В работе все тоже складывалось удивительно хорошо. Вере казалось, что еще никогда она не получала такого удовольствия от процесса. Скучного и очень кропотливого труда, большая часть которого была никому не заметна: цифры, сметы, отчеты, аналитика, договоры, которые приходилось править и корректировать сотни раз, злые и взъерошенные клиенты, занудные и ленивые, жадные подрядчики… Что из этого могло принести радость? А еще подчиненные, большинство из которых было старше и опытнее, и поглядывало на Веру сверху вниз, в лучшем случае — снисходительно, в худшем — с открытой неприязнью… Все это, по сути, должно бы надоесть, разочаровать, вызвать усталость и отвращение… Но не вызывало. Девушка, порой, думала, что это ненормально — так легко и спокойно реагировать на ежечасные, рутинные, мелкие и крупные невзгоды.

Но она смотрела на эти неурядицы будто со стороны, переживая, конечно, однако — не очень сильно. Зато ярким огнем вспыхивала, когда что‑то неожиданно получалось, особенно — сложное и неприятное. Она сияла, как сотни лампочек на сотни киловатт, заражая этим окружающих. Потому что знала: Денис обязательно похвалит, оценит, расскажет, какая же она у него умница. Ради этого можно было сидеть, не разгибаясь, над столом, до позднего вечера. Забывая про отдых, покой и сон, не зная усталости. Дениса это, порой, сердило, он хмурился, почти насильно утаскивал домой, ругая за то, что насилует свой организм. Но она видела, как он бывает горд, видя результаты. А еще ей нравилось работать с ним по вечерам, в сумрачной тишине офиса, освещенного лишь парой настольных ламп. Денис никогда не настаивал, чтобы Вера сидела в его кабинете, чаще прихватывал ноутбук и сам к ней перебирался. Так они могли засиживаться допоздна, лишь изредка переговариваясь, занятый каждый своим делом. Но сам факт, что Денис рядом, успокаивал и наполнял теплом. Иногда она представляла, что могли бы так же сидеть дома, в его кабинете, на одном диване… Но тут же отгоняла эти мысли, чтобы не расстраиваться.

Мысли упорно возвращались. О том, как могло бы быть… Иногда, в глубокой ночи, глядя в темноту бессонными глазами, она разрешала им придти. Мечтала. Позволяла себе подсмотреть красивые, нежные, будто акварелью писаные картины из будущего. Невозможного, она знала. Но мечты для того и есть, чтобы пожить в невероятной реальности…

Утром она получила с курьером подписанный договор с новым подрядчиком. Трудный, мучительный, сотню раз переделанный договор, начатый еще Женькой полгода назад. Очень желанный для их фирмы, но парнем заброшенный. Евгений, задолго до травмы, уперся в тупик, устал уговаривать вероятных партнеров и просто отложил его в долгий ящик. Надеялся вернуться потом, после передышки. А после — отвлекся и забыл. С ним тоже такое случалось, особенно — если Дэн не контролировал. А Вера случайно нашла, долго вникала, советовалась с "шефом" (не могла его больше настоящим шефом воспринимать, только с улыбкой), и вот — партнер поставил подпись и печать! Осталось лишь скрепить визой Дмитриева Д. И., поставить печать, спрятанную в директорском сейфе — и Вера могла принимать заслуженные аплодисменты, дифирамбы и награды. Хотя, ей было достаточно, чтобы хмурый и сосредоточенный Денис улыбался…

И она сейчас очень сильно сдерживалась, чтобы не расплыться в глупой, счастливой улыбке, пока летела в приемную Дэна, чтобы первой обрадовать. Нет, конечно же, по правилам, нужно было отдать документы секретарю, а вечером забрать, уже подписанные и проштампованные. Если бы к нему каждый вламывался, когда захочет, за любой закорючкой, Денис Игоревич давно повесился бы. Это он сам так однажды сказал, когда Вера озадачилась: к чему такие формальности в небольшом филиале?

Ответ убедил, она прониклась и старалась правила соблюдать. Но сегодня хотела сама объявить ему о своей гордости и победе. Первой — самостоятельной.

Улыбка не хотела прятаться, и Вера прекратила с ней бороться, хоть и знала, как глупо выглядит…

В приемную влетела и уже, было, открыла рот, чтобы уточнить у Ларисы — крысы, не занят ли Дэн, и… закрыла, растерянно.

Денис был в приемной. Вера еще никогда не видела у него такого выражения лица: смесь удивления, злости, недоумения, чего‑то еще… Но он был немного занят и не сразу заметил вошедшую девушку. И Вере, почему‑то, сейчас безумно не хотелось, чтобы он поднимал глаза. Ей, вообще, не терпелось исчезнуть, скрыться, убежать из этого места подальше. Но сделать это беззвучно не получилось бы: дверь закрылась за ней, а открывалась всегда с щелчком повернутой ручки. Потому она просто стояла, надеясь остаться незамеченной, почти не дышала. Боялась, что первый же глубокий вдох разорвет легкие напополам, потому что грудную клетку сдавило, и места для воздуха не осталось.

Страх оказаться замеченной был напрасным: Дэн в её сторону даже голову не повернул. Он смотрел на женщину, что обнимала его за шею, плотно прижавшись всем телом — к его, такому родному, красивому. И что‑то в наклоне её головы, запрокинутой вверх, в положении рук на плечах Дениса, подсказывало: имеет право, полное. Право, которого у Веры нет.

Она успела заметить хрупкость фигуры, изящность тонкой шеи, густую, блестящую гриву темных волос, собранных в низкий хвост заколкой… И то, что вещи на этой женщине — явно из тех бутиков, на которые Вера даже не засматривалась, чтобы зря не мечтать…

Но это были мелочи. По сравнению с главным. Рядом с парой взрослых, о чем‑то тихо разговаривающих, стоял ребенок. Очень красивый мальчик. Темненький. Кареглазый. Он заглядывал снизу вверх в лица родителей. В том, что оба — родители, она не сомневалась. Вернее, не было сомнений в том, что Денис — отец этого мальчика.

Глядя на сына Дениса, она физически ощущала, как её хрупкая сказка рушится. На глазах. Обломки рассыпались в прах, придавливая к земле, выдергивая в реальность, от которой она так старательно убегала несколько недель. Таких бесконечно долгих, мучительных недель… И таких безнадежно кратких, и сладких, и волнующих.

Сын. Как безобразно обманывал её Денис, скрывая самое главное. Не стесняясь, говорил о жене, хоть и без уважения, без нежности, но никогда свой статус не отрицал. А сына, как будто, и не существовало. Даже намек не проскользнул, ни одного слова не было сказано… И это было страшнее и больнее любой, самой гнусной лжи…

Вера долго себя убеждала, что жена — это не так уж и страшно, если муж не думает, не вспоминает о ней. Ведь нельзя отобрать то, что уже и так потеряно… Да она, если быть честной, и не отбирала, не крала ничего. Денис по своей доброй воле, сознательно, дарил ей внимание, заботу и ласку. Он с ней был, не обращая внимания, что она против, и сам настоял, и требовал ответного тепла… И она почти поверила, что ничего не разрушает в уже разбитой расстоянием и временем семье. Сомнительно все это было, конечно, однако, утешало её воспаленную совесть.

А теперь… Кроме осознания своей ненужности, накрыло обидой и болью за этого мальчика. Такого растерянного и как будто чужого. И не важно было уже, чей это сын. Пусть — Дениса и другой женщины, пусть. Но разве его можно было вот так, в стороне оставлять?

Она уж, было, дернулась в сторону ребенка, чтобы обнять и утешить, чем‑то отвлечь. Слишком сильно он ей напомнил такую же одинокую и ненужную никому девочку, рядом с живой и красивой мамой… Но опомнилась вовремя: вот уж, точно, ей не пристало сейчас и на глаза этим троим появляться. Хотелось просто исчезнуть.

Как оказалось, за воссоединением любящей семьи наблюдала не только Вера. Сосредоточив внимание на Денисе и его близких, девушка не заметила секретаря. А вот та, напротив, прекрасно её видела. И, кажется, с удовольствием наблюдала смену её настроений.

— Вы что‑то хотели, Вероника? Давайте, быстрее! Не видите, что ли: людям мешаете! Денис Игоревич не так часто видит свою жену и сына, чтобы на вас время тратить! — В этой злой, бьющей наотмашь фразе сквозило такое удовольствие… На грани садизма. Или откровенной издёвки.

— Я принесла договор на подпись. Нужно поставить визу и печать, если сегодня успеем — тем лучше. Подрядчик уже завтра готов приступать. — Вера выговаривала слова, которые приготовила раньше. Это её спасло, иначе растерялась бы совсем. Только вот, той безграничной радости, что должна была выплеснуться с ними, уже не было.

Она протянула папку секретарю, та, недовольно сжав губы, её приняла. Взялась записывать в журнал, будто специально затягивая процесс. Долго искала нужную страницу, потом вписывала, выводя по буковке… Всего несколько слов, но их хватило на целую вечность…

Вера сосредоточила взгляд на макушке Ларисы, но, как ни старалась, не могла не смотреть, украдкой, на Дениса. Отчаянно хотела понять и угадать, как он отреагирует. И боялась этого.

А он молчал. Смотрел на нее и ничего не говорил. С каменным лицом, ничего не выражающим. Руки с талии жены, правда, отпустил. И начал снимать со своих плеч её ладони. Почему‑то, от этого жеста, от того, как смотрелись его сильные пальцы на чужих запястьях, больно сдавило горло.

Вера прикинулась, что не видит, как внимательно сверлит глазами её профиль красивая брюнетка, в мрачной, напряженной тишине.

— Распишитесь в этой графе и свободны. Завтра придете за готовым. — Лариса давно уже не позволяла себе такого пренебрежительного тона, а тут — прорезался…

— Спасибо. — Стараясь, чтобы ручка не дрожала, не могла себе этого позволить у гадкой тетки на глазах, Вера поставила закорючку.

Не оборачиваясь больше к ненавистной троице, бросила:

— Извините, что помешала…

— Вика, подожди! — Не ожидала, что Денис остановит..

Пришлось притормозить. А до заветной двери оставалась какая‑то пара шагов…

— Денис Игоревич, ничего страшного, если отдадим документы завтра. Там не очень срочно. Я просто надеялась… — Она затараторила, ненавидя уже себя за волнение, но тут же оборвалась, под его внимательным взглядом.

— Вероника, мы на работе. И я, и вы. И личная жизнь процессу мешать не должна. Поэтому не убегайте, а я сейчас освобожусь. Или вы куда‑то торопитесь?

Она бы и рада соврать, что спешит, но не сообразила — куда и зачем. А зная упрямство Дэна, сочинять нужно было быстро и достоверно.

— Нет.

— Отлично. — Он обратился к жене. — Дарина, вы сейчас поедете домой. А я остаюсь работать.

— Денис! Но как же… — В нежном, мелодичном голосе было явственно слышно расстройство и капля затаенного возмущения. Вера её даже понимала, эту Дарину. Какая бы она ни была, но это — свинство, вот так выставить семью за дверь приемной. Они же приехали издалека, и сразу — к нему…

— Даш, ты прекрасно знаешь, что я не люблю отрываться от дел в рабочее время. И не имею права. Дома поговорим. Сейчас вызову водителя, он отвезет. Вещи ты где оставила? — Царапнул по коже его холодный, равнодушный тон. Денис никогда себя раньше так не вел! Или вел? Просто, немного раньше, в те времена, о которых она уже успела позабыть?

— А как же Ромочка?! Я‑то уж, так и быть, переживу! А ребенок? Он так по тебе скучал! Неужели, ты его не обнимешь, не хочешь рядом побыть? Денис, ну, как же так, а?

Ромочка — это сын. Почему‑то сразу подумалось, что Роман Денисович — очень красиво звучит. Да еще и Дмитриев…

Эти глупые мысли отвлекли от странности: мальчик, похоже, не понимал, что происходит. И никак не хотел подтверждать слова матери о том, что скучал…

А та подталкивала его к отцу…

— Ну, Рома, подойди к папе, обними его, не стесняйся… Помнишь, я же тебе рассказывала?

Мальчик не шел. С пугливым любопытством рассматривал взрослого, даже рот слегка приоткрыл, но не двигался, и руки не тянул…

Дэн же, вообще, лишь слегка мазнул по нему равнодушным взглядом, брезгливо поморщился:

— Даш, не нужно устраивать сцен. Никто не поверит. Лучше иди уже.

— Вероника, ждите меня здесь! — Это был приказ, не просьба. Выданный таким тоном, что ей даже в голову не пришло ослушаться. — Дарина, бери Романа, и пойдем. Незачем здесь околачиваться.

Похоже, Дарина тоже видела грань, после которой спорить не стоит. Она подхватила мальчишку на руки и посеменила вслед за Дэном к выходу, пошатываясь от тяжести на тонких каблуках.

Вера проводила троицу взглядом, подняла глаза и… наткнулась на такую волну презрения, отвращения и злости, исходящую от Ларисы, что даже отпрянула.

— Ну, что, приятный сюрприз, правда?

— Конечно, когда семья приезжает издалека, это очень радостно. — В отсутствие Дэна, ей было проще держать лицо. Прозвучало вполне себе искренне…

— Ой, да уж мне‑то не ври! Будто я не вижу, как тебя перекосило! — Неужели, у неё на лице все было так ясно написано? Или злая тетка сочиняет на ходу?

— Вы знаете, Лариса, это не ваше дело, от чего и зачем меня перекашивает. И лучше не уточняйте, а то услышите что‑нибудь такое, что придется не по душе… Например, я могу рассказать вам, в красках, как меня бесит ваше лицемерие, подхалимство и мелочность. Взрослая женщина, а ведете себя, как завистливый подросток. Причем — обиженный всеми на свете. — Вера очень старалась говорить спокойно и медленно, не срываясь на шипение или крик. И в глаза неприятной блондинке смотрела прямо, не отрываясь, чтобы та прочувствовала всю глубину неприязни.

Да, стоило бы, конечно, промолчать, быть выше этой гадюки… Но выплеск праведной злости помог, хоть немного приглушил боль, ослабил хватку на пережатом горле…

Лариса захлебнулась… то ли от яда, то ли от неожиданности. Вера была бы не против позлорадствовать, но сил на это не было. Лишь пауза, небольшая, чтобы набрать в грудь воздуха и перевести дух.

— Так, дамы… Прошу прощения, что пришлось вас оставить на время. Вика, пройдем в кабинет. Лариса, мне кажется, я вас отправлял за документами в отдел кадров. Вы еще здесь?

Та мгновенно потухла, засуетилась, сгребая со стола бумажки, не поднимая глаз… Вера лишь подивилась такой неожиданной перемене, как‑то отстраненно соображая, будто кино смотрела… А еще ей подумалось, что скорость, с которой Дэн выставил свою семью, была невероятной. Будто он просто вывел их за порог офиса, да там и забыл…

Он смотрел на неё очень внимательно, не отводя взгляда, будто дырку хотел прожечь. А Вера боялась на этот взгляд ответить. Чего именно боялась? Сгореть? От понимания, каким он был лживым…

Секретарь, наконец, собрала все свои бумажки (Вере уже показалось, что та намеренно тянет время) и с видом оскорбленной гордости вылетела, видно было, какого труда ей стоило не хлопнуть дверью…

Дэн попытался взять Веру за руку, но она успела её отдернуть, спрятала за спиной, вжимая в ладонь ногти, почти до крови.

Он понял. Взъерошил нервно волосы, потянул галстук, ослабляя, выдохнул:

— Вика, пойдем отсюда. Иначе, я сейчас взорвусь. Нам обоим это не нужно. — Рванул в кабинет, не оборачиваясь.

Вера поплелась за ним следом.

— Денис Игоревич, я, действительно, зашла, чтобы отдать документы на подпись. Их уже все проверили, подрядчики подписали. Дело только за вами. Но, я думаю, это не очень срочно. И обсуждать сегодня этот вопрос не обязательно. Мы все прекрасно поймём, что семья — это важно…

— Вика, прекрати, пожалуйста. Какой договор, о чем ты?!!

— А о чем вы хотели поговорить? — Вера сама себе удивлялась: откуда взялась эта надменная холодность, когда внутри все горит?

— О нас, Вика. И о том, как нам быть дальше. Я же прекрасно понимаю, что ты расстроилась. Вижу.

— Нет никаких "нас", и быть не может. И зря вы думаете, что я расстроилась. Все нормально, я просто вспомнила о своем месте. Не переживайте, я не претендую ни на что. И вашей семейной жизни не помешаю. — Она взяла паузу, чтобы глотнуть воздуха перед последней фразой. — В общем‑то, все сказано. Я пошла.

— Вика, прекрати! — Она вздрогнула от этого тона, слишком яростного, и слишком непохожего на её Дениса. — Ты опять все придумала за двоих! А меня спросить ни о чем не хочешь? Так, между делом, о чем‑нибудь спросить? Или я ни имею никакого права голоса?

Он навис над столом, разделявшим их, массивным, дубовым… Но сейчас больше похожим на шаткую преграду, тронешь — сломается… Денис был откровенно зол, и не хотел скрывать этого. Но Вера, отчего‑то, не боялась… Так даже лучше — поругаться окончательно и разойтись…

— Хорошо. Я тебя слушаю. Вот только, не обещаю, что от этого что‑нибудь изменится.

— Вика, ну, ты же прекрасно знала, что я женат! И то, что эта женщина…

— Дарина. У неё имя есть. Не нужно делать вид, что вы незнакомы.

— Нет. Эта женщина для меня ничего не значит. За каким бесом она сюда приперлась, впервые за много лет, я не знаю. Так же обалдел от её появления, как и ты. И планирую отправить её домой ближайшим рейсом. Вика, пойми, её появление не должно ничему помешать. Особенно — нам с тобой. Понимаешь? — Он подошел ближе во время этой тирады, протянул руки, чтобы обнять девушку за плечи… Вера едва успела отдернуться…

Ладони мужчины зависли в воздухе, потом бессильно повисли, кулаки сжались, разжались, снова стиснулись…

Вера молчала. Хотелось бы высказать и расспросить о многом, но… все это было так бессмысленно…

— Вика, ну, дай мне немного времени. Не руби сплеча! Я постараюсь все исправить, все будет по — другому… Только не торопись, слышишь?

Его глаза беспокойно всматривались в её лицо, в поисках ответа. Он ждал. Всем видом давая понять: не выпустит без разговора.

— Не нужно ничего менять, Денис, ни к чему это. Едь лучше домой, к семье, и поправляй то, что не успел еще сломать. Нет у нас времени, и не будет. Я это с самого начала знала, не переживай. А теперь еще больше убедилась.

— Вика, ты с ума сошла?! Какое "домой"? Я от них уехал на север, несколько лет назад, как я могу поправить то, чего уже нет, и не было, наверное?

— Денис. У тебя сын, ты помнишь? Он есть. Иди к нему и не вздумай лишать ребенка отца. Я тебе этого не позволю.

В душе разливалась горечь, почти ощутимая на языке. Горечь разочарования. Он казался таким потрясающим, таким отличным от всех… А оказалось — такой же.

— Только в этом причина?

— Не только. Но эта — главная.

Денис ненавидел говорить о своих слабостях. И думать о них не любил. А того, что когда‑то придется признаться вслух, даже в кошмарах не видел. Снова пережить ощущение собственной никчемности — даже врагу не пожелаешь.

Но сейчас в глазах Вики он видел только пустоту и приговор их таким недолгим отношениям. Не обиду, не укор, не ревность… Она уже с ним попрощалась в душе, а Денис не был готов прощаться. Слишком многого ждал от неё, слишком сильно верил, что и ему еще что‑то перепадет в этой жизни. И не готов был отказываться — вот так, по легкой прихоти Дарины…

— Это не мой сын, Вика. Я не могу лишить ребенка того, чего у него и не было никогда.

Девушка побледнела, ощутимо. Он поспешил её усадить, сам присел на корточки, поймал, наконец, руки. Начал перебирать пальчики, дрожащие, ледяные…

— Ну, не молчи уже… Что‑нибудь скажи… — Почти ненавидя себя за этот просительный тон.

— С чего ты взял, что он не твой? Слишком банальная отмазка, Денис, ты сам‑то себе веришь?

— А почему я не должен верить женщине, которая его родила? Дарина была столь великодушна, что решила меня поставить в известность. Почему бы мне сомневаться в её словах? Большинство женщин, наоборот, скрывает, что их мужья воспитывают чужих детей…

— О, Господи! Да она ерунду говорит, а ты веришь! Хоть раз возьми его на руки и встань к зеркалу. Сам увидишь, как вы похожи. Он, как две капли, похож на тебя…

Забавно. Именно эта схожесть всегда спасала его от неловкости, которой он так боялся. Смешная лишь в анекдотах, а в жизни — слишком больная фраза "дети на соседа похожи".

— Вика, у нас с Дариной один типаж. Оба темноволосые и темноглазые. Нас раньше за брата и сестру принимали. Так что, внешность — не доказательство.

— Хорошо. А ты генетическую экспертизу делал, если хоть немного сомневаешься?

— Не вариант.

— Ну, почему же, Денис?

— Послушай, так странно… Тебе так сильно хочется, чтобы он оказался моим сыном?

— Не знаю… Я слишком хорошо помню, как это — расти без отца… И не пожелаю этого ни одному ребенку. Денис, ну, пожалуйста, сделай экспертизу. Вдруг, он твой, все‑таки? Ты еще сможешь все вернуть.

— Это ребенок моего брата, Вик. Родного брата. И никакая экспертиза здесь не поможет. Да она мне, в принципе, и не нужна.

Ну, вот, кажется, он и выдал свою самую страшную и больную тайну. Осталось понять — поможет ли? Дэн сейчас понял, что Вике и не такое мог бы рассказать. Ей — можно, да вот только — нужно ли это ей? Одно дело, встречаться с взрослым, успешным, уверенным в себе мужиком, и совсем другое — с глупым обманутым мужем. Который, ко всему прочему, так и не успел решить все свои проблемы…

— Но… Денис… Как же так? Почему тогда ты… а не брат его воспитывает? — В глазах девушки загорелась надежда. Ей, наверное, показалось, что вот же, вот: нашла такой простой выход из ситуации! Все останутся при своем и никто не пострадает! Если бы…

— Ромки уже нет. Давно. — Эти слова отозвались новой глухой болью. А он уж, было, верил, что прошло, остыло.

— Подожди… Какого Ромки? Я же его сегодня… Или что? — Вика закрыла рот ладонями, видимо, до неё что‑то дошло. Не все, но основное.

— Мальчика назвали в честь отца. Так хотелось Дарине, родители поддержали… Меня никто не спросил. А я не настаивал.

— Денис, я, все равно, ничего не понимаю. Объясни… — А он думал, что сказанного вполне достаточно, чтобы расставить все по своим местам. Мольба в голосе девушки эту идею опровергала.

— Я постараюсь, Вик. Не знаю, правда, как получится… Но ты тоже попробуй меня понять. Не так все просто в моей жизни, как кажется. — Он вскочил, прошелся до стены и обратно, не зная с чего начать. Как выплеснуть то, что так долго пряталось в душе, не рискуя выставить себя жалким идиотом. Не заставить себе сочувствовать, жалеть… Чего угодно, вот только жалости он не хотел от Вики.

— Денис, ты расскажи, как есть. Если не пойму чего‑то — спрошу. Обещаю.

Он схватил первый попавшийся стул, подвинул его ближе к Вике, уселся, упираясь в её колени — своими. Снова вскочил, понимая, что не вынесет, если в её глазах промелькнет что‑нибудь… Что‑то, что еще сильнее ужалит.

Уперся лбом в оконное стекло, слишком темное, чтобы что‑нибудь за ним увидеть, застыл, собираясь с мыслями.

Не слышал, как Вика подошла, положила руки на плечи, прижалась к спине…

— Денис, пожалуйста, говори. Мне уже и так страшно…

— Да ничего страшного, если подумать, Вик… Просто… гадко и неприятно, так, что не хочется вспоминать…

— Ты никому об этом не рассказывал? Никогда?

— Родителям. Когда развестись хотел. Они настояли, чтобы оставил всё, как есть…

— Но… Как‑то мне странно…

— Да все просто, на самом деле, и ясно, как Божий день! Им важно, чтобы "кровиночка" в семье осталась. Не важно, чего это стоило мне. — Груз предательства, со всех сторон, снова придавил, заставляя горбиться. А Дэн, уж было, поверил, что простился с ним, пережил…

Злой на самого себя, за то, что вот так поддается слабости, он повернулся к девушке, уставился прямо в глаза. Не нашел в них ни жалости, ни презрения, только беспокойство. Слегка расслабился.

— Ромка умер в реанимации. Какой‑то урод напал в темноте, избил, проломил голову. Несколько недель его вытаскивали, так и не спасли. Не могли понять, что брат забыл в том районе, поздно вечером, один. Он всего несколько шагов не успел сделать до своей машины… Больше всех на похоронах истерила Дашка. Ну, мы думали, беременность, нервы, все дела… Водил её к психиатру, к неврологу, куда только не таскал. Не успокоилась. После родов совсем плохо стало, будто возненавидела меня. А потом, во время очередного скандала, призналась во всем. Она и замуж за меня пошла, чтобы быть ближе к Роману… Мы с ним похожи были, очень, но только внешностью. А в остальном — он был более ласковым, внимательным, от баб отбою не было, налево ходил даже женатым. А вот родила от него только моя жена. Такая вот загадка природы и судьбы…Родителям очень важно, чтобы его сын остался рядом с нами, поэтому, до сих пор не развелись.

Вот и высказал все самое страшное. Оказалось, что не так и трудно, главное было — начать.

Вика задумчиво смотрела куда‑то ему в грудь. Не говорила ничего, но и не отталкивала. Спасибо и на том.

— И ты с этим жил столько лет? Я одного не пойму — зачем она тебе об этом сказала? Могли бы жить втроём, и ты был бы счастлив, и ребенок бы не страдал…А так… сломала своими руками будущее сразу всем… Странно…

— Знаешь, Вика, это ты мне сейчас кажешься странной. Тебе, действительно, так важны причины поступков Дашки? Остальное — мелочи, так? Меня, например, больше волнует, как наши с тобой отношения будут складываться…

— Ох… я, если честно, плохо сейчас соображаю… думаю о чем‑то таком… — Девушка вскинула голову, наконец, позволив увидеть страх и растерянность во взгляде, и отголоски боли, которую она старательно прятала за нахмуренными бровями…

— О чем? Как бы сбежать от меня поскорее, да? Уже, наверное, соображаешь, когда уходит ближайший поезд? — Это должно было прозвучать легкой насмешкой, а получилось — горько…

— Да куда я сейчас убегу… Женьку еще не выписали. Нужно столько проектов вести, и никто не подготовлен для замены…

— Тебя только это держит? Если бы не дела, удрала бы, да? Хотя, правильно, зачем тебе нужен товарищ, обремененный кучей сложностей и проблем… Да еще когда эти сложности сами пришли, своими ногами… — Он понимал, что использует запрещенный приём, давил на совесть, которой Вика обладала с избытком… Но остановиться не мог. Хотел уже окончательно расставить все по своим местам. Не хотелось вновь обрести надежду, чтобы через время её потерять. Ему уже хватит навыков самообмана, вполне достаточно, наелся этим блюдом на всю жизнь.

— Ну, зачем ты так, Денис? Или тебе проще меня обвинить во всех проблемах, да? Не справилась, сломалась, значит, не так все серьезно было… Ты к этому ведешь? Ну, если тебе нравится думать именно так, пожалуйста, думай. Ты же привык, что знаешь обо всем лучше меня… Куда уж мне, глупой дурочке, в себе разобраться…

— Вика, я ничего за тебя не решаю. Но догадываюсь, что сейчас сочинит твоя светлая и справедливая голова. Ты решила уже, наверняка, что не хочешь вносить разлад в семью, быть разлучницей и изменницей, и так далее, и тому подобное. И поэтому лучше уйти. Не так ли? — Он, действительно, прекрасно знал, в каком направлении движутся шестеренки в этом незамутненном подлостью мозгу. Который, как правило, о себе привык не думать. Сейчас было главным увести девушку от мысли о расставании, а разбираться в нюансах — потом.

Когда согласится остаться с ним рядом, они вместе найдут какой‑нибудь выход из ситуации…

— Денис, ну, мы же оба прекрасно знали, что у нас с тобой все закончится. Рано или поздно, это случилось бы, и мы к этому были готовы. Ну, случилось так, что появились поводы прекратить сейчас. Так зачем продлевать агонию? Лучше обрубить все сразу… — Он слушал и недоумевал. Вот к чему угодно был готов, но не к такому выходу…

— Погоди, Вика, постой. Я сейчас не понял ничего… — Он решил, что стоит, все‑таки, присесть и девушку усадить. Разговор, похоже, предстоял долгий. И вовсе не о том, к чему готовился. — Что ты собиралась прекращать и когда? И с какого перепуга?

— Господи… Дэн, а ты что, думал, что я здесь буду сидеть до конца веков, довольная тем, что со мной встречается и спит женатый мужчина? И до какого времени я должна ждать? Пока не надоем? Или пока мне самой не опостылеет такое положение?

— Приехали…А хотя бы намекнуть, что тебя не устраивало что‑то?

— Меня устраивало всё. Абсолютно. С условием, что это — не навсегда. Просто возможность недолго побыть счастливой, без оглядки на условности и на других людей.

Теплом повеяло от того, как девушка нечаянно проговорилась о своем счастье. Они ведь многое обсуждали, кроме того, что ощущали на самом деле. Будто ходили осторожно вдоль незаметной грани, боясь переступить её и все испортить. Да Денис и не думал раньше, что так важно услышать эти слова. Жаль, что понял немного поздно.

И горечью обдало от осознания, что Вика не собиралась оставаться с ним надолго. Обида оказалась до того острой, что руки, гладившие запястья девушки, резко сжались. Вика вскрикнула от неожиданности:

— Денис, ты что?! Мне больно!

Он тут же опомнился, разжал пальцы, начал заглаживать проступившие красные пятна на нежной коже. Не вынес их вида, притянул её руки к губам, прикоснулся мягко, будто прося прощения.

Поднял голову и еще больше расстроился: глаза девушки наполнялись влагой, грозившей вот — вот пролиться…

— Прости меня, Вика… Плохо себя контролирую, как‑то не радуют меня сегодняшние сюрпризы… Очень болит?

— Да причем тут это… Переживу, даже если следы останутся — пройдут… — Она прерывисто вздохнула, Дену послышались слезы уже в голосе…

Вскочил, плохо соображая, что делает. Эти слезы его доломали, окончательно. Хотел предъявить, что она думает лишь о себе, но разве сейчас это — главное? Если ей так плохо, его проблемы вообще не важны…

— Вик, ну что мы с тобой творим, скажи? О чем‑то разговариваем, не о том, совершенно… — Он прижал её к себе, покачивая, успокаивающе поглаживая, что‑то говорил, не задумываясь о смысле. Что просилось наружу — то и говорил.

Когда она затихла, и спина подрагивать перестала от рыданий, сдерживаемых с трудом, он еще долго боялся её отпустить, будто Вика могла убежать и растаять, лишь только её перестанут касаться руки…

Она отстранилась первая. Потерла глаза, совершенно по — детски, кулачками…

— Извини, не сдержалась. Как‑то все сложно…

— Вика, давай, расставим все точки над "и". Ты себе что‑то надумала, а уточнить у меня забыла. Теперь расстраиваешься. И я не спросил ни о чем, дурак.

— Давай, расставим. Я не против. Не стоит затягивать… — Он снова почувствовал, как вся она, целиком, напряглась. Как сжались губы.

— Значит, так. Даже не думай, что у нас с тобой все лишь только на время. Слышишь? Мне об этом даже мысли не приходило. Кивни, если понимаешь…

Она очень медленно и неуверенно кивнула…

— Что‑то я сомневаюсь, что ты поняла.

— Денис, ты ни разу не заикнулся о будущем…

— Вика, что именно я должен был о нем сказать? Я не умею читать твои мысли.

— Не знаю. Ты не дал мне никакого повода думать, что планируешь как‑то продолжать отношения, когда я соберусь уехать.

— Я тебе говорил, вообще‑то, что нормальный мужик свою женщину никуда не отпустит. И я не планирую куда‑то тебя отпускать. Или я, по — твоему, ненормальный? — Этот разговор вызывал в нем лишь недоумение: как ей в голову, в принципе, пришло, что она, вот так просто, соберется и уедет?

— Ты нормальный, кажется… Но срок моей командировки, все равно, закончится. Что дальше?

— Сделаем перевод между филиалами. Это просто. С Палычем я уже договорился.

— В смысле? Когда? Как это?

— Обычно. Позвонил и сказал, что хочу тебя здесь оставить. Он согласен, если ты не против.

— Но… Когда?

— Не помню точно. Пару недель назад. Может больше…

— И как ты это обосновал?

— Сказал, что ты мне подходишь, как специалист. И нужна здесь на постоянной основе. Зачем ему знать подробности наших отношений?

— А меня тоже не стоит посвящать в подробности?

— А зачем тебя грузить дополнительными проблемами? Тебе их и так хватало. А эту я решил, думал сказать потом, если это, вообще, понадобится. — Ему казалось, что Вика зачем‑то углубляется в ненужные мелочи. Это его дело — устроить все так, чтобы ей меньше пришлось переживать. А теперь, выходит, он неправильно поступил. Решил, что не стоит спорить. Женский ум всегда ищет, за что бы зацепиться, не видя глобального.

— Предположим. Я перевелась бы, что дальше?

— А дальше я должен был тебя уговорить переехать жить ко мне. Все просто. — Он присел на край стола, притянул девушку, поставил между своих колен, прижимая, чтобы не вывернулась. Поправил ей прядь на виске, потянулся к следующей. Сейчас было просто необходимо к ней прикасаться, чтобы чувствовать — не исчезла, еще рядом, с ним.

— Просто?! Все просто?! Дэн… — Она задохнулась от возмущения. И без того огромные, блестящие после слез, глаза распахнулись еще больше…

— Что? — Деланно усмехнулся. Вышло криво.

— У тебя семья! Просто у него…

— Вика, я об этом помню. Но это — тоже моя проблема. И её решение тебя не должно беспокоить. Решу.

Она покачала головой.

— А хотя бы намекнуть о том, что планируешь делать? Я не имею права об этом знать?

— Имеешь. Я тебе соврал, хоть раз?

— Нет. Но правду тоже не рассказывал.

— Ну, могла бы, для начала, спросить…

Вика потупилась, замолчала… Через силу, еле слышно, выдавила:

— Мне было как‑то… стыдно спрашивать… Не хотела давить на тебя… — Кинула быстрый взгляд исподлобья и снова уставилась куда‑то в пуговицу его рубашки. Дэн только сейчас обратил внимание, что она эту пуговку усиленно крутит…

— Отпусти, Викуль… оторвешь… А мне еще работать нужно…

— Ой, прости! — Она попробовала спрятать руки за спину, не успела — перехватил, переплел пальцы.

— Что ты все время извиняешься?! Прекрати… Так, значит, тебе было стыдно узнать, что я планирую делать с семьей?

Она кивнула.

— Значит, встречаться и спать со мной — нормально, а поговорить — стыд разобрал? Господи, Вика… ты еще совсем маленькая…

— Да?! А может, мне страшно было, что ты на мой вопрос ответишь что‑нибудь… — Запал, с которым она начала фразу, к концу пропал. — Что‑нибудь обидное и неприятное, после чего мне придется уйти…

— Ну, да… А жить и мучиться в неведении намного легче и проще… Ладно, я понял, что ты у меня скромница и мученица. Ждать вопросов не буду, сам расскажу. Так устроит?

— Да…

— Я планировал подавать на развод, после Нового года. Собирался съездить домой, с Дашкой поговорить, с родителями… Отца будет сложнее всего убедить, чтобы не проклял, на старости лет. — Он невесело усмехнулся.

— Что? Все так сложно?!

— У них с матерью принцип один: "Стерпится — слюбится", выбрал супругу — живи с ней до самой смерти. И даже не думай уйти. Позор на весь род Дмитриевых. У нас никто и никогда не разводился.

— И все были счастливы и довольны?

— Нет. Просто не разводились. Бегали на сторону, уходили из семьи, рожали детей внебрачных… Но официально все были женаты только один раз.

— Бред какой‑то…

— Кому — бред, а для кого‑то — гордость…

— А ты? — Она запнулась, явно хотела что‑то договорить..

— Да мне, если честно, вообще было пофигу… Я с Дашкой тогда наелся семейной жизни до оскомины. Больше не хотелось. Ни повторять, ни пробовать еще…

— Так, ты поэтому…

— Да. Потому и ходил окольцованным лет пять… Нет, скоро шесть уже будет… А не жили мы с ней все это время. Я тогда просто свалил подальше от дома, чтобы не видеть никого. Противно было все это. И гадко, и обидно… Даже не знаю, на кого больше… Не стал разбираться, с родителями спорить. Очень вовремя этот филиал подвернулся. Я собрал манатки и сюда уехал. Дома с тех пор ни разу не бывал. Никого из них не видел, ни Дашку, ни Ромку… Не хотел. А штамп… он мне и не мешал, как‑то…

— А сейчас помешал, вдруг, да?

— Вика… — Он протянул весело, почти с насмешкой. Это упорство, на грани детского, в нежелании услышать и догадаться, его забавляло. Но, раз хочет, чтобы он во всем "сознался" — значит, так и будет. Оставлять недосказанности сейчас было бы пределом идиотизма. — А сама как думаешь?

Она молчала, упрямо дожидаясь того, что он продолжит.

Дэн вздохнул, обнял её покрепче, прижался виском к её виску, на время замер…

— Опять боишься… Понимаешь, в чем дело… Мне, вообще‑то, жилось все это время нормально и спокойно. Заморачивался только на работу, да на развлечения всякие… А одна глупая и пугливая девочка не хочет ко мне переезжать, потому что я женат, до сих пор, на какой‑то посторонней тетке… И что мне, интересно, делать? Наверное, оставить все, как есть, метаться по ночам, от дома к дому… Ждать, что она свинтит от меня, в любой момент, к другому мужику, свободному…Так, наверное, да? — Не смог себя удержать, приложился к её ушку губами. Зашептал в него, почти не слышно. — Или лучше послать эту Дашку на хрен, со всеми заморочками, и забрать Веронику к себе? И знать, что она никуда не денется?… — Сделал вид, что очень глубоко задумался. — А так‑то, конечно, мне мой статус ничем не мешает…

Вика затихла, на долгое время. Но эта тишина теперь была другой — доверчивой и уютной. Дэн сейчас не хотел её торопить, заставляя ответить, высказать свое мнение… Достаточно было того, что она расслабилась, обмякла в руках, и уже не он её стискивал, а она прижималась. И руки её не упирались в грудь, отталкивая, а обняли его под пиджаком, за талию…

Им обоим нужна была эта передышка, перед следующим забегом. Дэн, отчего‑то, не сомневался, что этот разговор — не последний из трудных. Будут еще и еще…

Вика завозилась, пробормотала что‑то, неясное…

— Что ты говоришь? Скажи погромче… — Он даже наклонился поближе, к её губам, с трудом пересиливая желание просто поцеловать и не дать ей ни о чем думать.

— И что теперь будем делать? Я, как‑то, не очень понимаю, как себя вести, Денис…

— В каком смысле? — Он сейчас искренне недоумевал, в чем проблема…

— Ну… Твоя семья здесь сейчас, и я не могу больше делать вид, что её нет. Не получится у меня, Дэн… — Она смотрела умоляюще, с такой виной в глазах, что Денису стадо не по себе.

— Не нужно его делать, Вика. Я сегодня же поговорю с Дариной и отправлю её восвояси. Заодно и заявление у нотариуса подпишем, чтобы выслать по почте, для надежности. Решим проблему даже раньше, чем я думал. Не беспокойся, Вик. Все у нас с тобой хорошо будет. — Все‑таки, не сдержался. Чмокнул сначала в кончик носа, якобы успокаивая, а потом уже потянулся к губам. Девушка поцеловать позволила, но отвечала без энтузиазма. Будто бы, порывалась что‑то еще сказать…

— Ну, что еще, Вика? Какая сложная проблема тебе в голову пришла?

Она отстранилась, потупилась, прикусила губу, словно на что‑то решаясь…

— Нам, наверное, лучше пока не встречаться, да?

— Почему? Я же говорю тебе — это чужие для меня люди…

— Денис! Да потому, что я так не смогу! Они жить будут с тобой под одной крышей, спать… — Не договорила, но он и так понял, о чем она: постель еще помнила её тепло и запах её духов и шампуня. Он это тоже помнил, каждое утро вспоминал…

— Я услышал. Не буду спорить. И что ты предлагаешь, теперь? Сделать вид, что ничего между нами нет и не было?

— Денис, я не хочу, чтобы твоя жена искала во мне причину развода. Если она придет со скандалом, я не переживу. Сломаюсь и сбегу отсюда. Даже пешком. Это же невыносимо, понимаешь?

— Вик, ты думаешь, она сама не догадается, в чем причина? Дашка, конечно, стерва и на подлости способна, да только, далеко не дура. Столько лет я не дергался по поводу штампа и статуса, а теперь, вдруг, приперло. Просто так, по — твоему?

— Тем более. Она сейчас начнет искать причину, и я не хочу, чтобы твоя жена устраивала мне разборки. И так противно уже… — Вика поморщилась и встряхнула головой, будто отгоняя от себя образы… — Денис, пожалуйста, давай, паузу возьмем?

— Я не представляю, как это сделать. Просто взять — и не звонить тебе, не разговаривать, не видеть? Как это сделать, скажи мне? Я каждые полчаса руку от кнопки отдергиваю, чтобы не набрать номер или не написать. Без толку: все равно, и звоню, и пишу…

— Я знаю… Придется перетерпеть…

— Хм… придется… Я так понимаю, что это уже не обсуждение, а констатация факта?

— Да, Денис. Именно так. Я не смогу иначе. — Она, вдруг, заволновалась. — Ты только не думай, что я шантажирую, слышишь? Я ничего от тебя не требую, и это не условие, ты не думай, не надо… Я просто свихнусь, по — другому…

— Я тоже, малыш, свихнусь. И так, и эдак… Мне‑то до Дашкиных разборок, что до теории относительности… И то, и другое — по барабану. Но втягивать тебя в эти разборки тоже не хочу. — "Уже втянул", уколом совести пронеслась мыслишка, но он слабовольно отогнал её подальше… Жалеть бессмысленно, да и не стоило. Нужно было просто ускоряться.

— Денис, мы же справимся, правда? Нужно, всего‑то, немножечко подождать и никак не показывать отношения… Мы же сможем…

— Ты сейчас кого уговариваешь? Меня или себя? — Он криво усмехнулся, глядя, как девушка растерянно ищет ответ. — Да ладно, Вик, я понял. Справимся. Никаких встреч, звонков и СМС. Жаль, не смогу отправить тебя куда‑нибудь в отпуск, от греха подальше. Конец года, помощь твоя позарез нужна.

— Я понимаю. Ну, я тогда, пошла? — Очень неуверенно. И встала, то ли пытаясь отодвинуться, то ли боясь, что отпустит.

— Ага. Только, сначала, поцелуй на прощание. Мы с тобой сегодня еще ни разу не целовались. И неизвестно, когда теперь получится. Это‑то можно?

— Может, уже и не стоит? — Денису, будь ситуация не столь удручающей, впору пришлось бы задаться вопросом о силе характера. Вика, похоже, обходила его на "раз". Но ему было без разницы, что там у нее за сила. Поцеловать её хотелось. И очень. И не откладывая.

Дернул к себе, обхватывая затылок плотнее, прижался к её лбу своим, шепнул прямо в губы "стоит, малыш, очень даже стоит", не дал её ответу вырваться, заглушил, выпил, вобрал её выдох до капельки, последней. Так они, кажется, еще никогда не обнимались, и не прикасались так трепетно. Будто между ними повисло что‑то очень хрупкое: неосторожно коснись — раздавишь, чуть отпусти — разобьется… Вика гладила пальцами его лицо, будто впервые изучая, а ему подумалось — будто на память, напоследок, не вытерпел, перехватил запястья, завел их себе за шею… А себя поймал на том, что так же старается запомнить каждый изгиб её тела, будто впечатывая в ладони каждую впадинку, каждый позвонок…

Они делали попытку оторваться друг от друга, и не раз. Но, снова и снова, переведя дыхание, прижимались еще крепче, почти до боли, и нежность ушла, уступая место какому‑то жадному отчаянию. Вика что‑то шептала, пытаясь образумить и угомонить, напоминая, что они не одни, и за дверью Лариса, и не нужно сейчас… Он слышал, но разум смысла не ухватывал. Главным было сейчас — не отпустить ускользающее…

И Вика уже не стояла, а была прочно усажена на стол, чтобы сподручнее было, чтобы не наклоняться… И уже трещали какие‑то застежки — завязки…

Отрезвил телефон — коммутатор. Лариса что‑то угодливым голосом сообщала, предлагала соединить или перенести на позднее время.

Денис не понял ни слова. Все, что мог сделать — едва совладав с голосом, хрипло ответить:

— Я занят. Позже. Перенеси все звонки и встречи.

Эта пауза отняла преимущество. Вика пришла в себя. С трудом отодвинув мужское тело, спрыгнула со стола, начала судорожно поправлять одежду.

— Все, Денис. Достаточно. Мне нужно идти.

— Хорошо. — Все, что смог выдавить. Потянулся, чтобы помочь, пригладить волосы.

Она отпрянула.

— Не нужно, я сама. — Помешкалась, добавила. — Отправь куда‑нибудь Ларису. Не смогу ей смотреть в глаза сейчас…

Вера не сомневалась в своем решении, ни секунды. Сердце болело, обливалось кровью, стоило лишь представить, как это будет. Видеть Дениса, слышать, даже рядом стоять, чувствуя запах одеколона… И знать: нельзя. Улыбнуться, интимно, непонятно для посторонних, коснуться его руки, взлохматить волосы, уткнуться носом в крепкую шею… Ничего этого больше нельзя. Ни днем, ни вечером, ни ночью. И можно не ждать окончания рабочего дня. Ничего не изменится. И он не придет, чтобы рядышком посидеть, и не подбросит до дома… Об остальном она накрепко запретила себе думать. Чтобы душу не рвать.

Эта чаша весов была неимоверно тяжелой, тянула к земле, невзирая на все мыслимые и немыслимые доводы. Они, к концу дня, уже начали казаться мелочью, невесомой на фоне разгулявшейся тоски. И Вера уже была готова все пересмотреть, и позвонить ему первой, хотя бы скинуть смс…

А вечером… Вечером она вновь убедилась, что была права. Дениса встречали с работы. И даже не дома, с ужином и обьятьями. А прямо на пороге офиса встречали. Дарина устроила целый спектакль, на глазах у всех подчиненных.

Будто подгадала момент, словно знала, когда все сотрудники толпой повалят на улицу. Вера затерялась в этой толпе, издали наблюдала, как женщина снова бросается Денису на шею… Как он, слегка растерянно, её приобнимает… Как она подхватывает на руки мальчика, больше похожего на колобка, в его зимней одежке, и тут же вручает мужу, как самый ценный приз…

А Дэн принимает его, крайне осторожно, перехватывает поудобнее…И держит уже вполне уверенно. А мальчик внимательно изучает мужское лицо, даже голову наклоняет, как воробушек.

Вера не могла рассмотреть выражений лиц взрослых — не очень удобно стояли, а вот в мальчика вглядывалась, до рези в глазах. Зачем — и сама не знала. Будто хотела растеребить и без того глубокий разрез, не дать ему затянуться, заглохнуть.

А потом Денис повернулся к Роме, что‑то сказал, улыбнулся… У неё защипало в глазах, до рези. Через силу заставила себя остаться на месте, среди других таких же, любопытствующих, не развернулась и не сбежала. Это было бы лучшим доказательством их преступления…

В этот раз её реакцию, кажется, никто не заметил. Все были слишком сосредоточены на явлении семьи Великого и Ужасного Директора народу. Многие, в общем‑то, даже сомневались, что такой сноб и сухарь мог быть женатым. Теперь сомнения были развеяны, и весь коллектив наслаждался новостью, редкой в их скучном зимнем городке…

А Вере пришлось наслаждаться этой историей, повторяющейся, как по нотам, каждый вечер. Несколько таких вечеров подряд. Она, вроде бы, и старалась уходить в другое время. Позже, раньше… Но неизменно натыкалась на воссоединившуюся семью. То садящимися в машину, то рядом с приемной Дениса, то снова — на крыльце. Мальчик на руках мужчины каждый раз доламывал её хрупкую веру в то, что все будет хорошо…

Время, не занятое работой, тянулось медленно, будто прилипая навязчивыми мыслями, изводя ненужной маетой и страданиями. С каждым днем её вера в слова Дениса таяла, уступая место обиде и тоске. Потому что, казалось, обманул и предал, и даже не смог в глаза правду сказать, честно по местам все расставить.

Больше всего она боялась выходных, раньше наполненных предвкушением встреч и радости, а теперь — пустых. Не могла придумать, чем заняться, чтобы хоть как‑то прогнать невеселые мысли.

Собралась, было, поехать к Женьке, навестить, даже позвонила ему… Но он быстро пресек эту глупую затею: добираться на автобусе не четыре часа, а все девять. По морозу и плохой дороге — не самый удачный вариант. Вера уже скисла, не зная, что еще можно придумать, но тот же Евгений и спас: предложил навестить Аню, которая куковала в их доме с детьми, практически без общения (все соседи уехали на зиму в город, а с оставшимися она незнакома была).

Вера ухватилась за эту мысль с радостью.

Помня все прелести последней поездки, а так же то, что спасать её, в этот раз, некому, договорилась с парнями — коллегами, чтобы подвезли. Те, словно вспомнили про забытого на больничной койке Евгения, очень активно поездку поддержали. Собрали деньги по всем отделам, накупили гостинцев, игрушек детям, какой‑то нужной и ненужной ерунды, отправились в гости к Ане тремя целыми машинами, в которые с трудом вбились все желающие.

Аня была потрясена и растеряна, увидев вместо одной милой девочки толпу гогочущих теток и мужчин. Она не ждала и не надеялась, что кто‑нибудь вспомнит о них. Народ, будто не замечая состояния хозяйки, плавно растекся по территории — снег почистить, что‑то подправить в сарае, девчонки столпились на кухне, пытаясь совместно сварганить быстрый ужин на всех… Как оказалось, большинство гостей здесь бывало, не раз и не два, Женька любил собирать коллег. В кутерьме и заботах, которые подкреплялись оживленными визгами детей, Вера отвлеклась и расслабилась.

У нее даже получилось улыбаться шуткам, и как ни странно, временами, шутить. Она с любопытством всматривалась в суровых парней и серьезных женщин, которые, неожиданно, оказались моложе и милее, чем она привыкла думать. И даже её статус перестал держать людей на дистанции, они забыли про отчество и про должность, кто‑то приобнимал её, мимоходом, кто‑то похлопал по плечу… Кто‑то рассказывал очередную историю про свою семью, забыв, что она не в курсе "предыдущих серий"… Ей все очень нравилось, хотелось позвонить Женьке и поблагодарить его за идею. Сдержалась, представив, как ему грустно будет там, далеко, в холодной больничной палате.

Все было здорово и великолепно, пока кому‑то из раздухарившихся парней не стукнуло в голову: "А не позвать ли нам шефа сюда, для компании? Пусть, человек тоже повеселится, заодно, и с семьёй познакомит поближе". Дальше Вера только наблюдала, как эта идея начала приобретать масштаб бедствия: люди решали, кто будет звонить, на что давить, как правильнее уговаривать… Несколько бутылок пива и чего‑то покрепче вдохновили компанию, все как‑то быстро забыли, что шеф — парень серьезный и шутки не очень понимает, особенно — в такое время. Робкие голоса оставшихся трезвых "водителей" потонули в гомоне, их просто не захотели слышать.

Настроение Веры упало так же резко, как плавно до этого поднималось. Она затихла и не знала, как реагировать: спорить, и вызвать массу ненужных вопросов, или поддержать, тем самым, повышая риск ненужного визита… Поэтому, просто молчала, в надежде, что люди образумятся, или Дэн не ответит на звонок…

Спасение пришло оттуда, откуда совсем не ожидалось… Аня была единственной, кто заметил состояние девушки. Вера поймала на себе её очень внимательный и сочувственный взгляд. Слишком понимающий, как ей показалось. Но не успела подумать об этом, как Аня решительно пресекла все споры:

— Ребята, не нужно Дениса приглашать. Я не очень готова. Одно дело — вы, все родные, практически, а Денис Дмитриевич у нас редко бывал, мне хотя бы дом привести в порядок нужно…

Парни пытались отмести этот довод, убеждая Аню, что все это — фигня, и шеф у них не такой, не будет на мелочи смотреть… Но девчонки зашикали. Они дружно встали на сторону хозяйки. Тем более, Денис Дмитриевич приедет не один, а с женой… Та, конечно же, заметит все…

Вера, возможно, в иной раз и посмеялась бы над смешным спором… Но было не до этого. А Аня спор выиграла. Можно было выдохнуть, но как‑то не получалось…

Было немного странно и неловко постоянно натыкаться на Анин взгляд, серьезный и изучающий. Неужели, она догадалась, так быстро и точно, даже не видя их рядом?

Вере хотелось уйти куда‑нибудь, подальше от всех… Отсидеться, спрятаться, хорошенько обдумать… И злость начала одолевать: даже здесь Денис не давал ей покоя, хоть сам об этом и не знал. А еще, неожиданно, разозлило, что он так четко и беспрекословно выполняет все договоренности: не звонит, не пишет, не подходит. А так страдал, так страдал…

Она ушла так глубоко в свои переживания, что перестала замечать происходящее вокруг. А гости потихоньку уже собирались домой, не желая стеснять уставшую от непривычной суеты хозяйку.

Вера опомнилась, когда её кто‑то тронул за руку. Дернулась, оглянулась: рядом с стояла Аня.

— Вероника, если хочешь, оставайся, переночуешь. Утром поболтаем спокойно, днем погулять можно сходить… Оставайся, тебе‑то можно не спешить…

Было в этой девушке что‑то, очень располагающее к себе. Да, если подумать, они с Женькой — единственные, кроме Дениса, кто принял её за человека в этой чужой и странной стороне. А ей сейчас так тепла хотелось… Обычного, женского разговора ни о чем, трескотни, позволяющей не думать, переходящей в серьезное обсуждение извечных тем, а потом скатывающейся обратно, к пустякам. Делиться своими бедами она не хотела, но есть же еще масса других поводов для разговора…

Делиться бедами, все же, пришлось. Аня, уже на утро, после совместного завтрака с оладьями, пирожками, вареньями и чем‑то еще, от чего Вера пыталась отказываться, конкретно обозначила свой интерес:

— Ешь давай, отъедайся. За месяц высохла вся. Что, мотает тебе нервы Денис? Всю кровь уже выпил?

Вера так и застыла, с непроглоченным куском. Чуть не подавилась.

Пока прокашливалась и вытирала выступившие слезы, успела сообразить, как умнее ответить:

— С чего ты взяла? Денис Дмитриевич — очень хороший руководитель. Мне нравится с ним работать, и научилась многому…

Аня аккуратно поставила чашку на стол, устроила подбородок на сомкнутых в замок ладонях, с легкой усмешкой порассматривала Веру, будто впервые…

Спокойно, без нажима, начала:

— Да кто ж говорит, что он плохой. И работать с ним комфортно, хоть и жестковат, порой, но справедливый. Я мнению Жени доверяю.

Паузу сделала, не большую, но значимую, потом продолжила:

— Только я не о том. Вы уже сколько времени встречаетесь?

— Ань, с чего ты взяла? — Вера приняла решение отнекиваться до последнего. Пусть думает, что хочет.

— Ой, моя хорошая… Не держи меня за дурочку или за слепую. Все же видно по тебе, можешь не прикидываться. Да и не стоит от меня скрывать, я все равно никому не скажу: некому и незачем.

Из Веры будто кто‑то выпил все силы, одним глотком. Она обмякла, понурилась…

— Что, так заметно, да?

— Не переживай. Заметно, само собой, но только тому, кто смотрит. А остальным — хоть в обнимку перед носом ходите, не придадут значения.

— Думаешь, больше никто не догадывается? — В ней снова затеплилась надежда…

— А тебе это так важно, Вик? Какое тебе дело до того, кто и что про вас думает? Вы уже не маленькие, имеете право на взрослую жизнь. — Сказала, как припечатала.

Та подняла на Аню глаза, больные и несчастные, тоскливо поморщилась:

— А если… — запнулась, собралась с силами, наконец, выдавила. — Если он решит остаться с семьей? Если о нас узнают, у него проблемы будут, скандалы… Зачем портить жизнь человеку?

Аня долго её рассматривала, будто в первый раз.

— Господи… Вроде, умная девка, самостоятельная… А рассуждает, как ребенок… Это разве твои проблемы, если он решит остаться не с тобой?

— Но… я же, ведь, получается, тоже виновата…

— В чем?! Ты что, на него вешалась, в койку лезла, тащила за руку, принуждала?!

— Кажется, нет…

— Кажется ей… — Аня, как сварливая тетка, всплеснула руками…Встала, заходила по кухне… — Креститься надо, когда кажется. Если б ты Дэна попробовала нахрапом взять, давно бы уже уехала восвояси. А пожитки были бы вдогонку отправлены. И то, что Женька в больнице, тебя бы не спасло!

— И что? Я не понимаю тебя, Ань…

— А то, что Дёня — нормальный мужик, а не бычок на веревочке. Если накосячил — пусть сам думает, как исправиться. Его решение было, значит, и ответственность на нем. Это не твоя забота, кто и что узнает!

— А я, получается, мимо пробегала, и все?

— Вика, это что, единственная проблема, что тебя тревожит? Или ты рада, что у вас все кончилось, и просто больше не хочешь пересекаться?

— Нет. Не рада. — Она поникла окончательно.

— Тогда, объясни мне, зачем ты волнуешься о всякой ерунде? Ты лучше думай, что делать, чтобы его обратно в семью не затянули! Он же добрый, совестливый, правильный… Надавят посильнее, он и останется…

— Ань… Вот ты мне объясни… — Веру накрыло озарение неправильности происходящего… — Ты же сама замужем, дети есть… А говоришь такие вещи, странные… Почему ты на моей стороне?

— А я, может быть, вовсе не на твоей. Я, может быть, на стороне Дэна.

— А… почему? А если бы с тобой… такое вот… случилось? Вернее, с Женей?

— А я, дорогая моя, с Женей десять лет живу. И никуда не отпускаю. Поехал он в эту Тьмутаракань из большого города — и я с ним. Не отсиживалась дома, с родителями, пока он здесь с Дэном день и ночь впахивал. А ждала с ужином, до утра, ботинки с него снимала, когда в прихожей засыпал…

— А если бы он и после этого не туда посмотрел?

— Сама бы, первой, пинка под задницу и дала. Пусть летит, на кой мне надо сидеть и бояться, что налево пойдет? — Аня усмехнулась как‑то… до того уверенно, что Вере ясно стало: от этой — не уйдет, и даже не придет такое в голову. Скорее, наоборот, будет внимательнее смотреть, чтобы сама не ушла…

— Ты Дениса оправдываешь, что ли?

— Вика, мы сюда приехали почти в одно время с ним. И эту его супружницу здесь никто в глаза никогда не видел. В чем оправдывать‑то? В том, что мужику захотелось большой и чистой любви? С живой и реальной женщиной, а не с записью в паспорте? Кто же его осудит? Разве что, идиот…

— Слушай, а у него что, за все это время женщин не было?

— Были. Наверное. — Аня задумалась. — Конечно, были. Он ведь живой, здоровый, потребности есть. Я, даже, по — моему, слышала о ком‑то от Женьки…

— Да? — Вера ощутила укол какого‑то болезненного любопытства. Очень хотелось узнать что‑нибудь о Денисе, из того, что он сам никогда не расскажет. И боязно было: а вдруг, таких, как она, Денис менял, как перчатки, с осенних на зимние, и наоборот… Очень было страшно понять, что она — лишь новая игрушка в череде подобных…

— Да, зря я тебе об этом сказала… — Аня, как назло, будто по книге её читала. Поняла все, что таилось в этом коротком вопросе. — Сейчас напридумываешь себе… Накрутишь…

— А что накручивать, Ань? Я же вообще не понимаю, кем ему прихожусь. Девочка для развлечения или что‑то больше. Даже не разговаривали толком на эту тему, никогда.

— А мужики, нормальные, они редко разговаривают. Им проще сделать десять раз, чем однажды слово вымолвить. Они разговоров не понимают, и не умеют их вести. Так что, не удивляйся. Я от Женьки простого "люблю" дожидалась… А сколько же? — Она задумалась, припоминая. — Я старшего родила, а он еще молчал… Значит, года три… Нет, четыре. Я тогда с годовалым Санькой уйти хотела, вот он и расщедрился. Выдал. Как перед казнью, но сказал.

— И ты осталась?

— А как ты думаешь? Муж, практически, подвиг совершил, за это положена награда. Ну, опять же, захотелось еще послушать. Вот, осталась, второго родила.

Вера смотрела на эту женщину и понимала: у них разница в возрасте — лет пять, не больше, а казалось, между ними пропасть в несколько десятков лет…

Аня её молчание по — своему поняла:

— Знаешь, Вик, не парься ты по этому поводу. Достаточно было раз засечь, какими глазами Дэн на тебя смотрел, и все сомнения пропали. Я его таким не видела, никогда. А давно уже знаю.

— А какими такими глазами? Не поняла…

— Дура ты, Вика. — Она добро и необидно усмехнулась. — Какими. Жадными. "Не подходи — убью, не смотри — глаза повыковыриваю". Я‑то, в тот момент, больше о Жене думала, ничего вокруг не замечала. Но если уж мой остолоп понял…Это о многом говорит. Ну, а потом, когда в офис приезжала за документами, вы мне встретились, вдвоем. И я поверила, что Женьке не приснилось и не показалось от лекарств…

Теплым медом по сердцу растекались эти слова. Хотелось еще пожить и верить, что все у них выйдет, и все получится, и с проблемами Дэн обязательно разберется. И не так все страшно.

Вера и раньше чувствовала, как не хватает ей близкого человека, чтобы выговориться. Даже Нике стеснялась признаться. Одно дело — шутки шутить про женатого директора, а другое — сказать, что это уже не шутка, а свершившийся факт. В общем, лучшей своей подруге она ничего не сказала. Будь та ближе — возможно, решилась бы. Поплакала бы на плече, или вместе с рей порадовалась…

А Ане признаний было не нужно, и плача со слезами — тоже. В отличие от Веры, в ней жила спокойная уверенность в поступках и словах, монументальная. В каждой фразе у нее слышалась точка, а не запятая, без всяких "но", без которых не могла обойтись Вера.

Вера одно поняла: Ане, как и ей, катастрофически не хватало женского общества. В среду коллег Евгения она, почему‑то, не вписалась, наверное и статус мужа не позволял: трудно изливать душу подруге, жалуясь на мужчин и на своего благоверного, зная, что завтра к нему это все и вернется, неизвестно какой стороной. И людей она выбирала по какому‑то особому принципу, всех подряд не подпускала. Поэтому, Вере было немного лестно, что её одарили, пусть небольшим, но доверием. И еще ей было радостно, что есть человек, готовый выслушать, посоветовать, поддержать и, что самое важное, не осудить.

Они болтали обо всем на свете, о мелочах и о жизни, всю субботу, пол — ночи, и до вечера воскресенья. Главное, чего добилась Аня: вселила в Веру надежду, что все у них с Дэном еще получится. Главное — не наделать глупостей и не потерять то ценное и чистое, что между ними было.

В понедельник она шла на работу с легким сердцем и какой‑то отчаянной надеждой, что все образуется. Даже с Мишей спокойно поговорила, он, кажется, о чем‑то догадывался, но напрямую спросить не удавалось. А она, как могла, уходила от темы. Наловчилась так, что сама себе удивлялась. Общение становилось все спокойнее, а Михаил — все менее требовательным. Было немного стыдно… однако, давать ему отставку по телефону было бы полнейшим свинством. Все‑таки, он не заслужил, чтобы его бросили даже без разговора, трусливо и бесчестно.

И на планерке смогла смотреть на Дениса прямо, не отводя глаза, и даже пару раз улыбнулась ему, ободряюще… Но как же она по нему скучала… До зуда в пальцах, до дрожи в коленях, до сумасшедшего пульса, разгоняющегося только при мысли о том… она запрещала себе эти мысли, но они возвращались, догоняли, преследовали. А сейчас, когда угасающая надежда вновь загорелась, стали еще ярче и еще более осязаемыми…

К счастью, до самого вечера их пути больше не пересекались. А вечером она решила остаться допоздна. Чтобы не видеть очередную встречу и не расстраиваться. И не сидеть потом дома, одной, и мучиться неприкаянностью.

Благо, работы к концу года навалилось так, что голову не поднять…

Она лишь изредка отрывала глаза от монитора, чтобы подумать и что‑то записать. Блаженная тишина в кабинете, днем заполненном шумом и гомоном, радовала и помогала сосредоточиться.

Поэтому, услышав посторонний шум, испугалась. Кто мог бродить здесь по темноте? Охранники всегда сидят в своей клетушке, а все остальные так долго не задерживаются.

Она судорожно решала, что делать: повернуться к источнику шума, разобраться в причинах, или сидеть, не шелохнувшись, чтобы остаться незамеченной?

Но звук ключа, проворачиваемого в двери, изнутри, развеял сомнения. Вера вскочила, с грохотом роняя стул, готовая защищаться до последнего, и тут же потерялась.

— Денис?

Ей показалось, что это он. В полутьме, разреженной лишь светом настольной лампы и монитора, виден был только мужской силуэт, очень похожий на него. Но мужчина молчал, и Вера все больше нервничала.

Он сначала застыл, на мгновение, а потом пересек расстояние, разделяющее их, в два шага.

— Денис… Господи, зачем так пугать? Как ты здесь?

Он обронил короткое "Вика", а после она забыла, о чем спрашивала. Объятие, почти грубое, жадное, выбило воздух из груди. Поцелуи — короткие, торопливые — покрывали лоб, глаза, виски, щеки, спускались на шею… Снова поднимались… Не касаясь губ… Сначала она пробовала поймать их, чтобы ответить, но не успевала. Потом застыла, наслаждаясь этой нетерпеливой лаской, впитывая, как иссохшая земля впитывает крупный теплый летний дождь, радуясь, но не насыщаясь…

Устала ждать, когда их губы встретятся, привстала на цыпочки, обхватила лицо ладонями, заставила остановиться, посмотреть…

Он замер, и вся его спешка куда‑то испарилась. Прикоснулся так нежно, так невесомо, что хотелось стонать, потому что этого недостаточно, но она не рискнула торопить… Отвечала так же. Будто здороваясь после долгой разлуки, словно впервые узнавая его вкус.

Провалились в безумие одновременно, потерялись, уже ничего не контролируя, кто кого хотел выпить сейчас — непонятно… Вера лишь смутно понимала, что её затылок придерживают такие родные руки, и они же гладят ей плечи, шею, бродят по пояснице, ниже, то вжимаясь яростно, почти больно, то почти незаметно пробегая…

Опомнились оба, когда она уже сидела на столе, Дэн вжимался между её коленей… Он, тяжело дыша, с закрытыми глазами, прижался к её лбу своим…

— Вика, останови меня. Я с катушек слетаю. Не здесь.

Денис понимал, что лепит одну ошибку на другую, будто, в какой‑то момент, кирпичики в стройном здании жизни начали укладываться вкривь и вкось, плохо закрепленные, не спаянные… Будто опытный каменщик, надежный и проверенный, ни с того, ни с сего запил. И высокая, надежная башня стала раскачиваться, грозя обвалиться, погребая под руинами и хозяина, и всех его ближних…

И эта поездка, внезапная, в офис, тоже была ошибкой. Ведь он обещал Вике, и знал, что во многом виноват перед ней, и не хотел расстраивать… Но еще один день без неё — и он просто сдох бы, мучимый тоской, виной, любовью, раскаянием, чем‑то еще тяжелым… Устал сопротивляться и рванул к ней, наугад, не зная, точно ли еще в офисе. Летел по гололеду и темноте, рискуя где‑нибудь не вписаться, а внутри все дрожало. От предвкушения, как он её обнимет, прижмет, погладит…

И совсем не планировал её испугать, а потом — так по — глупому сорваться, не понимая, что творит… От того, чтобы стянуть с Вики белье и ворваться в неё, не сдерживаясь, его отделяла лишь пара мгновений. Остановила, смешно сказать, какая‑то скрепочница. Рука уперлась в нее, а в ладонь впилось что‑то острое. Внезапная боль отрезвила, заставляя придти в себя.

Вика после его слов прерывисто выдохнула и застыла, не поднимая век. Потом еще один вздох, похожий на всхлип, он присмотрелся… В сумраке разглядел, что губа закушена и предательски дрожит… Руки её в это время неловко теребили пуговицы на блузке, неизвестно когда и как расстегнутые, пытаясь обратно застегнуть…

— Ну, малыш, не расстраивайся… Нужно просто отсюда уйти. Слышишь, Вика? Подожди… — Перехватил запястья, отвел в сторону. Сам аккуратно застегнул все пуговки, поправил воротничок, отвел от лица волосы… — Маленькая, ну, что с тобой? Не грусти, пожалуйста… Видишь, я пришел. Я рядом…

Не зная, что еще добавить, как успокоить, прижал к груди, поглаживая. Слушая, как затихает дрожь…

— Денис, я так устала… И так соскучилась по тебе… А ты… — Голос был таким жалобным, таким непривычным, и так непохожим на его всегда уверенную Вику… Полоснул болью по сердцу.

— А я… Я думал, что умом двинусь, Вик. Честно. Обещал же тебе не звонить, не писать… Держался. И видишь — вот. Теперь ты плачешь…

— Я не плачу. Неправда. — Она, думая, что незаметно, терла глаза кулачком…

— Вижу. Пойдем отсюда. Хоть прокатимся, поговорим… — От глупости и нелепости происходящего сводило скулы.

— Хорошо. Сейчас. — Она попробовала сдвинуться с места… Денис нехотя отпустил, сразу же ощущая пустоту в руках, и холод. Её уже не хватало.

Не мог оторвать глаз, впитывая каждое движение, пока она аккуратно, слишком сосредоточенно собиралась, не устоял, сам натянул ей шапку и шарф.

К машине почти бежали, взявшись за руки. Не обращая внимания на то, что могли подумать охранники… Вика пыталась об этом сказать, но Денис лишь отмахнулся.

— Не думай об этом. Надоело прятаться…

— Денис, ты что?!

— Вика, забирайся в машину…

— А куда мы поедем?

— Куда‑нибудь… Хочешь есть? Обедала, наверное, сто лет назад?

— Не хочу.

— Понятно…

Он, не спрашивая больше, заехал на ближайшую заправку с приличным кафе, взял кофе, себе и Вике, каких‑то сладостей и пирожков, шоколадку…

Вернулся, сложил все это богатство девушке на колени, кофе в руки отдал.

— Смотри, что понравится, выбирай. Перекуси хоть чем‑нибудь… — Вздохнул. — Извини, конечно, лучше бы в кафе тебя отвести… Но не хочу никого видеть, кроме тебя. И слышать тоже.

— Ничего страшного, Денис. Я не обиделась. И светиться лишний раз тоже ни к чему…

— Да причем тут "светиться"? — Он поморщился, непонятливо…

— А зачем тебе нужно, чтобы видели сначала с женой, а через пару часов — с коллегой? Оно тебе нужно, Денис?

— Да мне, вообще‑то, пофигу на это… Я тебя берегу, чтобы не нервничала…

В ответ — тихий вздох и такое же тихое "спасибо"… Очень подозрительное…

— Вик, дорога сложная, отвлекаться не хочу. Остановимся — спокойно поговорим. Хорошо?

— Так, куда мы едем?

Он улыбнулся, впервые за все это время…

— Сейчас увидишь и все поймешь…

Они приехали на то же место, далеко за городом, куда он когда‑то её привозил. Почему‑то хотелось именно сюда. А больше и некуда. Это противное ощущение от того, что им элементарно негде спокойно встретиться, гнусно буравило мозг. А решения никакого придумать не мог.

Вика, узнав пейзаж, тоже легко улыбнулась, согрела его теплым взглядом. Помнила. От этого слегка полегчало.

— Не хочешь выйти, воздухом подышать? Недолго, чтобы не замерзнуть….

— Хочу. Пойдем.

— Подожди, помогу выпрыгнуть.

Снова прижал её к себе, едва успев прикрыть дверь, чтобы не выпускать теплый воздух. Облокотился о капот, расстегнув куртку, заставил спрятать руки внутрь. Чтобы не мерзла, и чтобы ближе была.

Она доверчиво прислонилась к нему, но не расслабилась. Будто готова была отпрянуть при первом неосторожном слове. И он не знал, с чего начать. Чтобы правда не казалась жалким оправданием.

— Ты меня совсем ни о чем не спрашиваешь… Почему?

— Не знаю… Не знаю, о чем первом спросить. И требовать от тебя ничего не хочется. Не хочу играть роль любовницы, которой мужчина что‑то там должен…

— Но я ведь должен тебе… Нет?

— Денис, расскажи сам. Мне очень важно услышать и понять, что происходит. Не думай, что я такая безразличная…

— Я попросил у Дарины развод. — Почувствовал, как живое и мягкое тело будто стало каменным. Вика замерла.

Потом выдавила:

— И что?

— Артачится. Просит еще одну попытку… Старается "наладить отношения", как она говорит… — Вика не видела кривую ухмылку, с которой он выплюнул последние слова.

— И как? — Она отстранилась, подняла голову, заглядывая в глаза. — Получается?

— Нет. Иначе, зачем бы я здесь стоял?

Он вспомнил, как искренне и душевно жена пыталась втюхать ему историю про любовь, которая вспыхнула и прожила все эти годы, на расстоянии в тысячи километров. Потом выяснилось, что любовь и вовсе не умирала. Она была всегда, а брат — ошибка, и было‑то всего один раз, и она, в обиде на Дэна, просто хотела ему отомстить… И ребенок, на самом деле, — сын Дениса. Она, в запале ссоры, крикнула ему, чтобы посильнее боль причинить. Потом уже поняла, что наделала. Но было поздно…

А Денис, глядя в некогда обожаемое лицо, не чувствовал ничего, кроме горечи. Если бы тогда, годы назад, она рассказала то же самое, он… поверил бы, наверное… Позлился бы, попсиховал, но простил бы. Да что говорить: он до последнего надеялся, что Дашка позвонит, придет, потом — приедет, и признается, что очень глупо и жестоко пошутила… А сейчас ему было безразлично, что там она рассказывает…

— Но они же еще…

— Что? Вик, ну, чего ты боишься‑то? Спрашивай. Почему они еще здесь?

Он почувствовал, как девушка кивнула, вновь прижатая к его груди.

— Банально. Я не готов был к этому, но билетов нет. Новый Год на носу. Все нормальные люди отсюда сваливают, как можно дальше. На родину, в центр, в теплые края, куда угодно, но только чтобы не здесь праздновать… Сюда поезда идут пустые, а отсюда — битком. Мне просто не на чем их отправить.

Вариант автобуса или автомобиля, как понимаешь, отменяется. Если в дороге с ними что‑то случится, я себе не прощу.

— Ясно… И когда ближайшие?

— После седьмого января. Там все наоборот будет… Я уже купил билеты. Обоим.

— Понятно. — Ни слова упрека не дождался. Но от этого стало еще хреновей. Он готовился защищаться, объяснять, доказывать, спорить. Было бы легче. А так… тоска в её убитом голосе резала по живому, не давая выдохнуть и собраться.

— Вик, маленькая моя… Хочешь, забронируем какую‑нибудь базу? Здесь много, по типу охотничьих, но очень комфортные. Туда лишь богатые люди приезжают. Не хуже, чем дома… Сбежим ото всех, вдвоем, и останемся там на каникулы. Как тебе, а? — Об этом он тоже думал, неоднократно. Помнил, как Вика мечтала встретить этот праздник вдвоем, чтобы расслабиться, ни о чем не думать, никуда не спешить. Он тоже мечтал об этом. Каждое утро, когда просыпался, а её рядом не было.

— Не знаю… А у тебя получится, сбежать? Ты их одних оставишь?

— Почему нет? Дашка столько лет без меня праздновала, что теперь изменится?

— Ну… там же у неё друзья, родные… а здесь — никого…

— А у меня здесь кто был все это время? Или у тебя, сейчас? — Он даже сердиться начал. — Вик, прекрати думать о чужих проблемах. Она сама их себе создала. Думай, лучше, о своих.

— Но она же и тебе создает, правда? Я о тебе переживаю…

— Я уж, как‑нибудь, решу…

— Конечно, хочу, Денис… Куда угодно, хоть шалаш построй, я согласна. Как представила, что буду праздновать, сидя вдвоем с вредной бабкой… А она в восемь вечера спать уйдет… Сдохнуть захотела, сразу…

Она ощутимо передернулась…

— Замерзла? Может, внутрь?

— Нет. Ты теплый… — Она протянула так мечтательно и блаженно…

— Вот поэтому и нужно забраться внутрь… Вик, я тебя пообнимать нормально хочу, а не через пять слоев одежды… И поцеловать — тоже. На морозе у тебя сразу все потрескается… Все, я решил. А ты слушайся!

Вика уже направилась к своему пассажирскому месту, но он не позволил — открыл ей заднюю дверь. Она глянула, удивленно, однако, ничего не сказав, забралась туда, куда её направили.

— Здесь удобнее обниматься будет. Места больше. Не удивляйся.

— Я поняла.

Он лишь протянул руку вперед, между сиденьями, чтобы добавить температуру, и тут же принялся расстегивать молнию на её куртке. Вика помогала, и расстегивать, и стягивать рукава, и сама забралась к нему на колени. Запустила руки под воротничок рубашки, пока он стягивал куртку с себя. Потом они долго, взахлеб, целовались. То жадно и голодно, до боли в прикушенных губах, то, словно опомнившись, с какой‑то тягучей, тоскливой нежностью. Будто пытались, без слов, рассказать все недосказанное…

Весь мир его сосредоточился в этой точке — на окраине цивилизованного мира, в безлюдной, дикой темноте и холоде, в оазисе тихо урчащей мотором машины, на скрипящем от каждого движения сиденье. Он готов был больше никогда и ничего не видеть, не слышать и не ощущать, кроме этого хрупкого, закутанного в кучу одежек тела, ничего более не был готов воспринимать… Руки уже нетерпеливо пробирались под край теплого свитерка, нащупывая гибкую поясницу, пробегаясь пальцами по хрупким позвонкам…

Звонок телефона прервал это сладкое сумасшествие. Мелодия, которая заставила опомниться и нажать на зеленую кнопку, не раздумывая…

Где‑то, очень рядом, тяжело и прерывисто дышала Вика, а он уже внимательно слушал голосок в динамике:

— Пливет! Ты где? А я жду, а тебя нет!

— Да, Ромашка… Я приеду. Еще увидимся, ты не переживай, я никуда не денусь…

Он о чем‑то ласково болтал с мальчиком, не всегда понимая смысл его скороговорки, местами лишь угадывая… И чувствовал, как застывает, как отстраняется Вика… Поймал её пальцы, ободряюще сжал, не позволяя окончательно уйти глубоко в себя…

Что‑то в нем сейчас с оглушающим треском рвалось на части: он не мог прекратить разговор, и точно так же не мог забыть про девушку, с трудом обретенное спокойствие вдребезги рассыпалось…

А Рома никак не мог наговориться. Он, действительно, скучал. В первый же день после их приезда, Дэн "по — мужски" условился с парнем: звонить только по вечерам, не отвлекать от важных дел и совещаний. И тот терпеливо ждал, когда цифирки на часах перевалят за восемнадцать. Иногда, проявляя чудеса выдержки, умудрялся дотерпеть до семи. Сегодня они уже успели встретиться и поболтать, но Денис слабодушно удрал. Сюда, к Вике.

Наконец, он смог убедить мальчика, что никуда не пропал, и они еще увидятся…

Нажав отбой, устало привалился к сиденью и долго молчал. Непозволительно долго. И был безумно благодарен Вике за то, что не стала теребить его вопросами и упреками. За это, наверное, и любил. Да, теперь он готов был в этом себе признаться…

Он притянул её пальчики к губам, прикоснулся к ним нежно, в знак благодарности… За все. И за то, что не мог выразить даже словами.

Девушка замерла, потом осторожно высвободила руку, погладила по щеке…Заглянула в глаза, пытливо…

— Привязался к нему, да? У тебя голос такой сейчас был… никогда бы не подумала, что умеешь так… ласково….

— Ничего себе! А с тобой, разве, я не ласково говорю? — Он удивился, деланно, прекрасно понимая, о чем речь. Но очень не хотелось сейчас, чтобы вдруг выплыла ненужная ревность. Тем более — к пацану.

— Ласково. Но, все равно, не так. — Вика перебралась к нему на колени. — Ты не думай, Денис. Я ничего такого не сочиню. Просто…

Она как‑то потерянно потерлась о его плечо щекой, вздохнула, задумалась о чем‑то своем…

— Что, Вик? Что "просто"? Говори, а то я пугаться начну…

— Я ему позавидовала сейчас. Роме.

— Господи… Вика, ты в своем уме? Я не собираюсь менять тебя на парня! Я сейчас о чем тебе говорил, столько времени?

— Да я не о том…

— А о чем же?

— Да… не хочу даже… скажешь потом, что жалуюсь… на совесть давлю… не хочу об этом.

— Вик…

Она выдохнула, явно собираясь с силами. Собралась. Не поднимая глаз, тихо заговорила:

— Я так в детстве мечтала, что когда‑нибудь папа меня найдет, и тоже будет так разговаривать. А я ему буду рассказывать, про все — все на свете… А он будет слушать… спрашивать… смеяться над чем‑то… Не бери в голову, Денис. Я уже взрослая. И поняла, что нет у меня никакого папы. Мама, по — моему, не до конца знает, кто он. Или не хочет говорить.

— Вика… — Он не знал, что на это сказать, и как себя вести. И, наверное, вовсе не был рад такие вещи слышать. Без того уже тошно, а тут еще — сверху на совесть накладывают пару камней…

— Денис… Не нужно мне ничего объяснять. Я только рада, что ты оказался человеком, а не бесчувственным чурбаном. Нужно бы злиться… но…. мне грустно, Денис, и все.

— Малыш, не придумывай. Я такой же чурбан, как и все. И даже не задумывался, ни разу, о пацане, пока не увидел, как он похож на Ромку, в детстве. Глянул на меня, как‑то исподлобья, и резануло так, мощно… Дашка, конечно, идиотка. Себе и парню жизнь испоганила, да и мне тоже. Кто её тогда за язык тянул? Глупость бабья, больше ничего. А теперь мне в нос тыкает, что я был не прав, что не дал ей возможность все объяснить, все исправить… Только мне, Вик, уже по хрену, что она там говорит. Смотрю на нее — и ничего не дергается. Ни холодно, ни горячо. И жить не смогу с ней, даже из‑за парня. Вернее, из‑за него и не смогу.

Вика, до того затихшая, вновь встрепенулась.

— Почему?

— Так у нее же, что ни день, то скандал. С воплями, истериками, слезами… То меня обвиняет, то себя, то брата. А пацан ее слушает, не понимает, но тоже истерит. Хочется выставить её, к хренам, на улицу, а мальчишку у себя оставить. Приходится молчать и не спорить, чтобы нас обоих не доводила.

— Совсем все плохо?

Он усмехнулся:

— Когда молчит — терпимо. Я б её доктору, конечно, показал… Чтобы нервишки полечила…

— А если вылечит? В смысле, если она, вдруг, начнет вести себя нормально?

— Я буду рад и спокоен за парня. А так, вообще, подумываю родителей поднапрячь. Пусть ведут её к нужному доктору и проверят мозги. Может, ей ребенка, вообще, нельзя доверять. С такими‑то закидонами…

— Что, неужели, так плохо все? Может, она с непривычки так себя ведет? Или пытается тебя убедить в чем‑то?

— Да бес её знает, Вика. Мне сложно судить. Но то, что я вижу, меня раздражает и расстраивает. Хотя… Если бы была проблема, предки давно бы уже занялись…

— Они так плотно общаются?

— А что им еще осталось? Ромки нет, я — далеко. Одна надежда и радость — мелкий. Так‑то, сейчас могу понять, почему они так привязались… Другого не пойму — на хрена они в мою жизнь до сих пор лезут? Ведь тогда же все порешали. Они свой выбор сделали, что теперь угомониться не могут?

— Ну, наверное, надеются, что когда‑нибудь и ты к ним вернешься. Думаешь, просто им пережить?

— Вик, а мне — легко? Мне — просто? Тогда… — он явно проглотил ругательство. — Практически на хрен меня послали, с претензиями, и теперь…

Вика слушала, не перебивая. Только изредка бросала взгляд — снизу- вверх, показывая, что она здесь, с ним, и что ей интересно все это слышать.

— Я, похоже, зря ляпнул матери, что пора прекращать этот фарс… Она поняла быстро, и не стала откладывать в дальний ящик.

— Они поэтому приехали?

— Скорее всего, да… Я даже сразу не сообразил. Не мог понять, что это, вдруг, торкнуло…

— Ну, Денис, их можно понять…

— Вика, черт! Откуда ты взялась, такая понятливая?! Хоть бы для приличия повозмущалась, что ли… Тут все против её интересов, а она понимает… Меня сейчас совесть должна сожрать?

Этот всплеск был вызван, скорее, удивлением: не такой реакции ждал. Думал, что будут слезы, претензии, жалобы, требования быстрее все решить… А здесь… Каким‑то равнодушием отдавало. Он понимал, что неправ, что нужно радоваться… Но… Вдруг, она послушает его, посочувствует, а потом пошлет, к чертовой бабушке? И тоже будет права.

Вика и здесь отреагировала не так, как должна была:

— А что ты хочешь? Чтобы я тебе тоже закатила истерику? Начала тянуть и канючить? Давить на тебя? Я думаю, что этого тебе и дома достаточно. Я за неделю узнала о тебе больше, чем за месяц общения. Почти ежедневного. И этому рада. Пока что я верю тебе, Денис. — Очень устало. И очень непохоже на молодую, наивную девочку, которой так долго казалась. — Пока что… А дальше — посмотрим… Может быть, и у тебя все изменится. Какой смысл сейчас вперед заглядывать?

Денис не нашел, что ответить. Нечего было сказать…

Просто прижал подбородок к её макушке, еще крепче обнял и дышал с ней одним воздухом. Аромат её вспоминал, руки вновь обретали горячую нежность её кожи на пояснице, на спине, на глубоком изгибе талии. Свитер очень мешал ему, но смелости и наглости, чтобы стянуть, не хватало. Не время и не место, и не то настроение, чтобы — вот так.

Во всяком случае, голова еще соображала, спасибо грузу невеселых мыслей…

А Вика все сильнее прижималась к его груди, будто опасаясь оставить меж ними хоть капельку пространства, он просто физически ощущал, как ей не хватало прикосновений. И не хотел начинать, опасаясь сорваться.

Она сдалась первой:

— Денис… Поцелуй меня, а? Если уж приехал, и уже целовал… И обещал, между прочим… — Так жалобно. Разве можно устоять?

Он знал, что соскучился по ней. Умом знал, и сердце тосковало, и тело требовало — её, никого другого. Но только сейчас понял, как сильно скучал. До того, что страшно было сжимать ладони — чтобы не раздавить, и сложно не оторвать губы — чтобы не задохнулась, и с такой силой зарывались пальцы в волосы, что её шея безвольно гнулась, не выдерживая. Её дрожь, проснувшаяся при первом же поцелуе, сводила с ума, а он боялся, что сейчас сорвется и сделает больно, и держался, держал себя до последнего, с какою‑то глупой надеждой, что еще сможет, справится, лишнего себе не позволит…

Лишь терся щекой о её кожу, зная, что царапает грубой щетиной, не имея сил прекратить эту ласку. Вика не оставила ему шансов. Сама стянула этот невозможно мешавший свитер, сама расстегнула его рубашку… Прильнула всем телом — к его, такая горячая, невыносимо нежная, и до безумия сладкая. И тогда он еще держал себя в узде, нервно и старательно пытаясь думать о чем‑нибудь… о чем угодно, только не о том, что сейчас просто необходимо было сделать. Лишь вдавил её в себя, еще крепче, чтобы не осталось и миллиметра, и застыл, впитывая ощущение близости. Такой неожиданной и невероятной.

— Вика… — Полустон — полувздох… — Вик… Что же ты творишь, маленькая… Не здесь же…

— Здесь, Денис, здесь и сейчас… Когда еще? — Всегда такая сдержанная, редко берущая на себя инициативу, она словно с цепи сорвалась, затягивая в водоворот безумства…

Сама притянула его голову к груди, застыла от первого касания губ, задохнулась, выгнулась…

Потянула с плеч рубашку, в волосы зарылась пальцами, перебирая нервно, местами царапая..

Раньше ему казалось, что салон — просторный, и места в нем — до хрена… А теперь стало тесно, джинсы не поддавались, и развернуться негде, чтобы их снять… И с себя, и с девушки…

Он почти рычал, от этой дурацкой заминки… И Викины руки мешали, хоть она и пробовала помогать…

Наконец, проклятая ткань была сдернута, с обоих, вместе с бельем… Полетела на пол, к куче таких же смятых и сброшенных вещей… Он вжался в неё всем телом и замер, привыкая, вспоминая, впитывая, предвкушая… Сейчас, зная, что она никуда не денется, хотелось не торопиться, а смаковать — каждый миг, каждую секунду, каждый вдох, наполненный ароматом её горячего тела, дрожащего от возбуждения… Вика нетерпеливо вдавливала пальцы в его кожу, ловила губами губы, подгоняла, спешила… А он не спешил… С какой‑то медлительностью, на грани истязания, захватил ладонью её затылок, другую пропустил под поясницу, тоже зафиксировал, принялся ртом исследовать кожу… упиваясь вкусом, жаром, дрожью, звуками… тем, как она металась, вышептывая какие‑то просьбы, настаивая… Сознание плыло и раскачивалось от возбуждения, в ритме, который неосознанно задавала девушка своими движениями…

Опомнился, лишь когда плечо прикусили острые зубки, с одуряюще — сладкой болью… Ответил тем же — легко, и нежно, на шее, где‑то под ушком, одновременно с первым толчком… Зарылся лицом в её волосы, слушая, как задохнулась, как вновь задышала, сбиваясь, коротко и рвано, как вновь шептала что‑то, невнятно — умоляющее… Потом кричала, и он, кажется, не всегда молчал…

Так сходят с ума и теряются, оставаясь в другой реальности, не желая вернуться назад… Так он боялся оторваться, отпустить, перестать дышать в одном ритме с нею… Наверстывал упущенное и впрок набирался — её жадности, сладости, горьковатой нежности… И она не отпускала, не давала сделать ни лишнего вдоха, ни выдоха — только с нею, только в неё… И плевать уже было, кто сейчас главный, а кто поддающийся, кто ведет эту партию, а кто — ведомый… Сладкая девочка разучилась стесняться, и требовала, и отдавала, и брала… все, чем мог сейчас с ней поделиться…

Изнуренные, иссушенные до дна, на время застыли, все так же крепко сжимая друг друга, даже в беспамятстве не желая расстаться…

— Вик… ты вся мокрая… что‑то накинуть нужно… — Первое, что пришло в голову и что смог сказать. Хриплым, не свои голосом. — Простынешь…

Она лишь кивнула головой, прижатой к его плечу, почти неощутимо… Прижалась крепче, затихла, лишь пальчики что‑то невесомо выписывали на его спине…

Накинул на неё свою куртку, укрывшую почти целиком, подтянул босые ступни повыше… Он мог бы сидеть здесь, вот так, с притихшей Викой на коленях, очень долго. Вообще, никогда не вставал бы…

— Малыш, я так хочу, чтобы все это происходило в моей постели. И чтобы ты в ней спала, каждую ночь… И просыпалась рядом…

Она лишь вздохнула глубже, не отвечая ни словом… И руки крепче сжались на его поясе… Он и не ждал ответа. Что она могла сказать? Только тем, что была с ним, здесь и сейчас, Вика очень многое доказала…

— Денис… — Тихий, хрипловатый голос… Такой родной, до спазмов в горле… — Не нужно. Не трави душу. Все хорошо будет.

Он внезапно разозлился. На себя, на эту ситуацию, на всю свою грёбаную, какую‑то покалеченную жизнь… Хотел бы и на Вику, за эту её покорность судьбе… Но не мог, на неё никак не мог злиться…

— Да как ты не понимаешь, что это неправильно все? В моей квартире, моей, честно заработанной, сейчас сидит наглая и борзая баба, которая, по несчастью, оказалась матерью моего племянника. И на что‑то надеется, требует, предъявляет… А мы с тобой, как несовершеннолетние, должны прятаться на заднем сиденье машины! Б…, мне просто стыдно, Вик! Со мной такого даже в юности не было! А теперь… перед тобой стыдно, понимаешь?

— Денис, не придумывай. За что? Передо мной‑то — чем ты сейчас виноват? Ты же все объяснил, я это приняла. Какие проблемы?

Она подняла голову, чтобы все это высказать, глядя на него блестящими глазами, сейчас — практически черными, непрозрачными…Дэн залюбовался, против воли…

— Думаешь, я не знаю, что ты видела этот балаган, каждый вечер?

Тяжелый вздох — ответом. Потом тихое:

— Не хочу вспоминать. Слишком…

— Я знаю. Я над тобой измываюсь все это время, а ты молчишь и прощаешь…

— Придет время, и я обязательно тебе отомщу. Обещаю. Когда ты будешь мой, целиком, я над тобой всласть поизмываюсь. А пока набираюсь впечатлений. — Он напрягся, на первой фразе, а потом понял, по движению губ на его коже, по интонации, — она улыбалась. Шутила, женщина — загадка… — Так тебе легче будет?

— Могла бы поинтересоваться, для приличия… Я уж подумал, что тебе без разницы…

— Знаешь, Денис, в чем сложность? — Теперь уже Вика выпрямила спину, почти откинулась назад, но его сжатые руки не позволили, прижали обратно. — Ты сейчас можешь рассказывать мне все, что угодно. А я могу верить или не верить. Фактов нет, лишь твои слова. Так зачем мне узнавать лишние подробности? Чтобы все больше и больше сомневаться? Перемалывать их постоянно, сопоставлять, искать нестыковки? Я и так по ночам не сплю…

— Вика… Маленькая… Ну, прости меня… Втянул, дурак, ни о чем не думая. Лучше бы оставил тебя сразу в покое…

Он не сразу понял, что произнес что‑то лишнее… Не так сказал, или его не так поняли… Только что держал в руках горячее, мягкое, нежное тело, податливо льнущее к рукам, и вот — осколок мраморной статуи. Все такой же горячий, как ни странно, однако — застывший в неподвижности, будто неживой. Обожгло укором в огромных глазах. Распахнутых в… недоумении? Обиде? Боли?

— Значит, так… — Вика заерзала на коленях, пробуя отстраниться, но это было сложно: он все так же крепко держал, судорожно подыскивая слова, чтобы загладить вылетевший из его рта бред. — Значит, зря все это было… Жалеешь…

— Нет, нет, Вик. Ты что? Ты не то подумала… — Вдавил в себя, все крепче обхватывая, лихорадочно гладя спину, шею, плечи, приподнял за ягодицы, вернул обратно, сокращая расстояние, которое возникло. — Маленькая… Ну… Я жалею, что тебе плохо сделал, что ты грустишь… Понимаешь? Вика, Вероника, девочка, ну, прости… Я вообще, в последнее время, слишком часто косячу… Старею, наверное, да? Или глупею? И зачем тебе сдался старый дурак? Разве можно на глупцов обижаться?

— Вот умеешь же ты играть словами… Больше никогда так не говори, ладно?

— Обещаю. Клятвенно.

— Так и быть, на первый раз поверю…

Кажется, она даже вновь начала улыбаться…

Вера уже почти смирилась с тем, что Денис рассказывал. И даже готова была подождать, пока он разберется со всем. И ничего не требовать — тоже была готова. Каким‑то десятым чутьем уловила: нельзя давить, только хуже сделаешь.

И эта нечаянная, но такая жадная, невыносимая своей запретностью близость её не обидела. Она сама скучала по Денису, по его голосу, взгляду, телу… его нежности и временами грубоватой силе… Потому и требовала от него, и настаивала, и не остановила…

Но эта последняя фраза царапнула по сердцу, занозой впилась. Из тех, что молча и незаметно сидят, пока не потревожишь, а потом отдают острой, жестокой болью… Денис, вроде бы, объяснил, что совсем не о том думал, и Вера услышала… Но осадок остался.

Поэтому, одеваясь в тесноте салона, стесняясь своей неловкости, она молчала. И понимала, как что‑то внутри замыкается. Еще одна крупинка на чаше недоверия и обиды… Мелкая, незаметная… тяжелая.

Она долго собиралась, чтобы задать еще один, очень важный вопрос… Боялась услышать что‑то, что могло бы совсем поломать только проснувшуюся надежду. Всю дорогу до дома они перебрасывались ничего не значащими фразами, обо всем и ни о чем. И только во дворе, уже готовясь попрощаться, спросила, с чувством, что ныряет в темный, холодный омут:

— Денис… скажи…

— Да, малыш, спрашивай. Что ты хотела? — Он, словно почуяв, как важны будут её слова, насторожился.

— Зачем они приезжают к тебе каждый вечер? Дома не могут подождать? Такое ощущение, что это демонстрация. Может быть, не для меня конкретно, а для всех, у кого есть мысли на тебя позариться.

— Не "может быть", а так и есть. Дашка, какая бы дурная ни была, а четко знает, что делает. И на что давить — тоже хорошо понимает.

— Но… зачем? Ты‑то зачем ей это позволяешь? Денис, я чувствую себя, в такие моменты, ничего не значащей идиоткой. Которой очень хорошо указали на её место. Сиди, мол, и не высовывайся. У человека семья, дружная и любящая.

Денис, тяжело выдохнув, откинулся на кресле. Покрутил шеей, упираясь затылком в подголовник. Видно было, как не хочется и неприятно ему об этом говорить.

— Вик, все глупо, банально и просто. Дашка намекает сыну, что папа скоро уходит с работы, его неплохо бы и встретить. Парень загорается, звонит, просит разрешения… — Долгая пауза. — Я не могу ему отказать, Вик. Язык не поворачивается.

— Он тебя называет папой? — Непонятно, зачем ей это нужно было узнать. Но неожиданно потребовалось.

— А как еще? Формально, я был, есть и останусь его отцом. Они сюда ехали, зная, что папа здесь. Как объяснить пятилетнему ребенку, что я — просто дядя, оказывается? Если ты подскажешь, как правильно, сегодня же проверну.

Дэн злился. На себя, на то, что происходит вокруг, и даже, похоже, на Веру. За то, что надавила на самое больное место.

— И… что? Ему каждый день так хочется по холоду ехать?

— Я уже в пух и прах переругался с Дариной, и не раз, на эту тему. Как об стенку горох. Прикрывается тем, что пацан без меня скучает…

— Ты же к нему привязался сам… правда?

Он кивнул, подтверждая. Помолчал…

— Не знаю, что меня так зацепило. Пока не видел его — даже не вспоминал. А теперь…

— А что дальше? Ты сможешь… потом? Не поломаешься? Я не буду уже говорить о том, как себя будет чувствовать мальчик… Только папа у него появился, и тут же его не стало…

— Вика, я все уже решил. И не передумаю. Ни ради Ромки, ни ради кого‑то еще, жить с Дашкой я не собираюсь. Будет выёживаться — парня к себе заберу.

— Не отдадут. Мать, все‑таки…

— Да ладно?! А кто их двоих содержит, до сих пор? Как думаешь? Дашка ж ни дня не работала, с тех пор, как в декрет ушла. И жильё я им там оставил. Свое. Я не хочу быть козлом и давить такими методами, но, если придется… Развод я получу, и точка. Надавить на то, что она не сможет ничем обеспечить ребенка, с нормальным адвокатом, и отдадут, как шелковые…

Он помолчал.

— Если ты, конечно, не против…

— Ты соображаешь, о чем говоришь?! Она ему сделала что‑то плохое? Не воспитывала, не ухаживала, за здоровьем не следила? За что ты хочешь мальчика наказать, лишив его матери?

— А отца, значит, можно лишать?

— Денис… ну, ты сам подумай…

Он с силой растер лицо руками. Облокотился на руль, тяжело опустив голову.

— Ты права. Погорячился…

— Денис, я не хочу на тебя давить. Если сейчас поступишь не так, как считаешь правильным, ты ни мне, ни себе не простишь. Давай, определись, сначала, как будешь вести себя с мальчиком. Сможешь ли так просто отпустить. А потом уже дальше подумаем. Я не хочу строить будущее на осколках чужой жизни, и виноватой в этом быть тоже не хочу.

Он вскинулся:

— Хочешь уйти в сторону? Чистой и незапятнанной? Это главное для тебя? Снова — идеалы, совесть и правила?

— Нет, Денис. Не хочу. Я уже не белая и запятнанная. Не обижайся. Мне, скорее, страшно, что потом тебе тоже не нужна окажусь, и буду во всем виновата…

Она с трудом подбирала слова, чтобы выразить, как ей, на самом деле, страшно. Вот так, внезапно, оказаться на перекрестке чужой судьбы, связанной и с её, и с другими — намертво. Да так крепко, что ни распутать, ни размотать узелки. Только — рубить и рвать, вместе с кусками чего‑то важного и родного. И ей совсем не хотелось потом эти обрывки собирать во что‑то новое. Страшно, что не выйдет.

Денис тоже замолк. Тоже, видимо, не мог построить фразу, так, чтобы звучала правильно и без фальши.

— Вика, ты мне одно скажи: тебе это нужно? Наши отношения нужны? Я, в любом случае, разведусь с Дариной. Как быть с Ромкой — подумаю, но тянуть всю жизнь эту историю не буду. Но. Ты еще не передумала? Может быть, хочешь все уже прекратить и не тратить нервы?

— Какой же ты дурак, Денис! Как я должна тебе еще доказывать?

— Никак. Не знаю, Вик. Я постоянно думаю, что ты всей этой хрени не заслуживаешь. И не должна переживать из‑за моих проблем.

— Почему это?

— Ну, наверное, потому, что они — мои. И мне их решать нужно. Вообще‑то, я надеялся быстрее все разрулить, но, как видишь, затягивается. И тебя с собой тянет… — Он с досадой сжал кулаки, резко выдохнул…

— Дэн… Вот ты говорил, что нужно быть взрослыми. Да?

— Говорил… — Настороженно повернулся в её сторону. Не понимая, к чему Вика клонит. Она и сама не осознавала. Только чувствовала, что ступает по тонкому льду.

— Знаешь, когда я поняла, что уже взрослая? Когда мама отказалась за меня решать, какой ВУЗ выбрать. Сказала: твой выбор — твоя ответственность. Тебе с ним жить и за него отвечать. Не позволяй другим людям определять твою жизнь, тогда и обид на них не будет…

— Молодец твоя мама. Умная женщина, даже не поспоришь ни с чем. Только вот, к чему ты это вспомнила?

— К тому, что мы с тобой оба себя взрослыми считаем. Ну, так давай, каждый сделает свой выбор сам. Ты — как дальше поступать, а я — стоит ли ввязываться и переживать за последствия того, что будешь делать ты.

— Все равно, тебя он коснется…

— А это уже мне решать, Денис. И мое дело. — Она не заметила, как в таком, казалось бы, отвлеченном разговоре, оба начали повышать голос. По очереди.

— Вика! Что значит "твое".

— А то и значит… — Её фразу прервал звонок телефона. В запале схватила трубку, даже не думая, насколько это будет вовремя и к месту…

— Да. Алло.

Новость, прозвучавшая из динамика, оглушила и выбила весь воздух…

— Что значит "едешь"? Как? Миш, ты же знаешь, как я терпеть не могу сюрпризы! Как можно‑то?!!!

Михаил, видимо, другой реакции ожидал. Обиделся. А ей не хотелось огорошивать вот так — на ходу, в поезде…

— Да причем здесь "не рада"… Рада, само собой… Просто, неожиданно очень… Я не знаю даже, как реагировать… Давай, лучше потом перезвоню… — И сбросила вызов. Уставилась прямо перед собой. Просто боялась сейчас посмотреть на Дениса…

Тихий. Очень тихий голос. С едкой насмешкой:

— Рада, говоришь? Вот и выбор. Все правильно, Вик. Все правильно делаешь. Лучше остаться там, где тепло, светло и надежно. И не мудрить.

Она вскинулась:

— А что я должна была ответить?! Прямо сейчас послать? Сказать, чтоб из поезда выпрыгнул и шел домой по рельсам? Ты же своих не отправил?!! А чем я хуже? И на развод ты письмом не подавал. Хотел сам съездить. А я? Почему я не могу так сделать?

— Все можешь. И на все имеешь право. Только я Дашку не обманывал никогда, и не делал вид, что она меня радует…

— Да что ты прицепился к одному слову? Это тебе надо быть счастливым, что я сейчас все, одним махом, решу с Михаилом. И все, никаких обязательств, понимаешь?! — Её уже трясло, от осознания, что говорят они, оба, на разных языках.

— Так ты для этого трубку взяла? А я думал, ревновать хотела заставить… — И не ясно: серьезно он говорит или издевается…

— Знаешь, что, Денис?

Вопросительно поднял брови…

— Пошел ты на хрен!!!

Это были последние слова, что она сказала в тот вечер. Прежде, чем хлопнуть дверью и убежать.

Потом она долго и мучительно сожалела. О том, что так расстались. О том, что можно же было остановиться, не орать, так резко не реагировать… Но было поздно. А потом — страшно первой его набрать…