– Пожар! Мы горим! – отчаянно кричал кто-то. – Помогите!
– Я так и знала, – мрачно сказала Чемодановна. – Не надо было дракона звать, тем более огнедышащего. Он подпалил нам занавески – только полюбуйтесь!
– А что теперь делать?! – встревожились близнецы. Им вовсе не хотелось, чтобы по их вине сгорела городская мэрия. И ещё меньше им хотелось попасть за это в тюрьму.
– Снимать штаны и бегать. – Чемодановна фыркнула. – Тушить пожар, конечно! Вот, держите брандспойт, только покрепче. – Она протянула близнецам толстый пожарный рукав, из которого уже под напором лилась вода.
Вдалеке послышался вой сирен. Одна пожарная, другая, кажется, полицейская. Прикольские похолодели.
– Держите шланг, говорю! Поливайте окна, хлюпики! – командовала Чемодановна.
На ней уже был защитный костюм и блестящая пожарная каска (на Боре и Оле тоже). Перепуганные гости высыпали на балкон и теперь толкались и кричали от страха.
– Мои рукописи! – кричал детский писатель, в отчаянии дёргая себя за волосы.
– Рукописи не горят! – кричал новоиспечённый парикмахер (бывший укротитель крокодилов). – Спасайте именинный торт!
– Есть кто живой?! – кричали спецназовцы, бесстрашно ныряя в огонь и сразу из него выныривая. – Нет никого!
– А как же дракон! Ведь он же сгорит!
– Чегино нме не сладеется! – рокотал дракон на языке Ильи Ильича, наматывая круги по горящему залу. – Я огнепоурный!
– Что же теперь будет? Неужели мы все сгорим? – в ужасе прошептала Оля. Ей ни капельки не хотелось умирать – тем более в свой собственный день рождения.
– Без паники, – отрезала Чемодановна. – Никто тут не собирается сгорать. Вон видишь, уже пожарные сюда лезут. Пора сматываться.
Действительно, через балконные перила уже перелезали усатые пожарные. У Бори отлегло от сердца – теперь всё будет хорошо.
Но когда огонь потушили, всех эвакуировали, а Олю с Борей вывели на площадь и зачем-то укутали в одеяла, оказалось, что ничего хорошего больше уже не будет. Никогда. Всё хорошее кончилось, потому что:
Во-первых, мэрия сгорела дотла.
Во-вторых, вместе с мэрией сгорели все важные бумаги мэра, а также его любимый плюшевый медвежонок.
В-третьих, директор зоопарка был в страшном гневе. Он примчался на пожар и теперь потрясал над головой газетой с фотографией Бори и лысого льва, ругаясь при этом неприличными словами.
В-четвёртых, в гневе был папа Миши Баскервильева. Он потрясал над головой кулаками и демонстрировал толпе зевак огромный фиолетовый синяк под глазом своего Миши. Кто ему поставил этот синяк, вы, разумеется, помните.
В-пятых, вокруг Оли и Бори прыгала откуда-то взявшаяся Изольда Тихоновна Кикиморова во всём красном и со словами: «Это всё она виновата! Наших детей чуть не угробила! Я на неё О́РГАНЫ натравлю! Сейчас-сейчас!» – звонила кому-то по мобильному телефону.
В-шестых, из-за пожара и последующего наводнения (Оля и Боря вылили на мэрию несколько тонн воды) вышла из строя единственная в Больших Пупсах электрическая будка, которая тоже стояла на площади. В результате во всём городе вырубили свет.
В-седьмых и в-предпоследних, на маме с папой, стоявших у фундамента сгоревшей мэрии, не было лиц. Рядом с ними стояла Чемодановна, и её тоже было не узнать. Она как будто вся вдруг сморщилась и в пять раз усохла, а от знаменитой бандитской ухмылки не осталось и следа.
– Мама, что же ты наделала? – спросила у неё прекрасная Шурочка Николаевна.
Чемодановна ничего на это не ответила. Она молча разглядывала свои ноги в подгоревших туфлях на каблуках, не смея поднять глаз на собственную дочь.
– Авдотья Чемодановна! – Эдуард Константинович печально покачал головой. – Мы так ждали вас к ужину…
– Вот! Это про неё я вам рассказывала! – К Прикольским подскочила Изольда Тихоновна с двумя строгими на вид женщинами в штатском. – Дорогие органы, примите немедленно меры, не то она весь город угробит!
– Смотрим-смотрим, – сурово сказали женщины из органов. – Значит, непосредственно записываем: имеются дети в количестве двух штук, безответственные родители – в том же количестве и некто Чемодановна – одна штука. – Обе женщины яростно застрочили что-то в блокнотах.
– Это не «некто», а наша родная бабушка! – в сердцах крикнул Боря.
– Тем хуже, – сказали женщины из органов. – Значит, так, граждане родители, у вас непосредственно два варианта: либо вы добровольно избавляетесь от вашей опасной для общества бабушки, либо…
– Либо что?! – ужаснулась прекрасная Шурочка Николаевна.
– Либо мы непосредственно изымаем у вас этих несовершеннолетних детей мужского и женского пола в количестве двух штук! – отрапортовали органы.
– Нет! – пронзительно закричала Шурочка Николаевна, бросаясь на плечо к папе.
– Не нет, а непосредственно да! – строго сказали женщины и переглянулись с Изольдой Тихоновной.
– Не надо никого изымать, – заговорила вдруг Чемодановна.
– Это ещё почему? – насторожились органы.
– Я сама уйду. Кикимора Тихоновна абсолютно права, это я во всём виновата. И ты, Шурочка, тоже во всём права. Мне вообще не следовало к вам являться.
– Чемодановна! – горько закричали Оля и Боря, бросаясь в её необъятные объятия. – Мы тебя никуда не отпустим!
– Всё будет ужасно хорошо, – улыбнулась им бабушка. – Зуб даю!
С этими словами Чемодановна исчезла в воздухе, и даже органы с полицией и собаками не успели её непосредственно допросить.
А в-восьмых и, пожалуй, в-последних, подарок Оли и Бори (помните пакетик растворимого картофельного пюре?) тоже пропал.
Бесследно. Вместе с чемоданом.