Глава первая

Ромео спал, точнее говоря, он спал вечным сном в кабине своего автомобиля, прислонившись лицом к рулю.

Он был мертв!

Задушен шелковым шарфом.

Оба конца шарфа — дважды обмотанного и сильно затянутого на шее Ромео — были привязаны к рулю.

Мой старый фронтовой друг Джордже Врзич внимательно вглядывался в лицо мертвого шофера и еще внимательней, как мне показалось, рассматривал шарф.

Впервые я увидел этот шарф сегодня утром, когда мы выехали из Белграда.

I

— Зачем ты останавливаешь машину? — спросила Чедна своего мужа.

Было чудесное воскресное утро, и мы только что проехали Земунский мост.

— Ромео! — лаконично ответил Джордже.

Перед машиной стоял человек в шоферском комбинезоне, размахивал шарфом и приветливо улыбался, обнажая крепкие зубы. Поняв, что ему удалось нас остановить, он с довольным видом прошелся пятерней по своей черной, кудрявой, коротко подстриженной шевелюре.

— От тебя никуда не деться! — сказал ему Джордже вместо приветствия.

— О дженерале! — воскликнул шофер, радостно улыбаясь.

— Майор, — поправил я Ромео и протянул ему руку. — А генералом он станет, если придется снова партизанить.

— Нет! Нет! — смеясь, возражал Ромео. — Вы мой дженерале! — Он с силой тряс Джордже руку.

— Ладно, как скажешь, — миролюбиво согласился Джордже. — Лучше на несколько званий выше, чем на одно — ниже! — Он посерьезнел. — Почему ты нас остановил?

— Авария! — объяснил шофер. — Ромео нужен ключ, такой… — И, расставив ладони, показал, какого размера ему требуется ключ, при этом поднял красивый шелковый шарф над головой.

— Это что за трофей? — спросил Джордже.

— Трофео, да, трофео… — засмеялся Ромео. — Одна красивая Джульетта дала Ромео маленький подарок на память.

— И много у тебя таких трофеев?

— О, у Ромео много трофео! Много!

Мы с Джордже подошли к машине Ромео. Это был огромный грузовик — рефрижератор с прицепом, также рефрижератором.

— Из Скопле Ромео везет мясо, хорошее мясо в Неаполь, красивый Неаполь, веселый Неаполь, — болтал Ромео. — У Ромео маленькая авария, очень маленькая! Нужен ключ!

— У меня нет такого ключа.

— О мама миа! Ромео ждет другую машину! — Он открыл дверцу кабины, сдернул с шеи шарф и привязал его одним концом к рулю.

Я крепко пожал ему руку. Он долго махал нам вслед, пока наша машина не свернула налево и не выехала на автостраду Белград — Загреб.

— Знакомый? — повернувшись ко мне, спросила Чедна.

— Любимец Джордже, — сказал я. — Он взял Ромео в плен во время Пятого наступления.

— Его сделали штабным поваром, — продолжил Джордже. — Однажды вместо ягненка он подсунул нам жареную кошку.

— Ну и каково на вкус? — поинтересовалась Чедна.

— Не хуже ягненка!

— Красивый мужчина. — И Чедна старательно подмазала губы помадой.

II

Человек, который теперь заставил Джордже остановить машину, не был красив, скорее наоборот, зато у него было не сравнимое ни с чем преимущество: молодость.

Скрипнули тормоза, и я увидел совсем близко взволнованное лицо юноши, а рядом с ним бледное девичье личико.

— Что за беда приключилась с вами, молодые люди? — спросил Джордже, ободряюще улыбаясь.

— Вы не смогли бы подбросить нас до Загреба? — попросил парень запинаясь.

Джордже кивнул на дорожный указатель с надписью «Земун»:

— Подбросить?!

Юноша мучительно подыскивал слова.

— Нам необходимо добраться до Загреба.

— Этот автомобиль рассчитан на четырех человек, а нас уже трое, — вмешался я.

— Тогда возьмите Юлиану, — робко попросил парень. — Она плохо себя чувствует… Ей нельзя оставаться здесь, на дороге…

У девушки были очень светлые волосы, чуть удлиненный овал лица и голубые до прозрачности глаза. Она смотрела на нас с отсутствующим видом; мысли ее где-то витали.

Я почувствовал, как пальцы Чедны коснулись моей спины, и услышал участливый голос:

— Садитесь, Юлия…

Молодой человек подтолкнул девушку к машине, и она все с тем же отсутствующим видом села рядом с Чедной.

— Куда можно положить сумку? — спросил юноша.

Джордже с глубоким вздохом открыл дверцу, вышел из машины, взял из рук смущенного парня сумку и положил в багажник.

— К сожалению, вас мы не можем захватить, — сказал Джордже, — уверен, вы что-нибудь придумаете.

— Конечно! Главное, что вы взяли Юлиану. Я очень вам благодарен…

— Вам нехорошо? — спросила Чедна девушку.

— Я не больна! — сказала та. — Теперь уже не больна! Просто немножко устала. Пожалуйста, не беспокойтесь…

— Можете вздремнуть, — предложил Джордже и… снова затормозил.

III

Перед нами стоял полный, пышущий здоровьем мужчина с толстыми щеками в красных прожилках.

— Entschuldigen Sie, bitte, — начал он по-немецки и повторил по-сербски: — Простите, господа, у меня небольшая авария. Вы не могли бы мне помочь, взглянуть, что с этой чертовой машиной…

Джордже беспомощно развел руками и отворил дверцу.

Мы остановились прямо за «мерседесом». Эта машина нравилась мне куда больше, чем «фиат-2101» Джордже. И теперь я представлял, как мой приятель торжествует: забарахлил автомобиль, который я считаю лучше всех других.

Я повернулся к женщинам. Мой взгляд встретился с невидящим взглядом небесно-голубых глаз Юлианы. Бледные тонкие губы как будто дрожали.

— Вам холодно? — спросил я.

— О нет! — Юлиана попыталась улыбнуться.

На ней был шерстяной джемпер с национальным узором и темно-синие брюки. Если б ее бледное, как у призрака, лицо было чуть живее, я мог бы поклясться, что эта девушка олицетворение недосягаемой женственности шекспировской Джульетты. В ожидании Джордже я от нечего делать ломал голову, размышляя, куда же делся румянец с девичьих щек. Когда молчание втроем мне надоело, я, вздохнув, вылез из машины и подошел к черному «мерседесу».

Джордже с иностранцем копались в моторе.

— Как осел. — Немец произнес это без всякого акцента.

Джордже подмигнул мне. Сначала я подумал, что этот знак относится к упрямому «ослу» — сверкающему новому «мерседесу», очевидно последнего выпуска, который уперся и не хочет двигаться с места. Но потом сообразил, что приятель пытается обратить внимание на нечто внутри машины.

Проследив за его взглядом, я увидел девушку, которая — я отметил это сразу — очень походила на сидевшую в нашем «фиате». Такие же светлые волосы, такие же прозрачно-голубые холодные глаза, такое же удлиненное белокожее, однако окрашенное румянцем юности лицо.

— Хм! — пробормотал я себе под нос и слегка поклонился, но девушке явно было не до меня. И тогда я обратился к немцу: — Что-нибудь серьезное?

— Один бог знает! — ответил румяный старикан и развел руками. — Машина совсем новая, так сказать — прямо с завода. Летела словно птица, а теперь вдруг заупрямилась, как осел.

— Вы прекрасно говорите на нашем языке, — не удержался я от комплимента.

— Я прожил в этой прекрасной стране несколько лет, — сказал немец и поднял руку, похоже останавливая приближающийся автомобиль.

Я обернулся и увидел огромный грузовик Ромео. Итальянец, наверняка узнав нашу машину, миновал «фиат» и «мерседес», взял вправо и остановился у обочины шоссе. Я наблюдал, как Ромео вылезает из кабины, вытирает руки о комбинезон и идет к нам, громко восклицая:

— Мама миа, опять авария!

— У этого господина что-то не в порядке с машиной, — пояснил Джордже.

Ромео взглянул на номерной знак «мерседеса».

— Дойчланд! Штутгарт! Доброе утро! — Приняв серьезный вид, Ромео представился: — Ромео Альфиери, Италия, Наполи! — и низко поклонился.

Когда он выпрямился, я увидел, что он смотрит на девушку в «мерседесе». В его зрачках вспыхнули зеленые огоньки, и он напомнил мне изготовившегося к прыжку кота.

— Сейчас Ромео все исправит… — Итальянец склонился над мотором.

— Надеюсь, мы вам теперь не понадобимся, — обратился Джордже к немцу и пояснил: — Ромео отличный механик. Если он не устранит неполадку, боюсь, придется отбуксировать вас до ближайшего автосервиса.

— Дженерале преувеличивает, — отозвался смущенный Ромео.

— Вы генерал? — удивился немец.

— Ромео преувеличивает! — улыбнулся Джордже.

— Я полагаю, вы были партизаном?

— Правильно полагаете, — подтвердил Джордже.

— Позвольте представиться, — сказал немец и щелкнул каблуками, — Адольф Штраус!

— Очень приятно! У вас звучное имя. С вашего разрешения и я представлюсь: Джордже Врзич, — мой друг пожал протянутую ему руку. — Полагаю, и вы воевали?

— Правильно полагаете, — засмеялся Штраус. — Партизаны были достойными противниками.

— И я партиджан! — снова вмешался Ромео.

— Разве вы не итальянец? — холодно уточнил Штраус.

— Да! Но дженерале меня взял в плен и спас мою честь!

— Так! Занятно! — оборвал его Штраус возмущенно и вновь, любезно улыбаясь, обратился к Джордже: — Надеюсь, мы еще увидимся, господа!

Его явно не интересовали партизанские подвиги Ромео.

— До свидания, — попрощался я и, проходя мимо красотки в «мерседесе», чуть поклонился.

Она ответила вежливой улыбкой. Вернуть ей улыбку я не успел, поскольку около «фиата» увидел парня, который упросил нас взять в машину Юлиану.

— Откуда вы здесь? — удивился я.

— Меня подвез этот болтун, — он указал на Ромео.

— Представляешь, — прерывая нас, обратилась ко мне Чедна, — он хочет забрать у нас девушку!

— Мы вместе отправились в путь, вместе и продолжим его, — вежливо заметил молодой человек.

— Но Юлии будет удобнее в легковой машине, чем в этом огромном броненосце.

— В кабине рефрижератора вполне удобно, — упорствовал юноша.

— Пусть решает юная дама, — послышался за моей спиной голос Джордже.

— Не сердитесь, но я бы перешла в броненосец! — сказала Юлиана.

IV

— Стоит ли сердиться, если молодой человек и девушка, тем более влюбленные, хотят ехать вместе?! — сказал я, когда мы снова отправились в путь втроем.

— Все-таки ей надо было остаться с нами! — упрямо повторила Чедна. — Бедняжку трясет. Будь этот парень умнее, он попросил бы меня позаботиться о ней.

— Значит, в подобной ситуации и я должен был бы поручить тебя чьим-либо заботам?

— Ты, наверное, так бы и поступил!

— Думаешь?!

— А ты думаешь, я не заметила, как ты поглядывал на ту куклу?!

Кукла — это девушка из черного «мерседеса».

Да, путешествие начиналось прекрасно! Мне придется стать свидетелем классической семейной ссоры. Пытаюсь разрядить обстановку.

— Не знаю, как поглядывал на ту куклу Джордже, зато знаю, как глазели на нее мы с Ромео!

— Тоже мне красавцы! — В голосе Чедны звучало миролюбие.

— Про себя не скажу, — ответил я столь же миролюбиво, хотя мне вроде бы следовало обидеться: ирония Чедны явно относилась к моей полноте. — Но Ромео уж точно красавец!

— И все-таки не лучше моего Джордже! — сказала Чедна не без гордости.

— Ого! — только и произнес майор и мастерски обогнал грузовик в тот самый момент, когда мимо нас вихрем пронеслась «акула».

— О вкусах не спорят, на все находится любитель, даже на оплеухи. — Я был настроен на философский лад.

— Что касается вкусов, я тебе не завидую. А что касается оплеух, получишь от меня такую, что век не забудешь, если еще раз при мне будешь пялиться на куколок такого рода!

— Откуда тебе известно, что она «такого рода»?

— Она похожа на Розмари Нитрибит.

— Она очень молода, а Розмари Нитрибит давно умерла.

— Тебе не приходилось слышать о перевоплощении? — насмешливо спросила Чедна. — Не станешь же ты утверждать, что она приходится этому старому распутнику дочерью? — Теперь в ее голосе звучал сарказм.

Должен признаться, я никак не могу понять, откуда у женщин это особое, шестое, чувство. Но сейчас, не получив доказательств, я не хотел сдаваться и потому заявил:

— Семь раз проверь, прежде чем высказывать о ком-либо суждение!

— Вы заметили, как девушки похожи друг на друга? — спросил Джордже.

— На первый взгляд — да, — согласился я и обратился к Чедне: — Не хочешь ли ты сказать, что Юлия — наша Розмари?

— Глупо! — поморщилась Чедна.

До самого Шидского мотеля мы не произнесли ни слова.

А в Шидском мотеле я ликовал!

V

Расплачиваясь за кофе, я увидел в дверях румяную физиономию Адольфа Штрауса.

— Откуда он здесь взялся? — подумал я вслух.

Штраус придерживал раскрытую настежь дверь, пропуская девушку из «мерседеса». Все, о чем я мог лишь догадываться, поглядывая на нее украдкой, пока она сидела в машине, теперь предстало во всем своем великолепии.

На девушке была блузка, украшенная сербской народной вышивкой, скорее всего приобретенная в лавочке кустарного промысла, и черные бархатные брюки, которые подчеркивали красоту ее длинных ног и всего прочего, что имело непосредственное отношение к этим ногам. Надо признать — девушке было чем покрасоваться!

— Какое удовольствие видеть вас снова! — Штраус развел руки, словно собирался всех нас обнять.

— Как вам удалось так быстро добраться? — спросил Джордже, вставая.

— Ваш Ромео дотащил нас, — ответил немец и, подталкивая девушку вперед, сказал: — Позвольте вам представить мою дочь!

Я бросил на Чедну торжествующий взгляд. Она же — дьявол, а не женщина! — с ангельской улыбкой протянула руку прелестному созданию и приветливо произнесла:

— Чедна!

С ответной улыбкой, которая сделала ее еще красивей, девушка пожала протянутую руку и в свою очередь представилась:

— Розмари!

Теперь я ожидал торжествующего взгляда Чедны, но она словно забыла о нашей перепалке в машине. Она подала руку Штраусу, который галантно ее поцеловал.

Что мне оставалось? Как истинный джентльмен, невзирая на юный возраст Розмари, я приложился к ее ручке.

— Равник, Предраг Равник, — назвался я.

— Представитель прессы, — добавил Джордже.

Девушка ласково взглянула на меня, и мне почудилось, будто зрачки ее расширились.

— Моя дочь, к сожалению, не знает сербского — ни бе ни ме, как говорится!

— Разве она родилась не в наших краях? — спросила Чедна.

— О нет! — ответил Штраус. — Мы уроженцы Баварии. Она родилась неподалеку от Штутгарта в канун знаменитого покушения на Гитлера в Мюнхене. Ей уже семнадцать, — добавил он гордо.

— У вас очень красивая дочь! — не сдержался я, высказав вслух то, что думал.

— Совершенно с вами согласен! — отозвался не без удовольствия Штраус. — Разрешите мне угостить вас по случаю нашего приятного знакомства… Куда же вы? — обратился он к вставшему из-за стола Джордже.

— Мне нужно заправить машину, — ответил тот.

— Мы могли бы немного посидеть, — угадала мои мысли Чедна.

— Не возражаю, — согласился Джордже. — Для меня закажите еще кофе. — И он направился к выходу.

— А что вы будете пить? — обратился я к Розмари.

Она смотрела на меня непонимающим взглядом. Штраус расхохотался.

— Лимонад, конечно, — сказал он, когда приступ смеха прошел. — А вы? Что угодно вам, прекрасная госпожа? — спросил он у Чедны.

— И я лимонад, да, Розмари? — повернулась она к девушке, которая вдруг тоже стала смеяться — вероятно, для того, чтобы продемонстрировать свои зубы, словно позаимствованные с рекламы «Колинос».

— А мне двойной коньяк, — сказал я терпеливо ожидавшему официанту.

Это был средних лет человек в черном, старом, но еще приличном костюме. Несомненно, плут и отличный знаток клиентуры — пьяниц и бродяжек, задир и весельчаков, добряков и наивных простаков…

— У нас есть настоящая препеченица.

— Мне коньяк, препеченица — вам.

И тут к нам присоединились наши старые знакомые. Теперь мы опять были все вместе: Джордже вернулся в ресторан с Ромео и его пассажирами.

— Это моя Джульетта, — сорокой трещал Ромео, держа за руку девушку, щеки которой слегка порозовели.

Наш храбрый партизанский повар, гроза кошек и лягушек, явно был в ударе. Вокруг шеи он обмотал шелковый шарф. При виде Розмари в его зрачках вновь вспыхнули зеленые огоньки. Он воскликнул:

— О мама миа, еще одна Джульетта! — И, поклонившись Чедне, добавил: — Глаза несчастного Ромео видят три Джульетты.

— Двух — с голубыми глазами и одну — черноглазую, — уточнил я.

Все засмеялись.

— Позвольте представить наших друзей, — сказал Джордже. — Ромео вы знаете. А это наши симпатичные студенты: Юлия…

— Юлиана, — поправила его девушка. — Юлиана Катич.

— Нет! Нет! — воскликнул Ромео. — Не Юлиана! Юлия, Джульетта! Так лучше…

— Нино Веселица, — назвал себя юноша.

Должен признаться, Нино мне понравился с первого взгляда, еще когда остановил нашу машину и, заботясь о Юлиане, попросил нас подвезти девушку. Его длинное некрасивое лицо чем-то напоминало физиономию знаменитого Фернанделя. Он смущенно улыбался и тщетно подыскивал слова, чтобы вступить в общий разговор.

— Вы так бледны, — обратился Штраус к Юлиане, — вам надо выпить рюмочку чего-нибудь крепкого. Красное вино или коньяк?

— Коньяк, — ответила девушка, и на ее измученном лице появилась улыбка.

— Вам тоже? — спросил я Нино.

— Нет… я… — забормотал юноша.

— Значит, два коньяка и кофе для Ромео, — заказал я, не отводя глаз от свежих губ Розмари, потягивающей через соломинку лимонад.

— Что с вашей машиной? — спросил Джордже у немца.

— Механик посмотрел, говорит, поломка не такая большая, как мы думали.

— Большая поломка! — возразил Ромео.

— Не такая большая, — повторил Штраус.

— А Ромео говорит: большая, — заладил упрямый неаполитанец.

Да, эти двое легко находят общий язык!

— Если не удастся починить, Ромео придется тащить вас до Загреба.

— С удовольствием, — улыбаясь во весь рот, откликнулся итальянец.

— Надеюсь, это не понадобится. — И Штраус сменил тему: — У вас красивый шарф.

— Красивый очень, очень красивый, — затрещал Ромео. — Не правда ли, синьорина? — обратился он к дочери немца.

Розмари улыбнулась.

Мне показалось, что в зрачках ее прозрачно-голубых глаз тоже засверкали зеленые искорки.

Эта красотка умела улыбаться!

— У Ромео есть магазинчик, есть много, очень много… — захлебывался Ромео. — Извините, одну минутку… Хорошо?

Он пулей вылетел из ресторана.

Мы переглянулись и как по команде расхохотались. Смеялась даже Юлиана.

— Вы очень похожи на мою дочку, особенно когда смеетесь, — обратился Штраус к Юлиане. — Советую вам почаще смеяться.

Юлиана благодарно улыбнулась.

— Если у вас нет родителей, я вас удочерю, и у меня будет две дочки: Розмари и Юлиана.

— Ох, большое спасибо. — На губах девушки вновь заиграла улыбка. — К счастью, у меня есть родители.

— Они живут в Загребе? — спросила Чедна.

— Нет, в Сплите. А я живу в Загребе, вернее, учусь там.

— А этот молодой человек, — Штраус указал пальцем на Нино, — он, ну, как это говорится, ваш кавалер?

— Друг! — сказала девушка и попыталась покраснеть.

Появился Ромео. Очевидно, он слышал конец разговора.

— Я тебя украсть у твоего друга!

— Ну мы же договорились, что я буду вашей Джульеттой, — явно сделав над собой усилие, пошутила Юлиана.

— Ромео своей Джульетте дарит вот… — Он сунул руку за пазуху и достал шарф, точную копию того, который был у него на шее.

Юлиана посмотрела на Нино, тот кивнул, и она приняла подарок. Мне показалось, что в эту минуту она похорошела, а может, подействовал коньяк? Она пришла в себя, зарумянилась. «Красивая застенчивая девушка», — подумал я.

— Сколько Джульетт ты собираешься похитить? — поинтересовался Джордже.

— Всех… Вы, дженерале, всегда правы: все женщины Джульетты, — заявил под общий смех Ромео.

— Смотри не окажись в положении Буриданова осла, — поддразнила его Чедна.

— Буриданов осел? Кто такой Буридан? Почему осел?

— Голодный осел, который не мог решить, какая из двух охапок сена ему больше нравится, и умер от голода, — объяснил Нино с издевкой в голосе.

— Ай-яй-яй… бедный ослик! — запричитал Ромео. — Почему же он не съел обе?! И правда осел!

Юлиана смеялась. Надо признать, Штраус был прав: смех ее красил.

Немец шептал что-то на ухо дочери — очевидно, переводил, о чем идет речь, потому что Розмари искренне расхохоталась.

— Теперь вопрос, — Чедна явно была настроена на шутливый лад, — какие родственные отношения связывают тебя с настоящим Ромео?

— Настоящий Ромео — я. А ты настоящая Джульетта? — Итальянец улыбался, сверкая зубами. Он встал, подошел к Чедне, протянув руку, коснулся ее лица, затем вытащил из-за пазухи еще один шарф, подобный тому, что был у него на шее, и тому, который он подарил Юлиане: — Для моей Джульетты!

Чедна, смеясь, приняла шарф и повязала себе на шею.

— Ты меня осчастливил! Украсил! Надеюсь, больше у тебя таких сокровищ не осталось, иначе, если ты и Розмари сделаешь подарок, я приревную! Серьезно тебе говорю!

Штраус переводил Розмари, и та хохотала.

Продолжая игру, Ромео заговорил шекспировскими стихами, адресованными несчастной девочке из Падуи:

Отпустив руку Чедны, он подошел к Юлиане и, воскликнув: «Ты настоящая Джульетта!», продолжал:

Выпустив из своих рук руку Юлианы, Ромео приблизился к Розмари. Она протянула ему тонкие длинные пальцы.

— Настоящая Джульетта — ты! — сказал Ромео.

Его голос зазвучал руладами нежности:

Девушка зашевелила губами, и мне почудилось, что она старается понять смысл обращенных к ней слов. Голосом, мягким как бархат, Ромео произнес:

Его пальцы осторожно прикоснулись к белой упругой щеке девушки. Мне показалось, что она от этого прикосновения вздрогнула. И опять Ромео вытащил шелковый шарф, такой же, как у него, обмотал вокруг шеи Розмари со словами:

VI

Что Чедна имела в виду, когда сказала: «Жаль, что Юлиана не поехала с нами»?

Говорят, что женщины обладают особой интуицией и чувствуют опасность раньше мужчин, как кошки — землетрясение. Так это или нет, однако мне было неясно, почему Чедна, продолжая размышлять вслух, сказала:

— Я боюсь за нее!

«Почему она боится?» — думал я. Юлиана чувствует себя лучше, Нино, несомненно, опора надежная, ей нечего опасаться Ромео, который не может быть груб или невежлив ни с одной женщиной вообще, а тем более с хрупкой слабенькой Юлианой.

Поэтому я, покидая тогда Шидский мотель, не придал значения тревоге Чедны.

Мое настроение разделял и Джордже, который, напевая, обгонял огромный междугородный автобус. Он твердо решил не выпускать из вида черный «мерседес» добродушного немца.

За нами, сильно отстав — его уже не было видно, — тащился на своем рефрижераторе Ромео вместе с влюбленными студентами.

— Как тянет! — вздохнул Джордже, и я понял, что «фиат» теряет авторитет в его глазах: «мерседес» скоро исчез из виду.

— Не переживай! — постарался я утешить друга. — Штраус обещал подождать нас в Славонском Броде.

Джордже бросил на меня свирепый взгляд и прибавил скорость. Чедна улыбалась как ни в чем не бывало.

Толстый немец действительно поджидал нас в Славонском Броде. Он уже заказал для всех кофе. Джордже повел себя как настоящий спортсмен.

— Хороша у вас машина! — сказал он Штраусу.

— Надежная немецкая работа! — с гордостью произнес тот. — Последняя модель… Надо было вам купить лицензию у нас… — Он намекал на договор, заключенный между фирмой итальянского «фиата» и нашей «заставой» из Крагуеваца.

— Вы работаете в фирме «Мерседес»? — заинтересовался я.

— И не последняя спица в колеснице! — Штраус довольно засмеялся, будто удачно сострил. — Уж не интересуют ли вас наши автомобили?

— Нет, спасибо! — сказал я. — «Мерседес» — поистине царь дорог, но мои аппетиты скромнее.

— Например? — Толстяк был настойчив.

— «Шевроле» шестьдесят первого года, — ответил я, лишь бы что-нибудь сказать.

— Конкурент Кармана! — воскликнул Штраус. — А вы знаете, что хотите, молодой человек?!

Я торжествующе взглянул на Джордже. Тот хитро усмехнулся — наверное, вспомнил моего «фичу», которого я оставил дома в Белграде, — и похлопал меня по плечу.

— Мы бы хотели прогуляться, — прервала нашу беседу Чедна. Она ухватила под руку Розмари, словно близкую подругу. Как быстро умеют женщины заводить дружбу!

— А мы выпьем еще кофе, ладно? — предложил Джордже.

— Выпьем, — согласился Штраус. — Нигде так хорошо не готовят кофе по-турецки, как в Югославии. — Затем обратился ко мне: — Поверьте, я не пожалею времени, чтобы убедить вас стать нашим клиентом!

— Терпение — мать всех добродетелей, — философски заметил я. — Не собираетесь ли вы выпустить новую спортивную модель?

— Наши специалисты не сидят без дела, — усмехнулся Штраус. — Приезжайте, я покажу вам наше проектное бюро и знаменитый музей…

— В Штутгарте?

— Да, точнее говоря, это предместье Штутгарта: Ванген, город «даймлер-бенц», если хотите, «мерседес-бенц». Город можно было бы со спокойной душой назвать Мерседес. Я живу в предместье Штутгарта, в Унтертирк-хайме, это что-то вроде вашего Дединья в Белграде — цветущий сад с красивыми домами.

— Особняками, — поправил я его.

— Да, особняки. Комфортабельные, с бассейнами, теннисными кортами и…

— Германия быстро залечивает нанесенные войной раны, — заметил Джордже.

— Да! И «мерседес» помогает. Мой дом, — продолжал Штраус, — находится на полпути между Штутгартом и Вангеном.

— Вы родились в Унтертиркхайме? — спросил я только для того, чтобы поддержать беседу.

— Нет. Унтертиркхайм — это новостройки, я же штутгартский старожил. А Розмари родилась в Вангене…

VII

Из Славонского Брода мы отправились первыми — Джордже, Чедна и я — и первыми, как ни странно, прибыли в Новску. Джордже взглянул на меня с торжествующим видом и не смог удержаться от совета:

— Знаешь, ты все-таки не торопись менять «фичу»!

Я хотел выругаться, но приличия не позволяли, и я в поисках поддержки посмотрел на Чедну. Она загадочно улыбалась. Обычно, когда она вот так улыбалась, я знал, дело нечисто, и потому спросил:

— Может, у Штрауса опять что-нибудь с машиной?

Джордже кинул на меня испепеляющий взгляд, а Чедна ангельским голоском проговорила:

— Не думаю.

— Они могут появиться с минуты на минуту, — заметил Джордже. — Короче, здесь мы пообедаем и посмотрим матч.

Подошел официант. Джордже заказал четыре кофе и сок.

Свой кофе мы уже выпили, четвертая чашечка и сок стояли нетронутыми.

— И все-таки что-то случилось с машиной, — сказал я.

— Не думаю, — повторила Чедна.

— Тебе точно известно, что с машиной все в порядке? Тогда скажи, почему их еще нет, — потребовал Джордже.

— Я попросила Штрауса дождаться Ромео.

— Ты попросила?..

Официант помешал Джордже закончить фразу.

— Желаете обедать или подождете друзей? — осведомился он.

Какой обходительный человек! Джордже задумчиво разглядывал его лицо. У моего друга была привычка изучать новые лица и запоминать их. Официант — пожилой, седеющий, с большими залысинами мужчина — одет был аккуратно и держался с достоинством. Его манеры свидетельствовали о том, что ему доводилось обслуживать гостей в ресторанах куда получше этого.

— Подождем, — сказал Джордже. — Впрочем, принесите мне рюмочку нашей доброй ракии! — Затем он вновь обратился к Чедне: — Ты попросила…

— Если быть точной, я попросила Розмари, чтобы она уговорила отца взять в машину Юлиану и этого симпатичного парня…

— Господи, это еще зачем?

— Юлиана плохо себя чувствует. Я подумала, ей будет гораздо удобней в «мерседесе», чем в холодильнике у Ромео.

— Это значит, что с машиной все в порядке, — успокоился я.

Официант принес ракию.

— Хороша! — похвалил Джордже.

— Бережем для почтенных гостей, — сказал официант.

Теперь и я повнимательней взглянул на этого услужливого человека. Вероятно, он, как опытный психолог, с первого взгляда оценивал посетителей. Среднего роста, толстеющий — возраст и постоянная близость кухни сделали свое дело, — он сохранил некую элегантность движений и обхождения с клиентами.

— Мы можем здесь пообедать? — спросил я, имея в виду помещение, где мы находились.

— Да, господин. Мотель новый и потому, наверное, пока еще в приличном состоянии. — Официант улыбнулся. — Вы ведь знаете наш народ… Приедете через год и увидите… — Он махнул рукой.

Мне показалось, будто он хотел сказать: «Свинарник!», но сдержался, чтобы не испортить о себе впечатления.

— А можно здесь посмотреть матч? — спросил Джордже.

— К сожалению, нет. Мы перенесем телевизор в другой конец ресторана. Там больше места. Знаете, многие захотят смотреть матч. Но вы сможете устроиться в небольшом зале, где у нас есть телевизор для особых гостей. — Официант снова улыбнулся и понизил голос, будто открывая нам великую тайну: — Туда же можно подать обед… Пожалуйста, меню. У нас есть все, а прежде всего — хороший повар!

— Спасибо, — поблагодарила его Чедна. — Мы, наверное, подождем друзей.

— Задерживаются? — спросил официант. — С машиной что-нибудь случилось?

— Да нет, просто опаздывают, — сказала Чедна.

Однако, как оказалось, подвела машина. И сильнее, чем можно было предположить.

VIII

Когда и через двадцать минут от наших новых друзей не было ни слуху ни духу, я вышел на улицу в надежде увидеть на шоссе знакомый автомобиль.

День был погожий, такие бывают в начале лета. Со всех сторон мотель окружали поля пшеницы. Вдалеке виднелся купол церкви в Новской.

На шоссе, там, где какая-то старушка гнала козлят, я увидел рефрижератор Ромео.

Ромео скалил зубы и махал мне рукой, показывая пальцем куда-то за свою огромную машину. Там был буксируемый тросом шикарный «мерседес».

Первый сюрприз.

Сюрприз второй — рядом с Ромео сидела Розмари!

Третий сюрприз был еще более неожиданным и, с моей точки зрения, необъяснимым: выскочив из кабины, Ромео у бензоколонки налетел с кулаками на человека в синем комбинезоне. Первый удар застал мужчину врасплох, но, быстро придя в себя, он начал парировать удары с мастерством боксера. Прежде чем кто-либо успел вмешаться, завязалась настоящая драка.

Не вылезая из кабины, Розмари визжала от восторга и болела за Ромео. Стоя рядом со своим «мерседесом», Штраус с любопытством и, как мне показалось, с большим вниманием наблюдал за происходящим. Он был более объективным зрителем, чем его дочь, и, по-моему, хотел, чтобы Ромео досталась парочка хороших тумаков. Я, хоть в глубине души и болел за итальянца, не возражал бы против ничейного результата. После шуточек с кошачьим жарким и бесчисленных успехов у женщин не помешало бы этому красавцу испытать горечь поражения. Из-за двойственного отношения к Ромео и опасения, что какой-нибудь хук по ошибке мог достаться и мне, я не вмешался в драку.

Все выглядело не хуже, чем в кино! Когда же я увидел, что блестяще проведенный короткий удар сбоку поверг на землю служащего бензоколонки, что Розмари в восторге хлопает в ладоши, а Штраус вытирает вспотевший лоб, я вспомнил про Юлиану и Нино. В «мерседесе» их не было. Обойдя машину, я увидел, как за рефрижератором Нино бьет по щекам Юлиану.

IX

Ничто как будто не говорило о том, что изложенные события предвещают драму. Однако свойственная журналисту любознательность заставила меня перебрать по порядку в памяти все, что произошло на пути от Шида до Новской.

Во-первых, Штраус по просьбе Чедны, а точнее, Розмари дождался грузовика Ромео; Юлиана и Нино перебрались в «мерседес», несмотря на возражения Ромео. Не доезжая пятидесяти километров до Новской, «мерседес» забарахлил. Подоспел Ромео, взял его на буксир, а Розмари в благодарность за помощь составила ему компанию, пересев в кабину рефрижератора.

Во-вторых, Ромео подрался с человеком в синем комбинезоне, служащим бензоколонки, — очевидно, сведение старых счетов. Милиционер оштрафовал обоих на пять тысяч старых динаров за нарушение общественного порядка, и этим дело кончилось.

В-третьих, Нино надавал пощечин Юлиане. Почему — узнать мне не удалось. Расспрашивать я не стал, полагая, что это их личное дело. Хотя в какой-то момент мне вспомнилось, что Чедна испытывает страх за девушку. Отчего?

Мысленно отметив эти три эпизода, я тут же о них забыл. Впрочем, такова жизнь; кто бы мог подумать, что вскоре страшная трагедия прервет наше беззаботное путешествие?!

Дальше события развивались следующим образом.

В автосервисе мотеля Штраус выяснил, что неисправность серьезней, чем он предполагал. Мне же механик, дежуривший в тот день в мастерской, попросту показался горе-специалистом! Штраус на всякий случай, опасаясь, что до ночи отремонтировать машину не удастся, взял в мотеле номер для себя и дочери.

Ромео решил продолжать путь. К нему присоединились студенты, однако через десять минут Ромео вернулся и с огорченным видом развел руками.

— Ромео не везет! — воскликнул он. — Опять авария, маленькая, мотор капут… С Ромео все кончено…

— Пообедай с нами, — пригласил его Джордже.

— А куда ты подевал студентов? — спросил я шофера.

— Здесь… — Ромео смутился. — Сейчас придут.

Я почему-то забеспокоился, не достанется ли опять Юлиане от Нино, и встал из-за стола:

— Пожалуй, схожу за ними!

Предосторожность оказалась излишней, так как в эту минуту в зал вошли Нино и Юлиана. Девушка была бледна как смерть. Парень держал ее под руку.

— Вам плохо? — вскрикнула Чедна.

— Небольшая слабость.

— Вам надо поесть, — посоветовал я девушке. Она отрицательно покачала головой, я настаивал: — Увидите, вам сразу же станет лучше.

Джордже, похоже, оказался догадливей.

— Будьте нашими гостями! — сказал он.

Юноша покраснел.

— Вы очень любезны, только…

— Отдых вам не повредит, — прервала его Чедна, обращаясь к Юлиане. — Впрочем, вам все равно придется подождать, пока Ромео не исправит машину. А вы, Юлиана, могли бы поехать с нами.

— Разумеется, когда закончится матч, — добавил я.

— Ох, спасибо…

Появился официант:

— Что господа желают?

— Итак, дорогие гости, вы не против рюмочки ракии перед обедом? — спросил Джордже.

— Ромео любит сливовицу, — откликнулся наш донжуан.

— Смотри не напейся! — предостерег я его.

— Ромео не пьяница! — с достоинством отвечал он. — Ромео будет обедать, потом немножко спать, а когда починит машину, чао, бамбино…

— А матч? — спросил Джордже.

— Ромео не любит футбол…

— Зато любит бокс! — поддразнил я итальянца.

— Да! Ромео любит бокс! Бокс — благородный спорт! — сказал он и с удовольствием опрокинул рюмку. — Ого! Добрая сербская сливовица!

— Боснийская, — уточнил официант и снова спросил: — Что господа желают на обед?

— Позвольте, я закажу для всех, — предложила Чедна. — Я знаю здешнюю кухню…

— Не забудьте сметану, — подсказал официант. — Мне кажется, наши крестьяне делают лучшую в мире сметану!

— А что это такое? — поинтересовался Ромео.

— Crema, — пояснил официант.

Ромео вгляделся в официанта:

— Да мы знакомы! Откуда, амико?

— Я здесь работаю, — важно ответил тот, — а вы на своем грузовике всегда сюда заезжаете. Вот откуда мы знакомы!

— Мама миа! — запричитал Ромео. — Вечно на колесах, вечно новые знакомства… в голове все перепуталось…

— У вас есть капуста в горшочках? — спросила Чедна. — Пожалуйста, всем — капусту в горшочках, и пусть заправят сметаной.

— И кутьевачский рислинг, — добавил я. — Напиток богов!

Официант принял заказ и, чуть поклонившись, направился на кухню.

— Ах-ах, тоже мне, принц! — прошептал итальянец, провожая его презрительным взглядом. — А, господин Штраус. — Ромео встал и поклонился немцу, который подошел к нашему столу. — Где ваша Джульетта? — в Ромео опять заговорил покоритель сердец.

— Моя Розмари захотела отдохнуть.

— Разве она не будет обедать? — спросила Чедна.

— Ох, уж эти девушки — берегут фигуру! — Штраус широко улыбнулся. — А я поем и за нее! Моей фигуре обед не повредит. — И любовно погладил себя по животу.

— Вы — наш гость, — пригласил его Джордже.

— А вы будете моим в Вангене. У нас есть мерседесовский ресторан, зал для своих гостей, и отличное мюнхенское пиво, и лучший на свете рислинг — рейнский!

— Я заказал кутьевачский рислинг. Если он и не такой, как ваш рейнский, то не намного хуже. А вместе с нашей сливовицей незаменим за обедом!

Говоря всерьез, этот добродушный толстяк ел не за двоих, а за четверых! Мы с Ромео переглядывались и растерянно пожимали плечами. Штраус с аппетитом поглощал капусту со свиными ножками, не переставая потягивать из стакана. Чедна занималась Юлией, угощая ее, вернее, уговаривая съесть хоть что-нибудь. А Нино явно чувствовал себя среди новых знакомых не в своей тарелке — наверное, так же, как чувствует себя хорошо воспитанный человек, оказавшись на банкете незваным гостем.

Ромео покончил с обедом первым, вытер салфеткой рот и встал из-за стола.

— Ромео немного поспит. Спасибо за кошачье мясо. — Он подмигнул мне и, улыбнувшись, направился к двери.

В глазах Юлианы отразился ужас.

— Ромео шутник и отличный повар, — объяснил я, опасаясь, как бы девушка не подумала, что и впрямь ела кошачье мясо. — Когда мы партизанили, Ромео был у нас поваром. Однажды вместо ягненка он нам подсунул кошку.

— Прекрасное было жаркое, — заметил Джордже.

— Разве ты не выпьешь кофе? — крикнула Чедна вслед Ромео.

— От кофе Ромео не может спать, — отозвался тот и помахал всем рукой.

— Мне нравится, как в Югославии варят кофе, — задумчиво произнес Штраус. — Моя жена готовит его по-белградски…

— Она знает Белград?

— И я его знаю, — сказал Штраус. — Во время войны я жил в разрушенном Белграде. Но я не воевал, я занимался снабжением. Мы получали из Парижа настоящий бразильский кофе от одного нашего хорошего друга, генерала… Впрочем, это не важно. У вас, кажется, говорится: «Вспоминать прошлогодний снег». Или что-то вроде этого. Не так ли?

— Да, вспоминать прошлогодний снег, — тихо проговорил Джордже.

— Супруга не поехала с вами?

— О, Ингрид, к несчастью, сломала ногу. Наложили гипс. Доктор предписал покой, и мы с Розмари отправились в это прекрасное путешествие одни.

— И где вы побывали?

— Везде понемножку, — ответил немец не без хвастовства. — Немного в Греции, знаете, Олимп… греческая мифология, Зевс, Гефест и все эти очаровательные богини… Немного в Охриде; крестьяне нам пели: «Биляна полотно белила»… Немного на Святом Стефане — царский отдых; там, кажется, у вашей королевы Марии была резиденция?! Немного в Белграде — освежить воспоминания. Везде понемножку, везде красиво…

— А теперь прямо в Штутгарт?

— Нет, мы останемся в вашей прекрасной стране еще на несколько дней. Думаю, дня два поживем в Загребе; возможно, съездим на Плитвичские озера, а оставшееся время проведем на озере Блед.

— О, вам известны наши красивейшие места, — заметил Джордже.

— Да! — с гордостью признал Штраус. — Жаль, мы не сможем попасть в Дубровник, но, надеюсь, на будущий год… Я рассказывал Розмари о Плитвичских озерах — такая красота трогает до слез!

— Мне бы тоже хотелось там побывать, — подала голос Юлиана.

Я взглянул на девушку. И обед ей не помог. Она оставалась бледна как мел. Чедна обняла ее и заботливо сказала:

— Вам надо отдохнуть.

— Вы можете расположиться у нас в номере, — предложил Штраус. — Розмари будет рада.

— Ох, вы очень любезны. Не стоит…

— Ни слова! Я гожусь вам в отцы, вы должны меня слушаться. Отдых, несомненно, пойдет вам на пользу.

— Матч вот-вот начнется, — вмешался я в разговор. — У вас есть полтора часа, а то и больше.

— Согласны? — спросила Чедна.

Девушка растерянно взглянула на Нино. Он опустил голову, затем поднял взгляд, и в его глазах я прочел одобрение. «Да он ее любит! — промелькнула у меня мысль. — Какого же черта он ее бил?»

— Давайте проводим Юлиану, — предложил Штраус Чедне и, обращаясь к Джордже, сказал: — Надеюсь, вы победите венгров!

— Так же как мой «фиат» победил ваш «мерседес»! — усмехнулся тот в ответ.

— Я сию же минуту вернусь и буду болеть за Югославию, — объявил немец.

— Присоединяйтесь к нам в малой гостиной. Будем попивать кофеек и болеть, — сказал я.

— Закажите мне этот ваш рислинг, — крикнул от дверей Штраус. — По-моему, он ничуть не хуже рейнского.

Я смотрел, как Юлиана и Чедна, обнявшись, идут к выходу, а немец широко распахивает перед ними двери.

Появился официант.

— Приготовьте счет. И добавите то, что мы закажем во время матча.

— Вы, конечно, перейдете в малую гостиную? — спросил официант. — Мы поставили там цветной телевизор.

— Я останусь смотреть матч здесь, — сказал Нино. — Мне нравится, когда много народу и все шумят…

— А я своим эмоциям воли не даю, — заявил я и мысленно настроился на предстоящий матч с нашими вечными соперниками, который наверняка доставит мне удовольствие, независимо от исхода. Такова жизнь, не так ли?!

Я взглянул на часы: ровно 16.00.

X

Чедна и Штраус отсутствовали не больше десяти минут.

— Представьте, — разговорился Штраус, когда они вернулись, — Розмари так крепко заснула, что нам пришлось минуты три стучать, прежде чем она услышала. От сна она так раскраснелась…

— Как румяное яблочко, — добавила Чедна.

— Розмари позаботится о Юлиане, — продолжал Штраус, — бедняжке совсем плохо… — Затем, меняя тему, поинтересовался: — Какой счет? — И уселся перед телевизором.

— Пока, на наше счастье, по нулям. — Джордже был настроен пессимистически.

И тут нам забили гол.

Ах, этот непревзойденный Пушкаш!

Словно снежная лавина обрушилась с горы…

Во время перерыва Штраус пошел узнать, как продвигается ремонт «мерседеса».

В дверях появился Нино.

— Плохи наши дела, — сказал он. — Пойду взгляну, как там Юлиана. — И исчез.

Пришел официант. Джордже заказал два кофе, Чедна — виски.

— Ого! — Я прищелкнул языком.

— Разве мы не завоевали равноправие? — осведомилась Чедна.

Тут я заметил в дверях человека в синем комбинезоне, того, с бензоколонки.

— Если вы ищете своего приятеля, то он спит в машине, — не без иронии сообщил я ему.

Человек в синем комбинезоне смерил меня взглядом.

— Спасибо. Я в самом деле кое-кого ищу, но не таких приятелей! — бросил он и прикрыл за собой дверь.

— Пойду-ка подышу, — сказал я, вставая.

За день солнце здорово прогрело воздух. Перед мотелем скопилось множество легковых автомобилей, автобусов, грузовиков — матч был хорошим предлогом, чтобы передохнуть и дождаться вечерней прохлады. Человек в синем комбинезоне стоял у бензоколонки. Я хотел было подойти к рефрижератору, но потом решил, что не стоит тревожить Ромео — пусть отдыхает, — и вернулся в гостиную.

Появился официант, он нес две чашечки кофе и виски. «Быстрая работа!» — подумал я. Пока он расставлял это на столике, пришла Розмари.

На ней был джемпер, который я утром видел на Юлиане. Такие красивые джемперы умеют вязать только наши златиборские крестьянки, мастерицы-самоучки. Розмари в нем была похожа на свежую румяную селяночку, этакую пастушку с цветущих лугов, источающую аромат тимьяна. «Кокетливая девица, — отметил я про себя. Утром она была в легкой блузке, лишь подчеркивающей прелесть девичьей фигурки. — Интересно, что она наденет на прощанье?» — подумал я.

— Wo ist mein Vater? — спросила она Чедну и, получив ответ, сказала, что поищет его.

Чедна предложила поделиться с ней виски. Секунду поколебавшись, Розмари со вздохом села за столик.

Венгры вели в счете, и Джордже грыз ногти, переживая. А я тем временем с любопытством разглядывал немногочисленных болельщиков, которые громко возмущались плохой игрой наших футболистов. Это были, очевидно, посетители, к которым дирекция мотеля относилась с особым почтением, — разное начальство, торговые агенты: так, во всяком случае, определил я на глаз род их занятий.

Розмари отпила глоток виски, снова вздохнула, встала и направилась к двери. Я покинул комнату вслед за ней. Девушка вышла на улицу, а я свернул в ресторан и заказал у стойки двойной коньяк. В конце концов, я тоже не пень, и мне, как истинному патриоту, тяжело видеть, как проигрывают наши ребята!

Одним глотком осушив рюмку, я повторил заказ.

— Не много ли будет? — спросила буфетчица, средних лет женщина, типичная славонка, невысокая толстуха с широким лицом и добродушной улыбкой.

— Не беспокойтесь, хозяйка!

«А теперь пусть венгры выигрывают!..» — подумалось мне, когда был выпит и этот коньяк. Ко мне подходила Розмари, раскрасневшаяся словно маков цвет. «Солнце творит чудеса, — сказал я себе, — бутоны распускаются!» Девушка схватила меня за руку, впившись ногтями, и потащила от стойки. Я услышал шепот:

— Romeo ist… — Она замолчала. В ее глазах стоял ужас, когда она произнесла: —…tot…

— Что ты говоришь? — спросил я и повторил на немецком: — Was sagst du?

— Er ist tot! — Розмари не отводила от меня взгляда. В голосе звучало раздражение.

Я машинально пощупал ей лоб: не бредит ли. Она нервно усмехнулась, лицо вдруг исказилось, сделалось некрасивым и старым.

— Sind Sie verruckt? — спросила она, не скрывая отвращения.

— Дура! — не сдержался я, уже понимая, что произошло что-то серьезное. Взяв девушку за руку, я привел ее в гостиную и знаком подозвал Джордже.

— Послушай, — прошептал я, — что говорит эта ненормальная! Она говорит, что Ромео мертв!

— Er ist ermordet!

Какую-то долю секунды Джордже походил на человека, для которого умственное напряжение — непосильный труд. Я говорю — долю секунды, потому что в следующее мгновение, держа красотку за руку, он спокойно властным тоном спрашивал:

— Wo ist er?

Розмари не ответила. Повернувшись, она пошла к двери…

 

Глава вторая

Бедный Ромео! Хоть он и не рассуждал, как Буриданов осел, его постигла та же участь.

Глядя на мертвое лицо Ромео, я повторял слова, которые он позаимствовал у Шекспира для красивой немки: «Я перенесся на крылах любви…»

Мне отчего-то казалось, что в них кроется разгадка причины — почему этот покоритель сердец лишился жизни.

I

Ромео был мертв, и помочь ему уже ничто не могло.

Однако, пока я мысленно повторял шекспировские строки, Джордже деловито распорядился:

— Позови милицию! И уведи девушку!

Я осторожно взял Розмари под руку. Она вздрогнула всем телом, не в силах отвести взгляд от припавшего к рулю лица мертвого.

— Идем! — сказал я негромко.

Подъехал автобус из Нови-Сада. В прилипших к телу рубашках, взмокшие от пота люди выскакивали из машины. Среди них я увидел знакомого — оперного певца. Он махнул мне рукой, крикнул:

— Эти венгры опять нас громят!

Я не отпускал Розмари, с отрешенным видом она послушно шла рядом; перед ее мысленным взором, должно быть, стояла только что увиденная страшная картина.

— Судьба! — ответил я приятелю из Нови-Сада.

Взглядом я поискал милиционера. У входа в мотель его не было. Наверное, смотрит телевизор. Мы с Розмари прошли в гостиную.

— Позаботься о Розмари! — бросил я Чедне, по-прежнему сидевшей за столиком.

Чедна посмотрела на меня с удивлением. Тем временем Розмари стянула через голову златиборский джемпер; промокшая от пота шелковая блузка — казалось, девушка сию минуту вышла из воды — облегала маленькую грудь.

— Случилось несчастье, — шепнул я Чедне в самое ухо, — Ромео мертв!

В глазах Чедны отразилось недоверие, зрачки превратились в две маленькие точки.

— Боже мой! Как? — с трудом выговорила она.

— Шарф! — сказал я, не опасаясь, что нас услышит Розмари, которая сидела словно неживая. — Похоже, кто-то чересчур сильно затянул на его шее шарф.

Я оглядел гостиную. Народу стало меньше, вторая половина матча должна была начаться с минуты на минуту.

— Штраус не появлялся? — спросил я Чедну.

— Нет, — ответила она.

Мне было ясно: Чедна не сразу осознала, что произошло.

— Где… — она запнулась, — где вы его нашли?

— В кабине машины. Ты не видела милиционера?

— Нет. Может, он в ресторане.

В это время появился официант.

— Вы не видели милиционера? — спросил я его.

— Да вон он, в ресторане, у телевизора. Самое лучшее место занял… Что-нибудь случилось?

— Похоже на то, — уклончиво ответил я и обратился к Чедне: — Побудь с Розмари. — Тут я сообразил, что надо бы ей объяснить, почему девушка нуждается в заботе. Притянув к себе, шепнул: — Это она нашла Ромео…

Зрачки Чедны вновь сузились.

Официант, стряхивавший со стола крошки, покрутил головой и вышел из гостиной.

— Появится Штраус, постарайся его задержать, — продолжал я шепотом. — Если девочка ничего не скажет отцу, то и ты молчи.

Розмари тупо смотрела на меня, затем перевела взгляд на Чедну.

Ну а во мне проснулся детектив-любитель. Я понял, что мною овладела страсть сыщика, во что бы то ни стало я постараюсь найти объяснение случившемуся и раскрыть тайну убийства раньше Джордже.

Итак, что предпринять? Прежде всего разыскать милиционера. Я нашел его в ресторане у телевизора. С большим трудом я протиснулся к нему. А тут из другого конца зала меня позвал оперный певец:

— Предраг, выпьем по рюмочке?

— Спасибо, чересчур жарко! — крикнул я ему и обратился к милиционеру: — Товарищ милиционер…

Он взглянул на меня, делая рукой знак, чтобы я не мешал ему смотреть матч. Но, к сожалению, я вынужден был отвлечь его от этой невинной забавы.

— Прошу прощения, дело очень важное…

— Говорите, — сказал он, все еще не в силах отвести взгляда от экрана.

— Прошу вас. — Я начал нервничать. Не мог же я во всеуслышание объявить, что в кабине рефрижератора обнаружен труп.

— Ну что еще стряслось в такую жару? — добродушно спросил милиционер, вставая со стула…

II

Около рефрижератора был только Джордже. Очевидно, он никому не сообщил о случившемся и не поднимал паники. Вряд ли кто догадался, что водитель в кабине спит вечным сном. Джордже молчал, вероятно мысленно анализируя те немногие факты, которые помогли бы ему напасть на какой-либо след. Милиционер поднялся на подножку и вгляделся в «спящего», явно не веря собственным глазам. Оправившись от изумления, пробормотал:

— Этот человек… да я его только что оштрафовал на пять тысяч… — Наконец, овладев собой и вспомнив, что является представителем власти, строго осведомился у Джордже: — А вы кто такой?

— Вызовите следователя из Загреба, — спокойно сказал Джордже вместо ответа, доставая из внутреннего кармана пиджака бумажник.

Милиционер взял удостоверение, перелистал странички, изучил фотографию, взглянул на моего друга повнимательней и прикоснулся рукой к фуражке.

— Есть, товарищ майор! Я вызову следователя из Новской.

— И из Загреба, пожалуйста. Если удастся — Новака.

— Товарищ Новак, кажется, занимается международной преступностью?

— Да, именно его, — подтвердил Джордже. — Я видел тут поблизости вашу патрульную машину. Немедленно передайте вызов!

— Мой коллега поставил ее в тень за мотелем, — объяснил милиционер и, прежде чем уйти, осведомился: — К шоферу никто не прикасался?

— Лишь тот, кто затянул на его шее шарф, — ответил Джордже, безуспешно пытаясь улыбнуться. Смерть бывшего партизанского повара потрясла его. — Мы подождем, пока вы сообщите в Новскую и Загреб. Возвращайтесь с коллегой. И разумеется, позвоните в больницу!

Милиционер заворачивал за угол мотеля, когда у меня за спиной раздался голос:

— Что тут происходит?

Обернувшись, я встретился взглядом с человеком в синем комбинезоне. Он подошел к грузовику, вскочил на подножку — Джордже не стал его удерживать — и внимательно посмотрел на шофера, чья голова покоилась на руле.

— Ромео спит?

— Боюсь, что да. — Голос Джордже звучал устало. — Как ваше имя?

— Степан Прпич, — назвался человек. — Чертовски жарко! — Он вытер руки какой-то тряпкой. — От запаха бензина пьянеешь, как от спирта. Эй, Ромео, как ты можешь спать в такой духоте?

Джордже похлопал Прпича по плечу, знаком велел сойти с подножки и вгляделся в его лицо. Должен признаться, в глубине души я ликовал, представляя, что думает Джордже: и часу не прошло, как этот Степан Прпич подрался с Ромео, вполне логично предположить, что он и убийца! Тем более что, работая на бензоколонке, он мог в любой момент, пока шла первая половина матча, приблизиться к рефрижератору и затянуть шарф на шее спящего. Я ликовал, поскольку был убежден, что Джордже на неправильном пути.

— Эй, Ро… — Прпич вновь встал на подножку, с любопытством посмотрел на Ромео, перевел взгляд на Джордже. Похоже, до него наконец дошло. — Случилось что-нибудь?

— Судя по всему, — ответил Джордже. — Боюсь, вам никогда уже не придется драться с вашим приятелем.

— Ромео… Он что…

— Вас зовут, — заметил Джордже.

Прпич соскочил с подножки и нерешительным шагом направился к бензоколонке. А мой друг, словно размышляя вслух, произнес:

— Может, этот человек вовсе и не убийца.

III

Мы оставили милиционеров возле машины, а сами направились к мотелю.

— Что я должен делать? — спросил я Джордже.

— Ничего! Мы обычные путешественники, у нас нет никаких полномочий. Дождемся следователей. А до их приезда будем смотреть футбол. Если сможем…

— К какому выводу придут следователи?

— Это их дело!

— Думаешь, кто-нибудь к нему прикасался?

— Когда?

— После того как задушили.

Джордже пожал плечами. У входа в мотель он остановился и широким жестом очертил простор.

— Сколько автомобилей прошло с того времени, как Ромео покинул нас и отправился в свой последний путь! Разве не мог кто-нибудь из проезжающих остановиться? Любому хватило бы времени затянуть этот гордиев узел!

— Но зачем?

— Это вопрос! — усмехнулся Джордже.

— И тот человек уже давно вне поля нашего зрения? — Должен признаться, и я подумывал об этом.

— Предположение, — сказал Джордже, — а истина… Наши знания несовершенны.

В гостиной мы застали Чедну и Розмари. За время нашего отсутствия кое-что изменилось: Розмари была в новой белой блузке, джемпер со спинки стула исчез. Я вопросительно взглянул на Чедну.

— Я отвела ее в комнату переодеться; ты же видел, она была совсем мокрая… Юлиане джемпер пришелся кстати, она влезла в него с головой — представь, ее прямо трясет от холода… Я пыталась поговорить с Розмари, но это невозможно… — Выпалив все это одним духом, Чедна обняла немку за плечи и что-то зашептала ей. Розмари отрицательно мотала головой.

— Es ist unmoglich! — расслышал я ее слова.

— Где Штраус? — Джордже посмотрел на часы.

Тут я подумал о Нино Веселице. Его тоже не было. Где он сейчас? И где был в тот момент, когда убили Ромео? Я взглянул на часы. Ровно 17.00. Начинался второй тайм футбольного матча Венгрия — Югославия. Когда был убит Ромео? Розмари обнаружила его минимум пятнадцать минут назад. Значит, он был убит приблизительно в конце первого тайма, самое позднее в 16.45. Когда он вышел из-за стола? Он первым закончил обед и отправился отдыхать непосредственно перед началом матча. Следовательно, убийство совершено между 16.00 и 16.45.

— Где же Штраус? — вновь спросил Джордже.

— Наверное, в автосервисе, — предположил я. — Он хотел взглянуть, как там его «мерседес».

— Тебя не затруднит сходить за ним? — попросил Джордже.

— Сообщить ему о случившемся?

— Если он уже не знает об этом! — вздохнул Джордже и сел возле Розмари.

Выходя из мотеля, я чуть не столкнулся с человеком в синем комбинезоне.

— Ох! — воскликнул он. Я машинально отступил от протянутой ко мне руки, боясь, что он бензином, вернее, резиновыми перчатками, вымазанными в бензине, запачкает мою белую рубашку. — Какое несчастье!

— Ужасное! — Я посторонился, уступая ему дорогу.

Он стоял в нерешительности, явно желая что-то спросить. Остановился и я в надежде услышать нечто, способное пролить хоть какой-то свет на события.

— Вы думаете, это убийство? — Вопрос показался мне наивным.

Я пожал плечами.

— Если убийство, то кто преступник?

— Может быть, вы! — огрызнулся я.

Он грустно улыбнулся.

— Этого-то я больше всего и боюсь, — произнес он, глядя мне прямо в глаза. — Была ли у кого-нибудь причина посерьезней, чем у меня, желать его смерти?! А у него — желать моей?!

— Если есть что на совести, исповедуйтесь, — посоветовал я и, похлопав его по плечу, направился в гараж.

Обернувшись, я увидел, как человек в синем комбинезоне входил в мотель.

В автосервисе я нашел Штрауса. Багровый от возмущения, он ругался с механиком и вытирал пот, струившийся по толстым щекам.

— Представьте, дорогой друг, — обратился он ко мне, явно обрадовавшись моему появлению, — этот человек утверждает, что необходим капитальный ремонт… Вы, наверное… — он повернулся к механику, — выпили больше, чем следует. Известно ли вам, что такое автомобиль, который называется «мерседес», к тому же «мерседес» последнего выпуска?!

— Извините, но полетел подшипник… — начал было механик.

— Что? — вскричал Штраус. — Какой, к чертовой матери, подшипник?! — Ничего не скажешь, сочные выражения нашего языка он употреблял к месту.

— Не стоит спорить, дорогой Штраус, — постарался успокоить его я. — Если вы везучий, подшипник окажется в порядке… Пойдемте отсюда, мне надо сообщить вам нечто важное.

— О боже мой, это ужасно — иметь дело с ленивыми недоучками! — жаловался толстый немец, вытирая платком вспотевшую физиономию.

Мы вышли из гаража.

— Итак, что же вы хотите мне сообщить?

— Ромео… — начал я.

— Что этот шут еще натворил? — не дал мне Штраус договорить.

— Он, к сожалению, ничего. А вот с ним натворили…

— Что именно? — Штраус устремил взгляд на окно второго этажа.

— Его задушили…

— В самом деле? — насмешливо переспросил немец и, вероятно поняв смысл сказанного мною, вскричал: — Что вы такое говорите? Вы сошли с ума!

IV

Признаться откровенно, я ничего не понимал. Пытаясь разобраться в возникшей у меня в голове путанице, я для начала проанализировал предшествовавшие убийству события дня.

Первое — драка между Ромео и человеком в синем комбинезоне, назвавшимся Степаном Прпичем. Следствию придется установить, какие их связывали отношения и что послужило причиной драки. Похоже, они всерьез сводили счеты, если Ромео с таким остервенением набросился на Прпича. Руководствуясь чистой логикой, легко прийти к выводу, что драка предшествовала убийству и убийца — Степан Прпич. Он работает на бензоколонке, ему прекрасно видно все, что происходит перед мотелем, достаточно мгновения — он у рефрижератора и… Но именно из-за этого логикой продиктованного вывода, который сделал и сам Прпич, я полагал, что он меньше всего подходит на роль преступника.

Второе — Нино надавал пощечин Юлиане. За что? Имеют ли пощечины отношение к убийству? Я не знал ответа на этот вопрос так же, как не знал, где находился Нино в тот момент, когда было совершено убийство. Он смотрел матч по телевизору в ресторане и мог незаметно покинуть помещение, поскольку внимание многочисленных посетителей было поглощено футболом. Я и сейчас не ведал, где Нино. Мне лишь известно, что Юлиана отдыхает в номере Штраусов. А разве она не могла выйти, убить Ромео и вернуться в комнату?

Третье — имеет ли отношение к убийству тот факт, что Ромео ухаживал за Розмари в Шиде и по дороге из Шида до Новской, когда они вместе ехали в кабине? Я должен был спросить себя об этом, поскольку первой обнаружила убитого шофера Розмари! Невольно встает вопрос, не Розмари ли убийца? А Штраус? Все ли время находился он в автосервисе, ругаясь с механиком?

Итак:

Человек в синем комбинезоне.

Нино.

Розмари.

Хоть смейся, хоть плачь! И почему бы не добавить еще и:

Штраус.

Юлиана.

Я посмотрел на часы. Было 17 часов 10 минут. Уже десять минут, как начался второй тайм.

С минуты на минуту приедет следователь из Новской.

А через час, по моим расчетам, прибудут криминалисты из Загреба во главе со следователем Звонко Новаком. Что им удастся установить? В частности, если допустить, что убийство совершено — как предположил Джордже — кем-то из проезжих, находившихся в мотеле с 16.00 до 16.45.

Приехал!

Убил!

Уехал!

Следует признать, меня беспокоила пассивность Джордже.

Он не стал допрашивать Прпича. Правда, согласен, что Джордже не имел права его допрашивать. В данном случае он был обычным путешественником, как Чедна, как я, ведь он не находился при исполнении служебных обязанностей.

И все же он разрешил мне сообщить об убийстве Штраусу.

Однако его совершенно не интересовал Нино.

Словно следователь в нем умер!

Ну нет! Я прекрасно знал Джордже: просто он затаился и ждет своего часа.

По правде говоря, мы собирались провести уикенд на Бледе, отдохнуть пару дней, а не заниматься расследованием преступлений. Но то, что мы некоторым образом оказались причастны к этому делу, что убит наш фронтовой друг, вынуждает нас активно вмешаться в расследование. Тем более, повторяю, что бывший партизанский повар был любимцем Джордже и храбрым солдатом.

Пытаясь объяснить бездеятельность Джордже, я пришел к выводу, что он ждет специалистов из Новской и Загреба, которые займутся делом официально, а он будет вести свое, неофициальное расследование. Пожалуй, можно считать, что Джордже уже к нему приступил. Значит, моя задача, опередив его, собственными силами докопаться до истины! При этом я отчетливо сознавал: если убийство совершил кто-то из проезжих, задержавшихся у мотеля лишь для того, чтобы затянуть на чьей-то шее шарф, убийцу не найти никогда!

За столом, где царило всеобщее молчание, я не переставал ломать голову — где же Нино.

Официант принес кофе. Я заказал коньяк. Чедна бросила на меня строгий взгляд. Наклонившись, официант прошептал мне на ухо:

— Я подходил к рефрижератору… Шофер словно бы спит…

— А милиционеры там? — спросил я столь же тихо.

— Да. Ведут себя так, будто ничего не произошло… Никому и в голову не придет… — Он не договорил, поскольку Штраус потребовал виски и при этом подмигнул мне. Храбрится?

Джордже попросил принести лимонад!

Что поделаешь, в этом было наше различие: мне надо было подкрепиться коньяком, чтобы голова начала работать, а моему другу достаточно было лимонада.

Официант принес напитки, вместе с ним появился Нино.

— Где вы пропадаете? — воскликнул я.

— Где? — Юноша простодушно взглянул на меня. — Здесь, в ресторане. Смотрю футбол.

— Все время?

— А что еще делать? Венгры потрясающе играют! Нам не выиграть у них и через сто лет.

Джордже улыбнулся:

— Один мой приятель, спортивный журналист, предложил идеальный способ: чтобы не проигрывать…

— Наверняка что-нибудь очень умное, — не сдержался я.

— …вообще с ними не играть! — закончил Джордже мысль.

— И впрямь гениально! — процедил я сквозь зубы и обратился к Нино: — Пушкаш действительно великий мастер!

— Ну, он над нами просто издевается! Точен, как снайпер! — согласился юноша. — Ему еще долго не будет равных.

И он восторженно принялся анализировать игру венгерского футболиста, а я подумал, что у этого несуразного студента есть алиби.

Только вот почему он надавал Юлиане пощечин?

Чедна с изумлением прислушивалась к нашему разговору о Пушкаше. Сообразив, наверное, что, беседуя на эту тему, я одновременно пытаюсь сосредоточиться на деле, она щелкнула пальцами и воскликнула: «Ага!» Я отвел ее в сторону, шепнул: «Скажи Нино про Ромео» — и вышел из гостиной.

V

У бензоколонки я увидел Прпича. Он наполнял бак рефрижератора — совсем как у Ромео, только с болгарским номерным знаком.

— Фрукты везет. В Цюрих, — сообщил мне человек в синем комбинезоне.

— Ваше имя Степан Прпич? — спросил я.

— Так меня крестили, — ответил тот. — Отец мой — крестьянин из Грубишно-Поля, что неподалеку от Новской, мать тоже крестьянка… Желаете знать что-нибудь еще?

— Я не следователь, — сказал я примирительно, — я журналист, а прежде всего человек, уважающий факты.

— Да все факты против меня!

— Это вы уже говорили. Вам придется рассказать, из-за чего вы подрались с Ромео…

— А сие из сферы интимной, — сказал Прпич, и по тому, как он это произнес, я почувствовал, что имею дело с человеком, получившим образование лучшее, нежели то, которое необходимо для работы на бензоколонке. Должно быть, Прпич прочел мои мысли, потому что, улыбнувшись, сказал: — Я повидал жизнь… Простите, получу деньги с болгарина, и продолжим наш разговор…

Пока он рассчитывался с болгарским шофером, я наблюдал за проезжавшими автомобилями. Машин было немного. Видимо, все застряли там, где их застало начало футбольного матча, минут через тридцать, когда игра кончится, шоссе будет забито.

— Привет, братишка! Счастливого пути! — распрощался Прпич с болгарином.

— Значит, вы повидали жизнь? — возобновил я прерванный разговор.

— Да, довелось. Три года сидел… За растрату. По заслугам получил… Когда вернулся, на прежнюю работу меня не взяли. Поехал к отцу в Грубишно-Поле… к отцу, матери и двум детям. А жена упорхнула…

— Неужели?

— Она работала здесь на бензоколонке, чтобы детей кормить и мне в тюрьму посылки слать. Однажды появился Ромео, предложил ей место рядом с собой в кабине… А я занял ее место на бензоколонке. Каждый раз, как Ромео останавливался здесь, я просил его вернуть мне жену, не ради себя, ради детей. Он смеялся и отвечал, что ему нравится ее стряпня. Две недели назад, когда он отправился в Турцию, я съездил в Неаполь и забрал жену… Детям нужна мать, разве не так? Думайте обо мне что хотите, я повторю: детям нужна мать, мне — опора в семье… А Ромео думал иначе. Он считал, что сможет кулаками добиться своего…

— И вы решили отделаться от него.

— Нет! Говорю вам, что не трогал его, если не считать драки. Я не убийца, хотя тому, кто его убил, благодарен.

VI

Я вернулся в гостиную. Чедна, Розмари и Штраус сидели за одним столиком, Джордже и Нино — за другим.

На экране продолжался поединок между футболистами. Бранко Станкович пытался остановить левого нападающего венгров Цибора.

Чедна, Розмари и Штраус шептались.

Джордже и Нино завороженно уставились на экран.

Я знал: Чедна и Джордже, каждый по-своему, ведут расследование.

В дверь постучали, вошел милиционер. Он небрежно отдал честь и попросил Джордже выйти в коридор.

Я бросил взгляд на часы: 17.25. Мой разговор со Степаном Прпичем продолжался пять минут. Появление милиционера означало, что прибыл следователь. Наверное, из Новской, потому что для загребской группы, пожалуй, было рановато.

Я угадал: Джордже вернулся со следователем из Новской.

— Весьма сожалею, — обратился тот к присутствующим, — но мне придется вас задержать…

— Простите? — Штраус словно не понял смысла сказанного.

— М-м-м, ваша дочь обнаружила шофера… Я должен ее допросить. Это, разумеется, формальность…

— Ну конечно, конечно! — не возражал Штраус и осведомился: — А с кем имею честь?

— Извините, я не представился. Влатко Сенечич из Управления внутренних дел Новской… Мне действительно очень неприятно, что в такой прекрасный воскресный день… Я прошу всех перейти в кабинет директора мотеля. Там мы сможем спокойно побеседовать…

— Спокойно побеседовать мы можем и здесь, — заметил Штраус.

Он был прав. К тому времени, кроме нас — я имею в виду наше «семейство» подозреваемых, — в гостиной никого не осталось. А телевизор можно было выключить.

— Тем не менее, — настаивал следователь, — попрошу перейти в кабинет директора.

— Вы приглашаете всех? — спросил я.

— Да, я полагаю, это необходимо. Товарищ милиционер вас проводит.

Я увидел, как лоб Нино перерезали морщины; мне показалось, что он обеспокоен больше всех нас.

— Надо бы разбудить Юлиану, — сказала Чедна, вставая.

— Пусть отдыхает. — Джордже посмотрел на следователя и обратился к Нино, слегка обняв юношу за плечи: — Не правда ли, молодой человек? Юлиане нужен отдых.

— Да, я думаю, ей нужен отдых, — ответил Нино дрожащим голосом.

Мы прошли по коридору и повернули направо. Милиционер, проводивший нас в кабинет, остался с нами.

Итак, в комнате оказались: Штраус, Розмари, Нино, Чедна и я.

Джордже задержался со следователем в гостиной.

Я подошел к окну и засмотрелся на зеленое поле, простирающееся за мотелем насколько хватал глаз. Легкий ветерок раскачивал колосья. Вдалеке, там, где небо касалось земли, собирались темные облака. Гостиная находилась в задней части здания, шоссе проходило с фасада. Комната, в которой мы собрались, была расположена в том же коридоре, что и гостиная, только правее.

Я не понимал, зачем понадобилось нас сюда переводить.

В комнате воцарилась тишина. Вероятно, каждый был занят своими мыслями.

— Надеюсь, мы не арестованы?! — нарушил молчание Штраус и резким движением поднялся со стула.

Его слова были обращены к милиционеру, который стоял у дверей и в ответ лишь пожал плечами.

— Да будет вам! — произнес я как можно спокойнее и протянул Штраусу пачку «Дрины».

— Спасибо, я предпочитаю сигары. — Немец достал из внутреннего кармана пиджака «гавану».

— Вы могли бы предложить и дамам, — раздался голос Чедны.

— Извините. Прошу… А вы хотите, Розмари?

Девушка взяла сигарету и взглянула на меня с благодарностью. Судя но всему, Розмари окончательно пришла в себя, однако голубые глаза излучали холод: если ей что-нибудь и известно, она будет молчать.

— Закурите? — предложил я милиционеру.

— Благодарю, на службе не курю.

Он стоял у дверей. Черт возьми, и у меня возникло впечатление, будто мы арестованы.

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался милиционер.

Дверь открылась, и на пороге появился Степан Прпич:

— Мне велели прийти сюда…

— Пожалуйста, проходите, — пригласил его милиционер.

Теперь мы были почти в сборе.

И кто-то из нас, вероятно, убийца!

Из коридора донесся шум.

— В чем дело? Что случилось? — забеспокоился Штраус.

— Наверное, окончился матч, — предположил я.

— Попрошу без разговоров. — Слова были произнесены приказным тоном.

Штраус укоризненно посмотрел на меня и развел руками, словно говоря: «Выходит, я прав — мы арестованы!» Он затянулся сигарой, подошел к столу, стряхнул пепел в пепельницу и устремил взгляд на пшеничное поле.

Время шло. Мы молча курили, предоставленные своим думам. Комната заполнилась сигарным дымом. Штраус по-прежнему стоял у окна, повернувшись ко всем спиной. Он обернулся только раз, посмотрел на Прпича и, встретившись с ним глазами, вновь уставился в окно. Ближе всех к нему сидела в кресле Розмари с безмятежным лицом, устремив в пространство взгляд своих небесно-голубых глаз. Она напоминала куклу, которая, казалось, по чьей-то воле вот-вот оживет и затанцует.

У стены рядом с неподвижно застывшим милиционером сидел Нино, неотрывно смотревший в какую-то одному ему видимую точку. О чем он думал? О мертвом Ромео? О больной Юлиане? В его худом вытянутом лице не было ни кровинки.

Возле меня сидел Степан Прпич. Оглушенный молчанием, которым мы встретили его появление, он затих. Когда я угостил его сигаретой, он с признательностью посмотрел на меня и, выпуская густую струю дыма, шепнул:

— Мы проиграли венграм — ноль: один.

Милиционер бросил на нас строгий взгляд.

Я усмехнулся: мало Прпичу забот, он еще огорчается из-за проигранного матча!

В коридоре опять послышался шум. Уже полчаса сидели мы здесь, как мыши в норе, размышляя о случившемся.

Словно на похоронах. Да, пожалуй, так я себя чувствовал. И, по совести говоря, не хватало именно Ромео; я представил себе посреди комнаты гроб, в нем — мой черноволосый приятель, красивый и бледный, восковая фигура и мы вокруг него, чтобы сказать о нем доброе слово, проститься и исповедаться…

VII

Расследование началось, как исповедь.

Джордже и следователь оставили нас на 36 минут, дав возможность поразмышлять в тишине. Я полагал, что за это время они закончили осмотр места происшествия и распорядились, чтобы тело Ромео унесли.

Вошел следователь; поклонившись, молча прошел к письменному столу, сел и тут же снова встал.

— Позвольте еще раз представиться. Влатко Сенечич, следователь из Управления внутренних дел Новской.

Он отер со лба пот. Пожилой человек, полноватый и лысеющий. «Точно торговый агент», — подумалось мне.

— Моя обязанность, — продолжал Сенечич, — установить истину о смерти Ромео Альфиери, итальянского гражданина, родом из Падуи, место жительства и работы — Неаполь. Он задушен шелковым шарфом, дважды обмотанным вокруг шеи и затянутым достаточно сильно, чтобы наступила смерть. Шарф привязан за оба конца к рулю. Смерть наступила между шестнадцатью часами и шестнадцатью часами сорока пятью минутами. Возможно, чуть раньше или чуть позже.

Следователь замолчал. В руке он держал чей-то паспорт.

Наступил момент, когда ночь стала теснить день. Возникшее вдали черное облако приближалось наперегонки с затягивающей небо вечерней пеленой.

Сенечич вздохнул, полез во внутренний карман пиджака, достал футляр с очками. Тщательно протерев стекла носовым платком, он открыл паспорт и начал читать.

— Ромео Альфиери. — Сенечич положил паспорт на стол и зачем-то снова протер стекла. — Ромео Альфиери, — повторил он, опять нацепив очки, — родился двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот двадцать третьего года в Падуе, Италия. Итальянец. Итальянское подданство. Шофер. Проживает в Неаполе. — Он опять замолчал, обводя взглядом присутствующих.

Добродушное лицо следователя внушало симпатию. И голос его звучал добродушно, а сам он словно извинялся за то, что мы оказались в столь неприятной ситуации. Фразы Сенечич составлял осторожно, а тон, каким он произносил их, был что называется доверительным.

— Все вы, больше или меньше, знали убитого. — Он отер со лба пот носовым платком. — Речь идет об иностранном гражданине, тем деликатнее моя задача. Я прошу вас помочь следствию установить истину, чтобы предать преступника правосудию. Сейчас я запишу основные сведения, а затем вы вернетесь в малую гостиную. Показания будете давать поодиночке. Надеюсь, наше сотрудничество окажется успешным.

— Мы можем что-нибудь заказать у официанта? — спросил Штраус.

— Разумеется, но позже, в гостиной. Вы сможете пройти туда, как только покончим с формальностями.

Сенечич действовал как человек, которому некуда торопиться. Он тщательно записывал в блокнот наши данные: имя и фамилию, дату и место рождения, национальность и подданство, место жительства и род занятий.

У меня было достаточно времени, чтобы в свою очередь запомнить, а потом занести в блокнот все, что я слышал. Вот эти данные:

1. Адольф Штраус, 20 мая 1900 года, Штутгарт, немец, ФРГ, Ванген, промышленник;

2. Розмари Штраус, 20 сентября 1944 года, Ванген, немка, ФРГ, Ванген, ученица;

3. Нино Веселица, 11 января 1938 года, Карловац, хорват, СФРЮ, Загреб, студент-археолог;

4. Юлиана Катич, 8 августа 1940 года, Сплит, сербка, СФРЮ, Загреб, студентка-архитектор (сведения сообщил Нино Веселица):

5. Степан Прпич, 5 декабря 1918 года, Грубишно-Поле, хорват, СФРЮ, Грубишно-Поле, по профессии экономист;

6. Чедна Врзич, 7 июля 1919 года, Белград, сербка, СФРЮ, Белград, военнослужащая;

7. Джордже Врзич, 28 февраля 1915 года, Сремска-Каменица, серб, СФРЮ, Белград, майор ЮНА; [19]

8. Предраг Равник, 6 мая 1915 года, Нови-Сад, серб, СФРЮ, Белград, журналист.

Мои данные следователь записал в последнюю очередь. В этом не было никакого умысла; просто он вел опрос, так сказать, справа налево, а я сидел последним!

Кроме восьми, я внес в свой блокнот и девятое имя:

9. Ромео Альфиери, 28 февраля 1923 года, Падуя, итальянец, Италия, Неаполь, шофер-автомеханик.

Рядом с этой записью я поставил крестик.

Вся процедура заняла не больше десяти минут. Мне показалось, что наш добродушный следователь не придает особого значения формальностям. Кто когда и где родился, где живет и чем занимается — ведь этого недостаточно, чтобы делать какие-то выводы.

— Благодарю вас. — Следователь снова отер с лица пот. — А теперь прошу всех перейти в гостиную.

Мы встали.

— Ах, да, — вздохнул следователь, — я просил бы вас оставить документы… Знаете, — он словно оправдывался, — порядок…

— А этот симпатичный милиционер составит нам компанию? — не без иронии поинтересовался промышленник Штраус.

— Ох, извините, — следователь густо покраснел, — милиционер не понял мое распоряжение: он должен был вас собрать, а не оставаться с вами все время. Пожалуйста, заказывайте что угодно, смотрите телевизионную программу. Только прошу вас — без необходимости не покидать помещение… Надеюсь, мы договорились?

— Могу я заскочить в гараж взглянуть, как продвигается ремонт моего «мерседеса»?

— Разумеется, господин Штраус, вашей свободы никто не стесняет. — Следователь повернулся к Джордже: — А вас, майор Врзич, попрошу остаться…

VIII

Должен признаться, мои мысли утратили ясность, а чувства притупились. Ожидая вызова для дачи показаний, я пытался размышлять, но мой мозг как будто отключился! Кто бы ни был убийца, Ромео не оживить, и эта истина лишала меня способности думать.

В гостиной было пять столиков.

За один из них сели Адольф Штраус, Розмари Штраус и Чедна Врзич.

За другой — Нино Веселица.

За третий уселся я и принялся листать блокнот. Подошел Степан Прпич.

— Не возражаете? — спросил он и, не дожидаясь ответа, опустился на стул.

Начав исповедоваться у бензоколонки, он явно испытывал потребность продолжить свою исповедь. А мне казалось, что уже все сказано. Однако вопрос к нему у меня был.

— Вы знакомы с Сенечичем?

— А как же! Он обо мне все знает…

— Все? О вас, о вашей жене, о Ромео?

— Все! Обо мне! О моей жене! О Ромео! Он вел мое дело, когда я загремел в тюрьму за растрату. Знает, что Ромео увел у меня жену, пока я отбывал срок, и знает, что она ко мне вернулась!

— Значит, он не подумает, что у вас были причины убивать Ромео?

— Полагаю. Хоть он и знает, что человек я горячий! Ваш приятель (он имел в виду Джордже), наверное, уже рассказал Сенечичу о драке. Плохо мне придется; вдруг он все же решит, что я в приступе злости… Мало ли что может прийти ему в голову…

Он пригладил рукой свою кудрявую шевелюру. Смуглый, темные живые глаза, приплюснутый нос. «Как у боксера, — подумал я. — А может, этот боксерский нос он заработал в многочисленных драках?» Я окинул его взглядом. Был он в синем комбинезоне, какой обычно носят служащие бензоколонок. Под комбинезоном угадывалась ладно скроенная фигура. Прпич, должно быть, хорош и в костюме. На ногах — новые черные ботинки, парадные. Когда наши взгляды встретились, он усмехнулся. Руки с длинными пальцами были ухоженные, не огрубевшие от работы ни в тюрьме, ни на бензоколонке.

— Я всегда работаю в перчатках. — Прпич словно читал мои мысли. — У меня, знаете ли, потребность, чтобы руки всегда были чистые!

Можно ли чистыми руками задушить человека? Не знаю. Он был уж слишком откровенен со мной, совершенно незнакомым ему человеком. Не налаживал ли он со мной отношения, чтобы потом обратиться за помощью?

Прпич, вновь угадав мои мысли, спросил:

— Думаете, я вляпался?

— Думаю! И очень сильно, если говорите неправду.

— Я сказал вам правду!

— Если вы говорили правду, постарайтесь вспомнить все до мелочей. Может, это вас спасет!

— Какие мелочи вы имеете в виду?

— Ну, например, кого вы видели перед мотелем между шестнадцатью часами и…

В этот момент дверь раскрылась, и милиционер выкрикнул:

— Степан Прпич!

— Я! — отозвался тот.

— Пройдите в кабинет директора!

— И?.. — спросил меня Прпич, покидая гостиную.

— …шестнадцатью часами сорока пятью минутами, — договорил я. — Я знаю, у вас отличная память.

Прпич остановился. Пристально взглянул на меня:

— В прятки играем?

Я похлопал его по плечу:

— Только правда может спасти вас!

Дверь закрылась, а я стал размышлять, почему следователь начал с него. По-моему, куда логичнее было бы допросить вначале Розмари Штраус, ведь это она обнаружила задушенного шелковым шарфом Ромео.

Мои размышления прервал Нино:

— Простите, который час?

— Восемнадцать часов двадцать восемь минут.

— Юлиане пора принять лекарство.

— Какое лекарство? — поинтересовался я.

— Она больна. — Нино смутился. — Вы, наверное, заметили… Она потеряла много крови.

— Лекарство у вас?

— Нет, у нее. Боюсь, придется ее разбудить…

— Да ведь она уже не маленькая, — попытался я успокоить юношу, — может и сама о себе позаботиться.

— У нее очень крепкий сон, ее надо разбудить, — упрямо твердил свое Нино, затем он встал и вышел из комнаты.

Я снова взялся за блокнот. Не прошло и трех минут, как Нино вернулся. Теперь он сел за мой столик.

— Ну, приняла Юлиана лекарство?

— Дверь заперта на ключ, — сказал Нино. — Я постучал, крикнул, что это я и что пора принять лекарство, она ответила «Да, да!», и я со спокойной душой пошел назад.

— Ну вот, видите! Может, закурите или выпьете что-нибудь?

— Нет, спасибо. Знаете, я бы сыграл в шахматы!

— В шахматы? Теперь?

— Надо, чтобы пальцы успокоились. — Он поднял руки, и я увидел, что пальцы у него дрожат.

— Вы правы, — согласился я. — Прекрасная идея! Я бы сыграл партию. И мне надо успокоиться.

— Впутались мы в это дело… — Нино не договорил и уставился на свои дрожащие пальцы. — И зачем нам все это понадобилось?

— Да, — сказал я, стараясь скрыть охватившую меня при этих его словах ярость, — и впрямь, зачем нам все это понадобилось? И зачем вам понадобилось бить Юлиану?!

— Вы… вы… — прошептал Нино, — вы видели?..

Я не успел ответить. Дверь распахнулась, и в гостиную вошел официант. Вероятно, его прислал Сенечич. Он подошел к столу, за которым сидели Чедна, Розмари и Штраус. Хотя официант был не в форменном пиджаке, а лишь в белой выпущенной поверх брюк рубашке, он обливался потом в этот душный вечер.

— Что господа желают?

— Бутылку виски, — сказал Штраус, — лучше «Чивас».

— «Чиваса», к сожалению, нет. Могу предложить «Джонни Вокер» и «Балантайн».

— «Джонни Вокер», — выбрал Штраус. — И немножко яда!

— Как прикажете!

Надо признать, у официанта было чувство юмора! Он подошел к моему столику:

— Для вас?

— Шахматы, — сказал я, — и бутылочку минеральной «Раденская — три сердца»…

— Шахматы? — удивился официант. — Ах, да! Сию минуту! — и, наклонившись, зашептал мне на ухо: — Я видел его. Подошел к грузовику, но меня прогнали, говорят: «Официантам тут нечего делать!» Его перенесли в дом, пока вы сидели в директорском кабинете. Врач осмотрел… Мне велели составить три стола… а он лежит… Потом его увезли в больницу, для вскрытия… Значит, для вас шахматы и «Раденскую — три сердца»… Сию минуту…

Шахматная доска была большая, фигуры красивые. Истинное удовольствие заняться игрой, требующей напряженной работы мысли. Доску обрамляла инкрустация — виноградные листья и грозди.

«Не заключенные ли мастерили? — подумал я. — Может, именно над этими шахматами трудился Степан Прпич, коротая время в тюрьме?»

Нино играл осторожно. До пятого хода он молчал, затем, оторвав взгляд от доски и внимательно посмотрев на меня, спросил:

— Вы видели, как я похлопывал. Юлиану по щекам?

— Как вы ее били! — тихо с неприязнью поправил я.

— Похлопывал по щекам, — упрямо повторил парень. — Это не одно и то же.

— Неужели вы способны бить слабую, больную девушку? Давайте пощечины здоровым, тем, кто сильнее вас…

— Вы разговариваете со мной так, будто я убийца, — сдерживая ярость, произнес Нино. — Я не из тех людей, которые достойны презрения…

— Никто вас не презирает, и меньше всех я. — Я смягчил тон. — Напротив, все мы испытываем к вам определенную симпатию, нас тронула ваша забота о Юлиане. Потому-то я был потрясен, увидев, как вы «похлопываете по щекам» — так, кажется, вы это называете — вашу подругу.

— Ну… вам известно, что Юлиана больна…

— Известно! А вам известно, что… В конце концов, вы же интеллигентный человек… А ведете себя как ревнивый мальчишка!

Не выпуская из руки ферзя, Нино засмеялся. Это был смех человека, едва сдерживающего бешенство, смех, родившийся в тайниках человеческого сознания, тихий, почти беззвучный, смех, в котором чувствовались боль и презрение, этот смех меня обезоруживал — я не мог понять, что он скрывает.

— Ревнивый? Побойтесь бога! Я ревную?! К кому? К тому ловеласу? — Последнее, видимо, относилось к Ромео. — Неужели вы думаете, что на меня произвела впечатление его тирада о Джульетте? Неужели вы думаете, что он представлял себе настоящую Джульетту? Неужели вы думаете, что мне неизвестны шекспировские стихи? Вы помните, с какими словами он обратился к моей Юлиане?

Он смотрел на меня невидящим взором. Лицо, делавшее его похожим на Фернанделя, вдруг стало красивым.

— Я — как Сирано де Бержерак. Нас не украшают красота и страсть, нас красят разум и любовь. Я стану археологом, буду изучать оставленную человечеством память о себе… Но я человек, из плоти и крови, человек, который, с вашего позволения, знает, что такое любовь и верность…

Он замолчал, поставил ферзя именно на ту клетку, откуда, как я предполагал, он будет являть для меня наиболее серьезную угрозу, и продолжил:

— Кому не известна история Ромео и Джульетты?! Все влюбленные воображают себя Ромео и Джульеттой. Готовы жертвовать жизнью…

Как блестели его глаза! Этот человек, подумалось мне, убежден, что для своей Джульетты он Ромео. А может, он просто безумец? Дальнейший ход его рассуждений укрепил возникшее у меня подозрение.

— Неужели вы думаете, что я не знаю стихов, которые прочитал Ромео? Больше того, я знаю лучший перевод! А хотите в оригинале?

Я люблю Шекспира. Археология требует знания языков. Английский я знаю почти как родной. Всего Шекспира я прочитал на английском. «Отелло» помню, наверное, целиком. Прочитать вам мои любимые строки? Послушайте:

— Гм! Черный слон готовит вам сюрприз, — пробормотал я.

— Неважно! — усмехнулся Нино. — Шахматы — это игра. А жизнь есть жизнь. И мне придется вам объяснить, почему я бил Юлиану по щекам…

— Я лицо неофициальное, — казалось, я оправдывался, — и вы вовсе не обязаны передо мной исповедоваться…

— Я проверяю себя, — ответил юноша с улыбкой, так украшавшей его удлиненное лицо. — Мы с Юлианой… ну, как бы это сказать… мы любим друг друга… Внимание, я готовлю вам ловушку. — Он держал в руке белого слона. — Она ждала ребенка. Нашего! Понимаете? Мы студенты, оба из провинции. Юлиана выросла в патриархальной семье с Далматинских островов, они перебрались в Сплит, где под маминым крылышком и прошло ее детство. Затем она уехала в Загреб учиться… Она — будущий архитектор, я — будущий археолог… И оба бедны как церковные мыши… Я мечтал о том, как буду раскапывать древние города, а она — создавать новые. Знаете, есть у нас комнатушка под крышей, бывшая голубятня… Юлиана навела в ней уют… превратила в райский уголок…

«Как мысли о любви красят человека!» — подумалось мне.

— И все же то был не рай, — рассказывал Нино. — Чистоту Юлиане удавалось поддерживать, однако от мышей мы избавиться не могли… Знаете, дом ужасно старый, построенный в незапамятные времена, он весь пропах мышами… Как-то ночью Юлиана шепнула: «Твоя рука!» Потом вскрикнула: «Мышь!» А это давал о себе знать наш ребенок… — Нино на секунду замолчал. — Я отвлекаю ваше внимание, предупреждаю: опять готовлю вам ловушку. Я неплохо играю в шахматы! — Он продолжал: — Ночи напролет мы с Юлианой думали, искали выход. Хотели оставить ребенка, хотя было очевидно, что для нас это почти невозможно… У меня брат в Белграде, врач… он отговаривал Юлиану… она была уже на четвертом месяце… Она упрямилась… Мой брат пытался, предупреждал о последствиях: потом она никогда не сможет стать матерью… Но Юлиана решила… Будьте внимательны, вам грозит мат…

— Велика важность! — Его рассказ занимал меня куда больше, чем шахматная партия.

— Ну и вот, операция была тяжелой. Юлиана потеряла много крови. Брат уговаривал нас пожить в Белграде. Мы выдержали неделю, а потом просто-напросто сбежали. В Белграде у нас еще были деньги… Но на возвращение в Загреб уже не осталось… Поэтому мы голосовали на шоссе… Нам хотелось поскорей вернуться в наш райский уголок на чердаке, к нашим мышам… Юлиане в машине стало хуже. Она стойко терпела до Новской. Когда вышла из машины, мне показалось, она теряет сознание. Все были заняты дракой между шофером и этим, с бензоколонки, а я хлопал по щекам Юлиану, чтобы привести ее в чувство… Немцы проявили любезность, пригласив ее отдохнуть в свой номер… Вот, пожалуй, и все…

У меня не было оснований не верить Нино, однако осторожность заставляла подумать, что у каждого преступника найдется убедительная история для доказательства невиновности. Словно угадав мои мысли, Нино спросил:

— Вы мне не верите?

— Ну, почему же? У меня нет причин вам не верить. В самом деле, у вас не было оснований ревновать к Ромео…

— Какой Ромео! Какая Джульетта! — Нино нервно рассмеялся. — Шекспировская сказка не имеет к нам ни малейшего отношения. — Он замолчал, с лица исчезла улыбка. — Надо взглянуть, как она там… Ей тоже предстоит эта утомительная процедура допроса.

— Погодите. Дойдет очередь, тогда и разбудите.

Нино попытался улыбнуться, но улыбка на этот раз вышла похожей на гримасу.

— Нас крепко связывает смерть нашего ребенка… Мечтаете о маленьком червячке, и вдруг теряете его еще до того, как он обрел человеческий облик. Я хочу, чтобы Юлиана поскорей забыла об этой утрате… Время поможет… Несомненно! Мне кажется, Шекспир написал эти строки для нас:

Я сейчас вернусь. — Нино встал. — Пойду посмотрю, приняла ли она лекарство. И… надо ее подготовить…

В дверях он столкнулся со Степаном Прпичем. Нино посторонился, пропуская его. Следом за Прпичем вошел милиционер. Он приблизился к столу, где сидели Штраус, Розмари и Чедна.

— Господин Штраус, будьте любезны пройти в кабинет, — услышал я его вежливый голос.

А затем голос немца, на своем языке успокаивающего дочь.

— Вы ведь побудете с моей Розмари, пока я не вернусь? — обратился Штраус к Чедне.

— Разумеется, — успокоила она немца. — Розмари в надежных руках…

Штраус вышел из гостиной, разминувшись в дверях с официантом.

— Вам понравилось виски, господин? — осведомился тот.

— Мне у вас все нравится! — сердито бросил Штраус.

Прпич тем временем — на этот раз без спросу — уселся за мой столик и молча наблюдал, как я расставляю на доске шахматные фигуры. Не прерывая своего занятия, я спросил:

— Ну, как все прошло?

— Никак! Мы больше молчали, чем разговаривали.

— Вы честно ответили на все вопросы?

— Да! По сути дела, Сенечич мне задал лишь два серьезных вопроса. Первый — я ли убил Ромео? Ответ: нет! Второй — правда ли это? Ответ: да!

— А еще о чем вы беседовали?

— Сенечич поинтересовался, как дети, жена, не ссоримся ли. Я сказал: и я, и дети счастливы, оттого что все снова вместе. Он спросил, как моя жена воспримет известие о смерти Ромео. Я ответил: для моей семьи главное — доказать, что не я убийца…

— И все?

— Нет, Сенечич спросил, почему я на работу явился в парадных ботинках. А я ответил: чтобы чувствовать себя как на празднике, когда выиграем матч у венгров!

— Он не поинтересовался, видели ли вы кого-нибудь от шестнадцати до шестнадцати сорока пяти?

— Нет. Он, очевидно, думает, что убийца — я, и не собирается выяснять, что происходило в это время.

— А что происходило?

— Не знаю. Я занимался своим делом, однако, если что-то произошло, я постараюсь вспомнить, что именно.

На пороге появился взволнованный Нино. Он шагал, вытянув правую руку, как слепой, который, прежде чем ступить, ощупывает перед собой пространство.

— Что случилось? — спросил я, когда он приблизился к нашему столику.

— Не знаю. Я стучал. Она не отозвалась. Наверное, очень крепко спит или, — он на секунду замолчал, — или ей плохо.

— Дверь заперта?

— Да.

Около нас возник официант.

— Вы плохо себя чувствуете? — заботливо спросил он Нино.

— Скажите, у вас есть запасные ключи от комнат? — поинтересовался я у официанта.

— Есть, а зачем они вам?

— В каком она номере? — спросил я у юноши.

— В тринадцатом.

— Будьте любезны, дайте нам запасной ключ от этого номера, — попросил я официанта.

— Что-нибудь случилось?

— Не будем терять время! — заметил я нетерпеливо.

— Я схожу за ключом к администратору, а вы ждите меня у номера…

IX

Официант не сразу отпер дверь тринадцатого номера.

— Внутри в замке ключ. — Он обернулся и взглянул на меня и стоящих рядом Нино, Чедну, Розмари и Прпича. — Попробую вытолкнуть, иначе придется ломать дверь.

— Стучите посильней, — посоветовал Прпич, — может, все-таки разбудим.

— Я стучал изо всех сил. — Голос у Нино был хриплым. — Бесполезно.

— Ключ выпал! — радостно закричал официант.

Я услышал, как щелкнул замок. Новоявленный слесарь нажал ручку, дверь распахнулась, и он отступил в сторону, пропуская нас вперед…

 

Глава третья

Несчастная Юлиана! Судьба Ромео и Джульетты во все времена одна: любовь преодолевает все преграды и соединяет в смерти. Но в данном случае Ромео и Юлиану соединила не любовь, а ненависть.

Глядя на сохранившее выражение ужаса лицо задушенной шелковым шарфом Юлианы, я поймал себя на мысли, что разгадку трагедии ищу в ненависти. И на ум пришли слова бедняги Отелло, которые мне напомнил Нино Веселица:

Мне показалось, именно в них заключен ответ на вопрос, почему эта хрупкая девушка разделила судьбу Ромео Альфиери.

I

Юлиана была мертва, и ей ничем уже нельзя было помочь.

Когда официант открыл дверь и посторонился, пропуская нас, я шагнул первым и скорее инстинктом, чем разумом понял, что произошло.

Юлиана лежала на широкой кровати, наполовину укрытая одеялом. Сделав еще шаг, я увидел широко раскрытые глаза, и мне вдруг поверилось, что зрачки запечатлели образ убийцы, затянувшего на ее шее шарф. Лицо девушки выражало ужас, испытываемый всяким разумным существом, сознающим, что до срока покидает этот единственный мир человеческих страданий и радостей.

На Юлиане был джемпер из Златибора!

У себя за спиной я ощущал дыхание Нино. Его лицо было мертвенно-бледным, в глазах безумный блеск. Вместе с Прпичем мы удерживали юношу, не давая ему приблизиться к кровати.

В комнате появился милиционер.

— Прошу всех освободить помещение! — потребовал он.

У дверей стояли Чедна и Розмари. Девушка непрерывно повторяла:

— Oh, mein Gott! Oh, mein Gott!

Она подошла к кровати и прикоснулась к джемперу Юлианы.

— Прошу ничего не трогать! Освободите помещение! — прикрикнул милиционер.

Официант по-прежнему стоял в дверях и вновь посторонился — на этот раз, чтобы дать нам выйти.

II

Я поддерживал Нино, Чедна помогала идти Розмари.

Ну а кто же поможет истине?

Истину знает только убийца. А убийца истине не помощник, он ее скрывает. Страшнее дьявола он суетится здесь, между нами. Изображает удивление, сочувствие. Сплел паутину, заманил нас в нее и наслаждается, наблюдая за нашими тщетными усилиями выбраться из пут догадок и предположений.

Если честно, то я уже не строил предположений. Что касается убийства Ромео, у меня были кое-какие догадки относительно личности убийцы, хотя, скорее всего, и ошибочные. Теперь, после гибели Юлианы, течение моих мыслей нарушилось. Я никак не мог проследить связь между этими преступлениями. Разве что символичность имен: Ромео и Юлия! Еще утром они не знали друг друга. И вот их жизненные пути пересеклись и оборвались здесь, в мотеле, близ Новской, на пути из Белграда в Загреб. Два таких разных жизненных пути. Ромео прошел войну, был в армии Муссолини, потом сражался вместе с нашими партизанами, храбрый воин, весельчак и покоритель женских сердец. За рулем своего грузовика он проделывал длинный путь от Неаполя до Стамбула — через Рим и Триест, Загреб и Белград, Афины — и назад. И вот в одной из точек этого маршрута, в мотеле близ Новской, после драки с человеком, у которого он отбил жену, его жизнь оборвалась. А Юлиана? Что она видела в жизни? Сны о новых, выстроенных ею городах, некое предчувствие счастья, учеба, любовь и вынужденный отказ от материнства… Случайная встреча на шоссе и смерть в мотеле! Тоже случайная — или нет? Вполне естественно, что у меня возник такой вопрос, поскольку мне никак не удавалось связать между собой эти убийства: не хватало мотива, который объяснил бы оба преступления…

Что их объединяло?

Шелковый шарф!

И Ромео, и Юлиана задушены шарфами, которые несчастный шофер, наверное, купил на каком-то из многолюдных стамбульских базаров.

Шарф — это смертельная петля, в которую сунули голову жертвы, подумал я и вдруг вспомнил, что Ромео подарил три шарфа: Юлиане, Чедне и Розмари. Три совершенно одинаковых шарфа — серийное производство! Ромео задушен шарфом. Юлиана задушена шарфом! А Чедна? А Розмари? Неужели и им грозит та же участь?

Мои размышления нарушил официант:

— Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Помню, я тогда потер лоб и вперил взгляд в его лицо. Будто откуда-то издалека до меня донесся голос:

— Ну и заваруха! Приехала специальная группа из Загреба!

Я снова потер лоб и заказал минеральной воды. В тот момент я решил, что не выпью ни капли алкоголя, пока не прояснится эта ужасная история. На трезвую голову всегда лучше думается. Я полагал, что совместными усилиями с Чедной мне удастся найти в густых зарослях тропинку, которая выведет меня на солнечную поляну, иначе говоря, мне удастся разгадать тайну убийств.

Мы с Чедной сидели за одним столиком.

После того как в номере немецкого промышленника была обнаружена задушенная Юлиана и когда мы немного оправились от потрясения, нас вновь собрали в гостиной. Обращенный ко мне вопрос официанта вывел меня из задумчивости и заставил вернуться к действительности. Оглядевшись вокруг, я увидел, что мы расположились, словно соблюдая некое неписаное правило игры, так, как нас расставила сама жизнь.

Мы сидели с Чедной, за другим столом — Штраус со своей дочерью, за третьим — Степан Прпич, за четвертым — Нино Веселица.

Тем временем эксперты, вероятно, пытались установить, когда наступила смерть Юлианы Катич.

Признаюсь честно, я чувствовал себя как подозреваемый, который должен доказать свое алиби. И еще — в тот момент я был уверен в невиновности лишь одного человека — себя самого!

Я старался вспомнить, кто последним видел Юлиану.

Когда Штраус любезно предложил девушке отдохнуть в его номере, ее проводили наверх Чедна и сам немец.

Розмари отправилась в комнату переодеться после того, как обнаружила мертвого Ромео; тогда она сняла златиборский джемпер. Его надела Юлиана: она жаловалась, что мерзнет, очевидно, ее знобило.

Нино Веселица поднимался наверх, чтобы напомнить Юлиане про лекарство. Нино? Дверь была заперта. Юлиана откликнулась, но в комнату его не впустила.

Значит, Розмари последняя, кто разговаривал с Юлианой.

А что, если Юлиана все-таки впустила Нино?

У меня голова пошла кругом.

На этот раз из задумчивости меня вывела Чедна:

— Двойное виски!

Ого! Я — минеральную воду, Чедна — виски!

Когда официант отошел, она обратилась ко мне с предложением:

— Давай объединим наши усилия! Идет?

— Я чувствую себя как в мышеловке. Кто-то за кем-то охотится, а кто кого поймает, неизвестно.

— Я буду ловить Штраусов, а ты — Прпича и Веселицу. Договорились?

— Я — отца с дочерью, а ты — вероятных убийц! — не согласился я.

Чедна усмехнулась:

— Убийцей можешь быть ты, хоть ты и исключил нас из списка подозреваемых.

— Тебя — нет, — мягко возразил я. — Если у тебя найдется мотив, ты остаешься в игре…

— Мотив есть и у тебя: когда-то вместо ягненка Ромео подсунул тебе старого кота! — И она многозначительно усмехнулась.

Я ценю чувство юмора, особенно в критических ситуациях, и еще — веские доводы.

— Соглашайся, — настаивала Чедна. — Ты уже нашел общий язык с Прпичем и Веселицей, а я даже не раскрыла тайну двуспальной кровати в номере Штраусов.

Я вздрогнул. Двуспальная кровать?

Ну да! Как это я не додумался, а ведь видел своими глазами!

Юлиану задушили шелковым шарфом, когда она отдыхала на единственной кровати в номере. Этот номер с этой кроватью взял для себя и своей дочери Штраус.

Отец и дочь в общей постели? Шестидесятилетний отец и семнадцатилетняя дочь — под одним одеялом?

И под этим одеялом нашла смерть Юлиана!

Я всегда преклонялся перед особенностью женщин чувствовать всем своим существом. Вот Чедна: ее незримые антенны улавливали таинственные сигналы, которые каким-то образом помогали разуму безошибочно приблизиться к истине.

— Ты до чего-нибудь докопалась? — спросил я подозрительно.

Она посмотрела на меня с таинственным видом.

— Вот выпью двойное виски, и в голове прояснится! А пока только домыслы. Штраусы постоянно ссорятся, у них — конфликт поколений. Оба пышут здоровьем, энергичны, как истые германцы. Самодовольны, я бы сказала, исполнены желания завоевать все окружающее пространство и… — Она замолчала. — Не знаю, — после краткого раздумья продолжила Чедна, — или я заблуждаюсь, или на правильном пути. Если на правильном — тогда я близка к истине, хотя не верю, что кто-то из них… — она подыскивала слова, — виновник преступления.

— Ты думаешь, они состоят в кровосмесительной связи? — произнес я осторожно.

— Вроде того, — подтвердила Чедна.

— Какая испорченность! — вырвалось у меня. — Как тебе могло прийти в голову такое?

— Но и тебе «такое» пришло в голову! — заметила Чедна. — Может, и ты, когда доживешь до шестидесяти, захочешь ощутить рядом под одеялом тепло молодого тела!

— У тебя есть доказательства?

— Нет, но я рассуждаю с позиции женщины, которая своим телом хочет обеспечить себе красивую жизнь!

— Неужели тебя не потрясла смерть Ромео и Юлианы?! — спросил я, изумленный ходом ее мысли.

— Тут ничего не поделаешь, — ответила Чедна. — Смерть — вне нашего понимания. Никто нам не вернет умерших. Лишь одно известно наверняка: когда-нибудь мы присоединимся к ним, и тогда, если дух живет и вне тела, они расскажут, кто повинен в их гибели.

— Красиво!

— Истина куда неприглядней, — парировала Чедна.

— И недоступней, — добавил я. — Ты не думаешь, что убийца кто-то из Штраусов?

— А ты? — ответила Чедна вопросом на вопрос. — Ты не думаешь, что кто-нибудь из двоих… — она взглядом указала на Прпича и Веселицу, — что убийца один из них?

— Не знаю! — проговорил я и сам удивился искренности, с какой высказал свое сомнение. — Не знаю! — повторил я. — Уверен я только в себе.

— Ну, значит, нас двое, — усмехнулась Чедна. — Добавь и Джордже. Не думаю, что он стал бы мстить Ромео из-за кошачьего жаркого. Круг сужается. Объединим наши усилия!

— За границами этого круга простирается весь мир! — высказал я мысль, выразившую мою беспомощность.

Наш бесплодный разговор прервал официант — единственный маяк в этом бушующем море страстей и догадок. Он принес двойное виски для Чедны и бутылку минеральной — для меня.

— Пора ужинать, — напомнил он, улыбаясь, как человек, прекрасно изучивший привычки своих клиентов. — Рекомендую блюда славонской кухни…

— Спасибо, позднее, — поблагодарил я. — Впереди у нас долгая ночь.

Я смотрел, что он ставит на другие столики, и таким образом узнал, что Прпич заказал бутылку темного пива, Нино — кока-колу, а семья Штраус — бутылку виски. Надо признать, что Штраусы вели себя как настоящие готы, предопределение которых — править миром. Они знали, что такое доброе вино и хорошая закуска.

Чедна отпила глоток виски, облизнула губы и, держа стакан на уровне глаз, с печальным видом засмотрелась на золотистую жидкость.

— Если б я была ясновидящей… Чао, приятель! Я присоединяюсь к семейству… — И Чедна перебралась за стол, где поглощали виски папаша и доченька Штраус.

III

А что делать мне?

Пребывать в одиночестве или составить компанию Прпичу и Веселице?

Я недолго размышлял, к кому подсесть, поскольку сразу вспомнилась история о Буридановом осле, и выбрал Прпича.

Вначале он будто и не заметил моего появления. Подняв стакан с пивом, он, подобно Чедне, задумчиво уставился на переливающуюся через край пену.

Наконец взглянув на меня, он пригубил пива, пробормотал: «Да, да!» — и вновь погрузился в молчание.

Увидев, что я пью минеральную воду, Прпич поддразнил меня:

— Что, трезвеем?

Я хотел было рассмеяться, но у меня вдруг пересохло в горле!

Если я и заподозрил Прпича в убийстве Ромео, то после гибели Юлианы подозрение рассеялось. У Прпича были причины желать смерти Ромео, но зачем стал бы он убивать незнакомую девушку? И сама собой возникла мысль: у преступника были основания для убийства и Ромео, и Юлианы. «Найди мотив — найдешь и убийцу!» — решил я.

Степан Прпич стряхнул оцепенение, отпил еще глоток и негромко, словно про себя, спросил:

— Кому понадобилось убивать Юлиану?

Я ожидал, что он продолжит свои размышления вслух, но он умолк, застыв в неподвижности. Однако я был уверен, что за внешней апатией крылась лихорадочная работа мозга. Следующие несколько минут показались мне вечностью. За соседним столом, напоминая восковую фигуру, сидел Веселица. Пожелтевшее лицо, окаменевшая поза говорили о том, что он заблудился мыслями где-то далеко, откуда не желал возвращаться.

Я услышал шепот Прпича. И снова он обращался скорее к себе, чем ко мне:

— Странно все-таки! Надо, чтоб все произошло именно в день годовщины моей свадьбы!

— Что? Годовщина вашей свадьбы? — Я насторожился.

— Сегодня ровно пять лет, как мы с Катицей обвенчались. Я пригласил ее поужинать, и она вот-вот должна прийти. — Он усмехнулся: — Потому я и надел новые ботинки, не из-за футбола же. Под комбинезоном у меня выходной костюм… Я и букет роз купил, и подарок — три метра шелка на летнее платье… Черт знает, кому все это понадобилось!

Интересно, что еще мне придется услышать?!

— Вы знали, что сегодня проедет Ромео?

— Черта с два! Если б знал, отпросился бы с работы и поехал с Катицей в город… Вот беда! Что-то она скажет, когда приедет? Ее ко мне не пустят!

— Почему?

— Ну, я же арестован, все мы арестованы, и чтобы ни о чем с ней не могли договориться…

— Мы все арестованы? — переспросил я, не очень в это веря.

— Все! Пока не докажем, что невиновны.

— Но кто-то из нас…

— Кто-то свою невиновность доказать не сможет. А мне труднее всех. Когда Сенечич спросил, не я ли убил Ромео, я ответил: «Нет, хотя у нас с ним были свои счеты!» И Юлиану не убивал. Я ее и не знал, у меня не было причин убивать ее. Но у кого-то были. Шею бы свернул тому…

— Вы все сказали Сенечичу?

— Все? — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Все, что и вам. А совсем все мне и самому неизвестно! Многое из того, что я ему сообщил, Сенечич знал. Еще я сказал, что жду Катицу, чтобы отпраздновать годовщину свадьбы…

— Он не спрашивал, заметили ли вы, находясь у бензоколонки, что-нибудь подозрительное — положим, поблизости от мотеля?

— Спрашивал. На то он и хороший следователь!

— Что же вы ответили?

Прпич помолчал, разглядывая меня.

— Хотите мне помочь? — спросил он наконец.

— Я верю вам. Если в моих силах, помогу.

— И вы под подозрением? — В его глазах блеснула веселая искорка.

— Полагаю. — Я ободряюще улыбнулся.

— Видите ли, у меня было много работы, мне некогда было бездельничать и глазеть по сторонам… — Прпич явно тянул время.

— Вы так и сказали Сенечичу?

— Нет! Я рассказал ему о том, что, по-моему, имеет отношение ко всем этим событиям… — Он опять задумался, очевидно решая, довериться мне или нет. — Я сказал, что видел, как Ромео шел к своему рефрижератору.

— Когда вышел из мотеля?

— Нет, он появился с западной стороны мотеля.

— Что вы хотите этим сказать?

— Бензоколонка находится у правого крыла здания. Со стороны Загреба, значит. Ромео появился справа, прошел мимо меня, как ни в чем не бывало, подмигнул и подошел к своему рефрижератору. Кажется, он слегка прихрамывал.

— И?

— Я видел, как он встал на подножку, открыл дверцу и забрался в кабину.

— Когда вы его видели?

— То есть в котором часу? Точно не знаю — наверное, где-то в середине первого тайма.

— Не до начала матча?

— По-моему, уже после того, как венгры забили нам гол; знаете, на бензоколонке есть транзистор…

— Это все?

— Еще я видел, как выходил толстый немец.

— Он ходил в автосервис узнать насчет своего «мерседеса», это мне известно.

— Но вначале он направился к машине Ромео…

— Что вы сказали?

— Что сказал, то и повторю. Однако я не знаю, подходил ли он к ней. Подъехала колонна болгарских рефрижераторов и все загородила. По правде говоря, у меня не было причин следить за чьими-либо передвижениями.

— Вы видели еще кого-нибудь?

— Вас! — Прпич усмехнулся. — И Веселицу.

— Я постоял на пороге…

— И вас, и Веселицу я видел у дверей. Вернулись ли вы в мотель или куда-то еще направились — этого я с уверенностью сказать не смогу.

— А Веселица?

— Кажется, он сразу вернулся в ресторан. Но и в этом я не могу поклясться. — Он пожал плечами. — Не возьму грех на душу.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Кто я такой, чтобы кого-нибудь подозревать! Пытаюсь спасти собственную шкуру, а не знаю как… — Он помолчал, пристукнул стаканом по столу, отпил глоток пива и вытер губы ладонью. — Видите ли, подъезжало много машин. Может, кто-то подъехал и, убив Ромео, скрылся.

— А Юлиана?

— Это-то меня и смущает. Не улавливаю связи.

— Однако она существует!

— Есть некая таинственная связь… — продекламировал поэтически настроенный Прпич.

— Да, — согласился я. — И когда тайна раскроется, мы увидим, что были близки к ее разгадке.

— Знаете, у меня есть кое-какое образование. — Он усмехнулся. — Экономист с бензоколонки! Но по природе своей я очень привязан к земле — крестьянское дитя. Земля по-настоящему справедлива и с одинаковой любовью принимает всех в свои объятия… У меня предчувствие… то есть мне кажется, что последует продолжение…

Я недоверчиво взглянул на него.

— Вы думаете, на очереди кто-то из нас?

— Думаю, — грустно признался Прпич. — И хочу, чтобы это был я: уж тогда бы наверняка была доказана моя невиновность!

— Откуда такие мрачные мысли?

— Предчувствие — как у старой бабки! И оно мне подсказывает, что следователь Сенечич опять вызовет меня первым на допрос.

— Прпич, — я дотронулся до его плеча, — как вы полагаете, что понадобилось Ромео за мотелем?

— Не знаю, может, хотел взглянуть, как колосится пшеница! Не знаю, правда, не знаю.

В гостиную вошел милиционер, приблизился к нашему столу и пригласил Прпича к следователю. Поднимаясь со стула, Прпич торжествующе взглянул на меня, будто хотел сказать: «Что я вам говорил!», но не произнес ни слова, только махнул рукой и зашагал впереди милиционера.

Я остался в одиночестве.

IV

Через три столика от меня сидели Чедна, Штраус и его дочь. Я слышал их голоса; мне показалось, что отец и дочь ссорятся, а Чедна внимательно прислушивается.

За соседним столиком сидел Веселица, и, если бы он не покачивался из стороны в сторону, я бы и впрямь поверил, что это восковая фигура. Он раскачивался все сильнее, и в какой-то момент я испугался, что бедняга без чувств упадет со стула.

— Вам нехорошо? — спросил я, подсев к юноше.

Он не отозвался: мысли его были далеко отсюда. Однако раскачиваться перестал.

Куда был устремлен его взгляд?

Я боялся вывести его из этого состояния, вернуть к действительности. Шли минуты, и мне делалось не по себе. Лучше было ни о чем не думать. Я услышал шепот Нино:

— Юлиана сказала, что ребенок ее погубит. Она погубила и ребенка, и себя.

Мне хотелось спросить, что он имеет в виду. Что значит «погубила и ребенка, и себя»? Неужели Веселица считает, что Юлиана покончила с собой? Не может быть!

— Вы думаете, Юлиана…

Нино помотал головой, не давая мне договорить, и снова начал раскачиваться. Он, очевидно, не желал поддерживать беседу, тем более откровенную.

А я вдруг вспомнил, что Юлиана не открыла ему дверь, когда он пришел напомнить ей про лекарство.

Мне кажется, мы сидели так, словно немые, минут десять, когда вернулся Прпич. Он сел за тот же столик, за которым мы с ним беседовали, а милиционер вызвал Штрауса. Я увидел, как румяный толстый немец тяжело поднимается со стула, не отрывая взгляда от Розмари, опустившей голову на грудь. Он склонился к Чедне, что-то сказал ей и покинул гостиную в сопровождении милиционера.

Мне вспомнилось, как говорил Прпич: все мы под подозрением!

И Штраус тоже!

Я собирался пересесть к Прпичу, когда меня позвала Чедна.

Розмари по-прежнему сидела, не поднимая головы, и тихо плакала. Чедна ласково гладила ее светлые длинные волосы.

— Одна трагедия за другой! — шепнула мне Чедна. — Штраус ужасно зол; он даже сказал, что Розмари маленькая ведьма и приносит несчастье, что ее следует хорошенько отстегать. Он отчитал ее за то, что она чересчур крепко спала: едва не пришлось взломать двери, чтобы уложить в постель больную Юлиану. Розмари оправдывалась, мол, его подозрения напрасны и нехорошо так о ней думать. В ответ Штраус сказал, что ему известна истина и Розмари получит по заслугам. При этом он неприлично выражался, употреблял жаргонные немецкие слова, которыми называют проституток. Грозился, что обреет наголо, вымажет смолой и подожжет. А о ее матери говорил как о своднице, торгующей несовершеннолетними! Словом, небольшая ссора между отцом и дочерью.

— Ну, ты и нагородила! — У меня было ощущение, будто я попал под пулеметную очередь. — Он что, и тебя не постеснялся?

— Не постеснялся, как ни странно. Штраус, похоже, мне доверяет. Он сказал, что может быть откровенным, потому что он не убийца, а со мной готов беседовать, о чем пожелаю.

— Что это значит?

— Что значит, то и значит! — отрезала Чедна и опять занялась Розмари.

Она утешала девушку, гладила по волосам, уговорила поднять лицо и привести себя в порядок. Нашептывая ласковые слова, Чедна носовым платком вытерла с ее щек слезы, освежила туалетной водой. К Розмари вернулся румянец, и она вновь была похожа на школьницу, слегка нашалившую и наказанную отцом. Она благодарила Чедну.

— Существует ли связь между ссорой и случившимся? — спросил я, сознавая всю нелепость вопроса.

— Вырастешь — узнаешь! — Чедна улыбнулась с таким видом, что и на губах Розмари заиграла ангельская улыбка.

— Я думаю, отец не стал бы так разговаривать со взрослой дочерью, — попытался я исправить свою оплошность.

— Ты страшно сообразителен, дорогой Предраг! — похвалила меня Чедна. — Не исключено, нам с тобой удастся раньше Джордже добраться до истины.

— Если ты выступишь в роли Пифии, успех нам обеспечен! И пожалуйста, продолжай, раз тебе так нравится, изъясняться загадками!

— А ты умеешь их разгадывать?

— Если считать, что перед нами семь тайн, я приоткрыл две. — И я в общих чертах пересказал все, что узнал от Прпича и Веселицы.

— Ты им веришь?

— Верю! — ответил я не колеблясь.

— Кого же ты подозреваешь?

— Я в недоумении, — искренно признался я. — Мне не хватает камешков, чтобы составить мозаику… — Чуть подумав, я высказал первое, что мне пришло в голову: — Может, эта кукла!

Я не успел пояснить свою мысль, потому что в сопровождении милиционера появился Штраус. Он был красный как свекла, казалось, его вот-вот хватит удар. Платком отирая со лба пот, он пытался улыбнуться.

— Все в порядке? — осведомилась Чедна, когда Штраус сел за стол.

— Да! — лаконично ответил тот.

Я полагал, что милиционер пригласит нашу красотку, но он обратился ко мне:

— Товарищ Равник, попрошу вас следовать за мной!

Я поморщился, а Штраус, разводя руками, произнес:

— Что поделаешь, все мы под богом!

Когда я был уже у самых дверей, кто-то легонько хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел Чедну. Ее взгляд опалил меня.

— Проверь паспорта! — шепнула она мне в самое ухо.

V

В кабинете меня ждали следователь Сенечич и Джордже.

— Майор Врзич говорил мне о вас, — начал Сенечич. — Надеюсь на вашу помощь.

— Не думаю, что мне удалось узнать больше, чем вам. — Я был польщен. — Я разговаривал с Прпичем, попросил рассказать все, что ему известно. Он ответил, что вы его знаете как облупленного и что у него нет необходимости что-либо скрывать. Еще поведал мне о Ромео и своей Катице…

— Я верю, что он чист, — прервал меня Сенечич, — но это надо доказать… Может, он все же упомянул о чем-нибудь интересном?

— Я спросил, не заметил ли он, кто выходил из мотеля во время первого тайма. Он назвал Штрауса, Веселицу и меня.

— Ах, да, вы ведь тоже в списке подозреваемых, — улыбнулся Сенечич. — Это Прпич и нам сообщил. Только он не помнит точно, в какой последовательности. Ему кажется, что вначале вышел Штраус, потом вы и Веселица… Но он не может утверждать, что кто-то из вас подходил к рефрижератору Ромео.

— Надеюсь, у тебя есть алиби, — вмешался в разговор мой друг.

— Надеюсь, — сказал я и добавил: — Прпич обратил внимание, что Ромео появился справа из-за мотеля и, подмигнув, прошел мимо. Ему показалось, что Ромео прихрамывает.

— М-м-м, — промычал Сенечич.

— А еще Прпич ждет жену. Они собирались сегодня отметить годовщину свадьбы.

— Все это он нам рассказал.

— Он боится, что вы не позволите ему увидеться с женой. Почему бы не разрешить ему отпраздновать годовщину, если, конечно, ему вообще до этого? Я, чтобы не оставлять их наедине, могу составить им компанию!

— Неплохая идея, — согласился Сенечич. — А что вы думаете о Штраусе и его дочери?

— Все самое наилучшее! — улыбнулся я. — Правда, супруга майора мне кое-что рассказала… Отец и дочь серьезно повздорили.

— Интересно! Штраус нам ничего не говорил о ссоре.

— Насколько я мог понять из слов Чедны, немец упрекал дочь в том, что она поощряла ухаживания Ромео.

— Ромео ухаживал за всеми женщинами, — заметил Джордже.

— Я хотел бы напомнить вам, что Розмари первая увидела Ромео мертвым и последняя разговаривала с Юлианой…

— Полезное замечание, — остановил меня Сенечич. — Благодарю вас, товарищ Равник, за помощь. Думаю, сегодня вечером нам придется беседовать неоднократно.

Я направился было к двери, но, остановившись на полпути, вернулся к столу:

— Разрешите, товарищ следователь, взглянуть на паспорта Штраусов.

Зазвонил телефон. Рука Сенечича потянулась к трубке и замерла в воздухе. Он внимательно посмотрел на меня и, сняв наконец трубку, другой рукой протянул мне паспорта.

Разглядывая документы, я слышал отрывистые фразы Сенечича:

— Алло… да, я… Что ты сказал? Выехали сорок пять минут назад?.. Значит, скоро будут здесь… Что?.. Думаешь?.. Черт возьми, это мне не пришло в голову…

Я перестал прислушиваться к разговору, поскольку изучение паспортов поглотило все мое внимание. В клубке появилась ниточка. Два паспорта — отца и дочери. Одна семья, но разные фамилии.

Сенечич положил трубку на рычаг, а я оба паспорта — на стол.

— Сравните фамилии. — Я торжествовал.

Следователь недоуменно взглянул на меня. Вместе с Джордже он склонился над документами. Наступила тишина. «Боже мой!» — прошептал следователь. Джордже взял паспорт и прочитал по слогам:

— Adolf Strauss, с двумя «s» на конце!

Затем, раскрыв второй паспорт, так же по слогам прочитал:

— Rozmari Strauch, «ch» на конце!

— Отец и дочь! — вздохнул Сенечич. — Черт бы их побрал!

— В таком случае ссора между ними приобретает иной смысл! — сказал Джордже.

Я же подумал о Чедне, которой ее женское чутье подсказало, в каких «родственных» отношениях состоят отец Штраус и дочь Штраух!

Наверное, Джордже прочитал мои мысли, потому что спросил:

— Это твоя идея насчет паспортов?

— Чедна шепнула.

— Как она объясняет ссору между «отцом» и «дочерью»?

— По-моему, так же как и мы. Впрочем, Штраус в соседней комнате, можно позвать его и самого спросить.

— Разумеется, — согласился Сенечич. — Надо же проморгать такое! Очень благодарен вам за помощь… Ах, да, — вспомнил он, — а вы разговаривали с Веселицей?

— А вы? — поинтересовался я.

— Нет. Убийство девушки нарушило очередность в допросе.

— Я с ним беседовал, когда она была жива. Здесь все как будто ясно. Юлиана сделала в Белграде аборт. Молодые люди остались без денег, и им пришлось на попутках добираться до Загреба. Майор Врзич, очевидно, рассказал вам о нашем путешествии от Белграда до Новской?

Сенечич кивнул.

— Когда у мотеля Юлиана вышла из машины, ей стало плохо. Веселица хлопал ее по щекам, чтобы, по его словам, привести девушку в чувство. Затем, воспользовавшись любезностью господина Штрауса, она отправилась отдыхать в номер.

— Кто провожал ее до комнаты?

— Чедна и Штраус.

— Больше никто?

— Никто, насколько мне известно. Да, Чедна мне рассказала, что им потребовалось несколько минут, чтобы разбудить Розмари. Она спала крепко, как младенец!

— М-да, — буркнул Сенечич.

— Лучше пусть Чедна сама вам об этом расскажет.

— Спасибо за совет!

— Должен вам сообщить еще одну деталь. Веселица ходил напомнить Юлиане про лекарство. Она откликнулась из комнаты, но дверь ему не открыла…

— Хочешь сказать, быть может, и открыла? — задал вопрос Джордже.

— Я ничего не хочу сказать, — возразил я сердито. — Говорю то, что услышал от Веселицы.

— Боюсь, нам придется заночевать в мотеле, — заметил Сенечич. — Должны сообщить результаты вскрытия из местной больницы. К тому же есть вещи, которые требуют более детального изучения. — Он встал, открыл дверь и, подозвав милиционера, сказал: — Пригласи сюда кого-нибудь из администрации.

— Я бы хотел получить номер Штраусов, — попросил я, когда милиционер ушел. — Думаю, они не захотят ночевать в комнате, где произошло убийство.

— А ты любишь общаться с привидениями, — поддел меня Джордже.

— Не возражаю, — сказал Сенечич. — Однако берегитесь духов!

— Оставим шутки. Дух убийцы постоянно с нами, — заметил я, — но я его не боюсь.

— Если убийца еще здесь, — уточнил Джордже.

Вошел официант:

— Вы меня звали?

— Скажите, — обратился к нему Сенечич, — у вас есть свободные комнаты?

— Кое-что осталось, — услужливо ответил официант.

— Нам нужно… — Следователь замолчал и пристально взглянул на него. — Как ваше имя?

— Антон… Антон Врабец.

— Я вас не знаю. Давно вы в мотеле?

— Еще и месяца нет!

— Сегодня вы работали целый день?

— Нет, моя смена с двух часов дня до полуночи.

— Полагаю, вы сможете нам помочь. Если вы что-нибудь заметили…

— Разумеется, господин следователь. Я в вашем распоряжении. Сколько комнат желаете?

— Четыре номера для наших гостей. — Сенечич усмехнулся. — Штрауса с дочерью переведите в другую комнату. Понимаете? Неудобно оставлять их там, где… ну, словом, вы понимаете. В номер Штрауса поселите Равника, — он указал на меня. — Еще в одной комнате разместятся майор Врзич с женой, и нужен номер для Прпича.

— Он тоже останется в мотеле? — осведомился официант.

— Да. Если можно, оставьте три номера для моих людей.

— У управляющего сегодня выходной, я его заменяю. Надеюсь, вы останетесь довольны. Во всяком случае, будет сделано все необходимое… Пойду распоряжусь, чтобы поменяли постельное белье и полотенца.

— Спасибо, товарищ Врабец. И сообщите, если подметите что-нибудь интересное.

— Непременно, господин Сенечич. — Поклонившись, Врабец пошел к выходу.

В это время вновь зазвонил телефон. Следователь поднял трубку, пробормотал: «Да, это я» — и дождался, пока официант выйдет из комнаты. Я тоже было направился к двери, но слова, произнесенные Сенечичем, заставили меня остановиться.

— Интерпол… Думаешь?.. Через полчаса или час… Думаешь? Я жду с минуты на минуту…

VI

Я покинул кабинет, пребывая в уверенности, что сообщил следствию драгоценнейшие сведения, а сам остался ни с чем. Но меня утешала мысль, что даже самый слабый бегун, если не сойдет с дистанции, добежит до финиша.

В сопровождении милиционера я вернулся в гостиную. Штраус, Розмари и Чедна по-прежнему сидели вместе. Исполненное важности лицо немца было таким же багровым, только теперь это объяснялось выпитым виски. Розмари благодаря заботам Чедны посвежела и повеселела. Впрочем, известно, жизненные трагедии оставляют на детях не столь глубокий след, как на отцах.

— Похоже, придется здесь ночевать, — сообщил я, присаживаясь к их столику.

— Да, господин Сенечич сказал мне, — подтвердил немец. — Я попросил, чтобы нам с дочерью дали другую комнату. Сами понимаете… К тому же в автосервисе сказали, чтобы я не рассчитывал сегодня на мой «мерседес».

— Полагаю, это главное, что вынуждает вас остаться на ночь в мотеле.

— Да! Хотя и события, свидетелями которых мы невольно стали… Пусть они и не имеют к нам никакого отношения… — Штраус замолчал и посмотрел на Розмари. Взгляд ее голубых глаз был чист, как у ангела. — Я беседовал со следователем Сенечичем. Очень милый человек, как, впрочем, и ваш приятель майор Врзич. Это была скорее дружеская беседа, чем допрос… Майору известно, как мы добрались до мотеля, не меньше, чем мне… Следователь интересовался, что с моим автомобилем, и убедил меня, что ваши мастера достаточно квалифицированны, чтобы отремонтировать «мерседес»… Да… Хотите виски?

— Нет, спасибо, — отказался я.

— А мне, пожалуй, налейте, — попросила Чедна.

— Чедна… Удивительное имя, его можно дать лучшему сорту шотландского виски! — преподнес Штраус поистине изысканный комплимент.

Розмари, это милое голубоглазое создание, молчала, будто воды в рот набрала.

— Странно, что вы не научили Розмари ни единому сербскому слову, — заметила Чедна. — Сами говорите по-сербски так, словно родом из Баната.

— Из Штутгарта, милая госпожа. Из прекрасного Штутгарта. А Розмари — типичный представитель молодого поколения. Ее интересует музыка, танцы… Языком она пользуется только во время еды.

«Не сказал бы!» — чуть не вырвалось у меня, но воспитание не позволило мне быть вульгарным.

— А я люблю ваш язык, — продолжал Штраус. — Я учил его по народным песням… Ваша Хасанагиница… Вы — героический народ. Это поняли наконец и мы, немцы, после двух войн…

В гостиную вошли Врабец и милиционер, чей серьезный вид никак не соответствовал совсем еще мальчишескому лицу.

— Господин Сенечич поручил сообщить вам, что все останутся ночевать в мотеле, — начал Врабец. — Я распределил комнаты…

— У меня был тринадцатый номер… — заторопился Штраус.

— Число тринадцать приносит несчастье, — пошутил официант. — Вы переселитесь в комнату номер десять. На том же этаже. Вы, госпожа, — он обратился к Чедне, — вместе с мужем займете пятнадцатый номер. Господин, — он указал на меня, — получит бывшую комнату господина Штрауса. Служащий с бензоколонки Прпич будет в двенадцатом номере. Вероятно, вместе с тем молодым человеком. — Врабец показал рукой в направлении столика, за которым сидел Веселица. — Я распорядился приготовить номера. Вот, пожалуйста, ключи…

Тем временем я размышлял, как продолжить беседу со Штраусом. Затеять диспут о немецком языке и произношении букв «s» и «ch», пожалуй, не лучший вариант. Об этом со Штраус-Штраух поговорит Сенечич. Мысль о трагической судьбе Ромео и Юлианы мешала мне сосредоточиться. Мне не терпелось уединиться, однако приличия не позволяли покинуть собеседников. Я пожалел, что отказался от виски.

— Не хотите ли заказать ужин? — спросил официант.

— Чуть позднее, — сказал Штраус и обратился ко мне: — Знаете, Розмари вспомнила интересный эпизод. Прежде чем она обнаружила Ромео… в кабине… она чуть не столкнулась с каким-то человеком в черном костюме и шляпе. Он так несся, что задел Розмари плечом. Она едва устояла на ногах. Когда она обернулась, чтобы посмотреть, кто этот неосторожный человек, ей показалось, что на бегу он как-то странно ставит ногу.

— Может, барышня желает перекусить? — опять спросил официант.

— Спасибо. Не теперь, — ответил Штраус за Розмари. — И вообще она на диете!

Розмари потягивала виски, а я поинтересовался у немца:

— Она не запомнила его?

— Довольно смутно. Говорит, что шляпа была надвинута на самые глаза. Правда, ей показалось, будто она его видела раньше, только не может вспомнить, где и когда.

— Вы рассказали об этом следователю?

— Я только сейчас услышал, не так ли, госпожа? — Штраус повернулся к Чедне.

— Да! Розмари, после того как увидела Ромео там… в кабине… настолько растерялась, что забыла про того человека… И вспомнила лишь теперь, — объяснила Чедна.

— Желаете ужинать здесь или накрыть в номере? — вновь вмешался в наш разговор официант.

— Здесь. Позднее. Хорошо? Вы нам порекомендуете какие-нибудь блюда славонской кухни.

— Да, господин, — ответил учтивый официант и направился к столику, за которым сидели Прпич и Веселица.

В дверях появился милиционер и пригласил Розмари.

— Надеюсь, она расскажет все, чтобы оказать помощь следствию, — заметил я.

— Она говорит только правду. — Произнеся это, немец не покраснел, поскольку при нынешнем его цвете лица это было попросту невозможно.

— Так же как вы?

Штраус уставился на меня, видимо размышляя над ответом. Я же подумал, что не к месту задал вопрос, в котором прозвучало сомнение.

— Всю правду! — произнес Штраус, подчеркивая каждый слог. — Впрочем, большую часть времени вы провели вместе со мной в гараже, беседуя с автомехаником.

— Да, вы правы! И любовался последней моделью «мерседеса».

— Что ж, как говорится, конь о четырех ногах и то спотыкается…

Мудро сказано. Наконец, выбрав момент, я попросил разрешения удалиться: хотелось привести себя в порядок и отдохнуть.

Чедна и Штраус остались за столиком.

Я подошел к Прпичу и Веселице и сказал студенту, что ночевать он будет в одной комнате со мной. Номер я не назвал, похлопал Нино по плечу и покинул гостиную.

VII

Уже стемнело. В коридоре горел свет. Лестница, ведущая наверх к номерам, находилась в конце коридора.

Я поднялся на второй этаж. На дверях комнаты, расположенной у самой лестницы, было написано «Горничная». Сразу за этой комнатой находился новый номер Штраусов — десятый. Дальше двенадцатый — для Прпича. Моя комната — напротив десятой, чуть наискосок. А рядом — пятнадцатая, предназначенная для Чедны и Джордже.

Я остановился у десятой. Нажал ручку. Заперто. И дверь моего номера тоже заперта. Я вставил в замок ключ, но прежде, чем его повернуть, задумался над тем, что же происходило в этой комнате до того, как там появилась Юлиана. Ей, Чедне и Штраусу пришлось ждать не одну минуту, пока Розмари открыла дверь. Спала ли она? Возможно. Молодая, здоровая девушка после утомительного путешествия уснула как убитая. И, появившись на пороге, румяная, как ангелочек, прямо из царства снов шагнула в суровую действительность! Румяная, как ангелочек!.. Почему?

Я хмыкнул и огляделся. Коридор был пуст. Ключ скрипнул, поворачиваясь в замке, я толкнул дверь и вошел в темную комнату. Зажег свет. В номере царил порядок: широкая постель застелена чистым бельем, по обе стороны от нее — тумбочки с ночниками, над ней — сельский пейзаж, занавески на окнах задернуты. В комнате чистота и свежий воздух — должно быть, горничная закончила уборку и закрыла окна перед самым моим приходом.

Я распахнул дверь в ванную комнату. И здесь чистота и порядок.

Ничто не напоминало об ужасающей картине — лежащая на постели задушенная шелковым шарфом Юлиана.

Шелковый шарф?

Странно! Ромео раздавал шелковые шарфы — как священник благословения! Шарфы были похожи, словно близнецы. Он подарил Юлиане, Чедне и Розмари. Именно в таком порядке. Я вспомнил, как при этом Ромео читал Шекспира, демонстрируя свой актерский талант. И тут у меня возникла тревожная мысль о грозящей еще кому-то опасности.

Первой жертвой был Ромео. Задушен шелковым шарфом!

Второй жертвой стала Юлиана. Задушена шелковым шарфом!

Кто третий?

Чедна и Розмари тоже получили по шарфу в подарок от Ромео. Не станет ли одна из них следующей жертвой?

Пока в моей голове роились эти мрачные думы, я не мог отвести взгляда от кровати. Белые наволочки, без единой морщинки простыни и покрывало. Перед моим мысленным взором предстала бледная Юлиана с затянутым на шее шарфом. Эта же постель хранила отпечаток тела спавшей невинным сном Розмари.

Спала ли она?

Была ли она одна?

И что только не придет человеку в голову! Но если вспомнить ссору между «отцом» и «дочерью», вполне объяснимо, что мои мысли приняли такое направление. Если «отец» называет «дочь» шлюхой, поскольку установил «истину», значит, она шлюха! К тому же, если фамилия отца Штраус, а дочери — Штраух, многое становится ясным. Следует также добавить, что обычно отец и взрослая дочь не спят вместе в одной постели. Я мысленно похлопал себя по плечу: «Браво, парень, ты начинаешь соображать!»

Раздвинув занавески, я распахнул настежь окно и стал всматриваться в темноту.

Мой взгляд остановился на рефрижераторе. Это была машина Ромео. Около нее суетились какие-то люди и, насколько я мог видеть, демонтировали ее. И тут мне вспомнился телефонный разговор Сенечича с кем-то, вероятно, из Загреба и отчетливо произнесенное им слово — Интерпол!

Черт возьми! Дело, похоже, усложняется!

Однако все по порядку. Я выглянул из окна. Комната находилась на втором этаже; внизу, очевидно, была рыхлая земля. Если бы человек — даже не очень спортивный — выскочил из окна, он бы благополучно приземлился или в худшем случае слегка ушибся. Прпич говорил, что Ромео, появившись из-за мотеля, чуть прихрамывал. Проходя мимо, он подмигнул Прпичу, человеку, у которого отбил жену. Как будто хотел сказать: «Ромео верен себе! Вот он идет, одержав очередную победу!..» А шел он из комнаты, которую его заставила покинуть нуждавшаяся в отдыхе Юлиана. Разрумянившемуся ото «сна» ангелочку Розмари понадобилось всего три минуты, чтобы высвободиться из страстных объятий, выпроводить любовника в окно и открыть двери!

Если Штраус пришел к тому же выводу, что и я, то ревность или, скорее, ущемленное самолюбие могли толкнуть его на убийство.

— А ты чего тут?

В комнату входила Чедна.

— Я решила привести себя в порядок. Розмари еще у следователя, а Штраус с Прпичем и Веселицей беседуют. — Чедна встала рядом со мной у окна. — Что там происходит? — поинтересовалась она, заметив людей возле рефрижератора. — По-моему, это машина Ромео.

— Верно, — подтвердил я. — Судя по всему, эта махина скрывает тайну.

— И эта комната — тоже. — Чедна осмотрелась. — Широченная кровать, отец и дочь… Ты заглянул в их паспорта?

— Ты оказалась права! Фамилия немца — Штраус, Розмари — Штраух.

И я рассказал Чедне, к какому выводу пришел, разглядывая эту комнату и выстраивая свои предположения относительно Ромео и Розмари.

— Очень может быть, — согласилась со мной Чедна. — У Штрауса была причина мстить Ромео. Но у него не было причин убивать Юлиану. Впрочем, он, с его богатством и возможностями, вряд ли бы пошел на преступление из-за какой-то шлюшки!

— Погоди, — я прикоснулся к шарфу на шее Чедны, — почему ты не снимаешь его?

— Зачем? Кому-то он приносит несчастье, а кому-то, может, наоборот!

— У Розмари я шарфа не заметил.

— Наверное, она считает, что он приносит несчастье, и убрала его куда-нибудь подальше. А почему ты спрашиваешь?

— Честно говоря, у меня предчувствие, что следующей жертвой станет она.

— Ты прямо как женщина — веришь предчувствиям!

Я рассмеялся:

— А ты? Разве у тебя нет ощущения, что это заколдованный круг?

— Не волнуйся! Я позабочусь о Розмари. Впрочем, думаю, что теперь у ее двери будет дежурить милиционер. Куда ты? — спросила Чедна, увидев, что я собрался уходить.

— Спущусь во двор. Меня интересует, почему демонтируют рефрижератор. Заодно посмотрю, нет ли следов под окном.

— А я пойду к себе, приму душ и приведу себя в порядок перед ужином.

Я уже был в коридоре, когда Чедна меня окликнула:

— Предраг, подожди, я кое-что тебе скажу. — Она догнала меня. — Если Ромео был здесь, он, несомненно, выскочил в окно. Как ты полагаешь, убийца Юлианы сделал то же самое?

Заперев дверь своего номера, я проводил Чедну и, дожидаясь, пока она войдет к себе, подумал: «Если убийца молод, очевидно, и он выпрыгнул…»

VIII

Я спустился по лестнице и наткнулся на официанта.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, спасибо, можете похвалить горничную.

— Обязательно. — Он притронулся к моему плечу. — Я бы хотел кое-что сказать вам по секрету.

Я ободряюще взглянул на него; этот человек был сама любезность и услужливость.

— Знаете, — начал он, — во время матча, кажется где-то в середине первого тайма, я провожал клиента и видел, как господин Штраус подошел к рефрижератору…

— Что-что? — переспросил я удивленно.

— Он встал на подножку, размахивал руками… Не больше минуты… Потом отправился в автосервис…

— Вы сказали об этом следователю?

— Нет, не сказал. Я не хотел каким бы то ни было образом оказаться замешанным в эту идиотскую историю.

— Господи! — воскликнул я. — Вы же взрослый, умный человек! Сообщи вы вовремя обо всем следователю, Юлиана, возможно, была бы жива и здорова! Сейчас же идите к Сенечичу!

— Сейчас же пойду, господин Равник. По правде говоря, я хотел вначале посоветоваться с вами…

Боже, как люди наивны!

Я вышел из мотеля, миновал бензоколонку и, обогнув здание справа, оказался прямо под окном своего номера. Я присел на корточки и стал внимательно изучать рыхлую, свежеперекопанную землю. «Вероятно, посажены цветы», — подумал я. Наконец я отчетливо различил следы ботинок и еще отпечаток, который могла оставить рука. Должно быть, выпрыгнув из окна, Ромео приземлился на четвереньки. Следы вели в ту сторону, откуда я пришел.

И тут я почувствовал, как кто-то похлопывает меня по спине. Подняв голову, я увидел над собой знакомое лицо: Звонко Новак из Секретариата внутренних дел Хорватии, специалист по борьбе с контрабандой наркотиков.

— Откуда вы взялись? — спросил я, выпрямляясь.

— А, это вы, Равник! — воскликнул Новак. — Что это вы ковыряетесь в земле?

— Один бедолага выпрыгнул из этого окна; я ищу, не осталось ли чего-нибудь после него. А что делаете вы?

— Осматриваю машину того бедолаги. Тоже ищу, не осталось ли после него чего-нибудь.

— Вы разговаривали с Врзичем?

— И с ним, и с Сенечичем. Сейчас опять пойду к ним, пока мои ребята занимаются машиной. Кстати, поглядим, как у них идут дела…

Я последовал за ним. «Ребята», которые демонтировали рефрижератор — а то были, несомненно, мастера своего дела, — только что сняли огромные передние колеса.

— Как-то мы обнаружили наркотики в покрышках, — сказал Новак. — А в рефрижераторе хватает мест, где можно оборудовать тайники для «товара».

Минут десять мы постояли возле автомобиля, а затем вернулись в мотель.

Я предложил Новаку зайти в гостиную познакомиться со свидетелями событий, и он охотно согласился. Здесь были все, кроме Розмари. Рядом с Чедной сидел Штраус. При взгляде на багровое лицо немца невольно возникало опасение, что его вот-вот хватит удар. За другим столом сидели Прпич и Веселица. Я подумал, что Веселицу еще не допрашивали и непонятно, почему Сенечич его не трогает. Вдруг меня охватило беспокойство. Я подошел к Штраусу и поинтересовался, где Розмари. До него как будто не дошел смысл моего вопроса, и мне пришлось повторить.

— Боже мой, это так ужасно! Боюсь, что у нее нервное потрясение. Я отправил ее наверх. Пусть примет душ, придет в себя…

— Она ушла одна?

— Я проводил ее и велел запереться.

— Ох, Чедна, ведь ты обещала позаботиться о ней, — прошептал я и позвал: — Новак, скорее за мной, может, еще не поздно!

Должно быть, мой голос прозвучал столь повелительно, что Новак последовал за мной, не говоря ни слова. Я слышал за спиной тяжелое дыхание перепуганного немца. Наверное, к нам присоединилась и Чедна.

В коридоре я побежал, быстро поднялся по лестнице, перескакивая через ступеньки, и в мгновенье ока очутился у дверей номера Штрауса.

Подергал ручку. Заперто. Я позвал:

— Розмари!

Никто не откликнулся. Я изо всех сил заколотил в дверь с криком:

— Розмари, откройте, ради бога, откройте.

— Да что с вами? Вы сошли с ума? — пытался остановить меня Новак.

Я обернулся и рядом с Новаком увидел Штрауса — в его глазах был страх.

— У вас есть револьвер? Стреляйте в замок!

Новак колебался.

— Стреляйте! — Это прозвучало как приказ.

Раздался выстрел, и двери распахнулись.

В номере было темно.

Я щелкнул выключателем, и по комнате разлился свет.

На полу лежала обнаженная Розмари, а на шее у нее был шелковый шарф…

 

Глава четвертая

Бедная Розмари! Глядя на ее мертвое лицо, я невольно вспомнил слова Отелло:

Но вряд ли в этих строках заключался ответ на вопрос, кто затянул шарф на шее Ромео, Юлианы и Розмари.

I

Когда я зажег свет и увидел лежащую на полу обнаженную Розмари с шелковым шарфом на шее, я застыл в оцепенении. Меня охватило чувство вины. Ведь я предвидел опасность и ничего не сделал, чтобы защитить девушку от руки убийцы.

Чедна не утратила присутствия духа. Оттолкнув меня, когда я попытался ее удержать, она приблизилась к Розмари, опустилась на колени, быстро развязала узел на шарфе и прислонила ухо к груди несчастной.

Штрауса я удержал, крепко схватив за руку, и оба мы могли лишь наблюдать, как Чедна, прибегнув к искусственному дыханию, пытается вернуть к жизни Розмари.

Тем не менее Звонко Новак тихонько вытолкнул нас из комнаты и закрыл дверь.

Появились Сенечич и Джордже.

— Что здесь опять происходит? — Сенечич почти кричал. Обращаясь к едва поспевающему за ним милиционеру, приказал: — Останешься у дверей! Без моего разрешения никого не пускать! — И мне: — Проводите господина Штрауса в кабинет директора и ждите меня там!

II

Штраус тяжело дышал, откинувшись на спинку стула. На его лице выступили капельки пота. Он напоминал дерево, годами наливавшееся силой и соками и вдруг подрубленное. Все рухнуло, никаких надежд.

Глядя на его усеянное каплями пота лицо, я вспомнил, что и тело Розмари было покрыто капельками влаги: она, наверное, только вышла из-под душа, когда на нее напал убийца.

— Вы плохо себя чувствуете? — нарушил я молчание.

— Дайте мне, пожалуйста, воды!

Я выглянул в коридор и у дверей кабинета увидел нового милиционера. «Сенечич усилил охрану, но, к сожалению, слишком поздно», — подумал я и попросил милиционера принести стакан воды.

— Моя репутация… — произнес Штраус, вытирая с лица пот и пытаясь улыбнуться. — Что подумают обо мне дирекция, акционеры, родственники?!

— Для вашей супруги смерть дочери — тяжелая утрата!

Я ждал, как воспримет Штраус мои слова.

— Розмари! Ах! — Он заслонился рукой, будто отгонял страшное видение. — Вы тоже знаете, что она мне не дочь? — спросил он.

— Как вы сказали? — Я изобразил удивление.

— Следователь повнимательней взглянул на наши паспорта, заметил различие в фамилиях и… вот… Вашим друзьям было нетрудно вытянуть из нее все, что они хотели.

— Думаете, — осторожно спросил я, — она назвала убийцу?

— Да нет! Она не знала, кто убийца. Об этом ей нечего было сказать. А о наших отношениях они узнали. Видите ли, дорогой друг, в послевоенной Германии женщины стали легкодоступным товаром… Я познакомился с матерью Розмари в Вангене…

— С матерью вашей дочери?

— Да нет! Когда мы познакомились, Розмари уже была на свете! Отец неизвестен. Она росла, можно сказать, у меня на глазах, понимаете. Ну, и ее мать согласилась, чтобы Розмари поехала со мной…

— Вы рассказали об этом Сенечичу?

— Нет! Я полагаю, что наши взаимоотношения никак не связаны с убийствами.

— Вам известно, что Ромео побывал в комнате у вашей… у Розмари?

— Вы и об этом узнали? Ах, я старый дурак!.. Я очень рассердился на Розмари. Она упорно отрицала, что впустила его, но я-то понял… По выражению ее глаз… всегда… Ну, вы понимаете… Я просто взбесился!

— Ромео выпрыгнул в окно?

— Да.

— И вы решили объясниться с ним?

— Простите?..

— Выйдя из мотеля, вы, прежде чем отправиться в автосервис, подошли к машине Ромео…

— Не понимаю?..

— Приблизились к кабине, поднялись на подножку и затеяли объяснение с шофером!

— Вы меня видели? — осторожно поинтересовался Штраус.

— Я — нет. Но кое-кто видел и готов это подтвердить.

— О пресвятая богородица! — завопил немец, отирая с лица обильно льющийся пот.

Милиционер принес стакан воды. Штраус достал две стеклянные трубочки, вынул из каждой по таблетке и проглотил, запив водой.

— Спасибо… Все так любезны, однако ничего хорошего мне, похоже, ждать не приходится.

— Все тайное становится… — начал я.

— Да-да! Я скажу вам, мне теперь нечего терять. Действительно, я подходил к машине Ромео, я просил его оставить в покое Розмари.

— Вы повздорили?

— Ну, можно сказать и так. Ромео смеялся и оскорбил меня. Подумайте, он сказал: «Старому коту охота полакомиться цыплятинкой!» Я был в бешенстве, потянул за конец шарфа… — Он прикусил губу.

— Но, разумеется, слегка? — с невинным видом спросил я.

— Разумеется! Не собирался же я убивать его из-за этой… шлюшки. Просто хотел напомнить, что это моя «цыплятинка» и чтоб этот наглец отстал от нее…

— У вас есть свидетели, готовые подтвердить, что вы не задушили Ромео?

— Вы не лишены остроумия, приятель! — Штраус теперь держался как человек, который скинул с души тяжелый груз, поделившись своей тайной. — Должен признаться, и поверьте мне на слово: я сам себе свидетель. Клянусь вам, что, когда я ушел, Ромео был жив… — Он задумался. — Не передаст же меня следователь прокурору после нашего с вами разговора?!

— Не знаю, как он отнесется к вашему рассказу. Я лично могу и поверить, хотя боюсь, вам это не слишком поможет.

— Знаете, что мне сказал Ромео, когда я потянул за шарф? — Штраус засмеялся. — Надо признать, чувство юмора у него было! Он сказал: «Даже умерев, Ромео останется вечно красивым и живым!»

— На этот раз он оказался не только шутником, но и ясновидцем…

Нашу беседу нарушили Сенечич и Джордже. Следом за ними в кабинет вошел официант. Сенечич подошел к столу, снял телефонную трубку и обратился к официанту:

— Я хочу кое-что заказать для моих друзей. — Следователь кивнул в нашу сторону и, набрав номер, сказал в трубку: — Шефа, пожалуйста! Кто? Дежурный… а, это вы, Маричич! Придется вам еще прислать «скорую помощь»… Да, несчастный случай… Да, да, со смертельным исходом. Прошу сразу же произвести вскрытие… Чедна Врзич поедет… Она все вам объяснит… До свидания… — Закончив телефонный разговор, Сенечич повернулся к Штраусу: — Для вас обстоятельства складываются весьма неблагоприятно. Я вынужден подвергнуть вас предварительному заключению.

Штраус раскрыл рот и снова закрыл, не произнеся ни слова. А Сенечич, нацелившись пальцем в официанта, попросил:

— Принесите бутылку виски и несколько стаканов. И разумеется, лед.

Официант в свою очередь открыл рот, желая, видимо, что-то сказать, но лишь махнул рукой и вышел из комнаты.

Немец же, обратившись к Сенечичу, осведомился:

— Начнем беседу сразу или подождем, пока принесут виски? Я бы хотел выпить за ваше здоровье и пожелать успеха следствию…

Следователь и Джордже переглянулись, я же в глубине души ликовал, сам не знаю почему.

Джордже подошел ко мне, обняв за плечи, легонько приподнял и стал подталкивать к двери, нашептывая:

— Веселица в твоей комнате. Он буквально в шоке. Постарайся вывести его из этого состояния.

— Вы с ним еще не беседовали?

— Пока нет. Не думаю, что мы услышим от него что-нибудь интересное. — Он осторожно вытолкнул меня за дверь. — Ах, да, Прпич ждет жену…

— Они решили здесь отмечать свою годовщину.

— Если захотят! Я думаю, он рассказал все, что знал. Мы велели ему ждать в номере. А жену проводит наверх милиционер из Новской — он ее знает…

— Поговорить с ней?

— Попробуй…

В коридоре я чуть не налетел на официанта. Он нес заказанную бутылку виски, четыре стакана и ведерко со льдом.

III

Я вышел на улицу. Стояла ночь, теплая и влажная. Вдали небо освещали короткие вспышки молний. Мне вдруг безумно захотелось дождя. Земля пересохла, и хороший ливень ей бы не повредил. Я подошел к рефрижератору. Эксперты тщательно обследовали машину.

— Есть улов? — заговорил я с Новаком.

— Пока нет. Может быть, в холодильном агрегате мы найдем то, что ищем.

— Просто не могу поверить, что Ромео занимался контрабандой наркотиков!

— Пока не найдем «товар», и мы не верим.

Докуривая сигарету, я стоял рядом с Новаком и наблюдал, как его помощники простукивают поверхность рефрижератора. Колеса были сняты и сложены одно на другое. В них ничего не обнаружили.

Вдалеке вновь засверкали молнии.

— Будет дождь!

— Хорошо бы, — сказал Новак, — хотя боюсь, пройдет стороной.

Совсем близко раздался вой сирены, возвещающий о прибытии «скорой помощи».

Мы с Новаком направились к мотелю. «Скорая помощь» остановилась у входа одновременно с нами. Санитары с носилками вошли в здание. Около машины стал собираться народ. Милиционер пытался успокоить людей, я услышал, как он кому-то сказал:

— Ничего серьезного. Сердечный приступ.

— Вам известно, что Сенечич подозревает Штрауса? — шепотом спросил я у Новака.

— В самом деле? Интересно!

— Он тоже на подозрении у Интерпола?

— Что вы сказали? — переспросил Новак вместо ответа.

— Я слышал ваш разговор с Сенечичем. Про Интерпол. Не понимаю, зачем богатому промышленнику впутываться в темные дела, которые приведут его в объятия Интерпола.

— Мой дорогой друг, — задумчиво произнес Новак, — очевидно, вам известно, что Интерпол берется лишь за серьезные дела в международном масштабе. А Штраус — промышленник международного масштаба…

— Вы думаете, он…

— Я не занимаюсь расследованием убийств, — улыбнулся Новак, — моя специальность — наркотики.

Возникло движение, двери распахнулись, и на пороге появились санитары с носилками. Носилки были накрыты белой простыней, под которой угадывались очертания человеческого тела. Порыв ветерка приподнял край простыни, обнажив до колена стройную женскую ногу. Шедшая за носилками Чедна аккуратно прикрыла ее. Санитары поставили носилки в машину.

За спиной милиционера, преграждавшего выход из здания, я увидел немолодую женщину с черными волосами, собранными в большой пучок. Я узнал буфетчицу.

Чедна о чем-то поговорила с милиционером и санитарами, затем села в машину рядом с носилками.

Вновь завыла сирена, и «скорая помощь» умчалась.

Буфетчица, которой удалось миновать милиционера, подошла к нам.

— Какое несчастье! — Она была взволнованна. — Целыми днями стоишь за стойкой, как только ноги держат, разливаешь пиво, а тут друг друга убивают.

— Вы не заметили ничего подозрительного? — шепотом спросил я у нее.

— Да вы что?! Всю свою жизнь я провела за буфетной стойкой. Наливаю и смотрю, как люди пьют. По мне — все пьяницы подозрительны! А если хотите выпить, идемте к стойке.

Пока она наливала мне коньяк, я сделал еще один заход.

— И все-таки, может, кто-то привлек ваше внимание?

— У меня не было времени разглядывать всех пьяниц. А вообще-то, у каждого на лбу написано, кто он: убийца, мошенник, бабник, шлюха… Вас-то кто интересует?

— Мужчина в черном костюме и черной, надвинутой на глаза шляпе. Он был здесь во время матча…

Буфетчица задумалась.

— Было здесь три черных человека, три священника со своими черными тарелками на голове. Но они были не в костюмах, а в черных сутанах.

К буфету подошел молодой официант.

— Где Врабец? — раздраженно спросил он. — Строит из себя главного! Он что, думает, я один должен всю эту толпу обслуживать?!

— Спросите Врабеца, — посоветовала мне буфетчица, — может, он видел черного человека…

Врабеца я нашел в коридоре.

— Где горничная? — ворчал он. — Неужели я сам должен менять постели!

IV

На втором этаже у двери в комнату, где была задушена Розмари, стоял милиционер и внимательно изучал разбитый выстрелом замок.

— Постель в номере сменили?

— Да, — ответил милиционер и философски заметил: — Ничего не поделаешь, такова жизнь! Кто-то уходит, кто-то приходит…

Пытаясь отпереть дверь тринадцатого номера, я с удивлением обнаружил, что ключ не поворачивается в замке.

— Дверь не заперта, — объяснил милиционер.

— А кто же ее отпер?

— Я! — Милиционер показал мне связку ключей. — Приказано, чтобы все комнаты на этаже не запирались. А мне не отлучаться из коридора ни на минуту.

Войдя в номер, я увидел Веселицу. Он сидел на стуле у окна и бессмысленным взглядом смотрел на кровать. Я заговорил с ним, но он, наверное, все еще не мог расстаться со своей Юлианой.

— Нино, — попытался я вывести его из оцепенения, — надо жить, хотя бы ради того, чтобы найти и наказать убийцу.

Глаза юноши ожили. Мои слова дошли до его сознания. Я увидел, как шевелятся его губы, и услышал шепот: «Я черен, вот причина…» Господи, какие мысли теснятся в его голове!

Я подошел к окну и стал всматриваться в душную темноту. Вдалеке по-прежнему сверкали молнии, над нефтеносными полями вспыхивали красные огненные язычки, свидетельствующие о том, что глубоко под землей запрятано черное золото. На освещенной стоянке эксперты старательно разбирали рефрижератор, а меня занимала мысль: существует ли на самом деле человек в черном костюме и шляпе, надвинутой на глаза? Если существует, у Штрауса есть алиби, если нет, значит, человека выдумала Розмари, он — плод ее фантазии. А может, его придумал Штраус, чтобы снять с себя подозрения? Во всяком случае — уж таковы факты, — первым, кто подошел к Ромео, когда тот отдыхал в кабине, был немец, а первой, кто увидел мертвого, была Розмари.

Я присел на корточки возле Нино.

— Нино! — начал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Во время матча вы выходили из ресторана?

Он положил руку мне на плечо и не произнес ни звука.

— Вы не видели человека в черном костюме и в низко надвинутой на лоб шляпе?

Опять молчание. Только глаза юноши блеснули и сузились зрачки. Он был похож на приготовившегося к прыжку тигра. И вновь я услышал: «Я черен, вот причина…»

Боже мой, он теряет рассудок!

В дверь постучали. Я не успел отозваться, как дверь распахнулась и вошел милиционер.

— Пройдите в двенадцатый номер, с вами хочет поговорить Степан Прпич, — сказал он.

В комнате я увидел Прпича и его жену. Это, несомненно, была та, цветущая красота которой заставила Ромео похитить ее, чужую жену. Красота? На вкус, на цвет… как говорится. Наверное, для Прпича эта женщина была самая красивая! Типичная жизнерадостная славонка, выросшая на сливках и ароматном пшеничном хлебе, с округлыми формами, простая, скромно одетая, словом — красивая.

— Моя Катица, — представил Прпич. — Я ей все рассказал!

— Ох, господи, как это ужасно! — заговорила Катица. — Мы хотели отпраздновать день нашей свадьбы. Нам и в голову не пришло, что именно сегодня сюда приедет… — Она запнулась и с трудом выговорила: — Ромео.

— Муж сказал вам, что они подрались?

— Ну а как же! Только Степан на него руки не поднимал! Мы со Степаном помирились и на Ромео зла не держали. Верите, он был точно большой ребенок…

— Ваш приятель, господин Врзич, посоветовал мне поговорить с вами, — продолжал Прпич. — Все как-то таинственно! Мне было велено прийти в эту комнату, жену встретил милиционер наш, из Новской, привел ее сюда тайком… Странно, а?

— Все, что происходит сегодня, странно и непонятно. И меня уже ничто не удивляет. Единственное, что я хотел бы знать, — это видел ли кто-нибудь человека, разгуливающего в такую жару в черном костюме и черной шляпе!

— Кто это? — спросил Прпич.

— Наверное, привидение, — попробовал я пошутить.

Вспомнив, что Джордже просил меня поговорить с женой Прпича, я на минуту задумался, с чего начать. И задал вопрос, который меня больше всего занимал:

— Скажите, вы когда жили в Неаполе, то есть у Ромео, к вам не приходил «черный человек»?

— Это вы про человека в черном костюме и шляпе? — лукаво улыбнулась Катица.

— Про него.

— Нет. Сейчас подумаю… точно, нет!

— А друзья Ромео бывали у вас?

— Да нет, не сказала бы. Пожалуй, очень редко и только если он был дома. Ведь он чаще ездил, чем дома сидел. Знаете, Ромео был очень ревнивый, хотя…

— Может, что-нибудь необычное привлекло ваше внимание, пока вы жили у него?

— У Ромео была хорошая квартира. Он много зарабатывал. Всего полно… А что-нибудь необычное?.. — Она задумалась. — Ах, да! Однажды за книгами в шкафу я нашла пакетик с белым порошком. И пахло от него как-то странно. Когда Ромео вернулся из поездки, я показала ему пакетик и спросила, что это. Он засмеялся, замахал руками — ну, знаете, какой он, — и объяснил, мол, это что-то вроде муки.

— А сами вы что подумали?

— Подумала, какая-нибудь отрава! — ответила толстушка славонка. — И тогда я решила вернуться к моему Степану и детишкам.

— Значит, никто у вас не бывал?

— Друзья Ромео заходили редко.

— Может, кто-нибудь странно себя вел, ну, назойливо, что ли, понимаете?..

— Расскажи про встречу с нашим земляком, — вмешался Прпич.

— Земляк? Что нашему человеку понадобилось в Неаполе?

— Ах, про того… — Катица сверкнула белыми зубами. — Ромео был в поездке. В Стамбуле. В дверь позвонили, я открыла и увидела незнакомого мужчину.

— Как он выглядел? Как был одет?

— Ох, это был совсем не «черный человек»! — рассмеялась Катица. — Пожилой, светловолосый мужчина с залысинами, в клетчатом коричневом пиджаке, зеленых брюках… Очень любезный… Он обратился ко мне на итальянском… А я по-итальянски знаю всего несколько слов… Тогда он стал говорить на нашем языке. Сказал, что он друг Ромео, хотел его повидать, посидеть, вспомнить, как вместе воевали в Югославии. Я спросила, не был ли и он в партизанах. Он усмехнулся и сказал, что везде был! Конечно, я пригласила его в дом, предложила кофе, объяснила, что Ромео в поездке… Да, еще я вспомнила, что Ромео очень любит мотель в Новской и всегда остается там ночевать.

— Он не спрашивал, как вы оказались у Ромео в доме?

— Мною он не интересовался. Да и я стариков не люблю! — Она бросила озорной взгляд на Прпича.

Тот улыбнулся и в ответ на ее поддразнивание сказал:

— Ох, и поколочу я тебя, когда вернемся домой!

— Приберегите любовь до лучших времен, — посоветовал я им. — И что же было дальше?

— А ничего! Человек поблагодарил за кофе и передал привет Ромео.

— Он не представился?

— Представился! Пробормотал какую-то фамилию — кажется, Карабег или вроде того.

— Вы бы его узнали?

— Да! — уверенно ответила Катица. — Я бы и по ботинкам его узнала.

— По ботинкам? — переспросил я.

— Ну да, по ботинкам! Я очень хорошо помню: в какой-то момент он выставил вперед левую ногу, и я увидела ортопедический ботинок. Надо сказать, когда брюки его прикрывают, это совсем незаметно, я и внимания не обратила, что человек хромает…

— Черный человек… — прервал я Катицу, — тоже хромает.

— Дался вам этот «черный человек»! Да мой Степан сейчас тоже «черный человек»!

«Что она болтает?» — подумал я. И повнимательней взглянул на Прпича. Черт возьми! Занятый своими мыслями, я не заметил, что он снял свой комбинезон и остался в черном нарядном костюме. Хорошо сложенный, с перебитым, как у боксера, носом, он напоминал мафиози, которого ни белая рубашка, ни шелковый галстук не сделают человеком из приличного общества.

— Где твоя шляпа? — спросила Катица мужа.

— Зачем мне шляпа в этакую жару?

— Приподними левую брючину! — Катица ласково прикоснулась к моей щеке. — Видите, господин хороший, у моего Степана обычные ботинки!

V

У комнаты Штрауса я увидел Джордже. Он в задумчивости разглядывал разбитый замок, затем осторожно толкнул дверь. Она открылась.

— А, это ты! — сказал Джордже, увидев меня.

Входя в комнату, он позвал меня и, прежде чем закрыть дверь, приказал милиционеру:

— На этаж никого не пускать!

Окно в номере было открыто, легкий ветерок раскачивал занавески. Джордже подошел к окну и выглянул, затем вернулся на середину комнаты и не спеша осмотрелся. Все чисто, убрано, постель застелена свежим бельем, на кровати сложены полотенца… Словно ничего не случилось.

— Странно, — Джордже размышлял вслух, — и комната, где убита Юлиана, и комната, где задушена Розмари, были заперты изнутри. Как убийца попал в помещение? Как вышел?

— В первом случае он выскочил в окно.

— Выпрыгнуть в окно мог только молодой, достаточно тренированный человек. Выпрыгнул Ромео. Но Ромео не убийца, он жертва. И из этой комнаты он выскочить не мог!

Джордже вошел в ванную комнату, расположенную справа от входа. Я заглянул из-за его спины. Второй двери в помещении не было.

Джордже опять остановился посреди номера.

— После допроса Розмари была не в себе, и Штраус отвел ее в комнату. Он велел ей запереться. Она послушалась. Успокоившись, она разделась и приняла душ. Выйдя из ванной, а может, еще стоя под душем, Розмари услышала, что в комнате кто-то есть. Она вышла из ванной, и этот кто-то набросил ей на шею шелковый шарф. Как убийца попал в комнату? — Вопрос Джордже адресовал самому себе. — Взгляни!

Он указал пальцем на ковер, прикрывавший довольно большую часть левой стены. Картина, изображенная на ковре, представляла собой романтичный славонский сельский пейзаж.

Джордже подошел к стене и постучал.

— Кирпич, — констатировал он и стукнул по ковру. Звук был тот же. Джордже постучал на десять сантиметров правее. Звука не было! Джордже приподнял ковер, и мы оказались перед дверью с врезным замком, но без ручки.

Джордже позвал милиционера. Тот достал связку ключей и пробовал их один за другим, пока не послышалось щелканье замка. Джордже толкнул дверь, но она не поддалась: что-то мешало.

Мы вышли в коридор и остановились перед дверью с надписью «Горничная». Дверь была не заперта, мы вошли и очутились в узкой комнатенке, где царил идеальный порядок. Слева на полках были аккуратно сложены простыни, наволочки, полотенца, одеяла. У стены стояли щетки, рядом — корзина, вероятно для грязного белья, а в углу у окна — большой пылесос. Справа посредине стоял двустворчатый шкаф. Он-то и помешал Джордже открыть дверь из соседней комнаты.

Джордже заглянул в шкаф.

Справа лежало постельное белье, полотенца. В левой половине, предназначенной для одежды, висело несколько форменных официантских рубашек и пиджаков…

VI

Сенечич был один в кабинете. Перед ним стояла начатая бутылка виски и четыре высоких стакана: два недопитых, один чистый, а один пустой — Штрауса.

Сенечич внимательно выслушал мой рассказ о беседе с супругами Прпич и еще внимательней о том, что обнаружил Джордже в комнате горничной.

— Какая халатность! — возмутился следователь, имея в виду, очевидно, тех, кто осматривал комнату, где подверглась нападению Розмари. Сняв телефонную трубку, он набрал чей-то номер: — Это ты, Иосип? Слушай меня: отправляйтесь сейчас же и делайте так, как договорились. Хорошо, Иосип…

Следователь позвал милиционера.

— Все в гостиной? — спросил он. — Всех из комнат и гостиной пригласите сюда… Позовите людей Новака… Они уже закончили работу. Ах, да, пусть придет и буфетчица. И директор мотеля, если его разыскали в Новской…

Следователь вытер вспотевший лоб. Похоже, этот июльский день его доконал.

VII

Есть какая-то жуткая логика в игре, которую изобретает сама жизнь. И всем нам в ней отведены какие-то роли: кому — главная, а кому — второстепенная.

В последнем действии главные роли были отведены следователю Сенечичу и промышленнику Штраусу. Остальным достались второстепенные роли — свидетелей и зрителей.

Свидетели: Джордже Врзич, Степан Прпич, буфетчица — ее звали Амалия Новичич, — Нино Веселица, Антон Врабец и я.

Отсутствовала Чедна Врзич.

Зрители (если можно так сказать): Звонко Новак и трое из его группы. Увидев их, я чуть не расхохотался: все были одинаково одеты — в темных пиджаках и серых брюках — и казались близнецами моего «черного человека».

Сенечич, не вдаваясь в детали, изложил ход событий.

И предъявил Штраусу обвинение в убийствах!

Главным доводом было то, что немец сам признался, что подошел к рефрижератору, встал на подножку, пригрозил Ромео, потянул за шарф, обмотанный вокруг его шеи, и лишь потом отправился в гараж.

Штраус не дал до конца изложить версию.

— Кто видел, как я подошел к машине Ромео?

— Официант, — ответил Сенечич, — Антон Врабец.

— Да, господин, я вас видел, — подтвердил Врабец.

— Независимо от того, видел меня официант или нет, я рассказал обо всем сам, — заметил Штраус. — Но я утверждаю: когда мы расстались, Ромео был жив!

Меня удивило спокойствие Штрауса. Он вел себя как человек, уверенный в своей правоте.

— Вы последний, кто видел Ромео живым, — парировал следователь. — Ваша дочь первая увидела его мертвым. Нет никого, кто бы видел Ромео живым после того, как вы расстались с ним. — Сенечич отчеканивал каждый слог.

— Хорошо, — согласился Штраус. — Скажем, я убил Ромео! Скажем, и причина у меня была… А зачем бы я стал убивать несчастную девушку, эту милую Юлиану, которую совершенно не знал, и мою дочь Розмари?!

И вдруг заговорил Нино.

Юноша будто вернулся с того света.

Он встал, подошел к столу, за которым в одиночестве сидел Штраус, внимательно посмотрел на немца, затем, обратившись к Сенечичу, в наступившей тишине произнес:

— Я свидетель! Штраус не убивал ни Ромео, ни Юлиану, ни Розмари.

Все загудели.

Я взглянул на Джордже. Он сидел с каменным лицом.

Что они с Сенечичем придумали? Я бы вел игру по-другому и, полагаю, пришел бы к той же цели, однако не стал бы устраивать столь шумный спектакль.

— Тихо! — повысил голос Сенечич.

Гомон не прекращался. Следователь хлопнул ладонью по столу и крикнул вновь:

— Тихо! Иначе попрошу всех освободить помещение. Говорите, Веселица…

— Я-то скажу! — Нино казался на удивление хладнокровным. — Я тоже видел, как Штраус подходил к рефрижератору. В середине первого тайма я вышел подышать. Хотел поговорить с Прпичем, спросить, из-за чего он подрался с Ромео, который во время поездки был так внимателен к моей Юлиане. Хочу вам сказать, мне понравился Ромео — этот человек любил людей! Он знал, что Юлиана больна, знал отчего… Ведь она была очень больна, и это я ее убил…

— Он не отдает себе отчета в том, что говорит! — воскликнул я.

— Равник, прошу вас, не перебивайте… Продолжайте, Веселица!

— Не руками своими убил, а когда согласился, чтобы она избавилась от ребенка… Если бы мы остались в Загребе… наш… наш ребенок играл бы с голубями… Но я не о том хотел сказать… Я знаю, Штраус не убивал Ромео…

— У вас есть доказательства?

— Когда Штраус от рефрижератора направился в автосервис, подошла колонна автобусов и загородила его от меня. Когда колонна проехала, я его уже не видел. Я передумал идти к Прпичу. Мне захотелось поблагодарить Ромео за то, что он был так внимателен к Юлиане. Я встал на подножку, заглянул в кабину и увидел, как шофер сидит, прислонившись щекой к рулю.

— Шарф был обмотан вокруг шеи и привязан к рулю? — перебил Сенечич юношу.

— Нет! — ответил тот спокойно. — Шарф просто был у него на шее. Ромео дремал. Когда я коснулся его плеча, он поднял голову, подмигнул и сказал: «Старик хотел меня задушить!» Извините, господин Штраус. — Нино повернулся к немцу. — Потом Ромео стал смеяться и говорил разные неприятные вещи, которые я не хочу здесь повторять.

— Как закончился ваш разговор?

— Я поблагодарил его за Юлиану, сказал, что она отдыхает и что после сна ей наверняка станет лучше. Ромео пообещал вечером, когда спадет жара, подбросить нас до Загреба, если мы захотим.

— Значит, вы последний, кто видел его живым? — спросил Сенечич.

— Последний видел его живым убийца! — произнес Нино с ненавистью в голосе.

— Получается, убийцей можете быть и вы?!

— Теоретически — да, практически — нет. Ведь тогда я должен был бы его ненавидеть, я же испытывал к нему чувство благодарности… Нет! Вы на ложном пути…

— Товарищ Врабец, — обратился следователь к официанту, — вы видели Веселицу у бензоколонки или около рефрижератора?

— Нет! У меня не было времени долго торчать на улице. Посетителей полно, все в этакую жару то и дело заказывали холодное пиво, и я сразу вернулся в ресторан.

— Вы часто покидали ресторан во время матча?

— Отлучался в кухню и гостиную.

— Я имею в виду, не выходили ли вы еще на улицу?

— Раз или два. Догонял клиента, который ушел, не заплатив за пиво… Это может Амалия подтвердить…

— Да, господин, — заговорила буфетчица. — Врабец очень рассердился, выругался… «Буду я, говорит, за всяких босяков платить из своего кармана!» И пулей вылетел из ресторана…

— Когда вы выходили, Врабец, вам не попадался мужчина в черном пиджаке и черной шляпе, надвинутой на глаза?

— Сегодня много людей у нас побывало…

— И три священника в черных шляпах, — вставила буфетчица.

— Пожалуй, никого похожего я не видел. Слышал, что… ну… барышня Розмари говорила о каком-то человеке в черном пиджаке и шляпе… она будто его видела, только она… — Официант замолчал.

— Да, задушена! — закончил следователь его мысль. — И, к сожалению, не может дать показаний. Будь она жива, это был бы важный свидетель… Вы согласны?

— Наверное, — ответил Врабец. — Бедняжка! Хотя, может, ей просто привиделось по такой жаре.

— Прпич! — вскрикнула буфетчица. — И у него черный пиджак!

— Не хватает лишь черной шляпы? — с сарказмом в голосе спросил Сенечич.

— Я не то хотела сказать, но…

— Да, — прервал буфетчицу следователь, — у Прпича был серьезный мотив, чтобы совершить преступление. Однако нужно его признание и свидетели или факты, которые подтвердили бы это признание. Скажите, вы раньше знали Ромео? — Вопрос был адресован Штраусу.

— Ни во время войны, ни в мирное время!

— А вы, Врабец?

— Сегодня увидел впервые.

— Он всегда останавливался в этом мотеле.

— Возможно, но я работаю здесь меньше месяца и увидел его сегодня в первый раз.

— Я его знала, — опять вмешалась буфетчица. — Понимаете, я родом из этих мест и давно здесь работаю. Уж и ноги не ходят, так их натрудила за этой стойкой! Ромео был шутник и задира, приличные чаевые мне давал…

— Амалия, как вы думаете, кто мог его убить?

— Откуда мне знать! Наверное, кто-нибудь, кто с ним хорошо знаком! — ответила буфетчица и вдруг воскликнула: — Ох, пресвятая дева Мария! Потому-то вы спрашиваете, кто его знает?

— Может, знаком убийца с ним и не был, но знал, как он выглядит и где его найти, — добавил Сенечич.

Должен сказать, мне начинало нравиться, как Сенечич ведет беседу. Вместе с Врзичем и Новаком, мастерами своего дела, они, наверное, подробно обсудили, как поймать паука в его собственной паутине.

— Это человек с железными нервами, умный и осторожный, — продолжал Сенечич. — Однако и он допустил ошибку. — Следователь вздохнул.

В комнату вошел милиционер, приблизился к Сенечичу и что-то прошептал на ухо.

— Отлично, — громко сказал тот. — Пусть подождут… — И вновь обратился к участникам спектакля: — Думаю, нет смысла оттягивать развязку… Сейчас я изложу факты… Прошу меня не перебивать.

По комнате опять пробежал шумок.

— Тише, пожалуйста, тише! — крикнул Сенечич. — Новак, попрошу corpus delicti.

Новак вытащил из портфеля прозрачный пакет, наполненный белым порошком. Сенечич вскрыл пакет и высыпал порошок на стол.

— «Белая смерть»! — сказал он. — Гашиш! В рефрижераторе обнаружено около пятидесяти таких пакетов, а может, и больше. В каждом — полкилограмма. Вам известно, сколько смертей несут эти упаковки?!

Все затаили дыхание.

— Ромео Альфиери принадлежал к мафии, занимающейся торговлей наркотиками. Расследование будет вести Интерпол. Ромео перевозил наркотики из Стамбула в Неаполь. Югославскую границу он пересекал, пользуясь симпатией таможенников, как бывший партизан. Причина убийства — столкновение враждующих группировок мафии. Убийце было приказано поджидать Ромео где-то по дороге. Ликвидировав шофера, он или, скорее, его сообщники, располагая фальшивыми документами, должны были завладеть рефрижератором. Убийцу мы назовем Черный человек. Не вдаваясь в подробности, можно приблизительно восстановить ход событий. Черный человек, улучив момент, приблизился к машине, когда Ромео дремал в кабине, и, затянув шелковый шарф на его шее, привязал концы к рулю… Покидая место преступления, убийца столкнулся с Розмари. Наверное, они узнали друг друга. Или Черный человек так подумал. На Розмари был златиборский джемпер. Полагая, что найдет девушку в тринадцатом номере, убийца проник туда, но в кровати была Юлиана в этом самом джемпере. Она, вероятно, спала. Вполне объяснимо, учитывая их сходство, что Черный человек перепутал девушек. Тем более что на шее Юлианы был шелковый шарф. Убийца задушил ее этим шарфом, пребывая в уверенности, что избавился от свидетеля. Позднее, увидев Розмари живой и невредимой, он был растерян и напуган. Она же в его присутствии подтвердила, что столкнулась с Черным человеком. У него был выбор: бежать или убить Розмари. Исчезни он внезапно, подозрение неминуемо пало бы на него, поэтому он выбрал убийство. Убийца проник в номер… и затянул шарф на шее третьей жертвы. — Сенечич замолчал и обвел нас грустным взглядом.

Воцарилась мертвая тишина. Мне показалось, таящая угрозу.

— Простите, — заговорил вдруг Штраус, — но обе комнаты были заперты изнутри. Как же этот Черный человек прошел сквозь запертые двери?

— Это главный вопрос, на который надо было найти ответ, что нам и удалось. Думаю, Черный человек подтвердит, что мы не ошиблись. Однако не будем терять время… Прошу вас, — Сенечич обратился к кому-то из группы Новака, — скажите милиционерам, чтобы привели первого свидетеля…

Вошла Катица Прпич, румяная, как спелое славонское яблоко.

Я окинул быстрым взглядом присутствующих. Все хранили спокойствие, а если на чьем-то лице можно было заметить следы волнения, то оно скорее было вызвано восхищением этой цветущей красотой.

— Катица Прпич, жена Степана Прпича, — представил ее Сенечич. — Садитесь, Катица. Прошу вас ответить на мои вопросы, и по возможности короче…

Катица кивнула.

— Вы были женой Степана Прпича…

— Я и теперь ему жена! — Катица покраснела еще сильнее.

— Некоторое время вы жили с Ромео Альфиери в Неаполе.

— Это моя ошибка!

— Однажды, когда Ромео находился в рейсе, к вам в дом пришел незнакомый человек, наш соотечественник. Что ему было нужно?

— Он сказал, что хочет повидать Ромео, что они вместе воевали.

— Он назвал свое имя?

— Что-то пробормотал, вроде Карабег. Точно не разобрала.

— Карабег. Это все?

— Нет, господин, только сейчас вспомнила. Когда он ушел, я заметила, что пропала фотография Ромео, которая стояла на столике…

— Вы рассказали Ромео об исчезнувшей фотографии?

— Нет, я не думала, что это важно.

— И последнее: приходил ли тот человек еще?

— Нет. Когда я упомянула Ромео о госте, он вроде бы задумался, но ничего не сказал.

— Спасибо, — поблагодарил Сенечич Катицу. — А теперь взгляните, пожалуйста, на всех присутствующих в этой комнате и скажите, нет ли среди нас этого Карабега.

Катица встала и внимательно посмотрела на того, кто оказался к ней ближе всех, — на следователя. Я видел, как она, размышляя вслух, покусывает губы.

— Больше всего он на вас был похож, — Катица замолчала в нерешительности, — только, кажется, постарше.

Послышался смех. Засмеялся и Сенечич:

— Круг подозреваемых расширяется! Придется и мне поискать алиби. — И вдруг, посерьезнев: — Смотрите еще!

Катица задержалась около одного из трех «близнецов» в черных пиджаках, сотрудников Новака. Это был лысоватый крепкого сложения мужчина среднего роста. Катица отрицательно помотала головой. Затем остановилась возле Штрауса: нет, не тот. Когда она посмотрела на меня и мы встретились взглядом, я увидел, что глаза у нее голубые и чистые, как славонское небо после грозы! Катица улыбнулась мне и подошла к Врабецу.

В комнате стояла тишина, поэтому голос Катицы зазвенел, словно колокол в сельской церквушке, когда она произнесла:

— Добрый вечер, господин Карабег!

Врабец вскочил как ошпаренный.

— Что это значит? Что за спектакль? Эта женщина лжет, лишь бы выгородить своего мужа!

— Успокойтесь, Врабец! — прикрикнул Сенечич. — Вы получите слово.

— Я ее никогда в глаза не видел! И в Неаполе не был! Посмотрите мой паспорт! — вопил Врабец.

— Спокойно! Спокойно! — стучал Сенечич по столу ладонью, требуя тишины. — Мы еще не закончили разговор… Я вас, Врабец не обвиняю… Моя задача установить факты.

Когда шум стих, следователь отдал распоряжение милиционеру:

— Введите главного свидетеля!

И спросил у Катицы:

— Скажите, у Карабега не было какой-нибудь особой приметы?

— Была, — начала было Катица. — Он…

— Ну, не будем торопиться. Об этом позднее. А вот и…

Дверь раскрылась, и на пороге появился Черный человек — в черном пиджаке и черной шляпе, надвинутой на самые глаза!

За его спиной я увидел Чедну Врзич.

Штраус и Врабец вскочили со своих мест одновременно. Во взгляде Штрауса мелькнуло сомнение, а во взгляде Врабеца — страх.

Пиджак болтался на Черном человеке, как на огородном пугале. Я не мог сдержать смех. Да, у Сенечича поистине талант устраивать театр ужасов!

— С удовольствием представляю вам Черного человека, — произнес он, указывая на главного свидетеля. — Розмари Штраус!

Амалия Новичич вскрикнула, однако в обморок падать не стала. Она ошеломленно уставилась на чучело в черном. Когда же наконец пиджак и шляпа были сброшены, нашему взору во всей своей ангельской красоте предстала Розмари, эта маленькая дрянь, из-за которой всем нам пришлось столько поволноваться. В особенности престарелому «папочке» Штраусу.

— Кто пытался вас задушить? — спросил Сенечич. — Чедна, переведите вопрос.

В полной тишине, по очереди оглядев всех, Розмари ткнула пальцем в официанта.

На этот раз Врабец не произнес ни слова. Он сидел, не шевелясь, вдруг постарев, понимая, что все кончено.

— Катица, расскажите, на что вы обратили внимание, когда Карабег-Врабец посетил вас в Неаполе?

— Знаете, когда он слегка выставил левую ногу, я увидела ортопедический ботинок. Но если брюки прикрывают ботинок, совсем ничего не заметно. Даже хромота…

— Врабец, подойдите!

Тот тяжело поднялся со стула и приблизился к следователю.

— Пожалуйста, приподнимите левую штанину!

И мы увидели ортопедический ботинок!

Когда Сенечич отдавал распоряжение увести Врабеца, к нему обратился Штраус:

— Не будете ли вы так любезны, господин следователь, объяснить нам кое-что?

— А именно?

— Да вот: как убийца прошел сквозь запертые двери и как моя… э-э… моя Розмари осталась жива?

— Задержитесь, Врабец, и наденьте пиджак! Я хотел бы, чтобы вы подтвердили или дополнили мои умозаключения… Вспомните, кто отпирал комнату, в которой отдыхала Юлиана? — обратился к нам Сенечич. — Врабец! Когда он вставил ключ в замок, дверь, вероятно, была незаперта. Задушив Юлиану, он вставил ключ в замок изнутри так, чтобы потом его легко можно было вытолкнуть. Так он и сделал: вытолкнул ключ, а вторым будто бы отпер дверь… В случае с вашей… э-э… дочерью все происходило несколько иначе. Она, как вы потребовали, заперлась в номере, пообещав никому, кроме вас, не открывать. Но ваша комната соединяется скрытой за ковром дверцей со служебным помещением для горничной. Эта дверца, замаскированная шкафом, наверняка была заперта. Врабец, отодвинув шкаф, отпер дверцу и проник в номер. Розмари на шум вышла из ванной и… убийца затянул на ее шее шарф. Как он попал Врабецу в руки? Розмари оставила его в тринадцатом номере. Когда горничная убирала комнату, туда зашел Врабец, увидел шарф и на всякий случай сунул его в карман… На этот раз жертве повезло: из коридора донеслись голоса, и убийца, решив, что дело сделано, поспешил скрыться. Он вернулся назад тем же путем, запер за собой дверцу, однако, как я полагаю, не успел поставить на место шкаф… Чедна пыталась искусственным дыханием вернуть Розмари к жизни, и ей это удалось. Тем временем мы обнаружили скрытую ковром дверцу. Когда Розмари пришла в чувство, у меня появилась мысль объявить ее мертвой! Я приказал милиционеру не пускать на этаж посторонних. Мы открыли комнату горничной, и я убедился, что шкаф сдвинут с места. Мы не стали его трогать. «Мертвую» Розмари «скорая помощь» увезла в больницу, чтобы там девушку осмотрел врач… Вы, Врабец, улучили момент и, вернувшись в служебную комнату, поставили шкаф на место. Вот и все! Правильно я изложил события, Врабец?

— В основном, — признал тот. — А где вы нашли пиджак?

Он был в черном пиджаке, который, надо признать, ему весьма шел!

— В шкафу. Ведь это ваш форменный пиджак! Вы думали, он не привлечет внимания, если будет висеть с остальной официантской одеждой. А черную шляпу вы бросили в корзину для грязного белья.

— Скажите, — попросил Врабец, — где я допустил ошибку?

— Ну что ж, объясню. Полагая, что после покушения на Розмари вы постараетесь скрыться, я в вашем присутствии обвинил в убийстве господина Штрауса. Таким образом я рассчитывал заставить вас отложить бегство. И в самом деле вы успокоились и остались. Благодарю. Хотите еще что-то спросить?

— Скажите, зачем вам понадобился весь этот спектакль, если Розмари меня узнала?

— В том-то и дело, драгоценный мой Врабец, что девушка не успела узнать вас! Когда мне стало ясно, что преступник — вы, я позвонил в больницу и попросил Чедну Врзич: «Пусть Розмари укажет на Врабеца!» Ну, теперь все!

— Нет, не все, — возразил я. — У меня есть вопрос. Где вы слушали курс режиссуры?

— В нашем городишке серьезных происшествий не бывает, — объяснил Сенечич, глубоко вздохнув, — ну и я, чтобы не скучать, в свободное время ставлю в драмкружке любительские спектакли!