного не пойму — зачем она тебе об этом сказала? Могли бы жить втроём, и ты был бы счастлив, и ребенок бы не страдал…А так… сломала своими руками будущее сразу всем… Странно…

— Знаешь, Вика, это ты мне сейчас кажешься странной. Тебе, действительно, так важны причины поступков Дашки? Остальное — мелочи, так? Меня, например, больше волнует, как наши с тобой отношения будут складываться…

— Ох… я, если честно, плохо сейчас соображаю… думаю о чем‑то таком… — Девушка вскинула голову, наконец, позволив увидеть страх и растерянность во взгляде, и отголоски боли, которую она старательно прятала за нахмуренными бровями…

— О чем? Как бы сбежать от меня поскорее, да? Уже, наверное, соображаешь, когда уходит ближайший поезд? — Это должно было прозвучать легкой насмешкой, а получилось — горько…

— Да куда я сейчас убегу… Женьку еще не выписали. Нужно столько проектов вести, и никто не подготовлен для замены…

— Тебя только это держит? Если бы не дела, удрала бы, да? Хотя, правильно, зачем тебе нужен товарищ, обремененный кучей сложностей и проблем… Да еще когда эти сложности сами пришли, своими ногами… — Он понимал, что использует запрещенный приём, давил на совесть, которой Вика обладала с избытком… Но остановиться не мог. Хотел уже окончательно расставить все по своим местам. Не хотелось вновь обрести надежду, чтобы через время её потерять. Ему уже хватит навыков самообмана, вполне достаточно, наелся этим блюдом на всю жизнь.

— Ну, зачем ты так, Денис? Или тебе проще меня обвинить во всех проблемах, да? Не справилась, сломалась, значит, не так все серьезно было… Ты к этому ведешь? Ну, если тебе нравится думать именно так, пожалуйста, думай. Ты же привык, что знаешь обо всем лучше меня… Куда уж мне, глупой дурочке, в себе разобраться…

— Вика, я ничего за тебя не решаю. Но догадываюсь, что сейчас сочинит твоя светлая и справедливая голова. Ты решила уже, наверняка, что не хочешь вносить разлад в семью, быть разлучницей и изменницей, и так далее, и тому подобное. И поэтому лучше уйти. Не так ли? — Он, действительно, прекрасно знал, в каком направлении движутся шестеренки в этом незамутненном подлостью мозгу. Который, как правило, о себе привык не думать. Сейчас было главным увести девушку от мысли о расставании, а разбираться в нюансах — потом.

Когда согласится остаться с ним рядом, они вместе найдут какой‑нибудь выход из ситуации…

— Денис, ну, мы же оба прекрасно знали, что у нас с тобой все закончится. Рано или поздно, это случилось бы, и мы к этому были готовы. Ну, случилось так, что появились поводы прекратить сейчас. Так зачем продлевать агонию? Лучше обрубить все сразу… — Он слушал и недоумевал. Вот к чему угодно был готов, но не к такому выходу…

— Погоди, Вика, постой. Я сейчас не понял ничего… — Он решил, что стоит, все‑таки, присесть и девушку усадить. Разговор, похоже, предстоял долгий. И вовсе не о том, к чему готовился. — Что ты собиралась прекращать и когда? И с какого перепуга?

— Господи… Дэн, а ты что, думал, что я здесь буду сидеть до конца веков, довольная тем, что со мной встречается и спит женатый мужчина? И до какого времени я должна ждать? Пока не надоем? Или пока мне самой не опостылеет такое положение?

— Приехали…А хотя бы намекнуть, что тебя не устраивало что‑то?

— Меня устраивало всё. Абсолютно. С условием, что это — не навсегда. Просто возможность недолго побыть счастливой, без оглядки на условности и на других людей.

Теплом повеяло от того, как девушка нечаянно проговорилась о своем счастье. Они ведь многое обсуждали, кроме того, что ощущали на самом деле. Будто ходили осторожно вдоль незаметной грани, боясь переступить её и все испортить. Да Денис и не думал раньше, что так важно услышать эти слова. Жаль, что понял немного поздно.

И горечью обдало от осознания, что Вика не собиралась оставаться с ним надолго. Обида оказалась до того острой, что руки, гладившие запястья девушки, резко сжались. Вика вскрикнула от неожиданности:

— Денис, ты что?! Мне больно!

Он тут же опомнился, разжал пальцы, начал заглаживать проступившие красные пятна на нежной коже. Не вынес их вида, притянул её руки к губам, прикоснулся мягко, будто прося прощения.

Поднял голову и еще больше расстроился: глаза девушки наполнялись влагой, грозившей вот — вот пролиться…

— Прости меня, Вика… Плохо себя контролирую, как‑то не радуют меня сегодняшние сюрпризы… Очень болит?

— Да причем тут это… Переживу, даже если следы останутся — пройдут… — Она прерывисто вздохнула, Дену послышались слезы уже в голосе…

Вскочил, плохо соображая, что делает. Эти слезы его доломали, окончательно. Хотел предъявить, что она думает лишь о себе, но разве сейчас это — главное? Если ей так плохо, его проблемы вообще не важны…

— Вик, ну что мы с тобой творим, скажи? О чем‑то разговариваем, не о том, совершенно… — Он прижал её к себе, покачивая, успокаивающе поглаживая, что‑то говорил, не задумываясь о смысле. Что просилось наружу — то и говорил.

Когда она затихла, и спина подрагивать перестала от рыданий, сдерживаемых с трудом, он еще долго боялся её отпустить, будто Вика могла убежать и растаять, лишь только её перестанут касаться руки…

Она отстранилась первая. Потерла глаза, совершенно по — детски, кулачками…

— Извини, не сдержалась. Как‑то все сложно…

— Вика, давай, расставим все точки над "и". Ты себе что‑то надумала, а уточнить у меня забыла. Теперь расстраиваешься. И я не спросил ни о чем, дурак.

— Давай, расставим. Я не против. Не стоит затягивать… — Он снова почувствовал, как вся она, целиком, напряглась. Как сжались губы.

— Значит, так. Даже не думай, что у нас с тобой все лишь только на время. Слышишь? Мне об этом даже мысли не приходило. Кивни, если понимаешь…

Она очень медленно и неуверенно кивнула…

— Что‑то я сомневаюсь, что ты поняла.

— Денис, ты ни разу не заикнулся о будущем…

— Вика, что именно я должен был о нем сказать? Я не умею читать твои мысли.

— Не знаю. Ты не дал мне никакого повода думать, что планируешь как‑то продолжать отношения, когда я соберусь уехать.

— Я тебе говорил, вообще‑то, что нормальный мужик свою женщину никуда не отпустит. И я не планирую куда‑то тебя отпускать. Или я, по — твоему, ненормальный? — Этот разговор вызывал в нем лишь недоумение: как ей в голову, в принципе, пришло, что она, вот так просто, соберется и уедет?

— Ты нормальный, кажется… Но срок моей командировки, все равно, закончится. Что дальше?

— Сделаем перевод между филиалами. Это просто. С Палычем я уже договорился.

— В смысле? Когда? Как это?

— Обычно. Позвонил и сказал, что хочу тебя здесь оставить. Он согласен, если ты не против.

— Но… Когда?

— Не помню точно. Пару недель назад. Может больше…

— И как ты это обосновал?

— Сказал, что ты мне подходишь, как специалист. И нужна здесь на постоянной основе. Зачем ему знать подробности наших отношений?

— А меня тоже не стоит посвящать в подробности?

— А зачем тебя грузить дополнительными проблемами? Тебе их и так хватало. А эту я решил, думал сказать потом, если это, вообще, понадобится. — Ему казалось, что Вика зачем‑то углубляется в ненужные мелочи. Это его дело — устроить все так, чтобы ей меньше пришлось переживать. А теперь, выходит, он неправильно поступил. Решил, что не стоит спорить. Женский ум всегда ищет, за что бы зацепиться, не видя глобального.

— Предположим. Я перевелась бы, что дальше?

— А дальше я должен был тебя уговорить переехать жить ко мне. Все просто. — Он присел на край стола, притянул девушку, поставил между своих колен, прижимая, чтобы не вывернулась. Поправил ей прядь на виске, потянулся к следующей. Сейчас было просто необходимо к ней прикасаться, чтобы чувствовать — не исчезла, еще рядом, с ним.

— Просто?! Все просто?! Дэн… — Она задохнулась от возмущения. И без того огромные, блестящие после слез, глаза распахнулись еще больше…

— Что? — Деланно усмехнулся. Вышло криво.

— У тебя семья! Просто у него…

— Вика, я об этом помню. Но это — тоже моя проблема. И её решение тебя не должно беспокоить. Решу.

Она покачала головой.

— А хотя бы намекнуть о том, что планируешь делать? Я не имею права об этом знать?

— Имеешь. Я тебе соврал, хоть раз?

— Нет. Но правду тоже не рассказывал.

— Ну, могла бы, для начала, спросить…

Вика потупилась, замолчала… Через силу, еле слышно, выдавила:

— Мне было как‑то… стыдно спрашивать… Не хотела давить на тебя… — Кинула быстрый взгляд исподлобья и снова уставилась куда‑то в пуговицу его рубашки. Дэн только сейчас обратил внимание, что она эту пуговку усиленно крутит…

— Отпусти, Викуль… оторвешь… А мне еще работать нужно…

— Ой, прости! — Она попробовала спрятать руки за спину, не успела — перехватил, переплел пальцы.

— Что ты все время извиняешься?! Прекрати… Так, значит, тебе было стыдно узнать, что я планирую делать с семьей?

Она кивнула.

— Значит, встречаться и спать со мной — нормально, а поговорить — стыд разобрал? Господи, Вика… ты еще совсем маленькая…

— Да?! А может, мне страшно было, что ты на мой вопрос ответишь что‑нибудь… — Запал, с которым она начала фразу, к концу пропал. — Что‑нибудь обидное и неприятное, после чего мне придется уйти…

— Ну, да… А жить и мучиться в неведении намного легче и проще… Ладно, я понял, что ты у меня скромница и мученица. Ждать вопросов не буду, сам расскажу. Так устроит?

— Да…

— Я планировал подавать на развод, после Нового года. Собирался съездить домой, с Дашкой поговорить, с родителями… Отца будет сложнее всего убедить, чтобы не проклял, на старости лет. — Он невесело усмехнулся.

— Что? Все так сложно?!

— У них с матерью принцип один: "Стерпится — слюбится", выбрал супругу — живи с ней до самой смерти. И даже не думай уйти. Позор на весь род Дмитриевых. У нас никто и никогда не разводился.

— И все были счастливы и довольны?

— Нет. Просто не разводились. Бегали на сторону, уходили из семьи, рожали детей внебрачных… Но официально все были женаты только один раз.

— Бред какой‑то…

— Кому — бред, а для кого‑то — гордость…

— А ты? — Она запнулась, явно хотела что‑то договорить..

— Да мне, если честно, вообще было пофигу… Я с Дашкой тогда наелся семейной жизни до оскомины. Больше не хотелось. Ни повторять, ни пробовать еще…

— Так, ты поэтому…

— Да. Потому и ходил окольцованным лет пять… Нет, скоро шесть уже будет… А не жили мы с ней все это время. Я тогда просто свалил подальше от дома, чтобы не видеть никого. Противно было все это. И гадко, и обидно… Даже не знаю, на кого больше… Не стал разбираться, с родителями спорить. Очень вовремя этот филиал подвернулся. Я собрал манатки и сюда уехал. Дома с тех пор ни разу не бывал. Никого из них не видел, ни Дашку, ни Ромку… Не хотел. А штамп… он мне и не мешал, как‑то…

— А сейчас помешал, вдруг, да?

— Вика… — Он протянул весело, почти с насмешкой. Это упорство, на грани детского, в нежелании услышать и догадаться, его забавляло. Но, раз хочет, чтобы он во всем "сознался" — значит, так и будет. Оставлять недосказанности сейчас было бы пределом идиотизма. — А сама как думаешь?

Она молчала, упрямо дожидаясь того, что он продолжит.

Дэн вздохнул, обнял её покрепче, прижался виском к её виску, на время замер…

— Опять боишься… Понимаешь, в чем дело… Мне, вообще‑то, жилось все это время нормально и спокойно. Заморачивался только на работу, да на развлечения всякие… А одна глупая и пугливая девочка не хочет ко мне переезжать, потому что я женат, до сих пор, на какой‑то посторонней тетке… И что мне, интересно, делать? Наверное, оставить все, как есть, метаться по ночам, от дома к дому… Ждать, что она свинтит от меня, в любой момент, к другому мужику, свободному…Так, наверное, да? — Не смог себя удержать, приложился к её ушку губами. Зашептал в него, почти не слышно. — Или лучше послать эту Дашку на хрен, со всеми заморочками, и забрать Веронику к себе? И знать, что она никуда не денется?… — Сделал вид, что очень глубоко задумался. — А так‑то, конечно, мне мой статус ничем не мешает…

Вика затихла, на долгое время. Но эта тишина теперь была другой — доверчивой и уютной. Дэн сейчас не хотел её торопить, заставляя ответить, высказать свое мнение… Достаточно было того, что она расслабилась, обмякла в руках, и уже не он её стискивал, а она прижималась. И руки её не упирались в грудь, отталкивая, а обняли его под пиджаком, за талию…

Им обоим нужна была эта передышка, перед следующим забегом. Дэн, отчего‑то, не сомневался, что этот разговор — не последний из трудных. Будут еще и еще…

Вика завозилась, пробормотала что‑то, неясное…

— Что ты говоришь? Скажи погромче… — Он даже наклонился поближе, к её губам, с трудом пересиливая желание просто поцеловать и не дать ей ни о чем думать.

— И что теперь будем делать? Я, как‑то, не очень понимаю, как себя вести, Денис…

— В каком смысле? — Он сейчас искренне недоумевал, в чем проблема…

— Ну… Твоя семья здесь сейчас, и я не могу больше делать вид, что её нет. Не получится у меня, Дэн… — Она смотрела умоляюще, с такой виной в глазах, что Денису стадо не по себе.

— Не нужно его делать, Вика. Я сегодня же поговорю с Дариной и отправлю её восвояси. Заодно и заявление у нотариуса подпишем, чтобы выслать по почте, для надежности. Решим проблему даже раньше, чем я думал. Не беспокойся, Вик. Все у нас с тобой хорошо будет. — Все‑таки, не сдержался. Чмокнул сначала в кончик носа, якобы успокаивая, а потом уже потянулся к губам. Девушка поцеловать позволила, но отвечала без энтузиазма. Будто бы, порывалась что‑то еще сказать…

— Ну, что еще, Вика? Какая сложная проблема тебе в голову пришла?

Она отстранилась, потупилась, прикусила губу, словно на что‑то решаясь…

— Нам, наверное, лучше пока не встречаться, да?

— Почему? Я же говорю тебе — это чужие для меня люди…

— Денис! Да потому, что я так не смогу! Они жить будут с тобой под одной крышей, спать… — Не договорила, но он и так понял, о чем она: постель еще помнила её тепло и запах её духов и шампуня. Он это тоже помнил, каждое утро вспоминал…

— Я услышал. Не буду спорить. И что ты предлагаешь, теперь? Сделать вид, что ничего между нами нет и не было?

— Денис, я не хочу, чтобы твоя жена искала во мне причину развода. Если она придет со скандалом, я не переживу. Сломаюсь и сбегу отсюда. Даже пешком. Это же невыносимо, понимаешь?

— Вик, ты думаешь, она сама не догадается, в чем причина? Дашка, конечно, стерва и на подлости способна, да только, далеко не дура. Столько лет я не дергался по поводу штампа и статуса, а теперь, вдруг, приперло. Просто так, по — твоему?

— Тем более. Она сейчас начнет искать причину, и я не хочу, чтобы твоя жена устраивала мне разборки. И так противно уже… — Вика поморщилась и встряхнула головой, будто отгоняя от себя образы… — Денис, пожалуйста, давай, паузу возьмем?

— Я не представляю, как это сделать. Просто взять — и не звонить тебе, не разговаривать, не видеть? Как это сделать, скажи мне? Я каждые полчаса руку от кнопки отдергиваю, чтобы не набрать номер или не написать. Без толку: все равно, и звоню, и пишу…

— Я знаю… Придется перетерпеть…

— Хм… придется… Я так понимаю, что это уже не обсуждение, а констатация факта?

— Да, Денис. Именно так. Я не смогу иначе. — Она, вдруг, заволновалась. — Ты только не думай, что я шантажирую, слышишь? Я ничего от тебя не требую, и это не условие, ты не думай, не надо… Я просто свихнусь, по — другому…

— Я тоже, малыш, свихнусь. И так, и эдак… Мне‑то до Дашкиных разборок, что до теории относительности… И то, и другое — по барабану. Но втягивать тебя в эти разборки тоже не хочу. — "Уже втянул", уколом совести пронеслась мыслишка, но он слабовольно отогнал её подальше… Жалеть бессмысленно, да и не стоило. Нужно было просто ускоряться.

— Денис, мы же справимся, правда? Нужно, всего‑то, немножечко подождать и никак не показывать отношения… Мы же сможем…

— Ты сейчас кого уговариваешь? Меня или себя? — Он криво усмехнулся, глядя, как девушка растерянно ищет ответ. — Да ладно, Вик, я понял. Справимся. Никаких встреч, звонков и СМС. Жаль, не смогу отправить тебя куда‑нибудь в отпуск, от греха подальше. Конец года, помощь твоя позарез нужна.

— Я понимаю. Ну, я тогда, пошла? — Очень неуверенно. И встала, то ли пытаясь отодвинуться, то ли боясь, что отпустит.

— Ага. Только, сначала, поцелуй на прощание. Мы с тобой сегодня еще ни разу не целовались. И неизвестно, когда теперь получится. Это‑то можно?

— Может, уже и не стоит? — Денису, будь ситуация не столь удручающей, впору пришлось бы задаться вопросом о силе характера. Вика, похоже, обходила его на "раз". Но ему было без разницы, что там у нее за сила. Поцеловать её хотелось. И очень. И не откладывая.

Дернул к себе, обхватывая затылок плотнее, прижался к её лбу своим, шепнул прямо в губы "стоит, малыш, очень даже стоит", не дал её ответу вырваться, заглушил, выпил, вобрал её выдох до капельки, последней. Так они, кажется, еще никогда не обнимались, и не прикасались так трепетно. Будто между ними повисло что‑то очень хрупкое: неосторожно коснись — раздавишь, чуть отпусти — разобьется… Вика гладила пальцами его лицо, будто впервые изучая, а ему подумалось — будто на память, напоследок, не вытерпел, перехватил запястья, завел их себе за шею… А себя поймал на том, что так же старается запомнить каждый изгиб её тела, будто впечатывая в ладони каждую впадинку, каждый позвонок…

Они делали попытку оторваться друг от друга, и не раз. Но, снова и снова, переведя дыхание, прижимались еще крепче, почти до боли, и нежность ушла, уступая место какому‑то жадному отчаянию. Вика что‑то шептала, пытаясь образумить и угомонить, напоминая, что они не одни, и за дверью Лариса, и не нужно сейчас… Он слышал, но разум смысла не ухватывал. Главным было сейчас — не отпустить ускользающее…

И Вика уже не стояла, а была прочно усажена на стол, чтобы сподручнее было, чтобы не наклоняться… И уже трещали какие‑то застежки — завязки…

Отрезвил телефон — коммутатор. Лариса что‑то угодливым голосом сообщала, предлагала соединить или перенести на позднее время.

Денис не понял ни слова. Все, что мог сделать — едва совладав с голосом, хрипло ответить:

— Я занят. Позже. Перенеси все звонки и встречи.

Эта пауза отняла преимущество. Вика пришла в себя. С трудом отодвинув мужское тело, спрыгнула со стола, начала судорожно поправлять одежду.

— Все, Денис. Достаточно. Мне нужно идти.

— Хорошо. — Все, что смог выдавить. Потянулся, чтобы помочь, пригладить волосы.

Она отпрянула.

— Не нужно, я сама. — Помешкалась, добавила. — Отправь куда‑нибудь Ларису. Не смогу ей смотреть в глаза сейчас…

Вера не сомневалась в своем решении, ни секунды. Сердце болело, обливалось кровью, стоило лишь представить, как это будет. Видеть Дениса, слышать, даже рядом стоять, чувствуя запах одеколона… И знать: нельзя. Улыбнуться, интимно, непонятно для посторонних, коснуться его руки, взлохматить волосы, уткнуться носом в крепкую шею… Ничего этого больше нельзя. Ни днем, ни вечером, ни ночью. И можно не ждать окончания рабочего дня. Ничего не изменится. И он не придет, чтобы рядышком посидеть, и не подбросит до дома… Об остальном она накрепко запретила себе думать. Чтобы душу не рвать.

Эта чаша весов была неимоверно тяжелой, тянула к земле, невзирая на все мыслимые и немыслимые доводы. Они, к концу дня, уже начали казаться мелочью, невесомой на фоне разгулявшейся тоски. И Вера уже была готова все пересмотреть, и позвонить ему первой, хотя бы скинуть смс…

А вечером… Вечером она вновь убедилась, что была права. Дениса встречали с работы. И даже не дома, с ужином и обьятьями. А прямо на пороге офиса встречали. Дарина устроила целый спектакль, на глазах у всех подчиненных.

Будто подгадала момент, словно знала, когда все сотрудники толпой повалят на улицу. Вера затерялась в этой толпе, издали наблюдала, как женщина снова бросается Денису на шею… Как он, слегка растерянно, её приобнимает… Как она подхватывает на руки мальчика, больше похожего на колобка, в его зимней одежке, и тут же вручает мужу, как самый ценный приз…

А Дэн принимает его, крайне осторожно, перехватывает поудобнее…И держит уже вполне уверенно. А мальчик внимательно изучает мужское лицо, даже голову наклоняет, как воробушек.

Вера не могла рассмотреть выражений лиц взрослых — не очень удобно стояли, а вот в мальчика вглядывалась, до рези в глазах. Зачем — и сама не знала. Будто хотела растеребить и без того глубокий разрез, не дать ему затянуться, заглохнуть.

А потом Денис повернулся к Роме, что‑то сказал, улыбнулся… У неё защипало в глазах, до рези. Через силу заставила себя остаться на месте, среди других таких же, любопытствующих, не развернулась и не сбежала. Это было бы лучшим доказательством их преступления…

В этот раз её реакцию, кажется, никто не заметил. Все были слишком сосредоточены на явлении семьи Великого и Ужасного Директора народу. Многие, в общем‑то, даже сомневались, что такой сноб и сухарь мог быть женатым. Теперь сомнения были развеяны, и весь коллектив наслаждался новостью, редкой в их скучном зимнем городке…

А Вере пришлось наслаждаться этой историей, повторяющейся, как по нотам, каждый вечер. Несколько таких вечеров подряд. Она, вроде бы, и старалась уходить в другое время. Позже, раньше… Но неизменно натыкалась на воссоединившуюся семью. То садящимися в машину, то рядом с приемной Дениса, то снова — на крыльце. Мальчик на руках мужчины каждый раз доламывал её хрупкую веру в то, что все будет хорошо…

Время, не занятое работой, тянулось медленно, будто прилипая навязчивыми мыслями, изводя ненужной маетой и страданиями. С каждым днем её вера в слова Дениса таяла, уступая место обиде и тоске. Потому что, казалось, обманул и предал, и даже не смог в глаза правду сказать, честно по местам все расставить.

Больше всего она боялась выходных, раньше наполненных предвкушением встреч и радости, а теперь — пустых. Не могла придумать, чем заняться, чтобы хоть как‑то прогнать невеселые мысли.

Собралась, было, поехать к Женьке, навестить, даже позвонила ему… Но он быстро пресек эту глупую затею: добираться на автобусе не четыре часа, а все девять. По морозу и плохой дороге — не самый удачный вариант. Вера уже скисла, не зная, что еще можно придумать, но тот же Евгений и спас: предложил навестить Аню, которая куковала в их доме с детьми, практически без общения (все соседи уехали на зиму в город, а с оставшимися она незнакома была).

Вера ухватилась за эту мысль с радостью.

Помня все прелести последней поездки, а так же то, что спасать её, в этот раз, некому, договорилась с парнями — коллегами, чтобы подвезли. Те, словно вспомнили про забытого на больничной койке Евгения, очень активно поездку поддержали. Собрали деньги по всем отделам, накупили гостинцев, игрушек детям, какой‑то нужной и ненужной ерунды, отправились в гости к Ане тремя целыми машинами, в которые с трудом вбились все желающие.

Аня была потрясена и растеряна, увидев вместо одной милой девочки толпу гогочущих теток и мужчин. Она не ждала и не надеялась, что кто‑нибудь вспомнит о них. Народ, будто не замечая состояния хозяйки, плавно растекся по территории — снег почистить, что‑то подправить в сарае, девчонки столпились на кухне, пытаясь совместно сварганить быстрый ужин на всех… Как оказалось, большинство гостей здесь бывало, не раз и не два, Женька любил собирать коллег. В кутерьме и заботах, которые подкреплялись оживленными визгами детей, Вера отвлеклась и расслабилась.

У нее даже получилось улыбаться шуткам, и как ни странно, временами, шутить. Она с любопытством всматривалась в суровых парней и серьезных женщин, которые, неожиданно, оказались моложе и милее, чем она привыкла думать. И даже её статус перестал держать людей на дистанции, они забыли про отчество и про должность, кто‑то приобнимал её, мимоходом, кто‑то похлопал по плечу… Кто‑то рассказывал очередную историю про свою семью, забыв, что она не в курсе "предыдущих серий"… Ей все очень нравилось, хотелось позвонить Женьке и поблагодарить его за идею. Сдержалась, представив, как ему грустно будет там, далеко, в холодной больничной палате.

Все было здорово и великолепно, пока кому‑то из раздухарившихся парней не стукнуло в голову: "А не позвать ли нам шефа сюда, для компании? Пусть, человек тоже повеселится, заодно, и с семьёй познакомит поближе". Дальше Вера только наблюдала, как эта идея начала приобретать масштаб бедствия: люди решали, кто будет звонить, на что давить, как правильнее уговаривать… Несколько бутылок пива и чего‑то покрепче вдохновили компанию, все как‑то быстро забыли, что шеф — парень серьезный и шутки не очень понимает, особенно — в такое время. Робкие голоса оставшихся трезвых "водителей" потонули в гомоне, их просто не захотели слышать.

Настроение Веры упало так же резко, как плавно до этого поднималось. Она затихла и не знала, как реагировать: спорить, и вызвать массу ненужных вопросов, или поддержать, тем самым, повышая риск ненужного визита… Поэтому, просто молчала, в надежде, что люди образумятся, или Дэн не ответит на звонок…

Спасение пришло оттуда, откуда совсем не ожидалось… Аня была единственной, кто заметил состояние девушки. Вера поймала на себе её очень внимательный и сочувственный взгляд. Слишком понимающий, как ей показалось. Но не успела подумать об этом, как Аня решительно пресекла все споры:

— Ребята, не нужно Дениса приглашать. Я не очень готова. Одно дело — вы, все родные, практически, а Денис Дмитриевич у нас редко бывал, мне хотя бы дом привести в порядок нужно…

Парни пытались отмести этот довод, убеждая Аню, что все это — фигня, и шеф у них не такой, не будет на мелочи смотреть… Но девчонки зашикали. Они дружно встали на сторону хозяйки. Тем более, Денис Дмитриевич приедет не один, а с женой… Та, конечно же, заметит все…

Вера, возможно, в иной раз и посмеялась бы над смешным спором… Но было не до этого. А Аня спор выиграла. Можно было выдохнуть, но как‑то не получалось…

Было немного странно и неловко постоянно натыкаться на Анин взгляд, серьезный и изучающий. Неужели, она догадалась, так быстро и точно, даже не видя их рядом?

Вере хотелось уйти куда‑нибудь, подальше от всех… Отсидеться, спрятаться, хорошенько обдумать… И злость начала одолевать: даже здесь Денис не давал ей покоя, хоть сам об этом и не знал. А еще, неожиданно, разозлило, что он так четко и беспрекословно выполняет все договоренности: не звонит, не пишет, не подходит. А так страдал, так страдал…

Она ушла так глубоко в свои переживания, что перестала замечать происходящее вокруг. А гости потихоньку уже собирались домой, не желая стеснять уставшую от непривычной суеты хозяйку.

Вера опомнилась, когда её кто‑то тронул за руку. Дернулась, оглянулась: рядом с стояла Аня.

— Вероника, если хочешь, оставайся, переночуешь. Утром поболтаем спокойно, днем погулять можно сходить… Оставайся, тебе‑то можно не спешить…

Было в этой девушке что‑то, очень располагающее к себе. Да, если подумать, они с Женькой — единственные, кроме Дениса, кто принял её за человека в этой чужой и странной стороне. А ей сейчас так тепла хотелось… Обычного, женского разговора ни о чем, трескотни, позволяющей не думать, переходящей в серьезное обсуждение извечных тем, а потом скатывающейся обратно, к пустякам. Делиться своими бедами она не хотела, но есть же еще масса других поводов для разговора…

Делиться бедами, все же, пришлось. Аня, уже на утро, после совместного завтрака с оладьями, пирожками, вареньями и чем‑то еще, от чего Вера пыталась отказываться, конкретно обозначила свой интерес:

— Ешь давай, отъедайся. За месяц высохла вся. Что, мотает тебе нервы Денис? Всю кровь уже выпил?

Вера так и застыла, с непроглоченным куском. Чуть не подавилась.

Пока прокашливалась и вытирала выступившие слезы, успела сообразить, как умнее ответить:

— С чего ты взяла? Денис Дмитриевич — очень хороший руководитель. Мне нравится с ним работать, и научилась многому…

Аня аккуратно поставила чашку на стол, устроила подбородок на сомкнутых в замок ладонях, с легкой усмешкой порассматривала Веру, будто впервые…

Спокойно, без нажима, начала:

— Да кто ж говорит, что он плохой. И работать с ним комфортно, хоть и жестковат, порой, но справедливый. Я мнению Жени доверяю.

Паузу сделала, не большую, но значимую, потом продолжила:

— Только я не о том. Вы уже сколько времени встречаетесь?

— Ань, с чего ты взяла? — Вера приняла решение отнекиваться до последнего. Пусть думает, что хочет.

— Ой, моя хорошая… Не держи меня за дурочку или за слепую. Все же видно по тебе, можешь не прикидываться. Да и не стоит от меня скрывать, я все равно никому не скажу: некому и незачем.

Из Веры будто кто‑то выпил все силы, одним глотком. Она обмякла, понурилась…

— Что, так заметно, да?

— Не переживай. Заметно, само собой, но только тому, кто смотрит. А остальным — хоть в обнимку перед носом ходите, не придадут значения.

— Думаешь, больше никто не догадывается? — В ней снова затеплилась надежда…

— А тебе это так важно, Вик? Какое тебе дело до того, кто и что про вас думает? Вы уже не маленькие, имеете право на взрослую жизнь. — Сказала, как припечатала.

Та подняла на Аню глаза, больные и несчастные, тоскливо поморщилась:

— А если… — запнулась, собралась с силами, наконец, выдавила. — Если он решит остаться с семьей? Если о нас узнают, у него проблемы будут, скандалы… Зачем портить жизнь человеку?

Аня долго её рассматривала, будто в первый раз.

— Господи… Вроде, умная девка, самостоятельная… А рассуждает, как ребенок… Это разве твои проблемы, если он решит остаться не с тобой?

— Но… я же, ведь, получается, тоже виновата…

— В чем?! Ты что, на него вешалась, в койку лезла, тащила за руку, принуждала?!

— Кажется, нет…

— Кажется ей… — Аня, как сварливая тетка, всплеснула руками…Встала, заходила по кухне… — Креститься надо, когда кажется. Если б ты Дэна попробовала нахрапом взять, давно бы уже уехала восвояси. А пожитки были бы вдогонку отправлены. И то, что Женька в больнице, тебя бы не спасло!

— И что? Я не понимаю тебя, Ань…

— А то, что Дёня — нормальный мужик, а не бычок на веревочке. Если накосячил — пусть сам думает, как исправиться. Его решение было, значит, и ответственность на нем. Это не твоя забота, кто и что узнает!

— А я, получается, мимо пробегала, и все?

— Вика, это что, единственная проблема, что тебя тревожит? Или ты рада, что у вас все кончилось, и просто больше не хочешь пересекаться?

— Нет. Не рада. — Она поникла окончательно.

— Тогда, объясни мне, зачем ты волнуешься о всякой ерунде? Ты лучше думай, что делать, чтобы его обратно в семью не затянули! Он же добрый, совестливый, правильный… Надавят посильнее, он и останется…

— Ань… Вот ты мне объясни… — Веру накрыло озарение неправильности происходящего… — Ты же сама замужем, дети есть… А говоришь такие вещи, странные… Почему ты на моей стороне?

— А я, может быть, вовсе не на твоей. Я, может быть, на стороне Дэна.

— А… почему? А если бы с тобой… такое вот… случилось? Вернее, с Женей?

— А я, дорогая моя, с Женей десять лет живу. И никуда не отпускаю. Поехал он в эту Тьмутаракань из большого города — и я с ним. Не отсиживалась дома, с родителями, пока он здесь с Дэном день и ночь впахивал. А ждала с ужином, до утра, ботинки с него снимала, когда в прихожей засыпал…

— А если бы он и после этого не туда посмотрел?

— Сама бы, первой, пинка под задницу и дала. Пусть летит, на кой мне надо сидеть и бояться, что налево пойдет? — Аня усмехнулась как‑то… до того уверенно, что Вере ясно стало: от этой — не уйдет, и даже не придет такое в голову. Скорее, наоборот, будет внимательнее смотреть, чтобы сама не ушла…

— Ты Дениса оправдываешь, что ли?

— Вика, мы сюда приехали почти в одно время с ним. И эту его супружницу здесь никто в глаза никогда не видел. В чем оправдывать‑то? В том, что мужику захотелось большой и чистой любви? С живой и реальной женщиной, а не с записью в паспорте? Кто же его осудит? Разве что, идиот…

— Слушай, а у него что, за все это время женщин не было?

— Были. Наверное. — Аня задумалась. — Конечно, были. Он ведь живой, здоровый, потребности есть. Я, даже, по — моему, слышала о ком‑то от Женьки…

— Да? — Вера ощутила укол какого‑то болезненного любопытства. Очень хотелось узнать что‑нибудь о Денисе, из того, что он сам никогда не расскажет. И боязно было: а вдруг, таких, как она, Денис менял, как перчатки, с осенних на зимние, и наоборот… Очень было страшно понять, что она — лишь новая игрушка в череде подобных…

— Да, зря я тебе об этом сказала… — Аня, как назло, будто по книге её читала. Поняла все, что таилось в этом коротком вопросе. — Сейчас напридумываешь себе… Накрутишь…

— А что накручивать, Ань? Я же вообще не понимаю, кем ему прихожусь. Девочка для развлечения или что‑то больше. Даже не разговаривали толком на эту тему, никогда.

— А мужики, нормальные, они редко разговаривают. Им проще сделать десять раз, чем однажды слово вымолвить. Они разговоров не понимают, и не умеют их вести. Так что, не удивляйся. Я от Женьки простого "люблю" дожидалась… А сколько же? — Она задумалась, припоминая. — Я старшего родила, а он еще молчал… Значит, года три… Нет, четыре. Я тогда с годовалым Санькой уйти хотела, вот он и расщедрился. Выдал. Как перед казнью, но сказал.

— И ты осталась?

— А как ты думаешь? Муж, практически, подвиг совершил, за это положена награда. Ну, опять же, захотелось еще послушать. Вот, осталась, второго родила.

Вера смотрела на эту женщину и понимала: у них разница в возрасте — лет пять, не больше, а казалось, между ними пропасть в несколько десятков лет…

Аня её молчание по — своему поняла:

— Знаешь, Вик, не парься ты по этому поводу. Достаточно было раз засечь, какими глазами Дэн на тебя смотрел, и все сомнения пропали. Я его таким не видела, никогда. А давно уже знаю.

— А какими такими глазами? Не поняла…

— Дура ты, Вика. — Она добро и необидно усмехнулась. — Какими. Жадными. "Не подходи — убью, не смотри — глаза повыковыриваю". Я‑то, в тот момент, больше о Жене думала, ничего вокруг не замечала. Но если уж мой остолоп понял…Это о многом говорит. Ну, а потом, когда в офис приезжала за документами, вы мне встретились, вдвоем. И я поверила, что Женьке не приснилось и не показалось от лекарств…

Теплым медом по сердцу растекались эти слова. Хотелось еще пожить и верить, что все у них выйдет, и все получится, и с проблемами Дэн обязательно разберется. И не так все страшно.

Вера и раньше чувствовала, как не хватает ей близкого человека, чтобы выговориться. Даже Нике стеснялась признаться. Одно дело — шутки шутить про женатого директора, а другое — сказать, что это уже не шутка, а свершившийся факт. В общем, лучшей своей подруге она ничего не сказала. Будь та ближе — возможно, решилась бы. Поплакала бы на плече, или вместе с рей порадовалась…

А Ане признаний было не нужно, и плача со слезами — тоже. В отличие от Веры, в ней жила спокойная уверенность в поступках и словах, монументальная. В каждой фразе у нее слышалась точка, а не запятая, без всяких "но", без которых не могла обойтись Вера.

Вера одно поняла: Ане, как и ей, катастрофически не хватало женского общества. В среду коллег Евгения она, почему‑то, не вписалась, наверное и статус мужа не позволял: трудно изливать душу подруге, жалуясь на мужчин и на своего благоверного, зная, что завтра к нему это все и вернется, неизвестно какой стороной. И людей она выбирала по какому‑то особому принципу, всех подряд не подпускала. Поэтому, Вере было немного лестно, что её одарили, пусть небольшим, но доверием. И еще ей было радостно, что есть человек, готовый выслушать, посоветовать, поддержать и, что самое важное, не осудить.

Они болтали обо всем на свете, о мелочах и о жизни, всю субботу, пол — ночи, и до вечера воскресенья. Главное, чего добилась Аня: вселила в Веру надежду, что все у них с Дэном еще получится. Главное — не наделать глупостей и не потерять то ценное и чистое, что между ними было.

В понедельник она шла на работу с легким сердцем и какой‑то отчаянной надеждой, что все образуется. Даже с Мишей спокойно поговорила, он, кажется, о чем‑то догадывался, но напрямую спросить не удавалось. А она, как могла, уходила от темы. Наловчилась так, что сама себе удивлялась. Общение становилось все спокойнее, а Михаил — все менее требовательным. Было немного стыдно… однако, давать ему отставку по телефону было бы полнейшим свинством. Все‑таки, он не заслужил, чтобы его бросили даже без разговора, трусливо и бесчестно.

И на планерке смогла смотреть на Дениса прямо, не отводя глаза, и даже пару раз улыбнулась ему, ободряюще… Но как же она по нему скучала… До зуда в пальцах, до дрожи в коленях, до сумасшедшего пульса, разгоняющегося только при мысли о том… она запрещала себе эти мысли, но они возвращались, догоняли, преследовали. А сейчас, когда угасающая надежда вновь загорелась, стали еще ярче и еще более осязаемыми…

К счастью, до самого вечера их пути больше не пересекались. А вечером она решила остаться допоздна. Чтобы не видеть очередную встречу и не расстраиваться. И не сидеть потом дома, одной, и мучиться неприкаянностью.

Благо, работы к концу года навалилось так, что голову не поднять…

Она лишь изредка отрывала глаза от монитора, чтобы подумать и что‑то записать. Блаженная тишина в кабинете, днем заполненном шумом и гомоном, радовала и помогала сосредоточиться.

Поэтому, услышав посторонний шум, испугалась. Кто мог бродить здесь по темноте? Охранники всегда сидят в своей клетушке, а все остальные так долго не задерживаются.

Она судорожно решала, что делать: повернуться к источнику шума, разобраться в причинах, или сидеть, не шелохнувшись, чтобы остаться незамеченной?

Но звук ключа, проворачиваемого в двери, изнутри, развеял сомнения. Вера вскочила, с грохотом роняя стул, готовая защищаться до последнего, и тут же потерялась.

— Денис?

Ей показалось, что это он. В полутьме, разреженной лишь светом настольной лампы и монитора, виден был только мужской силуэт, очень похожий на него. Но мужчина молчал, и Вера все больше нервничала.

Он сначала застыл, на мгновение, а потом пересек расстояние, разделяющее их, в два шага.

— Денис… Господи, зачем так пугать? Как ты здесь?

Он обронил короткое "Вика", а после она забыла, о чем спрашивала. Объятие, почти грубое, жадное, выбило воздух из груди. Поцелуи — короткие, торопливые — покрывали лоб, глаза, виски, щеки, спускались на шею… Снова поднимались… Не касаясь губ… Сначала она пробовала поймать их, чтобы ответить, но не успевала. Потом застыла, наслаждаясь этой нетерпеливой лаской, впитывая, как иссохшая земля впитывает крупный теплый летний дождь, радуясь, но не насыщаясь…

Устала ждать, когда их губы встретятся, привстала на цыпочки, обхватила лицо ладонями, заставила остановиться, посмотреть…

Он замер, и вся его спешка куда‑то испарилась. Прикоснулся так нежно, так невесомо, что хотелось стонать, потому что этого недостаточно, но она не рискнула торопить… Отвечала так же. Будто здороваясь после долгой разлуки, словно впервые узнавая его вкус.

Провалились в безумие одновременно, потерялись, уже ничего не контролируя, кто кого хотел выпить сейчас — непонятно… Вера лишь смутно понимала, что её затылок придерживают такие родные руки, и они же гладят ей плечи, шею, бродят по пояснице, ниже, то вжимаясь яростно, почти больно, то почти незаметно пробегая…

Опомнились оба, когда она уже сидела на столе, Дэн вжимался между её коленей… Он, тяжело дыша, с закрытыми глазами, прижался к её лбу своим…

— Вика, останови меня. Я с катушек слетаю. Не здесь.

Денис понимал, что лепит одну ошибку на другую, будто, в какой‑то момент, кирпичики в стройном здании жизни начали укладываться вкривь и вкось, плохо закрепленные, не спаянные… Будто опытный каменщик, надежный и проверенный, ни с того, ни с сего запил. И высокая, надежная башня стала раскачиваться, грозя обвалиться, погребая под руинами и хозяина, и всех его ближних…

И эта поездка, внезапная, в офис, тоже была ошибкой. Ведь он обещал Вике, и знал, что во многом виноват перед ней, и не хотел расстраивать… Но еще один день без неё — и он просто сдох бы, мучимый тоской, виной, любовью, раскаянием, чем‑то еще тяжелым… Устал сопротивляться и рванул к ней, наугад, не зная, точно ли еще в офисе. Летел по гололеду и темноте, рискуя где‑нибудь не вписаться, а внутри все дрожало. От предвкушения, как он её обнимет, прижмет, погладит…

И совсем не планировал её испугать, а потом — так по — глупому сорваться, не понимая, что творит… От того, чтобы стянуть с Вики белье и ворваться в неё, не сдерживаясь, его отделяла лишь пара мгновений. Остановила, смешно сказать, какая‑то скрепочница. Рука уперлась в нее, а в ладонь впилось что‑то острое. Внезапная боль отрезвила, заставляя придти в себя.

Вика после его слов прерывисто выдохнула и застыла, не поднимая век. Потом еще один вздох, похожий на всхлип, он присмотрелся… В сумраке разглядел, что губа закушена и предательски дрожит… Руки её в это время неловко теребили пуговицы на блузке, неизвестно когда и как расстегнутые, пытаясь обратно застегнуть…

— Ну, малыш, не расстраивайся… Нужно просто отсюда уйти. Слышишь, Вика? Подожди… — Перехватил запястья, отвел в сторону. Сам аккуратно застегнул все пуговки, поправил воротничок, отвел от лица волосы… — Маленькая, ну, что с тобой? Не грусти, пожалуйста… Видишь, я пришел. Я рядом…

Не зная, что еще добавить, как успокоить, прижал к груди, поглаживая. Слушая, как затихает дрожь…

— Денис, я так устала… И так соскучилась по тебе… А ты… — Голос был таким жалобным, таким непривычным, и так непохожим на его всегда уверенную Вику… Полоснул болью по сердцу.

— А я… Я думал, что умом двинусь, Вик. Честно. Обещал же тебе не звонить, не писать… Держался. И видишь — вот. Теперь ты плачешь…

— Я не плачу. Неправда. — Она, думая, что незаметно, терла глаза кулачком…

— Вижу. Пойдем отсюда. Хоть прокатимся, поговорим… — От глупости и нелепости происходящего сводило скулы.

— Хорошо. Сейчас. — Она попробовала сдвинуться с места… Денис нехотя отпустил, сразу же ощущая пустоту в руках, и холод. Её уже не хватало.

Не мог оторвать глаз, впитывая каждое движение, пока она аккуратно, слишком сосредоточенно собиралась, не устоял, сам натянул ей шапку и шарф.

К машине почти бежали, взявшись за руки. Не обращая внимания на то, что могли подумать охранники… Вика пыталась об этом сказать, но Денис лишь отмахнулся.

— Не думай об этом. Надоело прятаться…

— Денис, ты что?!

— Вика, забирайся в машину…

— А куда мы поедем?

— Куда‑нибудь… Хочешь есть? Обедала, наверное, сто лет назад?

— Не хочу.

— Понятно…

Он, не спрашивая больше, заехал на ближайшую заправку с приличным кафе, взял кофе, себе и Вике, каких‑то сладостей и пирожков, шоколадку…

Вернулся, сложил все это богатство девушке на колени, кофе в руки отдал.

— Смотри, что понравится, выбирай. Перекуси хоть чем‑нибудь… — Вздохнул. — Извини, конечно, лучше бы в кафе тебя отвести… Но не хочу никого видеть, кроме тебя. И слышать тоже.

— Ничего страшного, Денис. Я не обиделась. И светиться лишний раз тоже ни к чему…

— Да причем тут "светиться"? — Он поморщился, непонятливо…

— А зачем тебе нужно, чтобы видели сначала с женой, а через пару часов — с коллегой? Оно тебе нужно, Денис?

— Да мне, вообще‑то, пофигу на это… Я тебя берегу, чтобы не нервничала…

В ответ — тихий вздох и такое же тихое "спасибо"… Очень подозрительное…

— Вик, дорога сложная, отвлекаться не хочу. Остановимся — спокойно поговорим. Хорошо?

— Так, куда мы едем?

Он улыбнулся, впервые за все это время…

— Сейчас увидишь и все поймешь…

Они приехали на то же место, далеко за городом, куда он когда‑то её привозил. Почему‑то хотелось именно сюда. А больше и некуда. Это противное ощущение от того, что им элементарно негде спокойно встретиться, гнусно буравило мозг. А решения никакого придумать не мог.

Вика, узнав пейзаж, тоже легко улыбнулась, согрела его теплым взглядом. Помнила. От этого слегка полегчало.

— Не хочешь выйти, воздухом подышать? Недолго, чтобы не замерзнуть….

— Хочу. Пойдем.

— Подожди, помогу выпрыгнуть.

Снова прижал её к себе, едва успев прикрыть дверь, чтобы не выпускать теплый воздух. Облокотился о капот, расстегнув куртку, заставил спрятать руки внутрь. Чтобы не мерзла, и чтобы ближе была.

Она доверчиво прислонилась к нему, но не расслабилась. Будто готова была отпрянуть при первом неосторожном слове. И он не знал, с чего начать. Чтобы правда не казалась жалким оправданием.

— Ты меня совсем ни о чем не спрашиваешь… Почему?

— Не знаю… Не знаю, о чем первом спросить. И требовать от тебя ничего не хочется. Не хочу играть роль любовницы, которой мужчина что‑то там должен…

— Но я ведь должен тебе… Нет?

— Денис, расскажи сам. Мне очень важно услышать и понять, что происходит. Не думай, что я такая безразличная…

— Я попросил у Дарины развод. — Почувствовал, как живое и мягкое тело будто стало каменным. Вика замерла.

Потом выдавила:

— И что?

— Артачится. Просит еще одну попытку… Старается "наладить отношения", как она говорит… — Вика не видела кривую ухмылку, с которой он выплюнул последние слова.

— И как? — Она отстранилась, подняла голову, заглядывая в глаза. — Получается?

— Нет. Иначе, зачем бы я здесь стоял?

Он вспомнил, как искренне и душевно жена пыталась втюхать ему историю про любовь, которая вспыхнула и прожила все эти годы, на расстоянии в тысячи километров. Потом выяснилось, что любовь и вовсе не умирала. Она была всегда, а брат — ошибка, и было‑то всего один раз, и она, в обиде на Дэна, просто хотела ему отомстить… И ребенок, на самом деле, — сын Дениса. Она, в запале ссоры, крикнула ему, чтобы посильнее боль причинить. Потом уже поняла, что наделала. Но было поздно…

А Денис, глядя в некогда обожаемое лицо, не чувствовал ничего, кроме горечи. Если бы тогда, годы назад, она рассказала то же самое, он… поверил бы, наверное… Позлился бы, попсиховал, но простил бы. Да что говорить: он до последнего надеялся, что Дашка позвонит, придет, потом — приедет, и признается, что очень глупо и жестоко пошутила… А сейчас ему было безразлично, что там она рассказывает…

— Но они же еще…

— Что? Вик, ну, чего ты боишься‑то? Спрашивай. Почему они еще здесь?

Он почувствовал, как девушка кивнула, вновь прижатая к его груди.

— Банально. Я не готов был к этому, но билетов нет. Новый Год на носу. Все нормальные люди отсюда сваливают, как можно дальше. На родину, в центр, в теплые края, куда угодно, но только чтобы не здесь праздновать… Сюда поезда идут пустые, а отсюда — битком. Мне просто не на чем их отправить.

Вариант автобуса или автомобиля, как понимаешь, отменяется. Если в дороге с ними что‑то случится, я себе не прощу.

— Ясно… И когда ближайшие?

— После седьмого января. Там все наоборот будет… Я уже купил билеты. Обоим.

— Понятно. — Ни слова упрека не дождался. Но от этого стало еще хреновей. Он готовился защищаться, объяснять, доказывать, спорить. Было бы легче. А так… тоска в её убитом голосе резала по живому, не давая выдохнуть и собраться.

— Вик, маленькая моя… Хочешь, забронируем какую‑нибудь базу? Здесь много, по типу охотничьих, но очень комфортные. Туда лишь богатые люди приезжают. Не хуже, чем дома… Сбежим ото всех, вдвоем, и останемся там на каникулы. Как тебе, а? — Об этом он тоже думал, неоднократно. Помнил, как Вика мечтала встретить этот праздник вдвоем, чтобы расслабиться, ни о чем не думать, никуда не спешить. Он тоже мечтал об этом. Каждое утро, когда просыпался, а её рядом не было.

— Не знаю… А у тебя получится, сбежать? Ты их одних оставишь?

— Почему нет? Дашка столько лет без меня праздновала, что теперь изменится?

— Ну… там же у неё друзья, родные… а здесь — никого…

— А у меня здесь кто был все это время? Или у тебя, сейчас? — Он даже сердиться начал. — Вик, прекрати думать о чужих проблемах. Она сама их себе создала. Думай, лучше, о своих.

— Но она же и тебе создает, правда? Я о тебе переживаю…

— Я уж, как‑нибудь, решу…

— Конечно, хочу, Денис… Куда угодно, хоть шалаш построй, я согласна. Как представила, что буду праздновать, сидя вдвоем с вредной бабкой… А она в восемь вечера спать уйдет… Сдохнуть захотела, сразу…

Она ощутимо передернулась…

— Замерзла? Может, внутрь?

— Нет. Ты теплый… — Она протянула так мечтательно и блаженно…

— Вот поэтому и нужно забраться внутрь… Вик, я тебя пообнимать нормально хочу, а не через пять слоев одежды… И поцеловать — тоже. На морозе у тебя сразу все потрескается… Все, я решил. А ты слушайся!

Вика уже направилась к своему пассажирскому месту, но он не позволил — открыл ей заднюю дверь. Она глянула, удивленно, однако, ничего не сказав, забралась туда, куда её направили.

— Здесь удобнее обниматься будет. Места больше. Не удивляйся.

— Я поняла.

Он лишь протянул руку вперед, между сиденьями, чтобы добавить температуру, и тут же принялся расстегивать молнию на её куртке. Вика помогала, и расстегивать, и стягивать рукава, и сама забралась к нему на колени. Запустила руки под воротничок рубашки, пока он стягивал куртку с себя. Потом они долго, взахлеб, целовались. То жадно и голодно, до боли в прикушенных губах, то, словно опомнившись, с какой‑то тягучей, тоскливой нежностью. Будто пытались, без слов, рассказать все недосказанное…

Весь мир его сосредоточился в этой точке — на окраине цивилизованного мира, в безлюдной, дикой темноте и холоде, в оазисе тихо урчащей мотором машины, на скрипящем от каждого движения сиденье. Он готов был больше никогда и ничего не видеть, не слышать и не ощущать, кроме этого хрупкого, закутанного в кучу одежек тела, ничего более не был готов воспринимать… Руки уже нетерпеливо пробирались под край теплого свитерка, нащупывая гибкую поясницу, пробегаясь пальцами по хрупким позвонкам…

Звонок телефона прервал это сладкое сумасшествие. Мелодия, которая заставила опомниться и нажать на зеленую кнопку, не раздумывая…

Где‑то, очень рядом, тяжело и прерывисто дышала Вика, а он уже внимательно слушал голосок в динамике:

— Пливет! Ты где? А я жду, а тебя нет!

— Да, Ромашка… Я приеду. Еще увидимся, ты не переживай, я никуда не денусь…

Он о чем‑то ласково болтал с мальчиком, не всегда понимая смысл его скороговорки, местами лишь угадывая… И чувствовал, как застывает, как отстраняется Вика… Поймал её пальцы, ободряюще сжал, не позволяя окончательно уйти глубоко в себя…

Что‑то в нем сейчас с оглушающим треском рвалось на части: он не мог прекратить разговор, и точно так же не мог забыть про девушку, с трудом обретенное спокойствие вдребезги рассыпалось…

А Рома никак не мог наговориться. Он, действительно, скучал. В первый же день после их приезда, Дэн "по — мужски" условился с парнем: звонить только по вечерам, не отвлекать от важных дел и совещаний. И тот терпеливо ждал, когда цифирки на часах перевалят за восемнадцать. Иногда, проявляя чудеса выдержки, умудрялся дотерпеть до семи. Сегодня они уже успели встретиться и поболтать, но Денис слабодушно удрал. Сюда, к Вике.

Наконец, он смог убедить мальчика, что никуда не пропал, и они еще увидятся…

Нажав отбой, устало привалился к сиденью и долго молчал. Непозволительно долго. И был безумно благодарен Вике за то, что не стала теребить его вопросами и упреками. За это, наверное, и любил. Да, теперь он готов был в этом себе признаться…

Он притянул её пальчики к губам, прикоснулся к ним нежно, в знак благодарности… За все. И за то, что не мог выразить даже словами.

Девушка замерла, потом осторожно высвободила руку, погладила по щеке…Заглянула в глаза, пытливо…

— Привязался к нему, да? У тебя голос такой сейчас был… никогда бы не подумала, что умеешь так… ласково….

— Ничего себе! А с тобой, разве, я не ласково говорю? — Он удивился, деланно, прекрасно понимая, о чем речь. Но очень не хотелось сейчас, чтобы вдруг выплыла ненужная ревность. Тем более — к пацану.

— Ласково. Но, все равно, не так. — Вика перебралась к нему на колени. — Ты не думай, Денис. Я ничего такого не сочиню. Просто…

Она как‑то потерянно потерлась о его плечо щекой, вздохнула, задумалась о чем‑то своем…

— Что, Вик? Что "просто"? Говори, а то я пугаться начну…

— Я ему позавидовала сейчас. Роме.

— Господи… Вика, ты в своем уме? Я не собираюсь менять тебя на парня! Я сейчас о чем тебе говорил, столько времени?

— Да я не о том…

— А о чем же?

— Да… не хочу даже… скажешь потом, что жалуюсь… на совесть давлю… не хочу об этом.

— Вик…

Она выдохнула, явно собираясь с силами. Собралась. Не поднимая глаз, тихо заговорила:

— Я так в детстве мечтала, что когда‑нибудь папа меня найдет, и тоже будет так разговаривать. А я ему буду рассказывать, про все — все на свете… А он будет слушать… спрашивать… смеяться над чем‑то… Не бери в голову, Денис. Я уже взрослая. И поняла, что нет у меня никакого папы. Мама, по — моему, не до конца знает, кто он. Или не хочет говорить.

— Вика… — Он не знал, что на это сказать, и как себя вести. И, наверное, вовсе не был рад такие вещи слышать. Без того уже тошно, а тут еще — сверху на совесть накладывают пару камней…

— Денис… Не нужно мне ничего объяснять. Я только рада, что ты оказался человеком, а не бесчувственным чурбаном. Нужно бы злиться… но…. мне грустно, Денис, и все.

— Малыш, не придумывай. Я такой же чурбан, как и все. И даже не задумывался, ни разу, о пацане, пока не увидел, как он похож на Ромку, в детстве. Глянул на меня, как‑то исподлобья, и резануло так, мощно… Дашка, конечно, идиотка. Себе и парню жизнь испоганила, да и мне тоже. Кто её тогда за язык тянул? Глупость бабья, больше ничего. А теперь мне в нос тыкает, что я был не прав, что не дал ей возможность все объяснить, все исправить… Только мне, Вик, уже по хрену, что она там говорит. Смотрю на нее — и ничего не дергается. Ни холодно, ни горячо. И жить не смогу с ней, даже из‑за парня. Вернее, из‑за него и не смогу.

Вика, до того затихшая, вновь встрепенулась.

— Почему?

— Так у нее же, что ни день, то скандал. С воплями, истериками, слезами… То меня обвиняет, то себя, то брата. А пацан ее слушает, не понимает, но тоже истерит. Хочется выставить её, к хренам, на улицу, а мальчишку у себя оставить. Приходится молчать и не спорить, чтобы нас обоих не доводила.

— Совсем все плохо?

Он усмехнулся:

— Когда молчит — терпимо. Я б её доктору, конечно, показал… Чтобы нервишки полечила…

— А если вылечит? В смысле, если она, вдруг, начнет вести себя нормально?

— Я буду рад и спокоен за парня. А так, вообще, подумываю родителей поднапрячь. Пусть ведут её к нужному доктору и проверят мозги. Может, ей ребенка, вообще, нельзя доверять. С такими‑то закидонами…

— Что, неужели, так плохо все? Может, она с непривычки так себя ведет? Или пытается тебя убедить в чем‑то?

— Да бес её знает, Вика. Мне сложно судить. Но то, что я вижу, меня раздражает и расстраивает. Хотя… Если бы была проблема, предки давно бы уже занялись…

— Они так плотно общаются?

— А что им еще осталось? Ромки нет, я — далеко. Одна надежда и радость — мелкий. Так‑то, сейчас могу понять, почему они так привязались… Другого не пойму — на хрена они в мою жизнь до сих пор лезут? Ведь тогда же все порешали. Они свой выбор сделали, что теперь угомониться не могут?

— Ну, наверное, надеются, что когда‑нибудь и ты к ним вернешься. Думаешь, просто им пережить?

— Вик, а мне — легко? Мне — просто? Тогда… — он явно проглотил ругательство. — Практически на хрен меня послали, с претензиями, и теперь…

Вика слушала, не перебивая. Только изредка бросала взгляд — снизу- вверх, показывая, что она здесь, с ним, и что ей интересно все это слышать.

— Я, похоже, зря ляпнул матери, что пора прекращать этот фарс… Она поняла быстро, и не стала откладывать в дальний ящик.

— Они поэтому приехали?

— Скорее всего, да… Я даже сразу не сообразил. Не мог понять, что это, вдруг, торкнуло…

— Ну, Денис, их можно понять…

— Вика, черт! Откуда ты взялась, такая понятливая?! Хоть бы для приличия повозмущалась, что ли… Тут все против её интересов, а она понимает… Меня сейчас совесть должна сожрать?

Этот всплеск был вызван, скорее, удивлением: не такой реакции ждал. Думал, что будут слезы, претензии, жалобы, требования быстрее все решить… А здесь… Каким‑то равнодушием отдавало. Он понимал, что неправ, что нужно радоваться… Но… Вдруг, она послушает его, посочувствует, а потом пошлет, к чертовой бабушке? И тоже будет права.

Вика и здесь отреагировала не так, как должна была:

— А что ты хочешь? Чтобы я тебе тоже закатила истерику? Начала тянуть и канючить? Давить на тебя? Я думаю, что этого тебе и дома достаточно. Я за неделю узнала о тебе больше, чем за месяц общения. Почти ежедневного. И этому рада. Пока что я верю тебе, Денис. — Очень устало. И очень непохоже на молодую, наивную девочку, которой так долго казалась. — Пока что… А дальше — посмотрим… Может быть, и у тебя все изменится. Какой смысл сейчас вперед заглядывать?

Денис не нашел, что ответить. Нечего было сказать…

Просто прижал подбородок к её макушке, еще крепче обнял и дышал с ней одним воздухом. Аромат её вспоминал, руки вновь обретали горячую нежность её кожи на пояснице, на спине, на глубоком изгибе талии. Свитер очень мешал ему, но смелости и наглости, чтобы стянуть, не хватало. Не время и не место, и не то настроение, чтобы — вот так.

Во всяком случае, голова еще соображала, спасибо грузу невеселых мыслей…

А Вика все сильнее прижималась к его груди, будто опасаясь оставить меж ними хоть капельку пространства, он просто физически ощущал, как ей не хватало прикосновений. И не хотел начинать, опасаясь сорваться.

Она сдалась первой:

— Денис… Поцелуй меня, а? Если уж приехал, и уже целовал… И обещал, между прочим… — Так жалобно. Разве можно устоять?

Он знал, что соскучился по ней. Умом знал, и сердце тосковало, и тело требовало — её, никого другого. Но только сейчас понял, как сильно скучал. До того, что страшно было сжимать ладони — чтобы не раздавить, и сложно не оторвать губы — чтобы не задохнулась, и с такой силой зарывались пальцы в волосы, что её шея безвольно гнулась, не выдерживая. Её дрожь, проснувшаяся при первом же поцелуе, сводила с ума, а он боялся, что сейчас сорвется и сделает больно, и держался, держал себя до последнего, с какою‑то глупой надеждой, что еще сможет, справится, лишнего себе не позволит…

Лишь терся щекой о её кожу, зная, что царапает грубой щетиной, не имея сил прекратить эту ласку. Вика не оставила ему шансов. Сама стянула этот невозможно мешавший свитер, сама расстегнула его рубашку… Прильнула всем телом — к его, такая горячая, невыносимо нежная, и до безумия сладкая. И тогда он еще держал себя в узде, нервно и старательно пытаясь думать о чем‑нибудь… о чем угодно, только не о том, что сейчас просто необходимо было сделать. Лишь вдавил её в себя, еще крепче, чтобы не осталось и миллиметра, и застыл, впитывая ощущение близости. Такой неожиданной и невероятной.

— Вика… — Полустон — полувздох… — Вик… Что же ты творишь, маленькая… Не здесь же…

— Здесь, Денис, здесь и сейчас… Когда еще? — Всегда такая сдержанная, редко берущая на себя инициативу, она словно с цепи сорвалась, затягивая в водоворот безумства…

Сама притянула его голову к груди, застыла от первого касания губ, задохнулась, выгнулась…

Потянула с плеч рубашку, в волосы зарылась пальцами, перебирая нервно, местами царапая..

Раньше ему казалось, что салон — просторный, и места в нем — до хрена… А теперь стало тесно, джинсы не поддавались, и развернуться негде, чтобы их снять… И с себя, и с девушки…

Он почти рычал, от этой дурацкой заминки… И Викины руки мешали, хоть она и пробовала помогать…

Наконец, проклятая ткань была сдернута, с обоих, вместе с бельем… Полетела на пол, к куче таких же смятых и сброшенных вещей… Он вжался в неё всем телом и замер, привыкая, вспоминая, впитывая, предвкушая… Сейчас, зная, что она никуда не денется, хотелось не торопиться, а смаковать — каждый миг, каждую секунду, каждый вдох, наполненный ароматом её горячего тела, дрожащего от возбуждения… Вика нетерпеливо вдавливала пальцы в его кожу, ловила губами губы, подгоняла, спешила… А он не спешил… С какой‑то медлительностью, на грани истязания, захватил ладонью её затылок, другую пропустил под поясницу, тоже зафиксировал, принялся ртом исследовать кожу… упиваясь вкусом, жаром, дрожью, звуками… тем, как она металась, вышептывая какие‑то просьбы, настаивая… Сознание плыло и раскачивалось от возбуждения, в ритме, который неосознанно задавала девушка своими движениями…

Опомнился, лишь когда плечо прикусили острые зубки, с одуряюще — сладкой болью… Ответил тем же — легко, и нежно, на шее, где‑то под ушком, одновременно с первым толчком… Зарылся лицом в её волосы, слушая, как задохнулась, как вновь задышала, сбиваясь, коротко и рвано, как вновь шептала что‑то, невнятно — умоляющее… Потом кричала, и он, кажется, не всегда молчал…

Так сходят с ума и теряются, оставаясь в другой реальности, не желая вернуться назад… Так он боялся оторваться, отпустить, перестать дышать в одном ритме с нею… Наверстывал упущенное и впрок набирался — её жадности, сладости, горьковатой нежности… И она не отпускала, не давала сделать ни лишнего вдоха, ни выдоха — только с нею, только в неё… И плевать уже было, кто сейчас главный, а кто поддающийся, кто ведет эту партию, а кто — ведомый… Сладкая девочка разучилась стесняться, и требовала, и отдавала, и брала… все, чем мог сейчас с ней поделиться…

Изнуренные, иссушенные до дна, на время застыли, все так же крепко сжимая друг друга, даже в беспамятстве не желая расстаться…

— Вик… ты вся мокрая… что‑то накинуть нужно… — Первое, что пришло в голову и что смог сказать. Хриплым, не свои голосом. — Простынешь…

Она лишь кивнула головой, прижатой к его плечу, почти неощутимо… Прижалась крепче, затихла, лишь пальчики что‑то невесомо выписывали на его спине…

Накинул на неё свою куртку, укрывшую почти целиком, подтянул босые ступни повыше… Он мог бы сидеть здесь, вот так, с притихшей Викой на коленях, очень долго. Вообще, никогда не вставал бы…

— Малыш, я так хочу, чтобы все это происходило в моей постели. И чтобы ты в ней спала, каждую ночь… И просыпалась рядом…

Она лишь вздохнула глубже, не отвечая ни словом… И руки крепче сжались на его поясе… Он и не ждал ответа. Что она могла сказать? Только тем, что была с ним, здесь и сейчас, Вика очень многое доказала…

— Денис… — Тихий, хрипловатый голос… Такой родной, до спазмов в горле… — Не нужно. Не трави душу. Все хорошо будет.

Он внезапно разозлился. На себя, на эту ситуацию, на всю свою грёбаную, какую‑то покалеченную жизнь… Хотел бы и на Вику, за эту её покорность судьбе… Но не мог, на неё никак не мог злиться…

— Да как ты не понимаешь, что это неправильно все? В моей квартире, моей, честно заработанной, сейчас сидит наглая и борзая баба, которая, по несчастью, оказалась матерью моего племянника. И на что‑то надеется, требует, предъявляет… А мы с тобой, как несовершеннолетние, должны прятаться на заднем сиденье машины! Б…, мне просто стыдно, Вик! Со мной такого даже в юности не было! А теперь… перед тобой стыдно, понимаешь?

— Денис, не придумывай. За что? Передо мной‑то — чем ты сейчас виноват? Ты же все объяснил, я это приняла. Какие проблемы?

Она подняла голову, чтобы все это высказать, глядя на него блестящими глазами, сейчас — практически черными, непрозрачными…Дэн залюбовался, против воли…

— Думаешь, я не знаю, что ты видела этот балаган, каждый вечер?

Тяжелый вздох — ответом. Потом тихое:

— Не хочу вспоминать. Слишком…

— Я знаю. Я над тобой измываюсь все это время, а ты молчишь и прощаешь…

— Придет время, и я обязательно тебе отомщу. Обещаю. Когда ты будешь мой, целиком, я над тобой всласть поизмываюсь. А пока набираюсь впечатлений. — Он напрягся, на первой фразе, а потом понял, по движению губ на его коже, по интонации, — она улыбалась. Шутила, женщина — загадка… — Так тебе легче будет?

— Могла бы поинтересоваться, для приличия… Я уж подумал, что тебе без разницы…

— Знаешь, Денис, в чем сложность? — Теперь уже Вика выпрямила спину, почти откинулась назад, но его сжатые руки не позволили, прижали обратно. — Ты сейчас можешь рассказывать мне все, что угодно. А я могу верить или не верить. Фактов нет, лишь твои слова. Так зачем мне узнавать лишние подробности? Чтобы все больше и больше сомневаться? Перемалывать их постоянно, сопоставлять, искать нестыковки? Я и так по ночам не сплю…

— Вика… Маленькая… Ну, прости меня… Втянул, дурак, ни о чем не думая. Лучше бы оставил тебя сразу в покое…

Он не сразу понял, что произнес что‑то лишнее… Не так сказал, или его не так поняли… Только что держал в руках горячее, мягкое, нежное тело, податливо льнущее к рукам, и вот — осколок мраморной статуи. Все такой же горячий, как ни странно, однако — застывший в неподвижности, будто неживой. Обожгло укором в огромных глазах. Распахнутых в… недоумении? Обиде? Боли?

— Значит, так… — Вика заерзала на коленях, пробуя отстраниться, но это было сложно: он все так же крепко держал, судорожно подыскивая слова, чтобы загладить вылетевший из его рта бред. — Значит, зря все это было… Жалеешь…

— Нет, нет, Вик. Ты что? Ты не то подумала… — Вдавил в себя, все крепче обхватывая, лихорадочно гладя спину, шею, плечи, приподнял за ягодицы, вернул обратно, сокращая расстояние, которое возникло. — Маленькая… Ну… Я жалею, что тебе плохо сделал, что ты грустишь… Понимаешь? Вика, Вероника, девочка, ну, прости… Я вообще, в последнее время, слишком часто косячу… Старею, наверное, да? Или глупею? И зачем тебе сдался старый дурак? Разве можно на глупцов обижаться?

— Вот умеешь же ты играть словами… Больше никогда так не говори, ладно?

— Обещаю. Клятвенно.

— Так и быть, на первый раз поверю…

Кажется, она даже вновь начала улыбаться…

Вера уже почти смирилась с тем, что Денис рассказывал. И даже готова была подождать, пока он разберется со всем. И ничего не требовать — тоже была готова. Каким‑то десятым чутьем уловила: нельзя давить, только хуже сделаешь.

И эта нечаянная, но такая жадная, невыносимая своей запретностью близость её не обидела. Она сама скучала по Денису, по его голосу, взгляду, телу… его нежности и временами грубоватой силе… Потому и требовала от него, и настаивала, и не остановила…

Но эта последняя фраза царапнула по сердцу, занозой впилась. Из тех, что молча и незаметно сидят, пока не потревожишь, а потом отдают острой, жестокой болью… Денис, вроде бы, объяснил, что совсем не о том думал, и Вера услышала… Но осадок остался.

Поэтому, одеваясь в тесноте салона, стесняясь своей неловкости, она молчала. И понимала, как что‑то внутри замыкается. Еще одна крупинка на чаше недоверия и обиды… Мелкая, незаметная… тяжелая.

Она долго собиралась, чтобы задать еще один, очень важный вопрос… Боялась услышать что‑то, что могло бы совсем поломать только проснувшуюся надежду. Всю дорогу до дома они перебрасывались ничего не значащими фразами, обо всем и ни о чем. И только во дворе, уже готовясь попрощаться, спросила, с чувством, что ныряет в темный, холодный омут:

— Денис… скажи…

— Да, малыш, спрашивай. Что ты хотела? — Он, словно почуяв, как важны будут её слова, насторожился.

— Зачем они приезжают к тебе каждый вечер? Дома не могут подождать? Такое ощущение, что это демонстрация. Может быть, не для меня конкретно, а для всех, у кого есть мысли на тебя позариться.

— Не "может быть", а так и есть. Дашка, какая бы дурная ни была, а четко знает, что делает. И на что давить — тоже хорошо понимает.

— Но… зачем? Ты‑то зачем ей это позволяешь? Денис, я чувствую себя, в такие моменты, ничего не значащей идиоткой. Которой очень хорошо указали на её место. Сиди, мол, и не высовывайся. У человека семья, дружная и любящая.

Денис, тяжело выдохнув, откинулся на кресле. Покрутил шеей, упираясь затылком в подголовник. Видно было, как не хочется и неприятно ему об этом говорить.

— Вик, все глупо, банально и просто. Дашка намекает сыну, что папа скоро уходит с работы, его неплохо бы и встретить. Парень загорается, звонит, просит разрешения… — Долгая пауза. — Я не могу ему отказать, Вик. Язык не поворачивается.

— Он тебя называет папой? — Непонятно, зачем ей это нужно было узнать. Но неожиданно потребовалось.

— А как еще? Формально, я был, есть и останусь его отцом. Они сюда ехали, зная, что папа здесь. Как объяснить пятилетнему ребенку, что я — просто дядя, оказывается? Если ты подскажешь, как правильно, сегодня же проверну.

Дэн злился. На себя, на то, что происходит вокруг, и даже, похоже, на Веру. За то, что надавила на самое больное место.

— И… что? Ему каждый день так хочется по холоду ехать?

— Я уже в пух и прах переругался с Дариной, и не раз, на эту тему. Как об стенку горох. Прикрывается тем, что пацан без меня скучает…

— Ты же к нему привязался сам… правда?

Он кивнул, подтверждая. Помолчал…

— Не знаю, что меня так зацепило. Пока не видел его — даже не вспоминал. А теперь…

— А что дальше? Ты сможешь… потом? Не поломаешься? Я не буду уже говорить о том, как себя будет чувствовать мальчик… Только папа у него появился, и тут же его не стало…

— Вика, я все уже решил. И не передумаю. Ни ради Ромки, ни ради кого‑то еще, жить с Дашкой я не собираюсь. Будет выёживаться — парня к себе заберу.

— Не отдадут. Мать, все‑таки…

— Да ладно?! А кто их двоих содержит, до сих пор? Как думаешь? Дашка ж ни дня не работала, с тех пор, как в декрет ушла. И жильё я им там оставил. Свое. Я не хочу быть козлом и давить такими методами, но, если придется… Развод я получу, и точка. Надавить на то, что она не сможет ничем обеспечить ребенка, с нормальным адвокатом, и отдадут, как шелковые…

Он помолчал.

— Если ты, конечно, не против…

— Ты соображаешь, о чем говоришь?! Она ему сделала что‑то плохое? Не воспитывала, не ухаживала, за здоровьем не следила? За что ты хочешь мальчика наказать, лишив его матери?

— А отца, значит, можно лишать?

— Денис… ну, ты сам подумай…

Он с силой растер лицо руками. Облокотился на руль, тяжело опустив голову.

— Ты права. Погорячился…

— Денис, я не хочу на тебя давить. Если сейчас поступишь не так, как считаешь правильным, ты ни мне, ни себе не простишь. Давай, определись, сначала, как будешь вести себя с мальчиком. Сможешь ли так просто отпустить. А потом уже дальше подумаем. Я не хочу строить будущее на осколках чужой жизни, и виноватой в этом быть тоже не хочу.

Он вскинулся:

— Хочешь уйти в сторону? Чистой и незапятнанной? Это главное для тебя? Снова — идеалы, совесть и правила?

— Нет, Денис. Не хочу. Я уже не белая и запятнанная. Не обижайся. Мне, скорее, страшно, что потом тебе тоже не нужна окажусь, и буду во всем виновата…

Она с трудом подбирала слова, чтобы выразить, как ей, на самом деле, страшно. Вот так, внезапно, оказаться на перекрестке чужой судьбы, связанной и с её, и с другими — намертво. Да так крепко, что ни распутать, ни размотать узелки. Только — рубить и рвать, вместе с кусками чего‑то важного и родного. И ей совсем не хотелось потом эти обрывки собирать во что‑то новое. Страшно, что не выйдет.

Денис тоже замолк. Тоже, видимо, не мог построить фразу, так, чтобы звучала правильно и без фальши.

— Вика, ты мне одно скажи: тебе это нужно? Наши отношения нужны? Я, в любом случае, разведусь с Дариной. Как быть с Ромкой — подумаю, но тянуть всю жизнь эту историю не буду. Но. Ты еще не передумала? Может быть, хочешь все уже прекратить и не тратить нервы?

— Какой же ты дурак, Денис! Как я должна тебе еще доказывать?

— Никак. Не знаю, Вик. Я постоянно думаю, что ты всей этой хрени не заслуживаешь. И не должна переживать из‑за моих проблем.

— Почему это?

— Ну, наверное, потому, что они — мои. И мне их решать нужно. Вообще‑то, я надеялся быстрее все разрулить, но, как видишь, затягивается. И тебя с собой тянет… — Он с досадой сжал кулаки, резко выдохнул…

— Дэн… Вот ты говорил, что нужно быть взрослыми. Да?

— Говорил… — Настороженно повернулся в её сторону. Не понимая, к чему Вика клонит. Она и сама не осознавала. Только чувствовала, что ступает по тонкому льду.

— Знаешь, когда я поняла, что уже взрослая? Когда мама отказалась за меня решать, какой ВУЗ выбрать. Сказала: твой выбор — твоя ответственность. Тебе с ним жить и за него отвечать. Не позволяй другим людям определять твою жизнь, тогда и обид на них не будет…

— Молодец твоя мама. Умная женщина, даже не поспоришь ни с чем. Только вот, к чему ты это вспомнила?

— К тому, что мы с тобой оба себя взрослыми считаем. Ну, так давай, каждый сделает свой выбор сам. Ты — как дальше поступать, а я — стоит ли ввязываться и переживать за последствия того, что будешь делать ты.

— Все равно, тебя он коснется…

— А это уже мне решать, Денис. И мое дело. — Она не заметила, как в таком, казалось бы, отвлеченном разговоре, оба начали повышать голос. По очереди.

— Вика! Что значит "твое".

— А то и значит… — Её фразу прервал звонок телефона. В запале схватила трубку, даже не думая, насколько это будет вовремя и к месту…

— Да. Алло.

Новость, прозвучавшая из динамика, оглушила и выбила весь воздух…

— Что значит "едешь"? Как? Миш, ты же знаешь, как я терпеть не могу сюрпризы! Как можно‑то?!!!

Михаил, видимо, другой реакции ожидал. Обиделся. А ей не хотелось огорошивать вот так — на ходу, в поезде…

— Да причем здесь "не рада"… Рада, само собой… Просто, неожиданно очень… Я не знаю даже, как реагировать… Давай, лучше потом перезвоню… — И сбросила вызов. Уставилась прямо перед собой. Просто боялась сейчас посмотреть на Дениса…

Тихий. Очень тихий голос. С едкой насмешкой:

— Рада, говоришь? Вот и выбор. Все правильно, Вик. Все правильно делаешь. Лучше остаться там, где тепло, светло и надежно. И не мудрить.

Она вскинулась:

— А что я должна была ответить?! Прямо сейчас послать? Сказать, чтоб из поезда выпрыгнул и шел домой по рельсам? Ты же своих не отправил?!! А чем я хуже? И на развод ты письмом не подавал. Хотел сам съездить. А я? Почему я не могу так сделать?

— Все можешь. И на все имеешь право. Только я Дашку не обманывал никогда, и не делал вид, что она меня радует…

— Да что ты прицепился к одному слову? Это тебе надо быть счастливым, что я сейчас все, одним махом, решу с Михаилом. И все, никаких обязательств, понимаешь?! — Её уже трясло, от осознания, что говорят они, оба, на разных языках.

— Так ты для этого трубку взяла? А я думал, ревновать хотела заставить… — И не ясно: серьезно он говорит или издевается…

— Знаешь, что, Денис?

Вопросительно поднял брови…

— Пошел ты на хрен!!!

Это были последние слова, что она сказала в тот вечер. Прежде, чем хлопнуть дверью и убежать.

Потом она долго и мучительно сожалела. О том, что так расстались. О том, что можно же было остановиться, не орать, так резко не реагировать… Но было поздно. А потом — страшно первой его набрать…

 

Глава 10

Денис неверяще смотрел в документы. Уже в десятый, наверное, раз. Перечитывал, пытался понять… Казалось, что это такая предновогодняя шутка. Розыгрыш. Так не бывает. Не с ним, не сейчас…

Но мрачный взгляд Сергея очень качественно убеждал: правда, как бы ни хотелось в неё не верить. Он в таких вопросах не шутил. Никогда. Разве может шутить начальник экономической безопасности над тем, что ставит его под удар? А с ним — и всю компанию?

— Как?! Объясни мне, как эти данные могли уйти к "Осирису"? Сергей, скажи мне — как?

Тот лишь нахмурился.

— Копаем. Пока еще ничего…

Денис, понимая, что вот — вот взорвется, неестественно спокойно, однако, не менее упрямо от этого, продолжал допрашивать:

— Ты понимаешь, что это кто‑то из наших? Никто посторонний не мог забраться и достать. Или мог, Серега?

— Да у нас же проверенные все. Знаете. Лично, сам, каждого на эту тему прощупывал. Ненадежные к нам не попадают.

— Тогда — кто?! Скажи мне? Директор конкурента пришел, залез в мой сейф и достал этот несчастный договор?

— Нет, конечно. Кто‑то слил. Осталось понять: все у нас ушло, или только этот проект…

— Когда поймем? — Нужно было срочно менять стратегию, пересматривать условия договоров, оспаривать результаты тендера… Дэн был на двести процентов уверен, что их никто не обойдет. Но… Шоколадные условия, что были предложены ими, "Осирис" еще и полил сверху клубничным сиропом, и кокосовой стружкой присыпал. Ненароком представив это сочетание вкусов, Денис передернулся. Но кому‑то по нраву пришлась эта гадость….

Хуже всего, что они оба не знали, какой объем сливался, как долго, и кому еще. От этого зависело очень многое. На кону — и финансы, и репутация филиала, и его будущее, впрочем, тоже.

— Нужно время. Что‑то, возможно, вообще не всплывет. Мы ж и про этих… — Он кивнул на папку. — Случайно узнали. Из разговора. А так бы пришел ты на оглашение результатов и ушел, поджав хвост.

Сергей в выражениях не стеснялся. Ему было можно.

Начальник СЭБа о чем‑то умалчивал. Дэн это видел. По неуверенности, что промелькнула в глазах, когда говорил, что всех проверили, по оборванной фразе, о том, что не знает, где еще копать, но роет везде и сразу. Не мог понять — почему. Боялся кого‑то очернить зазря? Так, ведь, ситуация уже — хуже некуда: Денис теперь и не знал, кому в конторе можно верить…

— Серый. Не темни. Говори все, что знаешь. Вместе подумаем. Глядишь, быстрее хорошую мысль найдем…

Тот надолго замолчал. Будто взвешивая что‑то, не решаясь вывалить на шефа непроверенный результат.

— Есть одна идея… Только вот, не совсем сходится…

— Что?! Не томи!

— Да, видишь ли… Нет. Никаких мотивов. Глупо и бессмысленно.

— У кого нет мотивов? Что бессмысленно?!

Сергей начал очень осторожно. Будто спускаясь по скользкому обрыву…

— Данные ушли самые последние…

— Я вижу! Самый крайний вариант. Ниже в цене падать некуда. Мы и так в минусе. Придерживал в загашнике, надеялся, что обойдемся…

— Видит он… А ты в курсе, что их никто у нас не распечатывал? Только электронный вариант был.

— Нет. Я что, должен отслеживать и помнить, когда и как пускал на принтер бумажки?

— Это не твоя работа. Моя. Мы следим. Не на всех компах, а на самых важных…

— И? Не распечатывали. И что?

— В электронном виде эти цены и условия, да и сметы, есть только на двух жестких дисках. На обоих — с твоей электронной подписью. Шифр только ты знаешь. Я прав? Или ты с кем‑то необдуманно поделился? — Сергей спрашивал абсолютно серьезно. А Дэн закипал.

— Я похож на идиота?! Серый, я что, по — твоему, внедрил способ защиты, чтобы самому его испортить? За кого ты меня принимаешь?

— Ни за кого. Я версии прорабатываю… Одну исключаем. Тогда… остается всего один вывод. Но здесь — нестыковка. Нет никакого мотива…

— Б… да не тяни ты кота за хвост! Скажи, на кого думаешь, а мотивы найдем! Если не найдем — запытаем, заставим признаться! — Денис был настроен очень зло и решительно. И в своих обещаниях ничуть не кривил душой..

— Эти файлы есть на твоем компьютере и у Женьки. — Сказал, как припечатал.

— Да ну, нафиг. Эта версия подготовлена уже после аварии. Не может быть…

— А я о нем ничего не говорил. Только вот… Евгений в больнице, а комп каждый день работает..

— Ты что?! Ты думаешь на Веронику?! Окстись, Серег! Божий одуванчик. Куда ей… И мотивов не найдешь… Абсолютно.

— Вот и я о том же… Хотя… ты же её лучше знаешь… Может, заметил что‑то такое, о чем я не в курсе?

Жестокая догадка прошлась неприятным холодком по позвоночнику. В горле пересохло…

— Вика? Нет. Не может быть. Не верю…

— Есть у тебя другие варианты? — Сергей долго дожидался ответа. Безрезультатно. — Вот и я о чем. Значит, будем работать над этим…

— И как ты собираешься прорабатывать?

— Вызвать и допросить. Жестко и без всяких соплей. Девочка молодая еще, необстрелянная… Если её вина — расколется быстро, много времени не потратим. Могу хоть сейчас. К тебе позвать, или я сам, у себя в кабинете? — Сергей потянулся к трубке внутренней связи, показывая, что не намерен оттягивать неприятное дело…

— Постой. Не спеши. Мне нужно подумать. — Дэн знал, как Серега, с виду добродушный медведь, умеет давить на психику. Взрослые мужики выходили от него в растерзанном и разобранном состоянии. Некоторые оправиться так и не смогли — уволились. К жесткой хватке бульдога, у Сереги прикладывалось второе высшее по психологии, болевые точки он находил на раз — два. Ну, и несколько лет в должности следователя в ОБЭПе давали о себе знать… Что будет с Викой, после такой беседы, было страшно представить…

— О чем подумать, Дэн? — Ему показалось, что Сергей посмотрел на него с плохо скрытой жалостью… — Тут надо брать быка за рога и быстро разбираться. Если сможем доказать слив, дело заведем, обвиним "Осирис" в промышленном шпионаже. Результаты оспорим…

— С ума сошел? Нам, после этого, проще вдвоем отсюда уйти, не дожидаясь пинка под зад.

— Да я приукрашиваю. Думаю, этим козлам тоже огласка не нужна. Надавим пожёстче, и сами откажутся от предложенных условий. Не бзди, Дэн, справимся. — Он помолчал, для большей убедительности. — Ну, что, зову? Можем вдвоем надавить. Еще надежнее получится.

— Нет. Если она не замешана ни в чем, что потом делать будем? Работать, после таких обвинений, она точно не останется. Потеряем специалиста.

— А мы её, по — любому, потеряем. Только с разными условиями: либо поймем, что она виновата, и можно дальше не искать, либо убедимся в невиновности, и будем рыть дальше.

— Как у тебя все просто, Серег. Пустить человека в расход, не задумываясь. А как же презумпция невиновности?

— Ой, рассмешил. Не у нас, и не в нашей стране. — Цинизм Сергея тоже не был открытием. Как он умудрялся в себе сочетать классного парня и такого вот безэмоционального пса — Дэн до сих пор не понял. Словно переключатель где‑то стоял. — Слушай, Денис, в чем проблема? Ты никогда не заморачивался раньше на такие мелочи. И за меньшие косяки вышвыривал без оглядки.

— Она сейчас работает за Женьку. Без помощника не справлюсь.

— А если честно? Раньше и не такое вытягивал. Не верю, что сейчас, вдруг, резко отупел или силы оставили. — Взгляд — сверлящий, и выражение лица — будто все про него знает.

— Не выдумывай, Серег. Я все уже сказал. Объемы сейчас другие. Во все дела, что она ведет сейчас, я за пару недель не вникну. А год закрывается, все нужно делать срочно.

— Дёня, давай, по честному… — Теперь в его голосе, неожиданно смягчившемся, сквозила… жалость? или налёт презрения? Что‑то такое, неприятное, проскочило… — Думаешь, я не понимаю, что вас связывает? Можешь кому угодно втирать, но только не мне. Ты же в курсе, что я все про всех знаю. И даже про тебя.

Денис выдохнул. С шумом. Кулаки сжались, как‑то сами по себе, без всякого волевого участия. Нет, он не сомневался, что люди догадываются. И даже, если быть честным, не очень‑то и скрывался. Больше — для спокойствия Вики, а не своего. А теперь, оказывается, он сам себя загнал в угол.

— Кто еще?

— Да бес его знает… Я ж с народом не обсуждал. Одно дело — быть в курсе, а другое — сплетни размножать… — Сергей ненадолго замолчал, словно что‑то обдумывая. — Вот тебе и мотив, между прочим. Если б жена твоя не появилась, глядишь, ничего и не произошло бы…

— Ты же с самого начала к этому вёл? Правильно?

— И да, и нет. В общем, Денис, если хочешь — общайся с ней сам. Но — очень прошу, не затягивай. Иначе, придется вмешаться мне. Решу, что ты, как заинтересованный лично участник, не можешь быть объективным. Давай, до конца дня подожду, а дальше — сам за дело возьмусь.

Это не было угрозой или давлением. СЭБ на филиале только формально подчинялся директору. Оба делали вид, что Дэн — главный, обоих устраивало такое положение вещей. Но, при необходимости, Сергей мог действовать самостоятельно. И под Дениса мог начать копать, при желании. Слава Богу, до этого еще ни разу не доходило…

Сергей ушел. Денис остался. Один на один со своими мыслями. Нет, он не боялся, что коллега чем‑то ему навредит — слишком много вместе пережито. Но вот в том, что от Вики он не отстанет, сомнений не было: не зря начбез получал зарплату чуть меньше, чем у директора. Он её честно отрабатывал, и сейчас был уверен, что сделает все так, как требуется.

За Вику было страшно. Сергей не обратит внимания на то, что девушка, на то, что молодая, тем более — на их отношения с Дэном. Попала в список подозреваемых — извини. А еще пугало, что подозрения могут оказаться правдой. Женская психика — территория неизведанная. Что она могла выдумать, после той, такой тяжелой, и так идиотски окончившейся беседы?

Дэн уже сотню и тысячу раз пожалел о сказанном в запальчивости. Хотел извиниться — не вышло. Вика закрылась. Не подпускала близко, не отвечала на СМС, разговоры обрывала сразу же, как только они заходили на личные темы. Да и не зашли ни разу: она, будто чувствуя по неловким паузам, что Дэн хочет что‑то такое сказать, тут же прощалась. Не стоять же у нее под дверью, надеясь, что дама соизволит его принять?

Он бы и постоял. Только вот… Теперь, словно в отместку, Вику с работы тоже встречали. Он в первый раз глазам не поверил, но… Да, в момент, когда девушка вышла из офиса, и Денис рванул ей навстречу, не думая, как будет выглядеть, её перехватили. Михаил, чтоб его…

Горькая и глупая ирония: он, поняв, как сложно для Вики смотреть на спектакли, устроенные Дариной, резко их прекратил. Не сказать, что это было просто. Дашка вновь устроила концерт, упирая на то, что Дэн, вообще, забудет, что его дома ждут, и перестанет вспоминать о сыне. Она упорно давила на это — сын, и никак не меньше.

Ему, в принципе, уже было по хрену, кем пацан приходится. Знал, что родной, по — любому, — внешность обмануть не могла. А сын, племянник, да хоть внук — не важно. Он сейчас не собирался ничего оспаривать. Объявить, что парень‑то, по факту, безотцовщина, нагулянный, незаконный… Наказать Дашку таким способом — да, возможно. А Ромка‑то в чем виноват?

Хреновее всего было то, что к мальчишке он привязывался. Очень быстро и безнадежно. С первого дня, когда тот глянул на него такими Ромкиными глазами… И брови так же, как брат, серьезно нахмурил, и носик так похоже сморщил…

Он даже не думал, до этого, что так тоскует по брату. И обида, когда‑то резанувшая по сердцу, так не тревожила, как раньше. Ромки не было. А мальчишка — был. Думать о том, что мальчик может быть его собственным сыном, не по документам, а биологически, он не хотел. Решил, что так проще и удобнее. Слабость? Конечно. Но здесь он менять ничего не планировал. Пусть останется все так, как есть, и не более.

А вот как бы остаться в нормальных отношениях с Викой, после неизбежного разговора? Как пройти по скользкой кромке, не оступившись?

Он упорно гнал от себя мысль, что девушка может быть замешана в произошедшем. Не хотел верить. Но гадкое подозрение засело занозой, свербило, все больше распаляя и заставляя думать: "Почему нет? Она обиделась, психанула, обещаниям не поверила… Еще и оскорбилась, в последнем разговоре, на его наезды… При подходящем случае, любой человек не упустит возможности подгадить. Тем более — женщина, с её неуловимой логикой, построенной на чувствах…"

Как переживет очередное предательство, если оно, все же, случилось, он совершенно не представлял. Уже сейчас где‑то в груди надсадно покалывало и ныло. Такой поломанной развалюхой Дэн себя давно не ощущал… Он же свято верил, что чище и светлее Вики просто не бывает людей…

Решил, что долгими раздумьями сделает только хуже, накрутит себя донельзя, а потом не сможет адекватно воспринимать поведение Вики, рванул к себе телефон, рабочий, чтобы не могла сбросить и не ответить, набрал её внутренний номер. Долгие, выматывающие гудки, будто молотком бьющие по темечку… Он готов уже был вскочить и тащить её в свой кабинет, волоком, но услышал, наконец, холодное "Да, я слушаю".

— Вика, зайди ко мне.

Пауза. Явно, заполненная размышлением, как себя повести…

— А по телефону нельзя? Или по почте?

— Нет. Разговор важный и не для чужих ушей. — Он рявкнул это жестче, намного, чем собирался. Но не было желания сейчас мямлить и тратить время на разговоры.

— Хорошо. Сейчас приду. — И положила трубку.

Потянулись долгие минуты ожидания. Слишком долгие и слишком короткие, чтобы успеть успокоиться, перевести сознание в адекват, без закосов в сторону обиды и злости.

Стук в дверь, аккуратно — осторожный. Его резкое "Да!", и — неожиданно — лицо Ларисы. Ей‑то что понадобилось?!

— Лариса? Что вам?! — Уж секретарь‑то, вроде, не заслужила такого обращения… Но и ей досталось резкости. Однако, та не смутилась (да и с чего бы, наверное, не один год терпела его выверты), и спокойно, даже с легкой насмешкой, будто бы, сообщила:

— К вам Величко пришла. Впускать?

Дэн слегка опешил…

— А с каких это пор ей нужно спрашивать разрешения, чтобы войти?

— Не знаю. — Женщина легкомысленно пожала плечами. — Она сама попросила предупредить…

— Да? Странно… Пусть заходит. И еще, Лариса, — он окликнул секретаря уже глядя ей в спину. — Проследите, чтобы нам никто не мешал. Вообще никто, понимаете?

— Да, конечно, Денис Игоревич… Я все поняла.

Вика напомнила маленького, настороженного зверька. Из той породы, что никогда не покажет волнения и страха, но сам его вид — напряженный, ждущий подвоха — прекрасно обо всем говорит… Чего она боялась? Самого Дениса или разоблачения? Очень хотелось узнать…

— Здравствуйте, Денис Игоревич. Я внимательно слушаю вас.

— Зачем же так официально? — Он поморщился, не замечая, как начал заводиться. — С каких это пор я стал "Игоревичем", а?

— С тех самых, когда я поняла, что лучше держать дистанцию. — Вика присела на стул, напротив, неестественно прямо держа спину, и не отводя взгляда от его лица. Эта уверенность тоже, почему‑то, начала раздражать…

— И когда же ты это поняла? Не в тот ли момент, когда твой замечательный хахаль приехал? — Вот так. Зло и безнадежно, понимая, что рубит все державшие их ниточки, но не ведая, как затормозить, он ударил наотмашь. Самому стало мерзко и гадко. До привкуса на языке…

— Ошибаетесь, Денис Игоревич. Хахалем были вы. А с Мишей нас связывают долгие и прочные отношения. — Ни один мускул не дернулся на её лице. А еще Денис понял, что возвращать удары она умеет. С той же силой, если не больнее…

— Да? И ты их решила укрепить еще надежнее, да?! Так, чтобы я и думать не хотел о том, чтобы близко к тебе подойти? Контрольным, так сказать, в голову? — Не так. Совершенно не так он планировал строить беседу. Точнее — не планировал вообще, но, точно уж, не собирался устраивать с первой фразы наезды, еще и в таком тоне… Но его понесло, и останавливаться не хотелось. Да и Вика, своим вызывающе — спокойным поведением, наталкивала на нехорошие мысли. Усиливала подозрения.

— Я вас не понимаю, Денис… — Она запнулась, но тут же поправилась. — Игоревич. О чем вы?

— Это я тебя, Вика, не понимаю. И лучше ты мне сама расскажи, о чем я. Заодно — объясни, как такая хрень могла придти тебе в голову?!

— Какая именно хрень?! — Теперь уже она начала нервничать и выходить из себя, повышая голос. — Какая, объясните?! Та, что я, потеряв голову и стыд, с вами связалась? Что в чужой постели спала? Или, может быть, та хрень, благодаря которой неделю ждала и надеялась, что у нас все сложится? Или когда думала, что ты относишься ко мне по — человечески, а не как к очередной шлюхе?! Что я должна теперь объяснить, в чем оправдываться?

А Дэн внезапно успокоился. Вот они, мотивы: Вика сама себе обиду придумала, истерику устроила, и гадко отомстила.

— Все эти выдумки можешь держать при себе. Не очень они любопытны. Расскажи лучше, кто тебя надоумил слить секретные данные конкурентам? Решила играть по — крупному, или на что другое фантазии не хватило?

— Что? — Откуда такая растерянность и недоумение на лице девушки? Не ожидала, что все так быстро откроется, или, действительно, ей было невдомек, в какое дерьмо Денис её втянул?

— Смотри. — Он толкнул ей по столу папку. — Твоих рук дело? Если твоих — можешь радоваться. У тебя вышло, и неплохо, и отомстить, и наказать. Крови мне за час попортила больше, чем Дашка и все, вместе с нею взятые, за многие годы.

— Денис Игоревич, я посмотрю. Но, может быть, вы сами, вслух, скажете, в чем меня только что обвинили?

— Сначала посмотри. А потом сама расскажешь.

Она пожала плечами, потом подтянула бумаги к себе и начала вчитываться, очень внимательно.

А Денис наблюдал, как меняется её лицо. Как хмурятся брови, непонимающе, как недоверчиво она перелистывает страницы, вперед — и обратно, будто надеясь, что что‑то новое на них найдет, прекрасно зная, что все правильно увидела с первого раза…

— Что это такое? — Сейчас в её глазах была только искренняя растерянность и непонимание.

— Результаты тендера. Дорогая. В котором выиграли не мы.

— Но… как? Это же наши условия!

— Вот ты мне и объясни, как это получилось. От чистоты и подробности признания будет зависеть твоя дальнейшая судьба, а так же — скорость, с которой мы оспорим результаты.

— А причем здесь я?

— Вика… — Он почувствовал, что глубоко и безнадежно устал от разыгранного фарса. — Ты очень хорошо притворяешься. Только, вот… Кто еще мог, кроме тебя, слить им эти данные? Я, само собой. Но все это время провалов памяти за собой не замечал, и точно уверен, что не делал этого. Остаешься только ты.

— Знаешь, что, Денис? Пошел ты на х. р. Это все, что я хочу сказать. — И она поднялась со стула, разворачиваясь к выходу.

— Стоять!

— Я тебе не собачка, чтобы приказывать! И повторю, если хочешь, куда ты можешь пойти! Больше нам обсуждать нечего.

— Вика, я пойду, куда угодно, только сначала с этим сливом разберусь. И у тебя уйти не получится. Либо признайся, как именно это сделала, либо докажи, что это — не твоя вина. — Он сбавил резкость тона, понимая, что её нельзя сейчас отпускать. Что‑то в её поведении подсказывало, что вся конструкция, выстроенная ими с Сергеем наспех, может и рассыпаться, на раз — два. Но и сдаваться, вот так, запросто, он не собирался.

— Замечательно. Просто здорово. — Едкая горечь послышалась в её словах. — Когда ты мне сказки рассказывал, я должна была верить, ждать, надеяться… Ни в чем не сомневаться… А когда у тебя возникло недоверие, то, простите великодушно, Вероника обязана доказать свою невиновность. Иначе — никак. Очень справедливо, не находишь?

— Вика, не путай, пожалуйста, личные отношения и коммерческий шпионаж. В работе, сама понимаешь, не может быть никаких исключений…

Девушка прищурила глаза, задумалась… Потом подошла вплотную к нему, вынуждая встать, лицо — белое, только глаза сверкают, да плотно сомкнуты губы…

— А что же ты не подумал об этом, когда трахал свою подчиненную, Денис?! Тогда тебя работа не беспокоила! Ублюдок, бессовестный, беспринципный, наглый козел! — И ему прилетела тяжелейшая пощечина. Только успел за щеку схватиться. Перехватывать руку не стал. За дело била, уж это он прекрасно понимал… — Сначала докажи мою вину, а потом возводи напраслину. Понял? В гробу я видела и тебя, и твои подозрения!

Она развернулась и выскочила, громко хлопнув дверью. На этот раз — никем не остановленная.

Правда, посидеть и обдумать все произошедшее в тишине и покое Денис не смог. Не позволили. Сначала в кабинет ввалился Сергей. Буквально через секунду после того, как дверь за Викой захлопнулась.

— Подслушивал, что ли? Не стыдно тебе?

— А какой мне резон? Сам расскажешь, если есть, о чем… — Начбез выжидающе уставился на Дэна. Не услышав ни слова, продолжил сам. — А если не хочешь, то я поделюсь наблюдениями…

— Давай. — Денис устало прикрыл глаза. Голова раскалывалась от беспорядочной толкотни мыслей. А гоняла их одна, самая главная идея: о том, что он только что безжалостно укокошил самую призрачную надежду на их будущее с Викой. А ведь до этого она еще жила, хоть и слабенькая…

— В принципе, лицо Вероники, да и твоя красная рожа, явно кем‑то ушибленная, сами за себя говорят. Похоже, что зря мы на неё погнали…

— Что?!! Да ты… в своем уме? Сначала обвиняешь человека на основе догадок, а потом — по выражению лица оправдываешь? Ты охренел?!

— Успокойся. Такую реакцию, что она выдала, сложно подделать. Будь девочка хоть на мизер виновата, никогда б не осмелилась заехать тебе по морде. Уж поверь мне.

— Серый, тебе не кажется, что в людей нельзя так играть?

— А я не играю. Пока ты тут распускал нюни, я работал, и не один я, и копал не по — детски. Так что, мне нужно было лишь косвенное подтверждение моим догадкам…

— Млять. Серый, говори, а? Ты хочешь моего инсульта?

— Тебя, быка такого, хрен свалишь…

— Говори. — Тоном, пресекающим все шутки, уже не попросил, а приказал.

— Короче. У неё не рабочее место, а проходной двор. Все, у кого проблемы с принтером, могут присесть и распечатать документы с её стола. Естественно, пока девочка отсутствует. А она — добрая душа — уходя, оставляет его включенным. Чтобы не мучились ребята. А им только волю дай. Посидеть за начальственным столом, да в удобном кресле… Короче, влезть и скопировать мог кто угодно. Хотя… с неё это вины не снимает. Отставить доступ к важной информации открытым — это уже косяк, и немалый.

— Серег, а ты понимаешь разницу между этими косяками?

— Конечно. А куда деваться? Как я мог определить, сама она это сделала, или кто‑то воспользовался глупостью? Правильно. Никак. А теперь осталось найти в толпе наших придурков того, кто додумался до этой хрени…

— Ты же сказал, что никто из наших не способен?

— Людям свойственно ошибаться. А я, как ты помнишь, тоже человек…

Заехать в глаз этому самоуверенному ублюдку помешал стук в дверь. Рука зависла на замахе, а Дэну пришлось усаживаться обратно. Сергей все прекрасно понял и отодвинулся подальше.

— Войдите. — Он никого не хотел сейчас видеть, но лучше нежеланный посетитель, чем драка в офисе.

— Я не надолго. — Кто угодно мог войти, но пришла, почему‑то, Вика…

— Вероника Витальевна? Как вы вовремя, заходите, пожалуйста, не стесняйтесь… Мы как раз о вас говорили. — Денис решил, что Серегу не мешало бы проверить на слабоумие. Вроде бы, не грешил раньше… Но вот сейчас — нарывается, как последний дурак.

— А мне стесняться уже нечего. И я рада, что вы здесь. — Девушка уверенным шагом прошла к столу и бросила на него какие‑то распечатки. — Сравнивайте.

— Что? — Они оба дернулись к бумагам, удивленные и обнадеженные тоном Вики. Слишком… приказным, что ли…

— Специально для вас цветным фломастером обвела.

Дэн смотрел на два документа, принесенных Викой, потом — на тот, что лежал на его столе. Три варианта. Во всех трех цифры "плясали"… Были несовпадения в расчетах и результатах. Не везде, но в некоторых, казалось бы, незначительных мелочах, была огромная разница.

— Не понимаю… Что это?

— А еще директор, называется… — Издевка в её устах звучала как приговор, и как новый шанс на рождение надежды… — Ты бы хоть сверил эту подставу и оригинал… А вы, Сергей, тоже не проверили?

— А зачем мне это? Факт передачи информации меня волнует. Неважно, какой именно, верной или искаженной.

— А вы знаете, что за клевету можно и в суд подать?

— Можно. Только вы, Вероника, ничего не сможете доказать.

— Я и пачкаться не стану.

— Ребята, угомонитесь. Еще успеете с разборками. Вика, что это обозначает, объясни. Три версии, все отличаются… Какая из них верная?

— А сами вы не соизволили посмотреть и проверить? Почему я должна выполнять работу СЭБа, когда он просто ткнул пальцем в первого попавшегося, и сидит, умывает руки? Это же твоя была идея, Сергей?

— Потому, что так — намного эффективнее. Я ни черта не понимаю в ваших раскладках. А ты сама все нашла и показала. — Дэну почудилось, что еще немного — и СЭБовец тоже словит пощечину. Но Вика сдержалась. Просто глянула на него, как на таракана, гадливо поморщившись. Так, что даже этого медведя проняло: он погрустнел и скуксился.

А Вика больше смотреть в его сторону не стала.

— Вот этот вариант — первый, что я отправляла тебе на согласование. Вот, с красными пометками. Видишь? — Денис кивнул. — Посмотри у себя в почте. Первое письмо от меня на эту тему.

Он быстро щелкал мышью и кнопками на клавиатуре, уже догадываясь, к чему Вика клонит.

— Да. Точно. Совпадает.

— Вот этот — оранжевые галочки — окончательный вариант, ты должен был проверить его позавчера. Но, почему‑то, не ответил. У меня его нет с твоей подписью, только как предложение. Смотри в почте.

— Да вижу я… — Ему становилось очень грустно и безрадостно. Похоже, круги на воде они с Сергеем заметили, но не поняли, совершенно, откуда они идут…

— А вот эта хрень, — Вика брезгливо ткнула ноготком в первую папку. — Взята из рабочего файла, в котором я расчеты делала. Здесь снята защита, потому что нужно было менять формулы. В паре мест ошиблась, и результаты кривые. Кто‑то стырил этот документ, еще в промежуточном состоянии, и отдал конкурентам. Есть вопросы и возражения? — Она с точностью скопировала манеры самого Дениса. Он обычно заканчивал совещания этой фразой. Таким тоном, что все предпочитали скромно промолчать.

Ему сейчас тоже нечем было крыть. А Серегу, идиота, заткнуть возможности не представилось.

— Может быть, ты нам, заодно, и расскажешь, кто это сделал?

— Мне, извините, за это не платят. Учитесь самостоятельно выполнять свою работу, уважаемый начальник СЭБ. Я и так половину за вас сделала. Дальше, извините, времени нет. Задачи на день еще никто не отменял.

Денис, как идиот, обрадовался этой последней фразе. Был, вообще‑то, уверен, что Вика пришла, чтобы швырнуть на стол заявление об уходе. А она задачи выполнять еще собралась…

— Вика, значит, ты продолжаешь работать? Эта… неприятность… — Он с трудом подбирал слова, чтобы не обидеть и не спугнуть, окончательно. — Не отразится ни на чем?

— Я пока думаю. Было бы слишком трусливо сбежать, пока моя непричастность не доказана. А дальше — посмотрим.

— А как ты предлагаешь найти виновного? — Снова Серега вклинился, мешая.

— А то вы не знаете? Вызывайте, допрашивайте, ищите. Вы же следак, не мне учить вашим методам. Звонки пробейте, письма, встречи. Сложно, понимаю, но для этого вас тут и держат. Можно, раз в год, оторвать задницу от стула и подсуетиться!

Денис откровенно любовался тем, как Вика сейчас выглядит. Холодная ярость и презрение, с которыми вылетали слова, делали её спину ровнее, глаза — ярче, щёки — румянее… Злость её красила, нельзя было не признать.

— Вика, надеюсь, ты помнишь, что твое присутствие на празднике в честь Нового Года обязательно? — За каким лешим об этом спросил, и сам не понял. — Ты же придешь?

Искристые, теплые, прозрачные глаза неожиданно обернулись льдистыми, колючими, блестящими осколками. Девушка задержала на нем взгляд, иронично дернула бровью…

— Да как нефиг делать! Приду, обязательно. Только, надеюсь, разрешение придти со своей парой никто не отменял?

Эта пощечина оказалась намного тяжелей первой, настоящей. Денис только что не вслух зарычал… А Вика и не обернулась к нему. Ушла.

В кабинете повисла тяжелая, вязкая тишина. Сергей блуждал глазами по документам, что‑то записывал себе в блокнот… В общем, делал вид, что он совершенно ни при чем, и не был только что участником и зрителем развернувшейся сцены.

— Серег, ты понимаешь, вообще, что мы с тобой сейчас натворили?

— А в чем дело? — Он вскинул бровь, искусно изображая невинность.

— Я как теперь Вике буду в глаза смотреть?

— А как ты смотрел, когда предъявлял обвинения? Ладно, я — тупица, мое дело не в цифрах разбираться, а искать улики, причины, мотивы, доказательства и тэдэ и тэпэ. А тебе‑то, оленю, кто помешал сравнить?

— Понятно. Я виноват, единолично, в том, что заподозрил и оскорбил этим девушку. Теперь даже не знаю, что нужно сделать, чтобы получить прощение.

— Я тебе предлагаю забыть и забить.

— В каком смысле?

— В прямом. Если бы тебе так важна была Вероника, ты бы глотку мне перегрыз, но помешал её трогать. А ты что сделал? Сам же её, в принципе, на хрен и послал, только завуалированно. Чем и доказал глубину своих трепетных чувств. Во всяком случае, я так вижу…

Кулаки чесались. Оба. И сильно чесались. Но сдержало одно: Серега был прав, как ни крути. Под влиянием обиды, искаженного самомнения, да и памяти о прошлых предательствах Денис легко и непринужденно оттолкнул от себя девушку, даже не пытаясь разобраться в проблеме.

Осознание пришло слишком поздно. Вместе с раскаянием. И с пониманием того, что сделанного не воротишь. Он сам, своими руками, доломал и разрушил все то, что держалось на тонком волоске.

И, наверное, стоило бы послушать Серёгу… Выкинуть из памяти и сердца. Придумать для себя тысячу веских причин и оправданий. Вспомнить о том же Михаиле, который приехал и не был с позором изгнан…

Но, почему‑то, мучительно больно было только от одной этой мысли…

Вера когда‑то, невообразимо давно, минут тридцать назад, была абсолютно уверена, что не существует ничего, способного довести её до злости, близкой к ненависти. Что она — очень спокойный, рассудительный, думающий человек, умеющий с пониманием относиться к чужим ошибкам. Она точно знала, что умеет рассуждать, понимать, терпеть и ждать. И в то, что Дэну могла простить любые поступки, только бы его не потерять, ведь любит же, а ради любви нужно прощать, она тоже верила…

Но, слушая немыслимую чушь, которую произносили такие любимые губы, видя обвинение в таких родных, таких теплых глазах… Чувствуя, как леденеют от волнения руки, как противно потом увлажняются, так, что хочется утереться гадливо, а лучше — вымыться, с головой… Она, где‑то далеко, отголосками мыслей, знала, что сейчас умирало в ней собранное по кусочкам чувство. Израненное, заплатанное, подкормленное только глупой надеждой, оно угасало.

Слушая бред, который нес Денис, лишь уговаривала себя: только бы не заплакать. От бессилия и обиды. От того, что он так и не понял главного: ничего плохого ему она сделать не смогла бы. Ни физически, ни морально. Как можно сделать плохо себе самому, находясь в трезвом уме и при памяти?

Первым порывом было: послать подальше. И Дениса, и работу эту, и опостылевший сразу холодный, промозглый город, и даже не думать о глупых претензиях. Просто встать, забрать сумочку и уйти, чтобы никогда не возвращаться. И не важно, кому от этого стало бы хуже. Ноги сами несли к столу, руки начали скидывать вещи в сумку, губы беззвучно шептали обидные оскорбления, которые не успела сказать, не вспомнила, а теперь вот — пришли, запоздалые, на ум…

Если бы не взгляд, недоуменный, из‑за соседнего стола, и вопрос о том, все ли с ней нормально, Вера убежала бы, куда глаза глядят. В темноту неизвестных, запутанных и промерзших улиц. Чтобы не нужно было прятать наворачивающиеся слезы. И всхлипывать, и рыдать — столько, сколько захочется, и так громко, как только можно. И ей было бы совершенно без разницы, что все подумают.

Но этот взгляд отрезвил. Напомнил, что, кроме её и Дениса, есть еще в мире люди. И мир этот не разрушился из‑за еще одной не выжившей любви. Много их, таких, не выживает, каждую минуту. А люди, тем не менее, продолжают ходить, разговаривать и — даже — улыбаться…

Улыбнуться она не смогла. Даже не пробовала. Лишь поморщилась, показывая заботливому коллеге: " Да, неприятности. Мелкие. Справимся, где наша не пропадала?"

Попробовала заняться текущими делами… Не вышло. Мысли продолжали виться, как привязанные, вокруг этого злосчастного документа. Сначала — бестолковые, путаные, больше о том, как невероятно случившееся, и о том, что недоверие — худшее наказание из всех возможных. Знать бы еще, за что её так наказывали. А главное — кому это нужно? То, что Денис мог сам выдумать грязную ложь, только чтобы ударить её побольнее… мелькнуло, мимоходом, но было безжалостно выкинуто из головы.

Она долго бездумно тыкала курсором в первые попавшиеся файлы, создавая видимость, что чем‑то занята. Пока не наткнулась на целую папку с промежуточными, черновыми документами. Тогда и поняла, что так грызло подспудно: официальную версию никто не мог достать без её ведома, а эти — пожалуйста, без проблем. Сопоставить данные оказалось делом одной минуты.

А после она летела в кабинет директора, даже не задумываясь, нужно ли это ей. И зачем, если, все же, нужно…

Потом уже, после разговора, разбираясь в себе самой, призналась: надеялась, что Денис раскается, хотя бы признает свою ошибку, даже, наверное, извинится. Не дождалась. Расстроилась? Немного. Дальше‑то и некуда было. Просто окончательно поняла: разошлись их параллельные. Те, что пересеклись нечаянно, незаконно проникнув в чужое пространство, неевклидово, неправильное…

Смешно, наверное, но ей хотелось поблагодарить Сергея. Своей жесткостью он не позволил Вере начать жалеть себя, несчастную, утопая в слезах и ненужном раскаянии. Разбудил злость и гордость, а еще — желание постоять за себя.

Они, скорее всего, оба рассчитывали, что Вера обидится, психанет и уйдет. Или надеялись. И, как самый невероятный случай, боялись этого. А она решила: "Не дождетесь!" Ей нечего стыдиться и стесняться. И уйдет она тогда, когда посчитает нужным.

Знала, что злость пройдет и не будет вечной, и силы кончатся. И тоска проснется. Но старалась её не впускать, как можно дольше.

Стиснула зубы и принялась за работу. Как будто бы ничего не случилось. Но письмо Палычу отправила. И заказала билеты, себе и Мише, на первый же свободный поезд в январе.

Миша. Оставлось решить, что с ним‑то делать?

 

Глава 11

Михаил оказался той самой неопределенной величиной в уравнении с многими неизвестными. Вера думала, что знает его, как облупленного, была уверена, что сможет предугадать все реакции и поступки… Зря. Очень она ошибалась в этой своей уверенности.

Он внимательно и спокойно выслушал все, что она, запинаясь, краснея, комкая слова, постаралась ему объяснить. Часть услышал, о другой — сам догадался. Задумался ненадолго и почти ни о чем не расспрашивал. Но для Веры его молчание оказалось чем‑то, сродни длительной и мучительной пытке. Чего больше боялась? Скандала, обвинений, горьких сожалений о судьбе обманутого и преданного? Она и сама не знала. Но не дождалась ничего.

Миша, вздохнув, потер лицо, а потом обнял её, прижал, и сообщил, что все это — глупости. Вероника ошиблась, потому что попала в непривычную, тяжелую обстановку, из‑за которой у нее все сбилось. Но он все прекрасно понял, готов забыть и больше никогда об этом не вспоминать. При условии, что она и сама забудет.

Вера, от растерянности, позабыла все оставшиеся слова, тщательно подготовленные для этого разговора. Она ведь планировала говорить о том, что он — замечательный, самый лучший и благородный, а она — недостойная и неблагодарная, и совсем не для него, такого хорошего. Вернее, она попробовала завести об этом речь, но… Михаил не позволил продолжить. Сказал, что не нужно говорить глупостей. По его словам, самым главным было — чтобы Вера сама поняла свою ошибку, а потом осталась с ним. Потому, что не могло быть серьезным то, что родилось и выросло так быстро. Такие скороспелые чувства легко расцветают, но и вянут, умирая, с той же невероятной скоростью.

Спорить и обсуждать эту тему он больше не захотел. И заронил сомнения в душу девушки…

Она плохо себе представляла, как теперь сможет остаться с Мишей. Это было неправильно и нечестно, не заслуживал он такого. Да и сама уже не хотела быть с ним. Все, что когда‑то было пережито с этим мужчиной, казалось блеклой, неясной, невыразительной тенью на фоне их отношений с Денисом.

С Мишей никогда не было так больно и так мучительно, однако же, и такой пронзительной яркости, мощи переживаний — тоже не было. И сердце рядом с ним не колотилось так заполошно, хотя, и не обрывалось так же стремительно и оглушающе…

Но сказать ему об этом, в лоб, не решилась. Слова " прости, дорогой, но с тобой не так интересно, как с другим мужчиной", так и не сорвались с её языка. А все другие аргументы мужчина отметал, как несущественные. Вера его откровенно не понимала.

Об этом тоже было сказано. С раздражением, недоумением и злостью. А Миша… Ей, вообще, пришло в голову сравнение, что он пытается быть святым. Или прикидывается… Он лишь грустно сказал, что расстаться будет проще всего. Но ему совершенно не хочется думать, что Вероника однажды раскается в своем решении, а вернуться к нему не захочет. Из‑за стыда и по глупости. Поэтому, лучше им просто не расставаться. Ему проще подождать, чтобы она перебесилась…

— Миш… Как ты не понимаешь? Я. Тебе. Изменила. Это никак не трогает твою гордость? Не обижает? Ты так спокойно говоришь обо всем, будто я не тот соус купила к ужину. И ты готов его есть, пока я не куплю новый, привычный… Как‑то это… странно, что ли?

Это было последним аргументом в её попытках донести и объяснить. Вера совершенно не понимала его реакцию.

— Малыш. Ты хотела бы увидеть скандал и мордобой? Причем, неизвестно, с кем еще… Или ты познакомишь меня со своим избранником?

— Нет.

— Что "нет"? Не хочешь скандала или не познакомишь?

— Ни то, ни другое.

— А почему? Ты его стесняешься? Или боишься за его здоровье?

— Есть причины, Миш.

— Что и требовалось доказать. — Он, как будто, даже расслабился, после этой фразы.

— Что именно?

— То, что ты не уверена в этом мужчине. Иначе, встретила бы меня с поезда вместе с ним.

— Ты не понимаешь… — Он не позволил закончить это жалкое оправдание. Еще неизвестно, перед кем…

— Я понимаю… Я все прекрасно понимаю. И то, что тебе хочется новых, острых ощущений, тоже знаю. А как надолго тебе их хватит, Вероника?

— Да кто тебе дал право решать, что это все — временное?!! Может быть, именно сейчас у меня все настоящее, а до этого я ошибалась?! — Его спокойствие раздражало, толкая на грань взрыва…

— Хм… Никто не давал мне этого права. Никто. А ты сейчас пробуешь доказать мне, что несколько лет вместе — было твоей ошибкой, а за какой‑то месяц ты нашла истину?! А тебе кто это право дал?

— Миша. Ты неправильно все опять воспринял. Ну, как тебе объяснить‑то?!

— Не нужно никак объяснять. Просто прими как данность: я готов подождать, пока ты вернешься домой, остынешь, и поймешь, насколько несерьезным было все, что здесь происходило.

— А если не вернусь?

— А этот мудила хочет, чтобы ты всю жизнь в вечной мерзлоте провела? Ему тебя не жалко? Потрясающая любовь у вас, однако…

— Не тебе судить, что у нас, и насколько оно потрясающе… — Это все, что смогла ответить. Очень мрачно. Боялась, что этим разговором, своими "нечаянными" подколками, Михаил заставит её признаться, что у неё с Денисом все очень зыбко и ненадежно. И… страшно было признаться себе самой, что Дэн ни разу не обсуждал с ней их будущее. Совсем ни о чем не говорил. А о том, где это будущее состоится — здесь или, все‑таки, на их общей родине, — речи и подавно не заходило. Вера же и не задумывалась на эту тему, не до того было.

— Верунь, я не хочу тебя обидеть или оскорбить. Честно. И отпускать никуда не хочу. Не буду врать, что меня все это не затронуло. Я даже еще догоняю, кажется, что случилось… Как будто пыльным мешком оглушили.

Но запомни одно: я хочу, чтобы ты вернулась домой, а там спокойно и без спешки обдумала, чего, на самом деле, хочешь в этой жизни. Только не здесь и не сейчас принимай решения, очень тебя прошу.

— И что? Если я, вдруг, захочу к тебе вернуться, ты вот так, без лишних слов, примешь меня обратно? И не будет противно и гадко? После другого мужчины? Я не верю в это, Миш… Так, на всякий случай… — Собралась с духом, зная, что сейчас будет резать по живому, бить по самым нежным местам. Но выхода не было: Миша не хотел сам соображать. — Мы с ним не только за ручку держались. Я с ним спала, Миш. И не раз… Это тебя не пугает?

Уголок его рта нервно дернулся. Единственный признак, что услышал, и что не так уж и равнодушен…

— А ты изменилась после этого, что ли? Другим человеком стала? По — моему, все та же девочка… Которую я ждал больше года. Заставлял принять и привыкнуть, приручал. Терпел её безразличие, попытки сбежать… Мне и тогда было хреново, но оно того стоило. Неужто, теперь не переживу? И вот так, просто, сдамся? Отпущу к какому‑то козлу? Почему он не потребовал, чтобы ты со мной сразу рассталась? Ты не думала об этом?

— Требовал…

— И что?

— Я не смогла…

— Почему, Вера? — Ей показалось, что он очень, безумно устал. Глаза были потухшими. Но сдаваться, похоже, не собирался.

— Я считала, что это нечестно: бросать тебя, не глядя в глаза… — Сейчас, говоря об этом, она уже не чувствовала своей правоты. Странно звучала фраза, высказанная "в глаза"…

Миша, как будто, услышал сомнение в её словах. Невысказанное…

— А так честно… Да? Что ж, если тебе так легче… — Печать усталости и грусти все ярче проступала на его лице. Вере стало стыдно. Совестно. Неуютно. И это он тоже заметил. — Верунь. Я не хочу тебя принуждать ни к чему. Просто подумай и разберись в себе. А я подожду. Но только не думай, что мне это быстро надоест.

— Но… Почему, Мишань? — Он болезненно поморщился от этого ласкового прозвища, нечаянно слетевшего с языка. — Извини, Миш… Почему ты не хочешь верить, что я к тебе больше не вернусь?

— Глаза у тебя потухшие. Таких не бывает при огромной любви.

Вера не знала, что на это ответить. А он и не ждал, видимо.

— Давай лучше спать. Мне же где‑нибудь здесь постелят? К тебе проситься не буду, не переживай…

О том, чтобы спать в одной постели, и речи не было. И дело было даже не в желаниях и нежеланиях Веры, а в том, что Таисия Павловна была категорически против "борделя в её квартире". Она лишь глянула на пальцы Веры и Михаила, не украшенные кольцами, уточнила, нет ли записи в паспорте, той самой, и сообщила, что девушка переезжает к ней в комнату. А "мальчик", так уж и быть, пущай поживет в помещении, которое занимала Вера.

Девушка была только рада, что все сложилось именно так. Находиться с ним ночью в одной комнате не смогла бы. Он, неожиданно, стал ей чужим и посторонним. Даже сама удивилась, на сколько остро воспринимались любые попытки сближения с его стороны.

Миша, к счастью, быстро все понял и даже не пробовал домогаться, после первой неудачной попытки обнять и поцеловать.

Но встречал её с работы исправно. И не слушал никакий возражений. Безопасность важнее. И баста.

И теперь она ощущала себя той бабкой с разбитым корытом… которая ловила журавля, забыв о синице… С единственной разницей: синица никуда не делась, жалась к рукам, но была совершенно ей не нужна; а журавль, пойманный, при близком рассмотрении оказался совсем не той красивой и гордой птицей, что так величественно парила в облаках…

Какое‑то отупение и пустота накрыли по самую макушку, но Вера была им рада: не болит, и уже хорошо. Боялась лишь момента, когда боль придет, разобьет на кусочки все, что осталось в душе светлого и доброго.

Ей даже не интересно было, чем закончилось расследование Сергея и Дениса, а оно велось, и активно. Отстали от неё — и ладно. Только научилась блокировать компьютер, даже когда отходила от него на пару минут.

И праздник новогодний никакого оживления в душе не вызывал. Она лишь спросила Мишу, составит ли ей компанию. Тот, конечно же, с радостью согласился. Только уточнил по поводу дресс — кода и занялся поисками костюма — с собой он ничего подобного не брал, а найти что‑то приличное в этом захолустье было сложно.

У неё‑то, как раз, проблем с этим не было: платье висело в шкафу. То самое. Купленное вместе с Денисом. Несколько раз Вера доставала его, прикладывала к себе, смотрела в зеркало, завороженно, и снова прятала.

С одной стороны, не хотелось бередить себе душу, а с другой… Неприятно было признавать, но, все же, думала: " Пусть. Пусть смотрит и вспоминает!" Кому от этого станет хуже — не знала. Лучше‑то не станет никому.

Сомнения терзали ровно до того момента, когда Миша увидел этот наряд. Ничего не сказал, но до того выразительно повел бровью… Что‑то, наверное, в очередной раз, понял. О чем‑то догадался. О том, что ему не понравилось. Но до того он правильно держался, без скандалов и претензий, что Вере безумно хотелось довести его терпение до предела… Чтобы сорвался и высказал все, выплеснул. Чтобы так стыдно не было перед ним.

Поэтому, наперекор всем, и себе самой, естественно, это платье она и надела на праздник.

Пока они ехали в такси, откуда‑то из глубины появилась и нарастала холодная нервная дрожь. Руки начали леденеть и увлажняться. Вера изо всех сил старалась казаться беззаботной и веселой, но Михаил, как всегда, что‑то опять уловил. Этого нельзя было отнять у мужчины: находясь рядом, он её чувствовал, порой, лучше, чем она — саму себя. Обеспокоенно приобнял, спрашивая взглядом, что не так. Взял в свои руки её ладони, нахмурился, прижал крепче, начал растирать. Потом осторожно поцеловал сгиб пальцев, на каждой по очереди. По глазам было видно: не верит, что просто замерзла.

— Верунь, ты не хочешь идти туда, что ли? Давай, развернемся и поедем домой. Ничего не потеряешь особенного. Сколько еще будет таких корпоративов…

— Нет, Миш. Нужно. Я же с ними больше не увижусь…

Она говорила правду: этот вечер должен был стать её последней гастролью. После корпоратива все сотрудники уходили на каникулы: два дня до Нового Года, выпавшие на выходные, а потом еще десять дней.

И она, как ни боялась, не могла себе позволить больше никогда не увидеть Дениса.

За все время, прошедшее с их памятной "беседы", они больше ни разу не пересекались наедине. Дэн практически не появлялся в офисе — мотался по кабинетам чиновников, разгребая последствия произошедшего слива. Что‑то у него получалось, наверное, но Вера сознательно не вникала в этот процесс. И не потому, что боялась вызвать новые подозрения. Нет. Опасалась, что снова рванет ему на подмогу, не сможет удержаться.

А он никак больше не давал о себе знать. Только письма, сухие и точные, по корпоративной почте. Короткие, отрывистые, общие фразы — на совещаниях. И — несколько пойманных, случайно, долгих тоскливых виноватых взглядов. От которых сердце ухало в пятки и руки опять дрожали. Так, что не могла нормально держать ручку. Приходилось ронять её на пол, притворяясь неловкой, чтобы отдышаться и собраться.

Нет, Денис понимал, конечно, что вечер этот не будет томным. И радости большой, скорее всего, не принесет. Вместо того, чтобы смотреть, как в стельку напиваются подчиненные, он бы счастлив был оказаться подальше отсюда. Желательно — с Викой. И хотелось бы с ней, наконец, помириться. Он устал от состояния обездоленности. От сознания собственной вины, глубокой и неисчерпаемой, и от того, что неясно — как эту вину теперь искупить. По — хорошему, к ней нужно было бы подойти и долго и настойчиво просить прощения. Очень долго и очень настойчиво. Пусть, даже не простила бы с первого раза. И со второго — пускай. Главное, чего хватило бы, с лихвой и надолго, это ощущения, что есть еще шанс.

Но руки его до сих пор оставались связанными. А заводить, снова, канитель, с обещаниями призрачного счастья, имея за спиной законного ребенка и жену, ему претило, до судорог.

Так же, как сейчас раздражала Дарина, радостно щебечущая с девочками, будто с лучшими подругами. Зачем он взял её с собой? Из какой глупой прихоти? Мог бы соврать, что никаких жен и мужей не будет, только сотрудники. Надулась бы, узнав, что соврал? Естественно. Да только, это его никогда не волновало…

Причина была столь глупой и недостойной, что даже стыдно себе признаться: Вика бросила фразу, что придет не одна. Как он мог, после этого, явиться на праздник без пары? Чтобы просто сгорать от ревности, подыхать, глядя, как она весело обнимается и танцует с этим Мишей? Вдруг, ей с ним, действительно, весело и хорошо?

А ему, кроме всего прочего, еще нужно держать лицо. Не напьешься, как остальные, не спрячешься в темный угол, домой незаметно не свалишь… И Вику с собой не умыкнешь. Его святая обязанность: улыбаться, толкать речи, вручать грамоты и ценные подарки, следить, чтобы особо буйных вывели и снежком охладили… И наблюдать, как Вика танцует и смеётся…

Он готовился к этому. Честно готовился. И даже справился с желанием смотреть в ту сторону, откуда появлялись опаздывающие гости. Общался с ребятами, с кем‑то пару раз чокнулся бокалом вина, улыбался, шутил. Ни разу не оглянулся.

Но, будто электрическим током по позвоночнику, прошибло: пришла. Почувствовал, голос услышал, поймал движение краем глаза — неизвестно как, но он точно знал, когда Вика появилась. Будто случайно, обернулся в её сторону, чтобы внимания не привлекать. И отвернулся, тут же.

Слишком хорошо она смотрелась. В этом платье… Он его помнил. Кончики пальцев, кажется, тут же осязаемо возродили память о том, как это платье снималось… А сейчас его ткань поглаживали чужие пальцы. А Вика доверчиво к ним прижималась. Не было похоже на то, что она лишь позволяет обнять себя за талию. Дэн успел разжать руку на ножке бокала до того, как она треснула. Опомнился, слава богу…

И злость пришла. Вместе с прояснением рассудка. Не на Вику. На себя. Сам оттолкнул её, как можно дальше. А теперь расстроился, что ей было, к кому прислониться.

А потом его злость превратилась в какое‑то веселое отчаяние: ну, и черт с ним, с этим парнем. И с Дашкой тоже. Он выберет момент и утащит девушку с посторонних глаз. И напомнит, что в её жизни главное и настоящее, и куда могут идти все остальные. Может быть, эти мысли появились от того, что внутри все сильнее ревность закручивалась. Может — от того, что Дашка все больше раздражала. Не она, а он, почему‑то, вспомнил, что нужно позвонить соседке и узнать, как Ромка себя ведет. А вполне возможно, что и пара стопок конька тоже свою роль сыграла…

Не важно, в общем‑то, что повлияло. Но теперь он ловил момент, когда можно будет поймать Вику одну, без этого прилипшего к ней мужика…

А тот, как назло, от девушки не отходил ни на шаг. И все время обнимал по — хозяйски, то за плечи, то за спину, то за талию держал…

Озарение пришло неожиданно: когда заиграл медленный танец, и первые, самые смелые пары вышли на участок пола, негласно признанный танцевальным.

Девушек в компании было мало, и Денис, по сложившейся традиции, просто обязан был пригласить каждую за праздничный вечер. Некоторые, особенно неуверенные, часто стеснялись, но Денису ни одна не могла отказать. Традиция, как же… О которой знали все, кроме Вики.

Чтобы не спугнуть её раньше времени, он успел пригласить несколько девушек из бухгалтерии, из сметного отдела, даже Ларисе досталось немного его внимания. Сейчас его не было жалко. Все замирало от предвкушения, что еще немного, вот — вот, и Вика окажется в его руках. Пусть и в толпе, и в гомоне — это неважно. Он очень соскучился по теплу её тела. Об остальном сейчас думать было непозволительной роскошью — не место и не время…

Предвкушение стало еще более острым, когда он поймал её короткий, ошеломленный взгляд: девушка догадалась, что скоро настанет её очередь. Ровно через две мелодии. Именно столько неприглашенных девушек оставалось между нею и Дэном, если идти вдоль стола…

А потом эти взгляды, так же коротко, словно нечаянными мазками, обжигали его лицо, руки… Кажется, даже спина загоралась, когда Вика смотрела на него.

Значит, как бы ни обижалась, ей не все равно. И это было самым важным. С обидой можно справиться, с равнодушием — нет.

В перерывах между наборами автоматических телодвижений он вставал, поднимал тосты, что‑то говорил, поздравлял, вручал…Участвовал в каких‑то нелепых конкурсах, даже умудрялся смеяться… И ждал. С томительным нетерпением ждал.

Несколько раз посматривал в её сторону: Вика, в основном, предпочитала оставаться на месте. Быстрые мелодии её не привлекали. Два раза она выходила на танец с Михаилом. Это было… тяжко было на это смотреть. Невыносимо красиво и слаженно эта пара двигалась. Нестерпимо больно и невероятно мощно, ошеломляюще выглядело, когда они расходились и приближались, не отпуская друг друга глазами… Окружающие расступались и наблюдали. А потом дружно аплодировали. А Денис делал вид, что все нормально, уступал им место в движении… Старался не смотреть. Не получалось.

Видеть, как она, разрумяненная, скромно улыбается и спешит на место… Не подобрать сравнения, каково это было — знать, что её место не рядом с ним…

Остававшиеся минут десять он с трудом удерживался, чтобы не подскочить, забыв об окружающих, и не сдернуть её со стула, не увести куда‑нибудь от людских глаз.

Непрерывно следил, так выбирая позу и направление взгляда, чтобы она все время на виду оставалась…

И чуть не упустил. Кто‑то встал перед ним, Дэн даже не понял, кто именно, полностью загородив все пространство… Пришлось встать.

И поймать момент, когда неестественно прямая спина, обтянутая великолепным синим платьем, мелькнула и скрылась в дверях. Одна. Мельком глянув на её место, отметил, что Михаил остался. Один. И с кем‑то увлеченно беседовал…

Музыка переключилась на медленную. Вика не возвращалась. Дашка попробовала намекнуть, что пора бы и ей, для приличия, внимание оказать…

Ничуть не раскаиваясь в содеянном, Денис опрокинул на свою любимую белоснежную рубашку почти пол — бокала вина… Много, к сожалению, не попало, в основном, все выплеснулось на пол… Но манжеты забрызгал…

Поднялась нелепая суета. А у него возник повод, чтобы быстро и без возражений смыться. Как будто, в туалет. Замыть пятна…

Вику поймал на выходе из дамской комнаты. Не задумываясь, втолкнул обратно. Шагнул следом, закрыл на замок дверь. Было уже не важно, увидят ли их, подумают ли что‑то неправильное… Главное, что она оказалась рядом. Наконец‑то…

Но девушка, видимо, считала иначе: отодвинулась, насколько могла, уперлась в раковину за спиной, поняла, что отступать некуда. Отвернулась. И уставилась в зеркало. Прямо в его глаза.

Картина, до боли похожая на то, что совсем недавно они пережили. Та же женщина смотрит на гладкое стекло, тот же мужчина ловит её отражение, кладет руки на её плечи. Даже синий атлас — тот же… Только, все теперь иначе. Будто бы из другой жизни… Из той, давней…

По глазам читал, что и Вику посетили похожие мысли. Она застыла. Потом вздрогнула, как от ожога, когда его руки двинулись по открытым плечам, вверх, потом вниз, невесомо касаясь. Будто боясь причинить боль, и, все равно, причиняя…

Хотелось так много сказать… всего, что готовил, о чем думал, долго и часто… и не хотелось говорить. Просто ждал, чтобы она хоть немного смягчилась, позволила обнять покрепче, прижать к себе. Прикоснуться осторожно губами к виску, и смотреть, смотреть… Ловить момент, когда лед в глазах начнет плавиться…Верить, что дождется этого момента…

Она долго и колюче смотрела. Не оборачиваясь. Ждала, что он заговорит первым. Молчала. Потом закусила губу, зажмурилась… и откинула голову на его плечо. Будто сдаваясь.

И он растерялся. И обрадовался. И прижался губами к её виску, и к глазам, и к губам, торопясь и вспоминая, как легко зарождается хмель от этих быстрых, невесомых прикосновений. Вика не противилась. И не отвечала. Позволяла ему это делать. Не более…

Развернул к себе. Послушалась. Безропотно, как кукла. Приподнял за подбородок. Заставил открыть глаза. Дождался, когда откроет, с немым вопросом. Притронулся к её губам, до сих пор прикушенным, пальцем, чтобы разжались. Прижался к ним ртом. И выдохнул, плохо соображая, что говорит, зачем, к месту ли, и нужно ли это…

— Я тебя люблю, Вика… плохо без тебя. Возвращайся…

С трудом подготовленная речь забылась. Идея речи куда‑то ушла…

Вера знала, что идти сюда не нужно. Ни ей, ни Мише, ни Денису. Никому не нужно. Но пошла. Зачем? Чтобы поставить точку? Или убедиться, что на месте точки дрожит еще запятая? Или многоточие лукавит?

Убедилась ли? Да ни черта подобного!

" Возвращайся…" Ей послышалось? Нет… Дэн еще несколько раз повторил это слово, перемежая поцелуями…

Сначала, будто примороженная, она просто слушала и поддавалась ему. А потом, словно достигнув критической массы, внутри что‑то взорвалось. Уперлась, уверенно, руками ему в грудь. С трудом оттолкнула.

— Возвращаться?! Куда? К кому?! Как я могу вернуться, Денис, туда, где меня не было?! Не было и не будет, никогда! Ты, хоть немного, обо мне думаешь? — Гневно посмотрела в его растерянные глаза. И эта растерянность только усилила гнев. — Плохо ему!!! А мне? Может быть, мне хорошо без тебя? Во всяком случае, не хуже…

Денис отшатнулся, как от пощечины. Руки опустил. Хотел сказать что‑то, но Вера не слушала. Дрожащими руками отщелкнула замок и выскочила из тесной, удушающей комнаты…

— Вика, подожди!!! — Не обернулась. Сквозь слезы пыталась найти дорогу — сбежать, быстрее сбежать оттуда…

— Вика, постой! Дай мне договорить!!! — И, наверное, почудилось… Очень тихо… — Пожалуйста…

Кажется, догнал. Попробовал за руку схватить…

— Руки убрал от моей жены! И, вообще, вали отсюда! — Откуда здесь взялся Миша, она не думала. Просто уткнулась ему в грудь, пусть и неправильно это — прятаться на груди мужчины от другого, с которым его же и обманывала… Но сейчас это была для неё самая надежная гавань и убежище. Самая безопасная…

— Жены?! — Изумление в голосе Дэна больно стегнуло по нервам. А издевка — в нем же — еще добавила боли. Вера непроизвольно сжалась. — Какая она тебе жена?

— А тебе‑то не по хрену, как я её зову? Нужно сожительницей? Так?! Ты со своей благоверной разберись, а к Вере не приближайся. Хватит с неё…

— Тебя забыл спросить! Откуда ты, вообще, взялся, защитник хренов?! — Ярость в голосе Дэна явственно нарастала, заставляя Веру все больше сжиматься, прячась в руках Миши. Он обнимал и прятал, обхватив за спину, поглаживая затылок и шею. Так, словно они тут вдвоём были. — Оставь нас, нам нужно поговорить!

— Тебе мало? Не наговорился еще? Недостаточно, что человек плачет, нужно, чтобы рыдала? — Михаил говорил очень спокойно. Чересчур. Это тоже пугало…

— Плачет? — Вера не видела лица, но показалось, по голосу, что Дэн опять растерялся. — Вика, ты что? Вика, повернись ко мне, слышишь, Вик…

К её плечу, кажется, потянулась еще одна мужская рука…

— Послушай, товарищ, как тебя там… Я сказал: убери руки! И уйди.

— А что иначе?

— Оторву, на хрен! Только Веру отсюда уберу… Не хватало ещё, чтобы она это видела…

— Где ж ты был раньше, заботливый такой? — Снова злость, неконтролируемая, и обида, и ярость, и желание уколоть побольнее. Все это так явственно читалось в его словах…

— Хватит уже! Достали… — Она вывернулась из рук Миши. — Устроили балаган. Я вам не очень мешаю?

— Тшш… Тихо, тихо, малыш… Не нервничай… — Миша снова привлек себе, зашептал на ухо…

Так хотелось забыться в таких родных руках… И так хотелось в другие руки, тоже родные… и любимые… и ненавистные — настолько же. Вера впервые почувствовала, что значить "разрываться на части". Никогда раньше не ощущала себя такой… поломанной.

— Вика, прости меня, пожалуйста… — За что Дэн просил прощения, за что именно — за эти её слезы, за бесконечную боль, или за обиду, нанесенную ранее — она так и не узнала. Не решилась узнать.

— Миша, забери меня отсюда, пожалуйста. Хочу домой… — Снова уткнулась в его плечо. Смотреть на Дэна больше была не в состоянии.

Той ночью она, скорее всего, поступила неправильно. А может быть, верно… Потом еще долго жалела, и уговаривала себя, что иначе было нельзя…

Было неимоверно сложно решиться и поставить окончательную, жирную точку в этой истории с Денисом. Так, чтобы не было и мысли вернуться. Больше никогда…

Таисия Павловна, кажется, поняла по их лицам, что случилось неладное. Открыла двери и, ни слова не сказав, ушла к себе в комнату, не дожидаясь Веру. И заперлась.

Дала молчаливое согласие на то, чтобы они вместе остались…

Нет, Миша не требовал, не настаивал, не принуждал. Просто обнимал так ласково, так нежно целовал, глуша её всхлипы, утешая, так бережно прижимал… Только в темноте, под одеялом, она затихла и перестала плакать, а он все что‑то ободряющее шептал, ловил её губы, грел дыханием… Нет, не ласкал. Залечивал саднящие раны, которыми была словно покрыта горящая кожа. От этого ссадины в душе, как будто, ненадолго утихали…

С ним было не так, как с Денисом. Без вспышек под веками, без иссушающей жажды, но зато правильно, и надежно, и… А дальше она запретила себе думать.

На утро Вера не смогла встать. Слегла с невероятно тяжелой простудой: температура, больное горло, надсадный кашель. Оставшиеся дни до Нового Года, и сам праздник, и почти все каникулы она проспала, оглушенная жаром и лекарствами. А Миша был рядом, ежесекундно. И ни разу не укорил, не напомнил, что сама виновата. А виновата была: не стоило ждать полчаса на улице, в легком и тонком платье, в открытых туфлях… Но кто же знал, что такси на полпути застрянет?

А она не могла, физически, находиться в помещении и ждать, когда мужчины наговорятся. Миша отправил её в зал, а сам остался. Сказал, что нужно все до конца решить. Что именно они решали — осталось тайной для Веры. Но ссадина на брови и скуле, и сбитые костяшки на руке на многое намекали. Вера не хотела знать, чем этот разговор закончился для Дениса. На её безмолвный вопрос Миша лишь кинул короткое: "Жить будет. Не бойся". Этого было достаточно.

 

Глава 12

По горькой и странной иронии судьбы, он встретил Вику на вокзале. До этого не встречал. Не мог дозвониться, и в квартиру к ней его не пускали.

А номер её телефона мог без ошибки назвать, даже разбуженный посреди ночи. Думая, что Вика сознательно не отвечает ему, купил новую сим — карту, звонил с городского и рабочего, смс — ки писал. Пробовал найти адрес её личной почты, через Аню добыл все контакты в соцсетях… Не помогало.

Один раз, устав бесконечно набирать заветные цифры, хотел уже сбросить вызов, чтобы набрать снова, но на том конце прекратились гудки.

Прикрыв глаза, не веря нечаянной радости, выдохнул:

— Вика… Наконец‑то…

И услышал холодное:

— Слушай, мудила… Прекрати ей звонить. Она не ответит. Я предупредил. — И снова короткие сигналы…

Понял, что девушку охраняют, не допуская контактов с ним. И, все равно, продолжал и писать, и звонить… Пусть без результата, но не мог остановиться.

Почувствовал, что по — тихому сходит с ума. Будто наваждением, она заполонила все мысли, никак не отпускала. Не свихнуться окончательно помогала надежда: на работе встретятся и поговорят. Тогда‑то, уж точно, он дров не наломает.

И снова готовил речь — искупительную, о том, какой идиот он был, и как постарается стать другим, и как не может простить себе все слова, раньше сказанные…

И вот — встреча. Такая долгожданная. И совсем не такая, как ждал. Что она делала на вокзале, если должна была сейчас двигаться по дороге к офису?

Может быть, Мишу своего провожала? Дэн и увидел‑то первым его, Мишу. В суетливой толпе провожающих, отъезжающих и встречающих Вика могла бы и незаметно пройти. А Михаил выделялся: и одеждой, не местной, слишком легкой, и небольшой сумкой, и ростом. Не мог не цеплять взгляд.

Но главное, что взгляд приковывало: чемодан, стоявший с ним рядом. Тот самый, огромный, с которым Вика когда‑то, невероятно давно, ждала Дениса на этом же вокзале.

Только, почему‑то, рядом с Михаилом её сейчас не было. Странная нестыковка напрягла.

Усадив Дашку с Ромой на кресла в соседнем зале, так, чтобы зря глаза не мозолили, он рванул обратно. Туда, где боялся и надеялся увидеть Вику.

Боялся — потому, что не хотел верить в её отъезд, надеялся — на то, что успеет увидеть, пока не уехала. И, все же, поговорить…

Этот злосчастный мужик, зовущийся Миша, засек его на подходе. Что‑то короткое бросил Вике, она уже рядом сидела, спиной к Денису, и двинулся наперерез.

Дэн решил дождаться его. Не хватало еще и здесь морды друг другу бить. Плевать на всех остальных, но Вика этому не была бы рада. Он помнил ещё ту истерику…

— Что здесь забыл? — Похоже, парень по жизни предпочитал не ходить вокруг да около. Бросался в проблему сразу.

Большого труда стоило не нахамить.

— Провожаю. — Не стал договаривать, кого именно. Не стоило.

— Видел. А сюда за каким прешься? Мало тебе прошлого разговора? Хочешь еще добавить?

— Вот, давай, еще здесь померяемся достоинством. Ты же взрослый мужик…

— А ты, я вижу, не очень. — Глядел тяжело, исподлобья. Всем видом показывая: "Не подходи. Моё. Не позволю". — Я о Вере сейчас говорю. Добить её напоследок хочешь? Не успокоился?

— Прекрати. Не заводись, Михаил.

— Даже не начал еще.

— Я прощения хочу попросить. Очень сильно её обидел. О ней и думаю. А ты наезжаешь.

— На кой сдались ей твои извинения? Куда она их положит? Засунь себе лучше… — Сдержался. Не договорил, куда. Но Денис и так понял.

— Миш. До поезда — минут пятнадцать. Я ничего плохого сделать не успею. И не собираюсь. Честно.

— Ты и раньше не собирался, я уверен. А вышло все как‑то через задницу. Что‑то сомневаюсь, что ты научился хорошему за это время.

Денис физически ощущал, как в нем нарастает ярость. Она бурлила, заставляя дышать чаще, мозги плавиться, а кулаки сжиматься. Пришлось делать очень глубокий вдох, и такой же глубокий — выдох. Чтобы хоть немного расслабиться.

— Вот ты мне скажи: кому будет лучше, если она оскорбленная уедет? Я ж её в шпионаже обвинил, не подумав…

— Ну ты и… даже слов нет, как тебя назвать…

— Да зови, как хочешь. Без разницы. Но этот‑то косяк ты мне позволишь исправить? Это же для неё важно, не для меня.

Снова пришлось выстоять под тяжелым, колючим, оценивающим взглядом, и не психануть, и глаз не опустить. Михаил что‑то взвешивал в уме. Казалось, можно увидеть, как летят его мысли, как ворочаются и сталкиваются в голове…

Наконец, он что‑то решил для себя, кивнул, прищурился…

— Ладно. Попробуй. Но если опять до слез доведешь — пеняй на себя. Два раза не предупреждаю…

— Убедил. Постараюсь. — Уже сделал, было, первый шаг в сторону Вики… Затормозил. — Спасибо тебе, Михаил. Искреннее.

Тот поморщился.

— Сам знаешь, куда его засунуть. Только ради неё позволяю…

Вика сидела спиной к ним, не видела, что происходит. Не оглядывалась.

Дэн пробрался между пластмассовых сидений, наваленных на пол сумок, чемоданов и мешков, цепляясь за чьи‑то колени. Замерзшие люди двигались, пропуская, но никто даже не посмотрел наверх, не поинтересовался, кто их тревожит…

Каким‑то чудом, кресло напротив девушки было свободным. Дэн уселся на краешек. Так, чтобы, наклоняясь, можно было взять её за руку. Но притронуться не осмелился: глаза были прикрыты, дыхание — спокойное, не хватало еще испугать..

Поэтому, лишь тихо позвал:

— Вика… Слышишь?

Резко распахнутые ресницы, огромные, ошалелые глаза… Сразу отметил, что веки красные, сама — бледная, скулы впали… Что‑то сдавило в районе грудной клетки. Что‑то больное и пакостное. Нет, не жалость. Скорее, желание укутать потеплее, обнять и утащить отсюда. И никому не отдавать. Слишком острое желание, и слишком нереальное. Хотя…

Дэн откинул все проснувшиеся идеи. Нельзя. Сейчас — нельзя.

— Денис? — Неверяще и растерянно. Даже сморгнула несколько раз. Очень по — детски, совсем неуверенно. — Что ты здесь делаешь?

— А ты? Не ждал тебя здесь видеть, маленькая… — От этой нечаянной фразы она будто сжалась. Еще меньше стала. Не выдержал, поймал за руку… Ледяная.

— Я уезжаю. Домой.

— Понял… А я провожаю. Теперь и тебя.

— Я не хотела говорить заранее, чтобы снова не начинать скандалы… Сейчас затишье. Ты справишься.

— Справлюсь, Вик. Естественно. Где наша не пропадала? — Не о том говорил. Совсем не о том. А секунды капали, оставляя все меньше возможностей о том сказать. — Но я, все равно, приеду. Скоро. Подам на развод.

— Хорошо. — Слишком вяло. Слишком безжизненно произнесла.

— Вика. — Как в прорубь ухнул. — Прости меня. Пожалуйста.

— За что, Денис? Может быть, все случилось так, как надо?

— Нет. Я идиот. Обидел тебя и сотни раз пожалел. И раскаялся. И дальше каяться буду…

— Не нужно. Я тоже, кажется, не всегда была права…

— Вика, я же знал, что ты ни в чем не виновата. С самого начала знал. Ревность и злость глаза закрыли. Придурок просто. А тебя обидел…

— Да. Обидел… — Без всяких эмоций в голосе. Очень устало.

— Ты сможешь меня простить? Когда‑нибудь? — С силой потер глаза ладонями. — Вика, я знаю, что некоторые вещи не уходят из памяти. Слишком… задевают, что ли… Но я постараюсь, чтобы ты забыла.

— Как? Я уезжаю. Ты останешься. Пройдет время, и все встанет на свои места. Конечно, прощу, Денис.

— Правда? — Он радостно вскинулся, схватил её за руку, немного сильнее, чем нужно…

— Да. Когда‑нибудь. — Тяжело вздохнула. — Мне кажется, мы слишком запутались, Дэн. И дел наворотили. Таких, что долго разгребать. Не знаю даже, как долго.

— Я разгребу, Вика. Обязательно, моя хорошая. Мы справимся.

— А оно тебе нужно, Дэн? Столько усилий, нервов… Так сложно все… — Она закашляла надсадно. Прикрыла глаза.

— Конечно. Очень. Ты даже представить себе не можешь, как мне это нужно… Веришь? — С беспокойством вглядывался в её лицо. — Ты хорошо себя чувствуешь, маленькая? Может, тебе не стоит сейчас никуда ехать? Еще на неделю, хотя бы, останься… Отлежишься, переболеешь.

— Нет. Я уже отлежала себе все бока за это время. Не могу больше. Домой хочу. В свою собственную постель, а не в чужую…

— Я понял. Хорошо. — Ничего хорошего он не мог представить, особенно — при словах о постели. Но сейчас ли об этом говорить? — Я скоро приеду. Мы встретимся и поговорим. Тебе будет лучше, и будет на это побольше времени. Хорошо?

— Наверное… — Безразлично пожала плечами. Сделав так больно, как никогда еще никто не делал.

С трудом сдержался, чтобы не выругаться от бессильной злости. Но не вспылил. Смог.

— Ладно. Я понял, что тебе сейчас не до этого. Бежать нужно, скоро посадка.

— Да.

Он привстал было, собираясь нейтрально попрощаться. Не выдержал. Снова уселся, схватил её ледяные ладошки, начал, по привычке, растирать.

— Только, пожалуйста, береги себя. Ладно? Ты мне нужна веселая, бодрая и здоровая. — Сыпал какими‑то глупыми фразами, не умея иначе выразить беспокойство…

Вика, вдруг, усмехнулась, нерадостно:

— А такая, больная, что? Не нужна? — Напомнила себя, настоящую, тихую язву… Вселила надежду, что не так все и плохо…

— Нужна. Хочешь, заберу к себе, сейчас же? — Рванул вверх, потянул её за руку. — Вставай. Поехали.

— Ты сначала семью проводи. Поедет он…

— Провожу. Тогда — поедешь?

— Денис, давай, ты сначала проводишь, а потом поговорим на эту тему? Сначала в этом разберись. — Она осталась там же, где и сидела. Не двинулась с места. И, почему‑то, прятала глаза…

— Разберусь. Ты дождешься? Обещаешь?

— Попробую. И не на этом вокзале же мне ждать…

Противный голос из динамиков заголосил, сообщая о прибытии поезда. Толпа вокруг засуетилась, мешая смотреть и разговаривать.

— Беги, Денис. Сажай свою семью, они же тебя ищут, наверное. Беспокоятся…

— Да черт с ними!

Взгляд с укоризной.

— Так неправильно. Иди уже.

— Хорошо. Побежал. — Неотвратимо и с очень угрюмым видом, к ним приближался Миша… Денис охватил её всю, целиком, взглядом, напоследок. И обнял, порывисто, всего на пару быстрых биений сердца. — Я люблю тебя. Верь мне, пожалуйста. И не обижайся.

Не стал дожидаться ответа (страшно было не то услышать), легко прикоснулся губами к щеке… Встал.

— До свидания, Вика.

— Прощай, Денис Дмитриевич. — Это уже Михаил ответил. А Вика молчала…

Он плохо запомнил, как помогал Дашке вкатывать чемоданы, как обнимал мальчика на прощание… В памяти остались только его печальные, горячие, темные глазенки. И то, как обещал Ромке, что ненадолго расстанутся, и увидятся — очень скоро.

Ощущал, что обрастает этими обещаниями, словно вязким налетом. Привычный к действиям, стремительным решениям, не умеющий молоть языком, чувствовал себя актером в какой‑то чужой пьесе. Хотелось уже начать что‑то делать. И ничего, пока что, не мог. Но как же чесались руки и в голове свербило от сумятицы мыслей.

Лишь увидев хвост уходящего поезда, внезапно понял: Вика уехала. Вот только что. И теперь удаляется, неуклонно. А завтра будет вдали от него за тысячи километров. И он вернется в пустую квартиру, уже скучную без привычного детского топота и лепета. И будет сидеть там грустными вечерами, думая, как же хреново ему без Вики. И даже в офисе её не встретишь. И не увидишь, минимум, дней семь — десять. О том, что и потом еще можно не встретиться, думать себе запретил.

Идея проклюнулась уже по дороге к работе. Дурная, наверное, идея. Но даже не пришло в голову остановиться.

С трудом удерживая руль на скользкой дороге, потянулся за телефоном. Благо, что номер забит был списке быстрых вызовов, долго искать не пришлось.

Палыч, конечно же, ответил сразу. Денис не так часто звонил ему первым, и только по важным делам.

После короткого, но теплого приветствия, сразу взял быка за рога:

— Палыч, оставь девчонку у меня. Очень нужно.

Даже молчание шефа, кажется, похолодело:

— Не понял. Ты о чем, Денис?

— Величко. Вероника. Она сегодня домой уехала.

— Ну. Я в курсе…

— Нужно, чтобы она сюда вернулась. Не сейчас, позже. Но верни её мне.

— Ты охренел там, что ли, Дэн?!!!

Тон собеседника не предвещал ничего хорошего. Но это сейчас никак не могло повлиять…

— Палыч. Очень надо.

— А ты ничего не путаешь, а? — Очень вкрадчиво, голосом, не предвещающим ничего хорошего. — У нас двадцать первый век, напомню. Крепостное право отменили хренову тучу лет назад.

— Александр Павлович, не передергивай. Я знаю, что ты сможешь убедить её и настоять. Тебя она послушается, уверен.

— Я не буду спрашивать, зачем это все тебе нужно. Не хочу даже даже думать. Но, давай, накидай мне хоть пару аргументов: на кой ляд это ей? Каким опытом ты еще с девочкой не поделился?! — Тон Палыча к концу фразы был весьма раздраженным, а голос звучал раскатисто.

— Значит, уже донесли. Все, что надо и не надо… — Денис не спрашивал. Скорее, вслух рассуждал. — И кто у нас такой ответственный, хотелось бы знать?

— Ничего никто не доносил. — Шеф показался усталым и разочарованным. — Не нужно быть суперсообразительным, чтобы понять, хотя бы примерно, что там у вас произошло. Явно, что‑то очень личное.

— И как же ты догадался, проницательный ты мой? — Осведомленность шефа несколько обескураживала. Дэн, вообще‑то, надеялся поведать ему историю первым. Так, чтобы ненужные детали не исказили впечатление. Опоздал. Теперь нужно было понять, куда и как двигаться дальше.

— Да письмецо мне тут одно в ящик упало… Такое… очень эмоциональное… Погоди. Сейчас найду и зачитаю. — Он на время замолк. Из динамиков доносилось только дыхание шефа и щелканье мышкой. Дэн ждал. Не хотел выступать раньше времени…

— Тааак… Где же оно было? Я ж его в отдельную папку спецом закинул… Ага. Вот. Слушай. Цитирую. — Денис просто прирос к трубке. Даже встал на обочину, с включенной аварийкой, чтобы на дорогу зря не отвлекаться. — "Я отказываюсь работать под управлением Дмитриева Д. И. Категорически… " Дальше неважно… Ага. Вот. Еще. " Вы имеете право принять любое решение в отношении меня, вплоть до увольнения. Если нужно, заявление напишу. Но возвращаюсь домой в первой декаде января, независимо от вашего решения. Тринадцатого января появлюсь в главном офисе…"

Дальше была долгая пауза. Шеф, похоже, дал ему время осмыслить услышанное. А Дэн переваривал. Ничего нового, в общем‑то… Но удивило, что Вика, даже в таком состоянии, не забыла, что еще работает, и что никто её из командировки не отзывал.

Взрослая девочка, ответственная и умная. Сейчас он себя ощущал идиотом на её фоне. Полным и круглым дураком. Который сам себя обвел вокруг пальца.

— Итак, друг дорогой. Ты не хотел бы теперь что‑нибудь добавить к вышесказанному? — Шеф откровенно издевался, похоже. А еще он был очень зол. Так, что лишний раз нарываться не следовало бы. А Дэну сейчас было фиолетово на эту злость. Другие проблемы волновали.

— Саш… А какого хрена ты раньше мне об этом не сказал? Меня, по сути, обвинили непонятно в чем, а ты молчал?

— А что именно тебе непонятно? Ты чего там натворил такого, что абсолютно адекватная, вменяемая девушка такие перлы мне подбрасывает, а? Что‑то мне подсказывает, Дёня, что лучше тебя никто об этом не знает…

— Млять. Саня, я все могу понять. Ты, конечно, крутой босс и начальник. И даже, наверное, знаешь, почему и зачем так делаешь, но почему не сказал ДО того, как она уехала?

— Потому, что Вероника попросила тебе ничего не сообщать. Я выполнил её просьбу. А потом ждал.

— Чего?

— Твоей реакции. Любопытно было. Давно я таких чудес не видал.

— Развлекаешься за мой счет?

— Нет. — Тон его снова похолодел. — Жду твоих объяснений. И это уже не шутки.

— Дней через десять приеду, и все тебе объясню. Лично.

— О — па — па!!! Это что за новости?! А я тебя сюда звал, что ли?

— Нет. Я беру отпуск, если помнишь, я там не был пять лет. Если не шесть. Имею право, полное.

— Все так серьезно, что ли? Зачем, Дэн?

— Разводиться буду. Нужно лично присутствовать.

— Охренеть… Какие нюансы… Значит, говоришь, у вас там разногласия в принципах управления возникли? Ну — ну…

— Я этого не говорил.

— Значит, послышалось… Ты продолжай, дружище. Только не тяни. У меня время свободное, конечно, есть… Но не все же на тебя тратить…

— Палыч, не издевайся. Давай, приеду и все расскажу.

— Нет. Хотелось бы услышать сейчас. Только вкратце.

— Я обвинил её в шпионаже. Она обиделась. Этого достаточно? — Дэну даже сейчас не хотелось об этом говорить. Слишком было неприятно признавать свою глупость и порывистость.

— В общем, да. Хотя, конечно, странно. Твой профессионализм раньше сомнений не вызывал. А теперь иллюзия рассыпается на глазах. — Дэну показалось, что шеф прикуривает, там, на другом конце связи… — Кстати. Настоящего виновника нашел? Обещал же мне выслать доклад, еще до праздников…

— Нашел. Не хотел торопиться, после того, как в первый раз облажался.

— Отчасти правильно. И кто это? — Однозначно. Шеф затягивался, и, похоже, сигарой…

— Палыч, ты же бросил курить?! На кой снова начал?

— С вами, друг мой, можно в запой уйти, с такими выкрутасами…

— Да есть у нас тут один салабон. Виталик Земский. В отделе продаж. У парня корона выросла, а мы не заметили. Нужно было лопатой сбивать, и намного раньше. — Дэн подумал, что сейчас тоже не отказался бы от затяжки. Бросил давно, а вот, поди ж ты, дурной пример заразителен оказался… Да и каяться в своих ошибках другу, по совместительству — начальнику, было не очень приятно. Он бы и коньяка сейчас хлопнул, чтобы расслабиться. — В общем, обиделся, что на Женькино место не его поставили. Устроил слив, чтобы Вику убрать… Даже денег не заработал. Прикинь, какой дурак?

— Да… Что‑то ты, Дёня, расслабился. Под собственным носом дерьма не видишь… Как у тебя мог такой талантливый фрукт оказаться?

— Да бес его знает, Палыч. Старею, наверное…

— Или дуреешь. Это намного вероятнее… И что, он сам управился, или кто помог? На одной зависти и обиде далеко не уедешь. Или талант оказался, криминальный?

Теперь уже Дэну хотелось и выпить, и закурить, конкретно.

— Нет. Ларка помогла и надоумила.

— Кто? Секретарь твой?!! Мля. Дэн, я когда тебе говорил, что не нравится мне эта профурсетка? Она‑то с чего? Ты ей тоже успел под подол заглянуть?

— В том‑то и дело, видимо, что не успел…

— Да ладно? В самом деле? Точно, стареешь, братуха. — Шеф невесело хохотнул. — А она так вокруг тебя вертелась… И каким боком Лариса оказалась замешана?

— Контакты дала Виталику. Намекнула, что у конкурентов, вроде бы, есть интерес. А дальше, как будто, и не при делах была. Только, без её наводки, Виталик не додумался бы, никогда…

— Мда. И что теперь будешь с ними делать?

— Хм… Так‑то, убить хотелось бы… Да в снегу прикопать… В наших лесах и не нашлись бы, даже подснежниками. Но, ты ж понимаешь, время не то, и не наши методы…

— Это ты от Серого, что ль, идей понабрался? — Шеф понимающе хмыкнул. — Ты поаккуратнее, смотри, с такими‑то мыслями. Кому‑нибудь понравятся, воплотят их в жизнь, а тебе отдуваться…

— Палыч, да я ж не маленький, все понимаю…

— Не маленький. А дел наворотил. Что еще с Величко случилось, рассказывай?

— Саш, давай, все‑таки, при личной встрече, а?

— Понятно.

— Да что тебе может быть понятно‑то?! — Дэн вспылил, еле удержался, чтобы не завопить. Как ему, счастливо и много лет женатому, довольному семьей и детьми, может быть что‑то ясно? Когда впору идти и посыпать голову пеплом, настойчиво и многократно?

— Что ты — придурок, Дэн. Ведешь себя, как маленький. С молодой девчухой не мог управиться. Эх, ты…

— Все, Палыч. Заканчивай. До связи. — Но трубку бросать не спешил.

— Ага. Съехал, подлец, с темы. Давай, держи в курсе ваших расследований. И обойдись без членовредительства, я настаиваю.

— Окей.

Вера помнила свой отъезд, будто в тумане. Не отложилось в памяти ни расставание с Таисией Павловной, ни дорога на вокзал, ни долгое ожидание отстающего от графика поезда. Разговор с Дэном остался, но какими‑то обрывками: его слова о прощении, о том, что приедет скоро, о чем‑то еще… Потом она долго сомневалась: что было на самом деле, а что она уже досочиняла. Ведь не раз представляла себе эту встречу — и до неё, и после. Представляла и надеялась, что не будет её. Слишком страшно было смотреть ему в глаза после… предательства? Слабости? Безрассудства? Она толком не знала, как свое возвращение к Мише назвать.

И было ли это возвращением, или прощальным аккордом в их песне — тоже не знала. Михаил вел себя, как ни в чем не бывало, окружал вниманием и заботой, так необходимыми ей сейчас, кормил с ложечки, на руках носил, практически, ни в чем и никогда не упрекая… И в поезде, всю дорогу, не оставлял её больше, чем на десять — пятнадцать минут. Во всяком случае, каждый раз, вырываясь из тяжкого, мутного сна, Вера встречала его внимательный, встревоженный взгляд.

Лишь одна четкая мысль преследовала на всем пути: с каждым перестуком колес, Денис оставался все дальше. И дальше, и дальше… Превращаясь в горьковато — сладкое воспоминание. Которое, тем не менее, никак не стиралось.

И эти нервные метания, будто маятник раскачивался между полюсами, больше всего вынимали душу: поверить, простить, ждать и надеяться, или простить и навсегда забыть?

Не давали покоя темные глаза, которые снились и мерещились, то с упреком, то с надеждой, то с обидой, то с мольбой о прощении и любовью. И память о том, как напоследок его руки касались её пальцев.

Мишу к себе, после того единственного раза, больше не подпускала. Болезнь оказалась очень удобным предлогом: жарко, холодно, тесно, душно, и невозможно, когда что‑то давит… Тот молчал, хмурился, но не требовал, не настаивал…

Весь этот бред воспаленного и измученного мозга вдруг показался мелочью и глупой выдумкой. Ровно в тот момент, когда Вера осознала себя стоящей у кабинета Палыча. Тогда она поняла, что все её пытки и метания — бред, не стоящий внимания и потраченного времени шефа. Как объяснить взрослому, серьезному, ответственному человеку, да еще и начальнику, что на неё нашло? Какая муха заставила бросить филиал, который в ней нуждался, и рвануть домой, никого не спрашивая?

Ей было стыдно и, впервые, по — настоящему страшно. Нет, не криков, угроз и оскорблений боялась, а того, что придется посмотреть в глаза человеку, в неё поверившему, и увидеть в них разочарование. Поняла, что не сможет сказать и слова, внутри все сковало холодом, и даже челюсти сжались с такой силой, что не смогла бы разжать для простого приветствия.

Помогла помощница шефа, Галочка, милая и приветливая, всем и всегда улыбающаяся девушка (не к месту вспомнилась вечно недовольная Лариса, но Вера с усилием отогнала эти мысли). Галя ободряюще подмигнула, и почти подтолкнула Веру к двери в кабинет:

— Давай, иди, не съест же он тебя, в самом деле.

Так проще оказалось сделать первый шаг. Который стал и последним. Зашла, прикрыла за собой дверь, да так и осталась на месте.

— Ну, заходи, Вероника. Что ты, как чужая, мнешься там? Хоть посмотреть на тебя, такую… смелую. Давно ж не виделись, а ты прячешься…

— Здравствуйте, Александр Павлович… — Выдавила с усилием. Но подойти смогла.

— И тебе не болеть. Присаживайся, давай, в ногах правды нет. — Шеф сверлил взглядом, но Вера понять не могла, что в его глазах крылось. Исподлобья смотрел, так, что неудобно вглядываться. — Что‑то бледненькая ты… Устала, не выспалась после каникул?

— Да нет, простыла… До конца не отошла.

— Ясно. Тогда выздоравливай скорее. — Он сделал внушительную паузу, во время которой девушка извелась, не зная куда спрятать глаза. — Рассказывай, как ты докатилась до жизни такой?

— Какой, Сан Палыч? — Вздохнула, чувствуя, что сил нет говорить загадками.

— Ну, такой вот… — Он перебрал, демонстративно, какие‑то бумаги. — Категорически отказывается она, уволиться хочет… А если, действительно, уволиться предложу?

— Ваше право, Александр Павлович. Скажете — уволюсь. Я же вам написала…

— Это всегда успеется. Так серьезно все? Если бы пару дней подумать, а потом решать, стала бы пороть горячку?

— Да. И это — не горячка. Я обо всем подумала, и много раз.

— Хм… И что же такого Денис натворил, что ты вот так категорична?

— А это важно?

— А сама как считаешь? От лучшего директора филиала сбегает один из самых перспективных работников… Тут впору огорчаться… То ли директор не такой и лучший, то ли с перспективным работником фигня какая‑то, и я облажался…

— Директор хороший, не сомневайтесь! — Это вырвалось без её желания. Сначала сказала, а потом пожалела.

Но было поздно: шеф услышал. Ухмыльнулся хитро…

— Даже, значит, так? — Вера лишь кивнула головой, нервно сглатывая. Осознавая, что выглядит совсем уж глупо…

— Хороший, говоришь, директор? Значит, это ты — плохая? Или я что‑то путаю?

— Не знаю… Нормальный он. Просто я с ним больше не могу работать. Никаким образом.

— Да уж… Ответ, достойный профессионала…

Вера опустила голову еще ниже… Ей раньше только казалось, что сгорает от стыда. А вот сейчас она, действительно, сгорала…

— Вероника. — Он дождался, пока снова поднимет глаза и посмотрит прямо. — Я же говорил тебе раньше о том, что нельзя принимать решения под властью эмоций?

— Да. Говорили…

— А ты послушала и сделала все наоборот. Правильно?

— Александр Павлович, ну, так же нельзя с людьми обращаться! Это же свинство!

— Как? Объясни мне, Вероника. Что именно нельзя? Что такого Денис тебе сделал? Я хочу понять.

Уже прекрасно зная, что будет выглядеть глупо, Вера вывалила свой главный аргумент:

— Он меня в шпионаже обвинил! Представляете? Как можно работать, после этого? Лично я — не представляю.

— Он обвинил или заподозрил? Вот так тебе прямо и сказал: " Вероника, ты виновата. Я знаю, что ты шпионишь и продаешь все наши секреты на сторону"? — Голос Палыча сквозил насмешкой и усталостью. Благо, что еще не брезгливым был…

— Не знаю… Теперь уже ничего не знаю… Звучало, как обвинение. А что он там себе думал, понятия не имею…

— Ну, вот. И ты, не разбираясь, приняла решение.

Снова тяжелая, давящая тишина. Вера понимала, что от неё ждут какого‑нибудь ответа. Но ничего больше говорить не собиралась. Как объяснить начальнику, что эта причина была последней каплей? Что она просто не могла находиться рядом с Денисом, дальше? Или, все‑таки, смогла бы, хорошо все взвесив и откинув глупые обиды? Не каяться же ей во всех грехах, и в главном — в их связи с Дэном?

— Или что‑то еще случилось, о чем я не знаю, а вы мне оба не говорите?

Она помотала головой. Такой ответ не устроил. Шеф ожидал чего‑то еще.

— Нет. Не случилось.

— Ага. Понял. — Внезапно, мужчина, до этого вальяжно сидевший в кресле, резко придвинулся к столу, навис над ним, всем видом излучая какую‑то угрозу. — Тогда скажи… А ты не в курсе, с чего он, вдруг, решил разводиться?

Вот теперь она окончательно потерялась. Только хлопала ресницами, беспомощно глядя в лицо шефу, в надежде, что ей послышалось, что не было такого вопроса…

— А… Причем тут я? — Нашлась, наконец‑то. Не лучший вариант, но можно было попробовать разыграть изумление. — Это же его личное дело…

— Да что ты?! Прямо‑таки, ни причем? Столько лет мужик провел на Севере, и ничто ему не мешало. А тут, вдруг, приперло скинуть с себя брачные узы. Потяжелели, внезапно, крылья расправить не дают… И с чего бы это?

— Александр Павлович, я не понимаю, куда вы клоните…

— Вот не поверишь, Вероник, но Дёня мне тоже самое сказал! — Он развеселился, так же неожиданно, как начинал сердиться до этого… — Какое совпадение, да?

— Александр Павлович, мне кажется, что личная жизнь сотрудников не имеет никакого отношения к работе. Какое вам дело, кто и почему разводится? — Вера сама удивилась той смелости, с которой задала вопрос. Но ей, действительно, стало надоедать, что все лезут туда, куда не положено. И так тяжко, а посторонние люди устраивают допросы. Она даже подруге до сих пор ничего не рассказывала, хоть Ника и пытала о причинах подавленности… А сейчас, по непонятным причинам, должна директору, да еще и мужчине, да еще и женатому счастливо, душу раскрывать. Возмутила её эта ситуация, потому и вырвалось то, что на язык само просилось…

— В целом ты, конечно, права. И я не имею права лезть туда, куда никто не просит… — Шеф, как ни странно, казался довольным… Не возмутился её наглым отпором, а даже слегка расслабился. Вновь откинулся на кресле, но продолжал внимательно её рассматривать. — Но! До тех пор, пока это не сказывается на работе. А оно уже сказалось… Или я ошибаюсь, и вы с Денисом повздорили только по рабочим вопросам?

Вера замялась. Было бы проще ответить утвердительно, но тогда пришлось бы врать и сочинять. А этого она делать не умела. И не хотела начинать учиться…

— Я не хочу об этом говорить, Сан Палыч. Если вы оставите меня здесь, в офисе, то даже поводов не возникнет, чтобы эту тему поднимать. Давайте, не будем об этом? — Твердость закончилась. И почти умоляюще закончила фразу. — Пожалуйста.

— Надо же. Характер никуда не пропал… — Шеф улыбался. Слегка, только уголками губ, но не хмурился, и уже это радовало. — А я уже испугался, что Денис тебя довел до ручки и сломал. А трудности, Вероника, у всех бывают. Главное, чтобы характер был и мозги, а еще желание что‑то с ними делать.

— У меня больше нет никаких трудностей. И не ожидается. Во всяком случае, таких, которые смогут повлиять на мою работоспособность.

— А если появятся? Что будем делать?

— Какие, например? — Палыч говорил загадками. И Вере совсем не нравилась эта тема.

— Например, Денис через пару недель приедет сюда. Будет в офисе. Я планирую задержать его на несколько дней. Грех не воспользоваться его помощью, раз он тут окажется. И что ты будешь делать? Прятаться, скандалить, снова грозить увольнением?

— Он что? Серьезно приезжает? — Только сейчас она поверила в реальность обещаний Дэна. Раньше казалось, что все это — просто сказки, чтобы её успокоить и не прощаться на плохой ноте. Вера была искренне убеждена, что история с Денисом закончилась. Она теперь здесь, он — остался там, на Севере…

— Похоже, девочка моя, ты мало что поняла про Дениса… — Этот отеческий тон царапнул, как и снисхождение, столь явно прозвучавшее… — Каким бы он ни был м. ком, в общем‑то, но слов на ветер никогда не бросает. Если сказал, что сделает, поверь, все будет именно так, а не иначе. Я его полжизни знаю, и ни разу не было, чтобы Дёня от своих намерений отказался. Так что, да — приедет, и скоро. Поэтому я тебя и пытаю. А не от любопытства нездорового или скуки.

— Я его так никогда не называла, как вы сейчас… — Пробормотала, глубоко задумавшись. Как‑то подобный исход событий Вера себе не представляла. Не ожидала, что еще вживую увидятся…

— Да какая разница? — Шеф уже смеялся. — Ты еще просто молодая, лексикон еще не богат на ругательства. Козлом‑то, все равно, считаешь?

— С чего вы это взяли?

— Вероника, не смеши. Ты сбежала от ангела во плоти, что ли? Груза своих грехов испугалась, на его фоне?

— А мне, между прочим, совсем не смешно! А вы глумитесь…

— Мне тоже. Но, видимо, я тебя слишком сегодня огорошил, поэтому не стоит ждать внятного ответа. Иди, работай. Завтра на эту тему поговорим.

Ей совсем не хотелось больше говорить на эту тему. И думать — тоже. Новость оглушила, раскидав по сторонам с таким трудом собранные осколки — равновесия, спокойствия, веры в то, что все обойдется, все у нее будет хорошо…

Весь день ходила, как пришибленная, невпопад отвечая на вопросы коллег, торопившихся разузнать, как она съездила, что видела, что интересного в лучшем филиале… Что она могла ответить? Что стала любовницей директора, который её же и обвинил в предательстве? В том, чего она и в страшном сне никогда не видела? А потом приставал с признаниями, зная, что за дверью — жена и её мужчина… И прощения просил, но она не запомнила, за что именно, и как просил… В общем, конечно, очень многим она могла бы поделиться… Но таким даже с близкими не всегда делиться можно, не то, что с коллегами…

Ночь спала плохо, просыпалась, что‑то бормотала во сне… Будила своими метаниями Мишу… К утру он окончательно нахмурился и посмурнел, но ей уже было безразлично: сам выбрал такой путь. Она еще не раз ему предлагала расстаться и разойтись по — хорошему. И всегда один ответ получала: "Выгонишь — уйду. А сам — никогда не подумаю. Даже не надейся". Сказать о том, что он ей совсем не нужен, и пусть уходит, язык не поворачивался…

Она поняла, что поговорить не получится: Миша старательно уходил от темы, делал вид, что не слышит, отвечал невпопад, либо сообщал, что все уже сказано, какой смысл повторять?

Придумала выход: если спрашивать письменно, то вопрос никуда не денется, в воздухе не повиснет. А если снова не ответит, можно отправлять смс — ки бесконечное количество раз.

Набрала текст. " Миша, зачем ты меня прощаешь? Я же виновата. И мы оба это знаем…"

Долго перечитывала, прежде чем отправить. Стирала и набирала заново. Даже уже решила, что глупая выдумка, и не стоит еще больше бередить раны… Рука дрогнула, и сообщение улетело.

Вера замерла, ожидая ответа. Знала, что прочитает мгновенно: он всегда был на связи, даже ночью и в выходные, всегда и всем отвечал. Спал с телефоном у подушки, готовый проснуться и говорить.

Ответа не было. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Собралась переслать повторно. И тут звякнуло входящее сообщение. Даже сомнений не было, что от него.

Руки почему‑то задрожали. От волнения. Хотя, вполне могло быть, что Миша опять нашел способ нейтрально отделаться от вопроса.

Пустое поле, без лишних слов. Одна только ссылка. И все.

Ссылка вела на Ютуб. Одно название песни сказало о многом. Они любили её слушать вместе, оба. Но Вера никогда не придавала ей такого значения, которое пришло сейчас.

Мягкий, негромкий голос Макаревича рассказывал, что " Он был старше её, она была хороша…". Наизусть знакомые слова… тихая повесть о том, как жил и что чувствовал Миша, "в час, когда она летала по ночам"…

Выключила на середине. Не захотела дослушивать. Знала, чем кончится. И теперь уже по — настоящему боялась. За Михаила…

Не смогла унять заходившееся сердце. Набрала номер. Миша ответил сразу же. Видимо, ждал…

— Скажи, что это неправда?! — Почти выкрикнула, не дав ему сказать обычное "привет"…

— Что именно? Что я буду ждать, сколько бы ты ни уходила? Это правда. И буду надеяться, что вернешься. И про то, что люблю — тоже правда… — Голос был безнадежно усталым. Глухим..

— Нет. Не про это!

— А про что?

— Ты же ничего с собой не сделаешь, если… — Она осипла. Спонтанно и неожиданно. — Если мы, все же, расстанемся?

В трубке раздался смех. Не очень веселый.

— Малыш… — Кажется, успокаивать начал… Так мягко… — Я всегда был против суицида. И даже не думал никогда об этом. Конечно, жить я буду, никуда не денусь…

Вера облегченно выдохнула. Поверила. Если он говорил, то только правду. Мог умалчивать что‑то, но никогда не врал. Да и рисоваться не стал бы. Так по — детски глупо… Это она уже себя накрутила…

— Только я не представляю, что буду делать с такой жизнью… — Обреченно и безрадостно. Снова выворачивая душу.

— Господи, Миш… — Почти простонала.

— Верунь. Прекрати себя казнить. Просто живи и радуйся. А я буду радоваться за тебя.

— И даже…

— И даже если уйдешь, все равно буду рад, что ты счастлива. Так бывает. Не парься, Вер. Все мы кого‑то отвергаем, а иногда бываем отвергнутыми. "Се ля ви", или как там правильно по — французски?

Нельзя сказать, что ей намного полегчало, но, все же, чуть посветлело на душе. Миша, как будто, развязал какие‑то узелки, позволяя дышать глубже. Осталось теперь решить: как пережить встречу с Денисом, не сорваться в истерику, не поддаться мольбе в горячих глазах…

Палыч вызвал её в середине дня, когда девушка уже расслабилась, в надежде, что шеф просто о ней забыл.

— Ну, что, Вероника? Придумала что‑нибудь?

— А вы не могли бы отправить меня в командировку, на то время, когда Денис будет здесь? — Это вырвалось без её воли. Думала об этом, но даже не собиралась говорить…

— И куда, интересно? И с какой целью? — Сарказм в голосе шефа переливался и искрил.

— Ну… Неужели, мне больше негде набраться опыта? Только там можно было? — Это уже было наглостью, откровенной, но Вера уже не хотела сворачивать с выбранного пути.

— А тебе мало уже полученного опыта? Не хватило? — Издевался, не скрывая своей насмешки.

— Хватило…

— А мне кажется, что главному ты так и не научилась. И командировка тут не поможет.

— Чему? — Сникла окончательно. Ведь ясно, что ничего хорошего не услышала бы…

— Разговаривать.

— Но…

— Без "но". Говорить вы умеете. Каждый о себе. Разговаривать — нет. — Сказал, как отрезал.

Когда‑то две недели казались Дэну обычным набором цифр в календаре: перечеркнул, забыл, живешь дальше… Привык отсчитывать время только до важных дат: тендеров, совещаний, подписаний договоров, сдачи очередного проекта. Никогда еще секунды так не растягивались, а потом так же стремительно не летели, как в эти дни.

Он старался забить делами каждый час, по максимуму, чтобы успеть все до отъезда. А еще — чтобы не думать лишний раз. Вообще ни о чем. Не хотелось гонять по кругу одну и ту же безвкусную жвачку. Бессмысленно и бесполезно.

Днем еще было нормально: в отсутствие Женьки и без уволенной Ларисы, он категорически зашивался. Нужно было утрясти проблемы со сливом данных, добиться пересмотра тендера, запустить новые проекты, ввести в курс дела нового секретаря… Приходил домой и падал, практически без сил, и должен был бы уснуть, сразу же… Но тоска мешала. Хотелось поговорить. О чем‑нибудь. С Викой. Не важно о чем, просто поболтать о мелочах. Она все так же не отвечала на звонки. На смс — ки не отвечала. И на письма. А он, как дурак, продолжал звонить, писать, набирать, отправлять… Без толку. Но он не отчаивался. Еще не было ни разу, чтобы Дмитриев Денис не добивался своего. Одна была проблема — почти не спал. Работа, как раньше, от бессонницы не спасала.

— Да уж… Укатали Сивку крутые горки… — Это было первое, что он услышал от Палыча. — Тебе бы в отпуск, парень…

— И тебе, Саш, не болеть. Тоже рад тебя видеть.

— Ну, и как с тобой общаться, таким вумным? — Палыч откровенно зубоскалил. Дэн знал, что под этой маской скрыта и искренняя радость от встречи, и множество не заданных вопросов. Просто они оба умели делать многое, сметая все преграды на пути, на общей трудной дороге к успеху, только одного не могли — проявлять эмоции, искренние, настоящие. Они же — мужики, успешные причем, им не положено это умение. Поэтому, Денис на хохмы шефа никогда не обижался.

— Как положено: сначала накорми, напои, потом спать уложи, а с утра, на ясну голову, разговоры заводи. Мне ли тебя учить, Палыч?

— Борзеешь, Дёня. Теряешь нюх. А ну, как рассержусь на тебя? — Это он спрашивал, крепко, по — мужски обнимая друга, хлопнув по плечу так, что кости затрещали…

— Да сколько угодно… Одним больше, одним меньше — уже без разницы… — Надоело играть в веселого раздолбая, которому все нипочем…

— Что? Достали тебя твои женщины? — Палыч посерьёзнел.

— И не только они. Предки готовы предать анафеме. Отец вчера, думал, с инфарктом сляжет. Все орал, чтобы я ехал и забирал заявление… Пришлось в гостинице ночевать. Не могу жить в дурдоме.

— А ты категорически настроен? Может, ну его, этот развод? Столько лишнего геморроя… Будешь еще алименты платить… — Шеф не был бы сам собой, если б не начал с разведки боем.

— Саш, это нужно было совершить хренову тучу лет назад. А я отмахнулся и сделал вид, что все нормально. Теперь пожинаю плоды. Хватит уже, нет смысла оттягивать.

— Вероника из‑за этого уперлась? — Шеф уже стоял у заветного шкафчика, выбирая бокал попузатее, да бутылку "повкуснее". Кто б сомневался, что такой разговор не будет вестись "насухую". Обернулся к гостю. — Ты все так же, коньяком балуешься, или взял иностранную моду — вискари да бренди? У меня выбор большой… Даже коллекционный херес есть…

— Саш. Кончай выпендриваться. Из твоих рук и водку буду.

— Ясно. Держи. — Подтолкнул налитый до середины бокал. — Сильно не разгоняйся. Вечером где‑нибудь еще посидим, там и оторвешь душу.

— Как Вика, Саш? Мне, пока что, не до посиделок…

— О, как. И что, хочешь рвануть к ней прямо сейчас?

Дэн только сжал губы, не желая распространяться о своих слабостях.

— Не, если хочешь, едь, конечно. Адрес‑то знаешь?

— А ты?

— А мне она, как‑то, не сообщала. И я не особо привык в такие подробности вдаваться. Оно мне надо?

— Мог бы для меня подсуетиться… Знал же, что спрошу. Ведь знал? — Денис отхлебнул уже несколько глотков янтарного напитка, но ожидаемого удовольствия от вкуса и аромата не ощущал. Просто выпил и забыл.

— А я в сводники не нанимался. И не планирую. Так, держу руку на пульсе, не более того. Плеснуть еще? — Кивнул на опустевшую посуду.

— Не нужно. Не в коня корм. Когда помирюсь, тогда и напьемся.

— Мда? — Шеф с сомнением покачал головой, продолжая держать наклоненной бутылку. — Не пришлось бы тебе сухой закон объявлять…

— Нужно будет — и объявлю. — Жестче, чем хотелось, вышло. Повременил со следующим вопросом, покручивая ножку… — А что? Думаешь, все так плохо?

— Завтра с ней встретишься и разберешься.

— Хорошо.

— Побриться не забудь. Похож на абрека какого‑то. Не с гор, чай, спустился, должен человеком выглядеть, а не туземцем.

— Слушай, Палыч, неужели ты думаешь, что Вика будет смотреть на мою рожу?

Шеф расхохотался. Откровенно и унизительно.

— А куда она будет смотреть, скажи мне? Ты ж не баба, чтобы на ноги и титьки пялиться. И не о Вике я думаю, а о других сотрудниках.

В общем, надежды на скорую встречу не оправдались. Поздним вечером Вики не было в офисе, адрес никто подсказать не мог, а на телефон она до сих пор не отвечала. Выпытать что‑нибудь у шефа не вышло так же. Тот злорадно подхихикивал над Дэном, издевался, жизни учил… Не помог ничем. Спасибо, что вмешиваться не стал, такая "помощь" могла бы кончиться совсем не так, как хотелось бы.

На следующий день шеф позвал Дэна к себе и полдня мурыжил вопросами о делах, финансах, проектах и другой ерунде. Несомненно, важной для компании ерунде, но такой… Денис удерживал себя от взрыва с огромным трудом. Хотел орать и топать, и требовать Вику сюда. Срочно. Без промедления, а лучше — самому к ней бежать. Но он молчал, терпел, скрипел зубами, и даже что‑то отвечал.

Шеф сдался на третьем часу разговора.

— Дёнь…

— Да?

— А ты, вообще, слышал последний вопрос?

— Да.

— Нет.

— Саш… Я внимательно тебя слушаю.

— Повтори.

— Ладно. Не слышал. И не хочу.

— А что…

— Вику увидеть хочу! Неужто, не понимаешь?! Видал я все эти дела! Я что, по — твоему, ради них приехал?!

— Оба — на!! Какая экспрессия… Почти обидел меня.

— Сначала с ней поговорю, а потом с твоими обидами разберемся.

— Убедил. Сам пойдешь или сюда вызвать?

— Я дойду и найду. Только вот… Ты же ей отдельный кабинет не выделял?

— Нет. А в чем проблема? Уже пора?

— Сань. Прекрати издеваться. Разговор не для лишних ушей. Придется всех посторонних выгнать. Оно тебе нужно, чтобы встал целый отдел?

— Да понял я тебя. Не кипишуй… — Он уже снял трубку селектора. — Позови ко мне Величко. Только лично. Найди и приведи.

— Спасибо тебе, Палыч…

Шеф поморщился и отмахнулся:

— Пока еще не за что. И я за собой вину знаю: зря отправил девочку к тебе…

— Что?! Ты считаешь…

— Ничего я не считаю. Виноваты мы оба. А тебе исправлять. Давай, постарайся.

Он достал сигареты, дождался стука в дверь и вышел почти сразу же. Только поздороваться с девушкой успел.

Дэн столько раз представлял эту встречу. И ночью сегодняшней, и за много ночей до нее. И слова готовил. А сейчас он их все забыл.

Просто шагнул к ней, застывшей у порога, схватил за руки (мельком, про себя, ответил, что опять ледяные), заглянул в глаза:

— Здравствуй, моя хорошая! — Радость от того, что она рядом, затмила все сомнения и страхи, не дала заметить, как она скована и совсем не счастлива, на вид…

— Добрый день, Денис Игоревич.

— Вика… — Он растерялся несколько… Немного другого ожидал. — Я не вовремя? Может, попозже поговорим? Я подожду, если нужно…

— Да нет. Нормально все. Какая разница? Зачем оттягивать разговор?

— Ты… не рада меня видеть?

Вика замялась, глядя несчастными (теперь‑то он заметил, что нет в них тепла и веселья), потерянными глазами… Покусывала губы и молчала.

— Вик? — Его совсем не устроило такое положение дел. — Скажешь, что происходит?

— Я… Я не знаю, Дэн. Честно.

— Чего? В чем ты не уверена? Поделись? Может, разберемся вместе? — Эта неуверенность больше обрадовала, чем простое и окончательное "нет".

— Ни в чем. Ни в себе, ни в тебе…

Теперь пришла его очередь молчать. Думать. Чтобы не вспылить и не наделать новых глупостей. Уж до этого он, слава богу, уже сотню раз догадался и допер своим разумом.

Присел на первую попавшуюся горизонтальную поверхность (то ли тумбочку, то ли стол), зацепив и рассыпав лежавшие там каталоги… Махнул рукой на них — не до этого. Кивнул девушке, предлагая тоже приземлиться. Она послушалась.

— И что мы будем делать?

— Ничего. Наверное, жить. Что еще?

— Вик… Я же умирать и не предлагаю… — Тут его осенило. — Жить — вместе? Ты на это намекаешь? Я согласен. Хоть сейчас!!!

— Денис. Ты же еще даже не развелся! О чем сейчас можно говорить?

— Я вчера подал на развод. И ты прекрасно знаешь, по какой причине.

— По какой? Уточни, пожалуйста. — Ему совсем не нравилось её заторможенное спокойствие. Лучше бы кричала, истерила… Он бы быстренько с ней " помирился". А так… вроде, и не ссорятся… и радости нет…

— Я хочу быть с тобой. Вместе. Чтобы никто между нами не стоял, и ничто не мешало.

— А расстояние в несколько тысяч километров? Для тебя оно тоже не преграда?

Вопрос, несомненно, резонный. Однако, Денис им ни разу не озадачивался. Все же было ясно и так…

— Зачем? С какой стати, нам жить на расстоянии, Вик? Я чуть не сдох, за это время. Не хватало тебя — до чертиков просто.

Она лишь грустно усмехнулась, опустила глаза… Дэн готовился к следующей фразе, но, все равно, оказался не готов.

— А если я не хочу отсюда уезжать? Если не хочу жить полгода в морозе и полгода — в легком намеке на тепло? Ты готов переехать сюда, Денис?

Оглушила. Будто пыльный мешок надела на голову…

— Как? Вика, но ты же об этом ни разу не заикалась… Почему только сейчас?

— А ты спрашивал?

— Если честно… Мне даже в голову не приходило, что ты не захочешь переехать. Все же было здорово, Вик? Если бы не эти явления… неприятные… ты могла бы там и остаться…

Он потянулся к ней и так привычно взял за руки, заглядывая в глаза. С болезненным ожиданием и умирающей надеждой на чудо…

— А мне не приходило на ум, никогда, что у нас с тобой может быть будущее. Слишком все было… — Замолкла, подбирая слова… — Быстро. Ты ведь почти ни о чем меня не спрашивал и ничего не обещал. Так не должно быть, Дэн, когда по — настоящему…

— Хочешь сказать, что все это — баловство? Так? Поигрались — и будет? И шел бы ты на хрен, Денис? Не мешай моей жизни спокойной? — Больно укололи её слова. От того больнее, что слишком похожи на правду…

— Денис! Ты меня слышишь, вообще?! — Этот вскрик был каким‑то отчаянным… Вика грустно усмехнулась. — Хотя, о чем это я… Разве моё мнение хоть что‑нибудь значит? Захотел — пригрел, захотел — подальше послал, захотел — оскорбил, ни о чем не думая… Теперь вот, осчастливить решил своей свободой… А я должна молча подчиняться твоим решениям и капризам. Какие бы они ни были… А тебе не приходило в голову, что я могу думать иначе? Что мне, в общем‑то, и нужно совсем не много.

— Что?! Скажи мне, что именно, и я дам тебе все, что захочешь. — В тот момент он готов был достать ей с неба и звезды, и луну, и солнце, в придачу. Только бы успокоилась, перестала говорить загадками, и согласилась уехать с ним. Сейчас же.

— Нет. Этого у тебя нет, Денис. И не знаю, будет ли, когда‑нибудь. — Поджав губы, она смотрела ему прямо в глаза. Щеки алели пятнами. Видно было, как нелегко давался ей этот разговор…

— Чего?

— Умения спрашивать. И слышать ответы. У тебя на первом месте — ты. Твои желания. Твои хотения. Мне просто ненароком повезло, что попала в поле твоего зрения. И ты меня захотел. Только и всего…

— Вик, не придумывай. — Ему совсем не нравилось, куда идет разговор. Не о том и не так она думала. Дэн планировал, что покается, вымолит прощения, потом они помирятся, и он увезет девушку с собой. Главное было — добиться, чтобы перестала думать о том обвинении, что он выдвинул сгоряча… А тут, оказалось, была еще масса претензий…

— А никак. Не получается, Денис. Ты же совсем обо мне ничего не знаешь. Составил себе портрет, какой нравится, и общаешься только с ним. А кто там, на самом деле, за этой картинкой, даже не догадываешься…

— И что ты хочешь этим сказать? — Не было никакого желания вести долгие душеспасительные беседы. Выяснять, кто, кем и насколько недоволен, можно было бы и в другое время. Дэн хотел добиться ясности: когда, как быстро, Вика будет с ним. Рядом. Постоянно.

— А ты не понял? — Она дала ему время на ответ, чуть подождала. Но ему нечего было сказать на это. Если женщине требуется выговориться — пусть говорит. Ничего страшного.

— Что ж. Разъясняю. Никуда я не уеду отсюда. Во всяком случае, не сейчас. Может быть, через месяц ты обо мне забудешь. А я таких отношений не хочу, ненадежных…

— Будем играть в любовь на расстоянии? Ты этого хочешь? — У него снова начали ходить желваки, подрагивать ноздри… — Сказала бы лучше сразу, что останешься с этим своим… как его… Мишаней. Он же тебя обратно принял, после меня? Просто идеальный парень….

Он презрительно сморщился, всем видом показывая, что думает об этом человеке.

И совсем не был готов к пощечине. Звонкой. С оттяжкой. Зло поймал её за руку.

— Что? Не нравится?!

— Ты идиот. Прощай.

— Вика! О чем ты?

— Отпусти руку! И отстань от меня! — Дернулась. Он только сжал крепче. Совсем не такой он представлял эту беседу. Но отпускать — никогда. Ни за что.

— Нет.

— Я сейчас кричать буду. — Её глаза блестели. От возбуждения, злости, еще каких‑то невысказанных эмоций… Красивые, любимые глаза. Такие отчужденные….

— Никто не услышит. У Палыча все отличное. Звукоизоляция — тоже.

Она просто закинула голову вверх, с тяжелым вздохом. А Дэн смотрел, как на шее пульсирует жилка. На такой нежной и тонкой шее. Которую сотню тысяч лет не целовал. Подтянул её за руку ближе к себе. Прижался губами к тому самому месту. Застыл, вбирая её запах. Забытый почти и сладкий, до боли.

Она замерла. Как натянутая тетива, за секунду до выстрела…

Судорожно дернулась. А потом… Всхлип… Или ему показалось? Неверяще поднял голову.

— Вика? Ты что? — Почему‑то, шепотом…

Потом еще один всхлип, подавленный…

Обхватил её лицо ладонями, заставил посмотреть на себя. Глаза все так же блестели. Только теперь уже от влаги.

— Вика, маленькая, девочка моя… Прости меня… Только не плачь… Не надо… — Шептал, снимая соленую влагу с ресниц, щек, губ… Горькую влагу и дрожь от почти ощутимой боли…

А ей, как будто, становилось все горше и больнее… Без слов уткнулась в его плечо, уже усаженная на колени, но все более далекая. Отвернулась, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Ну? Все? Успокоилась? — Отчего голос охрип и сел, он и сам не понял.

— Да. — Шмыгнула носом, еще раз потерла лицо, уже двумя руками. — Отпусти меня.

— Может быть, посидишь еще? Воды принести?

— Ты не понял меня. Отпусти. Совсем.

Руки, до того гладившие спину и плечи девушки, бессильно упали.

— Вика. Ты меня не любишь? — Очень дурацкий вопрос. Он и сам понимал. Но и без того уже дураком себя чувствовал. Подумаешь, чуть усугубил. Но зато — важно…

Прикусив губу, почти изжевав её, без всякой жалости, она снова молчала. Доводя его до грани отчаяния.

— Люблю. — Тихо, почти шепотом. Откинув на другую грань — безумной радости.

— Значит, не все так плохо, да? Ты же не совсем уйти хочешь?

— Нет. Нам нужно еще немного времени. Понимаешь? Мы сейчас глупостей наделаем, а потом… Сломать легко, а обратно собирать — сложно.

— Боишься, значит?

— Да.

— И что мы будем делать?

— Не знаю… — Она пожала плечами… — Жить, наверное, как раньше жили. А потом станет ясно — получается ли жить порознь, или, все же, лучше вместе…

— А как мы это поймем? Я‑то понял уже, в принципе. Хватило времени. А как про тебя узнать? Я же мысли читать не умею…

— Нет. Зато хорошо умеешь домысливать за меня…

— А что мне делать, Вика? Мы за прошедший месяц второй раз общаемся! Откуда я должен брать информацию? Из космоса?! — Опять начал злиться. Понимая, что снова заходит в тупик…

— А кто тебе мешает позвонить? — Эта невинная фраза вышибла воздух. Полностью. Снова ощущение, что его делают идиотом…

— А кто тебе мешает ответить? Хотя бы смс — кой, если говорить неудобно?

— С ума сошел? Я всегда тебе отвечаю. Отвечала. Когда звонил.

Дэн молча вытащил телефон. Порадовался, про себя, привычке не чистить журналы входящих и исходящих вызовов. Иногда они бывали полезны. Как, например, сейчас…

Открыл список, повернул экран так, чтобы видела Вика, и начал его пролистывать. Задерживаясь там, где светилось её имя. Давая рассмотреть и даты, и количество звонков…

Девушка хмурилась и на глазах мрачнела…

— Достаточно? — Остановился на дате недельной давности.

— Да. Понятно. — Вздохнула. Теперь уже как‑то иначе… — Я разберусь с оператором, сим — картой и телефоном. До вечера точно. Тогда и звони.

— И все?

— Да, Денис. Думаю, сейчас нам лучше по сторонам разойтись. И тебе остыть нужно, и мне.

— Значит, не передумаешь?

— Нет. — Что‑то в её лице подсказало: не нужно настаивать. Только хуже будет.

— А поцеловать?

— Тоже не стоит.

— А вот здесь — не соглашусь. — Не позволив опомниться, притянул к себе. Прижимался губами, сначала везде, где успевал попасть, пока уворачивалась. Она долго не сдавалась. Потом затихла, позволила прижаться ко рту, смять его, так, что оба задохнулись. И целовать, целовать… Зная, что прощаются. Слишком отчаянно она отвечала. С горечью, жадностью и обреченностью, что ли…

Тем же вечером он купил билет на завтрашний поезд. Не было ни смысла, ни желания оставаться: Вика очень ясно дала понять, что давить и требовать от неё что‑либо — это дорога в никуда. Пауза — значит, пауза. Куда деваться?

Нанял адвоката, надежного, с безупречной репутацией, для ведения дел о разводе. С родителями так и не стал мириться. Мать еще, казалось, что‑то поняла, а отец уперся рогом в землю. Дэн слишком похож был на него характером, чтобы надеяться, что тот быстро передумает.

А вечером напился с Палычем, в хлам. Как, наверное, не напивался с тех самых пор, как его "обрадовала" Дашка. Под градусом легче было поделиться с другом своими проблемами. Тот слушал, поддакивал, грустил, временами… Но никаких полезных советов так и не дал… Лишь сказал, что отношения за месяц не строятся. Годы на это уходят, и то не всегда хватает…

Палыч и так‑то любил философствовать, а под коньяк — тем более. Дэн его слушал вполуха, как обычно. Может быть, зря. Чужим умом ведь счастья не достигнешь…

А потом полночи еще разговаривал с Викой. Она, наконец‑то, ответила. Даже с первого раза. Оператор несколько раз обрывал связь, так как законные полчаса вышли, но он снова набирал. И разговаривал снова. Что‑то доказывал, требовал, объяснял, извинялся…

На утро очнулся в гостиничном номере, больной, разбитый и несчастный. С чувством чего‑то непоправимого, но чего — неясно. А может быть, невнятную тревогу вызвала гудящая голова. Он помнил о ночном разговоре. О чем речь шла — не знал. Все будто стерли из памяти. Денис подумал, что это к лучшему. И занялся лечением себя и сборами в дорогу.

Выяснил, что ошибся, только уже в тронувшемся поезде. Вика не пришла провожать, как надеялся. И не позвонила, чтобы объяснить причину. И трубку снова не брала. Денис обиделся. Звонить перестал. Сколько можно‑то за девчонкой бегать? Тоже, дурачка нашла. Гордая…

 

Глава 13

Денис терпеть не мог всяческие конференции, выставки и съезды. Толпы бездельников собирались в одном месте, трещали о неинтересных для них вещах, делали вид, что серьезно и упорно работают. А по факту, каждый мечтал о моменте, когда начнется фуршет, концерт или какая‑то другая развлекаловка. Либо, когда можно будет уйти в бар и вдрызг напиться. Нормальные деловые люди, чаще всего, не любят командировки. Особенно — с такой целью.

Но вот беда: у него проснулся талант вести переговоры, выискивать жемчуг и бриллианты в кучах барахла, что привозилось на выставки. Никто другой в их фирме не умел так удачно налаживать связи, новые контракты заключать…

А он, в последние полтора года, больше и не хотел ничем другим заниматься. Передал управление филиалом Женьке. А новый, или старый, но требующий помощи, больше брать не захотел. Потух интерес. Категорически.

Палыч долго думал, чем занять хорошую голову, дорогую для него, но уставшую занимать себя самостоятельно. В первый раз отправил вместо себя наугад, для проверки. А по результатам решил, что Дэн теперь будет директором по развитию. Тому было без разницы, и он согласился. Даже порадовался, что больше не придется сидеть на одном месте. С каких‑то пор, его это слишком раздражало…

За это время он успел объездить половину Европы, обойти вдоль и поперек обе столицы родины, а еще мельком глянуть на массу городов — крупных и мелких, сверкающих и запущенных, современных и оставшихся в прошлом веке… Нигде не хотелось задерживаться. Тянуло домой, в родной городок. Но и там покоя не было. Немного утешал и радовал Ромка, но его он брал к себе только на выходных. На неделе было некогда — и ему, и парню. Дашка активно взялась за его развитие, всестороннее, таскала на кружки и секции, да еще и школа началась…

При встречах она еще пыталась, порой, намекнуть, что не все потеряно. Только Денис не велся на это: отвернуло, давно, и обратно не поворачивало.

Лишь по ночам, оставаясь в четырех стенах, ему хотелось выть волком. Текущая работа, как раньше, не спасала.

Не могли помочь и подруги. Все — временные. Ни одна надолго не задерживалась, хотя и старались многие. Их не отталкивал ни характер Дэна, ни наличие сына и алиментов, ни его вечные придирки.

Не устраивали они его. Все. Чем — и сам не знал. Старался, держался до последнего, пробовал "строить отношения", как учил его Палыч, как пыталась намекнуть мать… Не получалось. Не лежало сердце.

О том, чего хочется на самом деле, не думал. Не помнил. Запретил себе вспоминать. Только тоска сжирала. Но он почти привык.

А когда переставал справляться — снова ехал. Не выбирая и не капризничая, по любым местам, где могли быть интересы фирмы.

Палыч радовался, вроде бы… Дэн — тоже. Ровно до того момента, как приезжал на место. А там его все начинало раздражать. И люди, и сервис, и климат… Неважно, что именно. Причины всегда находились.

Сейчас его раздражал и лучший сочинский отель (в эпоху кризиса могли бы и не выпендриваться), и климат — жаркий и душный, тяжкий для него, столько отжившего на севере, и то, что дресс — код был официальным: таскаться по жаре в костюме и при галстуке — сущая пытка, неизвестно кем выдуманная.

Еще больше злило, что до нужного ему выступления нужно ждать было два с половиной часа: никто не пустил бы его в конференц — зал с таким опозданием, да и имидж нужно держать.

Спасало лишь выбранное в самых дальних рядах место: можно было, не палясь, открыть нетбук и работать в почте, вылавливая слухом, когда назовут важную для него тему…

Правда, сосед болтливый попался: норовил комментировать все, что происходило, да еще и подталкивать Дениса локтем, привлекая внимание. Не иначе, какой‑то деревенский увалень впервые "вышел в люди"…

На очередное " Да ты смотри! Ничего себе!" и дерганье за рукав он уже готов был разразиться тирадой, что здесь не цирк, и даже не кинотеатр, и лучше бы заткнуться, пока не попросили на выход. Причем, он сам, Денис, даже поможет вывести, не внапряг будет. Даже вскинул голову и брови нахмурил, буравя лысого толстяка взглядом, и рот открыл… Но так и завис, не говоря не слова. Боясь повернуть голову в сторону сцены, чтобы снова не ошибиться, слыша такой родной и такой чужой голос… Такое уже случалось: микрофоны часто искажали тембр и тональность, хорошо, если слова можно было разобрать.

Отвлекаясь на толстого соседа, он не расслышал, кого объявляли, и теперь судорожно вспоминал программу: ведь не видел там имени, совершенно точно! Тогда… как?

Сосед слегка напрягся, видя, что Дэн ведет себя не очень адекватно… Сглотнул, резко умолкнув… Потом просипел: "Что? "

Оцепенение спало. Денис отвернулся и поднял глаза на сцену…

Нет. Ему не показалось: первые слова, приветственные, произнесла Вика. Это был её голос, интонации — тоже её, правда, более жесткие и уверенные, чем он когда‑то привык слышать. В намерении убедиться, что ему не мерещится, Дэн полез в программу дня, чтобы найти фамилию Величко.

Тема, названная девушкой, в программе была. Фамилии, как и имени, не было. Какой‑то Петров А. Г. должен был рассказать все то, что сейчас звучало со сцены. И, Дэн был уверен, этого Петрова никто не стал бы и слушать (он, во всяком случае, и голову не поднял бы), а Вика умудрилась чем‑то притянуть внимание присутствующих.

Не факт, конечно, что мужчины (девяносто процентов зала) очень вникали в её слова… Но смотрели на неё с интересом, в большинстве своем. Или, может быть, Дэну так показалось…

Он, во всяком случае, не мог отвести глаз, вбирая, запоминая, впитывая… сравнивая с тем, что пряталось в закоулках памяти, с образом, который долго и беспощадно изгонялся, но так и не был изгнан…

Денис уже не мог бы точно сказать, когда в последний раз её видел. Наверное, около года назад… Когда он вернулся в родной город, Вика его долго и старательно избегала. Встречаясь в коридорах и на совещаниях, глаза не прятала, но смотрела сквозь. Будто никогда не знала.

Он пытался, несколько раз, выловить её, чтобы поговорить наедине, выяснить, что произошло, чем её холодность вызвана… Пока Палыч не пригласил его в кабинет и не попросил оставить девушку в покое: на столе у него лежало заявление об уходе. Естественно, официальный мотив был иным, но оба прекрасно поняли, в чем настоящая причина.

Шеф её не уволил, конечно же, но перевел в другую фирму — дочернее агентство, которое занималось только маркетингом и продажей жилых помещений. Так они почти перестали пересекаться.

Лишь изредка, на общих совещаниях, Дэн её встречал. И так же, как сейчас, любовался Викой и гордился. Прекрасно понимая, что ни на то, ни на другое, права не имеет. И даже запрещал себе это. И не хотел следить за её успехами. Сам от себя прятал этот интерес и, все равно, спрашивал, узнавал, интересовался…

А потом она совсем пропала из виду. Куда и по какой причине — Палыч так и не сказал. Просто посоветовал Денису успокоиться и забыть её, наконец. Если не сложилось, значит, и не надо, и не нужно выкручивать себе жилы. А если девушка нужна еще, то пора перестать страдать ерундой, а идти и добиваться.

Легко сказать… С того самого дня, когда он сидел в вагоне, уносящем на Север, и понимал, что у них что‑то снова не сложилось, в душу закралась обида и горечь. Может быть, даже на себя. А больше — на Вику. За то, что снова ушла в подполье, и даже не изволила сообщить, в чем опять его вина. Даже намека на шанс не оставила. И эта обида жила в нем долго, вместе с тоской и горечью. Чувствовал себя дураком, который сам себя за что‑то наказывает… И ничего поделать с этим не мог.

Только сейчас, глядя на девушку, он понял, что в душе всколыхнулась и радость, и гордость, и какая‑то дурацкая надежда… а горечь ушла. Будто её и не было.

Вика похорошела. То ли волосы стали темнее, то ли красилась ярче, то ли румянец на щеках, горящий от волнения, так её украшал. Он вновь почувствовал жадность. Желание спрятать подальше, чтобы не пялились всякие, вроде его соседа, недостойные… Глупое желание, понятно, однако, слишком неугомонное, чтобы от него избавиться…

Честно признаться, Денис так и не понял ни слова из её речи. Лишь снова с гордостью отметил, что Вику засыпали вопросами, на которые она долго и подробно отвечала. Наверное, удачно, потому что на перерыве, который начался после её выступления, девушку обступила толпа желающих что‑то обсудить, обменяться контактами. Толпа гомонила, практически скрыв её от глаз широкими спинами в деловых костюмах. Единственное, что Дэн успел заметить, это какого‑то мужика, который придерживал её за локоток, почти по — хозяйски. Может быть, конечно, просто коллега или начальник, желавший уберечь её от напора…Может быть. Но Дэну он не понравился…

Вера не любила выступать перед незнакомыми людьми. И перед знакомыми — тоже не очень ей нравилось. Но, как назло, вчера у Андрея сел голос. Неожиданная реакция на кондиционеры и пересушенный воздух самолета. Он мог только сипеть, шипеть и кивать головой. Иногда — произносить пару слов, но с очень большим усилием. Было очень смешно наблюдать, как мучается человек, обычно словоохотливый, если не сказать — болтливый. Приходилось прятать улыбку, глядя на его усилия, чтобы не обидеть.

Веселье закончилось, когда он вечером постучал в её номер и больше жестами, чем словами, объяснил, что зачитывать речь на конференции придется ей. Тогда накрыла паника, душная. Нет, Вера, теоретически, знала, о чем должен говорить её коллега — сама же и готовила, и правила несколько разделов, часть данных помогала собирать… Но знать текст и озвучивать его — совершенно разные вещи…

И теперь, когда все закончилось, и она уже отстрелялась, даже не могла вспомнить, что несла… все было, как в тумане.

И если бы не большой палец, поднятый Андреем, не восхищение в его глазах, она бы уже сбежала и спряталась под замок, чтобы пережить позор.

Сейчас‑то можно было расслабиться: успеха они добились, и явного. Но какое‑то смутное беспокойство мешало свободно вздохнуть. Вера постоянно хотела оглянуться. В поисках чего — не знала. Но до самого вечера ей будто жгло затылок и спину, между лопаток…

Это ощущение прошло, лишь когда она спряталась в номере. Свалилась без сил на кровать, думая, что не нужно уже ничего: ни внимания, ни контрактов, ни поздравлений от начальства и коллег (Андрей, хоть и без голоса, успел растрепаться по почте и в смс, благо, там не нужны были рабочие связки). Хотелось уснуть и проснуться уже завтра, перед самым отлетом, и больше не ходить ни на какие встречи.

Но тревога и волнение, зародившиеся днем, не дали расслабиться. Через усилие она приняла душ, занялась макияжем и прической, отдала горничной платье, чтобы погладила…

Вроде бы, немного времени ушло на привычные сборы, но что‑то не давало покоя: она то собирала волосы, то распускала, поправляла стрелки до того тщательно, что пришлось все смывать и заново краситься.

Будто специально оттягивала момент выхода, когда нужно будет спуститься и пройти в огромный зал, его еще и найти в этом сложном здании не мешало бы…

Опомнилась, лишь когда звякнула смс от Андрея: " Ты где? Я уже полчаса тебя на входе жду…". Подхватилась, набирая уже на ходу: " Сейчас буду".

Как обычно, Вера на секунду замешкалась на входе в зал, опешив от количества людей, шумных, нарядных, расслабленных и не очень, от звона вилок и ножей, уже поднимающихся бокалов… Снующие официанты что‑то еще расставляли по столам, на сцене тихо наигрывали музыканты… Каждый раз, попадая в такую обстановку, она терялась: казалось, что все внимание присутствующих приковано к ней, ерунда, конечно, никому до нее не было дела… Но она, все равно, боялась оступиться, споткнуться, как‑то криво пройти… Ноги деревенели, а спина застывала, будто каменная. Хорошо, что сейчас рядом был Андрей. Уцепиться за его локоть, отвлечься на то, чтобы разобрать сипение вместо слов, улыбаться в ответ — было спасением.

Фуршет оказался банкетом. Всех рассадили по местам, согласно сложной схеме, и Вера оказалась одна среди незнакомых людей. Мужчин, в основном, вполне себе приличных и приятных, но их внимание напрягало.

С трудом наблюдала, когда началось и закончилось первое, второе и сколько‑то еще выступлений, раздумывая, когда уже можно будет сбежать, не нарушая приличий. Момент, когда ведущий объявил первый перерыв для того, чтобы размяться, перекурить, выйти на воздух, был самым долгожданным для неё. Поднялась чуть ли не первой среди заядлых курильщиков.

Оказалось — не зря. Потому что балкон, огромный, больше похожий на террасу, опоясанный широкими мраморными перилами (наследие советского монументального прошлого), через минуту заполнился гомоном уже слегка нетрезвой толпы людей. Вера по опыту знала, что этот гомон с каждым перерывом будет становиться все шумнее и развязнее, постепенно перетекая в пьяный бред и выкрики "ты меня уважаешь?".

Респектабельные товарищи, вскарабкавшиеся к вершинам жизни, умные, представительные, грамотные, в этом состоянии мало отличались от гостей шумной деревенской свадьбы: под парами алкоголя слетала вся шелуха, и все скрытое становилось явным.

Нет, она ничуть не осуждала этих людей, не было отвращения и неприязни… Просто хотелось остаться одной, чтобы никто не мешал побыть в тишине, расслабиться, но без лишних бокалов…

Она дождалась, пока люди наобщаются, покурят, и, так же активно, как высыпали на улицу, схлынут в зал. Осталась, наконец, одна, радуясь, что никто не обратил внимания и не начал приставать.

В этот вечер дышалось на удивление легко: откуда‑то потянуло ветерком, разгонявшим тягучую влажную жару, невыносимо тяжелую днем. Одного было жалко: море с этого балкона не просматривалось. Лишь темные силуэты гор, да огни большого, шумного курортного города. Одна лишь радость: дерево магнолии, свесившее ветви прямо над балконом. Веру завораживали эти крупные, великолепные цветы, их лепестки, будто покрытые глянцем…. Казалось, что какой‑то неизвестный мастер создал их руками, в несметном количестве, а потом темной ночью развесил на ветвях, чтобы люди смотрели и восхищались…

Она уже потянулась к одному, чтобы аккуратно погладить пальцем, когда услышала шум, вырвавшийся из открытой двери, затем дверь закрылась, в тишине раздались шаги.

Оборачиваться не стала: если человек умный, то догадается, что ей не хочется ни с кем говорить. Если не очень умен, то лучше, тем более, не показывать свой интерес. Пожалела сейчас, что некому позвонить и просто поболтать, ни о чем, чтобы показаться занятой…

Шаги приближались. И можно было не сомневаться, что они направляются в сторону Веры. Кому‑то, видимо, захотелось общения с женщиной. На этой конференции их было до неприличия мало… Что, конечно же, не могло не радовать искательниц приключений, но Вера себя таковой не считала.

Напряглась, внутренне готовясь давать отпор очередному ухажёру. Все так же не оборачиваясь, чтобы не создавать более комфортных условий. Ведь заигрывать с чьей‑то спиной, конечно же, не очень весело…

Но к случившемуся через секунду она оказалась абсолютно не готова. Мужчина просто обнял её, прижавшись всем телом. Руки целомудренно лежали на талии, но всей напряженной спиной, плечами, шеей она ощущала, что стоявший сзади имеет не совсем целомудренные намерения.

— Привет. — Тихий голос, колыхнувший так много воспоминаний, что она вздрогнула. Нет. Этого быть не может. Просто кто‑то по пьянке и в темноте обознался. Она сейчас покажет лицо, товарищ поймет, растеряется, потом извинится и сбежит.

Но, уже медленно оборачиваясь, слишком медленно и заторможенно, понимала: не ошибка. Не обознался. В воздухе не пахло алкоголем. А аромат одеколона был знаком до дрожи, до бессмысленного желания вдыхать глубже, чтобы надышаться… И до глупого порыва сбежать, чтобы успеть подумать, подготовиться… И… просто откинуть голову ему на плечо и совсем ни о чем не думать…

Дэн всегда поражался тому, как быстро и безвозвратно отключается его мозг, во всем, что касалось или могло коснуться этой женщины. Вот, вроде бы, нормальный, адекватный, вменяемый человек, и даже вполне подготовленный к общению… Даже продумавший, как и о чем будет говорить…

Но стоило ей оказаться поблизости, и… Пшик. Идиот, с замашками неандертальца. Все это приходило, конечно же, задним числом, когда было поздно, и масса времени появлялась, чтобы размыслить и осознать. И когда уже было никому не нужно.

Вот и сейчас. Он весь день провел как на иголках, желая и страшась этой встречи. Оттягивал, как трусливый дурак, тот момент, когда посмотрит в глаза ей, и не увидит в них ничего, кроме вежливого внимания. Он хотел другой реакции. Но знал, что переживет любую, с трудом, но переживет. А вот уехать отсюда и не попробовать к ней прикоснуться — такого, уж точно, не будет.

Весь день он не мог отвести от нее глаз. Благо, что Вика сидела в первых рядах, и он мог любоваться её спиной и затылком. Изредка — профилем, когда она поворачивалась к соседу и о чем‑то ему улыбалась, заставляя кулаки сжиматься от ревности, от злости и… стыдно признаться, от зависти.

Обычно он пропускал все пьянки на таких мероприятиях. Но эту не мог себе позволить пропустить. Наплевав на все схемы и правила, выбрал стол, с которого лучше всего было видно и зал, и вход в него. С момента, когда ведущий объявил начало, постоянно бросал взгляды на часы, а потом на двери. Вика не появлялась. Денис почти уже готов был все бросить и пойти искать по номерам, когда увидел её на входе. Под руку с этим упырем. И опять с улыбкой.

Один бог знает, чего ему стоило оставаться спокойным. Но он сдержался. Не сдвинулся с места.

А потом они расселись по разным столам, даже не оглядываясь друг на друга. И он расслабился. Опять придумал бог весть что…

Момент, когда девушка встала, чуть не упустил: её закрыла спина очередного умника, полчаса плетущего идиотский тост… Чуть не рванул следом, когда мелькнула спина в ярко — синем платье, но снова удержался. Снова поставил себе пятерку за то, что отказался на этот вечер от алкоголя. И так, бардак в мозгах…

Он честно пытался не дергаться и не думать ни о чем таком. Планировал выбрать время, удобное, чтобы подойти… Может быть, пригласить на танец, или просто рядом присесть, когда освободится место… Завести непринужденный светский разговор, о том, о сём… А там уже посмотреть, как сложится.

Но ноги сами подняли и понесли, когда среди людей, вернувшихся к столу, он не увидел Вику. Разного цвета пятна мелькали на фоне серых пиджаков и белых рубашек, а синего не было.

Он даже понимал, почти на бегу распахивая стеклянные створки, что может натворить глупостей, да просто испугать… Что снова идет на поводу у желаний, а мысли разбегаются по углам…

Но, увидев маленькую, одинокую фигурку, тонкую шею, изогнутую, чтобы ближе потянуться к ветвям, забыл и про разум, и про все, к нему прилагающееся.

Даже на последнем шагу он еще не знал, что будет говорить и делать. Глубокий вдох, как перед прыжком в воду. А дальше — сплошная импровизация.

Девушка испугалась. Об этом сказала натянутая, как лук, спина, и то, как медленно поворачивалась… Успел себя проклясть, сотню раз, за этот необдуманный порыв… А потом, кажется, узнала.

Будто передумав, остановилась на повороте, а потом разрешила прижать себя крепче. Прислонилась к плечу, потерлась макушкой где‑то внизу, у шеи, расслабилась. Заставила сердце пуститься вскачь, а ребра сжиматься от нехватки воздуха. Все вокруг, неожиданно, заполнилось ароматом её волос…

Понадобилось время, чтобы горло разжалось, а пересохшие от волнения губы смогли хоть что‑то прохрипеть…

— Узнала?

Хмыкнула. Плечи дрогнули, будто в насмешке.

— Нет. Я всем разрешаю вот так прижиматься в темноте…

— Значит, узнала… Вика… — Протянул, будто вспоминая вкус её имени на языке.

— Почему ты никогда не называешь меня Верой?

Ошеломила. Заставила мозг проснуться.

— Можно, я подумаю? А отвечу немного позже?

Пожала плечами.

— Можно. Я так спросила, не очень важно.

— А это, кстати, идея… — Ему очень понравилась мысль.

Она ждала продолжения. Он молчал. Тогда, наконец, повернулась, подняв к нему лицо, позволив полюбоваться вблизи, а не только дышать ею.

— И?

— Девушка, а можно с вами познакомиться? Меня Денис зовут…

Улыбка. Еле заметная в отблесках огней. Скорее, ощутимая, чем видимая…

— Вера.

— Очень приятно. Вера, можно, я вас поцелую? — И, сбиваясь с притворно — официального тона, жалобно протянул. — Очень хочется. Целый день мечтал…

— Так это, значит, ты на мне дырки прожигал?

— Верунь… Пожалуйста.

— Мне нравится, как это звучит…

— Значит, можно, да?

Внятного ответа он так и не дождался. Кажется, она кивнула. Или, может быть, просто прикрыла глаза… Но этого было достаточно.

Прикоснулся к её губам как‑то робко, почти неуверенно, словно опасаясь, что опять все испортит, оттолкнет, своими руками. Но девушка, кажется, и сама ждала и хотела этого прикосновения. Потянулась навстречу, не отпрянула. И не помешала его рукам пробежаться по всей спине, огладить плечи, обхватить ладонями лицо — чтобы удобнее целовать было, чтобы надежнее… Почувствовал кончиками пальцев, лежащих на шее, как судорожно она сглатывает, как её кожа покрывается мурашками под его лаской, так забыто и так знакомо… И потерялся… В том, как она вцепилась в его запястья, всем телом льнула к нему, не позволяя оторваться… В сладкой муке — сдерживать её напор, отрываться временами, на секунду, чтобы прерывисто вдохнуть, и чтобы она дышала…

— Ого! Это мы удачно заглянули!! — Чей‑то возглас отрезвил. Напомнил, где они находятся.

Дэн хотел убить этого умника. И поблагодарить. Если бы не он, кто знает, когда они смогли бы остановиться…

Девушка уткнулась лицом в его грудь, прячась от смущения. Кажется, дай волю — зарылась бы под рубашку. Но он придержал её затылок, погладил, успокаивая, прошептал, найдя в темноте маленькое ушко:

— Не переживай. Здесь темно, никто не увидит и не узнает тебя. — Руки бродили по её телу, как будто для того, чтобы оградить от взглядов, а на деле — не мог их оторвать. Проклиная этих несчастных нетрезвых курильщиков, что отвернулись, вроде бы, но продолжали, время от времени, оглядываться…

Девушка затихла, лишь обняла его, под полами пиджака. Но даже сквозь ткань он ощущал тепло её ладоней и легкое, почти незаметное дыхание…

— Вер… — Решил, что сейчас лучше занять внимание разговором, иначе, станет плевать и на толпу, и на то, что стоят они в общественном месте, где вечно будут мешать посторонние…

Она чуть подняла голову, глянула снизу — вверх, с вопросом в глазах…

— Я скучал по тебе. Очень. — Она молчала. Только потерлась щекой о рубашку, удобнее устраиваясь. — И думал много. — Вздохнул, не дождавшись, да и не надеясь особенно, что ответит. — Я же дурак, как выяснилось.

Кажется, она улыбалась. И продолжала молчать.

— Но я обучаюсь очень быстро, когда захочу. Правда.

Снова короткий взгляд исподлобья. И опять спряталась.

— И я очень хочу, Вер. Не представляешь, как сильно хочу…

— Правда? — Теперь смотрела серьезно. Испытующе.

— Верунь, если не дашь мне еще одного шанса, я сдохну. А если не сдохну, то сопьюсь. Или утоплюсь, так надежнее…

— Не нужно. Говорят, утопленники плохо выглядят. И вообще, это грех.

— Ну, так, не доводи до греха, ладно?

— Денис Игоревич, снова играешь словами?

— Ага. — Улыбался уже довольно, потому что надежда забрезжила. — Не представляешь, какое удовольствие — с тобой разговаривать…

— То‑то я и смотрю, что, как увидел, мелешь и мелешь, остановиться не можешь… — Это она намекала на то, что его руки снова начали гладить всю её, жадно и не таясь (слава богу, ненужные свидетели понемногу слились, можно было не таиться), а губы, словно невзначай, касались виска, лба, щеки, век, потом — по новой…

— Ну, если хочешь, давай просто поговорим. Без приставаний. — Она не успела ответить, как вновь была развернута к нему спиной, а руки снова сплелись на её животе. Так тоже было здорово: просто обнимать её и дышать ароматом волос. И слегка покачиваться, млея от ощущения того, как легко и беззаботно дышится…

— О чем ты здесь думала, пока одна стояла? — Где‑то в душе маячила дурацкая идея… вдруг, о нем? Глупо, конечно же, но он‑то весь день о ней думал…

— Я так и не попала на море… — Идея скуксилась и ушла, обиженно надувшись, но Дэн отмахнулся от этого. Были вопросы поважнее. — Вчера хотела. Но пришлось эту речь готовить, записывала на диктофон, слушала, засекала время…. Умаялась, если честно. В конце уже язык заплетался….

Больше догадался, чем понял, как ей хочется поддержки.

— Ты умница. Выступила потрясающе. Весь зал внимал, как будто ты им какую‑то святую истину несла…

— Да ладно. По — моему, большинство просто пялилось…

— Лично я — слушал. Очень внимательно. Правда, ни слова не понял…

— Да ну тебя! Так и знала!

Его опять осенило. Может быть, не вовремя. Но куда деваться от таких озарений?

Потянул её за руку к дверям.

— Пойдем!

— Куда?! — Она притормозила, глядя непонимающе.

— На море! Куда еще?

— С ума сошел? Денис, ты, вроде бы, не пьян…

— У меня с тобой и так тормоза отказывают. Зачем еще какой‑то допинг? — Снова потянул, настойчивее. — Ты же хотела на море? Желание женщины — закон!

— Ночь на дворе! Зачем?

— Так даже лучше. Нет загорающих. Тишина и красота. Относительные, конечно. — Если бы она сказала уверенное "нет", он бы не настаивал. Но Вера сомневалась и отнекивалась больше для порядка. Видно было.

— Я на шпильках. В вечернем платье!

— Я заметил. Потрясающе выглядишь.

— Так неудобно же! Как я там буду спотыкаться?

— Я тебя буду носить. — Увидел, что ей не понравился его дурашливый настрой. — Хорошо. Пойдем, переоденешься. На каком этаже номер?

— На пятом.

— Замечательно. Мой тоже. Я заскочу, тоже накину что‑нибудь поудобнее, а потом за тобой забегу.

Аргументы у девушки иссякли. Позволила вновь ухватить себя за руку и послушно пошла.

У них даже вышло пройти незамеченными: на сцене ведущие творили какие‑то непотребства, именуемые "конкурсами", зрители орали и визжали. Какое им было дело до бредущей вдоль стен парочки?

В лифте он старательно следил, чтобы руки не позволяли себе слишком многого. Губам запретить не смог. Они то и дело тянулись, прикасались, захватывали… К макушке, к краешку уха, к вьющейся прядке, выпавшей из прически… Нестерпимо хотелось повытаскивать все шпильки из её укладки, посмотреть, как волосы струятся по обнаженным плечам. Платье — футляр, строгого кроя, без лишних разрезов и намеков, почему‑то тоже дико возбуждало. Он хотел стряхнуть его с девушки еще с тех пор, как она появилась в зале…

Но… Он же обещал море. Разве можно не исполнить её желание? Особенно, такое простое?

Осталась небольшая щель, когда решил, что очень важно сообщить:

— Если раньше меня успеешь, дождись, пожалуйста, здесь. Хорошо?

— Договорились.

Она помедлила, перед тем, как закрыть окончательно. Что‑то в её взгляде… сомнение? Вопрос? Ожидание или неуверенность? Неважно, что именно, убедило его: " К черту море. Потом успеется"

Потом был короткий возглас удивления. И щелчок замка, уже изнутри. И шпильки сыпались на пол, скорее выдернутые, чем бережно вытащенные. И платье — футляр оказалось где‑то рядом с ними. Кажется, кто‑то его отбросил в сторону, чтобы не наступить…

Туфли были скинуты уже на ходу, когда она висела на нем, обхватывая ногами, хрипло подсказывая, что не в ту сторону, и что нужно идти прямо… Остальное снималось уже без участия мозга и памяти. Им было некогда. Они старались хоть немного остудить почти животное стремление обладать, вбиваться в нее, до хрипа, до крика, до спины, исчерченной ногтями…

Дэн давно уже так не позорился. Когда на первых минутах взрываешься, а женщина под тобою лишь только начала загораться… Несколько яростных движений — и все тело свело в конвульсии безудержного оргазма. Вера затихла под ним, поглаживая вздрагивающую спину.

— Прости. Такого со мной, кажется, еще не случалось…

— Дурачок. Мы же никуда не торопимся? Тем более, я в курсе, на что ты способен… — Она, кажется, улыбалась, куда‑то ему в плечо…

Осталось лишь осыпать её виноватыми и благодарными поцелуями. Снова ощущая себя малолетним идиотом. Проклиная себя и восхищаясь её терпением…

— Денис, нужно бы в душ сходить…

— Пойдем. — Ноги уже были в состоянии держать его. И даже с ней на руках.

— Я и сама дойду… Тяжело ведь, поставь меня…

— Может, мне нравится тебя таскать? Терпи и наслаждайся

Вообще‑то, он действительно хотел зайти в душ, и ничего лишнего. Не был сторонником "вертикальных" упражнений, никогда.

Но её тело, ярко освещенное, загорелое, на фоне молочного кафеля… Припухшие губы, щеки, уже краснеющие от царапин его щетины… Он же сотни тысяч лет её такой не видел…

Просто собрать губами выступившую солоноватую влагу над верхней губой… и на впадинке у ключицы… и в ямочке пупка… и забыть, что они здесь, собственно, собирались делать…

Вера уже была развернута лицом к стене, и беспомощно хваталась за гладкую плитку, руки сползали, он поддерживал, прижимая их своими сверху… А потом отпускал, чтобы пальцем пройтись и обвести все родинки, и перебрать позвонки… почему‑то очень хотелось повторить этот путь и губами, и языком.

Нет, он очень хотел быть нежным, когда брал её там, присваивал, подчинял в этой тесной, неудобной ванной… Но она же не позволяла: впивалась зубами в его пальцы, чтобы не кричать так громко, и сама подставляла шею и плечи, когда он прикусывал… Он потом пытался загладить отметины, зацеловать ласково, но она требовала, отвлекала, и делала что‑то невозможное своим телом — с его…

Под струи воды попали намного позже, почти обессиленные. Вера улыбалась, с трудом открывая веки, а он бесконечно долго намыливал её, сонную, зная, что пора бы выйти отсюда и позволить ей уснуть спокойно…

Но там, в комнате, было темно, а здесь — яркий свет. И она — живая, настоящая, и можно не сравнивать никого, и ни о чем не думать. Трогать и смотреть. И снова любить её хотелось, на этот раз, все‑таки, нежно… Но это уже было бы свинством…

Рассвет еще только начинал щекотать окно и стену напротив своими серыми пальцами, которым долго предстояло розоветь, когда Вера проснулась.

Было невыносимо жарко. " Опять, что ли, кондиционер накрылся?" — беда, преследующая её несколько поездок подряд… Но аппарат гудел исправно. Вера даже чувствовала струи холодного воздуха. А жара была… где‑то сзади. Очень плотный, осязаемый жар окутывал все тело, в шею дышал…

Не понимая, спросонья, что, вообще, происходит, хотела повернуться — посмотреть нужно, кто там пыхтит?

— Поспи еще немного, Вер. Вставать рано. — Теперь она уже точно проснулась. Этот голос ни с чьим не спутаешь. И эта фраза… Он много чего говорил в её снах. Но такого — ни разу. Слишком… обыденно, что ли… и слишком просто… Не так она их первый утренний разговор представляла…

Повернулась, вопреки указанию:

— А ты почему не спишь?

В его улыбке была такая осязаемая, жадная ласка, и в прищуре глаз, немного припухших, и с таким нескрываемым удовольствием руки прошлись по телу, прижимая плотнее, что захотелось зажмуриться…

— Тебя охраняю.

— А если серьезно?

— А если серьезно… — Он шепнул ей на ухо такую откровенно — горячую правду, что девушка поперхнулась, и заалела, не только щеками, но и уши порозовели, и даже шея, казалось… А он продолжал нашептывать, одновременно переворачивая, укладывая под себя, заставляя раскрываться и вбирать… Забыв, что она обещала себе, после того раза, быть не такой податливой и сумасшедшей, заслужить еще должен… был… кажется…

Во второй раз она проснулась, когда солнце вовсю гуляло по комнате, заставляя жмуриться и отползать к другому краю кровати. Это продолжалось долго, но, все равно, закончилось…

— Малыш, постель такая широкая, а ты норовишь меня скинуть… Не хватает места? — Теплый голос, почти не сонный, разбудил окончательно.

— Привет. — Единственное, на что хватило ума, чтобы ответить.

— И тебе утро доброе. — Он смотрел на неё внимательно, приподнявшись на локте.

— А ты спишь, вообще, когда‑нибудь? Что‑то не помню ни раза, когда видела тебя спящим…

Взгляд посерьезнел, улыбка куда‑то делась. Вере даже стало чуточку беспокойно: что за тему такую затронула?

— У тебя будет масса времени, чтобы разобраться в этом вопросе. Если, конечно… — Замялся, взял паузу…

— Если что? — Заинтересовалась. Так же, как он, приподняла голову, подпирая её рукой, чтобы глаза были на уровне.

— Замуж за меня выйдешь? — Глаза были все такими же серьезными. Но где‑то на дне их таилось тревожное ожидание. Вера хотела отшутиться, сначала, но хватило чего‑то, чутья или интуиции, чтобы понять, что может сейчас сделать ему очень больно.

Когда‑то она себе даже представляла, что чудо случится, Денис прозреет и приползет к ней на коленях, с букетом и кольцом. А она гордо пошлет его к черту и уйдет в неведомую даль. Обязательно — счастливую.

Но сейчас о этом как‑то позабылось. И гордость куда‑то спряталась. Было странно и страшно.

Видимо, что‑то из сомнений отразилось на её лице… Денис нахмурился, сжал губы… Потом погладил по лицу тыльной стороной ладони…

— Да ты не бойся, Вер… Я ж сейчас ответа не требую. Просто, чтобы ты в курсе была, чего я хочу… Когда созреешь, тогда и скажешь. Я подожду, привыкать, что ли…

Откинулся на подушки, глядя в потолок. Все же, наверное, надеялся, что реакция другой будет…

Теперь уже она потянулась к его лицу. В попытке приласкать, извиниться, успокоить…

— Денис… Я так сразу не могу… Мне же нужно…

— Подумать. Я помню. Постоянно забываю, что с тобой нельзя гнать коней. Куда‑нибудь не туда загонишь.

— А тебе не нужно? — Старалась, чтобы прозвучало как можно мягче… Страшно же: а вдруг, действительно, все поменяет?

— Что?

— Подумать? Чтобы не вот так, с бухты — барахты?

— Не смешно. Мне хватило времени. Года полтора, наверное, до дней и месяцев не считал, но если хочешь…

— И что? Прямо все это время только обо мне и мыслил?

— Нет. — Хотел, похоже, отделаться кратким ответом, но она ждала продолжения. Вздохнул, продолжил. — Пробовал. Не получалось.

— А если и сейчас…

— Мать твою… — Перевернул её на спину, навис сверху. Почти испугал, наверное… Почти. — Ты хочешь исповедь, как я жил все это время? Я их с тобой сравнивал. Понимаешь? Не по внешности. По настроению. Никак не канало. Волком выть хотелось. К тебе хотел. Такой вариант устраивает?

Вере понравился ответ. Но теперь уже вредность проснулась, чисто женская. Когда тебя так уговаривают, необходимо хоть немного повыделываться…

— А что не так с внешностью?

Изумленные глаза Дениса были лучшей наградой.

— Ты издеваешься? Напрашиваешься на комплименты, что ли?

— Ага. Говори. Ты же должен меня убедить… — Пузырящаяся где‑то на донышке радость, еще глубоко спрятанная, уже заставляла шалить и дурачиться.

Дэн, кажется, понял её настрой. Прищурился, улыбнулся хитро… Поднял к потолку глаза и забубнил, монотонно:

— Твои глаза — как звезды, сияющие в ночи, твои волосы — будто шелк, тончайший и нежнейший…

Первой не выдержала Вера, шлепнула по руке:

— Прекрати! Где ты набрался такой пошлости?

— Ну, они и правда, как звездочки… Нет, как капельки воды, прозрачные… Или как блестящие камни… — Он внимательно рассматривал, будто, действительно, хотел пояснить…

— Денис, хватит! Я уже смущаюсь!

— Ну, блин, а что ты хочешь услышать? Признание в любви? Пылкой и безнадежной?

— Ну, хотя бы…

Снова внимательный взгляд. Приготовился, воздуха в грудь набрал…

— Нет. Сейчас — не надо. — Приложила пальцы к его губам, словно замыкая их.

— Господи. Женщина, я когда‑нибудь тебя пойму? У меня, вообще, есть на это шансы? — Горечь в голосе лишь отчасти была шутливой…

— Это нужно говорить, когда очень хочется, а не по заказу. Поэтому сейчас — не стоит.

— Хорошо. Сделаю вид, что понял.

— Я тебе потом объясню, попозже.

— По — моему, ты повзрослела. Очень.

На это она не нашла, что сказать. Объяснять слишком долго, что все мы взрослеем не с возрастом, а с количеством пережитых ошибок, невзгод и падений, от разочарований и обид, кем‑то очень близким нанесенных, а еще больше — от тех, что сами кому‑то нанесли и до сих пор себе этого не простили.

Решила, что потом, когда‑нибудь, об этом с ним поговорит. Но не сейчас, когда и дышать‑то хотелось вполсилы, чтобы ничего не спугнуть.

И он, таки, вытащил её на море. Устроил ей отгул, причем нагло и вероломно. Когда Вера опомнилась, что пора освобождать номер и бежать на самолет, он прижал её к постели, и рукой, и ногой, и всем телом:

— Лежи спокойно. У тебя директора не Волковым зовут, Иваном?

— Откуда ты…

— Вер… Ну, мы же в одном городе работаем. Я все и всех знаю. Про тебя не узнавал, так как ты не желала. — Пояснил сразу же, предупредив уже готовый вырваться вопрос.

Дотянулся до телефона.

— Вань, привет. Это Дмитриев, ага…. Да все нормально… Я по какому вопросу звоню: мне тут невеста сюрприз устроила, не сказала, что тоже летит в Сочи… Да, спасибо. Обязательно приглашу… Как причем? Она у тебя работает… А ты много девушек сюда отправлял?… Молодец какой, догадался… Ну, мне кажется, она заслужила пару выходных, как думаешь?… Спасибо, дружище, за мной не заржавеет… Конечно, будешь самым желанным гостем… Ну, давай, не теряйся.

И с видом победителя, довольно щурясь, ждал похвалы:

— Все. До воскресенья ты свободна. Хвали меня.

— Что это было, Денис?

— Я тебя отпросил.

— Зачем называть невестой?

— Я тебя замуж позвал? Позвал. Значит, невеста.

— Я еще не согласилась.

— Вот когда откажешься, тогда и перестанешь ею быть.

И вот как найти изъян в этой хромой логике, чтобы в поисках ничего не убить?

Да ей не очень‑то и хотелось…

Они бродили по берегу, усыпанному галькой, Вера отпрыгивала от каждой волны, несущейся с грохотом самосвала, а Дэн, смеясь, удерживал её на месте, в сотый раз говоря, что это не страшно.

Штормило, и она не рискнула купаться, лишь намочила ноги. Дэну было вообще без разницы, чем заниматься. Он бы и в номере просидел, вернее, пролежал, все дни.

— Слушай, мы с тобой впервые гуляем без куртки, варежек и шапок…

— Ага. И как впечатления?

— Да не пойму никак, что это за женщина рядом со мной? Откуда я её знаю? — Он легко уворачивался от её кулачков, когда Вера пыталась его поколотить, шутливо примеряясь к самым больным местам… Или перехватывал их, заводя над головой, все крепче прижимая, и тогда уже совсем не веселье искрило в темных глазах…

Вера не могла надышаться этим воздухом, напоенным свободой, лаской и беззаботностью. Почти, как тогда, в их первые недели. Но это "почти" было главным, и ей необходимо было разобраться до конца…

— Денис…

— Да, моя хорошая? — Он столько раз в этот день произнес "моя", что уже пора бы и привыкнуть, но сердце заходилось, снова и снова. Так сладко и так странно…

— А почему ты даже не спрашиваешь, вдруг, я не одна?

— А нужно? — Ничто не дрогнуло ни в его голосе, ни во взгляде… Только руку чуть дольше задержал, поправляя вечно падающую с плеча бретельку…

— Тебе не интересно, разве?

— Вер… Я вижу, что нет у тебя никого другого. И прекрасно это знаю…

— Что… — Сглотнула, чувствуя, как снова краснеют щеки… — Я так… себя вела, что…? Черт. Мне уже стыдно… — Посмотрела, почти умоляюще, с надеждой, что успокоит…

— Глупая. Ты же по мне изголодалась, я видел. — Обнял, вжал в себя, на ухо зашептал. — Сам такой же… Ты же так пахнешь, Вер, так дышишь… хрен устоишь… Ну его, это море, к черту, а?

А потом, отпустив, уже намного спокойнее, но утягивая в сторону от берега, туда, где можно найти такси:

— Вер, ты слишком осторожная, чтобы два раза по одним граблям ходить. И никогда не повторишь ошибку. Поэтому, даже мыслей не возникало, что ты еще с кем‑то..

— А ты…

— А я буду твоими личными граблями. Слишком наглыми, чтобы их выкинуть. А еще постараюсь тебя не обидеть. Очень постараюсь. Хорошо? Поверишь мне?

Вот этой обескураживающей уверенности в том, что все у них сложится, и будет все отлично, стоит лишь отдать ему право вмешаться в её жизнь, так долго не хватало Вере.

То, что больше всего раздражало в Денисе когда‑то давно, через время показалось неимоверной ценностью. Да, он шел напролом, иногда забывая оглядываться, но делал это честно. А Миша… Он манипулировал, делая вид, что признает право девушки на выбор, а по факту — перекладывая на неё всю ответственность. Она долго мучилась тогда, не зная, как с ним распрощаться, а Михаил делал вид, что все правильно, что все происходит, как нужно. А потом, через время, ответил на какой‑то упрек: " Ты же сама меня выбрала, какие теперь претензии?" А потом уже сам начал упрекать в неверности. Это было последней каплей.

И, конечно же, она пробовала с кем‑то встречаться. И каждый раз претендент на её сердце не выдерживал сравнения. С Денисом, конечно же. Все казались глупыми, нерешительными, несерьезными… На первой же попытке поспорить ломались, либо начинали вести себя вовсе уж по — хамски.

Про неудачные попытки секса лучше было и вовсе не вспоминать. Тело отказывалось от подмены, так же, как и сердце.

Она бы уже, наверное, давно помирилась с Денисом. Его попытки выйти на разговор заметила, знала, что разыскивал её, что наводил справки… От коллег не укрылось его пристальное внимание, и её реакция — тоже. Нашлись и завистники, и доброхоты, мало что понимавшие, но усердно приносившие все сплетни и слухи…

Обида не позволяла. И гордость. Наверное, лишние вещи в отношениях, постоянно мешающие. Но она поняла это слишком поздно: когда перешла в другую фирму, и даже случайные встречи закончились. Остро не хватало знания, что Дэн где‑то рядом. А самой позвонить или "нечаянно" встретиться… Страшно было. Вдруг, забыл уже? Вдруг, не интересно стало?

Все эти страхи проснулись, вместе с памятью об обидах, когда они лежали в постели, утомленные долгим днем, утомившие друг друга жадностью, так и не утоленной за это короткое время…

Сердце уже успокоилось, после сумасшедшего боя, дыхание выровнялось… Дэн лениво наматывал пряди её волос на палец и отпускал, разглядывая на свет…

А Вера снова думала. И опять становилось маетно…

— Денис?

— Ммм?

— Ты помнишь наш последний разговор по телефону?

Он вздохнул и неуловимо напрягся.

— Нет. Ни слова. Хотя, уверен: нехорошее что‑то нес. Извиниться бы нужно, конечно… Вот только не знаю, за что конкретно.

— А просто так, не конкретно, сложно?

— Нет. Просто так — бессмысленно. Я же понимать должен, в чем виноват был… Осознать, исправиться, провести работу над ошибками…

— В тебе сейчас менеджер говорит, по — моему, а не настоящий Денис.

— Настоящий Денис хочет знать, что он такого натворил, чтобы больше не дурковать. На это мне хватило времени, угадывать устал…

— А по трезвому что ты тогда думал?

— Много всего нехорошего. Не хочу вспоминать…

— Ты сказал, что мы все одинаковые. И я ничем не лучше Дарины. Так же попользовалась и послала подальше. Такая же беспринципная предательница… — Сейчас выговаривать это было немного легче, чем тогда слышать. Но обида заворошилась опять…

— Вот я дурак‑то… боже мой… Вер, прости меня. Пожалуйста. Я никогда так не думал, по — настоящему. — Очень проникновенный взгляд. И голос убедительно звучал. Хотелось поверить…

— А зачем говорил тогда, и обвинял, да и не раз еще?

— Хотел тебе сделать больно, так же, как ты мне. Подлая часть натуры вылезла. Стыдно мне, очень. Честное слово, Вер…

— Больше так не будешь делать?

— Я буду очень стараться не быть дураком. Всеми силами постараюсь. Но ты помоги мне, Вер, ладно? Я ж, иногда, сам не ведаю, что творю… Не от злости, а от глупости и от того, что тебя не понимаю.

Она не нашла, что ответить. Не совсем то услышала, что хотелось бы. Но… зато честно. А это для нее теперь стоило дорого…

А еще было главное: ощущение, что попала домой. Пусть в гостиничном номере, и город чужой был, и это краткое затишье, скорее всего, было временным. Но ни с кем еще она не чувствовала себя такой нужной, значимой и цельной. И все закидоны Дениса можно было перетерпеть ради этого, тем более — пообещал же стараться… А обещаний он не нарушал. Вера таких случаев не могла вспомнить…

На этом долгая история о том, как две точки, движущиеся по параллельным траекториям, неожиданно пересеклись в один момент времени, а потом расходились и снова встречались, вопреки всем законам геометрии, должна быть окончена.

Потому что началась другая, из области физики и астрономии, с законами движения планет вокруг солнц. Дэн считал, что центром его притяжения навсегда стала Вера. Она не соглашалась. Очень сложно, прожив столько лет независимо и самостоятельно, оказаться в эпицентре нескончаемых забот и переживаний. Зачастую смешных и надуманных, но оттого не менее серьезных и утомляющих.

Она привыкала долго, что Дэн хочет знать о ней все и всегда, вплоть до самых мимолетных мыслей. Но не жаловалась: когда‑то сама потребовала, чтобы он спрашивал и слушал. Глупо было бы теперь сдавать назад.

Порою они сталкивались, так, что искры летели, а вокруг гремели фейерверки, гром и сверкала гроза. Обычно, притормозить хватало ума… нет, не Вере, а Денису. Видимо, наука была слишком жесткой до этого.

Впрочем, история вполне обычная для двух любящих людей с непростыми характерами, а от того — не стоящая нашего пристального внимания.

 

Эпилог

Даша нервничала. Сильно. Этот цыганский табор с двумя медведями, заполонивший всю проезжую часть и не дававший проехать нормально, безумно раздражал.

Городская ярмарка, чтоб её, каждый раз превращала центр в одну огромную пробку, которая расползалась до самых окраин. Бубны звенели, взметались вихрем танцующие юбки, медведи изображали нечто, похожее на дурацкую пляску…

А она опаздывала. Как и все предыдущие разы до этого. Ромка, похоже, и не замечал отсутствия матери, не торопился, не скучал. Готов был навечно остаться с Денисом и с… этой. Которая тоже вот — вот должна была родить. Может быть, тогда они отстанут от её, Дашиного ребенка, личного? Единственного, что у нее осталось от того, что считала счастьем?

Ведь и сейчас, через столько времени, она снова съежилась от горечи, стоило только увидеть эту троицу, ожидавшую на выходе из парка. Дэн держал за руку Ромку, что‑то ему втолковывая, а другой рукой обнимал беременную Веронику. Даже издали было заметно, как она светится, как старается незаметно прижаться к мужу, как ласково перебирает он её пальцы своими…

Когда‑то все это было и у Дарины. Только не нужно было тогда. Слепая влюбленность в Романа затмила все остальное: и любовь Дениса, и его заботу, и его такие навязчивые, как ей казалось, ласки… А сейчас бы она отдала все на свете, чтобы не выслушивать рассказы Ромки о том, как им всем вместе здорово, и как папа переполошился, когда Верунчику стало нехорошо…

А она слушала. Зачем‑то травила себя этими рассказами. Да и как отказать ребенку, если он тараторит, сверкая блестящими глазами? Поэтому она знала все про эту пару. Про то, как "они с папой готовились вызывать Верунчика замуж", "как они надували шарики", "как искали хлопушки по всем магазинам" и как "папа рассматривал что‑то блестючее, но ему не показывал"… Хорошо, что само объяснение прошло без мальчика. Даша этого не пережила бы.

Как с трудом переживала эти встречи. Хуже всего, что ненавидеть Веронику она не могла. Просто не получалось. Ничего плохого девушка ей не сделала. И Дэна не отбирала. Даша сама его отдала. Вернее, выкинула из жизни, а вернуть не смогла. Она уже много глупостей наделала, но ума хватало, слава богу, чтобы со временем их осознать.

В одном сомневалась. Миша. Очередная глупость или везение? Так же, как и она, зачем‑то пришел к ним на свадьбу. Поздравить, якобы, в ЗАГСе. Пожелать счастья. Там и пересеклись, видимо, узнав по глазам друг в друге собратьев.

Они были единственными, кто плохо изображал радость за такую потрясающе светлую и нежную пару. И напились они вместе, не приглашенные на банкет. А потом снова встретились. И снова. А потом он уже начал звонить каждый вечер, каждый день… Такой потерянный…

Единственная подруга смеялась: " А в чем проблема? И не такое бывает. Считай, что мужик проверенный. Не зря же вам обеим Денис нравится. Может, и в этом кадре что‑то есть?"

Даша не очень хотела превращать свою жизнь в подобие фарса… И, в то же время, кто знает? Если судьба дает шанс, почему бы и не попробовать?

Конец