Может быть, потому случайная встреча с Тимофеевым и знакомство с ним произвели на меня такое впечатление, что давно, еще класса с третьего или четвертого, у меня была мечта, ну , может быть, не мечта, а просто очень сильное желание: мне ужасно хотелось сыграть в футбол или волейбол за команду, за настоящую команду. Не класс на класс, как мы играли обычно на большой перемене или после уроков, не просто так, ради забавы, как играют на даче или во дворе, а именно за команду, чтобы все было, как в серьезном матче: и форма, и футболки с номерами, и настоящий судья со свистком, и точно очерченная, тщательно вымеренная площадка, и настоящие болельщики, а не просто зрители, которые только и жаждут, как бы одна из команд побыстрее вылетела, чтобы сыграть самим.
На футбол мне, конечно, нечего было рассчитывать, в футбол я играл неважно. Правда, мне однажды приснилось, будто меня взяли в сборную вратарем и я стоял в настоящих воротах с полосатыми штангами и сеткой. Но такое могло случиться только во сне.
А вот в волейбол вполне могли бы и взять - я и бил прилично, и блок иногда ставил что надо, но почему-то каждый раз, как только начинают формировать школьную сборную, обо мне словно забывают. Сразу вспоминают какого-нибудь Гошу из 9 «Б», или Диму из 10 «А», их участие в сборной само собой разумеется, будто без них и команда существовать не может. А меня почему-то никто и всерьез не принимает, никому почему-то и в голову не приходит, что я могу сыграть ничуть не хуже - вот что меня больше всего удивляет. Не самому же мне напрашиваться!
Короче говоря, я уже потерял всякую надежду, что моя мечта когда-нибудь сбудется, а тут вдруг на перемене подходит ко мне Вадик - он хоть и маленького роста, а в защите играет, как зверь, такие мячи вытягивает, что закачаешься, - и говорит:
- Колька, будешь играть в сборной. Завтра приходи на тренировку.
Вот ведь как бывает: все желания всегда исполняются неожиданно. Обычно чего я только ни делал, как только ни вертелся у всех перед глазами, чтобы о себе напомнить, а в этот раз я даже не знал, что начинаются соревнования, и что Вадика назначили капитаном школьной команды, тоже не знал.
До первой встречи оставались считанные дни, сыграться мы, конечно, не успели, на тренировках больше злились друг на друга и орали, чем тренировались…
Вечером, накануне первой игры, я долго не мог уснуть.
В своем воображении я то ставил великолепный, непробиваемый блок, то в изумительном акробатическом прыжке под восторженные крики болельщиков вытягивал безнадежный мяч, то неотразимым ударом приносил команде последнее решающее очко…
Я знал, что все наши, вся наша компания собирается завтра явиться на соревнования - болеть за меня и Вадика. А Лилька? Придет ли она? Мне, конечно, очень хотелось, чтобы пришла…
Наверно, из меня никогда не выйдет настоящего спортсмена. Я так волновался перед началом игры, даже колени у меня вдруг начали дрожать, я никак не мог унять эту дрожь и очень боялся: а что, если кто-нибудь заметит, как меня трясет. Где-то я читал, что это состояние даже имеет научное название: «предстартовая лихорадка». Но все-таки я думаю, что настоящих спортсменов перед Олимпийскими играми, наверное, лихорадило меньше, чем меня перед этой встречей на первенство района.
Я так волновался, что даже плохо понимал, что происходит вокруг меня.
Вадик, плотный, коротконогий, разминаясь, шевелил плечами, разводил в стороны руки и все повторял:
- Спокойно, мальчики, главное - спокойно. Играем на Синицына.
Наверно, тоже от волнения я никак не мог сообразить - почему на Синицына. Юрка Синицын никогда не отличался особо сильным ударом. Или, может быть, в этом был какой-то свой расчет, какая-то хитрость, задуманная Вадиком? Но мне сейчас было не до того, чтобы ломать голову над его хитростями - я изо всех сил старался справиться со своей трясучкой.
И только когда мы уже вышли на площадку и прокричали «физкульт-привет», я вдруг обнаружил, что рядом со мной стоит вовсе не Юрка Синицын из восьмого «Б», а его брат, Геннадий, который еще в позапрошлом году кончил школу. Я удивленно посмотрел на Вадика, и тот подмигнул мне: мол, все в ажуре, не беспокойся.
Игра началась.
Куда девались все мои изумительные прыжки и удары, которые я так ясно видел вчера в своем воображении! Теперь я думал только об одном: как бы не смазать. И, конечно, сразу же смазал - самым жалким образом ткнул мяч прямо в сетку…
Я не решался взглянуть в сторону болельщиков, я еще раньше заметил, что там, рядом с Серегой и Аликом, сидит Лилька.
Молодец Вадик, он сделал вид, что ничего не случилось, словно и не заметил моего промаха, и только все время тихо повторял:
- Спокойно, мальчики, спокойно…
И тут на четвертый номер вышел Синицын. Он играл сильно и уверенно, у него-то, ясное дело, не было никакой предстартовой лихорадки - говорят, в институте он выступает за факультетскую сборную, а там игроки немножко посильнее, чем у нас…
Уже к середине первой партии стало ясно, что наша команда сильнее: мы вырвались вперед на шесть очков, и сразу игра пошла увереннее, даже я расхрабрился и долбанул парочку раз, не очень, правда, здорово, но все же…
Когда во второй партии счет был 11:3 в нашу пользу, капитан наших соперников попросил перерыв. Вся их команда сбилась в кучу на краю площадки, они о чем-то совещались, поглядывая на Синицына. У меня замерло сердце. Вдруг они догадались о подставке и сейчас разоблачат нас - и судьи снимут нашу команду с соревнований?
Но мои опасения были напрасными - наверно, ребята просто договаривались, как лучше блокировать Синицына, только и всего…
Встречу мы выиграли. Наши болельщики окружили нас и поздравляли, и хлопали по плечам, а мы все никак не могли остыть, отойти от спортивного азарта, и даже жалко было, что все так быстро кончилось.
Потом мы пошли в душ, и пока мы проходили по залу, мне очень нравилось, как я выгляжу со стороны - в мокрой, темной от пота майке, со спутавшимися на лбу влажными волосами, с разбитым локтем - настоящий спортсмен, одержавший победу в нелегкой борьбе. Как хорошо, что Лилька видела меня в эту минуту!
Ребята ждали нас с Вадиком у выхода. Гена Синицын, конечно, сразу же ушел, он торопился, у него были свои дела, ему было неинтересно с нами. А мы не спеша двинулись по улице всей гурьбой: впереди я, Вадик и Лилька, а за нами - все остальные. И это тоже было очень здорово - идти вот так всем вместе и вспоминать все перипетии матча и слегка помахивать новенькой спортивной сумкой, в которой лежит самая настоящая форма с номером, нашитым на майке, и слушать остроты Эрика: «Ну, старик, скажем прямо, ты скакал, как кенгуру. Я уж говорил ребятам: держите его, держите за ноги, а то ведь через сетку перемахнет!»
Только воспоминание об унизительном холодке испуга, который я испытал, когда ребята из той команды совещались и поглядывали на Синицына, не давало мне полностью насладиться сегодняшним днем.
- Напрасно ты взял этого Синицына, - сказал я Вадику, - совсем ни к чему…
- Ну да! Первая встреча, ребятишки не сыгрались, надо было подстраховаться…
- Но все-таки нечестно… - сказал я.
- Подумаешь! Все так делают. Ты что, не знаешь?
Нет, я не знал этого, и я не был уверен, что все так
делаю г.
Но я не стал спорить. Мне не хотелось портить настроение себе и ребятам: как-никак, а сегодня сбылась моя давнишняя мечта: я играл в самой настоящей команде, в самых настоящих соревнованиях с судьями и протоколами. Тем более, что мы все равно выиграли бы и без Синицына. Это же было ясно.
Когда я пришел домой, здесь меня ждал сюрприз. На столе лежала кожаная папка, та самая, которую мне давно уже хотелось.
Неужели отец догадался, что сегодняшний день был для меня праздником? Впрочем, догадаться об этом было несложно: последние дни я только и говорил о волейболе. Но я так обрадовался и удивился, что задал глупый вопрос:
- Папа, это мне?
- Не знаю. Может, тебе, а может, и мне, - сказал отец сердито.
Я давно уже заметил, что когда он говорит мне что-нибудь ласковое или делает подарок, то всегда смущается и сердится на себя за это смущение. А меня очень удивляет, когда взрослые люди смущаются - почему-то мне кажется, что взрослые не должны смущаться.
