А Сергей в это время исчез под градом ударов «Азиата», который сразу заработал на полную мощь всех миллионов поколений уничтоженных им бойцов. И сейчас не было дела ни до каких трагедий вселенских масштабов. Их было двое на татами, двое на две вселенные, два лучших представителя решали спор один на один, на всё бесконечное пространство вокруг.

«Азиату» не нужно было проводить проверку боем. Сергея он изучил прекрасно, и сделал ставку на фактор неожиданности и на свою, как он считал, невероятную мощь. Он рассчитывал покончить с ним сразу, размазать по татами, стереть в порошок, и этим показать всем абсолютное преимущество чёрной планеты.

Не знал он лишь одного, что Сергей, как в своём предыдущем бою, в этот момент наблюдал за их поединком со стороны, только сейчас вместе с ним был не только Координатор, но и стоящий рядом учитель.

«Приёмы боя его великолепны и техника исполнения прекрасна, но я почему-то ожидал большего от миллионов поколений вселенских бойцов. Моё второе «я» нисколько не хуже. В таком ключе мы можем работать вечно».

«Не спеши с выводами, это ведь не весь «Азиат», а лишь его земное воплощение, и в этом вы на равных. И не забывай, ты мастер. Поэтому все его приёмы для тебя не новость, впрочем, как и твои для него, к сожалению».

«Ну, это мы ещё посмотрим, извините, Сэнсэй, сейчас мне понадобится полная концентрация, есть одна мысль, надоело обороняться».

«Чем можно затушить бушующий лесной пожар?», – услышал учитель удаляющуюся мысль.

«Пожаром навстречу, – закончил он за Сергея, – да, оптимизма тебе, к счастью, не занимать».

Рисунок боя сразу изменился. И если бы в руках были клинки, то искры посыпались бы веером от контратакующих ударов Сергея. На каждый удар «Азиата» он стал отвечать ударом, а то и двумя, постоянно наращивая силу, и это при невероятной скорости действий.

Они стояли в середине татами и наносили удары, практически не оберегая тело. Голова и шея защищались автоматически, потому что при такой скорости и силе ударов некогда думать о защите, блок ставился на подсознательном уровне. Гул стоял в зале от ударов рук и ног, внешний эффект усиливался абсолютной тишиной переполненного зала. Зрители не дышали, впервые оказавшись свидетелями такого бескомпромиссного поединка. Удары были настолько сильны, что непонятно, как человеческое тело их выдерживало.

Зал был тот же, где Сергей потерпел поражение от «Азиата» в первом бою с ним.

Но только зрители находились в шоке от происходящего. В душе Сергея всё пело и ликовало. Как и в поединке с самим собой, он испытывал неимоверный восторг от сознания того, что его вполне человеческое тело выдерживает и наносит удары почти за гранью возможного. Восторг летящей пули, обгоняющей звук собственного выстрела.

Но в то же время Сергей начал понимать, что преимущества перед противником он получить не может, хотя и задействовал все резервы организма.

«Он победить меня не может, но и я не могу, что же делать?»

И тогда его мятежная душа решила замахнуться на большее, чем ему дано, и глубоко в нём родилась мысль:

«А что, если попробовать шагнуть дальше, за грань невозможного?»

Тем более что он прекрасно понимал: ничьей в поединке быть не может.

«И в конце то концов, когда ещё, если не сейчас?» – билась в груди мятежная мысль, глуша сомнения.

«Да что тут думать, я же помню, как был великаном, с мечом или без меча, но это же я попирал ногами Млечный Путь».

И он взорвал себя изнутри, разорвал оковы, не позволяющие человеку выйти за пределы собственных возможностей, тех, которые дарованы природой, тех, которые способен выдержать организм. Преступил границы, за которыми, может быть, ждала смерть, или ничто.

«Куда попадают те, кто попрал законы, по которым живёт наш мир?»

* * *

В следующий миг Сергей, или то, что от него осталось, оказался в тёмном туннеле, где не на чем остановить взгляд. Пустое ничто окружало его, и впереди не было ничего. Каким-то образом он понял, что смотрит в ту сторону, откуда пришёл, и вернуться не может. Казалось, прошла вечность, а может быть, миг, прежде чем он осознал это, и, осознав, повернулся в противоположную сторону. Но и там была пустота без намёка на свет.

«Зачем он пришёл? – услышал он голос внутри себя, а может и снаружи, он чувствовал себя вывернутым наизнанку. – Чтобы сказать, зачем, нужно знать, куда, а он не знает. Он ничего не знает. Кто он? Зачем он? Когда он и где? Может быть, ему лучше, если он будет здесь вечно, в забвении?» – прошептал бесцветный голос.

«Лучше, лучше, лучше», – шелестело затухающее эхо.

«Ищи свет мастер, ищи свет, – трепетала на грани сознания почти безжизненная мысль, – ищи свет».

Прошла ещё одна вечность, или же длился всё тот же миг, прежде чем эти мысли были осознаны, тем, что от него осталось, а затем пришло недоумение:

«Как это я не знаю, кто я? А кто я? Я… а действительно, кто я?»

«Молодец, мастер, держись и ищи свет», – более отчётливо прозвучало внутри, или снаружи. Внутри себя он ощущал лишь пустоту.

«А знает ли он, что такое свет? А помнит ли он, что такое свет? Если себя не помнит. Не знаю, не знаю, не знаю», – как шелест прошлогодней травы пыталась вернуть в небытие его едва очнувшееся сознание, убаюкивающая мысль.

«Свет? Я помню свет, он был в моём тандэне. У меня есть тандэн? Ну да, тандэн, в нём вся вселенная. Так значит, я вселенная?

«Может быть, может быть, может быть», – шелестела ещё не рождённая мысль.

«Вселенная?»

«Сергей!» – криком далёкой боли услышал он своё имя.

«Лея! – выстрелом вырвалось из груди. – Какое там забвение, Сергей я, Сергей, был им, есть и буду, хоть рвите меня на части, хоть выворачивайте наизнанку!»

«Молодец, мастер, а теперь ищи свет», – услышал он мысль учителя.

«Как думаешь, найдёт?»

«Посмотрим».

«Может быть, помочь?»

«Он сам пришёл сюда, по своей воле, пусть и выход находит сам».

«Если не можешь найти что-то, создай то, что нужно тебе», – это уже его мысль, или не его?

«Кто есть я: микрочастица бытия, или вся вселенная? А есть ли разница? Любая, самая большая величина – ничто перед вечностью, меньше, чем пыль у её ног», – но раньше он так не думал.

И вывод из этого сделал самый неожиданный, даже для себя:

«Но если я ничто перед вечностью, а это так, то на что бы я ни замахнулся, будет так же мало для неё, ничем не будет. А это значит, я могу создать всё, что пожелаю».

«Вам нужен свет, да будет свет», – он развернул кисть ладонью вверх, посмотрел на неё, и язычок яркого пламени заплясал на ладони.

Сергей дунул на огонь, и тот полетел вперёд, в конец туннеля, разгораясь и освещая всё на своём пути.

«Вот Вам и свет, Сэнсэй, можно сделать и больше», – и в следующий миг сам загорелся, как факел, превратившись в язык голубого огня.

«Мне что же, идти вперёд?» – услышал он свой вопрос и ждал на него ответа.

«Ответить?»

«Конечно, ответить, пока эта неуёмная душа не наломала дров, да и нравится он мне».

«И мне нравится, оставим его таким, каким он стал?».

«Не мы решали это, и дальше решать не вправе. За него в ответе тот, кто за всё в ответе».

«Нет, вперёд тебе нельзя, ушедшие вперёд не возвращаются».

«Так значит, нельзя вперёд, назад дороги нет, что остаётся?».

«Может ли верблюд пролезть через игольное ушко?».

«Может, если поместит его в тандэн и очень постарается».

«Если нет пути ни вперёд, ни назад, а я в туннеле, значит, пройдём сквозь себя, через тандэн, вывернемся назад, с изнанки».

Что он и сделал в следующий миг, легко, будто умёл всегда, проходить сквозь себя самого, выворачиваясь с изнанки.

* * *

Вряд ли кто в зале успел моргнуть за это время, да и текло ли время, трудно сказать.

«Азиат» встретился взглядом с Сергеем, и для него время тоже остановилось. Перед ним распахнулась вечность, а может, сама бесконечность смотрела ему в глаза. И не было тайн в его душе для этих глаз. Они разобрали его до элементарных частиц, изучили каждую, а потом собрали заново, так, как им было нужно.

«Ты сохранил в себе всё, что забрал у поверженных тобой душ. Но не всё, что имел, было тебе открыто, и в том не твоя вина. Теперь тебе откроется всё. Держись, Мастер, эту боль надо пережить, и привыкнуть жить с этой болью. Но равновесие Вселенной теперь восстановиться. Вернётся всё, что пыталась изъять чёрная планета, в тебе же и пряча».

А за этим был крик. Крик восторга и боли. Это кричал «Азиат», в муках рождаясь вновь. И когда уже не осталось сил кричать, и стоять не было сил, он упал на колени, упёршись руками в пол, и низко опустив голову. И только стон шёл из его обновлённой души.

Но вот он открыл глаза и посмотрел в глаза Сергею. И не только беспредельная боль была в его глазах. За болью пряталась вечность, и мудрость миллионов поколений светилась в них.

«Вот и кончился наш поединок, Мастер, – услышал он сквозь пелену боли. Мы встретимся, когда ты привыкнешь к себе вновь, к такому, каким стал. А сейчас я отправлю тебя к Друду, тебе помогут его снадобья, особенно вытяжка из корня жизни. А кое-кого я возьму оттуда сюда. С чёрной планетой разберёмся потом, вместе».

И «Азиата» не стало. А рядом с Сергеем на татами появилась Эллея. Безмерная радость в её глазах заслоняла удивление от неожиданной встречи.

«Я чуть не потеряла тебя, – сказали её глаза, – надеюсь, последний раз».

«Вряд ли найдётся сила, способная разлучить вас теперь», – подумал учитель, невольно заглянувший в бездонное счастье в глазах Эллеи.