То увидел, что уже утро.

Я посмотрел на часы с Микки-Маусом, мои любимые до сих пор: 08:00.

Ой! Почему меня никто не разбудил?

Я же на первый урок опоздал! На биологию! Мне классная, Цецилия Артуровна, голову оторвёт!

— Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — закричал я, как умею только я. — Ты почему меня не разбуди-и-и-и-и-ла-а-а-а-а?

— А мамы нет, — сказала Аделаида. — Она на симпозиуме.

— На каком ещё симпозиуме?

— «Поиски космических сигналов искусственного происхождения», — отрапортовала сестра.

— Что ты болтаешь, Ада?

Я соскочил с кровати и запрыгал по комнате в поисках джинсов. Но искать их долго не пришлось. Потому что они были не где-нибудь в пределах видимости, а прямо на мне. Я так всю ночь и проспал одетый. Даже кроссовки с меня не сняли! А ещё родители называются.

И вот, пока я скакал по своей комнате, я увидел такое, от чего у меня внутри, как говорится, всё оборвалось.

Это была совсем не моя комната. Более того, это была не моя сестра, вы только подумайте! Передо мной стояла совершенно посторонняя лохматая девочка. Ей было лет шесть — я решил по бантикам, — не больше. И на ней была точно такая же синяя пижама в Чебурашку, как у моей Ады! А губы у девочки были в чём-то красном. Только шлема не было.

Я похолодел.

— Ты кто? — спросил я у неё.

— Юля Репях, — представилась девочка.

— А что ты тут делаешь?

— Играю с Манюней. А в садике карантин, а мама уехала на симпозиум, а рассольник в баночке. Я одна, — вывалила на меня всё это девочка.

— А Масяня где?

— Вот. — Она протянула мне лохматую куклу какого-то доисторического вида. — Только она Манюня.

У Манюни было голубое платье и всего один глаз.

Меня передёрнуло.

— Поиграешь с нами? — Девочка улыбнулась, и у неё оказалось всего несколько зубов.

Что за шутки, вообще?

Я ничего не понимал. Меня что, пока я спал, подсунули в другую семью? Спящего? Но кто? Или как я тут оказался? Неужели от меня, пусть не подарка, отказались родители?

Я вдруг вспомнил вчерашнее. Ужас. Неужели я теперь не своего отца сын?

Я как следует огляделся. Комната казалась какой-то знакомой. Немытое окно, лепнина на потолке, витражная дверь с котом.

Точно! Это же моя комната! Только кто-то переклеил обои — зелёные, в одуванчик. А у меня были со Спанч Бобом, жёлтые. И кровать как будто не моя, не икеевская. Коврик над ней с потёртыми лебедями. Допотопный телик на трёх ногах. И откуда тут вместо моего компьютерного столика этот гроб на колёсиках?

— Куда вы дели мой комп?! — закричал я. Это же неслыханно! Я к своему компьютеру даже папу не подпускаю.

— Куда, я тебя спрашиваю, вы его спрятали?! — некрасиво закричал я на девочку.

Не по-мужски.

Девочка хлопнула глазами, шепнула: «Мамочки!» — и зарыдала.

Только этого мне ещё не хватало. Хотя в её положении я бы тоже разревелся. Или бы притворился, что реву, — чтобы поскорее отделаться. Но девочка не притворялась. Она рыдала от души, надрыв в её голосе был самый настоящий.

— Ну ладно, не плачь. — Я стал её успокаивать.

Но она почему-то не успокаивалась, а наоборот. Ну что за наказание такое! Я пошарил по карманам.

— Хочешь чупа-чупс?

— Что? — не поняла девочка. — Хочу.

Я дал ей вишнёвый чупа-чупс, и он мгновенно исчез в её малозубом рту.

— Погоди, сними обёртку.

Что она, в самом деле?

— Где твой папа?

— Он живёт с другой тётей, в квартире улучшенной планировки. Чаю хочешь?

— Давай.

Мы молча пошли по коридору, мимо совмещённого санузла и кладовки… Потом мы свернули направо.

Это была наша квартира, теперь я знал это наверняка. Только всё в ней было какое-то старое, как в краеведческом музее имени Надежды Константиновны Крупской. Что же они не сделают ремонт? Или у них тут дизайн интерьера в стиле винтаж?

На нашей кухне тоже всё было не по-нашему. Куда-то делся фамильный круглый стол, электроплита и трёхкамерный холодильник «Самсунг». Маленькая плазма под потолком тоже бесследно пропала. Из бытовой техники здесь был только чайник в горошек со свистком и скороварка. Юля Репях поставила чайник на газовую горелку.

— А где вы храните продукты? — спросил я.

— Вот тут, в шкафчике. — Она открыла дверцу под подоконником и достала оттуда литровую банку с вареньем. — Малиновое, ням-ням. — Девочка облизнула красный рот. — Холодильник у нас в ремонте.

За окном, я заметил, в авоське висела синяя курица с гребешком на голове. Я такую раньше никогда не видел, мёртвую. От вида этой курицы мне стало очень тревожно.

Всё это меня очень смущало. Очень. Мы стали пить чай.

— Вы с мамой по какому адресу проживаете? — спросил я, как полицейский у нарушителя.

— Ленина, 35, — отчеканила Юля.

— Квартира 27?

— Да.

— В Барнауле? — на всякий случай уточнил я, вспомнив «Иронию судьбы».

— Алтайского края.

Она была очень сообразительная, эта пяти-шестилетняя Юля Репях.

— И давно вы тут живёте?

— С самого рождения.

Ясно. Значит, как минимум они уже лет пять в нашей квартире обитают. Тогда где же обитаем мы?

— А ты ничего не путаешь?

Я внимательно пригляделся к девочке. Вон и пижама у неё в Чебурашку. Мне стало совсем не по себе.

— А у нас новая радиола! — сказала Юля, щёлкая кнопкой какого-то мамонтоподобного агрегата на стенке. — Ой, моя любимая песня!

«…Море, море, мир бездонный! Пенный шелест волн прибрежных…» — послышалось из приёмника.

Где-то я уже такое слышал.

— А ты на море сколько раз был?

— Нисколько.

— Пра-а-а-а-а-авда? — удивилась Юля. — А мы с мамой уже четыре раза со всеми удобствами.

— Вы что с мамой — богачи? У вас личный самолёт?

— Нет, мы ездим на поезде.

«На кругосветном?» — хотел спросить я, но не стал.

«…Над тобой встают, как зори, над тобой встают, как зори, нашей юности надежды!» — пропел мамонт на стене.

— Ясно.

У маленьких с логикой вообще нелады, я заметил.

«В нашем эфире прозвучал новый шлягер Юрия Антонова на слова Леонида Фадеева „Море, море“».

Точно. Я маме этого Антонова недавно в телефон качал.

«А теперь прослушайте сводку новостей».

— Какой у тебя красивый медвежонок. — Юля завистливо покосилась на мои часы.

— Это Микки-Маус.

— Кто?

«…Завершено строительство магистрального газопровода Уренгой — Грязовец — Москва…»

— Микки-Маус.

— А-а-а-а.

«…Перейдём к политическим новостям».

Я не мог избавиться от какого-то навязчивого чувства, как будто меня заперли в бабушкин шкаф и попросили не дышать какое-то время. Надо было что-то делать. Надо было срочно выбираться из этого шкафа, пока я сам нафталином насквозь не пропах.

— О’кей, мне пора, — сказал я, вставая из-за стола. — Спасибо за чай.

«…во Франции. Во втором туре президентских выборов Валери Жискар д’Эстен проиграл социалисту Франсуа Миттерану…»

— А я думал, там у них по-другому президента зовут.

— Ты что, со мной не поиграешь? — жалобно спросила Юля Репях.

— В другой раз, ладно?

— Манюня обидится, — пригрозила Юля и снова стала чернеть и кукситься.

Тут я поспешил на выход, и…