Никогда не забуду свой первый день, а точнее — первый вечер в армии.
Случилось так, что мы — несколько человек — прибыли в свою часть на две недели позже, чем все остальные. Другие солдаты-новички уже успели к этому времени немного пообжиться, привыкнуть к армейским порядкам и на нас посматривали чуть свысока.
Днём мы помылись в бане, получили свеженькое обмундирование и познакомились со своими командирами. А вечером, когда наступила пора ложиться спать, или, как говорят военные, время отбоя, вся рота выстроилась в казарме. Нас же, новеньких, старшина поставил в сторонке, отдельно, и произнёс такую речь:
— Если я спрошу, какая стрелка в солдатских часах самая главная, что вы ответите? Часовая? Ничего подобного! Минутная? Опять ошибаетесь! Секундная — запомните это! Секундная стрелка самая главная! А почему? Да потому, что в армии каждая секунда на счету. И распорядок дня — закон для солдата. С завтрашнего дня он будет законом и для вас. А пока смотрите и запоминайте.
Тут старшина вынул из кармана галифе большие часы, повернулся к замершей по команде «смирно» роте и протяжно, даже торжественно скомандовал:
— Внимание, ро-ота! Приготовиться к отбою! Даю две минуты. Разойдись!
Строй моментально рассыпался.
Солдаты бросились к своим койкам. На бегу они расстёгивали гимнастёрки, срывали ремни, сдёргивали шапки.
Кто-то с кем-то столкнулся.
Кто-то запутался в гимнастёрке.
Кто-то не мог стянуть сапог и скакал на одной ноге.
Мелькали белые нижние рубашки, мелькали портянки, грохали сапоги, раскачивались койки.
И над всем этим мельтешением, суетой и спешкой звучал раскатистый голос старшины:
— Осталась минута!
— Полминуты!
— Пятнадцать секунд!
— Отбой!
И сразу всё замерло.
Кто успел натянуть на себя одеяло и кто не успел — все так и застыли на койках. А несколько человек всё ещё топтались возле табуреток. И вид у них был растерянный и виноватый.
Кто-то из нашей группы хихикнул.
— Смешно? — спросил старшина. — Правильно. Смешно.
Он неторопливо оглядел ряды табуреток с как попало брошенным обмундированием, оглядел солдат, застывших на койках.
— Ро-ота! — скомандовал он.-Подъём!
Опять замелькали рубашки. Гимнастёрки. Портянки. Галифе. Сапоги, Как будто ту же самую киноленту, которую мы только что просмотрели, теперь завертели в обратном направлении.
Построились солдаты, а старшина — снова:
— Ро-ота! Отбой!
И ещё через три минуты:
— Ро-ота! По-одъём!
— Отбой!
— По-одъём!
— Отбой!
— По-одъем!
Больше никто из нас уже не смеялся. Мы поняли, что с завтрашнего дня нам предстоит то же самое.
И мы не ошиблись.
Сколько было этих «подъёмов» и «отбоев»!
Сколько раз подгонял нас неумолимый голос старшины: «Осталась минута!», «Полминуты!», «Пятнадцать секунд!»
Сколько раз ругали мы в душе наших командиров: «Подумаешь, какая важность: лишние пятнадцать секунд!»
И сколько раз злились на самих себя, когда никак не давались нам эти последние пятнадцать секунд!
А сколько узнали мы маленьких, очень простых и очень важных секретов: как правильно сложить гимнастёрку, чтобы утром в спешке не запутаться в ней, как быстрей натянуть сапоги, как правильно завернуть портянку, чтобы потом не стереть ногу…
Но зато как радовались мы, как гордились собой, когда по первой ночной тревоге наша рота поднялась быстрее всех и когда в ответ на похвалу командира полка мы дружно гаркнули:
«Служим Советскому Союзу!»
