— Тихо! Звонок для учителя! — рявкнула Цецилия Артуровна.
Да, с авторитетностью у неё всегда всё было отлично. Интересно, в грудничковом возрасте она тоже была такой? Или командирша в ней прорезалась с первым молочным зубом?
В класс заглянул какой-то румяный дядя.
— Заходи, Людочка, заходи! — разулыбалась биологичка.
В класс вкатился толстый старшеклассник в красной пилотке и с барабаном на животе. Над верхней губой у него росли кошачьи усы, а щёки алели розами.
— Привет, орлы! — гаркнул старшеклассник и ударил в барабан.
Класс молча встал, как тёмный лес.
— Наш девиз! — опять гаркнул розовый дядя.
Он что, нормальным голосом не умеет разговаривать?
— Орлята учатся летать, уметь бороться, побеждать! — проорал тёмный лес.
— Это кто? — шепнул я Тишке на ухо.
— Наш вожатый Людочка.
— Людочка?
— Фамилия у него такая. БЗД ещё тот!
— БЗД?
— Баран замедленного действия.
— Молодцы! — похвалил своих подопечных Людочка и вывел нас в коридор.
Там под бравурную музыку из громкоговорителя уже стояли другие классы — все парами, по росту и со своими Людочками.
Под горн и барабанную дробь мы двинулись маршем по коридору.
— Куда это нас? — всполошился я.
— В пионерскую. Диребан мозги к Первомаю будет промывать.
— В пионерскую? Какой диребан?
— Директор. Ты что, русский язык забыл? — Он на ходу пощупал мне лоб. — Вроде холодный. Чётко ты перед Волнорезовной выступил!
— Какой Волнорезовной?
— Цецилией нашей. Видал, какой у неё волнорез?
— Нет…
— Ну шнобель, волнорез!
— А-а-а!
— Ну вот.
— Разговорчики в строю! — рявкнул весь розовый и мокрый Людочка.
Значит, мозги промывать? Что-то мне папа, по-моему, такое рассказывал, про шампунь «Желтковый». Я огляделся по сторонам — красным-красно, кругом сплошная пионерия. И лица у всех какие-то… мм… как на городской контрольной по русскому. И маршируют как заведённые, никто даже не смеётся.
Точно! Заводные пионеры! Те самые.
Пионерская комната оказалась там, где у нас сейчас школьная библиотека, — на втором этаже. Только там были не стеллажи с книгами и библиотекарша, а всякие интересные экспозиции: «По местам боевой славы», «Ими гордится школа» и выпуски стенгазеты «Октябрёнок». А ещё тут было много плакатов со смешными названиями: «Помни, четвёртая четверть — ударная!», «Позор отстающим!», «Все на субботник в последнее воскресенье месяца!», «Следуем примеру Зои Космодемьянской!». Но больше всего мне понравился фотоотчёт о пионерах-героях. Они все были очень красивые и ужасно крутые: Марат Казей, Зина Портнова, Лёня Голиков, Камилия Шага, Валя Котик — как их тут много! А я только про Павлика Морозова слышал, да и то не очень хорошее.
На одной стенке в пионерской висело знамя, а по бокам от него стояли на посту двое мальчиков. Они были не живые, по-моему, даже не моргали. Даже не дышали — я таких видел у Букингемского дворца в Англии, по телику. Мне стало их немного жалко, этих бедных «касатиков». Но тут я увидел в самом центре пионерской комнаты маленького лысого мужчину в коричневом костюме. Он весь прямо сиял и лучился, как сияют и лучатся только абсолютно счастливые люди после ужина. И как это я его, такого праздничного, сразу не заметил?
— Владимир Людвигович, наш директор, — сообщил Тишка. — Хороший мужик, только у него на сборе макулатуры сдвиг по фазе.
Людочка выстроил нас вокруг Владимира Людвиговича ровной заглавной буквой П и кивнул Владимиру Людвиговичу.
— Дорогие ребята! — сказал Владимир Людвигович мягким, как булочка, голосом. — Торжественную линейку, посвящённую Дню международной солидарности трудящихся, объявляю открытой!
Людочка с другими вожатыми отчаянно забили в ладоши, а за ними так сделали все остальные и я. Мы били в ладоши и улыбались, как смайлики в скайпе.
— Есть охота! — шепнул мне Тишка. — Людвиг бухтеть закончит — в столовку пойдём.
— Ага, беляшей ужасно хочется! — Мне и правда ужасно хотелось беляшей.
— …Наша школа приняла участие в четвёртой городской выставке-смотре «Учение с увлечением. Прогрессивные возможности-81»… — с упоением говорил своей булочкой Владимир Людвигович.
— Тебе карандашик подарить? — спросил Тишка.
— Нет… Зачем? — растерялся я.
— Губу наматывать! Вас в Москве, может, и беляшами кормят, а у нас тут каша. Если сильно повезёт, то пшённая.
— …Трудно переоценить значение сбора и переработки металлолома в масштабах страны и мирового сообщества в целом… — обворожительно улыбаясь, вещал Владимир Людвигович.
— А если не сильно повезёт? — насторожился я.
— Тогда из топора. — Тишка пихнул меня в бок и беззвучно рассмеялся.
Людочка погрозил ему кулаком.
— …Однако сбор макулатуры занимает особое место в жизни каждого пионера нашей страны… — При этих словах лицо директора посуровело.
— Началось.
— Тишка, кто это?
На Тишку таращилась какая-то девчонка, похожая на кильку в масле. Только у кильки глазки бусинками, а у девчонки были пуговками, навыкате.
— Светка Щиборщ. Она ничего — списывать даёт.
— По-моему, она того, в тебя влюблённая.
— А меня колышит? В меня, может, полшколы влюблённые, и?
Я посмотрел на Тишку с уважением. Он, конечно, красавец, на артиста какого-то даже вроде похож.
Не могу вспомнить на какого.
— А вон та — кто такая?
— Где?
— Рядом со Светофором. — Я кивнул на девчонку с рыжими каральками над ушами.
Наши девчонки такие не носят, а зря. Хорошие каральки.
— Забудь! Это Алка Тюльпанская, она с большими ребятами ходит, — многозначительно сказал Тишка.
— …Дружина заслужила право носить это гордое имя пионера-героя своими хорошими делами, отличной учёбой и активным участием во всесоюзном марафоне по сбору макулатуры…
— Вочи у тебя ништячные!
Я опять не понял, что имел в виду Тишка. Но вида не подал.
— …Работать не покладая рук под говорящим лозунгом «Важно, хоть и бумажно!»…
— Котлы, говорю, здоровские. — Он покосился на мои часы.
— …Пролетарии всех стран, соединяйтесь! — вдруг гаркнул директор.
Время подходило к обеду.