Сколько лет тебе, скажи, Психея? Псюхэ милая, зачем считать? Всё равно ты будешь, молодея, В золотые рощи прилетать. В этих рощах воздух не прозрачный, Испарений и туманов полн, И заливы спят под тучей мрачной В неподвижности тяжелых волн. Там пустые, темные квартиры, Где мерцает беловатый пол, Или ночи северной Пальмиры, Иль невиданный, пустынный мол. У заборов девочки-подружки Ожидают, выстроившись в ряд, Или смотрят, позабыв игрушки, На чужой и недоступный сад. Там играют в сумерках Шопена. Тот, кого зовут, еще в мечтах, Но соперничество и измена Уж видны в приподнятых глазах. Там по царским дням в парадной ложе Восседает Смольный институт, А со сцены, на туман похожи, Лебеди волшебные плывут. Но, сквозь пар и сумрак розовея, Золотая роща нам видна, И пути к ней, юная Психея, Знаешь, молодея, ты одна.

Что это: заумная Флорида? Сон, приснившийся Анри Руссо? — Край, куда ведет нас, вместо гида, Девочка, катящая серсо. Слишком зыбок профиль пальмы тонкой, Розоватый воздух слишком тих, Слишком хрупки эти квартеронки, Чтобы мы могли поверить в них. На каком земном меридиане, Под какой земною широтой Есть такая легкость очертаний И такой немыслимый покой? Знаю, знаю: с каждым днем возможней Видимого мира передел, Если контрабанды на таможне Сам Руссо и тот не разглядел! Если обруч девочки, с разгона Выскользнув за грань заумных Анд, Новым спектром вспыхнул беззаконно В живописи Ольги Гильдебрандт!

Мазок широкий и небрежный, Неторопливо-прихотлив, Грядою гравия прибрежной Обвел лазоревый залив. Недоговаривая чаще, Чем намекая на деталь, Он сумраком окутал чащи И нежно отуманил даль. Потом в углу пустой гостиной Фигуры тушью проложив, Промчал по клавишам старинный Обворожительный мотив. С ним вместе возникают сразу, Подобно звукам в тишине, Свечей огнистые топазы В лучистом шубертовском сне. И снова отплываем в даль мы, В тот край, куда дороги нет, Где яхты, кактусы и пальмы Фатально просятся в сонет. Как легок он и как прозрачен, В лорнет увиденный мирок! Как незаметно труд затрачен На увлекательный урок!.. Мелькают дамы, гейши, дети В колористическом бреду — То на бульваре, то в балете, То в будуаре, то в саду. Они безмолвны и безлики, Но их слепой, упорный взгляд — Как цепкий стебель повилики, Как белладонны сладкий яд. Чуть угловатые движенья Прямых и тонких рук и ног Таят невинное томленье И неопознанный порок. Такого зыбкого каприза, Таких отроковичьих сцен Нет ни у Константина Гиза, Ни у Марии Лорансен. Возможно ли найти названье Благословенному вину, Влекущему воспоминанья От Альтенберга к Кузмину? …В осеннем парке ждет карета. Ждут в море ветра паруса. Ждет сердце вещее привета И жадно верит в чудеса. В плену расплывчатых заметок Я без конца глядеть готов На кроткий мир марионеток И экзотических садов. — Весь этот край обетованный, Куда Вожатый нас ведет, Возник не в тот ли час туманный, Когда Форель разбила лёд ?

Под золотым и синим сводом, Как будто силясь жизнь отнять, Огни большого парохода Глядели долго на меня. Я отвечал им долгим взглядом Волненья, горя не тая, И плыли мы как будто рядом, Хоть плыли в разные края. И словно волн и звезд движенье, Никто не мог остановить Боль настоящего мгновенья И горечь будущей любви.

Писать без умолку, Писать взасос, Писать, как если б не было начала Ни в жизни, ни в стихе.          Так с первых дней,          Так с первых строк,          Очнувшись под рекою,          Зеркальным осмосом вникаешь в связи          Вещей, и сумерек, и гулкого вопроса,          И радости бездумного руля.

Словно куски заката, Или фрагменты плаката — Алые паруса. У борта фрегата — Синяя полоса. Сонный день вечереет, Чайка последняя реет. Солнца следы, Как обломки слюды,          То широ́ки, то дробны          Грани неба в дымном огне…          И о́тсветам подобны          На твоем полотне.

Остановилась умная Анюта Среди лилового пустынного уюта. А на стене белесоватый след Вещает: тетей много, мамы нет. Ее уста по-взрослому твердят Забытых поздравлений ряд, Но панталончики висят Благовоспитанно-уныло, Как парусов далеких тлен Над этой местностию милой. И незаполнено лицо Анюты, Через него чредой безликой, С прелестной тайною, по-своему великой, Века проходят и минуты.