Дверь в квартиру № 22 была распахнута настежь. Но это меня не удивляло. В этой квартире вот уже без малого восемьдесят лет жила бабушка Буренкина, тугая на оба уха. Дверь она постоянно держала открытой (подпирая ее сосновым полешком), что не очень нравилось соседям. Им пахло.

— Коровником, — говорил мой папа и морщился. — У нас в подъезде пахнет коровником, увы и ах!

— Это не в подъезде, — не соглашалась с ним мама. — Это у бабушки Буренкиной сбежали щи.

Я зашел к Буренкиной и принюхался. Вместо коровника пахло зайчиками — я не был удивлен. Значит, я на верном пути.

В комнате слева по коридору горела зеленая лампочка.

«Спальня», — мысленно прикинул я и пошел на свет.

Посредине бабушкиной спальни стояла гигантская кровать под балдахином. Она была кованая и вся в завитушках. В кровати, среди подушек и одеял, лежала Буренкина в белых кружавчиках.

Хотя нет. Приглядевшись внимательней, я понял, что в кружавчиках лежала не бабушка, а рыжая корова с розовым носом.

— Молоко на полочке в бидоне, — не глядя на меня, сказала Корова. Она сосредоточенно подпиливала копыто. — Парнее некуда.

— Добрый вечер, — застеснявшись, поздоровался я.

— Сметана — в крынке на подоконнике, — бросила мне Корова, не отрываясь от маникюра. — Гони две звонкие монеты!

— У меня нет, — я совсем растерялся. — Простите, но я не за молочным пришел.

Корова не реагировала. Тогда я подошел поближе:

— У вас хомячка не пробегало?

— Простокваша скиснет послевчера.

— Я говорю, хомячка такого рыженького не было? — не сдавался я.

Корова тряхнула кружавчиками:

— Сливки завезут в понедельницу.

Я наконец сообразил, что Корова меня не слышит, и, яростно жестикулируя, крикнул ей в самое ухо:

— Хомяк!! Вы Фому Фомича не видали?!

— Ну что ты орешь? — из коровьева уха вылезла заспанная собачья морда.

Я опешил. Корова невозмутимо продолжала пилить копыто.

— Тебе чего, о Мальчик? — спросила Собака. — Может, творожка?

Я подумал, что она, должно быть, породы сеттер, и опять сказал, что разыскиваю Фому Фомича. Я даже описал его особые приметы: усы и родинку на носу.

— Впервые о таком слышу, — Собака зевнула, щелкнув пастью.

Судьба пропавшего Фомы Фомича и моя судьба ее совсем не волновали. Я подивился на такую душевную черствость (обычно собаки — отзывчивые) и уже собрался уходить…

Как вдруг:

— Постой, о Мальчик, — сказал кто-то тоненьким голоском.

Из собачьего уха вылез маленький нос с усами и родинкой. У меня екнуло сердце.

Я подумал: «Это же Фома Фомич!» Но нет.

Это был не он, а какой-то посторонний хомяк. Он был более толстым и менее рыжим по сравнению с Фомой Фомичом. И еще в нем не было того природного очарования, которое так ценили все родные и близкие Фомы Фомича.

Я это разглядел сразу, невооруженным глазом.

Тем временем Посторонний Хомяк меня изучал — долго и испытующе.

— Что это у тебя в носу? Торчит такое — беленькое?

Я машинально схватился за нос. И точно — нащупал бумажку. Она была свернута в трубочку и торчала из моей ноздри. Я выдернул ее и развернул.

— Читай вслух! — потребовал Посторонний Хомяк.

Казалось, он был единственный из всей троицы, кому было до меня дело. Корова опять пилила, а Собака спала.

— «Я тебе забыла сказать главное, — прочитал я нараспев (при этом я раскачивался из стороны в сторону). — Чтобы вернуться в Так, тебе надо научиться трем важным ВЕ…»

— Почему ты остановился? — нетерпеливо заерзал Посторонний Хомяк. — Что там дальше написано?

— Ничего.

Я перевернул листок — там тоже было пусто.

— Совсем-совсем ничего? Научиться трем важным ВЕ… и все?

— Все.

— Стра-а-а-анно… — протянул Посторонний Хомяк. — Хорошо. Давай рассуждать не логически.

— Вы хотели сказать: «логически»? — поправил я.

— Как хочешь. Давай не рассуждать логически. Кто-то написал это послание и засунул его тебе в нос… Значит, оно адресовано тебе. Правильно?

— Это Принцесса написала.

— Почем ты знаешь?

— По почерку, — зачем-то соврал я.

Почерка Принцессы я никогда в жизни не видел. Но я же знал, что эта записка от нее. Знал и все.

— Принято, — удовлетворенно кивнул Посторонний Хомяк. — Значит, Принцесса хочет, чтобы ты научился трем важным ВЕ. Но ведь ты пойми, это может быть все что угодно! Три важных ВЕшалки, например. Или три важных ВЕревочки. Или даже три важных ВЕлосипеда! — Посторонний хомяк свесился из собачьего уха и чуть не вывалился на пол.

— ВЕнки, ВЕнтиляции, ВЕтеринары, ВЕртолеты.

Вот чудак! — подумал я и сказал:

— Вещи.

— Вещи? — переспросил Посторонний Хомяк.

— Мне нужно научиться трем важным вещам.

— Гм-гм, ты уверен? Что именно ВЕщам? — Постороннего Хомяка терзали сомнения. — ВЕщам, а не ВЕкторам, ВЕтрам, ВЕзунчикам или ВЕтряным мельницам?

Я кивнул.

— Му-у, — сказала Корова. Она оторвалась от маникюра и теперь смотрела на меня удивленно, как на привидение.

— Цыц! — прикрикнул на нее Посторонний Хомяк. — Ну, если ты так абсолютно в этом уверен, то я могу научить тебя одной важной ВЕщи.

— Правда?! — обрадовался я. Мне уже порядком хотелось домой, и я был рад любой подмоге.

— Не я, а мы! — вставила вдруг проснувшаяся Собака.

— Не мы, а му-у! — добавила Корова.

— МЫ НАУЧИМ ТЕБЯ ОДНОЙ ВАЖНОЙ BE! — громко сказали все трое и уставились на меня.

Я порозовел. Вернее, стал сиреневым (синева из меня еще не выветрилась). Я подождал, но ничего больше не происходило.

— Ну?

— Имеющий Ухо да услышит! — торжественно произнесли они опять хором.

Я подождал еще маленько и спросил:

— Это все?

— Да.

Я на всякий случай потрогал свои уши: они были обычной формы, продолговатые, только горячие.

— И теперь я умею делать Одну Важную BE? — уточнил я.

— Точно так, — подтвердили эти трое, но мне все не верилось.

Что такое, в самом деле: «Имеющий Ухо да услышит»? Какая-то абракадабра. Белиберда. Но я не стал с ними спорить.

Я еще немного постоял в надежде, что они мне что-нибудь объяснят, но Корова, Собака и Посторонний Хомяк больше не обращали на меня внимания. Они выпрыгнули из кровати и гоняли по комнате сбежавшие щи.

— До свидания, — попрощался я.