Рождение звезды
[37]
Августовский день долгого неудачного лета 1983 года.
В возрасте одиннадцати лет Стивен пытался произвести впечатление на Беверли Слейтер – девочку, которую любил больше, чем саму жизнь, – своим мастерством в прыжках с вышки в общественных бассейнах Вентнора. Убедившись, что она смотрит, он забрался на самый высокий уровень, встал на конце доски и только тогда, одиноко паря под высоким и жарким полуденным солнцем, глядя на бассейн и людей во многих, многих милях внизу, Стивен осознал, что не умеет ни нырять, ни плавать, по крайней мере без помощи каких-либо плавсредств. Он боялся воды, высоты, падения, неизбежного удара всем телом о воду, когда плюхнется туда животом, словно кусок мяса, сброшенный с небоскреба. Он был совершенно не пригоден и не подготовлен, чтобы находиться в этом особенном месте, высоко над облаками, в одних лишь тесноватых плавках, когда Беверли Слейтер и все население острова Уайт скептически взирают на него снизу. Ныряльная доска внезапно показалась ему доской за борт.
И все же он решил забраться сюда. Его не травили и не заставляли это сделать. Ему было не обязательно лезть, но он сам решил, потому что хотел, чтобы люди увидели, как он совершит что-то впечатляющее, что-то поразительное и неожиданное, что-то экстраординарное – для разнообразия. И вот он тут, наедине со своим ужасным осознанием, что нырять и падать – совсем не одно и то же.
Как говорилось в «Книге рекордов Гиннесса» того года, все население Земли могло уместиться на острове Уайт, и при взгляде вниз определенно казалось, что сегодня здесь собрался весьма большой процент человечества. Сейчас все смотрели на него. Люди перестали плавать и разговаривать, прыгать в воду и заниматься жестким петтингом, и все лица обратились кверху в предвкушении эффектного прыжка с вышки паренька из Шанклина. Цепляясь пальцами ног за конец доски и отклоняясь назад, Стивен едва нашел глазами Беверли Слейтер, которая кусала губу и взглядом побуждала его прыгнуть. Было очевидно, что он мог сделать только одно, если хотел избежать полного и окончательного унижения.
Стивен вдохнул поглубже, и никто в толпе не смог до конца поверить своим глазам: с таким необычайным самообладанием и ловкостью Стивен развернулся и очень, очень осторожно спустился по лестнице.
Онастояланабалконенеизъяснимоегодразняатакжедружескиикаяивнутрьвойтиегоманя…
Стивен Маккуин сидел в гримерке Джоша Харпера, глядя в зеркало Джоша Харпера, одетый в костюм Джоша Харпера и изо всех сил старался вспомнить, как дышать.
Его обычный метод: вдох-выдох, ребра-легкие, которым он пользовался больше тридцати двух лет, похоже, перестал работать автоматически. Стивен дышал в режиме ручного управления, все время напоминая себе, шаг за шагом: вдохни, выдохни, опять вдохни, опять выдохни – и хотя в данный момент это действовало, для более долгого срока явно не годилось. Он ощущал головокружение и легкую тошноту, и в его теле, казалось, едва хватало воздуха, чтобы сидеть и смотреть в зеркало – куда там стоять, двигаться и делать то, что ему предстояло делать. Стивен посмотрел на часы, не видя их. С тех пор как он приехал в театр, время будто потеряло свое привычное хронометрическое качество: теперь оно растягивалось и останавливалось, а иногда даже текло задом наперед, так что он абсолютно не представлял, сколько ему осталось до…
– Мистер Маккуин, это ваш десятиминутный сигнал, – громыхнул громкоговоритель. – Десять минут, мистер Маккуин.
Он встал, чтобы размять ноги, и тут же сел обратно. Дышать и ходить. Он больше не мог дышать, ходить и отсчитывать время. Как насчет речи? Может ли он хотя бы говорить? Стивен наклонился к зеркалу и снова произнес:
– Безумный, злой и опасный знакомый… – Он заметил, что у него раздуваются ноздри. Сделай это еще раз, не двигая ноздрями. – Безумный, злой и опасный знакомый…
Нет, они опять шевелятся, как будто обладают собственным разумом: раздуваются и складываются вместе со словами, словно нечто обитающее на коралловом рифе. Стивен попробовал еще раз, удерживая ноздри пальцами, – лучше, но явно непрактичное решение, не для полуторачасового спектакля. Возможно, стоит пойти и сказать Донне, что он не может выйти. Это будет проще. Просто пойти и сказать Донне, что ему плохо, что он случайно разбил себе череп, или легкое сдулось, или еще что-нибудь. Возможно, поэтому он и не может дышать. Наверное, легкое действительно спáлось, совершенно самостоятельно.
Или, может быть, ему лучше просто уйти сейчас, без объяснений, выскользнуть через пожарный ход или вылезти из окна гримерки, съехать по водосточной трубе или связать какие-нибудь простыни и спуститься на Шафтсбери-авеню – и свобода. В конце концов, никто не может его заставить. И они не смогут.
Послышался стук в дверь, и Стивена накрыло внезапной волной надежды. Весь день шел сильный снег – может быть, пришлось отменить спектакль из-за снега. Или, возможно, где-то оборвались провода, или упала галерка, или еще какое-нибудь стихийное бедствие, но нет, это был Майкл, второй помощник режиссера, с букетом немного обтрепанных роз из супермаркета. Майкл мило улыбнулся Стивену из-за цветов – такую унылую улыбку обычно можно увидеть в палатах интенсивной терапии.
– Это только что принесли к служебному входу, Стив. – Он бросил взгляд на маленький конверт, подписанный «Для мистера Стивена К. Маккуина» педантичным кудрявым почерком, синей ручкой, со смайликом в середине буквы «С». Он знал только одного человека, который заполнял все доступное пространство смайликами.
– У тебя тут все в порядке? – спросил Майкл, кладя руку Стивену на плечо.
– В абсолютном. Что-нибудь о Джоше?
– С ним все в порядке. Он дома, отдыхает.
– Один?
– Нет, думаю, Нора ухаживает за ним.
– Хорошо. Хорошо. Значит, никаких шансов, что он прыгнет в такси, а?
– Боюсь, нет. Извини.
– Ладно, просто подумал.
– Ну, срази всех наповал, ага?
– Постараюсь.
– Десять минут, о’кей?
– Точно. Десять минут.
Он подождал, пока закрылась дверь, и прочитал карточку.
Дорогой папа. Удачи тебе. Я знаю, что твой спектакль сегодня будет по-настоящему замечательным.Люблю, Софи.
Они пришли. Значит, так. Теперь пути назад нет. Он сунул карточку в конверт, встал, чуть пошатываясь, и пошел по длинному коридору, ведущему в правую кулису.
– Увидимся там, суперзвезда. – Максин в белом халатике высунулась из своей гримерки.
– Спасибо, Максин.
– И слушай, тот поцелуй в сцене в спальне – без языков, ладно?
Стивен усмехнулся:
– Я думал, я должен делать ровно то же самое, что и Джош.
– Только до некоторой степени, любовничек, – ответила она и поцеловала его в щеку. – Ты будешь супер.
Донна ждала его за кулисами, улыбаясь, как жизнерадостный палач.
– Отлично. Все собрались.
– Да? Спасибо.
– Публики не очень много, из-за погоды, но настроена хорошо.
– Отлично, отлично…
– Уверен, что ты в норме?
– О, абсолютно.
– А то выглядишь очень бледно.
– Правда?
– Хочешь, чтобы я задержала занавес?
– Может, где-нибудь недельки на полторы?
Донна вздохнула, не улыбнувшись:
– Если ты действительно этого хочешь, Стивен, я всегда могу послать всех по домам.
– Нет-нет, давай сделаем это, Донна.
– Ты уверен?
– Уверен.
– Потому что если ты сомневаешься, что готов…
– Нет, я готов.
– Ладно. Ясное дело, нет никого, кто открыл бы тебе дверь в самом конце, так что тебе придется сделать это самому. Ничего?
– Думаю, я справлюсь.
– Хочешь стакан воды?
– Нет, со мной все в порядке.
– Ладно, хорошо. Тогда идешь на позицию?
– Иду на позицию.
– И, Стивен…
– Да?
– Сломай ногу!
– Вероятно.
И Стивен вышел на сцену, робко и осторожно, словно ступая по льду. Занавес пока был опущен, и он на секунду остановился и прислушался к пугающему молчанию публики.
Моя мотивация, сказал он себе, быть сильным, харизматичным и байроническим. Помни: Софи и Алисон там. Моя мотивация – сделать так, чтобы они мной гордились.
Затем он повернулся и пошел усаживаться на исходную позицию, на стул за письменным столом. Взяв бутафорское перо, он откинулся на спинку и ощутил, что рубашка сразу же прилипла к спине. Рабочее освещение наверху уменьшилось, но загорелись электрические подсвечники с эффектом огня свечей. Он заметил, что перо в его руке дрожит, и внезапно ощутил позыв воспользоваться туалетом всеми возможными способами.
Слишком поздно, потому что уже начиналась музыка, звучавшая гораздо громче и зловещее, чем когда он ее слышал по громкоговорителю. Он сделал глубокий вдох, потом еще один и еще – выдох, опять два вдоха и выдох, третий вдох и выдох, два вдоха – выдох, вдох – два выдоха, два вдоха – выдох и облизнул губы, снова и снова повторяя про себя первую строчку:
Безумныйзлойиопасныйзнакомыйвоткакменятеперьназываютбезумныйзлойиопасныйзнакомыйвоткакменятеперьназывают…
А потом услышал щелчок и механическое жужжание, и занавес начал очень, очень медленно подниматься, словно лезвие гильотины, приводимое в готовность. Он ощутил, как воздух из зала смешивается с воздухом на сцене, как будто на космическом корабле открыли шлюз, и инстинктивно ухватился покрепче за стол, чтобы не быть всосанным в космический вакуум. Пытаясь не думать, как абсурдно притворяться, что сочиняешь стихи и записываешь их большим белым пером, он нацарапал на кусочке закапанного чаем бутафорского пергамента воображаемыми чернилами крупным завитушечным байроническим почерком:
Помогите
Помогите
Спасиииииииииите
Меняяяяяяяяя
Потом занавес полностью поднялся, и музыка начала стихать. Стивен ощутил жар прожектора на лице, и капля пота скатилась по его носу, а в голове начался медленный счет: один, два, три, – он знал, что это всегда работает, – четыре, пять, шесть, – когда это делает Джош, – семь, восемь, девять…
Дойдя до двадцати шести, он услышал кашель из публики, кашель типа «давай уже», и понял, что уклониться никак не удастся: ему придется поднять глаза, придется что-то говорить. Моя мотивация – быть гениальным, сказал он себе и почувствовал, как капля пота на кончике его носа задрожала, упала и растеклась по бумаге, отчего грохот прокатился по всему театру. Он расфокусировал взгляд, посмотрел прямо на свет и произнес свои первые слова:
– Безумный, злой и опасный знакомый! Вот как теперь меня называют в Англии…
Он услышал голос в голове, как будто его речь проигрывали на магнитофоне немного не на той скорости, так что голос звучал на несколько регистров выше: тонкий, слегка придушенный и гнусавый. Не сказал ли он «злой – безумный» вместо «безумный – злой»? Да или нет? Это название пьесы. Как можно произнести его неправильно? Каким идиотом может быть человек? Может, начать сначала? Нет. Неважно, забудь об этом, говори следующие слова, быстро, ты молчишь слишком долго, ты слишком медлителен, давай уже, и лучше прямо сейчас. Помни: надменный, магнетический, харизматичный. То, что сказал Джош, – неправда. Ты не невидимка, ты можешь это сделать. Ты лорд Байрон, самый скандально известный человек в Европе. Женщины жаждут тебя, мужчины завидуют тебе. Теперь улыбнись чуть насмешливо, не слишком, одним уголком рта, и продолжай:
– …по крайней мере, так мне сказали. И должен признаться, эта репутация меня не слишком волнует.
Неплохо, лучше, но ты по-прежнему говоришь жеманно и пришепетываешь, как будто тебе только что удалили зуб. Говори нормально. Ясно, но нормально. Что теперь? Знаю! Надо встать! Пройтись немного. Подвигаться. Это привлечет их внимание. Попытайся двигаться с чувственной кошачьей грацией…
И Стивен положил перо, встал и тут же треснулся ногой о край стола. Вспомнилась старая шутка, что в актерском деле главное – выучить роль и не натыкаться на мебель, и вдруг ему показалось, что он не способен ни на то ни на другое.
Кроме того, ему стали страшно мешать руки. Как будто некие лишние придатки внезапно выросли из его плеч – странные чужеродные щупальца, которых он никогда раньше не видел, с которыми не умеет обращаться и не может контролировать, которые просто бессмысленно болтаются, словно туша в витрине мясника. Куда их деть, куда засунуть? Обязательно нужно их убрать, прежде чем произносить следующие слова. Стивен решил распорядиться хотя бы одной, сунув ее в карман штанов.
Он попробовал это сделать четыре раза, прежде чем понял, что на сценических штанах нет карманов. Он заверил себя, что такие штуки Байрон наверняка проделывал все время, заложил руки за спину, сцепив пальцы, и оставил так, пока они снова не понадобятся. Было приятно убрать их. Также это казалось аутентично «историчным», точно из периода конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, и, глядя все еще расфокусированным взглядом на прожектор, Стивен двинулся на авансцену, успев сделать один, два, три шага, прежде чем вспомнил об увечной ноге лорда Байрона. Четвертый шаг он превратил в хромающий, чуть слишком, как он чувствовал, – это хромота Ричарда III, как будто лорд Байрон только что подвернул лодыжку. Лучше чуть уменьшить, но уже поздно, потому что он на авансцене, настолько впереди, насколько можно зайти. Больше хромать было некуда, и ему казалось, будто он стоит, голый и вусмерть пьяный, на краю пропасти.
Или трамплина.
Что дальше? Следующая строчка.
– Как и все репутации, она одновременно точна и далека от жизни.
Стивен слышал, как его голос эхом возвращается к нему, и на этот раз он звучал лучше: сильнее, увереннее. Профессиональнее. Более властно. Что теперь? Он мысленно представил страницу сценария, пробежал по строчкам, увидел слова: «Вглядывается в публику». Он сотворил на лице выражение язвительного, насмешливого веселья, позволил глазам сфокусироваться, посмотрел в зал, по сторонам, вглядываясь в публику, в кресла…
Пустые кресла.
Пустые кресла, ряд за рядом.
Сотни пустых кресел.
Закрой глаза (медленно). Открой глаза (медленно). Посмотри еще раз (спокойно).
Время замедлилось и остановилось.
Нет ничего столь же пустого, как почти пустой театр.
Насколько он смог разглядеть, в партере сидели шесть человек. Он узнал троих: Алисон и Софи, а чуть подальше Фрэнк, поглощенный программкой. Двое молодых людей, японцев, сидели сбоку, задрав ноги на спинки передних кресел. В полумраке шестой зритель, устроившийся в конце ряда, встал, пригнулся и потрусил вглубь зала, на свет таблички «Выход». Стивен узнал в тени девушку, продающую программки.
Изо всех сил теперь стараясь удержать выражение язвительного и насмешливого веселья, он посмотрел на ярусы. Еще двое, незнакомые – головы лежат на руках, те на перилах балкона, – выжидающе смотрят на него. Его зрение начало затуманиваться, и он подумал, что, наверное, сейчас упадет в обморок – не слишком хорошая идея, учитывая, что статистически шансы на то, что среди публики найдется врач, очень малы. Тошнота поднялась в нем, и он ощутил сильнейшее желание сделать несколько шагов назад, повернуться и бежать, с увечной ногой или нет, убежать в кулисы и в пожарный выход, в ночной воздух – и продолжать бежать, как можно дальше от этого ужасного места, добежать домой, запереть дверь квартиры и никогда больше ее не открывать…
И что тогда?
Он снова оглядел пустые ряды, сфокусировался и нашел их, Алисон и Софи, подавшихся вперед в своих креслах и безумно ухмыляющихся ему: Софи – широкой экстатической улыбкой, вот-вот расхохочется. Она посмотрела прямо на него, приветственно подмигнула обоими глазами и показала два больших пальца над спинкой переднего кресла.
И он вспомнил, что умеет делать это, более того, он в этом деле чрезвычайно хорош, и это единственное, чего он всегда хотел, сколько себя помнил. Делать свою работу хорошо. Найти то, что любишь, и делать это, вкладывая всю душу, на самом пределе своих способностей, и неважно, что будут говорить люди. Пусть она гордится. Он улыбнулся, персонально своей дочери, улыбкой, которая была практически в образе: уверенная, ответственная. Потом Стивен сделал еще один глубокий вдох и произнес следующую строчку. Потом следующую.
И через девяносто три минуты все было кончено.
Большой побег
[38]
– Ты был великолепен, – заявила Софи, сидя на краю стола в гримерке после спектакля.
– Ну, не то чтобы великолепен, – возразил Стивен, застегивая рубашку.
– Нет, ты был великолепен, правда, мам?
– Полагаю, он был хорош, – сказала Алисон, широко улыбаясь.
– Ты говорила другое. Ты сказала, что тоже считаешь, что он великолепен. Как ты запомнил все эти слова?
– Ну, на самом деле я помнил не все. Некоторые я пропустил, а некоторые придумал.
– А не было заметно, правда, мам?
– Нет, Софи, не было, – твердо сказала Алисон.
– Не было? – с надеждой спросил Стивен.
– Нет, нет. На самом деле нет. Не уверена, что настоящий Байрон так часто употреблял слово «о’кей», но не думаю, чтобы кто-нибудь это заметил.
Пауза.
– Ужасно жаль, что не было больше народу, – сказал Стивен, стараясь выдержать язвительный, философический тон, как будто ему не было дела до таких тривиальных мелочей.
– Да, да, жалко, – согласилась Алисон, снова пробуя убедительный тон, но на этот раз менее успешно. – Но все, кто был, получили большое удовольствие. Это же главное?
– Именно. Это главное, – подтвердил Стивен, не совсем уверенный, что это и есть главное.
Опять повисла пауза, прежде чем Алисон наклонилась вперед, немного натянуто, и ткнула его в плечо:
– Здорово – у тебя – получилось.
– Да, пап, здорово получилось.
– Ну, спасибо вам, спасибо… – пробормотал он, скромно поднимая ладонь в приветствии, обращенном больше к воображаемой, невидимой публике, чем к тем, перед кем он выступал. – Однако лучше бы вы не устраивали стоячую овацию в конце.
– Эй, это же не только мы. Другие люди тоже встали.
– Только чтобы забрать пальто.
– Это не так! – горячо возразила Алисон.
Замечание задумывалось как шутка, но теперь он засомневался. Опять молчание.
– Эй, выпейте-ка еще шампанского, – быстро сказал Стивен.
– Нет, мне хватит, спасибо, – ответила Алисон, прикрывая пластиковый стаканчик рукой.
– Давай же, помоги мне. Я не могу выпить все один.
– Я выпью немного, – заявила Софи, протягивая картонную кружку.
– Нет, Софи, тебе нельзя. У тебя уже язык заплетается.
– А маме тоже нельзя. Да, мам?
– Софи! – прошипела Алисон угрожающим тоном, жестким, но не полностью скрывающим улыбку.
– Почему? – спросил Стивен, тут же догадавшись об ответе.
О господи, подумал он. О господи, пожалуйста, нет. Только не это…
– Мама беременна! – заявила Софи.
…нет, нет, нет, нет…
– Поздравляю! – воскликнул он и вытолкнул себя со стула, крепко обхватив Алисон в ужасе от того, что́ может случиться, если он ее отпустит. – Потрясающие новости, – сказал он ей в шею.
Она отодвинулась, чтобы видеть его, и тихо спросила:
– Правда?
– Конечно! Потрясающие новости, я так рад за вас.
– Еще только шесть недель, так что нам не стоит говорить об этом кому-либо… – И она взъерошила волосы Софи в мягком укоре. – Ты не против? – шепнула она ему в ухо.
– Конечно нет. Эй, он же не мой? – прошептал он в ответ.
Он слышал, как она улыбается:
– Я бы так не думала. Но ты уверен, что не против?
– Совсем нет. Я… на седьмом небе от радости за тебя. Правда, я счастлив как никогда.
В каком-то смысле это была самая убедительная актерская игра за весь вечер.
Чуть позже он проводил Алисон и Софи к служебной двери. Снег теперь шел еще сильнее, и Софи издала легкий возглас восторга, когда толкнула дверь и вышла постоять в переулке, задрав голову к фонарям.
– Напомни, Софс, как это будет по-французски, – окликнул ее Стивен из дверей.
– Il neige!
– Точно. Il neige.
– Извини за это все, – сказала Алисон, беря его за обе руки. – Я не хотела говорить тебе сегодня, но Софи так взволнована, и… Ты не против?
– Конечно нет.
– Потому что я боялась, что ты огорчишься.
– Ну, это же должно было случиться когда-нибудь, так? Если долго делишь постель с мужчиной. Но я рад за тебя, правда. За тебя и Колина. Передай ему мою любовь, хорошо? – (Алисон скептически прищурилась.) – Ну ладно, не любовь – передай ему… мои поздравления.
Маленький комочек снега ударил Стивена в щеку.
– Софи, положи снег обратно, он же грязный, там шприцы и все такое, – крикнула Алисон и опять повернулась к Стивену. – Эй, и еще раз, здорово получилось у тебя сегодня. Ты был великолепен. Я очень гордилась тобой.
– Спасибо.
– И я должна извиниться. За все, что тогда сказала.
– Ничего. Я знаю, почему ты так говорила.
– Но все равно. Я ошибалась. Это случается не очень часто, но в этот раз я ошиблась.
– Возможно.
– Нет, правда. Ты был… гениален.
Еще одно молчание.
– Когда вернется Джош, не знаешь?
– Может, завтра. Может, в понедельник.
– Ну… тогда наслаждайся моментом. Твой момент славы.
– Буду.
– И я надеюсь, это приведет к другим вещам. Я в этом уверена.
– Да, хорошо, держим пальцы крестиком.
Он поцеловал ее, потом поднял Софи на руки и крепко обнял.
– Ты был гораздо лучше, чем тот, – прошептала она ему в ухо.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. – Потом очень тихо добавила: – Я очень, очень гордилась тобой.
Стивен еще раз обнял дочь, сказал, что приедет к ней в воскресенье, потом попрощался, и они ушли. Он закрыл служебную дверь, повернулся и увидел, что Донна ждет его, скрестив руки на груди.
– Им понравилось, да?
– Похоже на то.
– Хорошо, хорошо. – Донна попыталась улыбнуться, но это оказалось ей не под силу. – Ладно, Стивен, как думаешь, у тебя есть силы на короткий «разбор полета»? С глазу на глаз?
– Конечно, – ответил он. Этот тон он не слышал уже некоторое время: тон сестры Рэтчед. Он также не мог не подумать, лучшим ли выражением было «разбор полета», но пошел за Донной сквозь служебную дверь в кулисы и осознал, что опять начал издавать свой звук: высокое гудение, гул отключенного реанимационного аппарата.
На сцене помощники режиссера готовили реквизит для субботнего утреннего спектакля. Донна и Стивен нашли два высоких табурета возле суфлерской будки и сели.
– Что ж, хорошо получилось сегодня.
– Спасибо, Донна. Я немного залип в начале.
– Да, мы заметили. Но к концу пошло лучше, а это главное, правда?
И снова Стивен не был уверен, что это главное, но для виду согласился.
– Еще раз спасибо, Донна.
– Теренс звонил и просил извиниться, что не смог приехать, но он ставит спектакль в Манчестере и просто не успел.
– Ну и ладно. Может, у него получится прийти завтра.
– Да-а. – Они немного посидели молча, пока Донна не встряхнулась и не начала: – В общем, слушай, Стив, я не хотела говорить тебе об этом перед спектаклем, чтобы не расстраивать, но дело в том… – Вот наконец-то перед ним замаячило Дело. – Дело в том, что… я разговаривала с Джошем.
Как это всегда говорили в фильмах про войну? Называй имя, звание и личный номер, больше ничего…
– И как он там?
– Он в порядке. Только что вернулся домой из больницы, немного не в себе от анестезии, так что было трудно понять, что он хочет сказать, но с ним все в порядке и с зубами тоже все будет хорошо.
– Слава богу!
Донна угрожающе сощурилась:
– Он уже дома и расслабляется.
С Норой, подумал Стивен. Дома с Норой.
– Он сказал, что упал. На улице, – скептически продолжала она.
– Да, так и есть.
– Похоже, рядом с твоим домом.
– Угу.
– И в это время ты был там?
– Да, да, верно.
– В общем, так: он признает, что был пьян и совершенно не в себе и что тебя винить не в чем. Он очень, очень стремился это подчеркнуть. Это все, что он хотел бы сказать по данному поводу, и, понятное дело, администрация желает нашей звезде счастья, так что мы все готовы оставить все как есть. Но ты будешь счастлив услышать, что он, скорее всего, снова выйдет на сцену в понедельник вечером.
– Да. Хорошо. Ну, после сегодняшнего спектакля меня это устраивает.
– Однако он попросил меня кое-что тебе передать.
– Хо-ро-шо.
– Джош сказал, он очень рад, что ты получишь свой Звездный Час, и надеется, что у тебя сегодня вечером все пройдет успешно. Но когда он придет в понедельник, то желает, чтобы духу твоего в театре не было. На самом деле, Стивен, он не хочет, чтобы ты еще когда-либо появлялся рядом с ним.
– О! Хо-ро-шо. От-лич-но, – сказал Стивен. Моя мотивация – сохранять достоинство. Держать себя в руках. Моя мотивация – не рассыпаться на кусочки. – Еще что-нибудь?
– В общем, нет. Разве что он попросил назвать тебя Иудой.
– Ясно. Иуда. Что ж… Значит, я уволен?
– Нет, не уволен. Ну да, да, ты уволен. Понятное дело, мы выплатим тебе все до конца контракта, за следующие две недели, до самого Рождества, и праздничные тоже. Тебе просто не нужно… самому приходить в театр.
– А кто будет играть Призрака?
– Я.
– Ты будешь великолепна.
– Спасибо. Мне нравится так думать.
– А как насчет двух спектаклей завтра?
– Боюсь, оба отменяются, – вздохнула она. – Дело в том, как ты уже заметил по публике сегодня, что в таком спектакле, который держится на одном актере, люди в основном хотят посмотреть на звезду. И что-либо меньшее их не устраивает, и они все хотят получить деньги обратно. Извини, вряд ли это можно было сказать деликатнее.
– Думаю, Донна, можно было сказать деликатнее.
– Да, возможно.
Они посидели еще немного, чуть улыбаясь напряженными не-улыбками, пока Стивен наконец не спросил:
– На самом деле, Донна, я тебе никогда не нравился, так ведь?
– Честно говоря, Стивен, я не испытываю к тебе никаких сильных чувств. – И Донна слезла с табуретки. – Всяческих удач с будущими планами, – пожелала она и медленно пошла через сцену; огромная связка ключей, как у тюремного надзирателя, колотила ее по бедру.
Белое Рождество
Стивен убирал в пакет свои вещи из гримерки и в последний раз повесил комбинезон в шкаф. Он выпил еще стакан теплого, выдохшегося праздничного шампанского, даже не почувствовав вкуса, выключил лампочки у зеркала, потом верхний свет и закрыл дверь. Потом, как он сделал сто двадцать три раза до этого и уже больше не сделает никогда, спустился по коварной черной лестнице, ведущей в правую кулису.
Бóльшая часть команды ушла домой, но он попрощался с теми немногими, кто остался: помрежами, костюмерами, техниками – людьми, которым искренне симпатизировал и по которым будет скучать. Он старательно избегал встречаться с ними взглядом, и, к счастью, никто не задал неловких вопросов и не упомянул о случившемся, хотя, похоже, все знали, что он больше не вернется. Все пожали ему руку, сказали свое «хорошо получилось сегодня, приятель», «ты был великолепен, Стив», «удачи на будущее», «увидимся как-нибудь». Он даже взял пару телефонов, зная, что никогда не сможет заставить себя их набрать.
Он остановился возле гримерки Джоша Харпера и вытащил из кармана похищенную фигурку из «Звездных войн» – ту, которую случайно уволок с вечеринки, – и прислонил Хана Соло к двери Джоша: бластер Хана поднят в салюте или в вызове, Стивен так и не понял. Потом у служебной двери он попрощался с вахтером Кенни, пожал ему руку, пожелал всего хорошего и вышел в ночь.
Снег все падал, еще гуще, большими грязными серыми хлопьями, которые зависали в воздухе, как будто не желая касаться земли. Движение по всей Шафтсбери-авеню стояло, и толпы людей скорее шаркали, чем шагали по водянистой серой каше. Стивен направился ко входу на станцию метро «Площадь Пикадилли», но не смог вынести мокрую пьяную пятничную толпу, торопящуюся на вечеринки или с них, так что вместо этого он перешел дорогу и подождал у Трокадеро автобус № 22. Пока он стоял в дверях магазина, его телефон пиликнул, и Стивен открыл сообщение. Оно оказалось от Фрэнка.
здорово получилось сегодня ты был супер извини не мог остаться до конца у мамы гастроэнтерит скоро позвоню. Ф.
Стивен стер сообщение, потом сел, неподвижный, безмолвный, отупевший и немного пьяный, на верхний этаж автобуса, пока тот полз по Пикадилли к Челси. В этот людный вечер пятницы почти под Рождество снег действовал на город катастрофически. Люди, пошатываясь, заходили в автобус и выходили, мокрые и запыхавшиеся, по большей части пьяные, смеясь и флиртуя, но Стивен не отрывал взгляда от окна, держа на коленях мешок и смотря на снег и толпы людей, поскальзывающихся и ковыляющих по Пикадилли, Найтсбриджу, Слоун-стрит, Кингс-роуд.
Он сидел и думал об Алисон, о том, как странно, что женщина, которую он так сильно любил, может ждать ребенка, никак с ним не связанного, что у Софи появится брат или сестра, которые не будут иметь к нему абсолютно никакого отношения. Он вспомнил выражение лица бывшей жены, когда она ему сказала: радость, скрытая под смущением и неловкостью, – и остался доволен тем, как отреагировал на эти новости: гораздо лучше, гораздо спокойнее, чем тогда, когда она сообщила, что снова выходит замуж. По крайней мере, в этот раз он не разбивал кулаки о стену. В этот раз он вел себя по-джентльменски. Благородно. По-взрослому, даже если внутри ему хотелось орать.
А что касается потерянной работы, он не мог всерьез винить Джоша. В конце концов, он это заслужил. Ему казалось, что «Иуда», пожалуй, слишком сильно, но все равно он играл нечестно, и была какая-то справедливость в том, как все обернулось. Однако он не мог перестать жалеть, что его не увидело больше людей, потому что к концу он был… что надо. В воображении он попытался представить, как мог выглядеть плакат на театре: его собственное лицо, заменившее лицо Джоша, шпага обнажена, рубашка расстегнута до пояса.
«Более чем соответствует!» – кричали критики.
«Стивен К. Маккуин действительно подходит!»
«В общем, совершенно нормально!»
«Совсем не так плохо, как ожидали некоторые».
«Он попытался! Правда, он решился!»
«Я видел и похуже!!!»
А, ладно. Может быть, в другой раз.
И тут он понял, что следующего раза не будет.
Он решил, здесь и сейчас, в автобусе № 22, что бросает все это.
Автобус болтался посреди Кингс-роуд, зависнув в пробке. Внезапно ощутив клаустрофобию и панику, Стивен слез со своего сиденья у окна, спустился и вышел на улицу, шаркая по обледеневшим тротуарам к реке и огням моста Альберта.
Из всех лондонских мостов этот всегда был его любимым: почти нелепая романтическая конструкция, популярная среди влюбленных и самоубийц. Стивен встал посреди моста – пар от его дыхания висел в ледяном воздухе – и уставился на восток, вдоль Темзы. Внезапно он ощутил, как у него замерзли руки, и посмотрел вниз, на мешок с сувенирами из гримерки: открытки с пожеланиями удачи, его копия сценария с пометками, грязная кофейная кружка со сколами, рукопись бессмысленной, никчемной пьесы для одного актера, которую он писал долгие годы, цветы, принесенные сегодня Софи и Алисон. Стивен представил, как цветы будут желтеть и вянуть в кувшине в его квартире, и почувствовал внезапный ужасающий прилив почти непереносимого отчаяния, нависающей черноты; такого он не испытывал уже многие годы и надеялся не испытать уже никогда. Он ощутил, что голова его раскалывается, глаза начинают гореть, а из груди поднимается паника.
Он решил избавиться от цветов, избавиться от всего этого. Быстро отойдя чуть назад от перил моста, он начал раскручивать пакет большими кругами; потом, когда пакет достиг нижней точки дуги, отпустил его и весело смотрел, как тот улетает высоко в небо, а потом лопается, рассыпая листы сценария в воздух и падая вместе со снегом в Темзу. Стивен перегнулся через парапет и увидел качающиеся на черной воде бумаги, подсвеченные белыми лампами с моста, – секунда-другая, и их унесло течением. К его удивлению, он ощутил относительное спокойствие и облегчение: такое же потрясенное облегчение испытываешь, когда машина, перестав крутиться и переворачиваться, наконец останавливается после аварии и ты понимаешь, что цел и невредим, ты выжил. В конце концов, он получил свой Звездный Час. Бросить, сдаться, перестать – вот в чем заключался Звездный Час. Миру шоу-бизнеса придется дальше обходиться без него, вот и все.
С этих пор он станет лучшим человеком. Стивен еще не представлял, как будет зарабатывать на жизнь, но он попытается стать лучшим человеком и освободиться от всей этой зависти и горечи, злобы и сожалений. Он забудет о своей воображаемой жизни, о шансах, которых так и не представилось, о том, что «могло-бы-быть», и сосредоточится на улучшении реальных вещей. Никаких больше Призраков, никаких Мертвых Парней. Вместо этого он будет самим Стивеном Маккуином – пусть не знаменитым, но счастливым. Он будет заботливым и любящим по отношению к бывшей жене и дочери, найдет новую любимую работу или, по крайней мере, приятную – что-то, что сможет делать хорошо, и будет усердно трудиться. Возможно, выучит язык жестов, или откроет кафе, или начнет работать с детьми – разве Алисон не сказала, что он хорошо ладит с детьми? Или можно вернуться в колледж в сентябре и переучиться. Возможно, поздновато становиться врачом или архитектором, но, кроме этого, он может заниматься практически чем угодно. В конце концов, если пройдет побольше времени, он даже сможет забыть о Норе. Когда он подумал об этом, то мысль оказалась весьма приятной.
Он посмотрел вниз, на реку, где последние страницы уплывали в темноту, и почувствовал, что страх и паника немного утихли, как будто его судьба наконец, наконец, наконец-то собралась измениться. Это ощущение продержалось добрых минуты полторы, как раз до того момента, когда рядом с ним остановилась полицейская машина.
Долгое прощание
[40]
В результате полицейские оказались нормальными ребятами.
Они попросили его сесть на заднее сиденье и, когда убедились, что он не пьян и в своем уме, что не собирается прыгать с моста, устроили ему совершенно справедливую, по мнению Стивена, лекцию о бросании мусора в Темзу. Не рассказывая им всего, Стивен извинился, и они довезли его до дома, причем Стивен извращенно наслаждался поездкой, чувствуя себя ужасно крутым на заднем сиденье полицейской машины.
– Вы живете здесь? – спросил полицейский, останавливаясь около дома и награждая его тревожным взглядом.
– Угу.
– Много беспокойства из-за этих детей?
– Ничего, с чем я не мог бы справиться.
– Ладно, будьте осторожнее, хорошо? Не пытайтесь им отвечать, оно того не стоит.
– Не буду – и спасибо, что подбросили.
– И на будущее: пользуйтесь мусорными баками, сэр, хорошо? Они для этого и предназначены.
– Да, офицер, обязательно.
Полицейские подождали в машине, пока он доберется до входной двери, а потом уехали. Стивен стряхнул с туфель снег, смел его с плеч, закрыл за собой входную дверь и устало стал подниматься по ступеням. Он вошел в квартиру, ощутил лицом теплый воздух и раздраженно отметил, что оставил включенным электрокамин. Он пересек комнату и выключил его.
– Это обязательно? Я тут чуть насмерть не замерзла.
Стивен медленно повернулся.
Нора лежала, свернувшись калачиком на диване, полусонная, укрытая собственным пальто, – и Стивен ощутил огромную волну радости и облегчения.
– Я вошла. У меня остались твои ключи. Надеюсь, ты не против.
– Совсем даже не против.
Нора подвинулась, освободив место, и похлопала по дивану, приглашая сесть рядом.
– Ты здорово припозднился.
– Ну, понимаешь, это был особенный вечер.
– Раздавал автографы, болтал с поклонниками?
– Что-то вроде.
– И как все прошло? Ты взорвал мир шоу-бизнеса?
– Угу.
– Показал, как это делается?
– Именно…
– Толпы, вопящие «бис»?
– Конечно.
– Поклонницы?
– С балкона бросались.
– Волны любви, перехлестывающие через огни рампы?
– Верно.
– И все было так, как ты всю жизнь мечтал?
– Не совсем.
– Плохая публика?
– Никакой публики.
– О-о-о.
– Точнее, небольшая.
– Насколько небольшая?
– Человек одиннадцать. По крайней мере, в начале. К концу осталось около восьми.
– Ну, может, из-за погоды…
– Нет, на самом деле все пришли. Просто не все остались.
– Понятно. Остались ценители.
– Именно.
– А завтра будет лучше.
– На самом деле завтра не будет. По крайней мере, с профессиональной точки зрения. Меня уволили.
– Из-за кого?
– Из-за Джоша, полагаю.
– Да? Меня тоже. – Она кивнула на маленький чемоданчик в ногах.
– Где он?
– Дома. Я решила, что будет немного подло заставлять его проводить ночь в гостинице, поэтому оставила его дома, стенающего и заливающего подушку кровью. Я уложила его в постель и свалила оттуда, ко всем чертям.
– То есть ты не собираешься оставаться с ним?
Нора наморщила нос и ткнула Стивена пальцем ноги:
– После того, что он сделал? Знаешь, Стивен, мне иногда кажется, что ты серьезно переоцениваешь убедительную силу этого человека. Даже если бы он захотел меня обратно, чего он не хочет – не после того, что я сделала с его драгоценными зубами, – зачем бы мне возвращаться к Джошу?
– Тогда, если ты не против, я спрошу…
– Почему я здесь?
– Почему ты здесь?
– Ну, я знаю, ты посчитаешь это странным, – сказала она, заправляя волосы за ухо и мрачно глядя в пол, – но я поняла, что никогда больше не смогу быть счастлива, пока не узнаю, что случилось с этой чертовой белкой.
Стивен расхохотался и обнаружил, что удивляется своей способности смеяться.
– Я думал, ты все еще злишься на меня.
– О, не волнуйся, я злюсь. Все-таки ты сделал очень… странные вещи, Стивен. А уж что касается прикрывания Джоша…
– Он сказал, что покончит с этим.
– Я знаю, но все равно, какие бы у тебя ни были причины, это было не особенно хорошо с твоей стороны.
– Нет, ты права. И я прошу прощения.
– А я принимаю твои извинения. – Нора посмотрела Стивену в лицо. – Кроме того, было еще кое-что, что я хотела бы прояснить. – Она наклонилась вперед и взяла его за руку, повернула ладонью вверх и пристально в нее вгляделась, как будто читала по руке. – Эта вся… штука с «я-в-тебя-влюблен». У меня есть теория. Хочешь ее услышать? Это хорошая теория.
– С удовольствием.
– Ладно, излагаю. – Она подалась чуть вперед. – Ты был одинок и несчастлив и почувствовал, что я тоже одинока и несчастлива, вот ты и решил, будто этого может оказаться достаточно. И должна признаться, я получила большое удовольствие от нашего общения, это было весело. Мне хотелось увидеть тебя, и я… думала о тебе. Когда тебя не было. – Она вздохнула и согнула его пальцы, закрыв ладонь. – Но это не особенно здоровое начало для романтических отношений, правда? Совместное отчаяние.
– Но ведь не только оно, а?
– Разве?
– Нет.
– Хорошо, а что еще?
– Во-первых, я думаю, что ты… необыкновенная.
Нора крепко зажмурилась и скорчила рожу:
– А почему бы тебе так думать, Стивен? С какой стати тебе так думать?
Он поразмышлял секунду.
– Потому что где бы мы ни были, с кем бы мы ни были, я всегда знаю, что ты лучший человек вокруг. Самая умная, самая веселая, самая мудрая – человек, с которым я всегда хочу разговаривать и быть рядом. Лучше всех. Намного. Остальные не идут ни в какое сравнение.
Она чуть сощурилась:
– Это из кино или откуда?
– Нет, это мои ощущения. В реальной жизни. – Быстро, пока не успел слишком глубоко задуматься, он наклонился и поцеловал ее, очень легко, на секунду или две, и если она не ответила, то и не отодвинулась.
Они сидели, мягко соприкасаясь лбами, пока наконец Стивен не сказал:
– Итак, что мы будем делать теперь?
Нора села прямо:
– Попытаюсь достать билеты до Нью-Йорка на завтра, проведу Рождество с моими. Немного объемся. Выслушаю, как мама скажет: «А я говорила». Я очень этого жду. А как насчет тебя?
– Поеду на остров Уайт на Рождество. Обожрусь. Послушаю, как мама и папа скажут: «А мы говорили». – Нора улыбнулась, потом Стивен заговорил, совершенно спокойно и ровно: – Лишь сейчас я понял, что после сегодняшнего вечера у меня ничего не осталось. Ни работы, ни планов, ни амбиций, ни идей, чем я собираюсь заниматься. Ни денег, ни перспектив. Абсолютно ничего. Я собираюсь начать все сначала, с полного нуля.
– Я тоже. Но это же хорошо, правда? Перезагрузка.
– Да? Я не знаю.
– Мы просто немного припозднились с началом, и все.
– Видимо, так.
– Знаешь, похоже, мне следует немного пожить самостоятельно. По крайней мере, это разумно. Просто поехать домой, повидаться с друзьями, обдумать, что я хочу сделать со своей жизнью, попробовать вспомнить, кем я была до того, как стать миссис Джош Харпер. Но должна признаться… я буду скучать по тебе, Стивен.
И тут Стивен неожиданно выпалил:
– Тогда не уезжай!
– И что я буду делать?
– Не знаю, но тебе не обязательно возвращаться в Нью-Йорк. По крайней мере, сейчас.
Нора оглядела комнату:
– Пожалуйста, не проси меня остаться здесь. Не пойми меня неправильно, Стив, но это место – депрессивная дыра.
– Знаю. Возможно, я его продам.
– Отличная идея. Итак. Куда еще я могу поехать?
Не раздумывая особенно, Стивен сказал:
– Мы всегда можем поехать в Париж.
– В Париж? – рассмеялась Нора.
– Вместе. На праздники. Мне платят до Рождества, так что можем поехать вдвоем, ты и я.
Нора посмотрела на него скептически:
– Ну, не знаю…
– Поверь мне, это прекрасная идея.
– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой в Париж…
– Да.
– …с тобой. В Париж…
– Тебе не нравится Париж?
– Нет, я люблю Париж.
– Отлично. Я тоже. Я провел в Париже медовый месяц.
Нора громко рассмеялась:
– Извини, Стивен, но разве это не причина не ехать в Париж?
– Ну, мы же не будем делать все то же самое, ясное дело?
– Ну, ясное дело, нет.
– Но мы могли бы сесть на первый поезд. Он уходит с Ватерлоо где-то примерно через пять часов. Мы можем попасть туда как раз к завтраку. Найдем дешевый отель, погуляем. Выспимся. Всего на несколько дней – может, на недельку. Выбраться отсюда, оторваться от всего этого, только ты и я. Сбежать. Что думаешь?
Нора молча смотрела на него. В комнате уже стало изрядно темно, единственный свет шел от имитации камина и уличных фонарей, а потому было трудно разглядеть ее лицо, но она явно не улыбалась. Только склонила голову набок и один раз моргнула, очень медленно.
Скажи «да», подумал он. Скажи «да», и у меня еще будет шанс – шанс, что все сложится хорошо.
Она убрала челку со лба и сказала:
– У меня нет с собой паспорта.
Первая улыбка судьбы
Вокзал. День.
Рассвет. Снег падает на пустую платформу.
Стивен стоит, встревоженно глядя на свои часы.
Громкоговоритель. Леди и джентльмены, заканчивается посадка на поезд до Парижа, отправляющийся в семь ноль девять. Заканчивается посадка на поезд до Парижа…
Один последний взгляд на платформу – никого. Стивен смотрит на поезд – и выражение неописуемой тоски разливается по его лицу. Она не придет. Проводник хмурится…
Проводник. Извините, сэр, не могу больше ее ждать.
…и Стивен со вздохом берет свой чемодан и заходит в поезд…
Голос. ПОДОЖДИТЕ! ОСТАНОВИТЕ ЭТОТ ПОЕЗД! ЗАДЕРЖИТЕ ЕГО! ПОДОЖДИТЕ!
Он выходит на платформу, оборачивается – и вот она, Нора, с паспортом в одной руке, туго набитым чемоданом в другой, бежит так быстро, как только может, сквозь летящий снег. Она бросается в его объятия.
Стивен. Я… Я думал, ты не придешь!
Нора. Смеешься? Я бы не пропустила это ни за что на свете!
Стивен. Я люблю тебя, Нора Шульц.
Нора. Заткнись и поцелуй меня.
Он так и делает. Славный Проводник смеется, их попутчики, глядящие в окна, начинают вопить и аплодировать. Снег падает большими белыми хлопьями. Музыка: Луи Армстронг поет: «What a Wonderful World», а камера целится вверх, в воздух и…
Только произошло все не совсем так.
А на самом деле случилось вот что.
Они еще немного поговорили, потом Стивен сложил одежду в чемодан. Они почистили зубы и легли на кровать спина к спине, пытаясь уснуть, и через секунду Нора уже издавала свой шкиперский храп. Стивен перевернулся на спину, скорее дремля, чем бодрствуя, и глядя на потолок или Норин затылок и короткие волоски на загривке. Как с ним это часто бывало, когда счастье начинало казаться возможным, он принялся беспокоиться. Он волновался, что они могут не попасть на поезд, что снег помешает им уехать, что все места будут проданы или в Париже не получится найти отель, поскольку Рождество уже близко, и большой побег потеряет энергию, радость и спонтанность и превратится в еще один однодневный выезд-катастрофу. Стивен повернулся лицом к Нориной спине и в качестве эксперимента положил ладонь ей на бедро; она, не просыпаясь, взяла его руку и положила себе на талию. Вскоре он уснул.
Он проснулся в шесть утра. Встал, унес телефон на кухню и попытался найти работающее такси. Найдя наконец, заказал машину на шесть тридцать, разбудив Нору только в шесть двадцать пять, дав ей минимальную возможность передумать. Это был еще один большой страх: что она передумает.
Как требовалось по законам жанра, такси опаздывало, и они провели пятнадцать минут в ожидании. Наконец в 6:45 прибыло такси, и они на цыпочках спустились на улицу и поехали на север, очень медленно, через призрачный, пугающе молчаливый и пустынный Лондон. Полка багажника старенького «вольво» была забита сломанными кассетами и старыми газетами. Город выглядел так, будто ночью перенес какое-то стихийное бедствие, и единственным звуком был рассветный хор автосигнализаций. На «Харт ФМ» исполняли романтические песни из кинофильмов, и Нора периодически начинала подпевать под «Take My Breath Away» и «Up Where We Belong». Наконец они приехали в Примроуз-Хилл. Такси остановилось рядом с домом Джоша, и Нора со Стивеном тревожно переглянулись.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, Стивен, идея не слишком хорошая.
– Но ты же только собираешься войти, взять свой паспорт и уйти, так? Я имею в виду, ты же не собираешься его будить или делать что-то еще.
– Просто подожди здесь. Если я не вернусь через пятнадцать минут… – Она начала шутку, но, видимо, не смогла закончить.
– Что?
– Ничего. Просто… подожди меня. – И она выбралась из машины и на цыпочках осторожно прошла через покрытый снегом двор и скрылась в доме.
Водитель такси – нигериец, подумал Стивен – посмотрел на Стивена в зеркало заднего вида.
– Она очень красивая женщина, – сказал он.
– Да.
– Ваша подружка?
– Пока не знаю. – Кажется, это был единственный честный ответ.
Таксист глубокомысленно покивал и через некоторое время спросил:
– А чем вы зарабатываете на жизнь?
– Тоже пока не знаю, – ответил Стивен.
– Вы не очень-то много знаете, – заметил таксист.
– Да. Не очень много.
Очевидно, беседа себя исчерпала. «Харт ФМ» теперь играло «Total Eclipse of the Heart» Бонни Тайлер. Водитель, явно фанат, врубил погромче, и они оба сидели и молча слушали всю песню, от начала до конца. Таксист торжественно кивал в такт музыке, подпевая припев и барабаня по рулю.
Она не придет, подумал Стивен.
Они прослушали «The Power of Love», «I Will Always Love You» и «Unchained Melody». Потом рекламу. Потом прошли «Love Is All Around», «Have I Told You Lately That I Love You» и «The Greatest Love of All», и с каждым припевом ногти Стивена впивались все глубже в ладони.
Примерно на половине «Wind Beneath My Wings» таксист повернулся и спросил:
– Вы ведь знаете, что обязаны заплатить за время ожидания?
– Да, конечно, – сказал Стивен, тревожно вглядываясь в запотевшее стекло.
Значит, она все-таки не придет, подумал Стивен. Он ее переубедил. Она передумала. Я дам ей еще две песни – нет, еще три песни, а потом сдамся и уеду. Оставлю сумку у двери и поеду домой. Еще три, четыре, пять песен, потом реклама, а потом я точно поеду домой.
Музыка продолжала наполнять машину, словно выхлопные газы. Они сидели и слушали «Every Breath You Take» и «Endless Love», и к началу «It Must Have Been Love» напряжение в машине стало непереносимым. Уже всходило солнце, таксист перестал стучать по рулю и начал поглядывать на часы и нетерпеливо вздыхать, а Стивен почувствовал, что если услышит еще хоть раз грохот барабанов или визгливое гитарное соло, то уже точно начнет визжать за компанию. И наконец, когда «Against All Odds» угрожала сделать ситуацию совершенно невыносимой, парадная дверь дома Джоша отворилась и показалась Нора, с опущенной головой, бегущая изо всех сил к машине. Она втиснулась на заднее сиденье, и Стивен увидел, что она плачет.
– С тобой все в порядке?
– Отлично, отлично, – буркнула она, закрывая лицо рукой.
– Ты нашла паспорт?
Она помахала паспортом, зажатым в другой руке.
– А ты видела…
– Стивен, я не хочу… Давай просто поедем.
– На Ватерлоо?
– Да, да… – рявкнула она нетерпеливо. – На Ватерлоо.
Остаток пути они проехали в молчании, Нора прислонилась головой к стеклу и кусала ногти. Стивен был слишком взволнован, чтобы говорить, и план, который вчера вечером выглядел таким идеальным, удачным и романтическим, сегодня в свете нового дня показался нелепым, непрактичным и хрупким.
Наконец они снова пересекли Темзу и остановились у терминала «Евростар». Нора повернулась к Стивену и выдавила измученную улыбку.
– Можем мы условиться не говорить об этом? – спросила она. – Больше никогда не говорить о прошлом. Только о будущем.
– Конечно.
Они заплатили – переплатили – таксисту, пожелали ему счастливого Рождества, и Стивен пошел покупать билеты на следующий поезд, то и дело беспокойно оглядываясь на Нору, чтобы убедиться, что она все еще здесь, никуда не сбежала. Затем, не говоря ни слова, они прошли регистрацию, сели в поезд – все так же в полном молчании. Только когда двери, шипя, закрылись и поезд тронулся, они смогли посмотреть друг на друга и улыбнуться.
Они медленно отъезжали от вокзала, и Стивен вынужден был признать, что впервые за долгое время город, где он живет, кажется ему удивительно красивым.
Поезд повернул на юг, к Кенту.
– Я собираюсь попробовать поспать, – сказала Нора, чуть сползла на сиденье и закрыла глаза. Он смотрел, как она пытается притулить голову к стеклу, неловко подтягивая пальто под щеку, ее рот приоткрылся. Когда импровизированная подушка соскользнула, Нора поправила ее, не открывая глаз. Когда опять не получилось, она прекратила попытки и положила голову ему на плечо.
– О чем ты думаешь? – очень тихо спросила она.
– Я ужасно рад, что ты здесь.
– Я тоже, – шепнула Нора. – Я тоже ужасно рада, что я здесь.
Она подняла голову, посмотрела на него из-под тяжелых век, а потом потянулась и поцеловала его.
Наверное, вот она – моя первая улыбка судьбы, подумал Стивен.
– Давай просто подождем и посмотрим, как пойдет, – пробормотала она, опять закрывая глаза.
– О’кей, – ответил Стивен. – Давай подождем и посмотрим. – Он тоже закрыл глаза и постарался уснуть.
Благодарности
Спасибо следующим людям за поддержку, комментарии и некоторые любезно одолженные шутки: Камилле Кэмпбелл, Софи Картер, Ив Клэкстон, Кристин Лэнган, Майклу Маккою, Тамсин Пайк, Джастину Сэлинджеру и Оливии Тренч. Спасибо Валери Эдмонд за эту историю.
Я буду вечно признателен Роанне Бенн, Мари Эванс, Ханне Макдональд и Ханне Уивер. За бесконечный энтузиазм и безупречные суждения особая благодарность Джонни Геллеру и всем в «Curtis Brown», а также моему редактору Нику Сэйерсу и превосходной команде «Hodder».
Примечание автора
Спасибо следующим людям и организациям за разрешение воспроизвести материалы, защищенные авторскими правами.
«Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» Т. С. Элиота из «Полного собрания стихов и пьес Т. С. Элиота», «Когда вы будете готовы, мистер Макгилл» Джека Розенталя, «Бродвей Дэнни Роуз» Вуди Аллена, «Квартира» Билли Уайлдера и И. А. Л. Даймонда – все воспроизведены с любезного разрешения «Faber&Faber Ltd.». Данный материал не должен воспроизводиться без письменного разрешения «Faber&Faber Ltd.».
«42‑я улица» Райана Джеймса и Джеймса Сеймура (вышел в 1933 г.), воспроизведено с разрешения «Warner Bros. Entertainment Inc.».
Цитата (и название главы на с. 68) из фильма «Все о Еве» (All About Eve © 1950) взята благодаря любезности «Twentieth Century Fox». Написано Джозефом Л. Манкевичем. Все права защищены.
Были сделаны все разумные попытки связаться с держателями авторских прав, но если обнаружатся какие-то неточности или пропуски, «Hodder&Stoughton» с радостью внесет необходимые благодарности в каждом последующем тираже данного произведения.