Отчеты были написаны на бумаге и относились к XVIII веку.

Стоя на четвереньках, Бенжамен перевернул кучу листов в поисках более ранних документов. Перед его глазами мелькали годы. Сначала шли отчеты XVII века, потом XVI, потом XV… А в самой последней кучке он обнаружил две небольшие пачки.

Прилив адреналина приковал Бенжамена к месту. Он замер с протянутыми руками, не в силах дотронуться до ближайшего к нему пакета.

У него, таким образом, было время рассмотреть добычу. Пачки были обернуты в одинаковую плотную коричневую бумагу и крест-накрест перевязаны веревкой.

Так и не притронувшись к ним, молодой человек встал и, пятясь, добрался до стола, не отрывая взгляд от своей находки. Если в этих пачках и в самом деле были документы, их формат был ему известен. Бенжамен взял ножницы, вернулся на прежнее место и преклонил колени, словно перед святыней. С большим трудом он перерезал веревку первого пакета. Она поддалась с сухим треском. Бенжамен осторожно развернул старую бумагу и смог наконец увидеть, что она скрывала.

Первый же лист как две капли воды походил на знаменитый отчет 1229 года. Это был баланс 1161 года. У Бенжамена задрожали руки, на лбу выступили капли пота.

Он едва не вскрикнул, но вовремя сдержался.

Юноша заметил, что в левом верхнем углу первого пергамента было отверстие, и он был связан с остальными коротенькой веревочкой. Судя по всему, отчеты подбирали в пачки по годам и сшивали в некое подобие тетрадок. Он взял первую тетрадку: она доходила до 1180 года. По толщине следующей он понял, что в ней тоже около двадцати страниц. Он положил ее на место и взялся сразу за четвертую связку, начинавшуюся с отчета за 1221 год.

По логике вещей разгадка или какая-то часть того, о чем он мечтал бессонными ночами, должна была находиться здесь, в этой пачке. Потому что если в отчете за 1229 год скрывалась четвертая страница загадочной истории, то первая ее страница должна была располагаться между строк отчета за год 1226-й.

По-другому и быть не могло.

От волнения у Бенжамена помутнело в глазах, он предпочел подняться и сесть за стол. Зажег лампу и положил тетрадку перед собой, не решаясь ее раскрыть, вынул из кармана свой лист, который так и не успел накануне отдать брату Бенедикту, и положил рядом с другими. Происхождение маленького надрыва, обнаруженного им ранее в верхнем левом углу, получило свое объяснение.

Однажды отчет за 1229 год выскочил из своей связки, а потом превратности судьбы бросали его из пачки в пачку, прежде чем он осел среди документов, не имевших к нему никакого отношения. Теперь оставалось выяснить, одному ли ему была уготована такая судьба, была ли это случайность или чей-то умысел.

Уже собравшись было перевернуть страницу, датированную 1221 годом, Бенжамен замер.

— Почерк! — прошептал он.

Перед ним лежало неопровержимое доказательство того, что прежде было только предположением. Автор таинственного послания, записанного между строк отчета 1229 года, и составитель баланса за 1221 год были одним и тем же лицом. А человек, кому в то время было поручено это дело, имел имя: брат Шарль.

Ободренный первым открытием, Бенжамен перевернул страницу и взглянул на отчет следующего года.

Почерк был тот же. Послушник тотчас понял, что это означало. Балансовый отчет составляется только по истечении года, и если брат Шарль успел составить отчет за 1222 год, это значит, что в начале 1223 года он все еще занимал должность счетовода.

Отчет за 1223 год подтвердил опасения Бенжамена: его составлял уже не брат Шарль. Как и следовало ожидать, его тоже не стало. Но имя того, кто писал отчет за этот и за два последующих года, было также известно. Брата Шарля заменил отец де Карлюс, и это неудивительно. После того, что стыдливо можно было назвать событиями, ему пришлось лично вести отчетность до самой своей смерти.

Бенжамен еще немного помедлил. Приближался момент истины. Манускрипты, которые он жаждал увидеть, должны были быть рядом, но их могли и вынуть из связки.

Он резко перевернул страницу, датированную 1225 годом.

Его первой мыслью была мысль о бутылке с водой. Молодой человек наклонился проверить, стоит ли она на прежнем месте у ножки стола. Не спуская глаз с новой страницы, опустил руку и поднял бутылку на стол, несмотря на царивший там беспорядок, без труда отыскал кисточку, тщательно ее разгладил и обмакнул в воду. С бьющимся сердцем, словно вдохновенный художник, который знает, что следующий мазок изменит всю картину, он осторожно провел кистью под первой строкой отчета за 1226 год от Рождества Христова.

Как и в первый раз, на листе сразу же проступили невидимые ранее слова. Бенжамен закрыл глаза, сдерживая слезы радости. Когда он снова раскрыл их, то не смог удержаться и произнес вслух первое предложение. Оно было коротким, но значительным: «Anima mea, te testificor».

Молодой человек не стал читать дальше, решив ради удобства сначала проявить все фрагменты, а потом перевести одним махом. Он смочил водой промежутки между строками на первой странице, потом на следующей, а затем и на странице, относящейся к 1228 году. Дойдя до конца этой страницы и перевернув ее, он обнаружил, что дальше следует год 1230-й. К счастью, из связки по одному только Богу известной причине вылетел лишь найденный им лист, и теперь Бенжамен мог рассчитывать восстановить весь текст.

Но очень скоро, уже на последней трети отчета за 1230 год, он обнаружил, что слова перестали проступать. Для очистки совести Бенжамен смочил несколько строк в отчете 1231 года, но ничего больше не обнаружил.

Бенжамен разрезал веревочку, соединявшую страницы, вынул четыре листа, сложил их по порядку и начал читать.

Закончив, медленно поднял голову. Взгляд метался в поисках опоры, но так и не смог ни на чем остановиться.

— Де Карлюс бросил черный камень, — вот все, что он смог выдавить из себя.