Уйти за флажки

Вся история пребывания Вячеслава Константиновича Олтаржевского в Воркутинских лагерях точно отражена в широко известной песне нашего великого поэта Владимира Высоцкого «Охота на волков». Конечно, поэт едва ли знал о судьбе архитектора. Но тем не менее судьба нашего героя очень точно ложится в сюжет и изобразительный ряд песни:

Годы заключения стали для Олтаржевского огромным тяжелым испытанием, которое, надо признать, он выдержал с честью. Выдержал и победил благодаря своему таланту и редкой личной смелости. Фактически, как волк из песни Высоцкого, он пренебрег навязанными правилами и ограничениями и сумел, как говорится, «уйти за флажки».

Он просто не представлял себе будущей жизни без своей работы архитектора. Конечно же ему хотелось выжить и продолжить свое дело. До слез хотелось вернуться в Москву, в свою мастерскую, пройтись по аллеям «своей» выставки, об открытии и триумфальном успехе которой он узнал, как уже говорилось, запоздало и случайно.

Олтаржевский решился на неожиданный, неординарный, рискованный шаг Он написал письмо самому товарищу Сталину. И… случилось чудо! Его вызвали в Москву.

Но обо всем по порядку.

Мы расстались с Вячеславом Константиновичем в момент его ареста в 1938 году по надуманному обвинению. Официальная версия гласила, что он, «являясь участником организованной вредительской организации правых», существовавшей на строительстве Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, вел подрывную вредительскую работу в области проектирования, архитектурного оформления и строительства». По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 21 апреля 1939 года Олтаржевский был осужден к лишению свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на 15 лет. Для отбытия наказания Олтаржевский был направлен в Воркутстрой НКВД.

В результате Вячеслав Константинович оказался в строящемся за полярным кругом шахтерском городе. После прекрасных ансамблей выставки и возносящихся в небо фонтанов ему пришлось строить бревенчатые бараки для заключенных, в одном из которых, очевидно, жил и он сам. Строил он и одно- и двухэтажные домики для вольнонаемных рабочих.

Но вскоре ему улыбнулась удача — его заметили. Потребовалось построить дом для начальника комбината, главного человека во всей Воркуте. Как всегда, все надо было сделать хорошо и быстро, «вчера». Среди вольнонаемных работников комбината человека, способного спроектировать что-либо пристойное, не нашлось, и работу поручили Олтаржевскому. Он вспомнил молодость и весь свой архитектурный опыт, и ему удалось создать симпатичный коттедж в скандинавском стиле с черепичной крышей. Он начальнику комбината понравился — да и не мог не понравиться.

Вскоре после этого Олтаржевский получил должность начальника проектного отдела Воркутстроя. А затем стал исполняющим обязанности главного архитектора города. Все проекты первых гражданских сооружений рождающегося города прошли через его руки. Так что Олтаржевский, помимо своей воли, принял достойное участие и в реализации еще одного важнейшего для страны проекта — освоении нового угольного бассейна. По его проекту выстроены комплекс наземных зданий шахты № 1 «Капитальная» — надшахтное здание, шахтокомбинат и строения вблизи него.

Вот как вспоминает об Олтаржевском один из его товарищей Л.Е. Райкин, с которым судьба неожиданно столкнула Вячеслава Константиновича в Воркуте:

«В 1939 году в проектной конторе появился человек лет шестидесяти (Олтаржевскому тогда было 59 лет) с аккуратно подстриженной бородкой клинышком. Вылитый профессор. Из-под его лагерной телогрейки выглядывали белый воротничок и черный галстук. “Архитектор Вячеслав Константинович Олтаржевский”, — представился новичок…

Руководя архитектурной группой отдела, он внимательно относился к сотрудникам, направляя все проектирование первых гражданских сооружений рождающегося города. Всегда подтянутый, корректный, несколько суховатый, но всегда предельно внимательный Вячеслав Константинович пользовался неизменным уважением всех, кто с ним сталкивался, в том числе начальника комбината Л, А. Тарханова и главного инженера В.С. Фейтельсона.

Вячеслав Константинович отличался феноменальной работоспособностью и усидчивостью. Попыхивая трубкой, набитой махоркой, с таким видом, как будто она набита душистым табаком, он с виртуозной быстротой набрасывал десятки предварительных эскизов к очередным проектам. В его набросках и чертежах чувствовалась рука большого мастера. Фасады, выполненные тонкой штриховкой простым карандашом, напоминали старинные гравюры и могли бы представлять самостоятельную ценность как произведения графического искусства».

Надо сказать, что вся жизнь Олтаржевского состояла из надежд и разочарований. Он умел увлекаться все новыми и новыми проектами. И даже в Воркуте он увлекся, когда строил сначала дом начальника комбината, а затем и производственные здания. Ведь без увлечения эти сооружения не могли бы получиться такими по-своему красивыми и функциональными. Конечно, можно создать проект здания на одном профессионализме, без души — но в этом случае и проект получится сухой, черствый. Ни один проект Вячеслава Константиновича, при всей функциональности создаваемых сооружений, не может быть назван таковым.

Ныне рисунки архитектора и его проекты воркутинских зданий хранятся в Москве в Государственном научно-исследовательском музее архитектуры им. А.В. Щусева.

Вячеслав Константинович никак не мог удержаться от желания творить и создавать нечто удивительное. По собственной инициативе и за счет своего небольшого свободного времени он создал скульптуру северного оленя. Скульптуру он «изваял» из подручных материалов — досок и обрезков дерева, — и она была водружена на крышу воркутинского хладокомбината. Олень и сейчас украшает это здание.

Конечно, Олтаржевский постоянно мечтал о возвращении в «большую архитектуру». Он старался знакомиться по доступным ему источникам со всеми событиями, происходившими в архитектуре того времени. Как мы помним, во время его пребывания в Воркуте состоялось торжественное открытие Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Олтаржевский прочел об этом в старом, дошедшем с большим опозданием прошлогоднем журнале. И ему до слез захотелось приехать на «свою» Выставку, увидеть своими глазами, как завершили работу те, кто шел следом за ним, полюбоваться прекрасными павильонами, пройтись по торжественным и уютным аллеям Выставки, услышать пение фонтанов.

Он понимал, что изменить свою жизнь он сможет, только обратив на себя внимание. Он также понимал, что это рискованно. Ему уже было что терять. В Воркуте его положение было достаточно прочным и в целом более или менее комфортным. Многие его товарищи по несчастью в аналогичных обстоятельствах, напротив, старались затаиться, не привлекать к себе внимание. Но Олтаржевский был другим человеком. Он верил в чудо, не боялся рисковать, ему была присуща отчаянная храбрость.

Как вспоминают товарищи Вячеслава Константиновича по заключению, как раз в бытность его в Воркуте был обнародован окончательный проект Дворца Советов в Москве. Олтаржевский по публикациям в прессе тщательно изучил архитектурное решение дворца, составил основательную и квалифицированную рецензию и отправил ее в Москву. Никакой реакции не последовало.

Олтаржевский продолжал работать, проектируя здания и промышленные сооружения в Воркуте. Но в голове постоянно теснились проекты новых высотных зданий, не уступающих по величию американским небоскребам, в строительстве и проектировании которых ему пришлось принимать участие во время длительной зарубежной командировки. Но в интерпретации Олтаржевского поверхность фасадов придуманных им зданий была не гладкой, как у американских, а богато отделанной резьбой, барельефами и скульптурой. Эти картины возникали перед ним постоянно и во всех деталях. Ему являлись в воображении холлы, лестничные марши, скверы перед этими зданиями.

И конечно он очень тосковал по своему детищу По своей самой большой любви, своей звезде, как он сам называл ее — по своей Выставке. И вновь и вновь мечтал ее увидеть. Но для этого ему надо было сначала вернуться в Москву Помогли присущая ему четкая оценка своих возможностей, неординарность мышления и главное — присущая ему безрассудная, как могут сказать многие, смелость. Олтаржевский верил в добро, верил в справедливость, верил в чудеса, и чудеса часто совершались в его жизни.

Он прекрасно понимал, что для его возвращения в Москву должно было совершиться настоящее чудо. И это чудо мог совершить только один-единственный человек на свете. Этот человек был опасен, очень опасен. И обращение к нему было очень большим риском и могло иметь самые печальные последствия. И все же Олтаржевский решился.

В 1943 году он направил письмо лично товарищу Сталину. Здесь не было ничего лишнего. На простом листке бумаги мастер набросал проекты высотных зданий, а ниже написал: «Стране понадобятся архитекторы, чтобы после войны восстанавливать разрушенные здания и города». Каким-то образом письмо дошло до «отца народов», неожиданно понравилось ему, и вскоре Олтаржевский смог вернуться в Москву.

Постановлением НКГБ СССР от 3 августа 1943 года следствие по делу Олтаржевского В.К. было прекращено и он освобожден из-под стражи без каких-либо ограничений.

Досрочное возвращение из лагеря было вторым ярким чудом в жизни этого необыкновенного человека. Он в отличие от многих и многих других решился «уйти за флажки» — и победил.

 

На теплых струнах души

Так уж случилось, что имя Марии Викентьевны Олтаржевской впервые прозвучало в документах лишь в 1938 году, в то время, когда Олтаржевский находился под следствием. В архиве ФСБ России хранится анкета Олтаржевского, где он сообщил некоторые сведения о своей жизни. В том числе он пишет о жене — Марии Викентьевне Олтаржевской. Мы не знаем, когда был заключен их брак, какими были их отношения. Но мы уверены, что она помогала ему советом, поддерживала в минуты отчаяния. Уже в 1947 году, то есть после возвращения из Воркуты, в одной из автобиографий Олтаржевский снова упоминает: «жена — Мария Викентьевна Олтаржевская». Мы знаем, что они были вместе до самой смерти Вячеслава Константиновича в 1966 году. Именно жена сохранила и передала в 1970-х годах в Музей архитектуры его личный архив. К сожалению, этот архив так и потонул в массе других материалов. Теперь работники музея бдительно хранят его и не допускают никого к ознакомлению с этими документами.

Поэтому мы позволим себе создать воображаемый, но, по нашему мнению, очень близкий к действительности словесный портрет этой замечательной женщины — верной подруги нашего героя. В скупых строках автобиографии Олтаржевский гордо отмечает, что жена его была вышивальщицей знамен. Эта редкая профессия очень ценилась в России всегда, а особенно в предвоенное и военное время. Полнее представить ее облик нам поможет созданная в тридцатые годы небольшая фарфоровая статуэтка Натальи Данько современницы Марии Викентьевны Олтаржевской.

Наталья Данько родилась в 1898 году, а умерла в 1942 году. В 1998 году отмечался ее столетний юбилей, прошедший почти незаметно. Среди ее сюжетов для фарфоровых статуэток, так полюбившихся советским людям, особенно известна «Вышивальщица знамени». Глядя на эту небольшую фигурку, на это милое нежное лицо, изящные тонкие руки, на то, как она бережно придерживает тяжелое полотнище знамени, мы явственно представляем себе ее имя. Мы вспоминаем о том, как ценилась эта редкая профессия — в полном смысле слова ювелирная, ручная работа. Своими короткими золотыми стежками мастерицы создавали образ знамени, его основную идею, всякий раз разную в соответствии с назначением части. Эти знамена очень интересно рассматривать. Они в полной мере доносят до нас историю битв, в которых им довелось побывать.

Бывало, мастерицам приносили на починку знамена, израненные в боях. Боевое знамя всегда сопровождал эскорт из самых достойных бойцов. И пока мастерицы старательно зачинивали полученные в боях раны на знамени, бойцы пристально следили, чтобы был восстановлен каждый кусочек ткани, не был нарушен ни один стежок золотого шитья, не вкралась бы какая-нибудь ошибка. И хотя их уговаривали пойти отдохнуть после тяжелой дороги, они оставались на своем добровольном посту. Конечно, им очень нравились милые рукодельницы, но прежде всего это был их воинский долг. Иногда бойцы даже оставались ночевать тут же в мастерской у знамени, если ремонт затягивался на несколько дней.

Вполне естественно, что воины не могли оставаться равнодушными к очарованию этих трудолюбивых девушек. Завязывались романы, которые зачастую заканчивались свадьбами. Как именно произошло знакомство Вячеслава Константиновича с его суженой, мы не знаем, но знаем, что они не расстались даже в самое тяжелое для Олтаржевского время, в годы его пребывания в Воркуте. Жена дождалась его и помогла встать на ноги после суровых испытаний.

До нас дошла еще одна фотография. На ней Олтаржевский изображен на фоне деревенской изгороди. Он позирует, нежно обнимая за плечи уютную симпатичную женщину в пестром летнем платье. Возможно, это и есть она — его верная подруга, его жена, его любовь.

А теперь еще несколько слов о скульпторе Наталье Данько, которая так поэтично донесла до нас облик девушки тридцатых годов. Так получилось, что она оказалась одной из тех, кто определил характер советской фарфоровой пластики 1920-х — начала 1940-х годов. Сюжеты ей диктовало само время. Красочная и обаятельная «Вышивальщица знамени», а также «Милиционерка», «Партизан», «Агитатор» совершенно естественно продолжали традиции еще Императорского фарфорового завода. И если для начала двадцатых годов ее вещи казались несколько архаичными и не раз заслужили упрек в чрезмерном увлечении старинным мейсенским фарфором, то для стилистики тридцатых они оказались очень кстати.

На этот завод молодая Данько попала еще в начале века. Сначала — подмастерьем у известного скульптора-монументалиста Василия Кузнецова. С Кузнецовым сотрудничали самые известные в то время скульпторы и архитекторы, в том числе Алексей Щусев. Данько успела приложить руку к барельефам знаменитого московского особняка князя Щербатова на Новинском бульваре и дачи Половцева на Каменном острове в Петербурге. Всплывает имя Данько и каждый раз, когда мы оказываемся в вестибюле станции Московского метрополитена «Театральная» (бывшая «Площадь Свердлова») и рассматриваем чуть тронутые золотом белоснежные фарфоровые барельефы, олицетворяющие искусство дружной семьи народов СССР образца 1938 года.

В тридцатые годы советский фарфор стали тиражировать и успешно продавать за границу. А Данько продолжала увлеченно работать, откликаясь на все веяния времени: она лепила папанинцев и спортсменов, освобожденных женщин востока, обсуждающих конституцию, и сочиняющего Пушкина. Фарфоровые статуэтки Натальи Данько нравились и художникам-новаторам, и любителям старины. Нравились они и простым советским людям, становясь зачастую единственным радостным пятном убогого домашнего быта того времени.

Эти нарядные камерные фигурки никогда не претендовали на то, чтобы из безделушек превратиться в важный документ культурного строительства. Но именно так и получилось. И если в вашем доме каким-то чудом сохранилась одна из ее работ, вспомните, что в ваших руках — драгоценность, произведение высокого искусства. На современных художественных аукционах фигурки Данько оцениваются достаточно дорого.

В годы Великой Отечественной войны Наталья Яковлевна Данько оказалась в блокадном Ленинграде, где погибли от голода ее мать и сестра. Сама она была эвакуирована по Дороге жизни на Урал, но ее ослабленный организм не вынес тягот долгого пути, и в городе Ирбит она умерла. Так закончился земной путь замечательного советского скульптора.