На обед давали компот и макаронную запеканку.

— Удар по пищеблоку, — сказал мне на это Тишка.

А я раньше думал, запеканки бывают только творожные или картофельные. Ничего такая запеканка, есть можно. Хотя Тишку она уже заманала, как он выразился.

Мы с ним отсели подальше от всех, чтобы поговорить с глазу на глаз. Обсудить, что мы теперь со мной будем делать. Я ел и рассматривал на стенах картины: «Удмуртские комбайнёры», «Перспективный агроном», «Колхозник, будь физкультурником!», «Хлеб — всему голова», «Октябрята — дружные ребята» и многие другие.

— А ты живи у меня, — предложил Тишка. — Пока адрес не вспомнишь. А там, глядишь, во всесоюзный розыск тебя объявят. Знаменитым станешь!

— А родители?

— Ботинок с калошей в сад укатят на все праздники. А кнопка у бабушки.

Всё-таки классный он, Тишка. Мы, считай, с ним и не знакомы почти, а он… Я прямо чуть не прослезился — так мне от его слов стало приятно. Нет, правда.

— Тут не занято?

У нашего с Тишкой столика стояли Щиборщ и Тюльпанская с каральками.

— Не занято! — зачем-то крикнул я чужим голосом.

— Занято! — сказал Тишка обычным.

— Так занято или нет? — Тюльпанская смотрела на меня и, как мне кажется, что-то такое про меня знала. Чего не знал даже я.

Я, по-моему, весь покраснел. Чувствую, щёки горят. Это что со мной такое творится непонятное?

— Вам столов мало? — спросил Тишка, как мне показалось, очень по отношению к Тюльпанской невежливо.

— Какой ты, Барашек, невежливый, — озвучила мои мысли Тюльпанская и уселась со своим подносом за наш стол. — А вот братик у тебя очень даже симпатичненький.

Тюльпанская стала меня разглядывать.

Братик? Это она про меня, что ли? Симпатичненький?!

Я не люблю, когда меня кто бы то ни было разглядывает, когда я ем.

Я уткнулся поглубже в запеканку. Внутри у неё оказались рожки, а снаружи даже не знаю что. Меня вдруг очень заинтересовал этот вопрос, и я принял холодный и отстранённый вид. Чтобы Тюльпанская больше меня не разглядывала. Но есть я уже не мог, потому что у меня в горле застрял кусок.

— Что с тобой, Костя? — спросила Светка Щиборщ. — Тишка, твоему брату плохо, кажется.

Кусок стоял у меня в горле намертво.

Я попробовал его проглотить, но чуть не сломал себе шею. Тогда я стал пучиться глазами у меня медленно проплыл лозунг: «Если любят труд ребята, значит, это октябрята».

— Он под троллейбус сегодня попал, — объяснил моё загадочное поведение Тишка.

— Мамочки! — сказала Светка, а Тюльпанская ничего не сказала.

— Вот тебе и мамочки. На полном ходу! — нагонял жути Тишка.

— А я один раз с лошади упала, — похвасталась Светка. — Честное пионерское.

— Ну и гордись теперь до пенсии.

А я тем временем уже не мог дышать.

Запеканка встала мне поперёк горла — и ни туда ни сюда.

— Его по спине надо постучать сказывала Светка. — Дайте мне!

Тишка отодвинул её в сторону и жахнул мне по спине.

Он хорошо жахнул — спина чуть не сломалась. Зато запеканка из меня сразу выскочила. Прямо в лоб какому-то лохматому старшекласснику. Я за ней проследил.

— Не по-о-о-о-онял… — сказал старшеклассник с набитым рожками ртом и сразу уставился на меня. Причём мстительно так уставился — я это сразу почувствовал. Сейчас агрессировать начнёт.

— Спасибо, Тишка, — поблагодарил я и неожиданно прибавил странное: — Какие у вас каральки.

Я когда волнуюсь, со мной прямо беда. Всякой всячины наговорить могу. А тут ещё лохматый в нашу сторону пошёл, как я заметил.

— У кого это у вас? — спросила Тюльпанская.

— То есть у тебя, — сказал я и от стеснения прямо-таки побагровел.

— Ты кого, а? — Меня вдруг что-то выволокло из-за стола и подняло в воздух. — Ты борзянки объелся, а?!

Это был он, лохматый. Я хоть сразу и не разглядел, но по своим внутренним ощущениям понял. Он держал меня за грудки, и я самым чудовищным образом не доставал ногами до пола. Моё положение усугублялось тем, что Тюльпанская все ещё была тут.

— Чапля, отпусти его, — вступился за меня Тишка. — Он случайно, извини.

«Я случайно, извините», — повторил я за Тишкой мысленно, а вслух сказал:

— А ну отпусти!

— А спину тебе вареньем не намазать? — спросил лохматый.

— Хулиган! — ответил я коротко и достойно.

— Ты на кого батон крошишь? — Он прямо-таки побелел от неожиданности, этот Чапля.

— Отпусти, говорю. Не то хуже будет.

Господи, что я несу?

Тюльпанская ещё тут?

Тут. Смотрит.

— Несчастный обормот! Гвоздь беременный! — припечатывал я Чаплю, а потом взял и плюнул ему в лицо.

Это всё из-за Тюльпанской, видимо.

Дальнейшие события развивались стремительно и логично.

Чапля метнул меня, как олимпийский диск, в пространство. Летел я долго, по прямой, и приземлился, куда он планировал. На стол старшеклассников, под их весёлый смех. Вся столовая вообще как-то оживилась с моим появлением.

Но Чапля снова меня настиг, решив заняться моим лицом. Он уже занёс надо мною кулак… Тишка уже на нём повис, как бульдожка… А чаплинские френды уже сказали то, что должны были сказать: «Бей гада в дюндель!»

Но тут случилось вот что.

— Чаплин, оставь его в покое, — услышал я голос, выкованный из железа.

Я решил, что это пришла мне на помощь Цецилия Артуровна. Это в её репертуаре. Или кто-нибудь ещё из учителей. Но нет.

Это была Тюльпанская.

И только она так сказала, Чапля опустил кулак и весь уменьшился троекратно в размере.

— Вставай. — Алка протянула мне руку. — Пошли.

И я встал и пошёл, хотя мне хотелось лежать и ощупывать бок. И Тишка за нами пошёл, и Светка Щиборщ. И вся столовая, прямо все классы, учителя и повара пристально смотрели нам вслед.

А Чапля стоял смешной и трогательный, как Чарли Чаплин из чёрно-белого фильма.

И когда мы уже почти вышли в коридор, Алка обернулась и сказала ему:

— Стыдно, Федя.

И мы ушли.