Джон Фицджеральд Кеннеди был застрелен 22 ноября 1963 г. в 12 часов 30 минут, когда проезжал в автомобиле по Далласу (штат Техас). Друг за другом раздались два выстрела, одним из них был тяжело ранен Джон Б. Коннэли, губернатор Техаса, сидевший в автомобиле рядом с президентом. Обе пули были выпущены с шестого этажа складского здания, расположенного в 63 м от дороги, по которой следовал президентский кортеж.

По сообщению комиссии Уоррена, свидетели заметили, откуда раздались выстрелы. Монтёр Говард Л. Бреннан и пятнадцатилетний ученик видели также самого стрелявшего. Через пятнадцать минут после убийства описание преступника было передано всем полицейским патрульным машинам, а затем прозвучало по радио и телевидению: «Белый мужчина, в возрасте около тридцати лет, стройного телосложения, рост — 1,78 м, вес — 75 кг».

Прошло 45 минут после убийства президента, и на одной из далласских улиц неизвестным мужчиной был застрелен сотрудник полиции Дж. Д. Типпит. Здесь тоже нашлись очевидцы. Они описали преступника следующим образом: «Белый мужчина в возрасте около тридцати лет, рост — 1,73 м, брюнет, стройный, в белой куртке, белой рубашке и тёмных брюках». Видели также, как убегал преступник: он промчался по парковочной стоянке, где позднее нашли его куртку, затем пробежал вдоль улицы и, не купив входного билета, юркнул в кинотеатр. Там он и был задержан полицейскими, причём он пытался защититься с помощью револьвера, но безуспешно. Этим мужчиной оказался Ли Харви Освальд, 24-х лет.

Последующая экспертиза показала, что револьвер, отобранный полицейскими у Освальда, был тем самым оружием, из которого застрелили полисмена Типпита. Куртка, найденная на парковочной стоянке, принадлежала Освальду.

Когда полисмены доставили Освальда в полицейское управление, оттуда как раз собирались выслать наряд сотрудников в пансион, где проживал Освальд, чтобы немедленно задержать его и обыскать его комнату. Причина была в следующем: Освальд работал в том самом складском здании, из которого стреляли в президента, и, когда всего через несколько минут после покушения началась проверка рабочих и служащих, Освальда нигде не удалось обнаружить, хотя сразу после покушения его видели на работе.

В полиции его допрашивали на протяжении двенадцати часов; Освальд упорно отрицал какую-либо причастность к гибели полицейского Типпита. Тем не менее в начале восьмого вечера ему предъявили обвинение в убийстве Типпита.

Убийство президента Кеннеди до сих пор ему не вменяли в вину. После 19.00 Освальда представили журналистам, и один из репортёров спросил его, не он ли убил президента. Освальд ответил: «Нет. Меня в этом не обвиняли. В самом деле, мне этого пока ещё никто не говорил. Я услышал об этом лишь здесь, когда журналисты в зале задали мне этот вопрос». А непосредственно перед этим он сказал: «Я действительно не знаю, о чём идёт речь. Мне никто ни о чём не говорил кроме того, что я обвинён в убийстве полицейского. Обо всём остальном я ничего не знаю».

Около полуночи капитан Фриц подписал обвинительное заключение, согласно которому Освальду вменялось в вину убийство президента Кеннеди. Через 36 часов после этого, в воскресенье 24 ноября, в 11 часов 21 минуту, Освальд, которого собирались доставить в окружную тюрьму, на глазах у миллионов телезрителей и в присутствии множества журналистов был застрелен 52-летним владельцем бара Джеком Руби. Руби выстрелил из кольта 38-го калибра и попал Освальду в нижнюю часть живота. Освальд упал на пол и, как говорится в сообщении Уоррена, «быстро потерял сознание». Через семь минут Освальд очутился в больнице Паркленда, где, не приходя в сознание, умер в 13 часов 07 минут.

Джек Руби был арестован, обвинён в убийстве Ли Харви Освальда и 14 марта 1964 г. был признан виновным и приговорён к смертной казни. Он говорил, и ничего иного доказать не удалось, что застрелил Освальда в приступе депрессии, возмущённый убийством президента.

Смерть предполагаемого (во всяком случае тогда он лишь подозревался) убийцы президента породила многочисленные кривотолки; люди гадали о том, кто стоял за убийством видного политика. К тому же свидетельства очевидцев покушения противоречили друг другу: например, некоторые утверждали, что выстрелы раздались совсем с противоположной стороны; по-разному говорили и о характере ранений.

Лишь после вскрытия, проведённого в Морском медицинском центре (Бетесда, штат Мэриленд), было установлено, что президент Кеннеди получил огнестрельное ранение в затылок: пуля, войдя в затылок, пробила головной мозг и на выходе раздробила черепную крышку. Врачи в Далласе, к которым президент был доставлен, по-видимому, ещё живым, сделали разрез трахеи, чтобы облегчить ему дыхание, и попытались стимулировать кровообращение, но не отважились перевернуть смертельно раненного и потому не обследовали тыльную сторону тела. Поэтому выводы, сделанные ими о характере ранений Кеннеди, были опровергнуты во время вскрытия.

Убийство американского президента всколыхнуло весь мир; повсюду строились догадки о причинах и подоплёке этой трагедии. Было известно, что Джон Ф. Кеннеди, мягко говоря, не пользовался популярностью на юге Соединённых Штатов; многие попросту ненавидели его за выступления в поддержку равноправия цветного населения. В 1960 г. в Далласе голосовали не за Кеннеди. Утром 22 ноября 1963 г., т. е. в день убийства, целая полоса газеты «Даллас морнинг ньюс» была обведена чёрной рамкой: здесь, под заголовком «Мистер Кеннеди, добро пожаловать в Даллас!», был напечатан ряд издевательских материалов, адресованных президенту. Эта публикация, происхождение которой позднее было выяснено, существенно укрепила подозрение, что Освальд был лишь орудием в руках группы заговорщиков.

Что это за группа заговорщиков, откуда она взялась? Одни считали преступников фанатичными расистами и полагали, что далласская полиция была заодно с ними и с Освальдом. Другие говорили о коммунистах или сторонниках Фиделя Кастро, главы Кубы. Возникали и другие версии. Например, такая: Федеральное бюро расследований (ФБР) использовало Освальда как своего агента, но позднее он был «перевербован» советской спецслужбой и получил приказ убить президента США, чтобы положить конец попыткам Кеннеди прийти к соглашению с советским премьер-министром Хрущёвым. Или такая гипотеза: президента устранили американские спецслужбы, действовавшие заодно с представителями армии и американскими нефтяными магнатами. Этим и другим версиям противостояло мнение, отстаиваемое полицией Далласа, а оно было таково: Освальд действовал в одиночку, на свой страх и риск.

Через неделю после убийства Кеннеди его преемник, президент Линдон Б. Джонсон, назначил комиссию для расследования этого преступления. Председателем её стал 73-летний глава Верховного суда Соединённых Штатов, бывший губернатор и генеральный прокурор Калифорнии, Эрл Уоррен. Ввиду многочисленных слухов и кривотолков президент и официальные федеральные власти, а также руководители штата посчитали нецелесообразным поручать расследование убийства следователям штата Техас или большому жюри округа Даллас. Требовался орган, работе которого народ бы доверял.

Членами комиссии президент Джонсон назначил сенаторов Ричарда Б. Рассела (сенатор-демократ от штата Джорджия, член сенатского комитета по вооружённым силам) и Джона Ш. Купера (сенатор-республиканец из Кентукки), членов палаты представителей Хейла Боггса (депутат-демократ от штата Луизиана; глава фракции) и Джеральда Р. Форда (впоследствии он станет 38-м президентом США, а в то время он был депутатом-республиканцем от штата Мичиган и являлся председателем ассоциации в палате представителей); в комиссию также входили два юриста: Аллен У. Даллес (бывший директор ЦРУ, Центрального разведывательного управления) и Джон Д. Макклой (бывший президент Международного банка реконструкции и развития, в прошлом верховный комиссар по делам Германии, а также в годы Второй мировой войны — помощник государственного секретаря по делам военного министерства).

Эта комиссия, состоявшая из семи человек и названная общественностью «комиссией Уоррена» (по имени её председателя), носила официальное наименование «Президентская комиссия по вопросам, связанным с убийством президента Кеннеди». В её отчёте говорилось: «Комиссия видела свою задачу вовсе не в том, чтобы действовать в качестве судебного органа, пред которым предстают конфликтующие стороны, или чтобы выступить в качестве обвинителя. Скорее, она считала себя обязанной действовать как орган, который призван устанавливать факты, служащие выяснению истины».

Комиссия получила от Конгресса очень широкие полномочия и набрала штат сотрудников. В конце сентября 1964 г. был готов отчёт. До этого в сотрудничестве с Федеральным бюро расследований и службой безопасности было проведено более 27000 допросов; показания опрошенных тщательно проверялись, причём прежде всего комиссия расследовала всевозможные догадки и предположения. В оригинальном варианте отчёт содержит почти 900 страниц. Этот том дополняли 26 томов «Приложений», включавших документы следствия, схемы и фотографии, результаты проверки слухов, а также биографии Освальда и Руби.

Публикация отчёта вызвала международный резонанс. Первые отклики появились тогда, когда стал известен лишь главный результат деятельности комиссии, а сам отчёт ещё не был опубликован (вначале его представили президенту Джонсону). А результат был таков: Освальд является убийцей-одиночкой; президент Кеннеди убит им одним, кроме того, Освальд застрелил полицейского Типпита; ни о каком сговоре между Освальдом и Руби не может идти речи так же, как не может идти речи ни о каком заговоре, организованном Освальдом и какими-либо другими лицами или властными группировками с целью убийства президента.

Ещё до публикации и проверки отчёта выводы, сделанные в нём, были тотчас и безоговорочно приняты большей частью международной прессы. С исторической точки зрения, это — вовсе не такой уж незначительный факт. Хотя подобная реакция ничуть не должна удивлять, а наоборот, является — если оставить без внимания подоплёку — вполне понятной. Убийство молодого американского президента, которого многие миллионы американцев считали гарантом свободного мира, породило страх и неуверенность. В том числе и в Восточном блоке. И прежде всего на Кубе. Люди боялись, что, если будет открыт политический заговор, последствия могут оказаться такими же тяжёлыми, как и последствия знаменитого политического убийства, потрясшего весь мир в 1914 г.

Хотя через десять месяцев после убийства Кеннеди непосредственная опасность казалась уже не столь велика, как в ноябре 1963-го, однако чувство неуверенности было ещё сильно, поэтому к выводам, сделанным комиссией Уоррена, отнеслись с доверием, их приняли без всякой критики. Неуверенность сменилась убеждённостью в том, что это преступление, каким бы жутким оно ни было, уже дело прошлого; ни к каким роковым последствиям оно не привело. Пребывая под этим впечатлением, американские представители ещё в конце сентября 1964 г. направили экземпляры отчёта комиссии Уоррена премьер-министру СССР Хрущёву и другим ведущим советским функционерам.

Подобно тому, как многие политики и обозреватели — ввиду желанных для них выводов, сделанных в документе, безоговорочно признали отчёт ещё до того, как прочитали его, так и критики, придерживавшиеся совсем иной точки зрения, вынесли свой вердикт, даже не удосуживаясь проверить отчёт. Так поступил, например, английский философ Бертран Рассел. Согласно достоверным сведениям, он, даже не читая отчёт, назвал его «жалким и негодным» и заклеймил как «постыдную махинацию». Он прислушивался лишь к мнению нью-йоркского адвоката Марка Лейна, который считал Освальда невиновным и по просьбе матери Освальда пытался доказать его невиновность.

В июне 1964 г. по инициативе 92-летнего философа и противника атомного оружия Рассела в Англии был образован комитет, получивший название «Кто убил Кеннеди?». В этот комитет вошли ведущие интеллектуалы Великобритании, например, Д.Б. Пристли, писатель Майкл Фут, член парламента, Джон Арден, Виктор Голланч и лондонский театральный критик Кеннет Тинан. В декабре 1964 г. в английской воскресной газете «Санди таймс» появилась статья, написанная в поддержку комитета и принадлежавшая перу профессора новейшей истории Оксфордского университета Хью Тревора-Ропера.

Тревор-Ропер сомневался в достоверности отчёта, подготовленного комиссией Уоррена; он указывал на ряд противоречий и несообразностей. Однако позволял себе не считаться с фактами, приведёнными в отчёте, и самовольно искажал их, причём весьма существенным образом. Например, он утверждал, что полиция уничтожила бумажный пакет, изготовленный Освальдом: завернув винтовку в этот пакет, Освальд пронёс её в здание склада школьных учебников; позднее же полицейские собственноручно изготовили пакет, его стали считать важнейшей уликой и предъявлять свидетелям для последующего опознания. Однако Тревор-Ропер заблуждался. Впрочем, полицейским действительно пришлось изготовить новый пакет, поскольку подлинный пакет после проведения различных лабораторных тестов вылинял и потому предлагать его для опознания свидетелям событий было уже нельзя. Однако подлинный пакет, на котором полиция обнаружила отпечатки пальцев и ладоней Освальда, не был уничтожен.

Ещё одна поправка, внесённая Тревором-Ропером, касается допроса. Освальда допрашивали в общей сложности двенадцать часов. Однако никаких записей не сохранилось (не говоря уже о магнитофонных записях). Поэтому Тревор-Ропер писал: «Если в распоряжение комиссии не удалось предоставить никакого протокола, то случившемуся можно дать лишь одно объяснение: протокол уничтожен ФБР или полицией, а комиссия Уоррена, проявляя преступную халатность, даже не потрудилась расспросить о причинах его отсутствия». Тревор-Ропер полагал, что американская полиция «даже в самых тривиальных случаях автоматически фиксирует протокол допроса», однако потом уже, задним числом, он узнал, что американские полицейские очень редко составляют протоколы допросов, делают это лишь когда дело доходит до признаний подозреваемого или уличающих свидетельств.

Профессор Тревор-Ропер позволил себе подправить ещё один факт — он исказил мнение одного из оперировавших врачей о характере ранений президента, поэтому критическую статью, написанную оксфордским историком, сочли необоснованной. И более того: раз уж в «сочинении легенд» уличили довольно известного профессора, то отмести возражения прочих критиков, оспаривавших выводы комиссии, было ещё легче. Всех прочих критиков можно было счесть «неисправимыми скептиками» — или даже «левыми или правыми радикалами», или же коммунистами, и, уж конечно, все они были «бессовестными журналистами, любителями сенсаций».

Вот ещё штрих, дополняющий картину трагедии: дискуссия об обстоятельствах преступления и его подоплёке велась с ужасающей необъективностью. Это относится прежде всего к сторонникам отчёта, которые объявляли — в лучшем случае — фантазёром любого, кто осмеливался усомниться хотя бы в том, что в цепочке улик не было никаких пробелов.

Вот что писал в своём предисловии издатель и комментатор полного немецкого издания отчёта Роберт М.В. Кемпнер, бывший заместитель главного американского обвинителя на Нюрнбергском процессе: «Так называемые „тайны“ остались лишь для тех персон, которым по каким-либо личным, политическим или иным соображениям нужна завеса таинственности вокруг убийства. Каждый объективный наблюдатель современной истории, будь то политик, юрист, „простой человек с улицы“ или азартный читатель криминальных историй, обязан считать… результат расследования доказанным». Конечно, эти или подобные им утверждения нелепы, ведь они с самого начала исключают любое возражение или же объявляют его подозрительным, ведь они прямо-таки хотят запретить любое сомнение.

Тот, кто объявляет доказанным результат — «приговор», — к которому пришла комиссия Уоррена, заходит слишком далеко. Так, английский юрист, лорд Девлин, однозначно стоявший на стороне комиссии, принял участие в дискуссии, задавшись вопросом: «Был ли виновен Освальд?» Вот какое заключение он сделал: «Если бы Освальд был заочно приговорён к смертной казни, то следовало бы сказать лишь одно: он осуждён на основании улик, которые кажутся неопровержимыми».

Разумеется, лорд Девлин считает, что любой адвокат оказался бы в отчаянном положении, решись он истолковать в пользу Освальда все те факты, которые были выдвинуты против него. Однако можно полагать, что защитник, выступая перед судом, не стал бы просто соглашаться с фактами и свидетельствами очевидцев, собранными в отчёте комиссии Уоррена. Он мог бы оспаривать их, и, естественно, он попытался бы опровергнуть достоверность высказывания того или иного свидетеля обвинения.

Вопрос о достоверности свидетельских показаний ставился и комиссией, впрочем, ставился не всегда, а преимущественно в тех случаях, когда высказывания свидетелей давали почву для каких-либо предположений, которые не согласовывались с выводами, сделанными ещё полицейскими, задержавшими Освальда.

Так на допросе Освальд сказал, что в момент убийства президента он обедал в служебной столовой; затем, взяв бутылку «кока-колы», вышел на улицу и — так написано в отчёте комиссии Уоррена, — поговорив минут пять-десять со старшим рабочим Биллом Шелли, пошёл домой. Освальд заявил, что ушёл с работы, потому что Билл Шелли сказал ему, что в этом здании сегодня работать уже никто не будет. Далее в отчёте имеется лишь следующее примечание: «Шелли отрицал, что видел Освальда после 12 часов; он вообще не видел его после покушения».

Вопрос, насколько показания Шелли достовернее, нежели слова Освальда, вообще не ставится. Вряд ли стоит удивляться тому, что полиция не поинтересовалась этим, но комиссия обязана была задуматься над подобным вопросом и дать на него ответ. Полицейские с самого начала считали Освальда убийцей и все его показания объявляли недостоверными — а тем более уверения в своей невиновности. Члены комиссии поддержали мнения полицейских и написали в отчёте: «Поскольку из независимых источников явствовало, что Освальд не раз открыто лгал полиции, комиссия не придавала большое значение тому, что он отрицает свою вину».

Здесь мы затрагиваем определённый фактор, на который указывал в своей критике и Тревор-Ропер, и за это оксфордского профессора уже нельзя упрекнуть. Это принципиальный и решающий вопрос о методе расследования. Тревор-Ропер порицает комиссию за то, что она недостаточно критично отнеслась к сведениям, представленным далласской полицией. Действительно, изучая отчёт комиссии, не всегда можно понять, почему члены комиссии с такой уверенностью используют информацию, добытую полицией Далласа, и хотя поясняют, что проверили показания полицейских, они не доказывают это.

Отсюда вытекает другой принципиальный вопрос: нужно ли верить комиссии, если она заявляет, но не доказывает? Если отвечать утвердительно, то следует отказаться от отчёта, представленного комиссией, и довольствоваться — как многие на практике и делали — одним лишь результатом работы комиссии. Но ведь комиссия могла что-либо просмотреть или проверить не всё, что было проделано полицией или другими ведомствами.

Особенно характерно отношение к результатам проведённых полицейскими допросов. Как уже говорилось, Освальда допрашивали в общей сложности двенадцать часов. Однако никаких записей не сохранилось. Конечно, комиссия была уведомлена о допросах. И всё же в этом 900-страничном отчёте поразительно мало информации о допросах: всего семь страниц. Это уже не объяснишь одним отсутствием протоколов. Ведь в памяти тех, кто на протяжении двенадцати часов допрашивал человека, с самого начала подозревавшегося в убийстве президента Соединённых Штатов, должно было сохраниться всё-таки побольше информации. Кроме того, допросы проходили в присутствии сотрудников уголовной полиции, детективов из ФБР и представителей службы безопасности. Следовательно, можно было расспросить немалое количество людей и, может быть, разузнать немало любопытных подробностей.

Теперь же читатель узнает лишь отдельные детали происшедшего, а в целом будет вынужден довольствоваться общими фразами: «Во время допроса Освальд мало что рассказал. Однако ему то и дело приводили факты, которые он никак не мог объяснить, и потому прибегал к заведомо ложным высказываниям».

В другом месте цитируются слова капитана Фрица, руководившего допросом: «Вы знаете, мне было с ним совсем не тяжело. Когда мы спокойно с ним разговаривали, как сейчас с вами, то всё шло гладко, пока я не задавал ему какой-нибудь существенный вопрос; всякий раз, когда я задавал ему существенный вопрос, он тотчас заявлял, что не собирается пускаться в разъяснения. И он, кажется, догадывался, о чём его хотели спросить».

Специальный агент Джеймс У. Бокхут, представлявший на большинстве допросов интересы ФБР, сказал: «В принципе можно сказать, что он всякий раз отказывался отвечать, когда ему задавали вопрос, имевший немаловажное значение для следствия».

Это замечание кажется чересчур общим, чтобы комиссии стоило им довольствоваться. Следовало бы, по крайней мере, привести какие-то примеры, чтобы подкрепить это высказывание.

Один из четырёх директоров «Фонда мира Бертрана Рассела», Ральф Шенман, американец, живший в Англии, совершенно справедливо писал: «В действительности, при выяснении многочисленных факторов и причин комиссия… зависела от секретной службы, от ЦРУ, ФБР и далласской полиции… Однако все названные ведомства сами были втянуты в происходящее, и обстоятельства убийства имели важное значение для них, ведь этим ведомствам не удалось предотвратить гибель президента, и они несут ответственность за арест Освальда, за сделанные им признания и за то, что он, в свою очередь, был убит. Можно ли их назвать независимыми и беспристрастными?»

Шенман даже даёт отвод комиссии: её тоже нельзя назвать беспристрастным органом; ведь её члены слишком тесно связаны с «правительственной верхушкой». Конечно, не стоит думать, что подобная комиссия не станет действовать в интересах страны. Однако в этой связи Шенман указывает на «отчёт Робертса», появившийся после нападения японцев на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 г.

Тогда президент Рузвельт поручил выяснить обстоятельства трагедии специальной следственной комиссии под председательством Оуэна Ф. Робертса, члена Верховного суда США. На основании «подробных расследований и расспросов» появился обширный отчёт, получивший тогда же очень высокую оценку и полностью соответствовавший политической линии правительства. Сегодня нет никакого сомнения в том, что в «отчёте Робертса» были скрыты существенные факты, касавшиеся событий, предшествовавших бомбардировке Пёрл-Харбора, и известные комиссии. Об этом на страницах «Нью-Йорк таймс» писал профессор Дональд Г. Браунлоу: «В то время общественность была заинтересована скорее в том, чтобы найти козлов отпущения, а не отыскать истину. Судья Оуэн Р. Робертс поддался этим желаниям».

Естественно, нельзя автоматически делать вывод, что с «отчётом Уоррена» всё обстояло так же, как и с «отчётом Робертса». Шенман и не делает такой вывод. Однако он напоминает, как Эрл Уоррен уже в начале работы комиссии заявил на пресс-конференции: «По-видимому, обвинительный материал так и не будет опубликован при вашей жизни; я говорю об этом совершенно серьёзно». А на последовавшие вопросы он заявил: «Это — дело национальной безопасности».

Защитники «отчёта Уоррена» говорили, что смешно и абсурдно утверждать, что комиссия сознательно скрывала какую-либо важную информацию, и вообще такую возможность вряд ли стоит рассматривать даже теоретически — скрыть какие-либо факты было бы чрезвычайно трудно, поскольку о них известно чересчур многим людям, представлявшим самые разные ведомства. Однако этот аргумент не выдерживает критики. Пусть сокрытие фактов можно считать делом невероятным, но невозможным считать его нельзя. К тому же речь могла бы идти не о «сокрытии фактов», а лишь о возможности кое-что утаить.

Действительно, комиссию упрекали в этом. 12 октября 1964 г. в американской газете «Нью лидер» появилась статья двух молодых социологов Джорджа и Патриции Нэш; статья называлась «Другие свидетели». В ней говорилось, что комиссия не учла показания многих очевидцев убийства Типпита. Один из этих свидетелей, разысканный социологами, утверждает, что видел, как преступник, совершив убийство, подбежал к оставленному поблизости автомобилю — небольшому старому «плимуту» серого цвета — и затем уехал на нём. Очевидно, что этот мужчина не мог быть Освальдом, поскольку Освальд не умел водить автомобиль.

Однако подобным свидетельствам не стоит чересчур доверять, как, например, поступил журналист Иоахим Йестен, автор очень обстоятельной статьи, напечатанной в швейцарской «Вельтвохе». Йестен, опираясь на целый ряд подобных свидетельств, а также обращаясь к сведениям, добытым комиссией Уоррена, сложил из них, как из камешков мозаики, совершенно иную картину. Он говорит о «лже-Освальде», заявляет, что президента застрелил не Ли Х. Освальд, а некий другой человек, выдававший себя за Освальда и даже внешне похожий на настоящего — ни в чём не повинного, ни о чём не подозревавшего — Освальда. Этот неизвестный преступник действовал по поручению группы заговорщиков и уже за несколько дней до покушения начал вполне сознательно «оставлять» улики, надеясь — и надежды его оправдались, — что подозрение падёт на подлинного Освальда.

Разумеется, гипотеза Йестена вызывает ещё больше вопросов, нежели сам отчёт. Многие детали здесь подогнаны, многое выглядит очевидной натяжкой, о многом автор умолчал. Когда Йестен говорит, что сам «отчёт Уоррена» доказывает невиновность Освальда («как ни странно это звучит, это всё-таки верно: отчёт Уоррена раскрыл всю правду об убийстве Кеннеди и в результате возвестил совершенно противоположное»), он выходит далеко за пределы возможного.

Впрочем, можно констатировать, что в «отчёте Уоррена» всё-таки есть пробелы, хотя сторонники комиссии считают совсем иначе, да и на первый взгляд всё выглядит по-другому. Конечно, следует признать, что собрано и обработано прямо-таки колоссальное количество материала, однако противоречия остались, и комиссия не пыталась их объяснить. При этом нельзя забывать, что комиссия располагала огромными средствами и полномочиями.

Невыясненными оказались расхождения в описании преступника. Рональд Фишер, один из свидетелей, находившихся на улице и видевших мужчину в том самом окне складского здания, откуда раздались выстрелы в президента, говорил, что «ему была видна верхняя часть тела мужчины — от середины груди до макушки — и в тот момент, когда он поглядел на окно, мужчина находился в правой нижней части окна и, „казалось, сидел, наклонившись вперёд“. Мужчина был одет в светлую рубашку, оставлявшую шею открытой, это была либо спортивная рубашка, либо фуфайка: у него были каштановые волосы, узкое лицо со светлой кожей; по-видимому, ему было 22–24 года. Человек, стоявший у окна, был белым…»

Свидетель наблюдал за мужчиной в течение десяти-пятнадцати секунд, прежде чем появился кортеж президента. Вскоре после убийства — примерно через 2–2,5 минуты — Освальда видели на втором этаже складского здания; видела его одна из служащих, миссис Рейд; она сказала, что Освальд был в фуфайке. На фотографиях Освальда, сделанных в далласской полиции, видно, что он одет в белую фуфайку с круглым вырезом ворота и короткими рукавами.

Примерно через семь-восемь минут после того, как миссис Рейд видела Освальда, он вошёл в автобус. В автобусе его узнала Мэри Блэдсоу, пожилая женщина, у которой он за шесть недель до этого в течение нескольких дней снимал комнату. Она описывала Освальда так: «Рукава у него были выпущены… Рубашка у него была неряшливой… Там виднелась дырка, дырка, и рубашка была грязной, и я не стала на него глазеть. Я не хотела показывать, что заметила его… У него было такое злое лицо, и всё оно было перекошено… Дырка у него на рукаве, прямо здесь».

Далее в отчёте говорится: «С этими словами госпожа Блэдсоу показала на свой правый локоть. Когда Освальда задержали в кинотеатре „Техас“, на нём была коричневая спортивная рубашка; на её правом рукаве, возле локтя, имелась дырка. Госпожа Блэдсоу идентифицировала эту рубашку как ту самую, которую носил Освальд…»

На фотографиях, сделанных сразу после задержания Освальда, он одет в спортивную рубашку, которая, как сказано в отчёте, состояла «из тёмно-синих, серо-чёрных и красновато-жёлтых хлопчатобумажных волокон». Это — как и слова госпожи Блэдсоу — противоречит высказываниям Фишера и миссис Рейд: по их словам, Освальд носил фуфайку или светлую рубашку.

Комиссия не пыталась разрешить это противоречие, а наоборот, постаралась его устранить. Вообще комиссия придала большую роль утверждению, что Освальд был одет в коричневую рубашку не только при задержании, но и во время покушения. Объясняется это очень просто. Коричневая рубашка, объявленная комиссией «вещественным доказательством № 150», собственно говоря, не только доказывает, что Освальд ехал в автобусе, но и — что гораздо важнее — связует Освальда и винтовку, найденную через несколько минут после покушения в здании склада школьных учебников и послужившую орудием убийства президента.

В отчёте, озаглавленном «Волокна на винтовке», говорится следующее:

«В щели между гранью приклада винтовки и деревянным ложем находился клок из многочисленных хлопчатобумажных волокон тёмно-синего, серо-чёрного и красновато-жёлтого оттенков. 23 ноября 1963 г. эти волокна были исследованы Полом Стомбо, специальным агентом, работавшим в лаборатории ФБР и занимающимся идентификацией волос и волокон. Он сравнивал их с волокнами рубашки, которая была надета на Освальде в момент его задержания в кинотеатре „Техас“.

В этой рубашке тоже имелись тёмно-синие, серо-чёрные и красновато-жёлтые хлопчатобумажные волокна. Стомбо удостоверил, что волокна, свалявшиеся в комок и найденные впоследствии на винтовке, по цвету, оттенкам и материалу совпадали с волокнами, обнаруженными на рубашке Освальда.

Стомбо пояснил, что — в отличие от идентификации отпечатков пальцев и огнестрельного оружия — при анализе волокон нельзя абсолютно точно сказать, что данный небольшой фрагмент волокон принадлежит такой-то определённой детали одежды, поскольку микроскопические характеристики волокон не позволяют этого сделать, — поэтому исключить другие предположения нельзя. Можно говорить лишь с той или иной степенью вероятности, что зависит от характера и количества совпадений. Эксперт подвёл итог: „Я не сомневаюсь, что эти волокна могли бы принадлежать этой рубашке. Однако нельзя исключить возможность того, что эти волокна были вырваны из другой, аналогичной рубашки“.

После того как комиссия выслушала Стомбо, она пришла к выводу, что волокна, найденные на винтовке, по всей вероятности, принадлежали рубашке, которая была надета на Освальде в момент его задержания и что утром в день покушения Освальд носил именно эту рубашку. Марина Освальд сказала следующее: она полагает, что её муж, отправляясь на работу, надел эту рубашку. Однако, что касается лиц, видевших Освальда после убийства, то их показания относительно цвета его рубашки неубедительны; правда, Мэри Блэдсоу, бывшая домохозяйка Освальда, видела его примерно через десять минут после убийства в автобусе и опознала затем рубашку, которую носил Освальд, причём убедила её в этом дырка на правом локте. Кроме того, в момент задержания Освальда в его сумке всё ещё лежал билет на пересадку, полученный им при выходе из автобуса. Хотя после убийства Освальд вернулся в пансион, где снимал комнату, и, как он заявил полиции во время допроса, поменял рубашку, материалы, собранные следствием, указывали на то, что на нём по-прежнему была надета та же самая рубашка, которую он носил всё утро и в которой был в момент задержания. В связи с этим комиссия Стомбо дополнительно рассмотрела вопрос, как давно эти волокна попали в щель приклада винтовки. Хотя Стомбо не сумел определить, давно ли волокна забились в эту щель, он всё же отметил, что волокна „были чистыми, имели яркую окраску, следы жира на них отсутствовали, волокна не были истрёпаны. Они выглядели так, словно только что были отделены от одежды“. Итак, вид у волокон был довольно свежим, это убеждало, что они попали на винтовку утром в день убийства или накануне вечером. Ведь Освальд в течение десяти дней не появлялся в доме Рут Пейнс (Ирвинг, Техас), где хранилась винтовка, и побывал там лишь накануне убийства.

Кроме того, по мнению комиссии, отсутствовали какие-либо надёжные аргументы, доказывающие, что Освальд пользовался винтовкой в период с 23 сентября — дня, когда он доставил её из Нового Орлеана, — и до 22 ноября, дня убийства. Поскольку утром в день убийства Освальд надел ту самую рубашку, волокна которой, по всей вероятности, пристали к винтовке, и поскольку волокна были довольно свежими, это несомненно доказывало, что они попали сюда именно в этот день, ведь в течение двух месяцев, предшествовавших дню покушения, Освальд вряд ли пользовался этим оружием (если вообще имел повод воспользоваться им).

С другой стороны, Стомбо указал на то, что волокна могут сохранить свежий вид, если после того как они попали в винтовку, никто „не брал её в руки“.

Винтовка, использованная для убийства, вероятно, в течение восьми недель — вплоть до 22 ноября — лежала, завёрнутая в чехле. Поскольку относительно свежий вид волоком можно объяснить тем, что винтовка всё время хранилась в чехле, комиссия была не в состоянии сделать какой-либо точный вывод и сказать, когда конкретно волокна попали в винтовку. Однако комиссия смогла заключить, что волокна, по всей вероятности, принадлежали рубашке Освальда. Этот факт подкрепляет уверенность комиссии в том, что оружие, применённое при покушении, принадлежало Освальду и он пользовался им».

Весь этот отрывок без каких-либо сокращений заимствован из четвёртой главы отчёта. Он демонстрирует — как, впрочем, и любой другой отрывок — стиль, в котором составлен отчёт, и делает очевидным метод, взятый на вооружение членами комиссии. Имеет смысл ещё раз повнимательнее вглядеться в этот отрывок.

Итак, на винтовке были найдены волокна. Специалист из ФБР сравнивает их с волокнами той самой рубашки, «которая была на Освальде в момент его задержания в кинотеатре». Специалист делает вывод: «Я не сомневаюсь, что эти волокна могли бы принадлежать этой рубашке».

После того как комиссия оценила ответ эксперта — ничего более конкретного не сообщается, — она уже с большей уверенностью, нежели специалист, заявила, «что волокна, по всей вероятности, принадлежали рубашке Освальда».

Здесь возникает вопрос, была ли эта рубашка на Освальде в момент покушения на президента. Комиссия настаивает, что да, опираясь на свидетельство жены Освальда: «Марина Освальд сказала следующее: она полагает, что её муж, отправляясь на работу, надел эту рубашку».

Но поскольку она лишь «полагает», это всё же мало о чём говорит; к тому же в другом фрагменте отчёта сообщается, что госпожа Освальд ещё лежала в постели, когда её муж утром 22 ноября пошёл на работу, и она не видела его и не разговаривала с ним. Строго говоря, комиссия должна была бы объяснить, на чём в данном случае основывается предположение Марины Освальд.

Вместо этого комиссия довольствуется тем, что дезавуирует показания всех свидетелей, утверждавших, что Освальд носил «светлую» или «белую» рубашку или фуфайку: «Однако, что касается лиц, видевших Освальда после убийства, то их показания относительно цвета его рубашки неубедительны».

Этот поразительный вывод ни в коей мере не обоснован. Между тем к числу лиц, видевших Освальда после убийства, относится и миссис Рейд, а её свидетельствам авторы отчёта придавали большое значение. Очевидцы, видевшие Освальда сразу после убийства Типпита (их показания, кстати, были сочтены очень важными), тоже говорили о белой рубашке. А как же с показаниями того самого Рональда Фишера, который видел Освальда в окне всего за несколько минут до покушения? Его признания тоже считаются очень весомыми — исключая лишь (безо всякого основания) сведения о том, какую рубашку носил Освальд.

Конечно, комиссия могла бы разъяснить это противоречие. Тем более что имелись два свидетеля, видевших Освальда непосредственно после покушения, причём видевших, можно сказать, в упор: речь идёт о Рое Трули, управляющем зданием, и о полицейском Мэррионе Л. Бейкере. Полицейский Бейкер был одним из тех мотоциклистов, что сопровождали кортеж. Когда раздались выстрелы, Бейкер увидел стайку голубей, взлетающих с крыши склада. Поэтому он заключил, что стреляли, очевидно, из этого здания. Он тотчас поехал туда, вошёл внутрь и встретил управляющего, вместе с которым они взбежали вверх по лестнице — все лифты как раз находились наверху.

На втором этаже они наткнулись на Освальда, который намеревался пройти в столовую, где сразу после этой встречи (во время которой, кстати, он держался спокойно и не выказывал почти никакого изумления) он купил бутылку «кока-колы». Бейкер нацелил на него пистолет и спросил управляющего, знает ли он этого человека. Когда Трули ответил, что Освальд работает на этом складе, Бейкер оставил его. Позднее Трули сказал, что Бейкер фактически приставил пистолет к телу Освальда. Итак, Бейкер и Трули могли бы, наверное, сказать, была ли в тот момент — всего через пару минут после того, как раздались выстрелы — на Освальде коричневая спортивная рубашка? Однако комиссия, очевидно, не поинтересовалась этим.

Комиссия опиралась в первую очередь на показания Мэри Блэдсоу, узнавшей Освальда в автобусе. Когда во время допроса тот заявил, что поменял дома рубашку, члены комиссии этому не поверили. Буквально несколькими фразами ниже говорится, что «в день убийства Освальд носил именно эту рубашку» — это звучит как «неоспоримый факт».

Это превращение возможности в вероятность, а затем в «твёрдо установленный факт» граничит с фальсификацией. Ведь из всего вышесказанного можно лишь с определённой степенью вероятности заключить, что Освальд ещё утром надел ту самую рубашку.

Хотя окончательный вывод, который комиссия делает на основании этого (как она считает) «факта» — волокон, обнаруженных на винтовке, — по всей видимости, не очень весом (так как лишь «подкрепляет» уже сложившуюся у комиссии уверенность), но всё же и он служит дополнительным доказательством виновности. В случае, если бы были опровергнуты какие-либо другие факты, свидетельствовавшие о том, что Освальд пользовался этой винтовкой — например, факт её покупки Освальдом; отпечатки пальцев на стволе; фотографии, на которых он был запечатлён вместе с подобной винтовкой, — то ведь оставалась такая улика, как волокна его рубашки.

Конечно, можно возразить, что эта улика всё же довольно второстепенная. Но она со всей очевидностью демонстрирует метод, использованный комиссией. Именно так комиссия действовала во многих случаях. Так, например, она выстроила цепочку улик — впрочем, вместо улик в отчёте всегда говорится о «доказательствах» — которые кажутся возможными или, во всяком случае, вероятными и которые свидетельствуют о том, что в апреле 1963 г. в Далласе Освальд пытался застрелить отставного генерал-майора Эдвина А. Уокера. Однако комиссия превращает это возможное событие в твёрдо установленный факт. А «факт» оценивает как «доказательство» способности или готовности Освальда застрелить, в конце концов, и самого президента. Эта готовность, так сказать, заменяет недостающий мотив преступления.

Пробелы в цепочке доказательств вовсе не дают право объявить отчёт Уоррена целиком и полностью фальшивым. Ведь всё могло происходить именно так, как описывает комиссия: в 12 часов 30 минут Освальд мог произвести выстрелы из комнаты, расположенной на шестом этаже склада школьных учебников, затем мог спрятать среди картонок винтовку «Манлихер-Каркано» калибром 6,5 мм, снабжённую оптическим прицелом; далее он спустился по лестнице; непосредственно перед входом в столовую (второй этаж) был ненадолго остановлен полицейским и управляющим зданием Трули; затем вошёл в столовую, где взял в автомате бутылку «кока-колы»; служащая, миссис Рейд, видела, как он (с бутылкой в руке) пошёл, очевидно, к парадной лестнице; далее он вышел из здания склада незадолго до того, как здание оцепили полицейские; направился к автобусной остановке, расположенной неподалёку (следовало миновать несколько зданий), проехал немного на автобусе, причём Мэри Блэдсоу узнала его, вскоре вновь вышел, сел в такси и доехал до пансиона, где ему навстречу попалась домовладелица, затем накинул куртку, снова вышел из дома и через пятнадцать минут — ровно через 45 минут после покушения на президента Кеннеди — застрелил на улице полицейского Типпита, окликнувшего его из своего полосатого автомобиля.

Так могло быть. Комиссия располагает множеством улик — и это возбуждает подозрения. Вполне может быть, что и Освальд, и убивший его Руби действовали в одиночку, на свой страх и риск. Однако комиссия доказывает лишь одно — что Освальд мог совершить убийство, но не убеждает, что он его совершил.

Политические убийства непременно порождают кривотолки и домыслы — в особенности, когда их обстоятельства не удаётся до конца прояснить. Это очень характерно и для случая с покушением на Кеннеди. И тут имеется немало причин. В основе домыслов лежит следующий факт: у Ли Х. Освальда не было никакого убедительного мотива, чтобы убивать президента Соединённых Штатов Америки. Этот вопрос комиссии Уоррена также не удалось разрешить. Поначалу считалось, что Освальд — человек необщительный, то и дело терпевший в жизни неудачи — хотел заставить говорить о себе, хотел стать знаменитым. Но это не слишком вяжется с его упорным стремлением отрицать свою причастность к происшедшему.

Иоахим Йестен в своей книге «Правда об убийстве Кеннеди» приводит слова одной американской журналистки, утверждавшей, что «по крайней мере, тринадцать человек, так или иначе случайно заглянувших за кулисы далласской трагедии, умерли насильственной смертью или же расстались с жизнью при загадочных обстоятельствах».

К такому же мнению, как Йестен, приходит Ричард Хопкин, профессор философского факультета университета Сан-Диего (Калифорния): Освальд не был настоящим убийцей Кеннеди; группа заговорщиков создала впечатление, что он единственный убийца. Эту теорию, говорит Хопкин, подтверждают результаты, несомненно, очень тщательного исследования, проведённого американским политологом Эдвардом Джеем Эпстайном: «Многое говорит за то, что Освальд не мог действовать в одиночку».

Главным аргументом Эпстайна является плёнка, отснятая фотографом-любителем (по имени Запрудер) во время покушения; на ней видно происходящее в президентском автомобиле. Запечатлённое на плёнке — очерёдность выстрелов и интервалы между ними — не совсем соответствует описанию характера ранений президента, сделанному в отчёте о вскрытии. Вывод Эпстайна: комиссия выполнила свою работу поверхностно. Кроме того, комиссия находилась в цейтноте, поскольку правительство всё время торопило её.

Нью-йоркский адвокат Марк Лейн, автор книги «Приговорённый наспех», тоже считал, что из-за спешки комиссии пришлось счесть более достоверными те свидетельские показания, что подтверждали официальные обвинения в адрес Освальда. Сильван Фокс, некоторое время бывший начальником полиции Нью-Йорка, а впоследствии ставший редактором газеты «Нью-Йорк таймс» и написавший книгу «Загадка смерти Кеннеди», также считает, что преступление Освальда, в лучшем случае, не доказано.

Вывод, сделанный Фоксом: мы «всё ещё не знаем, что случилось 22 ноября 1963 года».

Среди многочисленных книг, посвящённых убийству в Далласе — только в США их вышло уже более пятидесяти, — наибольший интерес во всём мире вызвала книга Уильяма Манчестера «Смерть президента». Причина её популярности в том, что автор записал на магнитофонную плёнку десятичасовое интервью со вдовой президента (комиссии Уоррена удалось поговорить с Жаклин Кеннеди в течение всего лишь десяти минут). Однако по поводу самого убийства книга не сообщает ничего нового. Предложенная автором скрупулёзная (как поначалу кажется) хроника событий, произошедших в этот день, в целом соответствует данным, приведённым в отчёте Уоррена.

Профессор философии Джозиа Томпсон высказал сомнение в том, что стрелял один лишь Освальд. В своей книге «Шесть мгновений в Далласе» Томпсон отстаивает версию о том, что в президента выстрелили четыре раза, причём стрелявших было, по меньшей мере, трое и стреляли они с трёх разных точек. Подобное — как уже было сказано — считал возможным и политолог Эпстайн, который опирался на любительский фильм, снятый во время покушения одним из свидетелей, Запрудером. На эту же «плёнку Запрудера» и дополнительные показания очевидцев опирался также Джим Гаррисон, окружной адвокат Нового Орлеана (штат Луизиана), выступивший весной 1969 г. перед судом присяжных Нового Орлеана: Гаррисон был намерен доказать, что Джон Ф. Кеннеди стал жертвой хорошо организованного заговора, ведущую роль в котором играло ЦРУ. В течение двух лет адвокат готовился к этому выступлению, но на суде показания его главных свидетелей, обвинявших Клея Шоу, которого Гаррисон считал главным заговорщиком, были признаны малозначительными, и потому обвинение Гаррисона рухнуло.

Однако версия о том, что в Кеннеди стреляли несколько снайперов, не была опровергнута. По-прежнему ряд очевидцев настаивает на том, что в Кеннеди стреляли спереди. К тому же президент после первого выстрела откинулся назад, хотя защитники «отчёта Уоррена» объясняют это тем, что в тот самый момент водитель президентской машины резко нажал на газ. Свидетели, представленные Гаррисоном, опровергают это; автомобиль не ускорился, а наоборот, продолжал ехать так же медленно, даже «чуть ли не остановился».

Хотя Гаррисону не удалось доказать свою правоту перед судом, однако, как тогда же писал журнал «Шпигель», он впервые перед лицом американского суда засвидетельствовал сомнение в «отчёте Уоррена». И Иоахим Йестен по праву назвал «прямо-таки классическим ложным выводом» заявление, сделанное многими людьми, уверовавшими по окончании новоорлеанского процесса в непогрешимость «отчёта Уоррена»: «…ведь непредвзятый наблюдатель всё-таки должен осознать, что оправдательный приговор, вынесенный обвиняемому в участии в заговоре, вовсе не означает, что не могут найтись другие заговорщики, другие виновные».

После проигранного процесса адвокат Гаррисон изложил свою версию убийства Кеннеди в книге «Наследие каменного века». В ней он говорит о том, что «практика государственных переворотов, в которых главу государства убивают члены его собственного правительства, столь же стара, как и власть правительств, как и борьба людей за власть». А в «деле Кеннеди» речь идёт, по его словам, именно о государственном перевороте, о перевороте, организованном Пентагоном и ЦРУ, поскольку политика, которую решил проводить во Вьетнаме Кеннеди, показалась группе рьяных сторонников войны «предательством нации». И Гаррисон был не одинок в этом мнении.

Действительно, незадолго до своей гибели Кеннеди дал понять, что собирается сократить численность американской армии во Вьетнаме. Его преемник Линдон Джонсон тотчас пресёк попытки начать вывод войск из Вьетнама. Десять лет спустя американские историки Франц Шурман и Реджинальд Зельник писали: «Проклятие злодеяния в том, что оно порождает зло. Убийство президента Кеннеди открыло одну из самых роковых эпох в американской истории. Слепые фанатики, веровавшие, что наша страна „была спасена“ в Далласе, на самом деле ввергли её в бесконечную череду бед. Наша молодёжь была принесена в жертву, наши деньги обесценились, репутация нашей страны была подорвана. Между тем с появлением „отчёта Уоррена“ зародилась политика искусной лжи, надолго уничтожившая доверие к обоим преемникам Кеннеди. Поэтому можно сказать, что трагедия в Далласе и „уотергейтское дело“ тесно связано друг с другом…»

Ещё более возросло число тех, кто считает, что «отчёт Уоррена» не исчерпывает случившееся. К ним относится даже бывший шеф полиции Далласа, Джесс Э. Карри, руководивший после убийства действиями далласской полиции. Он обратил внимание на то, что показания свидетелей, видевших Освальда в здании склада школьных учебников (откуда якобы он должен был стрелять), полностью противоречат друг другу. Члены комиссии, принимавшие участие в подготовке «отчёта Уоррена», также стали теперь критиковать этот отчёт (и, прежде всего, то, как он был составлен). На вопрос, придерживались ли члены комиссии при составлении данного документа каких-либо директив, один из сотрудников сказал: «Хотели, насколько это было возможно, предотвратить раскол страны на два лагеря. Даже многие сторонники Кеннеди выступали тогда за то, чтобы успокоить американскую общественность. Поэтому от нас не скрывали, что будут рады, если наш отчёт подтвердит официальную версию».

Это усиливает подозрения, что из всего собранного материала отвергались как «несущественные» или «недостоверные» все те сведения, что противоречили версии о преступнике-одиночке Освальде. На вопрос, неужели в течение всего расследования ни разу не возникла иная гипотеза, кроме той, что Освальд — преступник, действовавший в одиночку, тот же самый сотрудник ответил: «Наш штаб стоял перед дилеммой. Если бы мы принялись проверять 500 других версий, то расследование приняло бы такие масштабы, что нам не хватило бы ни времени, ни финансовых средств. Наша деятельность поглотила бы миллионы долларов и растянулась, быть может, на несколько лет. Но президент Джонсон хотел покончить со всем этим скандальным делом ещё к ноябрьским выборам 1964 г. и настаивал на скорейшем результате. Поскольку Освальд ничего уже не мог опровергнуть, он был идеальным козлом отпущения».

В конце 1975 г. несколько бывших сотрудников комиссии Уоррена обратились к президенту Форду, который тоже, кстати, входил в комиссию, предлагая ещё раз расследовать «дело Кеннеди», поскольку в связи с «уотергейтским скандалом», а также убийством баптистского пастора и борца за гражданские права Мартина Лютера Кинга (4 апреля 1968 г.) в «деле Кеннеди» обнаружились новые аспекты. Расследование убийства Кинга зародило у сенаторов подозрение, что ФБР имеет какое-то отношение к случившемуся; по крайней мере, сложилось впечатление, что оно препятствует выяснению обстоятельств убийства и его причин. При расследовании «дела Кеннеди», как признавались теперь бывшие члены комиссии Уоррена, ФБР, а также ЦРУ утаивали важную информацию, касавшуюся Освальда. Президент Форд в ноябре 1975 г. высказался за проведение нового расследования по делу об убийстве Джона Ф. Кеннеди, а также убийстве Мартина Лютера Кинга — впрочем, и этой следственной комиссии не были даны большие полномочия.

Через некоторое время при Конгрессе был образован комитет, которому предстояло в течение полутора лет ещё раз проверить весь накопленный фактический материал. Вскоре создалось впечатление, что комитет в целом подтвердит выводы комиссии Уоррена. Однако, когда заключительный отчёт был уже почти готов, всё повернулось иначе. В архиве полиции обнаружилась магнитофонная запись, сделанная мотоциклистом из колонны, сопровождавшей президентский автомобиль; запись была сделана по ошибке, — полицейский случайно включил диктофон, и вот на этой ленте сохранились все звуки и шумы, раздававшиеся во время покушения. Запись была представлена ещё членам Уоррена, однако те не обратили на никого внимания. Однако теперь специалисты по акустике заявили, что на фонограмме можно услышать звуки четырёх выстрелов, два из которых прозвучали почти одновременно; между тем, согласно официально принятой версии, считалось, что выстрелов было всего лишь два. Эта находка значила очень многое. Ведь в течение нескольких секунд Освальд, как установлено, мог выстрелить из своей винтовки лишь трижды. Значит, по крайней мере, один выстрел из четырёх сделан другим участником покушения.

Итак, утверждение о том, что Освальд действовал в одиночку, кажется, было опровергнуто. Очевидно, справедливой была одна из многочисленных гипотез заговора. В июле 1979 г. комитет конгресса представил спешно переработанный отчёт (объёмом почти в 700 страниц). С 95-процентной вероятностью можно утверждать, говорилось в нём, что во время покушения на Кеннеди прозвучало четыре выстрела; значит, помимо Освальда стрелял второй участник покушения. Отсюда следовал важнейший вывод: Джон Ф. Кеннеди, «вероятно, был убит в результате заговора». Впрочем, далее авторы отчёта проявляли сдержанность: «Комитет не в состоянии идентифицировать второго снайпера или определить масштаб заговора». Однако отныне следует говорить именно о заговоре; это, казалось, было установлено точно.

Это был сенсационный результат, окрыливший тех, кто все эти годы верил в существование заговора. Вообще говоря, с самого начала возникали многочисленные теории заговора, к которым добавлялись всё новые и новые версии. Например, одна связывала Освальда с КГБ, с которым Освальд действительно был связан. По другой теории, богатые далласские промышленники составили заговор против Кеннеди. Или же президенту Кеннеди по какой-то неясной причине отомстили представители организованного преступного мира, мафии, с которой был якобы связан и Джек Руби, застреливший Освальда. Даже бытовала такая гипотеза: в заговоре против Кеннеди участвовали ФБР и ЦРУ.

Комитет категорично оправдал ФБР, ЦРУ, а также Фиделя Кастро, которых пытались обвинять в организации двух этих знаменитых политических убийств. Однако в обоих случаях представителям ФБР вменяли в вину «грубые ошибки». В случае с Мартином Лютером Кингом служащие ФБР, устраивая настойчивую слежку за «нежелательными элементами», так накалили политическую атмосферу, что убийство Кинга стало неминуемым. В случае же с Кеннеди и ФБР, и ЦРУ недостаточно активно содействовали выявлению причин случившегося.

В 1982 г. группе исследователей из американской Академии наук было поручено ещё раз провести тщательную экспертизу той самой магнитофонной записи, сделанной полицейским. После скрупулёзного анализа основной факт, на котором зиждились критические выводы комиссии, был признан научно несостоятельным. Те самые шумы, идентифицированные в 1979 г. как звуки четырёх выстрелов, на самом деле ими не были. Это однозначно удалось доказать.

Таким образом, расследование, начатое по инициативе президента Форда, не дало результатов. Все противоречия, все невыясненные вопросы, как и прежде, остаются неустранёнными. Констатировать можно лишь одно: с каждым годом всё дальше в прошлое отходит эта трагедия и становится всё труднее выяснить правду об убийстве Кеннеди.