I

Стрелка спидометра дрогнула и резво выскочила за цифру 100… Не снижая скорости, я миновал еще один поворот: шины заскрипели, но мне удалось выровнять «джульетту».

Вылетев из виража, я вновь углядел перед собой красные огоньки стоп-сигнала «шевроле», за которым гнался. Мне показалось, что они стали дальше, чем несколько мгновений назад. Дьявол, а не водитель! Мчится как угорелый, километров сто сорок в час, не меньше!..

Гони не гони, а не уйти «шевроле» от спортивной «джульетты», какой бы лихач ни сидел за баранкой! Я прибавил газу… Спасибо, автострада Загреб — Любляна всегда в образцовом порядке, а то угодил бы я на шальной скорости прямиком в ад. Без специального приглашения!..

Ну вот и догоняю. Красные огоньки, маячившие впереди, приближаются. Просвет между нами становится все меньше, и вдруг… Это еще что за фокус? Опять поворот? Не может здесь быть поворота, я знаю дорогу, никакого поворота тут нет! И тем не менее огоньки исчезли внезапно!.. Разве что…

Разумеется, иначе и быть не может! Водитель «шевроле» с ходу остановился и загасил все огни. Только зачем?.. «Джульетта», в самый последний миг осветив фарами темную глыбу автомобиля у обочины шоссе, пронеслась мимо. Я едва избежал столкновения, нажав на тормоз и рванув машину влево, затем вправо, чтобы вывести на прямую. Тормоза пронзительно заскрежетали, и машину метнуло из стороны в сторону. Метров десять-пятнадцать она скользила по шоссе, я же напрягал все силы, чтобы не выпустить руль… На двадцатом метре «джульетта» решительно стала, уткнувшись носом в обочину и загородив проезжую часть. Еще метр-другой, и мы бы с ней очутились в кювете…

Для размышлений, однако, времени не было. Внезапная остановка «шевроле», загасившего огни, таила подвох. Меня явно вознамерились сбить с панталыку… Как только «джульетта» замерла, я выпрыгнул из машины, выхватывая из кармана «вальтер». При прыжке меня чуть занесло, и в тусклом сиянии луны я заметил выскочившего из «шевроле» человека, который помчался к рощице, видневшейся метрах в пятидесяти от дороги.

— Стой! Сто-о-ой!.. — заорал я изо всей мочи.

Беглец никак не отреагировал на мой крик. Обретя устойчивость в ногах, я поднял пистолет.

— Стой! — крикнул я еще раз.

Беглец наверняка меня слышал, но подчиняться не собирался. Еще несколько шагов — и он исчезнет в темноте рощи. Мне не оставалось ничего другого, как открыть пальбу, хотя ночью да с такого расстояния маловато шансов попасть в цель. Разве что для острастки, может, замешкается с перепугу… Я нажал на курок раз, другой. Ночную тишину разорвал треск выстрелов, и… я зашатался от сильного удара в затылок. Уже теряя сознание, сообразил, что в машине было двое. Один, убегая, отвлек на себя мое внимание, а другой незаметно подкрался сзади…

Первое, что я увидел, придя в сознание, были горящие фары моей «джульетты». Выскакивая из машины, я не успел их погасить. Затем я понял, что лежу на обочине шоссе и кто-то легонько меня потряхивает, приговаривая:

— Гражданин! Гражданин!

Я приподнялся, опираясь на руку. Затылок зверски болел от удара, а в голове шумело так, словно в ней угнездился рой разъяренных ос.

— Ну как, встать сможете? — услышал я тот же голос и только тут понял, что возле меня какая-то девушка. В полутьме удалось разглядеть, что она светловолосая и в спортивной одежде. Ухватив меня выше локтя, она пыталась меня поднять.

— Да уж как-нибудь… встану, — с трудом процедил я сквозь зубы. Поднявшись на ноги, я зашатался, девушка снова хотела поддержать, но мне удалось сохранить равновесие собственными силами.

Я потряс головой, желая избавиться от несносного жужжания, машинальным движением отряхнул пыль с одежды.

— А вы здесь как оказались? — спросил я, окидывая ее взглядом с головы до ног. Она ткнула пальцем куда-то себе через плечо.

— Попутку ждала на автозаправочной станции… Ну и услышала выстрелы…

Да, верно, есть где-то здесь поблизости заправочная станция. Погоню за «шевроле» я начал от мотеля в Брежицах — стало быть, отмахал больше тридцати километров.

— Оточец, значит, совсем близко? — спросил, вернее, констатировал я. Девушка подтвердила.

— Да. От автозаправочной станции метров двести…

Без сомнения, выстрелы должен был слышать и кто-нибудь из персонала станции: там всегда, в любое время дня и ночи, есть дежурный. Я хотел было спросить, отчего это никто не пошел с ней на выстрелы, но тут вспомнил про «шевроле» и оглянулся.

Его и след простыл! Вот так, значит, оглушили меня — и смылись, пока я был без сознания!..

Я вновь обратился к девушке:

— А вы сразу пошли сюда?

— То есть… сразу ли после выстрелов?.. Почти сразу, ну, может, промешкала секунду-другую…

— А что, на станции никого нет?

— Есть там один парень, дежурный. Закрылся в своей клетушке и спит на столе. Я его через стекло видела, постучала, только он не проснулся…

Издалека послышался вой сирены милицейской патрульной машины. Я связался с ними по радио, когда был приблизительно на полпути между Брежицами и Оточецом, а они в это время находились возле Требня на люблянском шоссе. Им пришлось покрыть расстояние побольше, чем мне, так что, не глядя на часы, можно было определить, что без сознания я пролежал недолго.

— После того как вы услышали выстрелы… проходила какая-нибудь машина в сторону Любляны?

Девушка покачала головой.

— Ни одной… Этой ночью движение вообще очень слабое…

Ясно… беглецы развернулись обратно к Брежицам. Смекнули, что я мог по радио предупредить милицейские патрули об их задержании.

Вой сирены становился все громче. Из-за поворота показались мощные фары патрульной машины. Я вышел на середину дороги и поднял руку, чтобы привлечь внимание.

Водитель остановился почти вплотную ко мне. Второй милиционер — начальник патруля — отворил дверцу и выскочил из машины.

Я вынул из кармана служебное удостоверение и протянул ему.

— Малин, — представился я, — сотрудник Загребского управления внутренних дел…

Козырнув, милиционер мельком взглянул на удостоверение — при свете фар этого было достаточно, чтобы убедиться в его подлинности.

— Как только мы приняли ваше сообщение, — сказал он, — сразу выехали навстречу. Но «шевроле» с указанным номером нам не попадался.

— Ясное дело… Провели меня и повернули к Брежицам, — угрюмо ответил я.

Милиционер поглядел на меня с удивлением. Я не счел нужным вводить его в курс дела и, заметив прикрепленный к его поясу фонарик, сказал, обрывая разговор о «шевроле»:

— Посветите мне. Я тут где-то пистолет обронил.

«Вальтер» нашелся в нескольких шагах. Засовывая его во внутренний карман пиджака, я закончил наш разговор:

— Спасибо… Пока ваша помощь мне не нужна, можете продолжать патрулирование… А номерок «шевроле» на всякий случай не забывайте!..

Патрульная машина была люблянская, из-за моего вызова она значительно удалилась от своего сектора. Задерживать ее не было никакого смысла, тем более что беглецы, по моим предположениям, свернули с автострады на какой-нибудь проселок. Погоню за ними придется продолжить по-другому, а патрульной машине следует вернуться к хлопотливым обязанностям стражей дорожного порядка.

Действовать я решил, исходя из того, что машина у преследуемых краденая и, если есть у них хоть капля здравого смысла, они скоро сообразят, какая это обуза. Не трудно догадаться, что, следуя за ними на таком близком расстоянии, я успел разглядеть номер машины и сообщить его всем патрулям. Поэтому логично предположить, что с автострады они свернут в сторону и, бросив машину, продолжат бегство иным транспортом.

Милиционер, выслушав меня, попрощался и вернулся в машину. И только когда машина развернулась и скрылась за поворотом, я вспомнил про девушку. Голова у меня разламывалась от удара, что мешало мне нормально соображать. Потому я совсем забыл о ее присутствии, разговаривая с начальником патруля.

Она стояла всего в нескольких шагах, на том же месте, где я оставил ее, когда прибыла дорожная милиция. Оттуда она вполне могла слышать добрую половину нашего разговора, а это было совсем некстати. Однако промах свой исправлять поздно.

Я приблизился к ней.

— Вы… из милиции? — поинтересовалась она. Пришлось подтвердить.

— Да. Угнали машину, я преследовал похитителей, но им удалось перехитрить меня и скрыться. Только далеко они не уйдут!

Я счел, что самое лучшее объяснить ей именно так, коли уж она присутствовала при последних событиях. Объяснение вполне подходящее: и я вроде бы ничего лишнего не сказал, и она удовлетворилась.

— Я так и поняла… Приблизительно так…

Меняя тему, я спросил:

— А как же получилось, что вы в такую пору на бензостанции голосовали? Ведь давно за полночь перевалило!

Девушка, махнув рукой, уставилась в землю. И хотя выражения лица было не разобрать, по голосу чуствовалось, что она помрачнела.

— В Загребе двое мужчин взяли меня в машину. Сюда мы приехали под вечер. Такие вежливые были… сначала… Тут, в Оточеце, захотели передохнуть, в гостинице… Меня тоже пригласили. А потом…

— Ясно, — поспешил я закончить, когда девушка замолчала, — потом обхожденье переменилось, не так ли?

Она подтвердила:

— Да… Стали пить, ну и… Еле-еле от них отвязалась и пешком добралась до станции. Только ночью так мало машин идет…

Со стороны Загреба показался свет фар. Судя по натужному урчанью мотора, одолевающему небольшой взгорок, к нам приближался грузовик. Я бросился к «джульетте», которая все еще загораживала дорогу. Нужно было убрать ее, чтобы не случилось аварии.

Девушка поспешила за мной.

— А вы меня не подвезете? — спросила она.

Я секунду помедлил у машины.

— Я вряд ли попаду сегодня в Любляну…

— Вот не везет, — отозвалась она сокрушенно, — что делать, прямо не знаю…

Усевшись за руль, я открыл ей дверцу с другой стороны. Можно было остановить грузовик и попросить водителя подвезти, но мне хотелось узнать, кто она такая, эта девица, заставшая меня не в самый лучший момент моей жизни. А если усадить ее в грузовик, времени на это не будет.

— Садитесь, — пригласил я. — Что-нибудь придумаем, не оставлять же вас одну на дороге.

Она устроилась рядом со мной не колеблясь. Я включил мотор, заглохший после резкой остановки, выпрямил «джульетту» на шоссе и успел тронуться до того, как к нам приблизился грузовик.

— Во всяком случае, — предупредил я, — сперва мы завернем в Оточец, в отель. Там наверняка еще открыт бар. Надо мне что-нибудь выпить, а то с головой сладу нет.

Проезжая мимо автозаправочной станции, перед тем как свернуть на дорогу, ведущую в старинный городок Оточец, я успел-таки глянуть на стеклянную клетушку. Дежурный спал, навалившись на письменный стол. Значит, девушка говорила правду — не слышал он ни выстрелов, ни сирены подъехавших патрульных. Какая-то машина, прибывшая из Любляны, стояла возле колонки, а ее водитель что есть силы лупил по стеклянной двери, тщетно пытаясь добудиться парня. Тот спал мертвецким сном — не иначе, хватил вечером лишнего…

В освещенном холле отеля я как следует разглядел свою спутницу. Хорошенькая, со свежим и сообразительным личиком, на вид я бы дал ей лет двадцать.

В баре посетителей было немного. Сезон только начинался, и большинство отелей в туристических городках пока пустовало.

В дверях девушка на мгновенье остановилась, окинув взглядом присутствующих.

— Их уже нет, — сообщила она, направляясь за мной к свободному столику. Видимо, она имела в виду тех типов, с которыми приехала из Загреба. Надо полагать, они уехали, пока девушка была со мной на автостраде. Но если они выпили больше меры, как она говорила, хорошенькая будет поездка!

Кельнер подошел моментально. Я заказал, а когда напитки стояли перед нами, сделав глоток, обратился к девушке:

— Уверен, вы поймете меня правильно… Мне надо знать ваше имя, адрес…

Она с улыбкой потянулась за спортивной сумкой, в которой были все ее пожитки.

— Понимаю. Я ведь теперь что-то вроде свидетеля, правда? Вот, пожалуйста, моя зачетная книжка…

— Благодарю…

Я открыл зачетку. В порядке, сразу видно по печатям и фотографии. Весна Полич, студентка, второй курс, фармацевтическое отделение. Адрес — Загреб, улица… номер дома…

— Отдыхать еду, на море, — объяснила она, пока я просматривал книжку и списывал данные. — Автостопом можно дешево добраться… В Загреб вернусь дней через пятнадцать-двадцать. Если я вам понадоблюсь…

— Все в порядке, Весна, — сказал я, возвращая документ. — Надеюсь, ваше свидетельство не потребуется, но на всякий случай лучше знать, где вас можно найти.

— Понимаю…

Выпив еще глоток, я поднялся.

— Извините, на несколько минут я вас покину. Когда вернусь, подумаем, как вам попасть в Любляну…

Весна кивнула в знак согласия, и я вышел из бара. Пройдя к «джульетте» и сев в нее, включил рацию — надо было связаться с Загребским управлением внутренних дел.

Связь дали быстро, я услышал голос Младена, своего начальника. Он ждал моего вызова.

— Говорит Малин, — назвался я.

— Привет! Что у тебя новенького? Догнал?

— Удрали, — недовольно ответил я и рассказал, как меня обставили. Последний раз я переговаривался с Младеном от мотеля в Брежицах, в начале погони, исполненный горделивой уверенности, что моя мощная спортивная «джульетта» в два счета настигнет «шевроле».

— Говоришь, их двое? — переспросил Младен, когда я кончил свой доклад. — А ты уверен? Может, их больше?

— Утверждать не берусь, — ответил я. — Одного я видел, другой зашел со спины… Может, был и третий, только он мне не показывался.

После некоторого размышления Младен поинтересовался:

— А с владельцем «шевроле» как ты поступил?

— Оставил его в Брежицах, в мотеле. Распорядился, чтобы вызвали «скорую помощь» и переправили в Загреб. Лежит уже, наверное, в какой-нибудь больнице.

— Ладно, я разузнаю. О преступниках он что-нибудь сказал?

— Ни слова. Все время был без сознания.

Он снова поразмышлял и спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Сам не знаю, — ответил я. — Чувствую себя неважно. Меня здорово по голове стукнули. Я и думать-то пока не очень способен.

— В таком случае лучше всего тебе вернуться в Загреб, — посоветовал Младен. — Отправляйся домой и отдохни хорошенько. Я распоряжусь, чтобы розыски «шевроле» продолжили без тебя. Владельцем тоже поинтересуюсь. Может, услышу что-нибудь интересное, когда придет в сознание.

— Будем надеяться, — сказал я. — И тем не менее ты согласишься…

Младен не дал мне докончить мысль:

— Ладно, пока хватит. Поговорим завтра здесь, когда отдохнешь. Салют!

В аппарате щелкнуло, Младен отключился. Отключился и я, закурил сигарету и вернулся в бар.

Весна меня ждала: я обещал позаботиться о ней, хотя и представления не имел, как. Голова трещит, а тут еще о ней заботься… А с другой стороны, я обязан был проверить ее…

Осушив рюмку, я заказал еще одну, затем оглядел бар, отыскивая взглядом кельнера: хотел поинтересоваться, кто из клиентов держит путь в Любляну. И тут заметил знакомое лицо — в бар входил Борис, загребский актер и мой добрый приятель. Я встал и помахал ему рукой.

— Борис! Ты здесь какими судьбами?

Борис подошел, протянул мне руку.

— Проездом, — пояснил он. — Еду в Любляну: представляешь, сегодня вечером спектакль в Загребе, а завтра съемка в Любляне! Так что промочу горло — и дальше…

Как по заказу! Я попросил его подвезти Весну. Борис, окинув быстрым взглядом девушку, согласился:

— Конечно, Малин, о чем речь! Я же один в машине…

Я их познакомил. Борис ненадолго присел за наш столик, залпом осушив свой бокал, сразу же встал.

Весна поблагодарила меня за хлопоты и добавила на прощанье:

— Остается надеяться, что мы еще встретимся…

Мне бы следовало отшутиться, но голова так болела, что я не нашелся: кое-как попрощался с ней и Борисом и снова уселся за свой столик, чтобы прийти в себя перед возвращением в Загреб. После третьего коньяка я почувствовал, как головная боль медленно исчезает, словно под действием наркоза. Что ж, в известном смысле алкоголь и вправду помогает не хуже, только бы мне не перестараться — впереди почти сто километров пути. Я попросил счет и, выкурив еще одну сигарету, покинул бар.

Прохладный ночной ветерок взбодрил меня. Освеженный, я уселся за руль «джульетты» и не спеша покатил к Загребу.

 

II

С Младеном схлестнулись всерьез: он ни в какую не хотел согласиться с моим планом относительно того типа, что сидит у нас под арестом. Приходится называть его типом, потому как имя его никому не известно…

Младен упрямо стоял на своем:

— Это бессмысленно! Мы же ничего не знаем — ни кто этот человек, ни какие у него связи, если они у него вообще имеются, эти связи! Пока он молчит, я и слышать ни о чем не хочу!.. Может, он просто-напросто псих сбежавший из больницы?

— Мы же запрашивали врапченскую больницу, — возразил я.

— Как будто во Врапче единственная югославская психобольница, — отпарировал Младен. — Мало ли откуда он мог притащиться в Загреб…

Я хотел было потребовать, чтобы мы пошли к начальству с моим предложением — пускай там разбираются, — но на столе у Младена затрещал телефон. Было это на следующий день часов в двенадцать, когда я, отдохнувший и выспавшийся, без намека на головную боль, явился в управление внутренних дел.

Поднимая телефонную трубку, Младен продолжал уже спокойнее:

— К тому же «шевроле» найден сегодня утром около Шкоцьяна, в нескольких километрах от автострады. Пешком преступники не могли уйти далеко… Все милицейские посты предупреждены…

— Хотя мы им не дали даже словесного портрета, — съехидничал я. — Как они их опознают? Только по тому, что двое неизвестных мужчин идут по селу?.. А если они разойдутся, не говоря о других возможностях улизнуть от патрулей?..

Младен меня уже не слушал. Он слушал звонившего по телефону. Голоса было не разобрать — только шорохи доносились из трубки, — зато мне очень даже хорошо было видно, что патрон мой все больше хмурится.

— Где? Где ты сказал? — переспросил он, одновременно оборачиваясь ко мне: — Малин, карту!.. Карту автодорог!..

Я сорвал со стены карту и положил перед Младеном на стол.

— Ага… Да-да, конечно… Да, пришли письменное сообщение. Как можно скорее! — говорил Младен в трубку, не отрывая взгляда от карты, над которой склонился.

Закончив разговор, бросил трубку и угрюмо уставился на меня. Я не выдержал:

— Ну? Что там еще?

— Да… Нас оставили с носом, — со злостью процедил Младен сквозь зубы. — Сегодня ночью, около трех часов, двое мужчин угнали автомашину на выезде из Любляны в сторону Триеста…

— Похоже на вчерашних, — заметил я.

Младен кивнул и продолжил:

— А несколько часов назад эта машина найдена на проселке возле Дутовля, в непосредственной близости от границы!

Я закурил сигарету, потом сказал:

— Сие означает, что голубчики давно уже разгуливают по Триесту…

— Черт возьми! — не сдержался Младен. — Если это твои, мне непонятно, каким чудом они оказались в Любляне, ведь «шевроле»-то найден около Шкоцьяна!

Какое-то время мы молчали. И тут я вспомнил вчерашнюю девушку и… грузовик, проследовавший в Любляну, в то время как мы с Весной направлялись в старинный городок Оточец…

— Очень просто, — объяснил я Младену, нимало не обрадованный собственной догадливостью. — Автостопом… Сообразили, что на «шевроле» дальше нельзя, потому как номер нам известен. Отогнали его на проселок к Шкоцьяну, а сами пешочком вернулись на автостраду и сели в первую же машину, шофер которой согласился их подвезти…

Все это я излагал вроде бы спокойно, а у самого кулаки сжимались от злости, что я не остановил тот грузовик, чтобы усадить в него Весну… Преступники наверняка находились под самым моим носом, а я их прошляпил.

Я и это сказал Младену. Он пожал плечами.

— Не казнись. После такого удара по голове не больно-то насоображаешь…

И то правда. Вчерашний удар здорово меня выбил из колеи. Только это меня не оправдывает. Надо было действовать.

Младен нервозно зашагал по кабинету.

— Действительно, похоже, что это твои подопечные в Любляне орудовали… — говорил он. — Сейчас у нас есть хоть какое-никакое их описание… Люблянец, у которого они машину отняли, успел их разглядеть. Один — среднего роста, темноволосый, здоровяк лет сорока… Другой — молодой парень, смазливый, на вид ничуть не опасный…

— Описание точнейшее, — съязвил я. — Выглядят совсем как тысячи наших земляков. И где же они теперь?

Младен остановился передо мной.

— То есть как это «где они теперь»? — спросил он раздраженно.

— Младен, — я решил выложить свои соображения, — видимо, этой паре позарез нужно перебраться через границу. Разумеется, при условии, что в Любляне действовала та самая пара, которую преследовал я… И если это так, они очень хорошо знают, как незамеченными перейти границу…

Младен сел за стол и принялся черкать карандашом по чистому листу бумаги. Потом возразил:

— С какой стати они должны это так хорошо знать? Рванешь и напропалую, если почуешь, что земля под ногами горит…

Не отвечая на его слова, я задал свой вопрос:

— Как угнан этот автомобиль в Любляне? Не лучше ли им было сразу воспользоваться автостопом, не нарываясь на неприятности?

Отвечая мне, Младен начал соображать, куда я клоню.

— Человек возвращался в Любляну из Постойны, а этой паре нужно было в противоположную сторону. Его остановили и попросили подвезти до Любляны. А когда он открыл дверцу, тот, что постарше, здоровяк, навел на него пистолет и приказал выйти из машины. На шоссе было пусто… Они без помехи сели в машину, развернулись и умчались в направлении Триеста. Ограбленному человеку пришлось тащиться два километра пешком до ближайшего поселка, вернее, до пригорода Любляны. Оттуда он позвонил в милицию.

— Хорошо, — сказал я, — тогда объясни мне, почему эти двое не подождали попутки на Триест? Им не пришлось бы рисковать, отнимая машину… Только не говори, что в эту пору на дороге движение слабое!..

— Они спешили, — ответил Младен. — Времени было в обрез… так как… так как… им, видимо, надо было попасть к определенному времени в определенное место!

Этого я и добивался — чтобы Младен сам, без моих подсказок, пришел к такому выводу! Довольный, я подтвердил:

— И я так думаю, Младен! Добавлю еще, что, судя по всему, их кто-то ждал на границе, чтобы нелегально переправить в Италию. Не утверждаю, что все было именно так, но подобное допущение считаю вполне логичным.

Младен задумчиво кивнул. Пользуясь передышкой в разговоре, я закурил новую сигарету.

Младен снял телефонную трубку.

— Послушаем, что там с хозяином «шевроле», — сказал он. — Позвоню-ка в больницу. Если пришел в сознание, нанесем визит. Может, узнаем что-нибудь интересное…

Поговорив несколько секунд с дежурным врачом, он положил трубку.

— Скончался. Не приходя в сознание…

Я нервозным движением стряхнул с сигареты пепел. Весть была не из приятных…

— Значит, — протянул я, — отсюда нам ждать нечего… Остается попробовать…

Младен дернулся, кинув на меня укоризненный взгляд.

— Опять ты со своей затеей?

— Именно!

Упершись кулаками в стол, он поднялся.

— Ладно, пошли к начальству!

Ему не хотелось самому принимать решение, и я его понимал: план мой, с которым я к нему приставал, был довольно странным и строился, что называется, на голых предположениях. Хотя, по моему убеждению, на предположениях вполне обоснованных.

Пока мы шли коридором к кабинету начальника, Младен рассуждал:

— Знать бы, чего добиваются эти двое! Была бы у нас основательная зацепка!..

Я был с ним вполне согласен. В том и состояла наша задача, чтобы эту зацепку найти!..

Когда мы вошли в кабинет, начальник отдела подписывал какие-то документы. Мы подождали, пока он закончил. Передав бумаги секретарше, он спросил:

— Итак, с чем пожаловали, товарищи? Что за дело?

— Сразу два, — ответил я. — Во-первых, нами задержан хулиган, который упорно отмалчивается, и, во-вторых, пара неизвестных минувшей ночью угнала две автомашины и скрылась, смертельно ранив туриста-американца…

И я подробно рассказал обо всех событиях, придерживаясь только фактов, приберегая свои предположения и выводы для дискуссии. Начальник меня слушал внимательно и, когда я кончил, заметил:

— Судя по твоему изложению, Малин, ты убежден, что угонщики и неопознанный задержанный как-то связаны. На чем основано твое убеждение?

— Пока что на догадках, — ответил я. — Неизвестный задержан вчера в полдень, когда он ни с того ни с сего разнес витрину магазина на Илице. Бежать даже не пытался, хотя это было совсем не трудно — сами знаете, какая там в эту пору толкучка. Спокойненько дождался милиционера и без сопротивления пошел с ним. Документов при нем не оказалось, на задаваемые вопросы не отвечает. Будто немой.

— Смахивает на маньяка, надо бы его показать психиатрам.

— Верно, смахивает, — согласился я, — и этого нельзя упускать из виду. Но нельзя отвергать и другого предположения: что, если этот человек, разбив витрину, хотел обратить на себя внимание милиционера? Все это странно, конечно… Ну а если для него арест за хулиганство представляет меньшую опасность, чем та, которая подстерегает его на свободе?

— Как это? — удивился начальник.

Я пояснил:

— У человека нет никаких документов. В нашей картотеке он не зарегистрирован. В психиатрической больнице Врапче также не числится. Предположим, он сбежал из какой-либо другой больницы, но в таком случае был бы объявлен розыск, он бы и добраться до Загреба не успел… Не прошло и часа после этого инцидента, как случился другой, у бензоколонки в начале автострады, ведущей в Любляну: «фиат» с триестским номером срывается с места, даже не заправившись горючим, только потому, что к колонке с автострады свернула патрульная машина. Разумеется, патрульному это кажется подозрительным, и он пускается за машиной в погоню. Когда у «фиата» спускает шина, его без промедления бросают: патруль находит машину на дороге пустой. Резонно предположить, что у людей, которые в ней находились, были причины опасаться милиции. Мы выяснили: к владельцу автомашины никаких претензий не предъявлялось!

— И это ты связываешь с задержанным молчуном? — спросил начальник, пока я прикуривал сигарету.

— Да, связываю. Задержание мнимого хулигана произошло на их глазах. Что он будет так упорно молчать, они предположить не могли. Увидели, как он сам идет в руки милиции, и решили, что он расскажет кое-что такое, из-за чего за ними пустятся в погоню. Потому сразу дали стрекача, заметив машину патрульных, которые на них и внимания бы не обратили.

— Гм… — пробурчал начальник. — По-твоему, Малин, выходит, что этот хулиган выбрал из двух зол меньшее… Чего же он тогда молчит? Не выложит все начистоту?

Я пожал плечами:

— Не знаю, могу только предполагать. Он боится кого-то или чего-то, страшно боится. Так запуган, что не в состоянии соображать. Во всяком случае, у нас ему спокойнее, чем на улице.

— Продолжай, — сказал начальник, не показывая, согласен он со мной или нет.

— Милицейский патруль извещает нас об инциденте с триестским «фиатом», и мы с Младеном выезжаем на место происшествия. Младен остается с патрулем возле машины, а я отправляюсь к Брежице, надеясь по пути перехватить подозрительных беглецов. И действительно нападаю на их след: они продолжают бегство на «шевроле», владелец которого по доброте посадил их, а его оглушили и бросили на дороге. Остальное вы знаете.

В кабинете воцарилось молчание. Я добавил:

— Еще вчера, когда мы с Младеном подъехали к триестской машине и узнали, что она без документов, я заподозрил, что эти события взаимосвязаны. Я сказал об этом Младену, и он запросил данные на машину…

Раздался короткий стук в дверь, и на приглашение в комнату вошел один из сотрудников. Поздоровавшись, протянул Младену телеграмму:

— Это вам, Младен, из Сежаны. Срочная…

Сотрудник вышел. Младен, прочитав телеграмму, ознакомил нас с ее содержанием:

— Это от наших, из Сежаны… Они проверили в Триесте «фиат». Украден десять дней назад. Владелец — Нино Скробонья, часто ездит в Югославию, в Копер и Порторож с пропуском в приграничную зону. После похищения автомашины не приезжал, постоянно находился в Триесте. О краже тотчас заявил в полицию, от которой мы и получили эти сведения.

— Ну вот, — не выдержал я, — еще один довод в пользу моей версии. Обратите внимание, как тщательно подготовлена переброска в Югославию. Они заблаговременно крадут машину, триестскую, — даже если она попадет в руки нашей милиции, личность преступников по ней не установишь. У обоих есть, видимо, эти самые пропуска, с ними они переправляются через границу. Документы позволяют им перемещаться только в приграничной зоне, но они идут на риск и добираются до самого Загреба, следовательно, на это у них есть особо важная причина…

Начальник заметил:

— Звучит вполне логично, Малин. А если к тому же эти бандиты как-то связаны с задержанным, отказывающимся говорить, значит, речь идет о закордонной банде, которая с неизвестной нам целью проникла на нашу территорию!

— Именно так! — ответил я. — И заметьте, о банде весьма опасной — молодчики не останавливаются даже перед убийством!

— Со всем этим я согласен, — отозвался Младен. — Допустим даже, что твое предположение о связи нарушителей с задержанным верно. И тем не менее я считаю, твое решение в одиночку выходить на них слишком опасным…

— Я тебя понимаю, Младен, — ответил я. — Мне бы тоже было нелегко поручить кому бы то ни было такое дело. Но в данном случае все обстоит иначе. Затея эта — моя, и отвечать за нее целиком буду я.

— Твое-то оно все твое, — задумчиво протянул Младен. — Меня беспокоят возможные неожиданности. Например, может сложиться такая ситуация, что ты будешь вынужден нелегально уйти с бандитами в Италию, и тут уж ничего не поделаешь. Возникнут осложнения с итальянской полицией. Почему бы не попытаться иначе… Связаться с триестской полицией, предоставив ей поимку бандитов на собственной территории, вместо того чтобы пускаться в авантюру, которая может нас завести бог знает куда?

— Убийство, совершенное на нашей территории, не пустяк, — возразил я. — Мы не имеем права все перекладывать на итальянцев, хотя предупредить их, разумеется, должны, чтобы и они предприняли необходимые меры. Очевидно, в Италии находятся истоки всей операции, в Югославии же — цель, к которой стремятся преступники. Наша задача — выявить эту цель и помешать бандитам подобраться к ней.

— Здесь ты, конечно, прав, — согласился Младен. Почувствовав, что он начинает сдаваться, я продолжал:

— Итальянцев мы, ясное дело, предупредим, пускай они у себя побеспокоятся, а мы в свою очередь должны попытаться вытянуть что-нибудь из этого задержанного, которого я считаю звеном в цепи…

Начальник, до сих пор не вмешивавшийся в наш с Младеном разговор, прервал меня:

— Минутку, Малин! Ты мне, собственно, еще не объяснил, что ты собираешься делать с этим задержанным?

Я изложил свой план. Внимательно выслушав, он поинтересовался:

— Этот молчун, что сидит у нас, знает тебя?

— Нет, он меня еще не видел.

— А молодцы, за которыми ты гнался?

Этот вопрос был щекотливее.

— Пока я помогал американцу, они меня видеть не могли, потому как гнали полным ходом на краденой машине. А позднее, когда меня оглушили, было совсем темно. Лунный свет чуть пробивался, лиц не различишь. И очень хорошо помню, что я ни на мгновенье не попадал в свет фар. Во всяком случае, они не могли меня рассмотреть настолько, чтобы узнать.

— А когда ты лежал без сознания? Могли они тебя осветить и рассмотреть хорошенько?

Я ждал этого вопроса и ответил без промедления:

— В ту минуту они думали только о бегстве. Для них это было куда важнее, чем разглядывать своего преследователя…

Начальник подытожил наше совещание решением:

— Добро, товарищи! Версия Малина представляется мне достаточно обоснованной, и я готов дать свое согласие на действие. С одним условием: если окажется, что мы ошиблись, предполагая связь между этими двумя случаями, Малин прекращает свою игру. Если же предположение оправдается и мы выйдем на какой-то конкретный след, Малин подключает помощников. И никакой самодеятельности, никаких подвигов, чреватых нежелательными сюрпризами! Все ясно?

Мы подтвердили, что нам ясно, этим разговор завершился. Когда мы выходили из кабинета, Младен сказал:

— На всякий случай, Малин… вдруг возникнет аварийная ситуация и тебе понадобится помощь триестской полиции, сконтактируйся с капитаном де Витти. Я его хорошо знаю: он часто сотрудничает с нашими на границе…

 

III

Было около полуночи, когда я в сопровождении милиционера появился в канцелярии тюрьмы. С этого начиналась моя тщательно продуманная игра…

Таинственный задержанный уже сидел на стуле в углу под бдительным оком охранника. Он не шевельнулся, даже бровью не повел, когда мы вошли в помещение.

Милиционер, который меня привел, кивнув на свободный стул, приказал:

— Садись туда!

Я молча повиновался. С этого момента я превращался в арестанта, а милиционер, детально во все посвященный, так же как и дежурный, встретивший нас в канцелярии, становились моими стражами… В то утро я не успел побриться, очень торопился на службу, и теперь это пришлось весьма кстати. У меня был вид человека, по меньшей мере день или два просидевшего под арестом и лишенного возможности как следует позаботиться о своем туалете.

Милиционер — мой конвоир — подошел к дежурному, который без особого интереса просматривал газеты, и принялся тихонько с ним толковать. Ни тот ни другой не обращали внимания на меня и на молчаливого арестанта. Последний продолжал держаться так, будто происходящее вокруг его ничуть не касается.

Запустив руку в карман, я выудил начатую пачку сигарет. Выдернув одну, сунул в рот и, легонько толкнув локтем своего «кореша», осведомился вполголоса:

— Слышь… огоньку не найдется?

Тот взглянул на меня, ни один мускул у него в лице не дрогнул. Словно он меня вообще не понял. Я повторил вопрос, при этом весьма художественно изображая пальцами, как зажигают спичку:

— Огоньку… прикурить сигарету?..

Он и теперь не реагировал. Отвернулся от меня и тупо уставился в пол. Я пожал плечами, не выпуская изо рта незажженную сигарету, которую принялся пожевывать.

Милиционер, поглядев на большие стенные часы, прервал разговор с дежурным. Затем, поправив ремень и кожаную сумку, висевшую через плечо, сказал:

— Пора…

Дежурный не спеша свернул газету, отложил ее и вынул из шкафа мои вещи, заранее туда помещенные: бумажник, зажигалку, перочинный нож, карандаш… У молчуна вещей не было: когда его задержали, при нем оказался лишь носовой платок.

— Держи! Деньги пересчитай!

Подхватив протянутые вещи, я первым делом закурил сигарету. Потом раскрыл бумажник, делая вид, что проверяю, все ли там на месте, после чего нацарапал свою подпись на бумаге, которую мне подал дежурный, подтверждая получение означенных в ней вещей. При этом я заметил, что молчун украдкой скосил на меня глаза, не поворачивая головы. Возвращение вещей могло означать одно из двух: или меня отпускают на волю, или переводят в другую тюрьму… Итак, человек этот наконец-то выказал хоть что-то похожее на интерес!

Милиционер, изображающий конвоира, стал перед нами и оценивающе осмотрел.

— Кабы знать, что вы не ударитесь в бега, — неуверенно произнес он, — можно бы и без наручников обойтись. Но вас двое, а я один… Давайте руки!

Это тоже было частью плана. Я послушно протянул правую руку, милиционер, охватив мое запястье наручниками, сцепил ее с левой рукой моего «сотоварища». При этом мне пришлось поддержать руку молчуна, который и на сей раз не выказал никакого понимания ситуации. Защелкнув наручники, милиционер опустил ключик в карман и сказал:

— Пошли!

Я встал и потянул за собой молчуна, который не противился. То, что я с готовностью протянул именно правую руку, имело определенный смысл: я левша, и на всякий случай лучше, чтоб левая рука оставалась у меня свободной…

Проходя коридором, ведущим в тюремный двор, я поинтересовался у конвоира:

— Куда это мы поволоклись?

Он ответил согласно полученным ранее инструкциям:

— В Белград! А ты что, на курорт наладился?

Я не мог в этот момент видеть лица своего молчаливого спутника: он понуро тащился чуть сзади, оттягивая мою прикованную к нему руку. Однако по тому, как чуть дрогнула его рука, я понял, что он не оставил без внимания слова милиционера. Или он испугался перевода в Белград, или это его удивило, поскольку с Белградом его ничего не связывало?..

Во дворе ожидала закрытая милицейская машина, на которой нас отвезли на станцию. В здание вокзала мы вошли через служебный вход. На перроне задерживаться не стали, а сразу же направились к белградскому поезду, который еще стоял на запасных путях. Таков порядок конвоирования заключенных из города в город, установленный во избежание нежелательных встреч с находящимися на перроне пассажирами. Конвоир садится с заключенными в поезд еще до того, как его подадут к перрону, и устраивает их в специально отведенном помещении.

Мы пересекли несколько путей, миновали пустой состав и оказались почти в темноте. Лишь редкие лампочки слабо освещали небольшое пространство вокруг. Милиционер с беспечным видом вышагивал впереди нас. Перейдя еще один путь и увернувшись от сновавшего по нему маневрового паровоза, мы очутились между двух неподвижных товарных составов. Поблизости ни души. Это был тот миг, которого я ждал: темнота и безлюдье.

Я остановился, сунув в рот сигарету и нашаривая зажигалку в кармане. Остановился и мой спутник. Милиционеру пришлось обернуться.

— Что там еще? — спросил он.

— Обожди минутку, начальник… Прикурю сигарету…

Милиционер приблизился ко мне, якобы с намерением схватить за руку.

— После накуришься, как в поезд сядем! А сейчас — шагай!

Я размахнулся и ударил его кулаком в подбородок. Со стороны это походило на отлично проведенный левый боковой, вполне достойный боксера-профессионала, ибо милиционер растянулся на земле, замахав руками в пустоте и издав короткий приглушенный вскрик, слышный не далее нескольких шагов. На самом же деле я едва прикоснулся к его лицу, падение конвоира было хорошо отрепетировано!..

Не обращая на него внимания, я пустился наутек между вагонами, уволакивая за собой молчуна. Он был настолько поражен, что следовал за мной, не упираясь. Хотя вряд ли испытывал особую охоту бежать: он, по моему твердому убеждению, и витрину-то разбил, чтобы укрыться от чего-то за надежными тюремными стенами!..

«Избитый» милиционер начал подавать признаки жизни, однако, как было условлено, искал нас совсем в другой стороне. Я затащил напарника за ближайший состав и заставил прилечь рядом с собой, якобы опасаясь, что милиционер нас заметит.

— Тихо лежи! — прошептал я, задыхаясь, когда мы упали на землю. Он подчинился, даже не пытаясь сопротивляться. Да и что толку: физически я был гораздо сильнее его, а наши руки скованы наручниками!.. Убежать он не мог, зато криками мог привлечь чье-нибудь внимание и тем самым расстроить мой план. Но он был слишком ошарашен, чтобы хоть что-то предпринять, милиционер же все больше удалялся в противоположную сторону, давая нам возможность продолжить побег.

Там, где я вознамерился выбраться со станции, никого не было. Полежав какое-то время, я встал, поднимая за собой молчуна, и, хотя он по-прежнему не выказывал никаких позывов к бунту, шепотом пригрозил:

— Смотри у меня, без фокусов! Я знаю, куда бежать. Потом чего-нибудь сыщем руки освободить. Сейчас некогда. Двинули!

Он потащился за мной безропотно, хотя в полутьме я разглядел, что на лицо его наползала гримаса страха. Не иначе, боялся, что я примусь его бить смертным боем, если ослушается.

Мы пересекли еще несколько путей, нырнули под стоящий товарняк, чтобы избежать встречи с железнодорожниками, соскользнули с крутой насыпи и выбрались наконец на тускло освещенную улочку окраины. Остановились в тени какого-то дерева передохнуть и покурить.

На улице никого не было. Но я-то знал, что где-то поблизости притаился Бора Янкович, наш молодой сотрудник. В его задачу входило незаметно наблюдать за нашим побегом и поспешить на помощь, если случится что-нибудь непредвиденное. Зажженная сигарета была сигналом — я сообщал Боре, что у меня пока все в порядке.

Затянувшись несколько раз и сделав вид, что это меня успокоило, я обернулся к молчуну:

— Ну вот, теперь можно и потолковать, куда дальше…

Он молчал, будто даже не слышал моих слов. Я притворился удивленным и тряхнул прикованной к нему рукой, так что молчун испуганно дернулся.

— Что с тобой? Молчанка напала? — спросил я погромче и погрубее. — Оглох? Или не понимаешь?

Он упорно молчал. Я сделал еще затяжку и, бросив сигарету, злобно ее растоптал.

— А может, немой? — продолжал допрашивать я. — Мне бы только избавиться от тебя!.. Скинуть бы эти железки — и чтоб духу твоего рядом не было!.. А покуда мы неврасцеп, — я грозно поднес к его носу левый кулак, — будешь делать, как я велю! Усек?.. Тогда потопали! Нам тут ночевать не с руки!

Он тронулся тотчас же, из чего я заключил, что мой язык он понимает совсем неплохо, только говорить не желает.

Я провел его под путепроводом по направлению к центру города: испытывал, хотел проверить его реакцию на этот маршрут.

— Лапу, за какую тебя ко мне прицепили, опусти и не дрыгайся, — поучал я тихонько. — Смени шаг, чтоб скованные руки у нас в одну сторону болтались. Если кто и вывернется навстречу, нипочем не заметит, что мы в браслетах…

Он снова меня послушался, не издав ни звука. Мы вышагивали так, что соединенные руки шли у нас в унисон — взад-вперед, взад-вперед. Рукава доходили до самых кистей, и случайному прохожему пришлось бы пристально вглядываться, чтобы заметить наши вериги.

Так мы добрались до Бранимировой улицы. Молчун внезапно остановился, словно бы испугавшись упавшего на нас яркого света. Вдалеке я заприметил постового милиционера, он удалялся. Двое граждан тоже исчезли, свернув за угол.

Мой «корешок» дышал прерывисто и тяжело. Пока суд да дело, он, видать, принял какое-то решение. Я остановился и уставился на него с удивлением.

— Чего еще?

— Вы сказали, что я вам буду не нужен, когда мы снимем… — проговорил он быстро на чистейшем сербском.

Наконец-то разговорился! Я изобразил крайнюю степень изумления.

— Ишь ты! А я-то думал, ты вообще немой!..

— Не в этом дело, — ответил он, нервозно махнув свободной рукой. — Вы и вправду меня отпустите, если мы снимем наручники?

— Еще бы! Больно ты нужен! Век бы тебя не видать! Знаешь умный способ, так не финти!

Я кривил душой, говоря, что мне не терпится поскорее от него избавиться. Сказать иначе — значило бы вызвать у него подозрение. К тому же его вопрос вселял надежду, что он отведет меня куда-то, где его знают настолько, что окажут помощь.

— Тогда идемте…

Он потянул меня назад, к окраине. Тут уж я притворился недоверчивым и заартачился.

— Погодь, погодь! Ты куда это удумал?

Он лихорадочно облизал губы.

— Я знаю место, где можно снять наручники. Там нас никто не выдаст… Не хочу быть вам обузой…

Последняя фраза показалась мне двусмысленной. Уж не собрался ли он от меня избавиться, чтобы при первом же удобном случае выкинуть фортель и снова угодить в милицию, чего сейчас он не решается сделать, считая меня уголовником, убежавшим из тюрьмы? Впрочем, посмотрим, куда и, главное, к кому он меня приведет!

Я последовал за ним, но предварительно счел необходимым сделать внушение, стараясь придерживаться профессиональной терминологии:

— Слушай сюда: я с тобой, так и быть, пойду, но попробуй только меня заложить!.. Я за решетку не сяду, пока не разрисую тебя так, что свои не узнают!

На это он ничего не ответил. Молча шел скорым шагом, словно боялся, что переменит решение, если остановится хоть на секунду. Таким манером, не покидая окраин, мы оказались в западной части Загреба. Путешествие кружным путем порядком-таки затянулось. Было уже около трех часов утра, когда мы очутились около Черномерца. На пустых окраинных улочках мы вообще никого не встретили — ни прохожих, ни милиционеров. А если б кого и встретили, не привлекли бы внимания — топали мы себе преспокойно рядышком, как ни в чем не бывало…

Черномерец состоит из переплетения переулков и улочек, в такое время совсем пустых и весьма скудно освещенных. Напарник долго водил меня по ним, так что я под конец стал сомневаться, найду ли путь, которым мы прошли, если назавтра потребуется его повторить. К тому же я беспокоился за Бору: успевает он идти по нашему следу или давно уже потерял нас из виду?

Наконец мой вожатый остановился перед домиком, почти лачугой, приютившимся в крохотном, не особо ухоженном садике. Дом окружала непроглядная тьма, ближайший уличный фонарь находился не в одном десятке шагов. Тем не менее мой спутник без труда нащупал задвижку на садовой калитке и, отворив ее, потащил меня внутрь. Видимо, он хорошо знал место, свет ему вообще не требовался, чтобы ориентироваться.

Вместо того чтобы пойти, как полагается, к дверям, он проследовал к окошку в задней части дома. Постучал несколько раз, и из дома послышался заспанный женский голос:

— Кто там? Кто стучится?..

— Отвори, Мария! — ответил вполголоса мой спутник.

Я вздохнул с облегчением — дело начало проясняться: человек переставал быть таинственным немым с необъяснимым поведением, а превращался в обычного гражданина, имеющего знакомых!

Окошко приоткрылось, появилось лицо женщины. В полутьме трудно было разглядеть его как следует, но уже по голосу я понял, что она отнюдь не принадлежала к тому обществу, которое принято называть «городским дном».

— Кто там? — снова спросила она, боязливо перегнувшись к нам. — Кого надо?

Судя по всему, она не ждала визитеров, особенно в такое время. Мой спутник чуть отступил, и на лицо его упал слабый свет уличного фонаря.

— Это я, Мария!

Мне показалось, голос его задрожал от волнения, а женщина в окне, словно ее током ударило, дернулась и, протянув к нему руки, запричитала:

— Владо? Ты?.. Нет, нет! Владо, не может быть! Владо!..

Ну вот, наконец-то я узнал его имя! Не напрасно, значит, устроили мы этот ночной спектакль!

Владо, однако, не оставлял мне времени для размышлений. Взяв женщину за руку, он принялся ее успокаивать, еле справляясь с собственным волнением.

— Успокойся, Мария… Да, это я, все в порядке… Мария, пусти нас в дом… Ну, скорей же, Мария!..

Ему пришлось чуть не силой спихнуть ее с окна. Женщина наконец послушалась и удалилась внутрь. Через секунду в комнате зажегся свет. Мы обогнули домик и подошли к двери в тот самый момент, когда в замке щелкнул ключ. Женщина распахнула дверь и бросилась на шею моему спутнику, не переставая всхлипывать от волнения.

— Владо… Владо!.. Я уж и верить перестала, что ты вернешься…

Владо подтолкнул ее в дом и закрыл дверь. Только тут, в кухне, женщина заметила на наших руках наручники. Она испуганно дернулась и отступила на шаг.

— Владо… — в голосе ее был страх, — ты арестован?

— Нет… Уже нет… — ответил он торопливо, пытаясь обнять ее свободной рукой. — Я был арестован; потом тебе все объясню… Найди нам сперва напильник срезать эти железки. Человеку некогда…

Какое-то время женщина смотрела на нас в оцепенении, все еще не понимая, что происходит. Владо стал ее поторапливать:

— Поживее, Мария! Что ты стоишь? Ну да, я сбежал из тюрьмы… Не хотел, он вот меня заставил… Давай побыстрее, ему уходить надо…

Женщина наконец очнулась. Я перевел дух — моя игра завершалась. Может, не столь блистательно, как я надеялся, но все же вполне прилично. Не было смысла ждать, пока Владо распилит наручники, после чего, как он полагал, я должен буду откланяться. Это в мои планы не входило.

— Погодите, не нужно напильника! — остановил я женщину, которая принялась рыться в ящике стола. Владо ошарашенно наблюдал, как я вынимаю из кармана ключик и спокойно освобождаю нас от наручников.

Он не сразу понял, в чем дело. Только когда я подошел к дверям и, открыв их, свистом подозвал Бору — я надеялся, что ему удалось не отстать от нас, — он, заикаясь, спросил:

— Вы… не… Вы из милиции?

Я молча кивнул. Он рухнул на стул и закрыв лицо руками, простонал:

— Все пропало…

 

IV

Последующие события развивались, как говорится, молниеносно. На свист явился Бора, который сумел-таки не потерять нас в ночном кружении по окраинам, он тотчас отправился на поиски телефона, чтобы вызвать патрульную машину.

Мой Владо пребывал в отчаянии. Заводить с ним разговор не имело смысла. Можно было и обождать — теперь он молчать не будет. Он привел меня в этот дом, к женщине, которую называл Марией, тем самым давая возможность продолжать следствие, даже если сам он откажется говорить. Только я был убежден, что он будет говорить. Его молчаливая оборона была прорвана, и ее уже не восстановишь. Пусть успокоится немного, и можно приступать к допросу.

Владо и Мария молча сидели в кухне. Лицо женщины, вполне симпатичное, выражало явный страх. Владо так и не отнимал рук от лица. В ожидании машины я спокойно закурил.

Не успел я докурить сигарету, как милицейская машина остановилась перед домом. Она подошла тихо, без сирены: я не хотел, чтобы разбуженные соседи стали свидетелями ночных событий.

Бора и два милиционера проводили Владо в машину, я велел им подождать меня. И только теперь обратился к женщине, испуганно наблюдавшей за происходящим. Я старался, чтобы голос мой успокоил ее и ободрил. Надо было, чтобы она мне поверила, тогда она сама начнет помогать нам…

— Гражданка, — как можно мягче сказал я, — вам также придется поехать с нами. Разумеется, вы не должны считать себя арестованной. Нам необходимо задать вам несколько вопросов: кое-что нужно выяснить не откладывая. С собой возьмите только документы…

Я подождал, пока она в комнате одевалась — она была в халате, накинутом на ночную рубашку. Мария собралась быстро, заперла дверь дома, и мы пошли к машине. По дороге я предупредил ее, что с задержанным разговаривать запрещается. На всякий случай я посадил ее на переднее сиденье, между собой и водителем, а Владо и двое милиционеров поместились сзади.

Небо заметно серело и стало совсем светлым, когда машина остановилась перед управлением. В такое время, на рассвете, спится особенно крепко, да если еще в удобной постели. Но именно в такое время самые закоренелые преступники имеют обыкновение расслабляться и начинают говорить. Потому я решил начать допрос сразу же, пока не стерлись в памяти ночные события.

Комната, в которую я провел Владо и женщину, была с зарешеченными окнами, и потому охрана мне не требовалась, да и Владо отнюдь не походил на человека, способного к нападению. Я задержал только Бору, пусть будет у меня под рукой, если что понадобится. Включил магнитофон, чтобы каждое произнесенное слово было зафиксировано. Бора предложил женщине стул, а Владо я посадил напротив себя, у письменного стола, на котором был установлен микрофон.

— Ну что, Владо, можно начинать? — спросил я. — Будете отвечать на вопросы?

Он утвердительно кивнул.

— Буду, — произнес тихо, слабым голосом. — Можете начинать.

— Хорошо. Ваше полное имя и фамилия?

— Владимир Мандич… Отца звали Петр…

— Год и место рождения?

— Загреб, тысяча девятьсот девятый…

— Род занятий?

— Как вам сказать… С конца войны эмигрант… С сорок пятого…

Я постарался не выдать своего удивления.

— Где находились в эмиграции? В Италии?

Вопрос я задал чисто формально. Присутствие в этой истории «фиата-1100» с триестским номером было более чем достаточным, чтобы догадаться, откуда явилась вся компания. Впрочем, чем черт не шутит…

— Нет… — Мандич покачал головой. — Я был в Германии… В Западной Германии…

Вот так сюрприз!

— А все же… Вы не были в Триесте?

Мандич снова отрицательно покачал головой.

— Нет, никогда. Я эмигрировал в Германию и оставался там до самого… до самого возвращения…

Я оказался в затруднении. Это никак не вязалось с моими предположениями! Неужели моя версия о связи Мандича с угонщиками триестского «фиата» неверна? Я продолжал допрос, скрывая собственное замешательство:

— Эта женщина… кем она вам приходится?

— Супругой… Законной супругой… Мы не виделись с сорок пятого…

Ответ звучал вполне правдиво, особенно если вспомнить встречу Мандича с Марией, ее растерянность и изумление, такого не сыграешь…

В подтверждение его слов женщина подошла к столу, протягивая мне документы.

— Это все правда… Пожалуйста, проверьте…

Я посмотрел ее удостоверение личности и свидетельство о браке, выданное еще до войны. Документы подлинные… Мария Мандич, урожденная Црнкович… Мария Црнкович и Владимир Мандич вступили в брак в…

Я положил документы на стол. На улице становилось все светлее. Электричество резало уставшие от бессонной ночи глаза. Я поднялся, подошел к выключателю и погасил свет, стараясь оттянуть время, чтобы обдумать, как вести допрос дальше.

— Не мешало бы нам чем-нибудь подкрепиться, а? — спросил я. Мандич и женщина поглядели на меня с удивлением — похоже, не ждали подобной любезности. Мне же казалось, что допрос надо строить как доверительную беседу… Не ожидая ответа, я сделал знак Боре. Через несколько минут на столе оказались полбутылки коньяка, рюмки и четыре чашки с горячим черным кофе. И то и другое всем нам действительно было кстати. Особенно Владо Мандичу, который заметно оживился.

— Так, — сказал я, закуривая сигарету. — А теперь расскажите мне, зачем вы разбили витрину на Илице? Что вам не терпелось угодить под арест, мне ясно, я не понимаю только, почему потом вы начали дурака валять, притворяясь глухим? Вот что меня интересует!

Мандич вздохнул:

— Как вам объяснить… Видите ли, я не хотел быть замешанным в эту историю. А они меня заставляли…

— Кого вы боялись?

Мандич беспомощно пожал плечами.

— Их… — выдохнул он едва слышно.

— Это не ответ! Кто те люди, которых вы боялись? Ну, смелее!

Мандич испуганно обернулся, словно опасаясь кого-то у себя за спиной. Потом опять пожал плечами и чуть слышно ответил:

— Не знаю… этого никто не знает…

Что это значит? Может, я все же имею дело с психом, душевнобольным, страдающим манией преследования в тяжелой форме?

— Знаю только… — продолжал Мандич тихо и прерывисто, выведя меня из размышлений, — пароль: «Включай свет, стало темно»… И что он поверит только мне… То есть мне он будет полностью доверять… Потому я и вернулся…

Со стороны эта околесица действительно смахивала на бред сумасшедшего, но мне вдруг за словами Мандича что-то забрезжило. Мандич был уверен, что я о нем знаю гораздо больше, чем это было на самом деле. Он говорил со мной как с человеком, посвященным во что-то!

— Кто же это должен иметь к вам полное доверие? — поинтересовался я. Мандич махнул рукой в сторону жены:

— Брат ее… Мирко Црнкович…

Женщина вмешалась в разговор, я не стал ее прерывать — это даст мне необходимые разъяснения.

— Мой брат сейчас в Лепоглаве… Срок отсиживает… Должен выйти через несколько дней. Осужден сразу после войны…

— Как военный преступник?

Женщина неохотно подтвердила:

— Так в деле значится. Только… только он никого не убивал, клянусь вам!.. Просто у них работал…

Мандич торопливо подхватил:

— Теперь я не знаю, что и думать… Иногда мне кажется, что всему виной Мирко… А с другой стороны, кабы сам я не согласился… Скажу лучше, как все получилось… Была у меня своя торговлишка до войны, так, всякая мелочь. А в сорок первом Мирко возьми да и подбей меня занять конфискованный еврейский магазин…

— А Мирко Црнкович кто был? — осведомился я. — Усташ?

— Да нет… Делал кое-что для немцев. Мирко еще до войны в Германии жил, ну и снюхался с ними…

Бора по моему знаку вышел из комнаты. Надо было проверить, какие данные имеются в нашем архиве на этого самого Мирко Црнковича. Мандич тем временем продолжал, не обратив внимания на уход Боры:

— В сорок пятом, перед самым концом войны, я сдуру подался в Германию. В Загребе остаться побоялся из-за магазина этого, на который позарился. Думал вернуться, как все забудется… Попал в лагерь для перемещенных лиц, ну и… знаете ведь, как это бывает… Стал политическим эмигрантом, право убежища получил. Деньжонки небольшие, что с собой были, быстро кончились. Работу подыскать трудно, даже временную, а и сыщешь, так половину заработка отдавай лагерному «боссу»… Пробовал я промышлять контрабандой, но дело не пошло, полиция сразу меня схватила. Стало меня домой тянуть, да чем дальше, тем больше, только об этом и заикнуться было нельзя. В лагере как узнают, что кто-то домой засобирался, устраивают ночью «темную», бывало, что и до смерти. Там этим делом усташи заправляли, они какую-то свою политику гнули. Мне тоже один раз ночью здорово навтыкали…

— Кто были те люди? — спросил я. — Вы их знали?

— Нет… Даже не видел их раньше… Да и потом тоже. Но за что били, знал, они сказали…

Бора вернулся в комнату и положил передо мной листок бумаги. Я успел его прочесть, пока Владо Мандич тянул свою одиссею. Написано было следующее:

«Мирко Црнкович осужден в 1945 году на пожизненное тюремное заключение за шпионаж, как агент немецкой разведгруппы AMT-VI, в которую вступил, будучи югославским гражданином, еще до оккупации Югославии. В качестве такового действовал в Загребе в годы войны. Арестован в конце войны при попытке с остатками немецких войск бежать в Австрию. Помилован, срок истекает на днях».

— Однажды эмигрант какой-то — по имени я его не знал, только по виду, да еще что он из усташей, — пригласил меня с собой в город — дескать, в гости. Привел на квартиру — богатая такая квартира, хозяин, похоже, хорошую деньгу зашибал, только хозяина этого я прежде не встречал. Имени не знаю — он мне не назвался, а сам я не посмел спрашивать. Со мной обошлись вежливо, он уже знал, что мне домой хочется, и обещал все устроить, только за это я должен был уговорить Мирко к ним вернуться…

— Как это — вернуться?! — изумился я. — Отсидев такой срок, опять бежать за границу?

Мандич пожал плечами.

— Не знаю… Мирко, наверно, сообразил бы, что делать. Я должен был только сказать пароль и передать их наказ. А если он колебаться станет или откажется, я должен был его уговорить, не то пообещали в расход пустить и меня, и мою жену. А она, вы же знаете, Миркина сестра… Они думали, что Мирко согласится, когда я ему все выложу…

— Как вы попали в Югославию? Вам дали какие-нибудь документы?

— Нет… То есть я получил документы для въезда в Австрию. Меня сопровождали двое. Спрашивать их о чем-нибудь мне запретили. А из Австрии в Югославию мы перешли нелегально…

Я прервал его вопросом:

— В каком месте вы перешли югославско-австрийскую границу?

Мандич пожал плечами.

— Не знаю точно, но думаю, где-то возле Марибора, потому что мы поездом добрались до Граца, а потом двинули пешком, избегая людных мест… Когда это было, точно не могу сказать, мы и по Югославии все больше шли горами да лесом… Пока не выбрались на дорогу, где нас поджидала машина… Три ночи провели в лесу. На этой машине меня и привезли в Загреб…

Эта история звучала невероятно и казалась бы состряпанной на редкость наивно, если бы не была правдивой. Выражение лица, мимика, сопровождавшая рассказ, вся манера поведения Мандича создавали впечатление, что он не лжет. Посему я даже не пытался прервать его замечаниями, уличавшими во лжи. Пускай говорит как хочет, а если окажется, что лжет, можно будет сменить тактику и добиться правды… Чем больше этот человек говорил, тем сильнее я убеждался, что он всего-навсего запутавшийся бедолага, которого кто-то использует в своих темных целях.

— В Загребе, — продолжал Мандич, — мне велели идти домой. Я должен был вернуться к жене и скрываться у нее несколько дней, пока Мирко не освободится из Лепоглавы. И после того, как я уговорю его связаться с людьми, которые меня послали, у меня больше никаких с ними дел нет. Смогу свободно объявляться властям. Недавно была амнистия, я тоже под нее подпадаю, меня бы проверили и отпустили… Так мне сказали еще в Германии, да я и без них это знал… Только я ни во что не хотел вмешиваться и еще до возвращения сюда надумал от них улизнуть при первом удобном случае. Потому я ту витрину и разбил и упираться не стал, когда милиционер меня повел…

— Почему же вы так упорно молчали? — спросил я. — Не проще ли было, попав к нам, все рассказать?

Ответ прозвучал вполне резонно:

— Я не хотел Мирко закладывать до того, как он из тюрьмы выйдет, а этим типам тоже не хотел помогать — пускай сами к нему подступаются и уговаривают. Мирко — брат моей жены, значит, родней мне приходится, вот и ни к чему его перед властями оговаривать, будто он опять затевает чего-то. Потому я молчал. И даже если б меня в сумасшедший дом определили — все равно бы молчал… До тех пор пока у Мирко все не уладится…

Сколько могло продлиться это молчание, Мандич, вероятно, рассчитать не пытался. И, судя по всему, даже не сомневался, что Мирко Црнкович согласится на предложение эмигрантов и побежит за границу с теми людьми, что доставили его самого в Загреб.

Так или иначе, сказанное надлежало как можно быстрее проверить. Кое-что мне показалось сомнительным в последней части его исповеди, и я спросил:

— Хорошо, Мандич, а разве вы не боялись, что ваши спутники выполнят свою угрозу и убьют вашу жену, они ведь, наверное, догадались, что витрину вы разбили нарочно, чтобы попасть в милицию?

Чуть ли не впервые за весь допрос Мандич хитренько ухмыльнулся.

— Нет, не боялся… Они теперешнего адреса жены не знали. Я это еще в Германии сообразил, когда меня вербовали. Это ведь наш старый домишко, мы в нем жили до того, как я еврейский магазин занял вместе с хозяйской квартирой!

— Они могли спросить у Мирко Црнковича… Или узнать в адресном столе, — заметил я.

Мандич покачал головой:

— Мирко бы не выдал. Он бы все сделал, чтобы ее не впутывать. Думаю, он бы и работать на них стал, если б другого выхода не было… А в адресный стол разве посмеет кто из них обратиться!

Что касается последнего, он ошибался: вряд ли люди, способные нелегально переходить границу, испугаются попросить в адресном столе вполне невинную справку. Мандичу я об этом, однако, говорить не стал и продолжал спрашивать:

— Как выглядели люди, которые привезли вас в Загреб? Сколько их было?

— Двое. Один высокий такой парнишка, веселый и потравить мастер. Другой постарше и молчаливый. На боксера смахивает…

По описанию это вполне могли быть угонщики из «фиата-1100».

— На каком языке вы с ними разговаривали?

— На нашем, конечно, на каком еще? — ответил Мандич, явно удивленный моим вопросом. — Хотя они не больно-то про себя рассказывали. Знали, куда меня отвезти, но об этом тоже говорить не хотели. Тот, что помоложе, хоть и попроще был, а все больше шуточками отделывался…

— Может, вы запомнили номер автомобиля? Или что-нибудь особенное в машине?

— На номера у меня память слабая, — пожаловался он. — Помню только буквы «ТС» и цифры белые на черной табличке…

«ТС» значит Триест! Ну вот, наконец-то есть у меня конкретные доказательства связи, и какой — угонщиков с Владо Мандичем! Теперь можно вести следствие по вполне определенному пути.

 

V

Просторный и светлый кабинет заместителя начальника тюремно-исправительного дома в Лепоглаве был обставлен без шика, но удобно и современно. Расположившись в кресле гарнитура, стоявшего в углу, я пребывал в одиночестве, пока охранник не ввел в комнату Мирко Црнковича.

Скинув головной убор, Црнкович приостановился в дверях и удивленно уставился на пустой письменный стол. Он, видимо, был уверен, что его вызывают к начальству в связи с предстоящим освобождением из тюрьмы. Ибо именно сегодня был тот день, когда Мирко Црнкович вновь превращался в свободного гражданина!..

Только потом он заметил в кресле меня и, хоть я был для него человеком совершенно незнакомым, сразу сообразил, что я лицо должностное, раз нахожусь в этом кабинете. Повернувшись ко мне, он приветствовал меня легким наклоном головы.

Я знаком велел охраннику оставить нас наедине и принялся разглядывать Црнковича. Высокий крепкий мужчина чуть старше сорока лет с резкими чертами умного лица. Когда был помоложе, наверняка считался красавцем.

Вот он какой, значит, этот человек, из-за которого такая каша заварилась, думал я, разглядывая его.

Сегодня утром я закончил допрос Владо Мандича и, дождавшись Младена, доложил обо всем. Запросив точную дату освобождения Мирко Црнковича из тюрьмы, мы узнали, что это произойдет тоже сегодня. Сестра его ошиблась в расчетах, полагая, что ему остается сидеть еще несколько дней. Я по телефону попросил начальника тюрьмы задержать Црнковича до моего приезда, на что он сразу согласился. Я хотел побеседовать с Црнковичем перед тем, как он выйдет на свободу. Обсудив с Младеном и руководством дальнейший ход следствия, я сел в машину и около девяти утра уже находился в этой комнате лицом к лицу с Мирко Црнковичем.

В это же самое время в Загребе Младен продолжал допрос Мандича, стараясь узнать как можно больше подробностей, касающихся его прибытия в Югославию. Самое большее через неделю, проверив кое-что из его показаний, Мандича можно будет выпустить на свободу — недавно принятый закон об амнистии действительно распространялся и на него. А за это время мы успеем проверить, правда ли все то, что нам рассказал незадачливый эмигрант, и, если окажется, что он не в ладах с истиной, у нас еще будет возможность призвать его к ответу…

— Садитесь, Црнкович!

Вежливо поклонившись, он молча опустился в кресло напротив меня. Я пододвинул к нему сигареты и зажигалку, которые лежали на столике между нами.

— Курите? Прошу…

— Да, спасибо…

Он с трудом скрывал любопытство — ему не терпелось узнать, кто я такой и почему посещаю его перед самым освобождением. Что я не принадлежу к персоналу тюрьмы, ему было ясно с первого взгляда — многолетний обитатель Лепоглавы, он знал здесь всех. Я заставил его помучиться еще некоторое время и сказал, загасив сигарету:

— А я вам весточку с воли принес, там вас ждут не дождутся, Црнкович… «Включай свет, стало темно!»

Он с удивлением повернулся к окну, заливавшему комнату солнечным светом, и только тут уразумел смысл сказанного. Усмехнулся небрежно и махнул рукой.

— Вот вы о чем, — произнес он без интереса. — Что это вам вздумалось поминать прошлое?.. Теперь это звук пустой…

Я пояснил:

— Прошлое тут ни при чем, Црнкович… Перед тем как пригласить вас на эту беседу, я ознакомился с вашим досье и прочитал ваши показания… Этого пароля я там не встретил!..

Он побледнел, начав догадываться, что разговор со мной не сулит ему ничего хорошего. Во время следствия, тогда, после войны, он умолчал об этом пароле — может, случайно, а может, намеренно, — надеясь воспользоваться им в будущем.

— Я… я не понимаю вас… — промычал он.

— Очень даже хорошо понимаете, — продолжал я резче.

Црнкович опустил глаза.

— Если я и умолчал об этом, — сказал он, — то без всякого умысла. Просто не придавал важности… забыл. Да ведь он и вправду теперь не имеет никакого смысла…

— К сожалению, этот пароль еще имеет смысл, — возразил я. — Сегодня утром мне его сообщил человек, специально прибывший в Загреб, чтобы напомнить вам его.

Црнкович уже не мог сдерживаться. Вскинув голову, он посмотрел мне в глаза с неподдельным отчаянием и, закрыв лицо руками, простонал:

— Это… это невозможно!.. Проклятое прошлое!.. Вцепилось и не отпускает… Именно теперь, когда я думал, всему конец и можно будет пожить по-людски… Пожить спокойно!..

Я его вполне понимал. Во время следствия и на суде Црнкович вел себя как опытный, профессиональный разведчик. Он говорил только то, чего нельзя было скрыть: может, надеялся на что-либо или просто хотел представить суду как можно меньше компрометирующего его материала. Теперь же, после стольких лет, проведенных за решеткой, он вряд ли испытывал большую охоту пускаться в новые авантюры.

— Тем не менее, Црнкович, то, что я вам говорю, правда, — продолжал я. — Разумеется, я не могу вас обвинять в том, что снова возник этот пароль. Но, как оказалось, существуют люди, которые вас не забыли. Более того, эти люди многое предприняли, чтобы вступить с вами в контакт, как только вы окажетесь на свободе.

Пока я говорил, Црнкович успел овладеть собой, поднял голову и поглядел мне в глаза. Голос его звучал решительно:

— Меня не касается, кто там чего предпринял. Я с прошлым порвал, этот дурацкий пароль давно выкинул из головы и не собираюсь на него отзываться… Кто бы меня ни вынуждал!

Искренне ли он говорит?.. И вправду ли порвал с прошлым?

— Даже если это будет ваш зять Владо Мандич? — спросил я, пристально на него глядя. — Или ваша сестра Мария?..

Црнкович снова побледнел, не сводя с меня остановившегося взгляда. С трудом выдавил:

— А они тут при чем?

Я закурил новую сигарету, предложив и ему. У него дрожали пальцы, пока он подносил ее ко рту и раскуривал.

— Владо Мандич несколько дней назад вернулся в Загреб, — начал я объяснять. — Его отправили со специальным заданием: напомнить вам этот пароль и склонить к сотрудничеству. Кто его отправил, вам, вероятно, известно лучше, чем кому-либо. В случае если вы откажетесь от предложения, угрожают убить вашу сестру и зятя. Мандич, несмотря на угрозы, решил не вмешиваться в эту историю. Отдался в руки властей и все нам рассказал. Теперь вам ясно?

Какое-то время он молчал, глядя в пол. Затем, утвердительно кивнув головой, заговорил:

— Не знаю, что вы, в сущности, обо мне думаете и поверите ли, если я скажу, что действительно не имею ни малейшего желания впутываться в какие бы то ни было делишки, затеянные теми недобитками, с которыми я когда-то имел дело. Я свое получил, отсидел срок, и сейчас хочу только одного — в спокойствии провести остаток жизни. «Весточка», которую вы принесли с воли, мне понятна. «Включай свет, стало темно» — это в самом деле пароль, бывший в употреблении у небольшого круга агентов немецкой разведгруппы AMT-VI. Всех их я не знаю, да и раньше не знал, но надо думать, что человек, давший Владо такое задание, некогда принадлежал к этой группе. Видимо, он собирается втянуть меня в какую-то операцию, рассчитывая по старой памяти на мою поддержку. Здесь он, однако, ошибается: я их акциями сыт по горло, мечтаю о нормальной жизни, которая вот она, совсем близко. Не знаю, как вас убедить, как вам доказать, что я не собираюсь больше путаться с этой компанией. Возьмите меня под наблюдение, делайте со мной что угодно, только я хочу быть подальше от этих людей. А на их угрозы мне наплевать!..

Можно ли ему верить? Сейчас он, конечно, говорит искренне. В тюрьме у него было достаточно времени на размышления, да и слишком он был опытен, чтобы с ходу пускаться в рискованное предприятие. А когда он окажется на свободе, когда дни, проведенные в тюрьме, начнут забываться? Не изменит ли тогда Мирко Црнкович своей позиции невмешательства?.. За этого человека мне никто поручиться не может… Да и у меня пока что на него совсем другие виды! Потому я сказал:

— Думаю, от этих людей вам будет не так-то легко отделаться. Способ, которым они доставили Мандича в Югославию, и многое другое, случившееся в связи с этим, указывает на то, что мы имеем дело с хорошо организованной группой, действующей в соответствии с поставленной задачей. Что это за задача, мы еще не знаем, но уверены, что установление контакта с вами представляет один из этапов их плана. Мандич внес в этот план некоторое расстройство, но что вас они не оставят в покое — в этом будьте уверены!

Можно было не продолжать. Црнкович, искушенный в подобных делах, сообразил моментально, к чему может привести сложившаяся ситуация. Он сообразил и чего от него хочу я, хотя я об этом даже не заикнулся, да и по закону не имел права требовать. По закону от него требовалось только одно — заявить в милицию о любой попытке подбить его на противозаконные действия, когда он вновь станет свободным гражданином. Он же, по-своему оценив ситуацию, в несколько секунд принял решение и, твердо взглянув мне в глаза, ответил:

— Понимаю. Вам надо помешать группе осуществить намеченное. Понимаю и то, что при создавшемся положении я легко могу сделаться орудием в их руках. Я уже сказал вам, что у меня нет никакого желания возвращаться к прошлому. Я хочу спокойной жизни и готов ради этого сделать все. Надеюсь, вы примете мое предложение помочь вам в розыске, тем более что лично для меня это единственный шанс обезопасить себя. Можете на меня рассчитывать.

Я затевал рискованную игру. Этот человек мог честно сыграть роль, за которую брался, но точно так же мог и предать в самый решающий момент. Как бы там ни было, он предлагал как раз то, чего я добивался, именно он был наиболее подходящим человеком, чтобы вывести меня на людей, которых мы преследовали. Я ответил:

— Идет, Црнкович, я принимаю ваше предложение. По нашим расчетам, эти люди помимо Мандича будут пытаться наладить контакт с вами. А пока идите за вашими вещами. Как только покончите с формальностями, поедете со мной в Загреб. Дорогой обговорим подробнее, как будет развиваться наше сотрудничество…

Ожидая, пока Црнкович соберется, я позвонил Младену, чтобы доложить ему о результатах разговора с Црнковичем. Я сообщил, что мы едем на моей машине в Загреб, и тут он прервал меня на полуслове:

— Это хорошо, что ты возвращаешься… Только что сбежал Владо Мандич…

 

VI

И опять стрелка спидометра моей машины показывала превышение скорости. Я возвращался в Загреб…

Мирко Црнкович молча сидел рядом. Я еще не сказал ему, что его зять пребывает в бегах: надо было сперва обсудить это с Младеном. Но по выражению лица Црнковича было видно, что он догадывается: случилось непредвиденное. Конечно, заметил, что я нервничаю и не расположен к беседе, да и скорость, с какой я гнал по довольно паршивой дороге — кратчайшей между Лепоглавой и Загребом, — наводила его на размышления. Тем не менее он воздерживался от вопросов. Курил сигарету за сигаретой, всякий раз и мне протягивая уже зажженную…

Наконец, въехав в Подсусед, мы покатили по асфальтированному шоссе. Загреб. Улицы, в эти оживленные дневные часы забитые машинами и пешеходами, семафоры, вспыхивающие красным светом именно тогда, когда ты спешишь… Все же мы добрались до управления…

Я попросил Црнковича подождать возле дежурного, а сам поспешил в кабинет Младена, перескакивая через две-три ступеньки. Без стука отворил дверь и ворвался внутрь. Младен был один и говорил с кем-то по телефону. Сделал мне знак садиться. Отдуваясь, я опустился на стул напротив него. Он закончил разговор и положил трубку.

— Как это случилось? — спросил я без предисловий. Младен недовольно отмахнулся.

— Так, что глупее некуда. Я вообще его не понимаю! Кой черт ему было бежать сейчас, когда все его мытарства подошли к концу?

Мы закурили. Помолчав немного, Младен стал объяснять, как было дело:

— Я допрашивал его. Мы пытались как можно точнее реконструировать его прибытие в Югославию. Кажется, это нам удалось. Потом я позвонил в прокуратуру. Там сказали, что Мандич подпадает под амнистию и через день-два они вышлют соответствующее решение. Случай с витриной посчитают мелким хулиганством. Все это я сообщил ему в присутствии супруги. Он знал, что ему придется провести день или два в тюрьме, и с женой расстался в хорошем настроении. Казался человеком, обрадованным решением всех своих проблем…

Младен умолк на какое-то время. Затем продолжал смущенно, словно обвиняя себя:

— Я, понимаешь ли, не посчитал нужным отправить его в тюрьму специальной машиной. Мы просто сели в мою машину да поехали. По дороге он попросил на минутку остановиться, зайти в буфет. Выпить захотелось после всей этой ночной встряски. Я понимал, как он должен себя чувствовать, и ничего худого не углядел…

— А он что, нацелился на какое-то определенное место? — поинтересовался я, прерывая рассказ Младена. Тот покачал головой и ответил:

— В том-то и дело, что нет! Это меня и сбивает с толку больше всего. Мы остановились у ближайшего буфета. Он быстренько, одну за другой, хлопнул две рюмки коньяку и направился в туалет. Минут десять я ни в чем не сомневался. Потом пошел поглядеть, что с ним такое. И установил, что из туалета есть еще один выход — через двор можно выйти на улицу!..

— Надо полагать, им он и воспользовался!

Младен пробурчал недовольно:

— Да, ясное дело, он смылся этим путем. Только зачем? Попробуй-ка тут отгадай! Поневоле начнешь думать, что у этого человека с психикой не в порядке. Я себе так представляю: на него вдруг нападает панический страх из-за возможных последствий своей откровенности с нами, он замечает черный ход и, не долго думая, пускается наутек!

Да, болезненный, патологический страх — пожалуй, единственное приемлемое объяснение. Однако этот побег мог привести к неприятным сюрпризам. Например — вдруг типы, которых мы преследуем, нападут на его след…

— И что же ты в связи с этим предпринял, Младен?

— Все возможное. Первым делом помчался к его жене. Она только успела добраться до дому. Божилась всем на свете, что у него такого и в мыслях не было, когда они прощались у меня в кабинете. Я оставил и ее, и дом под наблюдением на случай, если завернет к ней супруг или кто-нибудь попытается исполнить свою угрозу. Затем я распорядился размножить фотографию Мандича и побыстрее разослать по всем ближайшим отделениям милиции, чтобы патрульные машины и постовые могли его опознать… Приказал, если обнаружат, задержать и привести сюда…

Это было все. Какое-то время мы оба молчали. Я заговорил первым:

— А я Црнковича привез…

— Гм… И что же с ним теперь делать?

— То есть можно ли ему доверять, ты об этом? Теперь, когда Мандич сбежал?

— Именно, — ответил Младен. — Как знать, что замышляет этот человек на самом деле?.. С другой стороны, он теперь для нас единственная отправная точка! Какое он произвел на тебя впечатление?

— Во всяком случае, Црнкович — человек очень неглупый. Уверяет, что не намерен пускаться ни в какие авантюры, и сознает, что, лишь сотрудничая с нами, может избавиться от опасного внимания своих прежних коллег…

И я вкратце повторил свой разговор с Црнковичем. Младен подытожил:

— Как бы там ни было, мы не должны слепо ему доверяться. Надо присматривать за ним в оба, пока эту головоломку не разгадаем!

Кивнув в знак согласия, я предложил:

— Давай позовем его, тебе надо с ним познакомиться…

Минуту спустя Црнкович сидел с нами в кабинете. На нем был новенький, с иголочки, костюм, который он приобрел в предвкушении свободной жизни. Облачиться успел, когда мы покидали тюрьму. Держался спокойно и хладнокровно, настолько, что не обнаружил своего удивления, когда ему сообщили о побеге зятя. Только чуть-чуть вздрогнул, выдав тем самым, как неприятно ему это известие. Он, ясное дело, понимал, что теперь мы не сможем доверять ему так, как если бы Мандич спокойно дождался решения об амнистий.

— Идиот! — промолвил он с раздражением. — И всегда он такой был, сколько его знаю. Паникер… Ничего не мог до конца довести…

— Тем не менее нашего договора это не отменяет, — сказал я. Црнкович грустно усмехнулся.

— Понятно, — ответил он. — Только теперь вы меня будете пасти построже, чтобы я не выкинул подобную штуку, ведь так?

Я не посчитал нужным уверять его в обратном. Признался искренне:

— Вы угадали. Но это не должно мешать вашей частной жизни на свободе. Единственная ваша обязанность — известить нас сразу же, если кто-то попытается вступить с вами в контакт, пользуясь паролем… Наши люди будут следить за каждым вашим шагом, но не для того, чтобы помешать вам «штуку» выкинуть, как вы выражаетесь, а чтобы прийти на помощь, если это понадобится.

— Понятно.

Я обстоятельно продолжал:

— Как мы договорились, вы поселитесь временно у сестры. Свободу передвижения не ограничиваем. Разумеется, вы не должны покидать Загреб, не предупредив нас. Не думайте, что это какая-то особая мера, направленная против вас. Вам все равно потребуется несколько дней, чтобы оформить документы на основании полученной в Лепоглаве справки об освобождении. А без удостоверения личности вы и не имеете права разъезжать по другим городам.

— Понятно, — ответил Црнкович. — Остается надеяться, что за это время решится и остальное. Сестре я не буду говорить ничего. Думаю, вас это устраивает.

Я согласно кивнул:

— Да. Будет лучше не вмешивать ее в эту историю. Что же касается вас, то с окружающими вы должны держаться естественно, как человек, вернувшийся из заключения. Не избегайте людей, подозрительности не проявляйте. К нам заходить не следует, это может привлечь нежелательное внимание, не пытайтесь вступать в контакт с нашими людьми, которые вас будут сопровождать, если вы их заметите. В случае необходимости звоните по этому телефону… — Я протянул ему карточку с номером телефона дежурного.

— Человек на телефоне будет предупрежден о вас. Достаточно назвать свое имя, и он в кратчайший срок свяжет вас с кем-либо из нас… — При этом я указал на Младена.

— Все ясно, — заверил Црнкович.

— В случае опасности зовите на помощь, как это сделал бы любой другой человек. Поблизости всегда будет кто-то из наших, он придет вам на выручку.

Кивком головы он подтвердил, что все понял. Я встал, показывая, что разговор окончен. Машинально протянул ему руку, которую он поспешно схватил.

— Пока все, Црнкович, — заключил я. — Теперь вы свободны. Желаю вам продолжить жизнь порядочным человеком!

— Спасибо, — кратко ответил он, протягивая руку и Младену, которую тот принял несколько растерянно. — И до свидания!

Он вышел. Младен злобно на меня покосился.

— В сорок пятом мне и во сне не снилось, что когда-нибудь я пожму руку фашистскому прихвостню!

Пришлось его утешить.

— Не переживай, Младен, твоя рука не отвалится. Он свое получил сполна, а теперь: будет он по отношению к нам лоялен, и мы его не обидим!..

Кивнув, Младен уселся на стул и откинулся на спинку.

— Что ж, — сказал он, — нам не остается ничего другого, как ждать… пока кто-нибудь не объявится Црнковичу или пока не найдется Владо Мандич!

— Не совсем так, — ответил я, присаживаясь на краешек стола. — Я собираюсь махнуть на итальянскую границу, к Дутовлю, осмотреть место, где похитители бросили машину люблянца. Надеюсь, ты не станешь возражать и поможешь мне, взяв на себя организацию наблюдения за Црнковичем…

 

VII

— Вот! На этом месте мы его и нашли! Точно здесь!..

Томаж, мой молодой коллега из Сежанского управления внутренних дел, выскочил из машины, которую я остановил по его знаку. Мой пес Вучко ринулся вслед за ним, а я вышел только после того, как поставил машину на ручной тормоз.

Проход был узким. Томаж приподнял нависшую над дорогой ветку чахлого кустика и позвал меня, указывая на грунт.

— Глядите, Малин! Еще сохранились следы протекторов!

В самом деле. Следы автомобильных покрышек явственно отпечатались на мягкой земле.

— Очевидно, похитители нарочно спихнули машину с дороги, — продолжал Томаж. — Похоже, старались, чтобы ее нашли не сразу…

Вучко скакал вокруг, нимало не интересуясь следами машины: я еще не подал ему никакой команды. Надвигался вечер, тени удлинялись. Часа через полтора станет совсем темно. Надо было спешить, если мы хотим осмотреть окрестности.

Достав из машины карту, я развернул ее, отыскивая на ней место, где мы остановились.

— Где мы сейчас находимся, Томаж? — спросил я.

Он тотчас согнулся над картой и поставил точку.

— На проселочной дороге, километра три северо-западнее Дутовля в сторону села Горянское, — пояснил он, и я карандашом отметил на карте указанное место.

— Недалеко от границы, — заметил я. — Всего в нескольких километрах…

— И четырех не будет, — уточнил Томаж. — Граница идет через лес, сразу за гребнем…

Гора была невысокая, поросшая легкопроходимым, редким леском.

— А еще какой-нибудь населенный пункт есть между этим местом и границей?

Томаж ответил, покачав головой:

— Ни одного… Местность здесь довольно пустынная. Почва не годится для обработки, камней полно, только пастбища…

— А пограничные посты?

— Справа и слева… Мы находимся приблизительно посередине между ними. Граница здесь только патрулируется, перехода поблизости нет.

— Получается, опытному человеку здесь плевое дело перебраться через границу, так?

Томаж расстроился, будто я его в чем-то обвинял, и стал оправдываться:

— Патрули ходят довольно часто. С собаками… Только от собак польза не ахти какая: крестьяне тут пасут овец, а овцы оставляют такой запах, он все другие забивает, и собаки теряются…

— Вы осмотрели окрестности, когда обнаружили угнанную машину?

— Только поблизости. Машину нашли пастухи, им показалось подозрительным, что за ней никто не приходит, ну они и сообщили в ближайшее отделение милиции. Когда я приехал, народ возле машины еще толпился. Даже если оставались следы, которые бы умный песик взял, овцы и вся эта публика давно затоптали.

Он был прав. Мне кое-что пришло на ум, и я осведомился:

— Томаж, овцы обычно пасутся на лугу, только до опушки леса, так?

— Так. Но в эту дубравку крестьяне свиней пускают на желуди…

Овцы и свиньи!.. М-да, тут и самый прекрасный пес не сориентируется… И все же… одно Томаж упустил из виду! Ведь сейчас ранняя весна, никаких желудей нет и в помине! И, надо полагать, крестьяне не пускают свиней в дубравку, потому как им там нечего делать!

Я сказал это Томажу. Он даже пальцами прищелкнул — не знаю, то ли с досады, что сам не догадался, то ли с радости, что я оказался такой сообразительный.

— А я об этом и не подумал, — признался он искренне. — В роще стоило бы поискать… Если уже не поздно!

— Попытка не пытка, — ответил я. — Вучко — собака умная и с прекрасным нюхом. Вперед!

Я свистом подозвал Вучко, и мы поспешили через пастбище. На опушке остановились. Я погладил пса по голове и, указав рукой на опушку, скомандовал:

— Ищи, Вучко! Ищи!

Весело взмахнув хвостом, пес помчался вперед, пригибая морду к земле. Время от времени он останавливался, что-то обнюхивая, и продолжал бег. Видимо, следов человека, ведущих в рощу, ему не попадалось.

По моим предположениям, нарушители перешли границу поблизости от того места, где бросили машину. У них не было времени заметать следы, а чтобы перейти границу в другом месте, надо было пройти несколько километров. Посему, когда Вучко убежал слишком далеко, я вернул его свистом и направил в другую сторону, придерживая на кромке леса.

Метров через сто пес замер, уткнув морду в землю, затем поднял голову и, обернувшись к нам, коротко пролаял.

— Что-то нашел! — обрадовался я. — Быстрее за ним, Томаж!

Мы побежали за псом. Увидев, что мы приближаемся, Вучко рванул в рощу. Я выкрикнул ему вслед новую команду, чтобы он не потерялся из виду:

— Спокойно, Вучко! Ищи спокойней!

Забравшись метров на двести в глубь леса, Вучко остановился возле вороха сучьев и залаял. Что это значит? Может, опять потерял след?

Нет! Нашел что-то укрытое под сушняком. Мы с Томажем раскидали ворох…

— Черт возьми! — воскликнул Томаж, от изумления переходя на родной словенский.

На земле лежал мужчина лет сорока, одетый в довольно потрепанный костюм. Кто-то позаботился замаскировать труп сухими ветками. Мужчину убили, в этом я не усомнился ни на секунду. Иначе зачем было так тщательно скрывать его от случайных прохожих? Хотя на первый взгляд раны заметно не было.

В рощице становилось все темнее. Томаж наклонился, вглядываясь в лицо мертвеца: благо он лежал на спине и не нужно было его переворачивать. И снова изумился, узнав убитого:

— Да ведь это же Янез Врховчев!

— Ты его знаешь? Кто такой?

— Еще как знаю! — ответил Томаж. — Мы с ним частенько имели дело. Мелкий контрабандист. Наведывался в Триест с пропуском в приграничную зону и оттуда привозил товар для спекуляции. Мы подозревали, что он и нелегально границу переходит, но доказать не могли!

Томаж еще говорил, а я уже строил версии. Одну я сразу же откинул, как маловероятную… Конечно, могло случиться и так, что контрабандист Янез Врховчев случайно наткнулся на нарушителей, намеревающихся нелегально перейти границу, и они убили его, опасаясь оставить свидетеля… Гораздо вероятнее было, что Янез Врховчев служил этим людям проводником, а теперь они его ликвидировали потому, что он слишком много знал. Или он начал их шантажировать, почуяв, что из них можно вытянуть лишнюю денежку?

— Была у этого человека семья? — спросил я. — Жена, дети?

Томаж покачал головой:

— Нет. Насколько я знаю, он жил один. Выпить был не дурак и никогда не старался заработать больше, чем нужно на это дело.

— Все-таки не мешало бы осмотреть его квартиру. Где он жил?

— В Горянском. Только…

Поняв, о чем он думает, я сказал:

— Перед тем как поехать в Горянское, ты заскочишь в Сежану, оставишь рапорт и вызовешь опергруппу. Я с собакой подожду тебя здесь…

Томаж побежал к машине. Я остался возле убитого и первым делом выкурил сигарету. Только после этого наклонился и потрогал мертвое тело. Совершенно холодное и окоченевшее. Точное время, когда наступила смерть, установит врач, который приедет с опергруппой. Если его убили те, кого преследуем мы, значит, это произошло приблизительно тридцать шесть часов назад.

Я не хотел обыскивать одежду убитого до того, как прибудет опергруппа и труп сфотографируют. Закурив новую сигарету, я не спеша вышел из рощи, возвратившись на место, где была найдена машина. Карта валялась в траве возле шоссе; второпях Томаж не догадался забросить ее в машину. Тем лучше! Я поднял ее и принялся отыскивать Горянское, где, по словам Томажа, жил Янез Врховчев… Всего в двух или трех километрах отсюда, на той же дороге, в километре от границы, к которой эта дорога тянется.

Я задумался. Если бы Янез Врховчев отправился в Триест по своим делишкам, он бы, скорее всего, выбрал для перехода границы местечко поближе к своему селу. Эта мысль укрепила меня во мнении, что здесь у него была назначена встреча с кем-то, кто его, по причинам мне неизвестным, и ликвидировал. Выходит, он им вовсе не требовался, чтобы провести через границу? Было бы куда логичнее, если бы тело убитого оказалось по другую сторону границы, в Италии. Это бы значило, что устранен свидетель, слишком много знавший. Странно…

Темнота понемногу спускалась, но еще различались следы автомобиля, брошенного возле дороги. Такой узкой, что двум машинам не разъехаться… И тут меня осенила догадка, заставившая отбросить прежнее предположение, что нарушители столкнули автомобиль с дороги, чтобы спрятать его в кустах. Там, где он, судя по следам, находился, ни один кустик не скрывал его от взгляда прохожих. Если бы на несколько метров подальше, другое дело. Значит, заключил я, нарушители свернули с дороги, чтобы пропустить встречную машину. А поскольку они не поехали дальше украденным автомобилем, значит, в другой машине находился кто-то, кого они ждали, и он взял их к себе…

И что же? Выходит, встречная машина отвезла их назад в Югославию! Зачем? Пока неизвестно… Во всяком случае, Янез Врховчев как проводник был им уже не нужен, ибо план действий переменился. А чтобы он их не выдал, его ликвидировали!..

Версия фантастическая, голое, как говорится, допущение, но, по-моему, вполне логичное! Странно на первый взгляд, но… разве выход из тюрьмы Мирко Црнковича не достаточно важный факт, чтобы, инсценировав бегство за границу, на самом деле остаться в Югославии, вернуться в Загреб и самим выйти на него, раз уж попытка связаться с ним через зятя провалилась?..

Я снова вгляделся в карту, напрягая зрение, чтобы различить названия отдельных пунктов… А вот и еще кое-что в пользу моей догадки! Этот самый проселок идет через Горянское к Нова-Горице, где расположен погранично-пропускной пункт. Туда ведет и шоссе, но оно гораздо оживленнее. Если кто-то из группы, которую мы преследуем, легально перешел из Италии в Югославию у Нова-Горицы и хотел незаметно встретиться со своими сообщниками, вполне логично, что местом встречи он выбрал укромную дорогу, а не автостраду, где каждую секунду проходит по нескольку машин. Кроме того, и люди, угнавшие «фиат», не обязательно перешли границу возле Триеста. Они тоже могли воспользоваться горицким переходом. Расчет прост: если придется бросить триестскую машину, как это и случилось, преследователи сконцентрируют все внимание на триестском пропускном пункте, а горицкий останется менее контролируемым…

Однако не слишком ли я расфантазировался? Хотя моя версия представлялась вполне логичной, я не имел права ею увлекаться, чтобы не упустить что-то более важное… Впрочем, вот и Томаж с опергруппой. Следом шла санитарная машина, чтобы забрать тело Янеза Врховчева…

Томаж познакомил меня со следователем, которому было поручено вести дело. Территориально Сежана подведомственна УВД Словении, так что словенским коллегам и придется расследовать убийство контрабандиста. Они, разумеется, предоставят мне все необходимые сведения. Посему не было необходимости оставаться тут на время осмотра. Я подождал, пока врач установит причину смерти, на что понадобилось всего несколько минут.

— Удар тупым предметом в затылок, смерть наступила, по-видимому, мгновенно, — гласило краткое врачебное заключение. — Убийство произошло более двадцати четырех часов назад. Точнее можно сказать только после вскрытия…

Мне было достаточно и этого. Мнение врача подкрепляло мою версию. Особенно показателен этот удар в затылок. Американца так же убили, только удар был слабее, и он умер не сразу. По всей вероятности, в обоих случаях действовал один и тот же человек. Мне припомнился дюжий молодец, один из угонщиков «фиата», смахивающий на боксера…

Я позвал Томажа:

— Здесь мы вроде бы не нужны. Может, съездим в Горянское?

Томаж пошел вслед за мной к машине.

— К Янезу на квартиру?

— Да…

Через двадцать минут мы были в доме убитого. Разрешения на обыск у меня не было, но оно и не понадобилось. Янез Врховчев жил в собственном доме и, будучи холостяком, полдома сдавал супружеской паре. Женщина, которую мы застали, согласилась впустить нас в Янезовы «хоромы», не потребовав никакого документа. Ей достаточно было узнать об убийстве Янеза и о начатом следствии.

Янез Врховчев оставил себе два помещения: комнату и прихожую. Его квартирантка сообщила нам, что убирается у него она, но я бы не сказал, что чистота и порядок были тут на завидной высоте. Результат обыска равнялся нулю! В шкафу мы нашли несколько пар нейлоновых носков, три пары дешевых наручных часов и с десяток шариковых ручек — товарец, которым поторговывал Янез. И ничего больше, никаких писем или фотографий, никаких бумаг, кроме одной — решения суда о денежном штрафе за торговлю контрабандным товаром. Судя по всему, Врховчев действительно был всего лишь мелким контрабандистом, пробавляющимся товаром, нелегально доставляемым из Триеста. Никакого следа его связи с группой, которую мы преследовали, не обнаружилось, и я уже начал сомневаться в своей версии. Может, он наткнулся на своих убийц случайно, увидел что-то, что ему не следовало видеть, и за это был убит.

И тут случилось нечто, вновь подтвердившее мое убеждение, что преследуемая нами группа не покинула пределов Югославии.

Мы как раз закончили обыск, и я сказал Томажу:

— Ничего интересного… Зря тащились…

Он хотел было поддакнуть, но не успел, потому что послышалось урчание мотоцикла, остановившегося перед домом, и сразу после этого мужской голос спросил квартирантку Янеза, тут ли мы с Томажем.

Я распахнул дверь и увидел милиционера. Он поздоровался и объяснил цель своего неожиданного прибытия:

— Я из Сежаны, товарищ Малин. Вас вызывают в Загреб. Вы должны вернуться немедленно. Мне приказано передать, что связь установлена!..

Наконец-то! Я обернулся и весело крикнул Томажу:

— По коням! Едем охотиться в другие угодья!

 

VIII

До города я добрался в полночь. Подъезжая пустыми улицами к управлению, я еще раз мысленно повторил все наставления, которые дал Томажу в связи с убийством контрабандиста. Список людей, с кем общался Врховчев… Как можно больше данных о его личной жизни… Его спекулянтские связи… Подробный реестрик поездок в Триест, составленный по датам… Да, кажется, все…

Еще с улицы я заметил, что в кабинете Младена горит свет. Стало быть, ждет меня!.. Я взбежал по лестнице и по привычке ворвался в кабинет без стука.

У Младена сидел начальник отдела. Его присутствие в кабинете в эту пору значило: случилось нечто серьезное. Я извинился:

— Простите, я без стука… Думал, Младен один… К тому же очень спешил…

Начальник только рукой отмахнулся и сразу же приступил к расспросам:

— Рассказывай, Малин, что за убийство случилось там у вас? По телефону нас информировали весьма кратко. Еще не располагали достаточными сведениями…

Понятно, ведь он разговаривал с Сежаной, когда опергруппа еще находилась на месте убийства. Я сжато изложил факты, стараясь не пропустить ничего важного, а в конце высказал свое мнение:

— Судя по всему, двое угонщиков у границы встретили своего человека, ехавшего из Италии. Думаю, на его машине они вернулись обратно в Югославию, бросив похищенный автомобиль. Коллеги из Сежаны пытаются установить номера всех машин, в течение вчерашнего дня прибывших из Италии в Югославию, но дело это нелегкое. Туристский сезон начинается, ежедневно до нескольких сот машин разъезжается по разным городкам. Не думаю, что удастся установить машину, но попытаться все же стоит.

Начальник, внимательно меня выслушав, кивнул головой и сказал:

— Да, по всей вероятности, так. Я тоже считаю, что угонщики через границу не побежали. Это логичнее всего… В противном случае не знаю, как бы им удалось уже сегодня наладить контакт с Црнковичем. Стоило ему вернуться домой, как они об этом узнали!

— Согласен, — добавил Младен. — Наверно, держали дом Црнковича под наблюдением, ожидая его появления. А это значит, что они находились здесь со вчерашнего дня…

— Гм… В таком случае они могли заметить, что мы пасем Црнковича, — обеспокоился я. Начальник согласно покачал головой.

— Именно… И все-таки они на него вышли!

Младен принялся объяснять мне то, чего я не знал:

— Сегодня в пять часов пополудни какой-то носильщик с вокзала принес Црнковичу письмо…

Протянув мне письмо, он продолжал:

— С этим носильщиком я поговорил. Человек, давший ему на вокзале письмо и заплативший, чтобы он отнес его по адресу сестры Црнковича, по описанию похож на старшего из угонщиков. Носильщику он сказал, что в Загребе проездом, потому не имеет времени посетить своего приятеля и даже на почту не успеет сбегать опустить письмо…

— Это «проездом» он ввернул, — заметил я, — чтобы носильщик ничего не заподозрил. Только почему он не отправил послание сам срочным письмом?

— Из осторожности, — пояснил Младен. — Есть несколько причин, как я полагаю. Во-первых, почтовому служащему мог показаться подозрительным человек, который из Загреба отправляет срочное письмо загребчанину. Такое не часто случается, и на почте могли запомнить лицо отправителя. А во-вторых, он, вероятно, сомневался, будет ли письмо вручено в тот же день. Это, я думаю, важнее. Впрочем, прочитай…

Я спросил, прежде чем приняться за письмо:

— Вы проверили отпечатки пальцев?

— Проверили. На письме обнаружены отпечатки пальцев трех человек. Црнковича, носильщика и еще кого-то, логично предположить — отправителя.

Я чуть не подскочил от волнения.

— Ну вот! Отправитель, по всей вероятности, эмигрант. Значит, есть возможность его идентифицировать, ведь и в Триесте, и в других городах, где регистрируются эмигранты, у них берут отпечатки пальцев!

Младен хмуро качнул головой.

— Слишком долго, — сказал он. — Разве не ясно, что этим людям очень и очень к спеху? Пока мы отправим письмо в триестскую полицию, пока получим ответ… Да и нет никакой гарантии, что эти люди где-то зарегистрированы…

Он был прав. Не успел я с ним согласиться, а он уже продолжал:

— К тому же отпечатков на письме должно быть четыре…

— Почему четыре?

— Ты забываешь о продавщице или продавце магазина, где куплен конверт. Отправитель письма наверняка постарался не оставить своих пальчиков на письме. Скорее всего, эти неустановленные отпечатки принадлежат продавцу. У него-то не было причин осторожничать.

И тут он был прав. Я нервно забарабанил пальцами по столу. Младен напомнил:

— Прочитай же ты наконец это письмо!..

Я взял письмо и сперва посмотрел на адрес. Адрес полный: Мирко Црнкович, Загреб, улица, номер дома… Написан чернилами, печатными, вроде бы корявыми буквами, хотя по форме букв сразу видно, что писал человек, привычный к перу.

Полюбовавшись адресом, я вынул письмо из конверта. Написано тем же манером, часть письма грязная, точно залитая какой-то жидкостью. Заметив, что я рассматриваю письмо, Младен пояснил:

— Мы давали письмо на химическую экспертизу. Чернила импортные, «леонгарди», купить можно не только за границей, но и у нас в любой приличной лавке. Эксперты полагают, что письмо написано авторучкой «пеликан», они тоже продаются по всему свету. Бумага и конверт югославского производства. Мы предприняли все, чтобы установить, в каком писчебумажном магазине продается именно этот сорт, но думаю, ответ получим не скоро. Загреб слишком велик… А может, конверт куплен и не в городе!..

Наконец я приступил к чтению. Послание было кратким:

«Весьма рады, что Вы наконец вернулись домой, хотя и не совсем свободным. Мы знаем, что не по своей воле Вы действуете против нас — с Вашей помощью нам готовится большая ловушка. В данной ситуации Вы не можете поступить иначе, и мы от Вас не собираемся этого требовать. Письмо наше Вы, разумеется, покажете своим нынешним опекунам, тем лучше, может, они согласятся поиграть с нами в жмурки. Думаем, что согласятся: у них нет другого способа к нам подобраться. Приглашаем Вас завтра вечером в Порторож. Остановитесь в отеле „Палас“, там получите новые инструкции. По возможности приезжайте машиной — новые хозяева наверняка Вам ее обеспечат. Црнкович, включай свет, стало темно!»

Я сразу заметил совершенно неверное употребление букв «č» и «ć», а также «đ» и «dž». В остальном письмо было написано правильным сербскохорватским языком. Известно, что существует много людей, даже интеллигентов, которые путаются в употреблении этих букв, но тут замена была уж слишком нарочитой. Автор письма явно хотел сбить нас с толку!..

— Ну и что ты об этом думаешь, Малин?

Вопрос начальника вывел меня из размышлений. Отдав письмо Младену, я сказал:

— Вернемся назад… Когда Мандич разбил витрину и был арестован, нарушители полагали, что он нам сразу же все, что знает, расскажет. Они пустились бежать и перебежали бы через границу, если бы возле Сежаны не встретили своего главаря. Узнав о случившемся, он решился на этот ход, из чего я заключаю, что он настолько нуждается в Црнковиче, что готов пойти на риск. Другими словами, он предлагает нам игру в кошки-мышки, причем надеется нас обыграть. Судя по всему, он рассчитывает, что Црнкович в решительный момент перейдет на его сторону…

Шеф поддержал мое мнение:

— Мы тоже так считаем, Малин. Итак, что бы ты сделал в данном случае?

— Я бы пошел на риск! Разумеется, приняв все меры предосторожности…

Шеф, переглянувшись с Младеном, сказал:

— Значит, решено!

Младен, довольный, произнес:

— Дурее себя ищут. Надо постараться и обыграть их всухую. Прежде чем рисковать, мы должны хорошенько продумать наши действия…

— Само собой, — ответил я. — Что вы предприняли до моего приезда? Где Црнкович?

— Ждет в соседней комнате. Получив письмо, он принес его нам и с тех пор сидит здесь.

— Что говорит?

— Уверен, что мы поступим так, как предлагается в письме. Заявил, что готов сделать все, что мы от него потребуем.

Я с сомнением глянул на собеседников.

— И насколько мы можем доверять ему в такой ситуации?

— Полагаю, не слишком, — ответил начальник. — Мы должны быть готовы ко всему. Црнковича нельзя упускать из виду буквально ни на секунду. Я уверен, тебе это удастся, Малин!

Значит, уже решено, что действовать буду я.

— Понятно, — коротко ответил я. — Как обстоит дело с документами для Црнковича? Ведь надо ему что-то дать, раз он отъезжает в путь.

Младен вынул из ящика стола удостоверение личности и водительские права и протянул мне.

— Здесь все, что ему требуется. Хоть он и не водил машину несколько лет, уверяет, что чувствует себя способным сесть за баранку. Ну, и подкинем ему деньжат на расходы.

— А машину?

— Мы решили ему уступить желтый «рекорд». Машина средней скорости, тебе нетрудно будет вести ее «джульеттой». Да и цвет светло-желтый, приметный и днем и ночью. Документы на машину в исправности.

Кивнув головой, я сказал:

— Итак, предусмотрено все. Мне остается только договориться с Црнковичем о подробностях…

Начальник меня остановил:

— Сейчас тебе лучше с ним не разговаривать. Завтра в полдень он двинется из Загреба и к вечеру прибудет в Порторож. Я думаю, тебе следует выехать пораньше и сообща с тамошними коллегами подготовить все необходимое для страховки каждого его шага. Да и Црнкович не больно-то должен знать, кто печется о нем с нашей стороны.

— Резонно, — ответил я. — Только мне не нравится, что мы так свободно пускаем Црнковича одного в Порторож. Неизвестно, что эти типчики замышляют. Может, приглашение в Порторож — отвлекающий маневр и они его перехватят где-то в пути?

— Мы об этом уже подумали, — успокоил меня шеф. — Все патрульные машины между Загребом и Порторожем будут извещены о маршруте Црнковича. По очереди будут сопровождать и докладывать о его продвижении. Кроме того, Бора поедет вплотную за ним.

Значит, с этим порядок. И все-таки я беспокоился, не упустили ли мы чего-нибудь.

Младен протянул мне две фотографии:

— Вот еще кое-что, может, тебе пригодится. Наши в Любляне изготовили два фоторобота, пользуясь описанием потерпевшего люблянца. Не знаю, насколько оно было точным, но все же снимки тебе не помешают.

Я взял фотографии, с которых на меня взирали физиономии двух угонщиков. Хорошенько рассмотрев обоих, я спрятал снимки в карман.

— Мы их размножили и разослали по всем отделениям милиции, — прибавил Младен.

— Что у вас еще нового? — спросил я. Шеф и Младен ответили в один голос:

— Больше ничего…

— Владо Мандич?

— Ни слуху ни духу… Как сквозь землю провалился…

Совещание было закончено. Я встал и устало потянулся.

— Тогда… пойду сосну, — объявил я. — Завтра сотни километров дороги, а может, и что похуже… Еще несколько дней таких гонок, и я откажусь от «джульетты», а права закину подальше!..

На следующий день в шесть часов вечера я сидел в Портороже на террасе кафе «Сузанна». Я только что обговорил предстоящую операцию с местным управлением внутренних дел, которое находилось в Копере, и мне оставалось ждать прибытия Црнковича и дальнейшего хода событий.

Была суббота. Целая река машин двигалась из Триеста, растекаясь по всем туристическим пунктам словенского приморья: иностранные гости ехали к нам провести уикэнд. С того места, где я сидел, был хорошо виден двор отеля «Палас» и площадка для парковки машин. Туда должен был въехать Црнкович, он никак не мог проскочить мимо меня незамеченным. После него подъедет Бора и отрапортует, как прошло путешествие.

Я пил уже третий кофе, когда углядел желтый «рекорд»: он подъезжал со стороны Копера, не спеша направляясь к отелю «Палас». Я даже подался вперед… Да, это Црнкович. Его хорошо было видно через стекло, к тому же я разглядел номер машины, который сообщил мне Младен перед отъездом.

Желтый «рекорд» медленно завернул в распахнутые ворота и въехал во двор. Я проследил взглядом, как Црнкович ищет место для парковки и наконец ставит «рекорд», осторожно протиснувшись между двумя машинами.

Потом я увидел Бору. Этот двигался своим ходом — машину ему велено было оставить невдалеке от «Паласа». Он уселся за столик поблизости от меня, делая вид, что меня не знает. Так и было условлено: если он не даст знака, вызывающего на разговор, значит, путешествие из Загреба в Порторож прошло нормально.

Пойдет ли и дальше все так же гладко?

 

IX

По воспоминаниям Мирко Црнковича

…На развилке дорог у Дивачи я проезжал мимо стоявших наготове патрульных машин. Уже с десяток их я встретил раньше на въезде. И, странное дело, стоило мне проехать мимо какой-нибудь из них и увидеть, как милиционеры взглядами провожают мою машину, мне делалось не по себе. А ведь я теперь человек свободный, документы мои в порядке, и ничего особенного не случится, даже если меня остановят…

Инстинктивно нажав тормоз, я замедлил ход, хотя и так еле тащился, километров пятьдесят в час, что гораздо меньше дозволенной на автодорогах скорости. Я почти прополз мимо патрульщиков в Диваче и прибавил газу, только оказавшись за поворотом, вне их поля зрения.

С тех пор как я покинул Загреб, два вопроса не дают мне покоя… Во-первых, с чего это так много вокруг патрульных машин? С того ли, что день сегодня субботний, дорога перегружена и требует усиленного контроля, или это именно в мою честь милиция усилила бдительность, следя за каждым метром моего продвижения? Из Загреба я двинулся совершенно один и никого у себя на хвосте не заметил. А от этой развилки, которую я только что миновал, идет ответвление на Триест. И хотя множество машин снует туда и обратно, да и до границы еще несколько километров, я никак не мог отделаться от ощущения, что вся стая патрульных машин рванется за мной в погоню, попробуй я свернуть к границе!..

И второй вопрос… С какой стати я психую, стоит мне завидеть милицейскую форму? Или с таким трудом дается мне переход в свободное состояние, или меня гнетет предчувствие близкой опасности, про которую мне, признаться, и думать-то неохота? А думать про нее надо и все время надо быть начеку, иначе история эта кончится для меня паршиво. Двоих уже они убрали из-за того только, что кому-то я срочно занадобился, гробанут за милую душу и меня…

Однако хватит, далеко с такими мыслями не уедешь! Ясное дело, я психую потому, что отвык от воли. Сколько лет не видал я ни гор, ни лугов, не толкался среди незнакомых людей, не заходил в кафе, где заказывай себе все, что душе угодно!.. Пора перестать нервничать и жить, как и положено свободному гражданину, ведь я теперь в полном смысле слова свободный гражданин! Я ************у — уверенному в себе свободному гражданину не пристало ехать по такой хорошей дороге медленнее восьмидесяти километров.

А вот и море! На берегу, вдали, окутанные легким туманом, проглядываются несколько городов. Самый большой, справа, — Триест. Прямо передо мной — Копер, немного дальше — Изола. Порторож не виден, его прикрывает гора… Жаль, что в моей сегодняшней программе не предусмотрено общение с природой. Мало времени, солнце уже книзу пошло, а мне до ужина надо быть в Портороже. Продолжаю мчаться вперед, одну за другой разматывая спирали дороги, спускающей меня к морю.

Вся моя неуверенность вдруг исчезает, словно ее рукой сняло! Или это морская ширь подействовала на меня успокаивающе, или просто я поддался минутной слабости? Впрочем, не все ли равно! Главное, что я на свободе и мчусь на машине со скоростью почти сто километров в час! Я и забыл, как это здорово — наслаждаться скоростью!..

Тут я тормознул, да так резко, что шины заскрипели, скользя по гладкому асфальту шоссе и оставляя за собой темные полосы в несколько метров длины… Какая-то девушка — кажется, очень молоденькая — стоит возле дороги и рукой делает мне знак остановиться. Автостоп!.. Да, я слышал, что существует такой способ передвижения, и вот подвернулся случай с ним ознакомиться… Малину, конечно, не очень понравится, что я взял в машину постороннего человека, но я удержаться не в силах: все происходящее представляется мне чуть ли не приключением, возвращением в давно забытую жизнь. Будь что будет, а я эту малышку прокачу с ветерком! К тому же она вовсе не выглядит опасной, совсем наоборот — мордашка свеженькая и симпатичная, волосы светлые, и ей едва ли больше двадцати… Одета в спортивные брюки и пеструю блузку, с сумкой, переброшенной через плечо…

Девушка подбежала к остановившейся машине и спросила:

— Вы не в Порторож едете?

И голосок приятный. Я подтвердил:

— Вы угадали, именно туда!

— У вас, кажется, есть место в машине… Может, подбросите?

— Конечно, с удовольствием! Садитесь!

Я отворил дверцу. Девушка закинула сумку на заднее сиденье, а сама примостилась рядом со мной. Дав чуть ли не с места полный газ, я рванул дальше…

— Большое спасибо, что выручили, — поблагодарила девушка, когда мы тронулись. — Жду тут уже больше часа. Сколько машин прошло — и ни одна не берет!

— Странно, — заметил я. — Обычно водители любят путешествовать в компании красивых девушек!..

Она подозрительно на меня покосилась, решив, наверное, что я из породы моторизованных донжуанов.

— Места в машинах не было, — пояснила она.

Я ни с того ни с сего рассмеялся. Мне вдруг захотелось побыть в таком приятном обществе чуть подольше, чем длится краткий переезд от Копера, куда мы как раз въезжали, до Порторожа. Она на меня удивленно глянула, не поняв, с чего это я так развеселился.

— Вы, кажется, меня неправильно поняли, — сказал я. — Даю слово, у меня в мыслях нет ничего плохого. Я еду от Загреба без остановки и чувствую себя довольно усталым. Мне бы не помешал короткий передых. Может, выпьем в Копере по чашечке кофе, не возражаете?

Она задумалась. Я чувствовал, что она меня рассматривает и оценивает, хотя и не видел ее лица: навстречу шло несколько машин и все свое внимание я должен был сконцентрировать на дороге.

Мы подъезжали к перекрестку, где от автострады отделяется коротенькое, всего в километр длины, шоссе, ведущее к центру Копера.

— Не возражаю, — объявила девушка в последний момент, так что мне пришлось резко нажать на тормоз и свернуть вправо. Как знать, подумал я, приняла бы эта девушка мое приглашение, кабы знала, где я провел последние восемнадцать лет своей жизни? Впрочем, об этом лучше не думать!..

Опять же за это отклонение с пути Малин меня по головке не погладит. Но я решил, что пятнадцать минут никакой роли не играют, тем более что точного времени прибытия в Порторож мне не назначено, только велено быть к вечеру. А женское общество мне сейчас прямо-таки необходимо для адаптации к нормальной жизни и, главное, для поднятия духа. Если я не возьму себя в руки и не перестану психовать, то провалю все дело!

В Копере я оставил машину на стоянке на берегу моря и повел свою спутницу в кафе «Городское», которое приметил издалека.

— Два кофе, — заказал я подошедшему кельнеру. — А может, чего-нибудь еще?

— Нет, что вы! Кофе лучше всего! — ответила девушка. На этом разговор наш пресекся. Напрасно подбирал я слова, чтобы его продолжить, напрасно ломал голову в поисках подходящей темы.

Кельнер принес кофе и поставил перед нами. Не придумав ничего путного, я хотел было с горя спросить, не подложить ли ей сахарку побольше, но в этот миг мне аж горло перехватило от изумления: какой-то мужчина — он проходил мимо кафе — внезапно остановился и вперил в меня вызывающий взгляд!..

Этот человек меня явно знал! Это было более чем очевидно!.. Взгляд его не выражал любопытства, а говорил скорее о том, что он меня помнит очень хорошо и желает своим присутствием напомнить о себе… Да и я его начинал припоминать! Лицо знакомое… Откуда-то я знаю этого типа, только откуда?

— Вы и вправду выглядите очень усталым, — заметила девушка, вырывая меня из раздумья. Она по-своему истолковала выражение, появившееся на моем лице при виде странного типа. Я поддакнул, не желая пускаться в объяснения по поводу знакомого незнакомца.

— Да, вы правы, я здорово устал… Думаю, нам лучше тронуться в путь. До Порторожа совсем немного. Там я и отдохну как следует. А такая короткая передышка только размаривает — сидишь и с места не можешь сдвинуться…

Произнося это, я следил взглядом за человеком, стараясь, однако, делать это незаметно, хотя, как мне казалось, он добивался как раз обратного — привлечь к себе мое внимание. Я видел, как он, отойдя на несколько шагов, остановился, на мгновение обернулся и исчез среди прохожих.

— Как вам угодно, — ответила девушка на мое предложение продолжить путь. Я вынул из кармана деньги и положил их на столе, указав на них кельнеру. Встал и направился к выходу с террасы.

— А вы и кофе не выпили! — остановил меня голос девушки.

Тут только я уразумел, что даже не притронулся к своей чашке, настолько захвачен был мыслями о странной встрече. Но возвращаться за столик уже не хотелось.

— Так устал, что всякая охота пропала, — пояснил я девушке, которая в нерешительности медлила возле нашего столика. — Поехали!

Мы пошли на стоянку. И тут я наконец вспомнил, кто этот человек! Вернер Райхер! Как я вообще мог его позабыть! Во время войны он работал в том же отделе немецкой разведслужбы, что и я. Начальником он мне не был, хотя и занимал положение гораздо выше моего. Откуда он здесь проклюнулся? Приехал в Югославию как турист… Глупости! Мне ли быть таким простачком? Это ж яснее ясного! Вернер Райхер — тот человек, который домогается контакта со мной! Зачем? Пока неизвестно, но, что это он, не может быть никаких сомнений. Слишком невероятным было бы такое стечение обстоятельств!..

Что же мне делать? Ринуться вдогонку и схватить, кликнув на помощь ближайшего милиционера? С одного маху разрубить узел и с легким сердцем вернуться в Загреб, не опасаясь больше, что прошлое расставит мне хитрую западню!..

Я поглядел в том направлении, куда исчез Райхер. Было уже слишком поздно. Лабиринт узких старинных улочек позволял ему скрыться… Поднимать шум, сзывая милиционеров и объясняя им, что случилось, было бессмысленно. Более того, это бы насторожило Райхера… Не стоит, пожалуй, торопить события, лучше всего продолжить путь в Порторож. Он меня видел, знает, что я еду по его приглашению, и не колеблясь воспользуется первой же возможностью, чтобы вступить со мной в контакт…

— Вернер Райхер…

— Вы что-то сказали? — спросила девушка. Только тут я осознал, что, погрузившись в размышления, вслух произнес это имя. Я попытался выдавить из себя улыбку.

— Ничего, — объяснил я. — Мысли вслух…

Перед тем как покинуть Копер, я сделал на машине круг по городу в тщетной надежде высмотреть Райхера среди прохожих. Девушка ничего не сказала по поводу этой непредусмотренной прогулки. Вероятно, решила, что я, пользуясь случаем, хочу полюбоваться городом. Только когда мы снова вымахнули на автостраду, она заметила:

— Вы, кажется, чем-то встревожены… будто что-то случилось… Может, встретили в Копере кого-то, кто вам неприятен?

Я утвердительно кивнул, позабыв о том, что девушку нисколько не должны касаться ни мои теперешние заботы, ни моя прежняя жизнь. Я вдруг почувствовал неодолимую потребность кому-нибудь довериться.

— Да, — ответил я. — Увидел тут старого знакомого, которого недолюбливаю. И мне вовсе не улыбается снова на него нарваться…

Судя по выражению ее лица, она сообразила, что именно из-за этой встречи я так поспешно покинул Копер. К тому же она слышала имя, которое я сдуру выговорил вслух, и сочла себя вправе поинтересоваться:

— Вернер Райхер?

— Так его зовут… — буркнул я неохотно, тем самым прекращая разговор и делая вид, что всецело поглощен дорогой.

Пятнадцать километров, оставшихся до Порторожа, мы одолели за десять минут. Я гнал быстрее, чем до сих пор.

В машине царило молчание. Только когда мы перепалили холм и стали спускаться в Порторож, я заговорил снова:

— Я остановлюсь в отеле «Палас». Вам тоже туда?

— Что вы! — рассмеялась девушка. — Слишком дорого для студентки, путешествующей автостопом. Мне придется поискать ночлег поскромнее!..

— Какая жалость! — пробормотал я из чистой вежливости. — Где прикажете высадись?

Видимо, это прозвучало грубовато, потому что она резко ответила:

— Да хоть где. Лучше всего на первом перекрестке. Дальше я доберусь пешком. Не беспокойтесь, я Порторож знаю!

— Как вам будет угодно, — ответил я, останавливая машину.

Девушка отворила дверцу и выскочила, потянув свою сумку с заднего сиденья. И хоть была раздосадована, улыбнулась мне на прощанье.

— Спасибо, что подвезли. И извините, я вам не представилась. Меня зовут Весна Полич, учусь на фармацевта… Может, еще доведется встретиться в Портороже!..

Я пробормотал свое имя, смущенный тем, что она представилась первая. Это полагалось сделать мне, как только она села в машину. Она не обратила внимания на мое замешательство. Перекинув сумку через плечо, еще раз махнула мне рукой и пошла по улице в направлении, противоположном тому, каким двинулся я.

Спустя несколько минут я входил в вестибюль отеля «Палас». Протянув портье удостоверение личности, я спросил комнату, все еще занятый мыслями о Вернере Райхере. Разумеется, об этой встрече следовало бы сообщить Малину. Но как? Когда я уезжал из Загреба, мне было сказано, что кто-нибудь, Малин или его люди, отыщет меня, когда сочтет необходимым, после того, как я устроюсь в Портороже. У меня же не было никакой возможности его найти. Разве что отправиться в отделение милиции, где меня с ним свяжут. Я решил так и сделать, если в скором времени никто не появится. Встреча с Вернером Райхером казалась мне настолько важной, что я осмелился нарушить инструкцию.

— Вы желаете комнату с ванной?

Я хотел ответить, что мне это безразлично, поскольку я не задержусь в Портороже, но тут портье, прочитав мое имя в документах, пустился в извинения:

— Простите, ради бога! Вы господин Мирко Црнкович? Вы должны были напомнить. Комната для вас заказана!.. Пожалуйста, номер сто двенадцатый на первом этаже!

Я удивился. Подумал сначала, что тут какая-то ошибка, что комната, может быть, заказана для однофамильца, лишь в последний момент сообразил… Когда я уезжал из Загреба, мне сказали, что Малин уже в Портороже и сам найдет меня, когда будет нужно. Судя по всему, он и заказал комнату, чтобы точно знать, где меня можно найти. Ведь должен же он меня как-то отыскать, чтобы наладить контакт… А потом я подумал, что и у Вернера Райхера свои резоны позаботиться обо мне. В этом не было ничего странного — он и его люди точно так же хотели иметь полный контроль над моими действиями… Во всяком случае, как бы там ни было, сейчас умнее всего в эту комнату вселиться!..

Это была даже не комната, а номер-люкс во всей своей красе. Прихожая, маленький салон, спальня и ванная. И телефон, конечно… Давненько не пребывал я в таких роскошных хоромах!

Ну нет, конечно, не Малин заказал этот номер, ему такой фасон со мной разводить ни к чему! Это пришло мне на ум, когда я начал размещать бритвенный прибор и прочие туалетные принадлежности в ванной. Похоже больше на Райхера!.. На психику давит, подает намеки, что и я смогу также пылить деньгами, если для него расстараюсь!

Я опустился в кресло и, закурив сигарету, принялся размышлять… Малин наверняка уже извещен о моем прибытии в Порторож. Хотя я не заметил, чтобы кто-нибудь меня открыто сопровождал, разумеется, на всем протяжении пути я был под надзором. Может, Малин даст о себе знать. Посему лучше всего вечером не отлучаться. Ужин можно и в номер заказать.

Не успел я выкурить сигарету до половины, как зазвонил телефон. Ловко меня достали, нечего сказать, в номере я всего-то несколько минут. Может, Малин?.. Я протянул руку и, не вставая с кресла, взял трубку.

— Алло?

— Црнкович, включай свет, стало темно! — услышал я мужской голос, какой-то невнятный и явно деланный.

Значит, не Малин. Это они, Райхер со своими! Быстро подсуетились, следили, видать, за каждым моим шагом и по минутам рассчитали, когда я поднимусь в номер. Вполне вероятно, кто-то из них поселился в отеле и говорит со мной по внутреннему телефону, нетрудно ведь сообразить, что Малин взял под контроль связь с отелем. Вот только догадался ли он организовать прослушивание и на местной, гостиничной, станции?

Однако времени на размышления не было; мне ничего не оставалось, как ответить:

— Да, это я! Что вам угодно?

Незнакомец на другом конце провода гнусно захихикал. Смех звучал глуховато, словно он прикрывал рот носовым платком.

— А я никого другого и не ждал, — ехидно сообщил он. — Ладно, некогда дурака валять. Нам угодно с вами встретиться. Вы сейчас сделаете вот что…

Он на секунду запнулся. Я подумал, что он, вероятно, звонит из таксофона и в этот миг оглядывается по сторонам, проверяет, не следит ли за ним кто-нибудь из прохожих. Если он говорит из кабины, Малин наверняка прослушивает наш разговор…

— Дело ваше простое, — продолжал незнакомец, — спуститесь служебной лестницей в цокольный этаж, там пройдите через кухню, вроде случайно, мол, заблудились. Выйдите черным ходом, обогните отель и тропочкой через парк…

Незнакомец опять замолчал. Я подождал какое-то время и спросил:

— А дальше?

— А дальше видно будет! Отправляйтесь сразу!

Аппарат щелкнул и замолчал. Я попытался сделать еще одну затяжку, но сигарета погасла. Что делать? Приказано отправляться сразу. А вдруг Малин слышал разговор и сейчас позвонит, чтобы проинструктировать, как мне себя вести? На это понадобится всего несколько секунд. Я бросил погасшую сигарету и закурил новую. Телефон не звонил. Я медленно направился к дверям, открыл. Ни звука. Не спеша вышел из номера в коридор и возле открытых дверей задержался еще несколько секунд. Телефон молчал!..

Дальше медлить было нельзя. Если Малин прослушивал разговор, может, он уже снарядил кого-то подстраховать меня, как только я появлюсь у черного хода. А если нет, если они сумели установить со мной связь вне контроля, тогда…

Я и не заметил, как оказался на служебной лестнице. Кто-то из официантов пытался мне растолковать, что я заплутался, и даже показал, как пройти в ресторан. Поблагодарив, я двинул в обратную сторону, через кухню, к черному ходу, который заметил, спускаясь с лестницы.

Я очутился во дворе, с тыльной стороны отеля. В темноте смутно виднелись какие-то ящики, куча дров. Чей-то шепот в самое ухо:

— Сюда!..

Голос незнакомый. И лица в темноте не видно. Человек стоял у черного хода, поджидая меня. Просипев одно-единственное слово, он ухватил меня под локоть и потащил в противоположном направлении, чем то, в котором мне было велено идти. Не в парк, окружавший отель, а через задний двор, к стене, в которой я разглядел маленькую распахнутую дверцу… Если даже Малин прослушивал разговор, такого подвоха он предвидеть не мог!..

Я не пытался сопротивляться. Ребята, видать, отпетые и прут к своей цели напролом, двоих уже погубили… Голыми руками таких не возьмешь…

Через дверцу в стене мы вышли на боковую, слабо освещенную улочку. В нескольких шагах стоял черный «фольксваген». На улице ни живой души. Только кошка, перебежав дорогу, исчезла в ограде одной из вилл, расположенных по другую сторону улицы. Я почему-то засмотрелся на красный бантик, повязанный у кошки на шее. Засмотрелся и сам на себя подивился: тут, того гляди, на тот свет отправят, а я на кошкины бантики отвлекаюсь…

Незнакомец подвел меня к «фольксвагену». Молча отворил дверцу и втолкнул внутрь. Я и теперь не сопротивлялся. Он обошел машину и сел рядом со мной за руль. Не зажигая света, пустил мотор и поехал полутемной улицей.

Минуту спустя мы были на перекрестке, где я высадил Весну Полич из «рекорда». Здесь он включил фары. В их отблеске я увидел незнакомое лицо. Нет, не Вернер Райхер. Однако я не сомневался, что за всем этим стоит именно он. Все сходилось: и прежняя совместная служба, и старый, никому не известный пароль.

Перед отъездом из Загреба я внимательно изучил топографическую карту Порторожа и окрестностей. Мне ее дали в управлении у Малина, чтобы я лучше мог ориентироваться в незнакомой местности. Потому сейчас, хоть я раньше никогда тут не ездил, я без труда сообразил, что меня везут по шоссе в сторону Пулы.

Молчали. Ему было нечего мне сказать — что может сказать пешка, выполняющая задание? — а я его ни о чем не спрашивал, знал, что ответа не получу. Единственное, что я себе позволил, — это медленно, незаметно обернуться — посмотреть, не едет ли за нами какая-нибудь машина… Фар не было видно. Но, может, Малин едет без света, чтобы не обнаружить своего присутствия?..

Проехав километров десять, мы оказались перед развилкой — вправо ответвлялась дорога. Мой водитель, вернее сказать, похититель свернул машину туда. Я не видел дорожного знака, но, вспомнив карту, догадался, что мы едем к Савудрии, селу на западном берегу Истры, километров на двадцать удаленному от развилки. Я вспомнил еще, что вблизи Савудрии находится какой-то туристический кемпинг.

Оказалось, этот кемпинг и был нашей целью. Мой водитель остановил машину на площадке, где уже стояло несколько автомобилей разных иностранных марок. Не ожидая его приказания, я вылез из машины. Он снова ухватил меня под локоть, повторив единственное слово, которым до сих пор меня удостоил:

— Сюда!

Мы пошли между деревянными домиками, в живописном беспорядке разбросанными по сосновому леску на самом берегу моря. Некоторые были освещены, другие утопали во тьме. И все были обозначены номерами и названиями, которые я не мог прочитать в темноте…

Что мы остановились перед домиком номер девять, я определил, только когда мой конвоир толкнул незапертую дверь. Я оказался так близко к номеру, что его можно было разглядеть в полумраке. Домик был неосвещен и выглядел пустым. Повинуясь немому приказу, я вошел внутрь. Конвоир закрыл за мной дверь. Голос, показавшийся мне знакомым, произнес на итальянском языке:

— Хорошо! А теперь, Пьер, посмотри, нет ли при нем оружия!

 

X

Увидев, что Црнкович входит в «Палас», я встал из-за стола, расплатился за кофе и перешел улицу, направляясь к почте, расположенной возле отеля. Бора остался сидеть на террасе кафе «Сузанна». В его задачу входило следить, куда двинется Црнкович, если покинет отель. За Бору можно было не беспокоиться, с ним все подробно обговорили еще в Загребе.

Женщина за окошком любезно со мной поздоровалась, когда я мимо нее проследовал в служебное помещение телефонной станции. Для нее я был служащим Главной дирекции ПТТ, прибывшим вместе с техником инспектировать телефонное оборудование порторожской почты. «Техник» на самом деле был сотрудником Коперского управления внутренних дел, выделенным мне в помощь. Конечно, меня уже известили, что для Црнковича по телефону заказан номер в отеле «Палас». Именно это и побудило меня организовать контроль всех телефонных разговоров с «Паласом», хотя мне не верилось, что для установления контакта с Црнковичем воспользуются телефоном. Однако нельзя было упускать ничего!.. Местные мои коллеги сочинили легенду об инспекторе из Главной дирекции, так что можно было не посвящать почтовых служащих в цель нашего прибытия.

Мой «техник» уже несколько часов торчал на телефонной станции, ожидая, когда вызовут номер сто двенадцатый отеля «Палас», заказанный для Црнковича. Когда я вошел, он сидел в наушниках. Кроме него, в помещении никого не было, станция была автоматическая. Телефонистка, дежурившая на междугородной, помещалась в соседней комнате. Мой коллега прямо-таки вкогтился в линию отеля «Палас», прослушивая все разговоры, которые следовали один за другим. А поскольку он и вправду был специалистом в телефонной технике, ему удалось поставить под контроль и местную станцию отеля: после обеда, наведавшись туда якобы по поводу какой-то неполадки, он подключился к номеру сто двенадцать, и теперь даже возможный внутренний вызов, из другого номера отеля, попадал под наш контроль. Я считал необходимой такую меру предосторожности, надеясь перехитрить противников: они могли предвидеть, что мы возьмем под контроль почтовую станцию, зато вряд ли догадаются, что мы прослушиваем и местную, гостиничную. Ведь для этого в самом отеле должен находиться кто-то из наших сотрудников, которого нетрудно расшифровать — просто невозможно, чтобы кто-нибудь из многочисленного гостиничного персонала не догадался об истинной цели его пребывания в «Паласе». А так — благодаря находчивости моего сотрудника — и эта проблема была решена.

В самом отеле я не поместил ни одного человека, зато множество моих людей расположилось поблизости, внимательно наблюдая за всеми выходами из «Паласа». Все они имели фотографию Црнковича, а также точные инструкции, как поступить, если он, в одиночку или с кем-то, попытается покинуть отель. Правда, для такой осады мне пришлось занять порядочное число людей, чем я ощутимо оголил Коперское управление, но я надеялся, что долго это не продлится. Моим противникам, судя по всему, Црнкович требовался в срочном порядке, и я не без основания полагал, что они не станут зря терять время.

Последняя мера предосторожности состояла в том, что несколько наших людей занимались составлением списка транспорта — машин, яхт, моторных лодок, — прибывшего из Триеста и зарегистрированного на границе. В особый успех этой меры я не очень-то верил из-за наплыва туристов, тем более что мы вообще не знали, на кого следует обращать внимание. Приходилось ограничиваться подозрительными случаями и сомнительными лицами, уже замешанными в контрабанде или других темных делишках.

— Пока ничего, — известил меня мой «техник», когда я вступил в помещение телефонной станции.

— Он только что приехал, — ответил я. — Несколько минут ему потребуется, чтобы заполнить бланк и подняться в комнату… Будем ждать…

Я присел на стул и закурил сигарету. Ждать нам пришлось недолго. Не успел я докурить сигарету, как мой сотрудник протянул мне запасную трубку, которую я приложил к уху как раз в тот момент, когда произносились слова:

— Црнкович, включай свет, стало темно!

Последовал ответ Црнковича, приглушенный смех его собеседника, который явно старался говорить измененным голосом, распоряжения:

— …через кухню, вроде случайно, мол, заблудились. Выйдите черным ходом, обогните отель и тропочкой через парк… Отправляйтесь сразу!

Разговор закончился. Я отложил трубку и спросил:

— Откуда говорил?

— Из телефонной кабины в Луции…

Луция — поселок под Порторожем, точнее сказать, его пригород, расположенный на автостраде, ведущей в Пулу. Телефоны в Луции порторожские. Эту кабинку я упустил, не поставил под контроль, как это сделал со всеми прилегающими к «Паласу». На вызов из такой дали я не рассчитывал. Я полагал, что человек, собирающийся вступить в контакт с Црнковичем, должен иметь под наблюдением «Палас», чтобы установить точное время прибытия Црнковича, то есть должен находиться где-то поблизости. Что ж, вызов из Луции означает, что в акции заняты по меньшей мере двое… Один, карауливший прибытие Црнковича, телефоном известил своего напарника в Луции, а тот вызвал Црнковича. Во всяком случае, тот, что ждал приезда Црнковича, должен быть где-то вблизи. Он, вероятно, и подойдет к Црнковичу, чтобы дать ему дальнейшие инструкции…

Машинальным движением я ощупал пистолет и поспешно покинул почту. Требовалось не более двадцати секунд, чтобы дойти до гостиничного парка, где ждали Црнковича. Своего сотрудника, который с этой стороны следил за отелем, я нашел на условленном месте.

— Еще не выходил? — спросил я.

— Нет…

— Он появится из-за угла отеля. Ему приказано воспользоваться черным ходом и, обогнув здание, пройти в парк…

Прошло больше минуты, а Црнкович не появлялся. За отелем, в боковой улочке, которую я на всякий случай обошел днем, заработал автомобильный мотор. Из парка я увидел очертания машины, появившейся из-за стены, огораживающей отель. Меня удивило, что машина шла, не включив фары. Но в следующее мгновенье фары вспыхнули и машина исчезла в направлении Луции. Я перестал о ней думать.

Прошла еще минута. Црнкович не появлялся. Я начал беспокоиться. Пора бы ему… Ведь сказано было, чтоб выходил сразу!..

Послышались торопливые шаги, только не с той стороны, откуда мы ждали Црнковича, а за нашей спиной. Может, это тот, с кем он должен встретиться в парке? Человек шел прямо к нам, я уже различал силуэт. В нескольких шагах от нас остановился. Затем послышался приглушенный оклик:

— Товарищ Малин!..

Я узнал голос сотрудника, оставленного на телефонной станции!.. Что заставило его покинуть свой пост? Я поспешил выйти из укрытия и подошел к нему.

— Что случилось?

— Янко… тот, что дежурил за отелем… — говорил он торопясь и задыхаясь, — только что позвонил. Кто-то ударил его сзади и оглушил. Очнулся в кустах перед какой-то виллой. Увидел черный «фольксваген», который отъезжал с невключенными фарами. Номер не успел запомнить, только заметил, что немецкий. Едва дополз до телефона и позвонил мне…

Черт возьми! Мне сразу же все стало ясно!.. Негодяи, сумели-таки обхитрить! Телефонный вызов нужен был единственно для того, чтобы выманить в парк меня, Црнковича никто там ждать не собирался… Его подстерегли у черного хода и усадили в «фольксваген», который стоял в боковой улочке… И я собственными глазами видел, как он отъезжал с невключенными фарами! А моего человека, дежурившего у входа, оглушили, хорошо еще, что он быстро пришел в сознание!

Машина, которую я видел, ушла в сторону Луции. Телефонный звонок тоже был из Луции… Достаточно, чтобы сообразить, в каком направлении надо искать. Причем немедленно! Не теряя ни секунды!

— За мной! Оба! — позвал я сотрудников. — На станции ты больше не нужен!

«Джульетта» стояла перед отелем, а рядом с ней автомашина Коперского управления внутренних дел, шофер был наготове. Мы с «техником» сели в мою «джульетту», а наш товарищ вскочил в милицейскую, на случай если погоню придется вести в двух направлениях. Машины понеслись к Луции.

На полном газу я срезал петли дороги, тянувшейся вдоль морского берега… Навстречу нам прошел освещенный автобус… Вскоре мы влетели в Луцию. Увидев на перекрестке милиционера, я резко притормозил и, не выходя из машины, спросил:

— Черный «фольксваген»… с немецким номером… не проезжал?

— Минуты две-три назад… Пошел автострадой в сторону Пулы.

— Вперед!

Мотор натужно взревел, потянув машину в гору… Все равно далеко «фольксвагену» от меня не уйти. Если только не свернет куда-нибудь.

Перекресток. Указатель с броской надписью: Савудрия — Кемпинг.

Я притормозил и подождал несколько секунд, пока нас нагонит другая машина.

— Вы поезжайте к Пуле! — крикнул я. — И как можно быстрее!.. А мы в Савудрию!

Сам не знаю, почему я решил, что кемпинг именно то место, куда повезли Црнковича. Может, потому, что «фольксваген» имел немецкий номер, а в кемпинге останавливаются преимущественно иностранцы. Во всяком случае, на этот раз, принимая решение, я опирался исключительно на интуицию. Я был так зол и взволнован, что логически размышлять и строить версии просто-напросто не мог.

С автострады я свернул на проселок и вынужден был сбавить скорость. «Фольксваген», приспособленный и к плохим дорогам, сейчас имел преимущество перед моей «джульеттой»… Если он вообще находился впереди!..

Наконец показался кемпинг. Деревянные домики в сосновом лесу, лишь некоторые освещены, на дороге возле леса я заметил несколько машин, вокруг одной толпились люди, что-то возбужденно обсуждавшие. Среди них два милиционера.

Остановив «джульетту», я поспешно выскочил из нее. Мой спутник старался от меня не отставать. Я подошел к собравшимся. Они окружили черный «фольксваген» с немецким регистрационным номером. Мужчина и женщина что-то наперебой объясняли человеку, который, как я понял из разговора, был управляющим кемпинга и выступал в роли переводчика. Когда я подошел, он говорил:

— Два часа назад машина исчезла… Тогда мы вам и позвонили… И вот только что она опять появилась на месте, с которого была украдена!

— Из нее что-нибудь пропало? — спросил милиционер. Немцы, владельцы машины, что-то ответили, и управляющий перевел:

— Не знают, они еще не смотрели!..

Кто-то из присутствующих вмешался:

— Я видел, как она приехала. Из нее вышли двое мужчин и направились в девятый домик. Я точно видел и обратил внимание, потому как уже знал, что машина украдена!

— Быть этого не может! — воскликнул управляющий. — Девятый домик вообще не занят! Там никто не живет!

Не было смысла задерживаться и расспрашивать людей. Все ясно. Не теряя времени, я поспешил к домику. Света в нем не было. В одной руке держа пистолет, другой я рывком распахнул дверь…

Ни шороха. Я вошел в домик, нащупал выключатель и зажег свет. Нигде никого. Только пепельница на столике в центре комнаты выдавала чье-то недавнее присутствие. В ней лежало с десяток погашенных окурков.

Меня прямо-таки распирало от ярости. Перехитрили меня, несмотря на все мои старания, — буквально из-под носа умыкнули Црнковича! Краденой машиной доставили его сюда и снова сгинули, воспользовавшись каким-то транспортом… Провели, как мальчишку!..

 

XI

По воспоминаниям Мирко Црнковича

— Оружия нет! — объявил Пьер на итальянском, предварительно прощупав мои карманы. Знакомый мне голос приказал:

— Тогда пошли!

Двое мужчин, подхватив меня под руки, повернули к выходу. Света в домике не зажигали. Кто-то открыл дверь, и мы вышли. Тот же голос сказал на моем родном языке:

— Црнкович, предупреждаю: не глупите! Ведите себя тихо — и с вами ничего не случится! Вперед!

На улице было совсем темно, и я не мог разглядеть лиц своих конвоиров. По звуку шагов я чувствовал, что за нами идет еще кто-то, один или двое. Выйдя из домика, мы направились в глубину леска, окружавшего кемпинг, там уже не было жилья и вряд ли можно было встретить в такую пору кого-либо из обитателей.

Улучив момент, я огляделся в надежде увидеть Малина или кого-то, к кому можно обратиться за помощью. Ни души!.. Самое паршивое в моем положении было то, что я не знал, упустил ли меня Малин из виду или нарочно позволяет меня увезти, чтобы таким манером добраться до логова шайки. Я, признаться, чувствовал себя в новой компании не слишком уютно!..

Меня торопливо вели к морю. Видимо, они опасались погони, хотя им и удалось весьма ловко выманить меня из отеля. Это оставляло надежду, что Малин еще успеет вмешаться. Я пытался их задержать, делая вид, что спотыкаюсь, но меня безбожно волокли вперед, так что все мои уловки были ни к чему.

У самого берега стояла довольно большая яхта. Мотор уже работал, но очень тихо.

— Вы что, ножки замочить боитесь? — подстегнул меня голос, когда я замешкался, пытаясь оттянуть отплытие и все еще надеясь, что вот-вот появится Малин. Признаться, пока меня вели по лесу, я не заметил, чтобы за нами кто-нибудь наблюдал. К тому же яхта стояла достаточно далеко от того места, где были лодки, принадлежащие кемпингу. Что ж, в предусмотрительности моим похитителям не откажешь!..

«Телохранители» приподняли меня и буквально забросили на яхту и сразу же вскочили сами, а затем и те двое, что шли за нами. Значит, их было четверо!

Нет, было их самое меньшее пятеро: только мы оказались на яхте, она направилась в открытое море. Пятый, видимо, находился у руля.

— Вперед, пройдите в каюту, Црнкович! — последовала новая команда. Кто-то открыл дверь каюты и втолкнул меня. Вслед за мной вошли остальные. Когда дверь закрылась, зажегся свет.

Передо мной стояли четыре совершенно незнакомых мне мужчины. Один из них, красивый темноволосый, еще держа руку на выключателе, откровенно усмехался. Как же так? Да, к яхте меня вели четверо, только, судя по голосу, который я узнал, один должен быть Вернером Райхером! А как раз его-то в каюте и не было! Что это значит? Или я ошибся, подумав, что узнал голос, или он спрятался где-то, не желая показываться и подставив вместо себя нового человека? Очень может быть, что Райхер только присутствовал при моей погрузке и, убедившись, что все в порядке, опять скрылся. А команды по пути к яхте были попыткой психологического воздействия на меня, желанием припугнуть.

Темноволосый красавчик, зажегший свет в каюте, протянул мне руку.

— Наконец-то я могу вам сказать «добро пожаловать», — произнес он по-дружески. — И извиниться за не очень ласковое обхождение. Вы должны понять — нас к этому вынудили обстоятельства!

Голос незнакомый. Нет, я ни в коем случае не мог его принять за голос Райхера! Значит, Райхер где-то на яхте, только все еще не показывается!

Я принял руку, глядя на него с опаской, а он, не переставая улыбаться, начал представлять мне остальных.

— Это Пьер, мой добрый приятель и владелец коробки, на которой мы плывем. Говорит только по-итальянски… — Это о том, который обыскивал меня, когда я оказался в кемпинге. — Мы с ним тезки, — продолжал красавчик. — А эти двое — Луиджи и Джанни. Тоже изъясняются по-итальянски… — Он обернулся к троице: — Ну, чего ждете? Надо поздороваться!

Я молча обменялся рукопожатием со всеми тремя. При этом каждого рассмотрел хорошенько… Да, Луиджи, здоровяк, похожий на боксера, тот самый, что привез меня в кемпинг. Я узнал его не столько по лицу, сколько по фигуре, к которой успел приглядеться, хотя мы ехали в темноте.

Я неплохо говорю по-итальянски, однако решил этим не хвастать: может, на что-нибудь сгодится. Красавчик Пьер, словно прочитав мои мысли, заметил:

— Я наслышан, что вы знаете итальянский. Так что не надейтесь, секретов на этом языке вы не узнаете. А если надумаем посекретничать мы с вами, будем пользоваться вашим родным!..

— Вы, стало быть, итальянец? — спросил я, стараясь держаться как можно непринужденнее. Красавчик Пьер ухмыльнулся.

— На вашем месте я бы не был столь любознательным. Уж позвольте, я буду вас информировать в той мере, в какой сочту необходимым… Да, забыл вам представить еще одного члена нашей команды…

С этими словами красавчик Пьер открыл люк, и из машинного отделения показалось черное лицо человека, который управлял яхтой. Негр!.. Это меня поразило. С какой стати он в этой компании? Неужели Вернер Райхер взял в подручные темнокожего? Этот фанатик чистоты арийской расы?!

— Наш Джонни — американец, мулат, — рекомендовал его красавчик Пьер. — Дезертировал из армии еще во время воины и вот уже несколько лет мыкается в Италии. Бедняга не знает, что его ожидает завтра. В последнее время делает кое-что для меня: я помог ему скрыться от полиции. Классный водитель и механик. К сожалению, говорит только по-английски, знает всего несколько итальянских слов…

Я по-английски не говорю. Из всех пояснений Пьера я понял, что он прекрасно обо мне осведомлен. И это отнюдь не радовало. Меня все больше охватывал страх. Но страха никак нельзя было показать. Приняв беспечный вид, я поинтересовался:

— Ну что ж, встретили вы меня хорошо, со всеми перезнакомили… Остается только объяснить мне, зачем меня притащили сюда?

Красавчик Пьер противненько ухмыльнулся.

— Придется вам потерпеть немного, — ответил он. — Прошу следовать за мной!.. Хочу вам показать одну интересную штучку… Очень даже занятную штучку!

В его голосе я уловил угрозу. Подхватив под руку, он вывел меня на палубу.

— Склад у нас на корме, — объяснил он, — там и хранится мой сюрприз!

Я не пытался упираться. Пока мы шли, я успел бросить взгляд на берег. Огни кемпинга уже не виднелись. Мы плыли в километре от берега в сторону Триеста. Неужели они собираются переправить меня через границу и не боятся? Ведь их в любой момент может остановить патрульный катер… Тут я вспомнил, что туристский сезон уже в разгаре и ежедневно по Адриатическому морю проходит множество яхт и моторных лодок с иностранными туристами. Вряд ли наши пограничники останавливают их в открытом море: зачем доставлять гостям лишние хлопоты проверкой документов? Достаточно досмотра по прибытии в какой-либо порт. После такого заключения я окончательно расстроился. Если им удастся беспрепятственно перебросить меня в Италию, пиши пропало…

Пьер поднял крышку люка, под ней оказалось помещение размером с большой ящик. Карманным фонариком он осветил его. Я увидел своего зятя Владо Мандича, скрюченного, связанного по рукам и ногам…

Владо сразу узнал меня. Стал молить, лицо искажено страхом.

— Мирко… Мирко… Это ты?.. Помоги мне!..

Красавчик Пьер опустил крышку, стоны Владо стали глуше. Меня душила бессильная ярость. Я готов был броситься на этих людей и задушить их голыми руками!.. Глупее ничего не придумаешь. Четверо против одного, к тому же наверняка вооруженных. Оставалось сжимать кулаки в беспомощной злости и давать самому себе клятвы, что они заплатят за все!..

— Вот так-то! А теперь можно и побеседовать! — не без иронии заявил красавчик Пьер, подхватив меня под руку и увлекая обратно в каюту.

Пока мы отсутствовали, на столике появилась бутылка виски и два бокала. Я понял, что беседа пойдет с глазу на глаз между мной и Пьером. Бутылка была откупорена, и содержимого в ней недоставало пальца на два. Я взглянул на этикетку: вот как, «Белая лошадь», решили побаловать настоящим скотчем!..

Пьер усадил меня на скамье, у стены, остальных выставил вон. Закрыв дверь, уселся напротив.

— Приступим, — произнес он, и на лице его заиграл торжествующий смешок. Считал, видимо, что я у него в руках.

— Можно, — ответил я и налил виски в оба бокала.

Пьер с удовлетворением одобрил.

— Браво, браво! Похоже, с вами действительно можно столковаться!

С каким бы удовольствием я съездил его по физиономии за эти издевательства…

— А не перекинуться ли нам в картишки? — неожиданно предложил Пьер. Я удивился. Значит, ему и это известно — когда-то я был азартным игроком, а в покере, как говорится, не имел себе равных. К чему он мне сейчас об этом напоминает?

Заметив мое удивление, Пьер снова издевательски усмехнулся:

— Нет, нет, только не в покер! Наперед знаю, что проиграюсь. А мне надо непременно выиграть!

Я выпил одним глотком виски и поинтересовался:

— А что вы, собственно говоря, собираетесь выиграть?

— Вас, — торжественно объявил Пьер. — Точнее сказать, вашу полную откровенность!..

Я промолчал. Ждал, пока он выложит свои карты. Он это понял и продолжал:

— Вы убедились, что ваш зять находится у меня. Подумайте, как вас встретит сестра, если узнает, что лишилась мужа только потому, что вы со мной не были паинькой?

Как только он предъявил мне связанного Владо в этой дыре, я понял, он будет меня шантажировать. Пьер, подлив мне виски, снова заговорил:

Ваше прошлое известно мне довольно хорошо. Может, вас это удивляет, ведь я гораздо моложе и мы никогда не встречались. Но мне могли и рассказать о вас кое-что…

Знаю я, кто мог рассказать — Вернер Райхер! Я перебил Пьера:

— Нельзя ли поближе к делу? К чему такое вступление?

— Я считаю, что вступление необходимо, — отрезал Пьер, не смутившись моим замечанием. — Что ж, постараюсь быть кратким и не особенно вам докучать. Представьте себе, я хорошо понимаю ваше теперешнее состояние. Восемнадцать лет за решеткой, долгожданная свобода, никаких желаний, кроме тишины и покоя. Вдруг являемся мы и втягиваем вас в какую-то авантюру. Да еще шантажируем жизнью зятя. Но мы готовы вам и предложить кое-что. Например, десять тысяч долларов наличными и паспорт в Канаду или в любую другую страну, по вашему выбору…

Я опрокинул второй бокал, не обращая внимания на то, что Пьер к своему даже не притронулся.

Десять тысяч долларов и паспорт в Канаду!.. Предложение недурно!

— Если мы столкуемся, зятя вашего, конечно же, сразу отпустим…

Меня вдруг начала одолевать сонливость. Неужели я так опьянел после двух рюмок? Или их было больше?..

Голос Пьера звучал словно бы издалека:

— Два часа, и эта яхта домчит вас в Венецию… Только сначала вы должны нам помочь кое в чем… С такими деньгами в кармане начать новую жизнь с комфортом можно где угодно, только не в Югославии, сами понимаете…

В глазах у меня все поплыло. Красавчика Пьера я видел теперь словно в тумане. Он то увеличивался в размерах, то исчезал совсем… И тут, напрягая до крайних пределов помутившееся сознание, я понял — мне что-то подсыпали в виски, какой-то наркотик… Поэтому Пьер и не пил, а только потчевал меня…

Мне показалось, что я падаю в бездонную пропасть. Я попытался за что-нибудь ухватиться. Глаза закрывались сами собой. Усилием воли я сумел их открыть на мгновенье. Вокруг чьи-то смутные лица, меня куда-то несут… Последнее, что я успел увидеть, — светловолосая голова, склонившаяся надо мной… Вернер Райхер, да, Вернер Райхер… Значит, он все же здесь, на яхте…

После этого я окончательно потерял сознание…

 

XII

Искать что-нибудь в кемпинге не имело смысла. Я поговорил с управляющим, с милиционерами, с немецкими туристами, у которых угоняли машину, кое с кем из обитателей кемпинга. Вучко, обнюхав черный «фольксваген», рванул к домику под номером девять, а затем, отмахав по взятому следу несколько сот метров, вывел меня на пустынную часть берега.

Опрошенные в один голос утверждали, что ничья машина не покидала кемпинга с тех пор, как нашелся украденный «фольксваген», и все лодки, принадлежащие кемпингу, на месте. Никем также не было замечено, чтоб в интересующее меня время какая-нибудь моторка отошла от берега в районе кемпинга.

И все-таки я был убежден, что Црнковича увезли по морю. Вучко со своим непогрешимым нюхом был для меня куда авторитетнее беспечных туристов, не имевших причины вглядываться в происходящее вокруг. То, что Вучко вывел меня к берегу, где след потерялся, могло означать только одно: на этом месте похитители усадили Црнковича на свою посудину и уплыли.

Только куда? Взяли ли они курс на Италию или укрылись где-то на нашем берегу? Так или иначе, в данный момент мне не оставалось ничего другого, как проследовать в свою «джульетту» и поскорее связаться по радио с Коперским управлением внутренних дел. Известив дежурного о похищении Црнковича, я попросил предупредить сторожевые катера, в обязанность которых входило следить за тем, чтобы чужие суда не заплывали нелегально в наши воды. Я понимал, конечно, что принимать подобные меры поздновато: пока предупрежденные сторожевики прибудут в район кемпинга, судно с похитителями может оказаться далеко за пределами югославских территориальных вод. Разумеется, если по чистой случайности оно само не наткнется на наш постоянный морской патруль и не вызовет чем-либо его подозрений.

Если похитителям удастся переправить Црнковича через границу, у меня не останется никаких шансов их поймать. Разве что проверить, какие туристические суда за последние несколько часов зарегистрировали у портовых властей свое отбытие из Югославии. По правилам каждое иностранное судно, будь то яхта или моторка, обязано отметить в порту свое прибытие и отбытие. Видимо, нашему управлению придется снестись с итальянскими властями и обратить их внимание на подозрительных мореходов. Разговаривая с Копером, я попросил приготовить мне данные такой регистрации. Они пообещали сделать, но не раньше завтрашнего утра.

Надо было связаться с Младеном и известить его о полном провале операции, в котором виноват был один только я. Нельзя было ни секунды оставлять Црнковича без надежного телохранителя. А я вместо этого сам попал впросак — подловили меня на телефонный разговор и из-под носа увели человека. Конечно, задним числом легко рассуждать о том, что следовало бы предпринять. Со злости на самого себя я стал во всем винить Црнковича. Начал подозревать, что он меня, в сущности, обвел вокруг пальца: использовал случай, чтобы улепетнуть за границу с теми, кого я считал его похитителями. Но и тут опять же виноват я — именно мне принадлежала идея через Црнковича выйти на этих людей.

Я долго колебался, сразу ли поговорить с Младеном или еще повременить. Вообще, было бы куда приятнее, если бы кто-нибудь другой сообщил ему о моем фиаско. Все же чувство долга во мне победило, и я попросил соединить меня с Загребом. Пускай накричит на меня, пускай отчитает, так мне и надо за мои промахи!..

Соединили сразу. Дежурный сообщил, что Младена нет на месте. Однако меня это не обрадовало: уж если предстоит нахлобучка, пусть это произойдет как можно скорее.

Я коротко сообщил дежурному о случившемся, попросив обо всем доложить Младену. Под конец спросил:

— Есть что-нибудь для меня?

— Есть кое-что… Товарищ Младен ждал вашего вызова. Он просил вас связаться с ним завтра в семь часов. Он будет на месте.

Закончив разговор, я выкурил сигарету, размышляя, что можно сделать в сложившейся ситуации, выискивая какой-нибудь контрход, но ни до чего путного не додумался. Позвал своего сотрудника и сказал ему, что мы возвращаемся в Порторож. Он, как и я, был подавлен неудачей. За всю дорогу мы не проронили ни слова. На развилке при въезде на пулскую автостраду мы увидели машину из управления с нашими товарищами, которых я выслал к шоссе. Они, оказывается, встретили милицейскую патрульную машину, и патрульные сообщили, что черный «фольксваген» в сторону Пулы не проезжал. Поэтому они повернули назад в надежде, что нам повезло больше. К сожалению, они ошиблись.

В Порторож я вернулся вконец расстроенным. Бору нашел у кафе «Сузанна». Хотя уже давно перевалило за полночь и кафе было закрыто, он сидел на опустевшей террасе, с понятным нетерпением поджидая меня. Ему сообщили, что Црнкович вышел из отеля, а я пустился за ним в погоню, что случилось дальше, он не знал. Я устроился рядом с ним, поблагодарил товарищей за сотрудничество и, когда мы остались одни, поведал о своем невезении.

Он не сказал ни слова. Все понятно: считает, что не его ума дело критиковать старших по званию. Я чувствовал себя подавленным и усталым после всех этих передряг. Рюмка спиртного была бы сейчас весьма кстати, чтобы успокоиться. Было уже поздновато, однако бар в отеле «Палас» работал. Я пригласил Бору составить мне компанию, но он отказался. Тогда я попросил его отвести Вучко в отделение милиции — не тащить же мне пса в гостиницу, где мне был заказан номер. Мы расстались, и каждый пошел в свою сторону.

В баре я задержался не долго. Оркестр уже ушел, и публики оставалось немного. Мое внимание привлек мужчина с непомерно длинным носом: еле держась на ногах, он тем не менее осаждал барменшу за стойкой. Изъяснялся он по-итальянски, и, похоже, они плохо понимали друг друга. Выпив свою рюмку, я вышел из бара. Утро уже потихоньку занималось. Предутренняя прохлада освежила меня, и я не спеша отправился берегом в гостиницу. Поспать мне придется совсем немного: на семь назначен разговор с Младеном. Я подумал, что, пожалуй, лучше бы вообще не ложиться, а то подниматься будет куда тяжелее. Может, погулять пока, а там уже и семь?..

Я повернулся и пошел в другую сторону. Подходя к кафе «Ядран», примостившемуся у самой воды, услышал громкие голоса: препирались двое. Сделав еще несколько шагов, я увидел красивую, довольно большую яхту, стоящую у мола. Названия я не разглядел — его скрывал парапет. Мужчины стояли возле яхты на берегу: черноволосый смуглый парень пытался утихомирить того самого носатого итальянца, которого я приметил в баре. В стельку пьяный носатый размахивал бутылкой и не хотел слушаться приятеля, который уговаривал его пойти на яхту и хорошенько проспаться.

Я вообще не охотник до подобных сцен, а в таком настроении, как сейчас, и подавно. Но ретироваться было уже поздно: носатый меня заметил и, видимо, несмотря на хмель, припомнил, что мы только что виделись в баре. Вырвавшись от приятеля, он ринулся ко мне, протягивая бутылку и вопя на итальянском:

— Эй, дружище! Выручай… Не дают выпить, пузырек отнимают!.. На, держи! Пей ты!..

Я едва успел поймать бутылку, выскользнувшую у пьяного из рук. Тут его нагнал приятель и подхватил.

— Хватит, Пьер! — с угрозой произнес он на итальянском. — Я сказал, хватит! Пора спать!

— Ну, Пьер… — отбивался пьяный. — Еще немножко…

Я понял, что они тезки, оба зовутся Пьерами. Отпрянув от носатого, шатавшегося из стороны в сторону, я протянул бутылку его трезвому приятелю.

— Возьмите, пожалуйста, — сказал я по-итальянски. — Пить я, конечно, не собираюсь, но если вам нужна моя помощь…

— Спасибо, не нужна, — не дал мне договорить трезвый Пьер. — Дружок у меня перебрал, да я с ним управлюсь сам…

Я повернулся и пошел своей дорогой, оставив Пьеров разбираться между собой. Не встреть я в баре носатого, я, может, с большим интересом посмотрел бы на яхту, пришедшую, по всей видимости, из Италии. В алиби этой пары не приходилось сомневаться: всю ночь проторчали в баре…

Небо на востоке стало незаметно бледнеть. Еще немного — и рассветет. Я пошел к машине, стоявшей неподалеку от «Паласа». На улицах полное безлюдье, город еще спал глубоким сном. Огни у входа в бар погашены. Спокойствие абсолютное. Я отпер дверцу своей машины…

И тут я услышал шаги… Нетвердые, словно сильно подвыпивший возвращается домой после хмельной ночи. А затем страшный хрип. Секундой позже я увидел человека. Он шел через парк от моря и остановился, ухватившись за дерево. Казалось, вот-вот рухнет. Заметив меня, открыл рот, видимо, хотел позвать, однако не смог произнести ни звука.

Возиться с пьяными я не люблю, хотя оставить человека в беде — даже если он угодил в нее по собственному легкомыслию — тоже не в моих правилах. Захлопнув дверцу машины, я подошел к человеку. И тут только понял, что он вовсе не пьян!

Он был ранен. Одежда мокрая, словно недавно из воды вылез, на груди темное пятно крови, сочившейся из раны. Черное лицо человека — это был негр — посерело от потери крови. Рот его открывался машинально, но голоса не было, одни хрипы… Прежде чем я успел его подхватить, негр потерял равновесие и рухнул на землю.

Я поспешно опустился на корточки и приподнял ему голову. Глаза были закрыты, на губах выступила кровавая пена. Я расстегнул мокрую рубашку и прижал к ране носовой платок, чтобы хоть немного приостановить кровотечение. Времени осмотреть рану — ножевая она или огнестрельная — не было. Силы раненого были на исходе, он нуждался в срочной медицинской помощи… Только бы она подоспела вовремя!

Я огляделся. Вокруг ни души… Устроил раненого поудобнее, прислонив его спиной к дереву, возле которого он рухнул, и побежал к «джульетте». Переносить его в машину я не решился, опасаясь, что он умрет у меня на руках. К тому же я не знал, где тут в Портороже пункт «Скорой помощи», так что самое лучшее поскорее вызвать врача. Я сделал то, что представлялось самым простым и быстрым: уселся в машину и засигналил, резкий клекочущий звук разорвал глубокую предутреннюю тишину.

Через несколько секунд появился дежурный милиционер. Углядев меня, ринулся к машине с криком:

— Какого черта раструбился в такое время? Не знаешь, что запрещено? Пьяный, что ли?

Вместо ответа я протянул ему служебное удостоверение и объяснил:

— Человек тяжело ранен! Немедленно вызовите «скорую помощь»! Я останусь возле него…

Милиционер, сообразив, в чем дело, без лишних слов повернулся и побежал. Я возвратился к раненому.

Теперь глаза его были открыты. Он глядел прямо на меня, когда я присел возле. Рот его открылся, запенившись кровью. Он силился что-то сказать. Сквозь хрипы и клекот я успел разобрать несколько слов, произнесенных по-итальянски:

— Полиция… Яхта… Копер…

В первый момент я не мог уразуметь смысла бессвязных слов. Раненый пытался сказать что-то еще, но силы его быстро таяли: глаза закрылись и тело обмякло у меня на руках…

Примчалась «скорая помощь». Врач и два санитара с носилками бежали к нам в сопровождении милиционера. Врач склонился над раненым и щупал пульс, пока санитары готовили носилки.

— Ну как? — спросил я, когда он выпрямился, давая знак санитарам взять раненого на носилки. Лицо врача было озабоченно-хмурым.

— Вряд ли выживет, уже агония началась. Повезем в Копер, в больницу. Я распоряжусь по радио приготовить все необходимое для переливания крови… Только сомневаюсь, что успеем…

Санитары подняли носилки. Безжизненно свисавшая рука мешала поставить их в машину. Один из санитаров подхватил ее и положил на носилки, заметив при этом:

— Кажись, готов…

Врач, ничего не сказав, устроился на сиденье рядом с носилками. Я видел, как он снова прощупывает пульс; что он ответил на замечание санитара, я не слышал: машина уже мчалась в сторону Копера.

Милиционер остался со мной. Я рассказал ему, как увидел раненого, бредущего через парк, и попросил составить служебный рапорт. Мне тоже придется заехать в Коперское управление и дать объяснительную записку по поводу этого случая. Откозыряв, постовой направился в свое отделение милиции.

Некоторое время я не двигался с места. Закурил сигарету, обдумывая происшествие. Человек, конечно, мог пострадать и в обычной пьяной ссоре. Что он иностранец, сомнения не было. По всей вероятности, моряк… Только ведь порторожский порт крупных судов не принимает. Это, собственно, и не порт даже, а маленькая пристань для моторных лодок и шикарных яхт. А может, этот негр с какого-нибудь судна, пришвартовавшегося в Пиране? Нет, наверняка нет! День назад я был в Пиране, в пароходстве, по поводу иностранных судов, пребывающих в этой части наших вод, и точно знаю, что нет ни одного большого иностранного судна, бросившего там якорь…

Одежда раненого была мокрой, словно он перед самой нашей встречей вышел из воды. На тропинке в парке, по которой он шел, отчетливо сохранилась мокрая полоска — с его одежды стекала вода. Полоска вела к морю. Туда я и направился.

Берег в Портороже по всей длине одет в каменные глыбы и бетон. Через каждые десять шагов высечены ступеньки, ведущие к воде и к лодкам, привязанным вдоль берега. Мокрый след привел меня к одной из таких лесенок.

Да, здесь он вышел из воды. Мокрый след на бетоне указывал, с каким трудом карабкался он по ступенькам, вот тут, наверху, полежал, собираясь с силами, чтобы встать. Кровь уже размыта водой, значит, ранен он был не здесь, а раньше, может быть, когда прыгал в воду… А может, его сбросили в воду раненого?..

Во всяком случае, необходимо найти то место, где его столкнули в воду. Я медленно двинулся вдоль мола, высматривая следы крови. Конечно, случай этот, в сущности, меня не касался, но нелишне было им заняться хотя бы до тех пор, пока не прибудут сотрудники Коперского управления, чтобы начать расследование. Раз уж я оказался здесь, может, мне удастся обнаружить что-нибудь такое, что пригодится моим коллегам и облегчит им дело.

На молу я не обнаружил следов крови и хотел было вернуться на то место, где нашел раненого, но что-то меня удерживало… словно чего-то не хватало…

Ну, конечно! Не было той красивой яхты, в которую заталкивал своего пьяного тезку итальянец Пьер! Выходит, за это время она снялась с якоря — и была такова!

И вдруг меня словно осенило! Все вставало на свои места, я теперь иначе понял слова, сказанные в агонии. Яхта вполне могла принадлежать людям, похитившим Црнковича. Из кемпинга в Савудрии яхта шла в Порторож вдоль самого берега, в то время как наши патрульные катера утюжили море, поскольку мы предположили, что похитители направятся в Италию. У носатого Пьера алиби не было, меня сбила с толку встреча в баре, а он вполне мог надраться, пока я управлялся с делами: налаживал связь с Копером и Загребом, организовывал погоню за яхтой, разговаривал с Борой… Я еще находился в Савудрии, тщетно пытаясь обнаружить там след похитителей, а яхта уже прибыла в Порторож. Именно в это время носатый Пьер улизнул из-под контроля своего «шефа» в бар и нагрузился там до такой степени, что его силком пришлось водворять на яхту — преступники спешили уйти от погони!..

Откуда взялся этот человек и почему его пытались убить, оставалось загадкой. Во всяком случае, его слова могли означать только одно: надо известить милицию о том, что яхта направляется в сторону Копера!..

Я побежал к машине. Пустив мотор, включил рацию и связался с Коперским управлением милиции. Нервозно принялся диктовать дежурному описание яхты, приметы итальянцев, которых знал только по имени. И был весьма удивлен, когда дежурный ответил:

— Да, мы уже предупреждены об этой яхте. Пришла два дня назад из Триеста, прибытие зарегистрировала в коперском порту. Владелец — Пьер Кьеза. Патрулям приказано задержать яхту немедленно, как только будет обнаружена!

Откуда поступила информация, дежурный не знал, а я тоже не мог додуматься, кто предупредил управление. Впрочем, сейчас это было не самое важное. Я сообщил дежурному, что есть основания ждать появления подозрительной яхты в Копере. Надо известить об этом патруль. Однако, добавил я, не исключено, что вопреки моим предположениям яхта из Порторожа направится прямо в Триест. В заключение я сообщил, что немедленно выезжаю в Копер.

 

XIII

Было почти семь. По дороге в Копер я решил поговорить с Загребом. Соединили, когда я начал спускаться к Изоле. Младен был уже на месте и ждал моего вызова. Дежурный радист тотчас нас соединил.

Я ожидал, что Младен первым делом напустится на меня за вчерашний промах, и приготовился. Утешался только тем, что это продлится недолго — до Копера рукой подать, а там мне надо лететь в порт и в управление, узнавать, нет ли сведений о яхте. На своей «джульетте» я надеялся попасть в Копер раньше преступников — им по морю придется сделать крюк вокруг мыса, на котором стоит Пиран. У яхты есть преимущество во времени, зато моя машина быстрее и путь короче. Если информация раненого точна, вернее, если я правильно истолковал его слова, у меня еще оставался шанс настичь банду в Копере!

Вопреки моим опасениям Младен, судя по голосу, пребывал в добром расположении духа и ругать меня вовсе не собирался. Не дав мне даже начать рапорт, он заговорил сам:

— Хорошие новости, Малин! Ты вчера вечером не объявился, и я тут кое-что предпринял на свой страх…

— Уж не нашелся ли Владо Мандич? — воспользовался я мгновенной паузой.

— Нет, тут дело поважнее, — ответил Младен. — Помнишь, я говорил тебе о капитане триестской полиции де Витти? Мы еще сконтактировались с ним, когда запрашивали данные на «фиат»…

— Ну помню, конечно!

— Так вот, этот самый де Витти здорово нам помог. Вчера вечером, когда ты орудовал в Портороже, он позвонил мне и сообщил кое-что. Короче говоря, он меня попросил о сотрудничестве. Триестская полиция напала на след банды, которая в последнее время распространила свою деятельность и на Югославию. Совместными усилиями наших и итальянских органов больше шансов поймать их.

Я проехал Изолу и приближался к Коперу. Младен продолжал:

— У них там история началась с некоего Пьера Кьезы, сына владельца магазина в Венеции. Молодой человек влез в большие карточные долги. Отец, вместо того чтобы взять да выплатить их, заартачился, узнав, что сынок немалый поклонник Бахуса, к тому же спутался с какой-то шайкой. Ничего не говоря сыну, отец сообщил о его карточных злоключениях в полицию. Полиция, пройдясь по связям молодого Кьезы, установила, что он якшается с профессиональным карточным шулером. Последний, к сожалению, наш землячок, в погоне за легкой жизнью несколько лет назад переправился нелегально через границу… Зовут Петар Левняк…

Я начинал кое-что понимать. Даже прервал Младена вопросом:

— А как он выглядит, этот Петар Левняк?

— Сейчас ему тридцать лет. Черноволосый, смуглый, довольно красивый малый. Не в пример Пьеру Кьезе, который, судя по описанию де Витти, фигура скорее комическая со своим длинным носом…

Вот оно — носатый Пьер и тезка, уговаривающий его…

— Слушай дальше, — продолжал Младен, — Левняку было выгодно держать Пьера Кьезу в должниках. Он начал его шантажировать, и тот, по уговору Левняка, порвал с отцом и на своей яхте отправился из Венеции сперва в Триест, а два дня назад оказался и в Югославии. Про темные делишки Левняка полиции было уже кое-что известно, только не хватало доказательств для ареста. Итальянской полиции удалось ввести в дело своего человека, мулата какого-то, тот устроился механиком на яхту Пьера Кьезы и информирует полицию о действиях своего хозяина. Так вот, этот мулат, стало быть, успел сообщить де Витти о прибытии Пьера Кьезы в Югославию… И что еще важнее, стало известно о связи Левняка с Янезом Врховчевым, который в Триесте был частым гостем. Де Витти подозревал, что эти двое переходят границу тайком, но улик не хватало. А когда мы сообщили об убийстве Врховчева и о тех нарушителях…

— Все ясно, Младен! — пришлось прервать его, так как я уже въезжал в Копер. — Все верно, наши подопечные путешествуют на яхте Пьера Кьезы. А мулат тяжело ранен. Они его раскрыли…

— Смертельно? — забеспокоился Младен.

— Еще не знаю. Увезли в больницу в очень тяжелом состоянии. Успел сказать несколько слов перед тем, как потерял сознание. Потому-то я спешу в Копер, надеюсь, яхта здесь появится… Ну вот я и приехал!

— Хорошо, — заключил разговор Младен. — Тогда не теряй времени. И сообщи, если что!

— Еще момент, Младен! Капитан де Витти хоть что-нибудь знает о планах Левняка в Югославии?

— Нет, ничего!

— А жаль… Ну, я уже в порту, Младен. Закругляюсь. Пока!..

— Пока, Малин!

Закончив разговор, я поставил машину поблизости от автобусной станции, рядом с портом. Заперев ее, стал прогуливаться по берегу, внимательно всматриваясь в выстроившиеся вдоль мола суденышки в надежде увидеть среди них яхту Пьера Кьезы.

Я сразу заметил в порту несколько лишних милиционеров: Коперское управление усилило бдительность…

Яхты Пьера Кьезы не было. Или она не прибыла еще, или раненый тот находился в заблуждении… Я уже собрался отправиться в управление, чтобы кое-что уточнить, как увидел рейсовый катер, входивший в коперский порт. Он пришел из Пирана.

Катер был маленький, битком набитый пассажирами, которые повалили на берег, лишь только спустили сходни. Мне пришлось податься в сторону, чтобы не оказаться в толпе.

И тут я заметил двух мужчин, чьи лица мне были очень даже знакомы. Они сошли с катера и в нерешительности остановились, словно раздумывая, куда идти. Прошли мимо, не обратив на меня внимания. Естественно, ведь они меня не знали в лицо, зато я их физиономии запомнил по фотороботу, изготовленному в Любляне… Похитители автомобилей, убийцы американского туриста… Один — высокий и молодой, другой — здоровяк средних лет, смахивающий на боксера!..

Я пошел за ними. Сделав несколько шагов, они задержались около лотка с фруктами. Я заметил, как один из милиционеров делает знак другому, приглашая его следовать за подозрительной парочкой. В ладони милиционер держал фотографию, сличая изображение с физиономиями мужчин, а те и не догадывались, что уже замечены и опознаны: покупали фрукты, беспечно болтая с продавщицей по-итальянски.

Милиционеры подошли к ним с обеих сторон. Я не стал им представляться, чтобы не привлекать внимания преступников, но занял такую позицию, откуда можно было помочь товарищу, если бандиты окажут сопротивление.

Я не слышал слов милиционеров, лишь по жестикуляции понял, что они вежливо требуют предъявить документы. Преступники тревожно переглянулись: этого они не ожидали. Тот, что постарше, сунул руку во внутренний карман пиджака якобы за бумажником. Вместо этого в руке оказался пистолет…

Оба милиционера, готовые к схватке, бросились на него. Второй бандит, помоложе, не стал терять времени даром и пустился наутек. Рядом, однако, был я, на меня он как раз и мчался. Ничего мудреного не потребовалось, только подставить ножку — и он во весь рост растянулся на тротуаре, ударившись подбородком об асфальт. Да так и остался лежать, потеряв сознание и способность двигаться.

Я не видел, как милиционеры управились со вторым бандитом: когда обернулся, на руках у него уже были наручники, а один из милиционеров подходил ко мне, протягивая руку со словами благодарности:

— Спасибо, товарищ, что помогли. Хотелось бы узнать ваше имя, чтобы упомянуть в рапорте…

Я принял протянутую руку и, улыбнувшись, сказал:

— Сперва наденьте наручники этому ловкачу, пока он не очухался, а между собой мы как-нибудь разберемся… Я тоже из органов…

Милиционер послушался не колеблясь. В мгновенье ока защелкнулись наручники на запястьях бандита, который уже пытался подняться. Разумеется, этот инцидент в центре города привлек внимание прохожих, нас тут же окружили, а со всех сторон подходили новые любопытствующие. Были среди них и иностранцы, раздавались удивленные возгласы то на немецком, то на итальянском языках.

Чтобы избежать объяснений и восстановить нормальную атмосферу, я дал знак милиционерам увести задержанных, а сам громко сказал, обращаясь к собравшимся:

— Жулики! Обычные карманники! Наконец-то попались!

И я поспешил в управление. Клубочек начал разматываться! Двое бандитов у нас в руках. След банды, потерявшийся после похищения Црнковича, найден.

Когда я явился в управление, оба задержанных, все еще в наручниках, стояли перед следователем. Уже знакомый мне следователь просматривал вещи, которые милиционеры вынимали у них из карманов. Я не обратил на них особого внимания, голова моя была занята совсем другим. Единственное, что заметил, — пистолеты, лежавшие на столе, значит, оба бандита были вооружены. Поздоровавшись, я отвел следователя в сторонку и тихо спросил:

— Поступили какие-нибудь сведения о яхте Пьера Кьезы?

— Пока ничего, — ответил он. — Патрульные катера все время в море, но яхту еще не обнаружили…

— Есть основания полагать, — сказал я, — что яхта не придет в Копер, как я думал утром. Может, полученная мною информация относилась к этим типам, а ведь они прибыли рейсовым катером…

— Зря волнуетесь, — успокоил меня следователь. — В Триест яхта никак проскочить не могла. Патрульные катера были предупреждены своевременно, еще до того, как вы нас о ней известили…

Молодец Младен, догадался я.

— Вполне возможно, что яхта укрылась в какой-нибудь тихой бухточке. Обыщем все и непременно найдем!

Что ж, предположение логичное. Этих двоих мы взяли явно врасплох. Судя по всему, цель их главаря была достигнута, как только Црнкович оказался у него в руках. Вряд ли он отважился сразу уйти в Италию, ведь нетрудно догадаться, что патрульные катера усилят внимание. Потому двух своих людей он отправил к сухопутной границе. Не исключено, что он нарочно послал их прямо к нам в руки, надеясь, что добыча отвлечет нас, и мы на какое-то время забудем и про Црнковича, и про него, и он, воспользовавшись нашей оплошностью, отбудет восвояси. Последнее казалось мне маловероятным, но вполне возможным: преступники, случается, отделываются от сообщников за ненадобностью.

— Побеседуем с этими? — предложил я следователю, видя, что милиционеры освободили карманы обоих. Он согласно кивнул, и мы вернулись к письменному столу.

Прежде всего я просмотрел документы, обнаруженные у задержанных. Разрешения на ношение оружия не было, а удостоверения личности и пропуска для передвижения в приграничной зоне Югославии были выданы в Триесте. Молодого звали Джованни Бресл, того, что постарше, — Луиджи Джурич. Фамилии были вписаны в документы по-итальянски, однако фамилия старшего ясно указывала на его югославское происхождение, к тому же Владо Мандич отметил в своих показаниях, что люди, доставившие его в Загреб, хорошо владели сербскохорватским.

Оба настороженно поглядывали на меня, пока я просматривал документы. Следователь без меня не начинал допроса. Хотя арест произошел в его районе, он уступал мне право первого знакомства с людьми, которых я преследовал от самого Загреба. Я внимательно оглядел обоих. Младший ответил мне дерзким взглядом, старший явно нервничал.

Я начал без обиняков, напрямик, адресуясь к обоим сразу:

— Вы обвиняетесь в двух убийствах, совершенных в течение ночи…

Луиджи Джурич, старший, сразу выдал, что хорошо понимает язык. Он вздрогнул и переспросил:

— Двух убийств?!

— Да, двух убийств, — подтвердил я. — Вы убили Янеза Врховчева возле села Горянского и американца, у которого угнали машину. Ваш удар оказался смертельным.

Джурич побледнел. Я замолчал, позволяя ему хорошенько осознать сказанное: он выглядел таким ошарашенным, мог сразу и не понять. Кажется, он и вправду не подозревал, что американца они убили.

Спустя несколько секунд он затряс головой и протестующе выкрикнул:

— Неправда, никого я не убивал! Ни Янеза, ни американца!.. Не трогал я его!.. Я все вам…

— Молчи! Молчи, скотина! — осадил его Джованни Бресл на сербскохорватском же языке, замахнувшись скованными руками. Один из милиционеров его придержал. Джурич испуганно отшатнулся и замолчал. Я поглядел ему в глаза — полное смятение. Видимо, он будет упираться меньше, чем Бресл, а я-то считал его более опасным, к тому же двойным убийцей!..

— Этого увести! — приказал я милиционеру, указывая на Бресла. — Будем допрашивать по отдельности.

Милиционер ухватил Бресла под руку и повел к дверям. Бресл, на какой-то момент вырвавшись, обернулся ко мне и запротестовал:

— Не имеете права! Чего не было — не шейте! Никого мы не убивали! Я буду жаловаться!

Я не собирался вступать с ним в дискуссию. Повторил приказание милиционеру, и тот вытолкал его в коридор, не обращая внимания на сыпавшуюся ругань.

Как только дверь закрылась, я обратился к Джуричу:

— Сами будете говорить или помогать вам вопросами? Во всяком случае, хочу напомнить, что искреннее признание мы считаем смягчающим обстоятельством!..

— Сам буду говорить… Выложу все как есть!..

 

XIV

Я не был уверен, что Луиджи Джурич в самом деле выложит мне все как есть. Я предполагал, что у него, вполне осознавшего свое безвыходное положение, хватит и хитрости, и нахальства переложить большую часть вины на молодого и вспыльчивого сообщника. Лично меня это не особенно волновало. Следствие установит степень вины каждого. Мне же надо было узнать как можно больше подробностей о людях, которых еще предстояло найти и арестовать. А о них Джурич вынужден будет кое-что рассказать, если хочет, чтобы мы поверили в его искренность.

В комнату вошла машинистка и заняла свое место. Мой приятель следователь позволил мне допросить Джурича. Даже уступил письменный стол, а сам притулился на стуле рядом. Я указал Джуричу на стул с противоположной стороны стола. Хотя он был в наручниках, милиционер стал у него за спиной.

— Садитесь, Джурич, — сказал я. — Я рад, что вы оказались разумнее своего приятеля. Можете курить, если хотите… Это ваши сигареты?

Он взял сигарету и закурил. Я знаком показал ему, что он сигареты и спички может оставить себе, остальные вещи, лежащие на столе, я сдвинул в сторону.

— Ну а теперь приступим, — предложил я. — Учтите, меня интересует все… Как вы попали в Триест, что делали дальше, все, вплоть до сегодняшнего дня!.. Попрошу вас говорить четко и кратко!

Он сделал пару затяжек перед тем, как начать говорить. Видимо, пытался сосредоточиться… А когда заговорил, слова из него так и посыпались. Машинистка застучала по клавишам.

— Мое настоящее имя — Людевит Джурич, дома меня звали Луйо. Луиджи, это уж меня в Италии перекрестили… В Триесте нахожусь с конца войны. До того, когда жил здесь, работал механиком, то есть механиком на аэродроме в Загребе, был домобраном в чине унтер-офицера, ни в каких акциях против партизан не участвовал. Сам не знаю, кой черт меня дернул погрузиться под конец войны в самолет с летчиками-домобранами. Нас перебросили в Италию, там уже были американцы и англичане… Ну да, я боялся, конечно, что партизаны со мной посчитаются… А потом боялся вернуться, потому как я там сказался политическим эмигрантом. В Италии чем только не занимался, а денег все равно не хватало. С грехом пополам удалось мне встать на ноги, даже документы выправил итальянские и выбрался из эмигрантского лагеря…

Джурич замолчал ненадолго, чтобы машинистка успела все это отстукать. Воспользовавшись паузой, я спросил:

— И у вас ни разу не возникло желания вернуться на родину, повидать семью, близких?

Джурич поморщился и с неохотой ответил:

— Нет у меня никаких близких… Мне все равно, где жить. Теперь так я даже привык к Триесту…

Машинистка перестала стучать, и я сказал:

— Ладно, продолжайте!

Джурич указал рукой на дверь, в которую вывели Джованни Бресла.

— Этого зовут Ивица Бресл, мы земляки, деревня наша недалеко от Осиека. Его тоже в Триесте переиначили — вместо Ивицы Джованни… Из Югославии дал деру несколько лет назад, просто так убежал — на фарт потянуло… Он моложе меня, войны так вообще не нюхал и меня не помнил: я из села уходил, когда он совсем маленький был… Познакомились в Триесте, ну и сдружились, земляки как-никак… Я все ему помочь хотел, только он в этом не больно нуждался… Парень хваткий, всегда при деньгах, и… легкие это деньги, я вам скажу!.. Сам я в то время жил с продажи разного контрабандного хлама. Янез брал у меня и переправлял в Югославию…

Я закурил сигарету. Начиналось самое интересное!..

— Свел Янеза с Бреслом я, а Бресл втянул меня в эту историю. Объяснил, что, мол, связан с людьми, которым нужны опытные проводники через границу — за хорошие деньги переправлять в Италию людей, надумавших бежать из Югославии… Я согласился… Янез тоже вошел в дело, потому как за Бресла я поручился…

Он обстоятельно рассказал, как дошло до того, что они с Бреслом отправились в Югославию, пользуясь пропуском в приграничную зону, который где-то раздобыл Бресл. Джурич уверял, что и понятия не имел, на кого работает, а согласился потому, что Бресл ему обещал хорошие деньги. И он ему поверил, конечно: у самого-то Бресла денежки всегда водились! Всем верховодил Бресл — и на краденых машинах шоферил, и место знал, где подобрать Владо Мандича. Он, Джурич, был на подхвате. Знать не знал ни Мандича, ни типов, что его привезли. В Загребе понял, конечно, что ввязался в грязное дело, после того как Бресл сказал, что надо смываться, — это когда Мандич витрину разбил на Илице…

Я не прерывал его излияний, хоть и не верил, разумеется, что ничего-то он не знал. Ясно, человек изо всех сил старается загладить свою неприглядную роль… Мне был интересен ход событий, который так или иначе проступал в общих чертах сквозь явно пристрастный рассказ Джурича. Мне хотелось поскорее обнаружить точку, откуда можно начать дальнейшее преследование похитителей Црнковича… Что касается исповеди Джурича, следствие проверит подлинность каждой ее детали!..

— Что Бресл американца пришил, я не знал, — продолжал Джурич. — Мне он сказал, что только оглушил… Я поверил, но сообразил, что дело наше швах и пора смываться в Италию… В Любляне мы угнали вторую машину и на ней двинули к месту встречи с Янезом. Только Янеза мы не видели: на дороге нас поджидала машина, а в ней двое каких-то типов. Я их не знал, хотя понял, что один из них немец, хоть он говорил и по-нашему, и по-итальянски, а другой — югослав, эмигрант какой-то вроде нас. У него тоже пропуск был. Бресл их обоих знал, потому я и понял, что это те люди, на которых мы работаем…

— Вы узнали их имена?

Джурич пожал плечами:

— Не совсем… Немца зовут Вернер, фамилии не знаю, а эмигранта — Петар Левняк, только все его называли Пьером…

Сказанное в главном совпадало с предположениями, которые я сделал, когда мы обнаружили труп Янеза Врховчева. Я не стал требовать от Джурича признания, что и он приложил руку к убийству, а позволил ему рассказывать дальше о том, что меня больше всего интересовало.

— Эти двое, — продолжал он, — не позволили нам уйти за границу, а приказали вернуться, даже довезли на своей машине до Сежаны. Там мы с Бреслом сели в автобус и поехали в Копер. В Копере нас ждала яхта, ее хозяин знал Бресла…

— Как зовут хозяина яхты?

Джурич отер лоб, покрывшийся испариной еще до того, как он начал говорить.

— Пьер Кьеза…

— На яхте был, кажется, и темнокожий, механик?

— Да… Точнее, мулат, дезертир какой-то американский, он уже давно в Италии ошивается, скрывается от полиции. Зовут Джон Гаррис…

— Дальше!

— Я все делал по приказам Бресла. Он меня главным делом предупредил, чтоб говорить только по-итальянски, никто, мол, не должен знать, что мы югославы… До вчерашнего вечера нас на яхте было четверо: Пьер Кьеза. Джон, Бресл и я. Мы вышли из Копера и, держась к бережку поближе, доплыли до какого-то кемпинга…

Так, до кемпинга в Савудрии, понятно…

— Пришвартовались чуть в сторонке от кемпинга, чтоб на отдыхающих не наткнуться. Там к нам присоединились немец тот и Петар Левняк. Я получил задание поехать с Бреслом в Порторож за одним человеком, которого надо было незаметно доставить на яхту…

Тут он в деталях расписал, как они украли Црнковича. Рассказывая, не переставал твердить, что все он делал спроста, без умысла. Я ему, разумеется, не верил. Ладно, сперва надо найти Црнковича, так что выслушаем его версию событий, а уж потом разберемся, что натворил Джурич, а что Ивица Бресл. Сейчас самое главное — узнать, куда они делись из кемпинга и что случилось с Црнковичем дальше…

— На яхте Левняк закрылся в каюте с тем малым, которого мы привезли из Порторожа, с этим самым Црнковичем. Немец к ним не входил, пока Црнкович в дым не надрался. Не хотел даже показываться. Мы помогли затащить пьяного Црнковича на кушетку, а потом нас из каюты шуранули. Яхта в это время шла к Порторожу. Только мы туда прибыли, Левняк вышел из каюты и велел нам с Бреслом выматываться. Сказал, чтоб мы рейсовым катером добрались из Пирана в Копер, отсюда автобусом в Триест, а там через границу — документы, что нам в Триесте выдали, годились. А насчет югославской полиции, сказал Левняк, беспокоиться нечего, все шито-крыто. Дал нам деньжат, мы и послушались. От Порторожа до Пирана всего ничего, мы туда двинули пехом, а утром в катер влезли. Остальное вы знаете…

Да, остальное о них я знал. Меня, однако, больше беспокоили другие, те, что остались на яхте. Я спросил:

— Значит, на яхте оставались владелец, Левняк, Джон и Црнкович? И немец? Вы не знаете, что они собирались делать дальше?

Джурич пожал плечами.

— Не знаю… И что они с тем доходягой сделали, которого приволокли, тоже не знаю…

Я чуть не подскочил от изумления.

— С каким еще доходягой? До сих пор вы о нем не упоминали!

Джурич заволновался.

— Разве?.. Ей-богу, я не нарочно… Просто забыл… Это тот, которого мы с Бреслом привезли в Загреб…

Владо Мандич! Час от часу не легче!.. Он-то как угодил на яхту Пьера Кьезы?

Джурич продолжал:

— Его привезли Левняк и немец, связанного, а мы его втащили на яхту. Потом его Левняк затолкал в ящик, там он все время и был…

Оставалось еще много невыясненных моментов. Например, кто в Загребе с вокзала послал через носильщика письмо Црнковичу? Затем, кто ликвидировал Янеза Врховчева и за что? И как Владо Мандич попал в руки преступников — случайно или же они его выманили у Младена? А может, он сам к ним кинулся, только они ему больше не верили и потому связали? Дальше: сознательно ли Црнкович провел меня или действительно не имел возможности предупредить, уж больно ловко с ним управились похитители?

И наконец, самое главное: чего, собственно, добиваются эти люди — немец по имени Вернер и Петар Левняк? Для чего им нужен Црнкович? На что сплетается эта хитроумная игра, в которой двое уже погибли, а не дай бог, и третий?..

Всего Джурич, конечно, не знал. Он был в этой игре лишь пешкой, хотя в своих показаниях пытался представить себя еще незначительнее, надеясь на смягчение наказания.

Я переглянулся со следователем, сидевшим рядом, и он дал милиционеру знак увести Джурича. Машинистка вынула из машинки протокол допроса и, дав ему подписать, положила протокол перед нами. Затем и она покинула комнату.

Следователь закурил предложенную мной сигарету.

— Вы ему верите? — поинтересовался он.

Я отрицательно покачал головой.

— Не совсем. Ясное дело, он пытается приуменьшить свою вину. К примеру, он даже не заикнулся о том, что оглушил нашего сотрудника, когда поджидал Црнковича у черного хода «Паласа». Разыгрывает безобидного простачка. Но думаю, что про других членов банды он говорил правду. Хотя и тут, может, кое о чем умолчал…

— Вы собираетесь его допрашивать еще?

— Нет. Предоставляю это удовольствие вам. Мне с ним хороводиться некогда. Других дел по горло. Прежде всего надо узнать, что там с раненым…

Следователь придвинул телефон и набрал номер больницы. Поговорив на словенском с дежурным врачом, обернулся ко мне и с видимым удовольствием сообщил:

— У негра полный порядок! Ему сделали переливание крови, и скоро с ним можно будет побеседовать!

Молча раскланявшись, я поторопился покинуть гостеприимный кабинет. Надо было спешить в больницу!..

 

XV

Гарриса, как тяжелобольного, поместили отдельно в маленькой, уютной палате. Сестра дежурила при нем неотлучно. Она встала, когда я вошел в сопровождении врача. Раненый был очень слаб, лицо сохраняло нездоровый цвет, хотя был он уже в сознании и даже попытался улыбнуться, увидев меня: вероятно, узнал…

Чтобы раненый не двигался, я вместо рукопожатия положил ему на плечо руку, усаживаясь на стул возле постели.

— День добрый, господин Гаррис! Вы представить себе не можете, как я рад, что вам лучше!

Я обратился к нему по-английски. Он опять улыбнулся и слабым голосом ответил:

— Спасибо… Я вас сразу узнал… Это вы позвали врача… Только я совсем не Гаррис. По-настоящему я — Кастеллани. Отец у меня был итальянцем, а матушка из Сомали…

Я сделал ему знак не затруднять себя излишним разговором, все ясно: он взял другую фамилию, чтобы перед Пьером Кьезой и компанией играть роль американского негра, дезертира. На самом деле он был итальянским подданным и — ничего странного — служил в итальянской полиции.

— В таком случае не лучше ли нам перейти на итальянский? — спросил я. Кастеллани согласно кивнул. Врач предупредил:

— Прошу вас не утомлять его слишком длинной беседой. Опасность еще не миновала… А вы, — это адресовалось уже сестре, — зовите меня сразу же, как только заметите, что раненому стало хуже!..

Сестра, молча кивнув, удалилась в угол, где стоял другой стул, и села там, не проявляя никакого интереса к нашему разговору, который, по всей вероятности, и не понимала: он протекал на итальянском. Как только врач вышел из комнаты, я заговорил:

— Доктор просил не утомлять вас. Потому говорите как можно короче, а я постараюсь не задавать вопросов, требующих длинных и сложных ответов. Итак, я уже знаю, что вы служите в итальянской полиции, с которой мы вместе ведем розыски одной группы преступников. Той самой, в которую были внедрены вы. Мне известно все, что происходило до появления Мирко Црнковича на яхте. До того момента, как он напился…

Кастеллани протестующе повел головой, стал объяснять:

— Он не напился, его оглушили наркотиками. Сперва подбавили морфия в виски, а потом дали вдохнуть «райский газ»… «Райский газ» — разновидность так называемого «препарата истины». Вдыхается он через маску, подобную той, какие употребляют в больницах при анестезии. Под действием «райского газа» человек полностью теряет контроль над волей и безропотно отвечает на все вопросы, которые ему задаются. Он пребывает в своего рода трансе и потом не может вспомнить ничего из происходившего. Однако этот транс не мешает отвечать на поставленные вопросы вполне толково.

— Понимаю, его допрашивали одурманенного. А вы не подслушивали допрос?

Ведь пытались же его за что-то убить! Может, он обнаружил слишком большой интерес к допросу и вызвал подозрения?

— Это было невозможно… Но я знал что они готовятся кого-то допрашивать. Мне удалось спрятать в каюте магнитофон…

— Понятно!.. Тогда вас и обнаружили?

— Не тогда… Позднее…

— Значит, разговор вам удалось записать?

Он чуть заметно кивнул.

— А лента с записанным разговором? Где она? — продолжал выспрашивать я, волнуясь все больше. Ведь на ленте находилась разгадка всей этой истории. Если только ее не отняли у него или не уничтожили!..

— Должна быть в кармане… В моих брюках…

Обернувшись к сестре, я нетерпеливо спросил:

— Где его одежда? В карманах что-нибудь найдено?

Она пожала плечами:

— Одежду обычно оставляют на складе. Не знаю, было ли что-нибудь в карманах. Я приняла дежурство, когда его уже оперировали…

— Прошу вас, сестра… — Я пытался не выдать своего волнения. — Это очень важно. Будьте добры, сходите на склад и проверьте, что найдено у него в карманах. И принесите все сюда. Скажите врачу, что я попросил, и он вам наверняка не откажет!..

Она встала, не решаясь сдвинуться с места. Я понял, что она боится оставить меня одного с раненым — вдруг тому станет хуже. Я поспешил уговорить ее, пока она не начала упираться:

— Не беспокойтесь, я не стану его утомлять. Вы же видели, мы разговариваем совсем немного и он вовсе не напрягается. Ну прошу вас, сестра!

Я мог бы, конечно, и сам сходить за вещами, но я не знал, где находится склад, и без толку плутал бы по больнице, зря тратил бы драгоценное время. Ведь могло случиться так, что раненый, пока я бегаю, потеряет сознание, а мне нужно было задать ему еще несколько важных вопросов. Нельзя упускать момент, пока он чувствует себя сравнительно хорошо!..

Сестра наконец решилась. Направилась к дверям, еще раз напомнив:

— Будьте внимательны! Как только он начнет кашлять, зовите врача. У него легкие задеты, и от кашля может открыться рана!

Я понимал, насколько это опасно: новое кровоизлияние привело бы к большим осложнениям. Я пообещал быть осторожным и, когда она вышла, снова обратился к Кастеллани, стараясь формулировать вопросы так, чтобы ответы не требовали особого напряжения:

— Кто вас ранил? Немец?

— Да… Вернер Райхер. Прибыл из Мюнхена… Он заправляет… Заметил магнитофон… Стрелял из пистолета с глушителем… Мне удалось прыгнуть в воду…

Я сделал ему знак замолчать. Остальное было понятно: тяжело раненному Кастеллани удалось доплыть до берега и выбраться на сушу, где спустя несколько минут я и встретил его, а бандиты, скорее всего, покинули Порторож.

— Они посчитали вас убитым?

— Не знаю…

Я видел, что разговор утомил Кастеллани, и закончил беседу словами:

— Большое спасибо за информацию… Думаю, теперь я знаю самое важное. Когда вы почувствуете себя лучше, мы подробно восстановим все события. А сейчас лежите спокойно и отдыхайте. Я посижу с вами, пока не вернется сестра…

Немного погодя я добавил:

— Будем надеяться, что лента цела… Даже если она затерялась, думаю, не такой уж это большой урон!

Я, конечно, лгал ради его спокойствия. Известие, что лента исчезла, могло его расстроить, а возможности скрыть этот факт у меня не было. Так уж пускай лучше думает, что лента не так важна, хотя, по моему убеждению, от этой ленты зависело многое, чуть ли не все!

Он медленно кивнул в знак того, что меня понял. Несколько минут прошло в молчании. Я бы с удовольствием закурил, но этого делать было нельзя. Дым мог вызвать у раненого кашель, а как раз кашля он должен остерегаться больше всего.

День был воскресный, и в эти послеобеденные часы в больнице царила тишина. Потому даже сквозь закрытую дверь я услышал торопливые женские шаги, хоть они и раздавались где-то в самом конце коридора. Через секунду в комнату вошла сестра. Она несла всякую мелочь: зажигалку, носовой платок, раскисшую пачку сигарет и… плоскую картонную коробочку!.. Это была магнитофонная лента!

— Вот, это все, что при нем оказалось, — сказала сестра, складывая вещи на стол.

— Большое вам спасибо, сестра! — обрадовался я, сразу же схватив коробочку с лентой и показывая ее Кастеллани: — Нашлась! Вы разрешите мне взять ее с собой. Мы ее аккуратненько высушим и прослушаем, что там записалось!..

Разрешения я спросил просто из вежливости. У Кастеллани и в мыслях не было мне возражать. Лицо его сияло от удовольствия, что лента нашлась.

Тронув его за плечо на прощание, я поблагодарил:

— Большое вам спасибо за помощь… Мы сделаем все возможное, чтобы вы поправились… Желаю вам скорейшего выздоровления! До скорой встречи!

Я торопился. В управлении ленту просушат, и я все узнаю… Конечно, если она не вконец испортилась. Я не был знаком с тонкостями подобного рода техники, но почему-то был уверен, что лента пусть частично, а сохранилась.

К управлению я подошел почти одновременно с патрульной машиной. Из нее выпрыгнул милиционер, а за ним — диво дивное! — Мирко Црнкович собственной персоной, он тут же принялся помогать выйти из машины своему зятю Владе Мандичу, еле державшемуся на ногах от слабости.

 

XVI

По воспоминаниям Мирко Црнковича

…Все шло кругом перед глазами. И в желудке крутит, и в груди, и в голове. Кушетка уплывала из-под меня, а потолок угрожающе опускался, норовя придавить…

Потолок? Что за потолок? И что это за кушетка?.. С превеликим трудом я начинал осознавать себя и окружающее, как будто пробуждаясь из глубокого забытья… А может, из пьяного сна?.. Нет, не то… Что же, в самом деле, со мной приключилось?.. Я попытался приподняться на постели, но руки мне отказали, и я снова плюхнулся на спину…

Прошло несколько минут, а может, и полчаса — разве определишь в таком состоянии? — пока я полностью не пришел в себя. Над кушеткой я заметил круглое окошко, в диаметре сантиметров двадцать, не больше, и сразу вспомнил все — и яхту, и Пьера, и другого, носатого Пьера… И виски, в которое мне подмешали какой-то дряни…

Конечно же! Из-за этой отравы у меня и голова трещит, и мутит… Стало быть, я нахожусь на яхте. И яхта стоит, не качается, или это мне только кажется после выпитого?.. Мне с трудом удалось приподняться и выглянуть в окошко — мы стояли в нескольких метрах от берега.

Каюта та самая, где начался разговор с красавчиком Пьером и где я потерял сознание… Сколько же времени с тех пор прошло? Часы мои остановились — сами понимаете, не мог их завести перед сном. Сквозь оконце видно, что день солнечный, жаль, нельзя определить, хоть приблизительно, сколько сейчас времени…

В каюте я был совершенно один. На столе — бутылка виски и бокалы. От одного взгляда на них мне сделалось тошно… Сейчас бы стакан воды и пару таблеток аспирина… Пришел бы в себя.

Наконец мне удалось приподняться и сесть. Я нащупал в кармане сигареты и спички. Сделав первую затяжку, так раскашлялся, что казалось, все мое нутро, того гляди, разорвется на части, но это ощущение вскоре прошло, и я почувствовал, как никотин меня взбадривает…

Я выкурил целую сигарету и за все время не услышал ни звука — ни на яхте, ни рядом. Я встал и доковылял до двери, попытался открыть.

Куда там… Она была заперта, и ключа в замке не было… Я снова вернулся на кушетку и с горя выкурил еще сигарету. Затем отворил окошко. Я, конечно, и не мечтал, что сквозь него можно пролезть, зато в каюте посвежело. Стало легче дышать.

Ну и история! Что все это значит? Сперва Пьер со своими молодцами из кожи лезут, чтобы меня заарканить, потом поят какой-то гадостью и бросают одного на этой посудине стоимостью в несколько миллионов лир! Есть тут хоть капля логики? По-моему, ни одной!

Прислонившись к открытому окошку, я принялся звать на помощь. Сначала вполголоса, потом все громче и громче. Вдруг окажется, что на яхте я не один…

Тщетно. Никто на мои крики не отозвался. Только охрип и в горле запершило, и я решил не тратить сил понапрасну.

Передохнув, принялся искать что-нибудь, чтобы вышибить замок. Ничего подобного в каюте не оказалось. Я с разбегу навалился на дверь, но она устояла. В полном изнеможении я растянулся на постели — нет, такое мне явно не под силу.

Через несколько минут с берега донеслись голоса, они хорошо были слышны в открытое окошко. Уж не Пьер ли со своими возвращается? Или…

Я вскочил и припал к окошку. Ну, наконец-то! Два милиционера стояли возле самой воды, о чем-то разговаривая между собой и то и дело указывая в сторону моей плавучей тюрьмы. Меня они даже не заметили. Собрав последние силенки, я закричал:

— На помощь!.. Сюда!

Милиционеры вздрогнули и впились в яхту взглядами. Один из них расстегнул кобуру, готовясь выхватить пистолет. Я высунул руку в окошко и, помахав, крикнул снова:

— Сюда!

Милиционеры, посовещавшись, вошли в воду, решив вброд добраться до яхты. Я потерял их из виду, когда вода стала доходить им до пояса, а немного спустя услышал их шаги на палубе. Что-то их задержало на пути к моей каюте. Я снова принялся вопить:

— На помощь! Я заперт в каюте!

— Ломать дверь?

Мне, признаться, это было безразлично, главное, спасение подоспело. Сперва послышался скрежет, потом несколько сильных ударов, и дверь подалась!..

Раньше я бы ни за что не поверил, что способен так возрадоваться встрече с милиционерами. Я готов был на шею им броситься!

Я устремился к ним, но пошатнулся — опять одолела слабость. Тот, что вошел первым, подскочил ко мне и поддержал, не то бы я грохнулся на пол.

— Что-то с ним не в порядке, — сказал он на словенском, укладывая меня на койку. Я собрал остатки сил и, удержавшись в сидячем положении, заявил:

— Я Мирко Црнкович… Не знаю, в курсе ли вы…

— Мирко Црнкович? — радостно переспросил милиционер. — Вас-то мы и ищем!

Я вздохнул с облегчением. Не забыл меня, значит, Малин и не потерял моего следа!..

— А там на палубе кто? Пьер Кьеза? — спросил милиционер.

— На палубе? — удивился я. — Понятия не имею… Я думал, я тут один…

Я встал и шагнул к дверям каюты. Помощь милиционера мне больше не требовалась. На палубе я углядел носатого Пьера, раскинувшегося в шезлонге. Глаза закрыты, тяжело дышит, рядом валяется бутылка из-под коньяка или чего-то другого — я не разглядел этикетку. Было очевидно, что он вдребезги пьян и заснул так крепко, что моих призывов вообще не слышал.

— Этот, что ли? — спросил я. — Знаю только, что его зовут Пьер и что он владелец яхты…

Из кустов вынырнул парень в штатском. Я его раньше не видел, зато он меня признал сразу, потому что крикнул милиционерам:

— Ребята! Это же Црнкович! Мне сказали, вы тут кого-то нашли!..

Я не слышал, что ему ответили милиционеры, перед глазами у меня опять все поплыло, и я судорожно уцепился за борт. Очнулся через несколько секунд — милиционер, взяв меня за руку, говорил:

— Пойдемте! Я помогу вам сойти с яхты и добраться до берега!

Только тут я вспомнил про Владо. Вывернувшись из рук милиционера, я указал на люк:

— Постойте-ка… Давайте заглянем сюда… Тут был…

Я еще не докончил фразу, а милиционер уже подскочил к люку и приподнял крышку. Владо все еще находился в этом ящике, связанный и скрюченный в три погибели, точно такой же, каким показал мне его красавчик Пьер…

— Мирко, — простонал он ослабевшим голосом. — Наконец-то…

Как я сошел с яхты и оказался на берегу, не помню. Владо вроде бы развязали, меня держали под руки, я шел по пояс в воде… Что сталось с носатым Пьером, тоже не помню. Надо полагать, милиционеры и о нем позаботились. Только после того как мне дали флягу с крепким черным кофе и я сделал несколько глотков, я окончательно пришел в себя. Мы уже сидели в патрульной машине, которая катила по шоссе. Рядом со мной притулился Владо и, сдается, чувствовал себя лучше, чем я, хотя ему пришлось порядком посидеть связанным. Он говорил без умолку:

— Мирко, прости… Я не хотел впутывать тебя в это дело… Меня заставили… Они все знали и про тебя, и про меня…

Я не понял, о ком он — то ли о Малине, то ли о Райхере с компанией, — а спрашивать не было сил. Владо не останавливался:

— Грозились убить меня… и Марию тоже… Чтоб они отстали, я пообещал тебя уговорить… и они привезли меня обратно в Югославию… а когда приехали в Загреб…

В голове у меня стоял звон, но я все же сообразил, о ком он толкует, и прервал его бессвязную речь:

— Я все знаю, Владо, все!.. Не пойму только, как ты очутился на яхте, да еще связанный? Какого черта ты пустился в бега, ведь тебя через пару дней собирались выпустить?

Владо глубоко вздохнул и поник. С трудом выдавил:

— Я запаниковал… В милиции я выложил все до ниточки. Это правда, меня обещали выпустить… А потом на меня жуть накатила… Всех стал бояться: и тех бандитов, и Малина, всех… Сам не свой был… Только домой хотелось, домой… А меня уж и дома стерегли… Марию даже не повидал… Сгребли — и в машину…

Он осекся и замолчал… Недотепа… и раньше таким был, чуть что — ломается… Вот и теперь. Слишком уж много на него навалилось, тут и посильнее человек голову потеряет, хорошо хоть жив остался!.. Хотелось, чтоб Малин вошел в его положение. Незаметно меня начинал забирать страх, как Малин и его начальство посмотрит на нас с Владо после всех наших приключений, но я еще не настолько пришел в себя, чтобы думать об этом всерьез. Уже одно то меня успокаивало, что я очутился в безопасности!

Я выглянул в окно: так, значит, мы в Копере, а не в Портороже — я узнал кафе, где сидел с той блондинкой, которую подхватил по дороге из Загреба… Как же ее звали? Да, Весна Полич! Точно!.. Тогда же и Вернер Райхер вынырнул, будь он неладен!.. Жаль, не успел я про этого гуся Малину рассказать. Может, еще не поздно, может, как вскрою я его подноготную, сыщется ниточка, за которую Малин потянет, и весь клубок размотается. Кончится тогда и моя волынка, и заживу я себе нормальной жизнью!..

Машина остановилась. Милиционер, сидевший рядом, вышел, пригласив меня следовать за собой. Я протянул Владо руку, чтобы помочь: двигался он с трудом после стольких часов, проведенных в согнутом положении, да еще в веревках. Кое-как мы вывалились из машины.

Я выпрямился и огляделся. И, верьте слову, у меня отлегло от сердца, когда я увидел, что по улице прямо к нам шагает Малин.

 

XVII

Магнитофонная катушка медленно закрутилась. Бора, Мирко Црнкович, коперский следователь и я напряженно ждали, когда послышатся голоса. Ленту мы осторожно высушили, стараясь не повредить — об этом позаботился приглашенный из Копера специалист. Црнковича уже осмотрел врач, сделал ему какой-то укол, угостил таблетками, словом, привел в порядок. Во время прослушивания Црнкович был нам необходим, чтобы прокомментировать, если понадобится, отдельные моменты разговора…

Кастеллани начал запись, когда Црнкович находился в каюте наедине с Левняком. Первые слова, которые мы услышали, были следующие:

«Два часа — и эта яхта домчит вас в Венецию…»

Црнкович, толкнув меня локтем, прошептал:

— Красавчик Пьер… То есть Петар Левняк!

Я молча кивнул. Голос продолжал:

«…С такими деньгами в кармане начать новую жизнь с комфортом можно где угодно, только не в Югославии, сами понимаете…»

Мы услышали чей-то стон, хрип, стук, хлопнула дверь… Затем тишина, продлившаяся больше минуты. Связав звуки с рассказом Црнковича, я понял: именно в этот момент Црнкович потерял сознание и его затаскивали на кушетку. Опять послышался шум, будто кто-то вышел и закрыл за собой дверь. Голос, мне незнакомый, спросил на сербскохорватском с легким акцентом:

«Кажется, готов?»

Црнкович мне шепнул:

— Вернер Райхер!..

Теперь-то я хорошо знал, кто такой Вернер Райхер… Црнкович уже успел мне рассказать о своем знакомстве с этим человеком, помнившим забытый пароль… Жаль, не было возможности допросить Пьера Кьезу: Бора оставил его на яхте под присмотром милиционеров на случай, если Райхер или Левняк вернутся за ним. Хотя я полагал, правда без особых оснований, что Пьера Кьезу оставили на бобах, как и Джурича с Бреслом. Почему, об этом должна рассказать магнитофонная лента.

Другой голос ответил:

«Готов… Маска в порядке?»

Црнкович опять мне шепнул:

— Красавчик Пьер!

«Да, — ответил Райхер. — Вот она. Вы умеете с ней обращаться?»

Левняк не ответил. Вероятно, оба были заняты накладыванием маски на лицо Црнковича.

Райхер приказал Левняку:

«Порядок, можно начинать. Вы в разговор не вмешивайтесь. Будьте готовы по моему знаку заняться маской, если действие ее начнет ослабевать!..»

Разговор с Црнковичем Райхер повел на немецком языке. Я заметил, что Црнкович, сидящий рядом со мной, слушает с нескрываемым любопытством, значит, и вправду ничего не помнит.

«Црнкович, вы меня слышите?» — спросил Райхер.

Црнкович ответил слегка заплетающимся языком, но все же довольно отчетливо:

«Конечно… Очень даже хорошо слышу».

«Вы меня узнаете?»

«А как же… Вы Вернер Райхер… У меня на голоса хорошая память…»

«Значит, вы не забыли, что когда-то мы работали в одной конторе? В AMT-VI?»

«С вами забудешь!.. Только мы вроде бы в деле вместе не были…»

«Верно, не были… И все же у нас было кое-что общее…»

«А, это вы про пароль, что ли?»

«Именно про пароль, Црнкович! Включай свет, стало темно!»

«Будет вам, помню… Откуда вы взялись? Я вас, кажется, видел сегодня? Только где это было?..»

«В Копере, дружище. Мы оба ехали в Порторож».

«Да-да, в Порторож…»

Голос Црнковича делался сонным. На некоторое время установилась тишина — видимо, по знаку Райхера Левняк давал новую дозу «райского газа».

Затем снова голос Райхера:

«Црнкович, я надеюсь, вы еще не забыли шифр АГ-7, которым пользовались, составляя свои донесения? Насколько мне помнится, это ваш шифр?..»

«Как не помнить! — ответил Црнкович ясным голосом. — Такие вещи не забываются. До сих пор помню!»

«Вы можете расшифровать письмо, составленное этим шифром?»

«Могу, ясное дело. Давайте его сюда!»

«Я вам продиктую…»

«Валяйте…»

Потом вдруг Црнкович взволновался — видимо, под действием каких-то импульсов подсознания, — запротестовал:

«Стойте, стойте, Райхер! С какой это стати вы именно ко мне обращаетесь? Сколько народа, кроме меня, этот шифр знало!»

«Из этого народа только вы остались в живых. Все давно на том свете, а ключ к шифру уничтожен».

«Вон оно что!.. И только потому вы меня искали?»

«Только потому. Я несколько лет потратил, чтобы узнать, живы ли вы и где обретаетесь…»

«Это ж надо… Ну так что же там в вашем письме? Мне ведь тоже кое-что обещано… Десять тысяч долларов, столько, кажется?»

«Не беспокойтесь, Црнкович, мы своих обещаний не забываем… Вполне возможно, что вы получите и сверх уговора!..»

В голосе Райхера сквозила издевка. Он, видимо, вовсе не собирался раскошеливаться, говорил просто так, чтобы не портить одурманенному Црнковичу настроение… Наступила короткая пауза. Црнковича, наверное, накачивали новой дозой «райского газа», дабы его «искренность» не отказала в самый решительный момент.

Тишину прервал скрип открываемой двери. Я узнал голос Джурича, возбужденно выкрикнувший:

«По курсу патрульные катера! Что делать?»

Црнкович ехидно захихикал:

«Малин соскучился! Ищет меня!»

Левняк выругался, а Райхер успокаивал его, как, я не понял: лента в этом месте была повреждена. Затем Райхер приказал Джуричу:

«Вели негру держаться вплотную к берегу. Они нас ищут в море: думают, мы в Италию идем. Погасить все огни. Подойдем к Порторожу как ни в чем не бывало. Яхта зарегистрирована по всем правилам. Никто ничего не заподозрит».

Стукнула дверь — вероятно, вышел из каюты Джурич. Так я и знал, на других валит, а про свои художества скромно молчит!..

«Подгазуйте-ка его еще!» — приказал Райхер. Голос совершенно спокойный. Левняк, заметно встревоженный, произнес:

«А что, если спросить его, кто этот Малин, которого он упоминал? Пусть опишет!»

«Ни в коем случае! — отрезал Райхер. — Не надо его сбивать с мысли. Какая нам разница, как этот человек выглядит, ведь за нами гонится не один он, вся полиция этого района. Да это и не важно. Вы же знаете мой план!»

После паузы Райхер вернулся к разговору с Црнковичем:

«Итак, перейдем к письму?»

«Давайте. Я готов. Можете читать!»

Послышался шелест бумаги. Я посмотрел на Црнковича: он с напряженным вниманием следил за разговором, записанным на магнитофон.

«Это письмо, — объяснял Райхер, — я изъял из архива AMT-VI перед самым концом войны. Чтобы облегчить вам дешифровку, могу сказать, что письмо содержит сведения о том, где спрятаны три картины Тициана, две — Джотто и пять картин Тинторетто. Полковник СД Циммерман не успел их вывезти и был вынужден спрятать где-то на территории Италии, перед тем как оказался в плену у американцев. К счастью, ему удалось отправить это письмо… Полотна оцениваются в миллионы… Миллионы долларов, Црнкович! Помните про вашу долю, которая может быть увеличена!»

Црнкович рассмеялся — из магнитофона смех его прозвучал глумливо — и сказал:

«Ладно, ладно! Давайте ваше письмо!»

Райхер начал диктовать шифр:

«Бэ… Семьдесят… Эф… Гэ-ка-эр… Эль-эм-пэ-эф… Двойное вэ, точка… Арабское тридцать девять… Римское два…»

«Это не римское два, прописная удвоенная и!.. Дальше!»

Райхер продолжал:

«Большая единица, два зэ… Арабское семь…»

Я покосился на Црнковича, который внимательно вслушивался. Лицо у него было напряженным, глаза же довольно поблескивали. Он уже разгадал послание полковника. Видимо, оно содержало совсем не то, что надеялся узнать Райхер, иначе Црнкович не демонстрировал бы столь откровенно свое злорадство.

Голос Райхера бубнил:

«Три раза буква эм… Большое гэ…»

Црнкович не выдержал и расхохотался, а секунду спустя хохот удвоился — к нему присоединился хохот из магнитофона. Указав на него рукой, Црнкович хотел мне что-то объяснить, но замолчал, так как послышался голос Райхера:

«Что тут смешного? Ну?»

Только секунд через десять Црнковичу удалось побороть смех, и голос его стал отчетливо слышен из магнитофона:

«Придется вас огорчить, герр Райхер, вы промахнулись. Из-за такой ерунды столько наломать дров!..»

И он опять расхохотался.

«Да скажите вы, наконец!» — вспылил Райхер. Црнкович перестал смеяться.

«Да, письмо действительно отправил полковник Циммерман, — наконец заговорил он без смеха. — Но в нем ни намека на картины Тинторетто и прочих. Это всего-навсего прощальный привет: полковник сообщает, что ему не вырваться из окружения. Он даже не уверен, удастся ли пилоту пробиться с этим письмом… Еще он извещает, что немецкая армия в северной Италии капитулирует через день или два!..»

Отговорив это, Црнкович снова впал в безудержную, прямо-таки безумную веселость. Во всяком случае, тот Црнкович, магнитофонный. Я покосился на Црнковича, сидевшего рядом. Он тоже с трудом удерживал смех. Ему было от чего веселиться: он-то, знавший шифр, понял все еще до того, как собственным голосом объяснил немцу, сколь тщетны были его усилия.

«Црнкович, уймитесь!»

После этого окрика секунд десять слышался только шорох — лента опять была повреждена. Потом магнитофон заговорил сердитым голосом Левняка:

«И не пытайтесь меня обмануть! Уж настолько-то я немецкий знаю!»

«Но он… он, может быть, бредил…» — пытался оправдаться Райхер. Голос был неуверенный. Голос Левняка, напротив, звучал весьма решительно:

«Нет! „Райский газ“ действовал как полагается. Мы проиграли, то есть вы поставили не на ту карту! Это письмо — сплошной пшик! К счастью, только вы всадили денежки в это предприятие, и я не теряю ничего. Теперь нам остается убраться отсюда подобру-поздорову!»

Райхер долго не отвечал, как бы подтверждая справедливость сказанного. Црнкович голоса не подавал. Снова, видимо, впал в забытье.

Немного погодя Левняк сердито произнес:

«Ну, придумайте же что-нибудь!»

Райхер откашлялся и проговорил:

«Мы сейчас в Портороже. Бежать яхтой нет смысла: патрульные катера идут следом… Существует лишь одно приемлемое решение…»

Левняк понимающе хохотнул:

«Недурная мысль… Распускаем штат и позволяем югославской полиции переловить всех, кроме нас… Джурича и Бресла отправим сушей… Кьеза где-то пьет. Надо его найти и уговорить увести яхту куда-нибудь. Црнкович и Мандич останутся здесь… Негр тоже… А мы в Портороже подождем оказии и незаметно исчезнем…»

«Да, но…» — попытался возразить Райхер, однако Левняк не дал ему договорить.

«Уж не боитесь ли вы за свое славное имя? Или вы забыли, что в паспорте у вас стоит — Генрих Клоп?.. Что до меня, я ничего не опасаюсь… Когда полиция найдет и перехватает всех, ей будет не до нас. Она займется тем, что попало в лапы…»

Вот тут ты ошибаешься! Мы предпочитаем заниматься тем, чем считаем нужным заниматься!

«Разумеется, никому из наших ни слова про это», — продолжал Левняк.

Тут лента кончилась. И магнитофон замолк.

Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнул и обернулся. Бора. Значит, я отключился, уйдя в свои мысли.

— Ну так что будем делать?

— Что делать?..

Это был вопрос, на который нелегко ответить. Распоряжения мои перемежались размышлениями вслух.

— Блокировать подъезды к Порторожу и все места перехода границы. Даже если они обнаружили, что негр работал против них, у нас есть подтверждение, что от своего плана они не отказались… Джурича и Бресла послали к сухопутной границе, а пьяного Кьезу бросили на яхте с пленниками… Мы с тобой едем в Порторож! Левняка я видел и наверняка узнаю, если встретим!

Црнкович легонько тронул меня за плечо.

— А про меня вы, похоже, забыли?

— Нет, — ответил я, — не забыл. Вы свободны. Можете хоть сегодня вернуться со своим зятем в Загреб. Последний автобус отходит вечером…

 

XVIII

Солнце давно уже скрылось за горизонтом. До самых сумерек мы бродили с Борой по Порторожу, пристально вглядываясь в лица прохожих в надежде встретить Левняка. Обошли все кафе, пляжи, бульвары, гостиницы…

Его нигде не было… На обеих дорогах, ведущих из Порторожа, установили посты. И хоть мы не располагали фотографиями преступников, люди получили очень точное описание Левняка и Райхера — со слов Мирко Црнковича. Эта пара никак не могла выскользнуть из Порторожа, даже если они разделились и идут поодиночке…

И все же о результатах пока говорить не приходилось. Беглецы не появлялись нигде — ни на дороге, ни на судне Пьера Кьезы, которое теперь уже под присмотром стояло там же, в бухте, где его обнаружили милиционеры. С той только разницей, что хозяин, пробудившийся из пьяного сна, был под конвоем препровожден в Копер.

Время летело быстро. Наши посты на дорогах под разными предлогами остановили множество машин. Можно сказать, уйму — в воскресенье вечером возвращаются в Триест все туристы, приезжавшие к нам на уикенд. Было не просто находить какие-то убедительные поводы для проверки транспорта.

Я был уверен, что Левняк и Райхер уедут из Порторожа автобусом или попутной машиной. Маловероятно, что у них в запасе есть еще яхта. На Пьера Кьезу им уже рассчитывать не приходилось. Разве только они меня перехитрили и уехали из Порторожа ранним утром, задолго до того, как я прослушал магнитофонную запись… Но и в этом случае легально перейти границу они не могли: пограничники были предупреждены. А вдруг у них есть проводник, о котором я ничего не знаю, и он помог им перебраться в Италию?..

Несмотря на эти сомнения, я лелеял надежду накрыть преступников в Портороже. Левняк и Райхер могли догадаться, что практически невозможно блокировать дороги долгое время. Это требует большого количества людей и бессменных дежурств. Никакой передышки, а без передышки люди и двух дней не выдержат. Преступники вполне логично могли заключить, что уже на следующий день наша бдительность ослабеет. Скорее всего, они скрываются где-то тут, рассчитывая через пару дней проскользнуть сквозь заграждение.

После обеда я разговаривал по радио с Коперским управлением внутренних дел и с Младеном. Ивица Бресл начал говорить, поняв, что Джурич почти все рассказал. Так стало известно, кто помог нелегально переправить Мандича через югославско-австрийскую границу. Младен предпринял все необходимые меры, чтобы этих людей арестовать.

День давно миновал, близилась полночь. Порторож постепенно опустел. Места парковок автомашин были почти свободны. Я попросил Бору обойти их и проверить, что за машины еще остались. Мы знали, что Райхер и Левняк прибыли из Триеста машиной и если они здесь, то и машина эта должна где-то обнаружиться. Я посоветовал Боре особое внимание обращать на автомобили с немецкими номерами, предполагая, что машина принадлежит Райхеру, который из Германии добирался на ней в Триест, а затем в Югославию.

Сам я тоже отправился на «прогулку». Прошел мимо кафе «Ядран» — оркестр уже готовился покинуть площадку. Чуть дальше, кафе «Сузанну», покидали последние посетители. Я свернул к морю. Справа осталась крохотная корчма «Якорь», на лужайке перед ней стояли два-три столика. Корчмарь обслуживал клиентов — за одним из столиков сидели двое мужчин…

И тут я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Запоздалыми гостями были Райхер и Левняк. Я находился метрах в пятидесяти, но узнал их сразу. Сначала Левняка, его я уже видел раньше, а Райхера по описанию. Выходит, они здесь! Не рискнули, значит, пробиваться.

Я огляделся по сторонам. Как назло — никого. А случай нельзя было упускать, преступники вот-вот скроются — они уже расплачивались. Я заметил только старика подметальщика, который меланхолично помахивал метлой по тротуару, время от времени забрасывая мусор в тачку. От него ждать помощи не приходилось.

Я медленно направился к «Якорю». Хотел зайти Левняку и Райхеру со спины, чтобы застать их врасплох и с наставленным пистолетом вынудить сдаться. Я решился подойти к ним вплотную — они ведь меня не знали, судя по магнитофонному разговору.

Они даже на меня не взглянули, когда я прошествовал мимо, делая вид, что направляюсь в корчму. Там разместилось несколько юношей и девушек, однако мне до них дела не было. Еще пара шагов — и я окажусь у преступников за спиной…

Черт возьми! Светловолосая девушка из молодежной компании выскочила с громогласным приветствием:

— Алло! Неужели это вы, товарищ Малин? Вы меня не помните? Я Весна Полич… Мы с вами встретились на автостраде!..

Как же, очень даже хорошо помню! Это была та самая девушка, которая оказалась со мной в тот момент, когда меня оглушили…

Я повернулся к ней спиной, не очень беспокоясь о том, что она удивится или обидится. Меня беспокоило другое: преступники знали меня по имени, а она его на всю улицу прокричала!..

Так и есть. Оба моментально вскочили на ноги. Все дальнейшее произошло в мгновение ока. Левняк держал пистолет в руке. Райхер, к счастью, оказался не такой прыткий.

— Ах ты, легавый! — истерически взвизгнул Левняк. — Думаешь, твоя взяла? Придется тебе выправить пропуск в ад! Получай!..

Я тоже выхватил пистолет. Две пули Левняка жикнули мимо, а третью он не успел выпустить — я угодил ему в колено с первого раза. Вскрикнув, он зашатался и упал, пистолет отлетел в сторону. Позади меня тоже вскрикнули — сперва Весна, потом кто-то еще… Обернуться не было времени, надо было управиться с Райхером…

Однако пистолет не потребовался. Увидев, что раненый Левняк корчится на земле, Райхер отбросил оружие и поднял руки.

Со всех сторон к нам сбегались люди: корчмарь из «Якоря», его клиенты, прохожие. И два знакомых милиционера — познакомились, когда я готовил засады.

— Арестовать обоих! — приказал я. — И вызвать «скорую помощь»!

Я повернулся и стал проталкиваться сквозь образовавшуюся толпу. Весна стояла окаменевшая, живая и невредимая. Видимо, кричала со страху, увидев пистолеты и услышав пальбу. Но тот, другой крик, который я слышал!..

Старик подметальщик лежал на тротуаре возле тачки с мусором. Заплутавшаяся пуля Левняка, не найдя меня, угодила в старика. Я подбежал к нему, нагнулся и стал нащупывать пульс.

Он был жив, только потерял сознание, пуля попала в плечо. Я приподнял его и держал до тех пор, пока под вой сирены не прибыла «скорая помощь». Вторая уже за сутки… Я подозвал врача, чуть ли не на ходу выскочившего из машины.

— Доктор, помогите сначала этому человеку, — сказал я. — Потом арестованному…