Перед партийными кругами для своего возвращения к активной работе Азеф нашел, конечно, совсем иное объяснение: в этом ему помог случай, которыми он умел хорошо пользоваться.

Незадолго перед тем из Сибири бежал Г. А. Гершуни. В бочонке с квашеной капустой его вывезли со двора далекой Акатуйской каторги и со всеми предосторожностями, через Владивосток и Японию переправили в Америку. Его путешествие по Америке было настоящим триумфальным шествием: на многотысячных митингах и на торжественных банкетах в его лице чествовали русскую революцию и ее борцов, - за их подвиги и страдания. В Европу Гершуни прибыл в самом начале 1907 г., - в приподнятом, радужном настроении и с большими суммами денег, собранных в Америке для нужд русской революции, для помощи политическим ссыльным и заключенным. (см. на нашей стр. ldn-knigi)

Конечно, уже очень скоро после приезда он свиделся с Азефом. В последнем он видел своего ученика в деле террора, - ученика, который во многом превзошел учителя. В тюрьму до него доходили вести о делах Плеве, вел. кн. Сергея и др., - и о роли в них Азефа. И теперь он менее всего был склонен мириться с уходом Азефа от боевой работы. Мотивы, которые приводил Азеф, ему казались мелкими, препятствия - легко устранимыми, - и он, со свойственной ему сосредоточенной страстностью звал Азефа назад, в Боевую Организацию, рисуя ему заманчивые картины совместной работы в терроре.

Азеф сделал вид, что позволяет себя убеждать, - и согласился вернуться, если не прямо в Боевую Организацию, - после заявлений, которые он только что делал, это было психологически невозможно, - то к активной партийной работе вообще.

Вместе с Гершуни приехал он в Финляндию, которая тогда была ближайшей резервной базой для всех русских революционных партий, - и попал прямо на второй съезд партии социалистов-революционеров, который в конце февраля 1907 г. собрался в Таммерфорсе. Гершуни выступал на этом съезде под псевдонимом "Капустина", - в честь той квашеной капусты, которая так удачно помогла его счастливому побегу. Но все присутствовавшие знали, кто скрывается под этим скромным псевдонимом, - и то заседание съезда, на котором Гершуни впервые показался, превратилось в непрерывную восторженную овацию по его адресу.

Азеф все время держался рядом с Гершуни, - как человек, который вместе с ним закладывал первые камни ныне столь могучей партии, - и на него падали отраженные лучи тех симпатий, которыми весь съезд окружил Гершуни. Возвращение Азефа к активной работе в этих условиях казалось залогом того сплочения и укрепления партийных рядов, которые несет приезд Гершуни. С тем большей радостью все приветствовали Азефа. Он был вновь избран в Центральный Комитет.

Но настоящее право приветствовать появление Азефа в тот момент имел только Герасимов: с приездом Азефа не только возобновилось регулярное поступление той подробной информации о деятельности Центральных учреждений партии, которой так интересовался Столыпин. В самые первые дни после своего приезда Азеф дал Герасимову и то, чего не могли дать ему другие источники полицейской информации вместе взятые, - а именно сведения о составе и планах центральных боевых групп: это были те сведения об уцелевшей части Боевого Отряда Зильберберга, которые позволили Герасимову и Столыпину создать знаменитый в свое время процесс о "заговоре против царя".

Аресты Зильберберга и Сулятицкого были тяжелым ударом для этого Отряда, но они отнюдь не разбили его, - они даже ни на минуту не ослабили его деятельности. Этот Отряд еще до ареста названных лиц вобрал в свой состав целый ряд новых добровольцев и завязал обширные связи с людьми, которые доставляли сведения, могущие быть полезными для боевой деятельности Отряда.

Это дало возможность еще при Зильберберге построить планы нескольких грандиозных предприятий: открытого вооруженного нападения на Зимний Дворец с целью убийства Столыпина, - во время прогулок последнего в дворцовом садике; взрыва поезда вел, кн. Николая Николаевича, - тогда командующего войсками петербургского военного округа, а позднее, в 1914-15 г. г., главнокомандующего русскими армиями, - и ряда других. Связи, которые завязал Отряд, были настолько значительны, что появились основания рассчитывать на возможность в случае нужды добраться и до самого царя.

Из новых членов, вошедших в эти месяцы в состав Боевого Отряда, наиболее яркою фигурой был Бор. Ник. Никитенко. Лейтенант Черноморского флота, до 1905 г. он стоял в стороне от революционного движения, - хотя и был близок к революционерам по своим настроениям. Поворотным пунктом в его жизни было севастопольское восстание в ноябре 1905 г.

Непосредственного участия в нем Никитенко не принимал. Минный транспорт "Дунай", на котором он тогда служил, к восстанию не примкнул, и Никитенко пришлось даже, правда, пассивно, выступить на стороне защитников власти: он был назначен начальником того отряда, которому было поручено занять один из восставших кораблей, крейсер "Очаков", после того как последний, разгромленный огнем береговых батарей, сдался на волю победителя. Никитенко первым взошел на палубу мятежного корабля, и картина, которую он увидал, никогда не была им забыта: вся палуба была залита кровью и "покрыта раненными и убитыми, с вывороченными внутренностями, с оторванными руками и ногами". Человеческие нервы в те годы острее реагировали на подобные впечатления, - чем теперь, после кровавых кошмаров лет мировой и гражданской войны. У Никитенко дело доходило даже до галлюцинаций, - и именно эти впечатления заставили его бросить военную службу и принять решение о присоединении к активно действующим революционерам.

Вскоре случай свел Никитенко с членами Боевой Организации: устроители побега Савинкова из севастопольской тюрьмы отправляли последнего заграницу на парусном боте. Это был единственный сравнительно безопасный способ вывезти его из оцепленного войсками города, властям которого из столицы было предписано во что бы то ни стало поймать беглеца и его пособников. Для руководства этой экспедицией был нужен опытный моряк, так как предстоял большой переход открытым морем. Никитенко с готовностью взялся за это предприятие и блестяще довел его до успешного конца: несмотря на бурю, которая их захватила в открытом море, он довел небольшой парусный бот до одного из румынских портов, - и даже сумел благополучно вернуться назад, так что вся эта его поездка осталась совершенно неизвестной для властей. Во время этих скитаний Савинков и Зильберберг имели возможность близко узнать и правильно оценить Никитенко, а потому естественно, что когда в конце 1906 г. Никитенко предложил себя в распоряжение Боевого Отряда для работы в терроре, Зильберберг принял его с распростертыми объятиями.

Проживавший в Петербурге вполне легально в качестве лейтенанта флота в отставке, совершенно не скомпрометированный в глазах полиции, Никитенко был настоящей находкой для террористической организации. Его положение позволяло ему проникать в такие круги, о доступе в которые обычные члены террористических групп не могли и мечтать. Достаточно сказать, что он имел возможность бывать в Английском клубе, членом которого состоял и в котором нередко запросто бывал вел. кн. Николай Николаевич, - тот самый, имя которого стояло на одном из первых мест в списке намеченных жертв Боевого Отряда. Никитенко легко мог совершить убийство этого великого князя и сделал соответствующее предложение партии. Но руководители боевой работы наложили свое вето на это предприятие: смелый и предприимчивый, с большой выдержкой и инициативой, Никитенко быстро выдвигался в качестве идеального кандидата на роль террориста-руководителя, - и его берегли для такой именно работы.

Высокая оценка личности Никитенко как его товарищами по Отряду, так и сталкивавшимися с ним представителями центральных учреждений партии была причиной того, что после ареста Зильберберга функции организатора-руководителя Отряда перешли к нему, - хотя он и был одним из самых молодых членов Отряда, как по возрасту (ему в это время было всего 22-23 года), так и по революционному стажу.

Самым трудным и сложным из всех дел, которые теперь легли на его плечи, было "дело царя".

Начато это дело было еще при Зильберберге. Среди сочувствующих партии и желавших оказывать помощь ее террористическим группам, с которыми Зильберберг завел связи, имелся некто Вл. А. Наумов, - сын начальника дворцовой телеграфной конторы в Новом Петергофе. Знакомства с ним Зильберберг искал для получения сведений о времени поездок Столыпина и вел. кн. Николая Николаевича к царю. Но во время разговоров выяснилось, что Наумов может сообщить целый ряд сведений и о самом царе, - об его образе жизни и привычках, о внутренних распорядках во дворцах, о времени царских прогулок. Он рассказал, что знает одного казака из царского конвоя, который сочувствует деятельности революционеров. Из этих рассказов как будто бы следовало, что есть возможность организовать покушение против царя. Наумов намечал даже несколько пробных планов, которые, по его мнению, обещали успех. Конечно, все это были только отрывочные мысли, которые должны были подвергнуться проверке и разработке. Но они, - казалось, - давали ряд зацепок для поисков в соответствующих направлениях.

Вопрос, перед которым эти сообщения поставили Зильберберга, был весьма сложен. Разговоры об устранении царя среди деятелей боевых групп велись уже давно, но никаких конкретных шагов в этом направлении партия до сих пор не предпринимала. Старое решение, принятое руководящими учреждениями партии еще в 1902 г., при создании Боевой Организации, формально оставалось в силе: партия считала такое покушение несвоевременным и запрещала Боевой Организации поднимать руку на царя. Но за те пять лет, которые прошли после принятия этого решения, общая обстановка радикально изменилась. В 1902 г. царь почти не был вовлечен в политическую борьбу. Только немногие были осведомлены о том, что такое он представляет из себя в действительности. В широких слоях крестьянства еще твердо жила вера в "царя-батюшку", который желает добра своему народу, - и начинавшее пробуждаться недовольство было направлено исключительно против представителей власти во главе с министрами, которые не позволяют довести до сведения царя действительную правду о страданиях народных. В своей агитации революционерам приходилось считаться с подобными настроениями и избегать резких нападок непосредственно на царя. Даже в 1905 г. нередки бывали случаи, когда собрание, сочувственно слушавшее революционные речи об общих порядках в стране, прерывало оратора криками, когда он переходил к роли самого царя: "ты царя не замай!" тем более была реальной опасность, что нападение террористов на царя будет не понято народом и может оттолкнуть от революции колеблющиеся элементы.

Но после 1902 г. много воды утекло. События 1905-06 г.г. перед лицом всего народа втянули царя в непосредственную борьбу и сделали его в глазах масс лично ответственным за все то, что творили его именем министры. Сделала огромные успехи и антимонархическая агитация, - и специально агитация, направленная лично против Николая II. В частности, партия социалистов-революционеров еще осенью 1904 г., вскоре после убийства Плеве, приняла решение так строить свою агитацию, чтобы политически подготовлять возможность террористического удара и против царя лично.

На рубеже 1906-1907 г. г. в партии многие считали, что почва для такого удара уже подготовлена, - что вопрос о цареубийстве уже не вопрос политический, а только чисто технический, и что если возможность для деятельности в этом направлении открывается, партия ни в коем случае не должна упускать представляющегося ей случая.

Во всяком случае, решить этот вопрос своею властью Зильберберг, конечно, не мог и обратился за руководящими указаниями к тому члену Центрального Комитета, который был официальным представителем последнего по сношениям с Отрядом, - к П. П. Крафту. Последний совещался с некоторыми из членов центрального Комитета, - с В. М. Черновым и, по-видимому, Натансоном. Все они сошлись на том, что вопрос о царе действительно назрел, но немедленное выступление против него все они признали по тактическим соображениям невозможным: в это время шли выборы во вторую Госуд. Думу, дававшие победу левым партиям. Партия социалистов-революционеров на этот раз официально принимала участие в выборах и уже было ясно, что в будущей Думе она будет представлена довольно значительной фракцией. Заседать в Думе и одновременно организовать убийство царя партия, конечно, не могла: это поставило бы партию в совершенно невозможное положение. Но за то все считали, что в случае нового разгона Думы, - а он казался почти неизбежным, - удар против царя был бы и политически целесообразен и больше чем своевременен, а потому заранее подготовить возможность такого удара казалось весьма и весьма полезным.

В виду всех этих соображений в Центральном Комитете возбужденный Зильбербергом вопрос, насколько удается установить, официально не был даже и поставлен, но Зильбербергу были даны указания о желательности и необходимости возможно шире развернуть работу по собиранию сведений, могущих быть полезными для организации в будущем выступления против царя. Работа эта должна была состоять только в одном собирании сведений: было совершенно определенно оговорено, что никаких активных действий в этом направлении Отряд предпринимать не имел права без особого и прямого о том указания со стороны Центрального Комитета.

В таком положении находилось это дело, когда Отряд перешел под руководство Никитенко. Сложность задач, которые стояли перед ним, невидимому, смущали последнего: ведь кроме собирания сведений о царе он вел дела против Столыпина и вел. кн. Николая Николаевича, каждое из которых, взятое в отдельности, представляло большие трудности, чем в свое время дела Плеве и вел. кн. Сергея. Поэтому понятно, что он с особенной радостью ухватился за возможность посоветоваться со "старым" и умудренным опытом" вождем Боевой Организации, - с только что прибывшим из-за границы Азефом. Свидание их состоялось в Финляндии в самом конце февраля или даже в начале марта 1907 г. Никитенко посвятил Азефа во все подробности работы Отряда, ознакомил с его силами и планами. Он хотел, чтобы Азеф вообще взял Отряд под свое руководство. Последнее предложение Азеф решительно отклонил. Помимо общих соображений, по которым он вообще отказывался от участия в террористической работе, для данного случая он выдвинул и специальный довод: члены Отряда, - заявил он, - навербованы не им; некоторые из них лично ему совсем неизвестны, а при таких условиях он не может нести ответственности за то, что в состав отряда не пробрался агент-провокатор.

Такую ответственность, - говорил он, - он может брать на себя только тогда, когда сам пропускает через свой контроль весь состав Отряда. В этом была доля истины: разбираться в людях он действительно умел не плохо. Но в данном случае за оговорку о провокации он предусмотрительно прятался потому, что уже в эго время предназначал весь Отряд на гибель. Оказавшись взять Отряд под свое ведение, Азеф, как передают биографы Никитенко, не отказался однако от дачи некоторых советов начинающему работнику боевого дела, - и одним из особенно подчеркнутых им советов был совет усилить разведочную работу против царя. В частности он советовал как можно теснее связаться с тем конвойным казаком, связь с которым была установлена через В. А. Наумова.

Никитенко последовал этому совету, хотя ему, - как свидетельствуют некоторые из его тогдашних сотоварищей по работе, - казак не казался особенно внушающим доверие: в качестве офицера он лучше знал военную среду и, по-видимому, чувствовал какую то фальшь в его поведении, о котором он знал только по рассказам.

И действительно - этот казак, - его фамилия была Ратимов, - сыграл роковую роль в судьбе и всего Отряда в целом, и Никитенко лично: он действовал по поручению своего начальства в качестве агента-подстрекателя. Силач и красавец, большой любитель выпить, он принадлежал к тому типу разбитных гвардейских солдат, которых совсем разлагала сытая жизнь среди столичных соблазнов. Этот тип хорошо известен всем, кто вел революционную работу в войсках: представители его могли вести разговоры на любые темы, умели прикидываться понимающими и сочувствующими различным прогрессивным идеям, так как нахватались обрывков различных мыслей, - но они никогда ничего не имели за душой, - ни веры, ни убеждений, - и готовы были продать всех и каждого, если только эта продажа обещала принести им материальные выгоды.

Именно так поступил и Ратимов. Увидев из первого же разговора с Наумовым, что он имеет дело с революционером, и зная, что начальство обещало награды за выдачу таких революционеров, Ратимов прикинулся сочувствующим и втерся в доверие к Наумову, брал от него революционные прокламации, утверждал, что передает их своим товарищам, - а затем, спустя некоторое время, доложил о своем новом знакомом по начальству. Сообщение это пошло по инстанциям и добралось до начальника царской охраны, жанд. полк. Спиридовича. Последний был учеником Зубатова и большим специалистом полицейского сыска, - и к тому же горел желанием выслужиться на своем новом посту, столь близком к источнику всех материальных благ, - к царскому трону. По закону он должен был немедленно же арестовать Наумова и предать его суду за попытку ведения революционной пропаганды. Но в этом случае Наумов отделался бы годом-двумя крепости, - и Спиридовичу это дело не принесло бы никаких выгод. Больше выгод обещал другой путь: Ратимов получил инструкции поддерживать знакомство с Наумовым, стараясь выведать подробности его планов и, конечно, обо всем сообщая Спиридовичу.

Одновременно за Ратимовым было организовано наблюдение агентами дворцовой охраны.

Около полугода шло такое наблюдение, не давая никаких особенных результатов, - а затем сведения от казака столкнулись с более важными сведениями от Азефа.

Почти немедленно после своего свидания с Никитенко Азеф информировал Герасимова о составе и планах Отряда, сообщив при этом в общей форме, что Отряд "завязал какие то связи с царским конвоем". На это последнее обстоятельство Азеф рекомендовал обратить особое внимание, так как по его заявлению вопрос о цареубийстве в Центральном Комитете уже был решен в положительном смысле и Отряду уже были даны инструкции немедленно же перейти к активным действиям.

Его сведения дали возможность Охранному Отделению установить наблюдение за Никитенко и другими членами Отряда. Довольно быстро удалось проследить их сношения друг с другом, но нить, тянувшуюся от Отряда к царскому двору, поймать не удавалось. Герасимов рассказывает, что он уже предполагал ликвидировать отряд в порядке арестов и административных высылок, так как не видел возможности быстро собрать материал, достаточный для предания суду, и в то же время опасался, как бы Отряд не перешел к активным действиям, удачно ускользнув от внешнего наблюдения. Но именно в этот момент дворцовая охрана посвятила Герасимова в тайну своих сношений с казаком-предателем: этот последний, наконец, добился своего и вошел в непосредственные сношения с членами Отряда, которые вели с ним разговоры о том, как возможно добраться до царя. Теперь аресты, производимые на основании его рассказов, давали возможность создать процесс не только о простом распространении революционных прокламаций, а потому Спиридович выкладывал свои карты на стол. Сличение этих карт с теми, которые имел у себя на руках Герасимов, создавало в достаточной мере цельную картину.

Герасимов непосредственно повидался с казаком-предателем. Этот последний не произвел на него впечатления надежного и добросовестного свидетеля: он явно преувеличивал, рассказывая о клятвах на евангелии, которые с него брали революционеры, и драпируясь в тогу спасителя царя. Такое же впечатление ненадежности этот казак производил и на Спиридовича, который после первого же свидания с ним решил, что имеет дело с "плохим солдатом, который хитрит и не говорит правды". Тем не менее, при надлежащей обработке этот казак был вполне пригоден для роли свидетеля на суде.

Собранные таким образом результаты были представлены на усмотрение Столыпина: вопрос имел слишком большое политическое значение, чтобы полиция могла решать его по своему усмотрению. Столыпин быстро понял, какой благодарный для его политических планов материал давала ему судьба, и обеими руками ухватился за мысль создать громкий процесс о "заговоре против царя". Вторая Государственная Дума к этому времени уже собралась. По своему составу она была даже более левой, чем разогнанная первая. Столыпин с самого начала взял курс на новый разгон и изменение основных законов. Нужно было вести соответствующую политическую подготовку, а процесс о "заговоре против царя" был как нельзя более пригоден для компрометации Думы в глазах царя и монархически настроенных слоев населения: ведь этот "заговор" был организован той самой партией социалистов-революционеров, которая имела свыше 30 своих официальных представителей в Думе.

Решение о создании процесса было принято и Герасимову поручено было как можно скорее закончить подготовительную работу. Это не составило большого труда.

Казак имел одно или два дополнительных свидания с представителями Отряда и вел с ними разговоры на нужные темы, а после свиданий являлся к Герасимову с обстоятельными докладами. Агенты наружного наблюдения, предупрежденные о таковых свиданиях, дежурили в назначенных местах и регистрировали встречи казака с террористами: этим путем создавались свидетели второго разряда, которые должны были на суде подтверждать факт таковых встреч. Сознательно готовили и "документальные" улики: террористы просили казака посылать им условные телеграммы относительно сроков приездов к царю Столыпина и вел. кн. Николая Николаевича, - только эти два дела и стояли перед Отрядом, как вполне конкретные боевые задачи. Казак все время уклонялся от выполнения этих просьб, - но в последний момент, накануне намеченного дня ареста террористов, две такие телеграммы он отправил, и эти телеграммы фигурировали позднее на суде в качестве наиболее тяжелых улик. Так как сведения, в этих телеграммах сообщенные, - это было установлено на том же суде, - не соответствовали действительности, то единственный смысл их посылки мог состоять и действительно состоял в том, чтобы играть роль таких улик во время подготовляемого процесса.

Когда собранный материал показался достаточным, казаку было предложено написать соответствующее официальное заявление. Герасимов проредактировал это заявление, - и дал ему ход. В ночь на 14 апреля были произведены аресты. Всего было захвачено 28 человек, - членов Боевого Отряда и лиц, с ними связанных. Только очень немногим удалось ускользнуть из расставленных сетей. Основное ядро Отряда на этот раз было взято почти все в полном составе.

Предварительное следствие принесло неожиданно радостный подарок инициаторам процесса: один из арестованных, - тот самый Наумов, который первым завел знакомство с казаком, - увидев, что он предан, и узнав, что ему грозит смертная казнь, упал духом и сделал "откровенные признания", оговорив остальных арестованных. Он был случайным человеком в боевой работе и психологически не был готов к тому концу, к которому должен был подготовить себя каждый, кто вставал на путь террора. А следователи, которые вели допросы, обещали ему спасение жизни, - в качестве награды за улики против других. Эти показания, конечно, во много раз усилили позицию обвинения.

Верный своему плану, Столыпин немедленно же использовал эти аресты для политической демонстрации. По соглашению с ним, реакционеры-депутаты Госуд. Думы внесли в последнюю запрос, прося правительство сообщить им подробности относительно "заговора против царя", слухи о котором тревожат их верноподданнические чувства. Столыпин немедленно же дал ответ, весьма демагогически использовав все выгодные для него моменты. В его изложении дело состояло не только в том, что велось предварительное собирание информационного материала. Он утверждал, что Боевой Отряд, по прямому поручению Центрального Комитета, вполне конкретно вел подготовку покушения на царя. В исключительно тяжелое положение были поставлены социалисты-революционеры депутаты Думы: если партия, к которой они принадлежали, действительно занималась организацией покушения на царя, то, во всяком случае, политическая ответственность за это ложилась и на них, официальных представителей партии в Думе. Сами они непосредственного отношения к Боевому Отряду, конечно, не имели и в его планы посвящены не были. Запрошенный ими представитель Центрального Комитета партии, В. М. Чернов, который в этот момент случайно находился в помещении фракции, категорически опроверг утверждение Столыпина относительно подготовки покушения на царя. Основываясь на этом заявлении, представитель фракции социалистов-революционеров, депутат Широкий, с думской трибуны опроверг утверждения Столыпина, но его слова звучали недостаточно четко и убедительно. Столыпину удалось внести смущение в ряды умеренно-прогрессивных фракций Думы и добиться принятия монархической резолюции.

Это было несомненной победой Столыпина. Но поскольку он думал не только о резолюции Госуд. Думы, а и о создании монархических настроений в стране, постольку ему пришлось пережить жестокое разочарование: попытки монархических организаций инсценировать "бурю патриотического негодования" в стране потерпели полный крах. Манифестации, организуемые ими при активной поддержке властей, носили чисто казенный характер и не находили никакого отклика в широких слоях населения. Известие о том, что на жизнь "обожаемого монарха" готовилось покушение, в лучшем для монархистов случае встречалось с пренебрежительным равнодушием. Совсем нередки были случаи, когда можно было уловить ноты прямого сожаления по поводу того, что планы террористов не получили осуществления. И именно этот итог политически был самым главным: если до монархической шумихи вокруг "заговора против царя" еще можно было опасаться, что удар против царя вызовет взрыв монархических настроений в стране, то теперь становилось несомненным, что для подобных опасений нет оснований. В психологии масс почва для цареубийства уже была подготовлена.

Из арестованных 18 человек были преданы военному суду. Дело разбиралось в конце августа. Обвинение главное внимание сосредотачивало на вопросе о царе. В виду позиции, занятой Центральным Комитетом, положение подсудимых политически было крайне трудным: они должны были согласовать свои выступления с позицией Центр. Комитета и потому не могли с нужной силой защищать свои политические позиции против нападок обвинения.

Приговор, конечно, был предрешен. Правда, на суде Наумов взял обратно значительную часть своих оговоров. Но это мало помогло другим, - зато себя самого Наумов этим своим поведением погубил: оно дало предлог для неисполнения обещания сохранить ему жизнь (Если раньше могли существовать сомнения относительно действительных мотивов казни Наумова, то после появления воспоминаний Спиридовича все такие сомнения должны отпасть. Из текста этих воспоминаний с несомненностью следует, что Наумова помиловали бы, если бы он согласился и на суде помогать обвинению топить остальных подсудимых (см. General A. Spiridovitch: "Les dernieres annes de la Cour de Tzarskoie-Selo", Paris, l928, p. 172).), - и он, вместе с Никитенко и еще одним подсудимым, быв. студентом Синявским, был приговорен к смертной казни. Этот приговор был приведен в исполнение 3 сентября 1907 г. Ряд других подсудимых пошел на каторгу и в ссылку.

"Героем" во время процесса был Герасимов. Под предлогом опасности, которая якобы ему грозит со стороны революционеров, он отказался явиться на суд для дачи показаний. Тогда суд в полном составе выехал к нему, в Охранное Отделение. Его приветствовали, как человека, который спас жизнь царю, и через несколько дней после казни Никитенко и его товарищей царь по собственной инициативе и вне всякой служебной очереди пожаловал ему генеральские эполеты. О закулисной работе, которая подготовила процесс, царь, конечно, ничего не знал, - но усердие деятелей политической полиции он всегда считал нужным поощрять: такова была старая традиция дома Романовых.