Элиот Николс

Тень Стигии

К утру буря утихла. От корабля, разбившегося ночью о подводные рифы, не осталось ничего. Море, еще недавно ревевшее, подобно растревоженному чудовищу, наконец насытило свою утробу и улеглось, лениво скребя по песчаному берегу когтями прибоя. Влажными лапами оно еще пыталось дотянуться до своей последней жертвы — единственной, кому удалось ускользнуть от гнева стихии, но вскоре это наскучило ему.

…Соню разбудил звук шагов: кто-то медленно, приволакивая ноги, двигался вдоль берега. Девушка мгновенно открыла глаза и резко села. Стояло позднее утро, от костра остались лишь холодные угли, покрытые слоем белого легкого пепла.

Увидев незнакомца, вернее незнакомку, Соня вздохнула с облегчением. По прибрежному песку брела древняя старуха с кривой, сучковатой палкой в руках, одетая в какое-то темное мешковатое тряпье. Клюкой она раздвигала обломки досок, будто разыскивала что-то, затем перевернула одного из утопленников на спину, постоял глядя ему в лицо, и пошла дальше. «Ищет, чем поживиться на месте кораблекрушения»,— решила Соня: Многие жители побережья промышлял этим.

Старуха вдруг остановилась, будто прислушиваясь к чему-то, затем развернулась и уверен и пошла в сторону распадка. Это было странно: н матерчатого навеса, ни Соню она видеть не могла, но, вне всякого сомнения, чувствовала, что распадке кто-то есть. Может, у старухи необычайно острое обоняние, и она учуяла запах дыма? Хотя костер уже погас… Соня поднялась, выстави; вперед нож. Старуха даже бровью не повела. Он. лишь остановилась, опершись обеими руками i клюку, и в глазах ее заиграли какие-то странные огоньки.

— Молоденькая рыжая девушка с запада. Как ты ухитрилась не утонуть вместе с остальными?

Говорила старуха на гирканском наречии, которое Соня знала еще от отца и на котором могла прекрасно изъясняться.

— А тебе, старая, разве хотелось, чтобы я утонула? — хмуро спросила девушка.

Старуха тоненько захихикала, и плечи ее как то странно задергались.

— А я-то думаю, кто это обобрал покойничков…— снова заскрипела она.— Снял с них все железо… И серебро… И…

— Если ты скажешь, где я нахожусь, так и быть, дам тебе немного серебра,— сказала Соня.

— Нет!!! — Старуха так закричала, что девушка даже вздрогнула.

— Ты не хочешь сказать?

— Почему же… Почему же… Я скажу. Я расскажу тебе все. Только серебра мне не надо. И железа. Да и золото оставь себе. Но вот у этого толстого мертвеца,— старуха указала клюкой на тело хозяина корабля,— должна быть коробочка. Ма-аленькая такая коробочка. Она ведь у тебя, верно? Ты ее взяла?

Глаза старухи вдруг зажглись желтым огнем. Или это солнце отразилось в них? «Эге,— подумала Соня,— а старуха-то не простая собирательница прибрежного хлама. Выходит, она знала и корабль, и кто на нем плывет, и, судя по всему, многое другое».

Так случаен ли был тот шторм? Кажется, Соня начала догадываться, с кем ее свела судьба. Не сводя со старухи глаз, она отступила назад и подняла с земли пояс корабельщика. Он был кожаный, широкий, очень тяжелый и весь прошит карманами, которые застегивались наглухо. Почему, оказавшись в воде, хозяин так и не скинул его? Может, просто не успел? Соня принялась расстегивать карман за карманом и вытряхивать их содержимое на землю. Там были золотые монеты самой разнообразной чеканки: аквилонские, туранские, королевства Шем… Краем глаза заметив, что старуха подалась вперед, девушка положила клинок так, что сталь отгораживала ее от этого существа. Старуха сразу остановилась. Соня заметила это и снова занялась поясом. В пятом или шестом по счету кармане она нашла то, что и ожидала увидеть: горсть серебряных монет.

— А ну-ка, возьми себе монетку,— сказала Соня, и сделала вид, что кидает ее старухе.

Ни один воин не смог бы так быстро нагнуться и отскочить в сторону, как это проделала старая карга. Ее лицо и тело как бы потекли, как смола одно мгновение казалось, что это мужчина, сухощавый и широкоплечий, другое — что это статная женщина, наделенная странной холодной красотой.

В следующий миг это был уже безобразный, похожий на ящерицу горбун с костяным гребнем на голове. А затем на морском берегу снова стояла всего лишь древняя старуха, опирающаяся на суковатую клюку. Сонина догадка оказалась верна: это существо вовсе не было человеком. Оно, скорее всего, не было даже тенью умершего человека, что бродит по земле, не зная покоя. Соня слышала о таких созданиях, но не предполагала, что ей доведется встретить хоть одного из них Оно было древнее, должно быть, многие тысячелетия назад такие жили повсюду на земле. Но потом пришли новые сильные боги, появились люди, добывающие металлы, и эти существа вынуждены были отступить. Но оказывается, в глухих местах вроде этого побережья они еще могли найти себе приют.

— Хитрая рыжая девчонка! — снова заскрипела старуха.— Хитрющая!

— Стой на месте, а то и правда кину серебро,— хмуро предупредила Соня.

Она была очень встревожена: такая встреча не сулила добра. Нежить лишь зашипела в ответ.

Девушка снова взяла пояс и уже в следующем кармане обнаружила плоскую шкатулку в ладонь размером и два пальца толщиной, изготовленную из какого-то черного, будто ночь, металла.

На ощупь шкатулка была совершенно гладкой, но когда на ее поверхность падал свет, виднелись тонкие, будто нацарапанные острием кинжала руны. Крышка шкатулки была запечатана печатью из неизвестного смолистого вещества. Соня пригляделась: так и есть, пентаграмма, замкнутая фигура-пятиугольник, в вершинах углов которой расположены таинственные значки.

— Что там внутри? — спросила Соня.

— А ты загляни сама,— предложила Нежить.

— Ну да, будто я не знаю, что бывает с тем, кто сорвет такую печать,— усмехнулась девушка.— И ради этого ты потопила корабль?

— Корабль потопила буря. А я просто оказалась в нужном месте и в нужное время. Мне очень долго пришлось этого дожидаться. Так долго, что ты и представить этого не можешь.

— А в соседнем кармашке с тем, в чем ты так нуждаешься, оказалось серебро,— продолжила Соня.— Не повезло тебе.

— Что ты знаешь о везении и невезении, рыжая дерзкая девчонка?

— А почему бы нам не звать друг друга по имени? Я Соня. А ты?

— Это у вас, людей, имена,— проворчала старуха.— А у нас их нет, вернее — множество…

В следующий миг Соня вдруг увидела своего брата. Затем на его месте оказался папаша Шаки приветливо помахивающий рукой, потом задумчивым и печальным взором на нее глянул красавец Калидор…

Тишину разорвал скрежещущий, истошный нечеловеческий визг. Тварь, подобравшаяся уже совсем близко, снова отскочила на почтительное расстояние. Когда лезвие клинка оцарапало ее, в воздух взметнулся столб бурого дыма.

— Еще железа хочешь? — со злостью спросила Соня.

Нежить едва не застала ее врасплох. Хуже того, мерзкая тварь успела заглянуть в ее сознание и покопаться там.

Соня быстро сунула шкатулку обратно в кармашек, сверху насыпала горсть серебра и застегнула клапан.

— Вот так,— удовлетворенно сказала она.— Теперь тебе до нее не добраться.

— Зря ты это сделала,— ответила Нежить. Голос ее прозвучал совершенно равнодушно.

Таким существам, как это, были недоступны обычные человеческие чувства, хотя при желании они могли неплохо изображать их. Если бы старуха надеялась испугать Соню, она изобразила бы гнев Но она уже успела понять, что на испуг собеседницу не возьмешь.

— Эта шкатулка тебе совершенно не нужна,— продолжила карга.— Более того, она не может при годиться ни одному человеку на земле. Она нужна лишь мне. Или таким, как я…

— Хочешь ее получить? — спросила Соня.— Тогда придется отработать. Мне тоже кое-что нужно.

— Что же именно?

— Мне нужен проводник, который знает дорогу в долину Вечно Живущих. Отведешь меня туда и получишь свое добро. Но не раньше.

— Долина Вечно Живущих? Такой здесь нет.

— Небольшая долина среди гор, где-то к северу отсюда. Там обитает племя, которое пасет коз, возделывает поля, ловит рыбу… На первый взгляд, эти люди ничем не отличаются от других. Но, говорят, они никогда не стареют.

— Кто говорит? — поинтересовалась Нежить.

— Не важно,— ответила Соня.— Один путник, который случайно и ненадолго попал туда.

— Кажется, я понимаю, какую долину ты хочешь найти. Тому путнику очень повезло, что он смог до нее добраться. И высадиться на берег он должен был гораздо севернее. Тебя ждет трудный путь. И опасный.

— Нас,— криво усмехнулась Соня. Она обмоталась поясом, застегнула его и повторила: — Нас.

* * *

Подойдя к дому, Клуф скинул с плеч большую корзину, наполненную кусками черной вязкой смолы, которую он собрал в горах. Этой смолой рыбари промазывали швы своих лодок. Завтра Клуф разведет на берегу костер, растопит в его пламени смолу, она станет совсем жидкой, и на ее поверхности начнут лопаться зловонные пузыри, возьмет жгут, свернутый из сухих водорослей, и обработает свою лодку, чтобы она больше не впитывала воду.

С довольной улыбкой Клуф посмотрел вниз. У берега, лежала его лодка, перевернутая вверх дном и потому похожая на морского зверя, уснувшего возле прибоя. Хорошая у Клуфа лодка: почти в три человеческих роста длиной и самая быстрая во всей деревне рыбарей. Делал ее старый колченогий Хо. Колченогий-то он колченогий, но вот лодки у него получаются замечательные. Может, потому, что работая, он все время бормочет что то под нос, ворожит, заклинает? Люди говорят, что он молится буревестнику и благодаря этому его лодки под парусом легкокрылы, точно птицы. Правда, и цены за свою работу Хо запрашивает почти непомерные: связки сушеной рыбы, шкуры: морских коров, их клыки, железо на инструмент. А попробуй не заплати, нарочно сделает такую лодку, которая утопит тебя. Бывает, старый Хо требует, чтобы ему разрешили пощупать чужую жену, но это как раз плата невысокая: от жены не убудет, ведь кроме как пощупать Хо ни на что другое уже не годится. Клуф захихикал. Посмеявшись над стариком, он повернулся и пошел к дому.

Дом у него тоже был хороший. Три стены Клуф скатал из валунов, таких больших, какие только мог поднять, а четвертой стеной служил крутой горный откос. Все щели были хорошенько промазаны глиной, и зимние ветры никогда не проникали внутрь. В очаге всегда горели поленья и сухие водоросли. Придя домой, Клуф отдыхал, ел, затем устраивался на шкурах и вязал сети или плел лесы, готовясь выйти в море. За работой он всегда пел песни, веселящие душу и наделяющие снасти прочностью. Тоже колдовство, хоть и слабенькое.

Любил он возвращаться домой с лова: промокший и голодный, но с большими связками рыбы, которую потом чистили, потрошили и развешивали под потолком коптиться. Дым из очага, прежде чем выйти через волоковое оконце, пластами ходил под потолком и прекрасно сохранял рыбу от гнили. Еще любил Клуф возвращаться домой с зимней охоты на морских зверей: усталый, озябший, иссеченный ледяным ветром. Тогда теплое, сумрачное и дымное нутро дома казалось ему самым лучшим местом на свете.

Клуф мог бы считать себя очень счастливым человеком, если бы не жена. Полгода назад она не доносила ребенка, выкинула и с тех пор все время болела. Работать она стала совсем плохо, а ведь работы у жены рыбаря очень много: чистить и заготавливать рыбу, выделывать шкуры, шить из них одежду… Вот и сейчас Клуф увидел, что мачта с намотанным на нее кожаным парусом лежит на земле возле дома. Ночью обязательно набегут мыши и понаделают в парусе дыр. Покачав головой, Клуф поднял мачту и прислонил к скале. Надо бы завести вторую жену. Он вполне мог прокормить двух, но женщин в крошечной деревушке мало, выбирать в общем-то не из кого. Можно, конечно, пойти поискать невесту в соседних деревнях, но до ближайшей — целых шесть дней пути.

Прежде чем войти в дом, Клуф еще раз посмотрел на лодку, потом окинул взглядом берег и удивленно замер: с юга приближались два путника. Сначала Клуфу показалось, что это мужчина и женщина, но, приглядевшись повнимательнее, он понял: это старуха, а рядом с ней — молодая женщина, только почему-то вырядившаяся по-мужски. На ней были брюки, куртка и сапоги, а на плечах — длинный плащ. Неужто Белый Волк внял его мольбам и послал добычу, о которой Клуф так просил? Старуха-то была ему совсем ни к чему, а вот эту девчонку, красивую, высокую, с рыжими волосами, он мог бы поселить в своем доме и сделать второй женой. А там, кто знает… Ведь старая жена может и помереть. Зачем она Клуфу, если почти не работает? Только вот надо действовать побыстрее: ведь в деревне есть несколько холостяков, которые тоже ищут жен. Если они увидят эту красавицу, то наверняка отобьют ее.

Клуф глянул на хибары, тянувшиеся вдоль побережья. К счастью, его дом стоял с краю, и другие жители деревни пока еще не успели заметить путников. В одном из тех домов живет Лаун, холостяк. Он здоровенный, толстый, с большим отвислым брюхом, длиннющими руками, а кулаки у него тяжелые и твердые, как булыжники. Да, надо торопиться.

Клуф подобрал с земли длинную и довольно увесистую палку (обломок весла) и большими прыжками помчался вниз, к берегу. Увидев такую внушительную дубину, незнакомка вряд ли осмелится перечить и обязательно зайдет в гости.

* * *

Когда Соня взглянула на заросшего волосами дикаря, одетого в шкуры, она едва смогла удержаться от смеха. Дикарь бежал с горы, размахивая нелепой деревяшкой. Видимо, он казался себе очень грозным.

— Стойте! — скомандовал дикарь на искаженном гирканском наречии.— Немедленно стойте! Вы пойдете в мой дом!

— Гостеприимные тут люди,— вполголоса заметила Соня, берясь за рукоять метательного ножа. Прищурясь, она внимательно рассматривала возможного противника, старалась изучить его, понять, насколько тот опасен. Дикарь был рослый, но сутулый. Одежда из грубых шкур, сшитая мехом наружу, вероятно, могла неплохо защитить от ножа. Ступни ног были обмотаны кусками толстой кожи и поверх нее обвязаны ремнями. В такой обуви ходят горцы, в ней нога почти никогда не  скользит. Грязно-серые, нечесаные космы и борода свисали на грудь. Соня пристально взглянула в его глаза. Нет, это не боец.

— Ты,— сказал дикарь, указывая на Соню грязным пальцем. — Ты пойдешь туда, в мой дом. А ты, старуха, мне не нужна, иди прочь! Не спорить! Видимо, чтобы его слова показались более убедительными, он изо всех сил ударил старуху уродливой дубинкой. Вернее, попытался ударить. Дерево попросту прошло сквозь Нежить и с треском врезалось в прибрежную гальку. На лице дикаря отразилось изумление: похоже, он решил, что промазал. Помедлив немного, дикарь снова замахнулся, но уже в следующий миг метательный нож вонзился в его руку. Дубинка вывалилась из ослабевших пальцев, а уткнувшееся в горло длинное блестящее лезвие заставило прижаться спиной к скале и стоять не шевелясь.

Не отнимая клинок от его горла, Соня окинул дикаря долгим взглядом. Всю его отвагу как ветром сдуло. Он мелко трясся и даже тихонечко подвывал от страха. От него нещадно воняло смесью запахов прогорклого жира, дыма, рыбьих потрохов…

— Хорошо, мы войдем в твой дом,— сказал. Соня.— Готовь угощение, хозяин!

Резким движением левой руки она ухватила рукоять своего метательного ножа, все еще торчавшего из предплечья дикаря, и выдернула его из раны. Клуф взвизгнул и зажал кровоточащую руку ладонью.

— Да не трясись ты так,— поморщилась девушка, отводя лезвие от горла незнакомца.— Иди, промой рану морской водой. Тогда она быстро заживет.

Дикарь послушно шагнул к воде, но в это мгновение с горы донесся громкий визг. Судя по голосу, кричала женщина. Отдельные слова разобрать было трудно, крик напоминал вой смертельно напуганного шакала. Соня чуть повернула го лову, чтобы увидеть кричавшую, но этого оказалось достаточно, чтобы ее пленник метнулся вдоль берега и исчез среди изъеденных прибоем валунов. А в следующий миг на истошный женский вопль отозвались голоса, множество голосов.

— Они убивают Клуфа! — визжала женщина,— О, они убивают моего мужа! Их всего двое, убейте их! Их всего двое!

Соня оглянулась на Нежить. Та подмигнула и пошла к морю. Несколько шагов — и она исчезла в волнах, оставив Соню совершенно одну на этом диком берегу. Одну против разъяренных жителей рыбацкой деревни. Выругавшись, девушка помчалась вверх по склону: укрыться в горах было для нее единственным спасением. Если бежать вдоль берега, толпа рано или поздно догонит ее. Кроме того, бежать пришлось бы на юг, удаляясь тем самым от цели.

— Наверх! Он побежал наверх! — не унималась невидимая крикунья.

Кажется, она приняла Соню за мужчину. Ни на миг не останавливаясь, девушка оглянулась. За ней шагах в пятидесяти, не больше, резво взбиралась на гору толпа дикарей. Их было никак не меньше нескольких десятков. Соня заметила скошенные лбы и подбородки, выпирающие вперед зубы — те же самые черты, что и у первого дикаря. Это племя носило печать вырождения.

Продолжая взбираться на скалу, Соня неожиданно оказалась перед тропой, на которой, явно поджидая ее, стояли трое. Ступни всех, обмотанные бесформенными кусками шкур и обвязанные ремнями, были как раз на уровне Сониных глаз. Ближайший противник шагнул вперед и ударил девушку ногой. То есть попытался это сделать. Соня не теряла времени: она резко отклонилась в сторону, и дикарь закачался на одной ноге. Одно неуловимое движение — и он с испуганным воплем покатился вниз, прямо на головы своим соплеменникам. Резким рывком Соне удалось запрыгнуть на тропу. Она перекатилась через спину и мгновенно вскочила на ноги. Еще миг — ив руках у нее оказались два длинных ножа. А ее противники уже переходили в наступление. Один из них был вооружен лишь палкой, но второй держал в руках багор. Легкими и короткими ножами отражать удары такого оружия было слишком трудно, а схватку нужно провести очень быстро, иначе снизу подоспеет вся орава. К счастью, на узкой тропинке ее противники скорее мешали друг другу, чем помогали.

Хрясь! Багор, высекая искры, врезался в скалу. Вместо того чтобы колоть, как копьем, дикарь не придумал ничего лучше, чем использовать багор в качестве дубины. Замахнувшись, он нанес очень сильный удар, но увернуться, видя, откуда пошел замах, было проще простого. Да что тут, деревня полудурков, что ли?

Проворно наступив на наконечник багра и придавив его к земле, Соня резанула ножом по рукам, державшим древко. Заорав дурным голосом, дикарь бросил оружие и отскочил — прямо под дубину своего товарища. Удар пришелся по плечу и вскользь, но его хватило, чтобы бедолага потерял равновесие и тоже скатился вниз с тропы. Так, осталось разобраться с третьим! Девушка почувствовала, как ее охватывает свирепая радость боя. Но последний противник, увидев, что остался один на один с этой кровожадной и быстрой, как молния, девицей, выронил свое нелепое оружие и умчался прочь. На бегу он невнятно кричал что-то о пещерных духах и демонах, выходящих из моря. Дорога свободна. Куда дальше? Соня раздумывала не больше мгновения. Скинув с тропы несколько крупных камней, чтобы испугать и задержать тех, внизу — как восхитительно они завизжали, сколько ужаса слышалось в их воплях! — она помчалась к деревне, в сторону, противоположную той, где скрылся насмерть перепуганный дикарь.

Во-первых, ей надо было на север, во-вторых, преследователи, когда поднимутся наверх, скорее всего, решат, что она хочет скрыться среди скал, и будут искать ее там. Они ни за что не догадаются, что Соня отважится пробежать сквозь их селение! Ну а деревня, наверное, стоит полупустая, ведь почти все ее жители приняли участие в погоне. А уж с дюжиной-другой детишек, женщин и старух управиться несложно. Распугать их, и все дела! Соня со всех ног мчалась вперед по спускающейся полого к морю тропинке. Несколько поворотов — и скалы скрыли девушку от посторонних глаз. Вскоре по удаляющимся воплям Соня поняла, что враги потеряли ее след.

Еще несколько шагов — и впереди показалась деревня: длинный ряд прижимающихся к скале каменных хижин, нелепых и убогих. Увидев воина в развевающемся плаще с кинжалами в обеих руках, женщины поспешно разбежались и попрятались кто где. Соня мчалась по пустынной улице мимо низких, воняющих дымом жилищ, мимо сетей, развешанных для просушки, мимо, мимо… Вдруг что-то подсекло ее ноги, и она покатилась по земле, выронив при этом оба кинжала. Раздался хор ликующих воплей. Веревка! Жители деревни успели положить ее поперек дороги, а потом попросту дернули вверх за оба конца. Соня хотела было вскочить, но на нее уже накинули сеть, воняющую тиной и рыбой, и теперь усердно затягивали петли. Женщины этого селения оказались куда храбрее и хитрее, чем можно было подумать.

Выхватив метательный нож, Соня принялась вслепую кромсать опутавшие ее сети, иногда попадая по веревкам, а иногда по чьим-то рукам. Прежде чем она высвободилась, ее успели несколько раз ударить, но, к счастью, по голове ни разу не попали, да и удары были довольно слабые. Наконец Соня вскочила на ноги. Снова раздались вопли, на этот раз испуганные, и местных жительниц тут же как ветром сдуло. Впрочем, оба кинжала они успели прихватить с собой. Проклятие! Будь у Сони сейчас факел, она не раздумывая запалила бы всю эту ненавистную деревеньку, но останавливаться, чтобы высечь и разжечь огонь, было бы, мягко говоря, неразумно. Девушка помчалась дальше, отведя душу тем, что на бегу раскромсала ножом несколько сетей, сушившихся на кольях. Пробежав мимо длинного ряда лежавших на берегу черных пузатых лодок — топором бы пройтись по их днищам, да так, чтобы доски повылетали! — она вновь углубилась в горы.

Она карабкалась по осыпям, путала следы. Собак в деревне Соня не заметила, но, когда на пути встретился небольшой ручеек, она на всякий случай вошла в воду и довольно долго брела против течения, чтобы псы не могли ее учуять. Из воды она выбралась лишь шагов через пятьсот, цепляясь за ветки наклонившегося над ручьем дерева. Таким образом, ее следов на берегу не смогли бы обнаружить ни люди, ни даже чуткие собаки-ищейки.

К ночи Соня уже почти не сомневалась, что погоня не настигнет ее. Костер, однако, разводить не стала, а отыскав уютную расселину среди скал, набросала туда сухой травы и, завернувшись в плащ, устроилась на ночь. Когда совсем уже стемнело, вернулась Нежить.

— Похоже, боги хранят тебя, рыжая девчонка,— сказала она так, будто ничего особенного и не произошло.— Ты снова спаслась.

— А тебе так уж хочется, чтобы меня убили? — спросила Соня.

— Мне хочется получить то, что принадлежит мне по праву,— ответила Нежить.— Тебя, скорее всего, не убили бы. У них не хватает женщин. Пришлось бы тебе стать чьей-нибудь женой.

— Так этот, с дубиной, который пытался тебя ударить, он что же, выходит, сватался?

— Да. А разве ты поняла это только сейчас? В здешних диких местах женщин часто захватывают силой.

Соня расхохоталась.

Надо же, какой завидный жених: полоумный, косорукий, воняющий рыбой дикарь из забытой богами прибрежной деревеньки.

— Что же ты меня бросила одну? — спросила она, отсмеявшись.— Могла бы хоть напугать их, что ли.

— А зачем? — равнодушно поинтересовалась Нежить.

— Мы ведь заключили с тобой один небольшой договор, помнишь? — спросила Соня.

— Верно. Я обещала привести тебя в долину Вечно Живущих. Но вовсе не обещала защищать в пути от каждого встречного.

— А какой бы тебе был прок, если бы меня схватили эти полоумные рыбаки?

— Они заглянули бы в карманы твоего пояса и расхватали монеты: золотые и серебряные. А шкатулка, зачем она им? Ее просто отбросили бы в сторону. Или уж, во всяком случае, не догадались хранить ее вместе с серебром.

— И ты бы взяла ее?

— Конечно. Повторяю, она моя по праву.

— А вдруг эти дикари просто из любопытства сорвали бы печать?

— Что ж, тогда то, что заключено в шкатулке, обрело бы свободу, и я достигла бы своей цели.

— Не вздумай пускаться на какие-нибудь хитрости, пока я сплю,— предупредила Соня.— У меня очень чуткий сон.

— Мне нет смысла убивать тебя,— ответила Нежить.— Ведь достать шкатулку я не смогу из-за серебра, которое лежит рядом с ней. А ждать, пока кожаный пояс сгниет и монеты раскидает ветром… Это долго, слишком долго. Быстрее будет отвести тебя в ту долину, куда ты так стремишься.

— И еще одно,— нахмурилась Соня,— не смей показывать этим дикарям место, где я заночевала. Я всегда успею кинуть пояс в море. Вместе с твоей шкатулкой и серебром. Жди тогда, пока он сгниет.

— Деревенские сюда не пойдут даже под угрозой смерти. Они слишком боятся этого места.

— Почему же? — спросила Соня.

— Завтра сама увидишь,— ответила Нежить безразличным голосом.

Так. Над последними словами собеседницы, пожалуй, стоило призадуматься. Что это было? Угроза? Или, наоборот, предупреждение? В здешних местах действительно небезопасно? Впрочем, если бы Нежить хотела навести на нее эту опасность, то вряд ли стала бы предупреждать о ней. Рассудив так, Соня решила больше не ломать голову. Положив ладонь на рукоять метательного ножа, чтобы его можно было мгновенно выхватить, она устроилась поудобнее, закрыла глаза и почти сразу уснула.

* * *

Утро выдалось по-северному хмурым, но все же прекрасным. Южный ветер гнал по небу обрывки туч, однако солнце то и дело пробивалось сквозь них, посылая на землю золотистые животворные лучи. По скалам, постоянно сменяя друг друга, пробегали то теплые солнечные блики, то холодные синие тени туч. В теплом воздухе пахло солью и водорослями. Море монотонно и неутомимо разбивало волны о берег, о гряду скал, правильным полукружием выступающих из воды. Соня пригляделась: полукружие это было слишком уж правильным.

— Люди называют эти скалы Драконьей Челюстью,— сказала Нежить.

Действительно, остроконечные утесы торчали на одинаковом расстоянии друг от друга, будто на дне моря лежала окаменевшая челюсть гигантского змея, а над водой выступали лишь его зубы. Каждый такой «зуб» был немногим меньше хорошего корабля!

— Странные скалы,— заметила Соня.— Они походили бы на зубцы крепостной стены, не будь они так огромны.

— Да, это так,— после недолгого молчания отозвалась Нежить.— Оказывается, ты умеешь видеть суть вещей. Так знай же: многие тысячелетия назад, когда на месте моря Вилайет еще была суша, здесь действительно стояла могучая крепость. Сейчас над поверхностью моря вздымаются лишь верхушки стен, но и они настолько источены временем, водой и ветрами, что люди принимают их за обычные скалы.

— Если эта крепость так велика, то каковы же были ее строители? — воскликнула пораженная до глубины души Соня.

— Ты когда-нибудь слышала о гулях? Тех, что живут на севере, зовут еще хейворками.

— Слышала,— ответила Соня.— Но считала все эти рассказы детскими сказками. Кроме того, хейворки ведь совершенно дикие. Они живут в пещерах и едят мясо любых живых существ, которые попадаются им в лапы. Говорят, они едят даже человечину.

— Ты права. Как гули, так и хейворки одичали много тысяч лет назад и с тех пор не способны построить ничего серьезного, разве что простой шалаш. Но когда-то это была могучая раса. Современных гулей, кутрубов и хейворков даже нельзя считать чистокровными потомками той великой расы. Давным-давно они смешали свою кровь с кровью низкорослого и хилого племени людей. Да их уже почти и не осталось на земле… Идем. Нам еще предстоит пройти через город, построенный древними хейворками. Его-то и защищала эта крепость.

— Но я не вижу тут никакого города,— сказала Соня.

Вокруг виднелись лишь море да дикие скалы. Севернее поднимались высокие, покрытые снегом горы. Рукотворным можно было назвать лишь неправдоподобно правильное полукружие утесов, которые без устали лизало море. «А может, она рассказывает мне сказки? — подумала Соня.— Но зачем?»

— Вовсе неудивительно, что ты не смогла ничего разглядеть,— ответила Нежить,— ведь древние хейворки очень сильно отличались от людей. Они предпочитали жить в пещерах и подземельях, которые искусно высекали в скалах. Дело в том, что, имея от природы огромные глаза, они не выносили солнечного света и предпочитали выходить на поверхность земли ночью.

— Возможно, ты не врешь,— отозвалась Соня — Я слышала, что гулей называют лупоглазыми.

— Древних хейворков люди называли демонами подземелий,— продолжала рассказ Нежить,— хотя на самом деле демонами они вовсе не были. Впрочем, эта раса накопила огромные познания в магии. Говорят, даже одичавшие хейворки умеют колдовать, причем весьма неплохо… Но мы уже пришли.

Соня увидела перед собой вход в пещеру, но не бесформенную дыру, как следовало бы ожидать, а правильную и даже изящную стрельчатую арку высотой в три человеческих роста. Это была дверь для великанов. Впрочем, следов самой двери не осталось и в помине: вероятно, она была деревянной и давным-давно истлела.

Приглядевшись, Соня заметила углубления в кромках арки, там, где когда-то должны были крепиться дверные петли и замок. За аркой тянулся в темноту коридор с полукруглым сводом и ровным полом.

— Ты что, хочешь, чтобы я лезла в эту темную дыру? — спросила Соня.

— Другого пути попросту нет,— ответила Нежить.— Поверху здешние скалы преодолеть нельзя. Но зато можно пройти под ними.

— В темноте? Ты что, смеешься надо мной?

— Кто мешает тебе сделать факелы? — приподняла бровь Нежить.— По склонам растет немало сосенок. А кроме того, вон там, немного выше расселины, в которой ты заночевала, есть горный вар — черная твердая смола. Достаточно раздробить ее в порошок, пересыпать им водоросли и примотать пучок таких водорослей к деревянной рукояти. Получится отличный факел. Наделай их побольше. Путь неблизкий.

— Долго идти? — нетерпеливо спросила Соня.

— Около суток, даже в том случае, если ты поторопишься и ничто не задержит нас,— пояснила Нежить.

— Кто же нас может задержать? — удивилась Соня.— Не хейворки, случайно? Учти, у меня из всего оружия осталась лишь пара метательных ножей.

— Может быть, мы и встретим хейворков. Но у тебя ведь будут факелы, а это лучшее оружие против таких тварей. Возможно, тебе представится случай убедиться в этом.

— Обошлась бы и без этого,— проворчала Соня.— Но раз ты говоришь, что другого пути нет… Постой-ка, а может, ты снова решила заманить меня в ловушку?

— Это было бы бессмысленно,— ничуть не смутилась Нежить.— Хейворков деньги не интересуют, для них важна только пища. Твой пояс не пахнет ничем съестным. Поэтому, схватив тебя, они, скорее всего, просто отбросят его в сторону. Если такое случится, то пояс останется лежать в углу темной пещеры многие годы. Сотни лет! Я не могу ждать так долго.

«Что же это за талисман, почему эта нечисть так жаждет получить его?» — в который уже раз подумала Соня. Кроме того, ее поражала странная смесь бессовестности и откровенности, с которой действовала спутница. Нежить была вероломна, но она, по крайней мере, не скрывала этого.

— Ладно,— решила наконец Соня,— в пещеры так в пещеры. Хейворки так хейворки. Но сначала надо поесть как следует. И взять немного пищи с собой тоже не помешало бы. Пойду поищу на берегу. Должны же здесь быть ракушки…

Соне повезло: вскоре она набрела на крупную рыбу, которую выкинуло на берег прибоем. Израненная о скалы, та еще вяло шевелила хвостом, когда лезвие ножа пронзило ее череп. Мясо рыбы девушка нарезала полосками и развесила над костром, чтобы оно прокоптилось. Затем она занялась факелами. Найти горный вар и измельчить его оказалось нетрудно, но почти весь остаток дня ушел на то, чтобы короткими метательными ножами вырезать необходимое количество рукоятей. Из плаща Соня сумела изготовить — без иголки и ниток! — неплохой заплечный мешок, куда уложила копченую рыбу и связку факелов. К сожалению, воду налить было не во что, и девушка долго пила из небольшого горного ручейка, будто пыталась напиться впрок.

Предыдущей ночью Соня неплохо выспалась и потому решила идти в пещеры хейворков немедленно. Если путь под землей продлится столько, сколько обещала старуха, то они выберутся на поверхность к следующей ночи. Подойдя ко входу в подземелье, Соня принюхалась, но никакого запаха не ощутила: сквозняк тянул куда-то в глубь темного ровного прохода. Что ж, сквозняк — это хорошо. Значит, где-то там, пусть даже очень далеко, действительно есть выход. Прежде чем углубиться в мрачные подземные лабиринты, девушка оглянулась на темнеющее небо: в синей, быстро чернеющей бездне уже загорались первые звезды.

— Что тебя держит? — спросила Нежить.

— Звезды,— ответила Соня.— Хотелось бы снова увидеть их завтрашней ночью.

Она вынула факел из мешка, висевшего за спиной, и высекла огонь. Факел разгорелся желтым коптящим пламенем, и черную ленту дыма потянуло в пещеру. Соня решительно прошла под аркой и двинулась вперед по просторному тоннелю. Факел потрескивал, пламя то затухало, то снова ярко вспыхивало, и от этого по неровным каменным стенам метались тени. Горящая смола огненными каплями падала вниз, и потому руку с факелом приходилось отводить в сторону.

Пройдя шагов пятьдесят и обернувшись назад, Соня увидела едва заметно синеющее пятно входа и тянущийся от него ряд огненных точек, капель жидкой смолы, горящей на каменном полу. Девушка прибавила шагу. Тоннель постепенно начал изгибаться вправо, потом повернул влево, затем повел вправо и куда-то вверх…

Вскоре Соня уже не понимала, куда идет, и ей пришлось всецело положиться на свою необычную спутницу. Нельзя было сказать, что ей это нравилось, но выбирать не приходилось. Время от времени то слева, то справа открывались какие-то темные проходы, ниже и уже основного тоннеля. Иногда они вели в боковые коридоры, иногда за ними просматривалось большое пространство: то ли комнаты, то ли целые пещеры, высеченные в сплошной скале. «Интересно было бы побродить там»,— подумала Соня, но, представив, какая мерзость может ей встретиться, зябко передернула плечами. Нет уж, пусть тут демоны бродят. Местечко как раз для них: дорога в царство Нергала, да и только. Будто услышав Сонины мысли, Нежить вдруг остановилась возле одного из проходов.

— Загляни-ка туда,— предложила она.

— Это зачем еще? — подозрительно спросила Соня: кто знает, что задумала ее проводница?

— Сама увидишь,— не стала объяснять Нежить.— То, что там лежит, должно тебе понравиться. Кроме того, тебе это понадобится, чтобы продолжать путь.

Без особой охоты и очень осторожно Соня шагнула в проход и, подняв повыше факел, оглядела помещение, скрывающееся за каменной аркой. В следующий миг она негромко вскрикнула от удивления. Перед ней была огромная пещера. Свет факела едва достигал ее стен, а там… Множество металлических граней и поверхностей заиграли разноцветными отблесками, повторяя пляску огня. Это оказался склад оружия, но какого! Мечи — в полтора человеческих роста высотой, луки, которые способны удержать лишь великаны, щиты, прислоненные к стенам, размерами не уступали двери и, вероятно, были неподъемно тяжелыми.

Соня вдруг почувствовала себя пятилетней девчонкой, тайком забравшейся в оружейную комнату отца.

— Это оружие древних хейворков,— прервала молчание Нежить.— Посмотри, может, отыщется что-нибудь подходящее и для тебя.

— Да ты вздумала смеяться надо мной? — спросила Соня.— Это же не человеческое оружие. Я даже не смогу поднять его, не то что сражаться.

Она прошла вдоль ряда копий, прислоненных к стене, не отрывая от них изумленного взгляда. Чтобы разглядеть наконечники, больше походившие на лопасть весла, ей пришлось задрать голову: копья вздымались на высоту в три человеческих роста. Время пощадило их. Соня понюхала воздух: он был мертвый, пыльный и сухой, точно в склепе. Неудивительно, что металл, хранившийся в этой пещере, выглядел новехоньким, таким, будто только вчера вышел из кузницы. А дерево? Соня потрогала древко копья толщиной, пожалуй, с ногу человека. На ощупь оно, скорее, напоминало кость, гладкую и твердую.

Соня вновь пошла вдоль стены, оглядывая сложенное там воинское снаряжение, и вскоре сообразила, что оружие изготовлено не из стали: даже в неверном свете факела было заметно, что этот металл намного темнее, а отблески дает почти красные. Приглядевшись внимательнее, девушка поняла, что перед нею — изделия из черной бронзы. В отличие от обычной, которую получают, сплавив в одном тигле медь и олово, черная бронза содержит в себе по крайней мере еще пять различных металлов, смешанных в строгих пропорциях. Такой сплав обладает редкими прочностью и упругостью и нисколько не уступает лучшим сортам стали, но секрет изготовления черной бронзы утерян давным-давно, и кузнецов, владеющих им, уже не осталось на свете.

— Для человека все это оружие совершенно бесполезно,— снова повторила она.

— Попробуй поискать вон в том углу,— предложила Нежить.

Проследив глазами за ее жестом, Соня повернула голову и увидела то, что хозяева этой оружейной считали кинжалами и стилетами, пригодными для ношения под одеждой, для ближнего боя или неожиданного предательского удара. Однако большинство этих клинков обычный человек мог использовать разве что в качестве двуручного меча. С двуручником Соне было не справиться, и она прекрасно понимала это. Таким оружием мог драться только очень сильный человек. Девушка не раз видела, насколько опасен и страшен для противника меч длиной в четыре локтя, когда боец со свистом вращает его над головой. И этих бойцов она тоже видела — высоченные громилы с могучими мышцами, которые запросто могли одним ударом кулака размозжить череп врага.

Кроме того, такой меч — оружие для атаки, слишком громоздкое для того, чтобы отражать и парировать удары, особенно быстрые, колющие. Поэтому воину с двуручным мечом просто необходимы хорошие латы, а уж в этой-то пещере ничего подходящего точно не найти. Да и вообще бегать по подземельям и лазать по горам, таская на себе целую груду металла… Она еще не сошла с ума. Главным козырем Сони во всех схватках был не тяжелый удар, а ловкость, быстрота реакции и кошачья гибкость.

Однако девушка не оставляла надежды и после долгих поисков все же нашла нечто более-менее подходящее для нее. Это был стилет с четырехгранным лезвием, которое заканчивалось очень тонким острием, и витой рукоятью, достаточно узкой, чтобы она могла лечь в Сонину ладонь. Правда, рукоять была непомерно длинной, но зато во всем остальном оружие пришлось девушке по душе. Впрочем, благодаря этому стилет напоминал кхитайские сабли, которыми орудуют, быстро перехватывая их из руки в руку, а Соня была немного знакома с таким стилем фехтования, очень опасным для противника. Кроме того, оружие было превосходно сбалансировано: при взмахе оно не стремилось вывернуться из пальцев, как неуклюжие дешевые мечи, которые купцы похитрее норовят всучить юнцам, не знающим, что такое настоящая битва.

Чтобы освободить руки, Соня воткнула факел в расщелину стены, затем взяла стилет, который был для нее самым настоящим мечом, и проделала десятка два пробных взмахов, выпадов и ударов, проводя их все быстрее и быстрее.

— Пожалуй, это подойдет,— сказала она наконец.

Клинок был в два локтя длиной, да рукоять — еще почти в локоть. Немного повозившись, Соня сумела приладить деревянные, обтянутые черной кожей ножны к своему поясу. Поразмыслив немного, девушка прихватила еще и стрелу: в длину побольше человеческого роста, она с успехом могла заменить копье.

— Ну, пошли,— сказала Соня, снова взяв факел, и направилась к выходу из пещеры.— Слушай, а ты, пожалуй, не случайно вооружила меня бронзой. Ведь она тебе не опасна, верно? Только смотри, не наделай глупостей, у меня есть еще пара стальных ножей.

Они снова вышли в тоннель и двинулись дальше. Хруст мелких камешков под ногами многократно отражался от стен, рождая тревожное ощущение, будто со всех сторон крадутся десятки невидимых людей. Тоннель начал ощутимо опускаться. Вдруг Соня остановилась и внимательно прислушалась. Да, слух не обманул ее: где-то впереди журчала вода.

— Что это? — спросила Соня у Нежити.

— Речка. Подземная речка, только и всего,— ответила та.— Не беспокойся, мы пройдем по ее берегу.

Тоннель закончился аркой — точно такой же, как при входе в подземелье.

Подойдя к ней, Соня принюхалась. Пахло прелой соломой, испражнениями, мокрой шерстью, как будто рядом располагался зверинец. На эту же мысль наводили и звуки, доносившиеся из зловонной тьмы: повизгивания, подвывание, загадочные гулкие шлепки.

— Я туда не пойду,— нахмурилась Соня.

— Не беспокойся. Там находится селение хейворков, но оно на другой стороне реки, а брод один. Тебе надо всего-навсего быстро пробежать вдоль берега.

— Может, лучше подыскать другую дорогу?

— Поздно! Они уже увидели свет твоего факела. Торопись!

Из-под арки доносились все более громкие завывания. Оставив сомнения, Соня бросилась вперед и очутилась в огромной, прямо-таки исполинской пещере. Вряд ли даже древние строители сумели бы высечь такую. Скорее, пещера была естественного происхождения. Свод ее вздымался на немыслимую высоту, а размеры невозможно было определить на глаз: не хватало света факела, и дальние стены терялись в кромешной, непроглядной тьме. С неровного свода свисали толстые каменные сосульки в три-четыре человеческих роста, которые местами так плотно прилегали друг к другу, что выглядели занавесом. По каменному дну текла подземная речка, делившая пещеру на две неравные части.

Соня и ее спутница оказались на левом берегу речки, в меньшей части пещеры. А в большей части… Казалось, какие-то птицы ростом никак не меньше коня свили там себе гнезда: бесформенные и безобразные кучи сучьев, веток и соломы заполняли почти все подземелье. Это и был пещерный город хейворков. Выскочив с факелом из-под арки, Соня увидела там, в полутьме, сотни, если не тысячи пар красных точек: хейворки пристально глядели на непрошеных гостей. Кошмарные твари, похожие на огромных обезьян, обросших косматой шерстью, завывали все громче и громче, не на шутку разгневанные вторжением. Это зрелище настолько заворожило Соню, что она промедлила мгновение и чуть не поплатилась за это жизнью.

Из гнезда, сложенного возле арки, выскочил хейворк и бросился на нее. Вспомнив советы Нежити, девушка выставила перед собой факел. Гигантское существо испуганно шарахнулось от него.

— Ага, огня не любишь!

Соня ткнула факелом в гнездо. Солома, которая лежала тут, наверное, не один десяток лет, мгновенно вспыхнула, а девушка во весь дух припустила вдоль берега. «А если факел погаснет?» — вдруг подумала она, на бегу выхватила из-за спины еще один факел, зажгла его от первого и сразу почувствовала себя уверенней. Подняв факелы над головой, Соня увидела, что вниз по течению, там, куда она бежала, темнеет еще одна арка. Но возле нее тоже было гнездо, и его охраняли!

— Торопись! — прошипела Нежить.— Хейворки переходят реку!

Соня помчалась к спасительной арке. Хейворк, что сидел в гнезде, начал кидать в нее обломки сучьев, потом соскочил вниз и ринулся в атаку. Увернувшись от огромной лапы, пытающейся схватить ее, Соня ткнула в бок страшилища факелом — на свалявшейся шерсти осталось горящее смоляное пятно, тошнотворно запахло паленым. Мерзкая образина, охваченная огнем, завыла и бросилась в реку. Соня быстро обернулась: первый хейворк, видимо, напуганный тем, что увидел, не спешил догонять ее, но остальные уже почти перебрались через реку и подходили к берегу!

Брод представлял собой обломки каменного моста, некогда обрушившегося в воду. Когда Соня снова подбежала к арке, она уже знала, что делать.

Ухватив длинный сук и использовав его в качестве рычага, девушка повалила гнездо, стоявшее возле выхода, так, что густо переплетенные сучья и ветки перекрыли большую часть прохода. Ловко, точно змея, юркнув в оставшуюся щель, Соня подожгла их.

— Молодец,— кивнула Нежить,— неплохо соображаешь. Теперь они долго в проход не сунутся.

— Не так уж это оказалось сложно,— отозвалась Соня.

— Просто они опомниться не успели,— ответила Нежить.— Промедли ты еще несколько мгновений, и эти твари разорвали бы тебя в клочья. Но идем! Огонь не будет гореть вечно.

Они снова двинулись в путь по каменным коридорам, снова открывались боковые проходы: то по правую руку, то по левую, снова гулкое эхо порождало ощущение, что где-то рядом идет целая толпа людей. Факелов оставалось все меньше и меньше. Коридоры казались Соне бесконечными, они так походили один на другой, что это однообразие усыпило бдительность девушки, а может, дерзкий прорыв через подземный город придал ей излишнюю самоуверенность, и это едва не стоило ей жизни.

Совершенно неожиданно из бокового хода выскочил еще один хейворк. Мерзкая тварь схватила девушку. Сила «объятий» была столь чудовищна, что перед глазами Сони завращались огненные круги. Затем ноги ее оторвались от пола, и она почувствовала, что ее поднимают в воздух. Она попыталась освободиться, но в этих лапищах была столь же беспомощна, как щенок в руках человека. Страшная лупоглазая морда гримасничала, шлепая тонкими серыми губами, за которыми виднелись клыки, способные запросто откусить человеку голову.

Ослабевшие пальцы девушки разжались, и факел выпал из них. Звука его падения Соня не услышала: стояла мертвая тишина, как в тягучем ночном кошмаре. Соня пыталась сделать вдох, но в сдавленную грудь не проникал ни один глоток воздуха, а в ушах вдруг зазвонили гулкие колокола. Мучаясь от удушья, она раскрыла рот, но воздуха не осталось даже на то, чтобы крикнуть… И вдруг ослепительная синяя вспышка взорвала темноту. Хейворк взвизгнул и, выпустив Соню, прикрыл ладонями глаза. Полуослепшая от боли, еще не успевшая сообразить, что происходит, Соня не сумела смягчить удар и рухнула на колени, а потом завалилась на бок, больно стукнувшись о камень головой.

— Убей! Убей его! — визжала Нежить.

Неловко вскочив на ноги, девушка выхватила меч: у нее не было времени поднимать копье или факел, все еще горевший на каменном полу. Когда хейворк снова ринулся вперед, Соня выкинула перед собой меч и, почувствовав, как он вонзился в упруго-мягкое брюхо твари, повисла на рукояти. Хейворк взревел так, что у нее заложило уши, но тут же умолк, зашатался и повалился прямо на Соню.

В этот же миг и факел погас. Залитая целыми потоками горячей крови, чувствуя прикосновения скользких, еще содрогающихся внутренностей, девушка отчаянно пыталась выкарабкаться из-под огромной туши. Наконец ей это удалось, и Соня дрожащими руками принялась высекать огонь. Факел запылал, осветив картину жуткого побоища. Мертвый хейворк занимал всю середину прохода, а кровавая лужа растеклась от стены до стены.

— Послушай,— сказала Нежить,— я сумела помочь тебе, ослепив хейворка вспышкой, но наше счастье, что он был всего один. Неплохо бы тебе быть осторожнее.

Ох, как взбесил Соню этот безразличный, поучающий тон! Ничего не ответив, она поднялась с пола, выдернула из-под туши меч — замечательное оказалось оружие! — вытерла его о косматую шкуру чудовища и сунула в ножны. Что еще? Копье, которое так и не пригодилось, погасший факел. Подобрав все это, девушка зашагала дальше. Она чувствовала себя так, как будто ее скинули с лестницы: болел каждый мускул, каждый сустав. Теперь, приближаясь к очередному боковому проходу, она двигалась мимо него очень осторожно, выставив вперед факел и держа меч наготове. Быстрее бы закончился этот путь! Она чувствовала себя измученной и нестерпимо грязной. Хотелось смыть с себя кровь, но единственный водоем, который она видела в этих подземельях, остался далеко позади, в большой пещере, и возвращаться туда Соня не собиралась.

Дальнейший путь она помнила смутно. Воздух пещеры был насыщен запахом хейворков, а может, сама Соня пропиталась им насквозь. Пламя факела то затухало, то ярко вспыхивало, металось и приплясывало, по неровным каменным стенам скакали тени, рисуя на них необычные картины. На мгновение вдруг показывалось каменное лицо, которое тут же превращалось в бесформенную мешанину темных и светлых пятен, в следующий миг вырисовывался силуэт какого-то зверя, а странные мелкие трещины напоминали какие-то письмена. Что это было: игра воображения или работа древних каменотесов, почти до неузнаваемости искаженная и изуродованная временем? Кто знает… Земля под ногами была усыпана осколками камней, которые мешали идти. Порою среди них попадались кости.

Стояла глубокая ночь, когда ход наконец вывел их наружу. Очередная арка открывалась в узкое ущелье, по дну которого текла небольшая речушка. Соня прямо как была, в одежде, вошла в нее, и, хоть ледяная вода обжигала, девушка довольно долго плескалась, с наслаждением смывая с себя грязь и кровь. Казалось, холодная чистая вода уносит и боль ушибов, и усталость, и подавленное настроение, не покидавшее Соню с тех пор, как ее едва не погубила собственная беспечность.

— Завал в пещере, наверное, уже догорает, а может, даже догорел,— напомнила Нежить.— Скоро хейворки кинутся в погоню. И представь себе, как они разъярятся, наткнувшись на убитого тобой соплеменника. Так что тебе лучше поторопиться.

— Х-хорошо,— ответила Соня, выходя на берег. После купания у нее зуб на зуб не попадал.— Ну к-куда дальше? — спросила она, оглаживая одежду ладонями, чтобы хоть немного отжать воду.

— Надо подняться по стене ущелья. Сможешь? Соня оценивающе смерила взглядом каменный откос. Стена впечатляла, что и говорить: надо было подняться по крайней мере на пятьдесят длин копья по почти отвесному склону. К счастью, в скале виднелось довольно много трещин, за которые можно было цепляться руками. Привязав копье за спиной, Соня начала карабкаться вверх. Бок о бок с ней поднималась Нежить. Девушка скосила глаза: точно огромный черный паук полз рядом с ней. Руки и ноги этого существа сгибались под самыми немыслимыми углами, и казалось, что они могут вытягиваться и снова сокращаться чуть ли не вдвое, когтистые пальцы цеплялись за малейшую неровность, точно клещи. Соне едва не стало дурно: она впервые по-настоящему поняла, с кем ее свела судьба, ощутила, насколько в ее спутнице мало человеческого. Но трудный подъем не позволял отвлекаться, и она заставила себя отогнать все посторонние мысли.

Вскоре Соня забыла о недавнем купании в ледяной реке, а потом ей и вовсе сделалось жарко. За трещины и углубления в слоистом, шершавом известняке хвататься было удобно, но кое-где встречались прослойки мокрой, жидкой глины, которая скользила, точно масло, поэтому в таких местах приходилось двигаться очень осторожно. К счастью, светила молодая луна, неплохо освещая путь, а иногда встречались узкие каменные полки, на которых можно было немного отдышаться.

Когда Соня преодолела уже больше двух третей склона, снизу вдруг донеслись жуткий многоголосый вой и злобное рычание, складывающееся в слова примитивного языка. Судя по голосам, ярости хейворков не было предела. Меньше всего на свете Соня хотела бы снова попасть в лапы этих страшилищ: память об одной такой встрече была еще слишком свежа.

— Они могут карабкаться по скалам? — спросила она.

— Могут, но очень медленно,— ответила Нежить.— Слишком уж велики и тяжелы. А с рассветом они вынуждены будут уйти обратно в подземелья. Солнце ослепляет их.

— Может, они еще и не заметят нас.

— Не надейся. Ночью они видят не хуже, чем днем.

Новый взрыв гортанных криков и свирепого рева подтвердил, что Нежить права: беглянок заметили. Добравшись до очередного карниза, Соня улеглась на него животом и осторожно глянула вниз. Нижнюю часть ущелья скрывала густая тень, видно было плохо, но она все же различала сплошную бесформенную массу тел, заполнившую пространство от стены до стены. Хейворки орали, бесновались, размахивали длинными руками, топтались по мелкому дну речушки, будто не замечая, насколько холодна вода. Вдруг о стену, не так уж далеко от того места, где притаилась Соня, с треском ударился булыжник. Затем еще один, и еще. Хейворки с огромной силой метали камни вверх, пытаясь сбить беглянок со стены.

— Дурачье, они, кажется, не понимают, что эти камни упадут обратно, им же на головы,— пробормотала Соня вполголоса.— А ну-ка, попытаюсь им это объяснить.

Встав на ноги и прижавшись спиной к скале, Соня пошла вдоль карниза и вскоре отыскала несколько глыб, которые легко можно было столкнуть вниз. Одна, другая, третья, четвертая, они покатились вниз, крутясь, набирая скорость, с грохотом вышибая из стены все новые и новые камни. Хейворки завизжали. Вопли ужаса перемежались воплями боли. Слышались то звонкие удары — когда один камень сталкивался с другим, то глухие — когда камень попадал в толпу страшилищ.

— Этого, пожалуй, не выдержат даже такие твердые лбы, как у них,— улыбнулась девушка и вдруг, неожиданно даже для самой себя, заулюлюкала, потешаясь над паникой, охватившей ее противников.

— Развлечение, конечно, неплохое,— раздался ровный голос Нежити,— однако нам пора двигаться дальше. Осталось еще около четверти склона, причем здесь подниматься гораздо труднее.

— Ох, как ты мне надоела со своими нравоучениями,— пробормотала Соня, однако послушно повернулась лицом к стене и полезла наверх.

Хейворки больше не пытались кидать камни: урок, преподанный им, они усвоили быстро.

Оставшаяся часть склона действительно оказалась самой трудной: крутизна его постепенно Нарастала, а кроме того, камень вскоре кончился, и вместо него пошла слежавшаяся глина. Она была ненадежная, скользкая, то и дело крошилась под пальцами, и вскоре Соня почувствовала, что дальше не может двинуться ни на пол-ладони. Более того, стоило ей хоть слегка пошевелиться, как она начинала соскальзывать вниз, а зацепиться, как назло, было совершенно не за что. Можно было, конечно, попробовать достать метательный нож и воткнуть его в эту проклятую глину, но о том, чтобы хоть на миг оторвать руку, и думать было нечего: девушка тут же сорвалась бы в пропасть.

Соня неподвижно висела на склоне, чувствуя себя беспомощной, как младенец, и чуть не плакала от злости: до вершины оставалось никак не больше четырех длин копья. Ну почему она раньше не догадалась вытащить эти ножи? С их помощью она уже давно вскарабкалась бы на самый верх!

Нежить необычайно быстро и легко взобралась наверх, уцепилась там за корни растущего на краю пропасти дерева и обернулась к Соне. Глаза ее снова горели желтым огнем, как тогда, на берегу, и от этого бледное лицо загадочного существа было жутким.

— И это все, что ты можешь? — спросила Нежить свистящим шепотом и ухмыльнулась.

Соня собралась было ответить что-нибудь резкое, но почувствовала, как снова начинает сползать вниз, и судорожно вцепилась в ненадежную опору. Долго это продолжаться не могло: рано или поздно силы оставят ее, мускулы не выдержат напряжения.

— А до дна ущелья далеко, очень далеко! — тоненько захихикала Нежить.

Эта тварь еще издевается над ней! Соня попробовала спуститься, но это тоже оказалось невозможно. Оставалось лишь ждать, когда одеревеневшие пальцы разожмутся, и тогда… Нет! Умирать ей совсем не хотелось, тем более так глупо.

— Держи!

Сверху протянулась неестественно длинная, нечеловечески гибкая рука. Выбирать не приходилось, и Соня судорожно схватила ее. Пальцы, сильные, точно щупальца спрута, обвили запястье девушки, и одним резким движением Нежить втащила Соню наверх. Да у этого создания силы побольше, чем у хейворка!

Соня упала на спину, раскинула руки и бездумно уставилась в звездное небо. Сил не оставалось даже на то, чтобы отвязать копье, которое давило на лопатки, причиняя весьма ощутимую боль. Вверху, прямо над головой, горели семь ярких звезд — Небесная Колесница. Она все ехала и ехала куда-то, оставаясь при этом на месте. Кажется, ее даже покачивало на невидимых небесных ухабах. Или это в глазах Сони все плыло и качалось? Сколько времени она провела на ногах? Никак не меньше полутора суток. А как давно она не ела? Превозмогая боль, девушка с трудом села, отвязала наконец копье, сняла ножны с мечом, скинула заплечный мешок. Полувяленые-полукопченые кусочки рыбы, лежавшие в нем, вымокли, когда она купалась в речке, и Соне пришлось заставлять себя грызть жесткие влажные волокна. Затем она поднялась на ноги и, опираясь на копье, точно древняя старуха на клюку, пошла искать место для ночлега. Мешок и меч она несла под мышкой. «Интересно, а куда Нежить дела свою палку? — лениво подумала девушка.— Вроде и не бросала, но, когда забиралась вверх по скале, никакой клюки у нее не было, ни в руках, ни за спиной». Соня оглянулась и посмотрела на спутницу: в кривых узловатых пальцах та держала прежнюю сучковатую палку. Из воздуха она ее лепит, что ли?

* * *

Когда Соня проснулась, было уже за полдень. Сейчас, при свете дня, да еще после отдыха, все вокруг казалось красивым, и особенно небольшое ущелье, достигавшее шагов пятисот в ширину. Дно его представляло собой маленькую долину, поросшую деревьями и восхитительной зеленой травой. Открытой частью ущелье было обращено на юг и заканчивалось тем самым откосом, по которому пришлось карабкаться предыдущей ночью. Услышав, как где-то журчит вода, Соня пошла на звук и вскоре обнаружила небольшое озеро, в которое впадал быстрый, веселый ручеек. Вода в озере была прозрачной, как хрусталь, дно устилал крупный желтый песок. Девушка поглядела на свое отражение. Ну и страшилище! Лохматая, грязная, лицо в копоти, одежда и руки — в глине…

Умывшись и более-менее приведя себя в порядок, она вернулась к месту ночевки и принялась разводить костер: промокшую рыбу надо было срочно подкоптить заново, иначе скудные запасы сгниют уже к вечеру, а кто знает, удастся ли в этих диких местах добыть еще хоть что-нибудь. Вскоре на полянке весело потрескивал небольшой костерок, ароматный дым, клубясь, окутывал кусочки немудреной пищи, развешанной на колышках, а Соня, удобно устроившись на траве, занялась чисткой меча и копья. Вновь ее поразило мастерство древних оружейников: в металлические грани можно было смотреться, точно в темное зеркало. Наконечник копья оказался не менее острым, чем меч, древко — твердым, упругим и легким. Оперение возле пяты копья не выглядело чем-то необычным: такие копья применяют темнокожие воины из Зембабве, но, безусловно, нелепой казалась канавка на пяте, предназначенная для тетивы. Еще вчера Соня лишь рассмеялась бы, начни ей кто-то рассказывать о ручных луках, для которых требуются стрелы длиной больше человеческого роста. А сейчас… Она тяжело вздохнула, вспомнив свой лук, который утонул во время купания. Он был совсем маленький, почти игрушечный, но тугой и ладный — серьезное оружие. А бедняга Гнедая… Соня пригорюнилась было, но долго печалиться она не умела: жизнь продолжается, и нечего грустить о том, что прошло.

Покончив с необходимыми делами, девушка прислонилась спиной к дереву, повернула лицо к солнцу и расслабилась, бездумно нежась в его лучах. Могла же она позволить себе хоть немного передохнуть после всех вчерашних злоключений. Даже Нежить, черным сычом сидевшая неподалеку, сейчас не раздражала ее и не вызывала чувства тревоги. Это существо прекрасно понимало, что без Сониной помощи ему шкатулку не заполучить. А кроме того, и метательные ножи под рукой: висят на поясе.

Пока не настанет пора снимать с костра рыбу, делать ей все равно было нечего, и Соня решила использовать это время, чтобы побездельничать всласть. Она чувствовала, как напряжение последних дней уходит, как будто впитываясь в траву и землю, а деревья, казалось, дарят ей спокойную уверенную силу. Они стояли здесь испокон веку и снисходительно взирали на смешные суетливые создания, которым все не сидится на месте, которые все мчатся к какой-то неведомой цели… Поистине благодатное место!

— Здесь так хорошо, что не хочется уходить, верно? — прошелестел голос Нежити.

Уж не умеет ли она читать мысли? Впрочем, все, о чем сейчас думает Соня, нетрудно прочесть по ее лицу. Она слегка улыбнулась. Что ж, легкий разговор ни о чем — это тоже неплохо. Последние дни ей не хватало собеседника.

— Верно, здесь хорошо. Но только сейчас,— отозвалась девушка.— А потом наступит осень, придут снеговые тучи, и всю зиму будут завывать злые горные вьюги. Но я об этом думать не хочу. Мне тут нравится, и я отдыхаю.

— Думаешь, в той долине, куда ты стремишься, не бывает вьюг?

— Я иду туда вовсе не за вечным летом

— Тогда зачем же? Скажи, зачем тебе эта долина? Воистину, велика должна быть цель, которой добиваются с таким упорством.

Блаженная улыбка на Сониных губах стала жесткой — так она улыбалась, вынимая меч для схватки.

— Цель действительно великая. И я согласна отдать за нее все, чем владею, все на свете,— ответила она.— Я люблю жизнь. Я не понимаю, почему должна умереть, почему человеку отпущена от силы сотня лет жизни, а обычно — намного меньше! — Голос Сони звенел и прерывался от волнения.— Если боги развлекались, устраивая мир людей таким образом, то это была плохая шутка. Люди смирились с тем, что неизбежно состарятся, что их тела потеряют силу, лица избороздят морщины, что их головы оплешивеют, а зубы выпадут, что зоркие глаза помутнеют, слух притупится, а разум изживет себя. Что, в конце концов, они превратятся в прах, тлен, добычу могильных червей. Но я не хочу с этим мириться! Я хочу жить вечно и оставаться вечно молодой! Вот для чего мне нужно попасть в долину Вечно Живущих!

Задыхаясь от волнения, Соня взглянула в лицо своей необычной собеседницы и изумилась тому, что увидела. На лице Нежити, обычно жестком и бесстрастном, играла печальная улыбка, а глаза… В них вдруг проступило что-то человеческое. Доброта? Сострадание? Пожалуй, заговори камни, а деревья, выдернув из земли корни, начни расхаживать взад-вперед, девушка удивилась бы меньше.

— Бедная девочка, снедаемая жаждой несбыточного,— задумчиво проговорила Нежить.— Ты даже представить не можешь, насколько опасна твоя мечта. Ты говоришь, что согласна отдать за нее все на свете… Но цена может оказаться страшной, очень страшной. Поверь мне. Уж я-то знаю.

— Мне плевать на то, какой окажется цена! — запальчиво воскликнула Соня.

Нежить помолчала немного, а затем, совсем по-человечески вздохнув, произнесла:

— Когда-то я была так похожа на тебя… Очень давно, больше десяти тысяч лет назад. Я тоже любила жизнь и все, что с ней связано. И тоже хотела жить вечно.

— Так ты была человеком, живой женщиной? — прошептала Соня.— А я думала…

— Ты хочешь сказать, что приняла меня за сумеречного духа? Нет, мои отец и мать были людьми. Правда, сейчас человеческого во мне уже почти не осталось. Разве что тоска. Когда-то меня звали Акивашей. Вижу, тебе приходилось слышать мое имя.

Соня в ужасе прижала ладонь ко рту. Принцесса Акиваша, жестокосердная дочь стигийского владыки, которая жила так давно, что рассказы о ней стали преданием, легендой. Говорили, что прекрасная принцесса сумела обрести вечную молодость. Обычно женская красота, едва успев расцвести, начинает увядать, и время капля по капле отбирает то, чем изначально одарила девушку природа. Про Акивашу же рассказывали, что она сумела сохранить свою красоту навсегда, смогла попасть в небесные сферы, далекое обиталище богов, и поселилась там, блистая вечной красотой. А теперь вместо ослепительной красавицы Соня видела перед собой старуху в рубище, которая скитается по северным берегам моря Вилайет.

— Я тоже не хотела стариться и умирать,— говорила между тем Акиваша.— Я тоже не хотела увядать, покрываться морщинами и в конце концов уйти на Серые Равнины в обличье старой ведьмы. Чтобы перехитрить старость и смерть, я погрузилась во тьму, взяла в любовники Мрак. А он взамен подарил мне жизнь. Я умерла, чтобы жить вечно. Это произошло больше десяти тысяч лет назад, и вот я живу. Живу до сих пор.

— А как же… Как же вечная молодость? — с трудом проговорила Соня.

Акиваша окинула ее печальным и задумчивым взором. Сейчас это были человеческие глаза, темные и глубокие, а вовсе не пылающие желтым огнем кошмарные бельма демона.

— Я могу, если захочу, быть молодой, но могу быть и старой. Могу стать красивой, а могу — уродливой. Какой угодно. Но душа моя состарилась. А старой душе удобнее всего обитать в дряхлом теле. Хочешь узнать, какой я была когда-то?

Соня могла лишь кивнуть. Какое-то безошибочное чутье, внутренний сверхтонкий слух, которым наделены души некоторых людей, подсказывали ей все, о чем рассказывает сейчас ее спутница,— горькая и страшная правда.

— Что ж, смотри.

Старуха выпрямилась, замерла, а затем в одно неуловимое мгновение изменилась. Перед Соней стояла высокая, гибкая, превосходно сложенная девушка, одетая в облегающее черное платье. Тонкую талию обвивал широкий пояс, украшенный самоцветами волшебной красоты. Кожа девушки была гладкой и матово-белой, как слоновая кость, а роскошные черные волосы охватывал обруч с большим кроваво-красным рубином в середине. Особенно поражали глаза красавицы: огромные, бездонно черные и печальные. Если когда-то и была в них жестокость, то за многие тысячи лет она исчезла без следа.

— Такой я хотела остаться навсегда. В Стигии, в черных подземных залах древнего Луксура хранились и, наверное, до сих пор хранятся драгоценные свитки, в которые занесены великие и ужасные тайны, что позволяют повелевать могучими силами, неподвластными обычному человеку. В одном из этих свитков я прочла, что человек может обрести бессмертие, избрав себе в союзники Мрак, и сразу отправилась в Кеми, город мертвых. Я сошла в подземелья одной из пирамид и умерла, чтобы жить вечно! Там, глубоко в недрах гигантской гробницы, заполненной тысячами мумий, до сих пор стоит мой саркофаг…

Глаза призрака вдруг загорелись желтым огнем, и перед Соней снова предстала согбенная старуха в темном, истрепанном одеянии.

— Вот такой была принцесса Акиваша,— дребезжащим голосом сказала она.

Соня долго молчала, не находя слов для ответа.

— А что же… Что было дальше? — спросила она наконец.— И как ты оказалась столь далеко от Кеми, от Стигии?

— Расскажу и об этом. Много тысяч лет назад я жила во мраке подземелий, участвовала в обрядах магов и жрецов Сета. Я пила кровь жертв, которых проводили через Ворота Смерти. Да, я была упырем. Так проходил век за веком, тысячелетие за тысячелетием.

Но пятьсот лет назад в подземелья моей пирамиды ворвался великий и могучий воин. Ворвался, точно ураган. Он был полон жизни, она буквально кипела в нем, била ключом. Это был король Аквилонии Конан, и пришел он за Сердцем Аримана, драгоценным камнем, который обладал великой магической силой. В подземном зале, возле алтаря, произошла ужасная битва за Сердце Аримана. В этой битве сошлись стигийские жрецы Сета, кхитайские колдуны, вооруженные посохами из Дерева Смерти, которые убивают простым прикосновением, и этот король. Он победил всех. Я разговаривала с ним, предлагала ему вечную жизнь. Не ради колдовского камня, который был мне совсем не нужен, а ради огромной жизненной силы этого человека, частица которой могла достаться и мне. Но король Конан лишь посмеялся надо мной и ушел, забрав драгоценный талисман с собой. Я же вдруг почувствовала, что он — по-настоящему живой, а окружающие меня жрецы наполовину мертвы и моя жизнь во мраке подземелий — лишь призрачная тень настоящей жизни. Тот король… Он был как порыв свежего ветра, разметавший затхлый воздух моих подземелий. Я возненавидела пирамиду, тюрьму, в которой добровольно провела десять тысяч лет, и поняла, что не могу больше там оставаться. С тех пор я брожу по свету, не живая, но и не мертвая. Теперь ты понимаешь, чем может обернуться твоя мечта?

Соня содрогнулась. Да, такая цена за бессмертие действительно была слишком высока. Получить вечную жизнь, но… Ценой смерти! Отдать свою человеческую сущность, чтобы возродиться таким вот существом, великим и жалким одновременно…

— Скажи, Акиваша…— Соня наконец справилась с собой, голос ее больше не дрожал.— А в той долине, там мне тоже придется заключить сделку с Мраком, чтобы обрести бессмертие? Неужели нет другого пути?

— О той долине ходят самые разные слухи,— отозвалась Акиваша,— но я не знаю, что в них правда, а что — ложь. И есть ли там бессмертные, тоже не знаю. В свое время я пыталась туда проникнуть, но так и не смогла сделать этого.

— Почему же? — спросила Соня.

— Потому что некие могучие силы не пропускают в долину Мрак и все, что связано с ним. Я не знаю, что ждет тебя там, но в одном уверена точно: никаких сделок с Мраком не будет. Там его попросту нет. Как знать, может, тебе повезет больше, чем мне… Ладно, хватит об этом. Сегодня мы заночуем здесь, а с рассветом снова двинемся в путь. Нам осталось пройти всего один перевал, и, если все сложится удачно, завтра к вечеру ты увидишь свою долину.

* * *

Утром они снова двинулись на север, туда, где ущелье замыкало прелестную маленькую долину. Постепенно, по мере того как они поднимались, трава и деревья остались позади, их сменили каменистые осыпи и скалы, а вскоре долина, приютившая их накануне, превратилась в лоскут изумрудной зелени. Несколько поворотов ущелья — и она вовсе затерялась где-то далеко внизу. А подъем все длился и длился. К счастью, Соня умела ходить в горах. Она знала, что ноги надо ставить на всю ступню, несмотря на то что дорога довольно круто поднимается вверх. Равнинный житель, впервые попав в горы, пытается идти на носках, не опираясь на пятку. Это кажется более естественным на крутом склоне, но при такой ходьбе человек быстро изматывает себя: его икры испытывают непомерное напряжение, их начинает сводить, ноги дрожат и перестают повиноваться. Соня вспомнила, как ей однажды пришлось пробираться через полузасыпанное обвалами ущелье Кривая Пасть в Кезанкийских горах. Там, пожалуй, было потруднее: приходилось постоянно огибать огромные валуны. Здесь же дорога была более-менее чистой.

Прошло не так много времени, а они уже поднялись пойти под облака. Да, ради того, чтобы увидеть облака, которые проносятся возле самых твоих ног, стоило покинуть плоские, пыльные равнины Турана. Иногда облако с разбегу натыкалось на склон горы, и тогда все вокруг будто окутывал густой туман, вытянутая вперед рука была едва видна, звуки шагов искажались самым таинственным образом. Но почти сразу в тумане вдруг начинали играть сотни маленьких веселых радуг, солнечные лучи пробивали белую, искрящуюся мглу, и облако, подгоняемое ветром, торопливо сползало со склона.

Во второй половине дня и облака тоже остались внизу, а голые камни сменились льдом и снегом. Подъем постепенно становился менее крутым, переходя в наклонное плато. Судя по всему, до самой высокой точки перевала оставалось совсем немного. Соня остановилась передохнуть и посмотрела назад, чтобы оценить, как далеко они ушли. Пожалуй, с этой высоты можно было увидеть сразу полмира! Ну, если не полмира, то уж половину моря Вилайет — точно. Золотящаяся под лучами солнца морская гладь простиралась до самого горизонта, и Соня разглядела даже Драконью Челюсть: маленький полукруг скал далеко внизу, у подножия горы. Впрочем, различить отдельные скалы на таком расстоянии было уже невозможно.

— Почему ты медлишь? — спросила Акиваша.

— Здесь так прекрасно,— улыбнулась Соня.

— Верно, прекрасно… Сейчас,— ответила Акиваша.— Но к ночи придет буря. Видишь тучи на юге?

Теперь Соня и сама рассмотрела узкую черную полоску, зависшую над горизонтом. Благодушное настроение мгновенно исчезло., сменившись тревогой.

— Будто Мрак догоняет нас,— сказала она и зябко передернула плечами. Впрочем, на леднике действительно было холодно.

— Мраку незачем догонять кого-либо,— ответила Акиваша,— каждый и так носит в себе его частицу. Одни меньше, другие — больше, но обычно мрак таится в душе каждого. Идем, нам надо преодолеть перевал до начала грозы, тогда противоположный склон горы защитит нас от ее ярости.

— Идем,— согласилась Соня.

«И чего я так разволновалась? — думала она.— Подумаешь, гроза! Мы же не на море, в конце концов, чтоб бояться непогоды».

Солнце в тот день не скрылось за горизонтом, как обычно, просто не успело. Его поглотила черная стена туч, подымавшаяся над морем все выше и выше. В этих клубящихся грозных тучах то и дело вспыхивали молнии, будто огненные ветвистые деревья возникали вдруг из тьмы, ниоткуда, жили одно мгновение и снова исчезали в никуда.

Соня и Акиваша добрались наконец до перевала и начали спускаться в извилистое ущелье, которое вело на север. А ветер уже плясал вокруг них, мягко толкал в спину, мел поземкой, свистел и завывал в скалах. Время от времени его свист перекрывали удары грома. Стало так темно, что Соня с трудом различала дорогу. Вдруг девушка почувствовала, что копье, привязанное за спиной, как-то странно дрожит. Она ухватилась за древко рукой: да, не почудилось. Мелкая дрожь нарастала, переходя в гудение. Соня вытащила копье из перевязи и замерла, с удивлением глядя, как на бронзовом острие разгорается синее холодное пламя.

— Брось его! Быстрее! — раздался крик Акиваши.

Не рассуждая и не задавая вопросов, девушка выполнила приказание. В тот же миг оглушительный грохот сотряс ущелье, и в летящее по воздуху копье ударил с небес целый поток яростного огня. Соне опалило лицо, какая-то могучая сила подняла ее в воздух и швырнула, точно тряпичную куклу, к счастью, не на скалы, а в глубокий сугроб. Удар все равно был таким, что заныли кости. Выбравшись из снега, вытряхивая его из рукавов и из-за воротника, Соня увидела рядом Акивашу.

— Что это было? — спросила девушка.

— Молния. В твое копье ударила молния. Быстрее, уходим вниз, если тебе жизнь дорога!

— Еще как дорога,— кивнула Соня. Спускаясь по ущелью, она вскоре прошла мимо того места, куда упало копье. От оружия осталась лишь обугленная палка, а бронзовый наконечник, казалось, вовсе испарился.

— А с мечом такого не может произойти? — спросила она на всякий случай.

— Здесь может произойти все, что угодно. Быстрее, идем вниз!

— Послушай, Акиваша,— сказала Соня, шагая за своей спутницей.— Перед самым ударом молнии я вроде бы увидела, как тучи в небе сложились в огромную руку со сжатым кулаком. Потом пальцы разжались, и рука метнула молнию, испепелившую копье. Или это все почудилось мне?

— У тебя зоркие глаза,— отозвалась Акиваша, не отвечая на вопрос, и было непонятно, что кроется за ее словами: то ли насмешка, то ли признание Сониной правоты.

Уже в полной темноте, которую лишь иногда разрывали вспышки молний, они достигли границы снегов и углубились в начинавшийся за ней лес. Клочья туч неслись над головой, в вершинах деревьев завывал ветер, но тут, внизу, было довольно тихо.

— Мне начинает казаться, что кто-то решил не пускать тебя в долину,— сказала Акиваша.— Сначала шторм, который разбил корабль, теперь эта буря…

— Так к тому шторму ты не причастна?

— Нет, я уже говорила об этом. Но я знала, что шторм будет и что корабль погибнет. Все было предопределено заранее, мне оставалось лишь ждать.

— Интересно, кем это предопределено? — спросила Соня, принимаясь собирать хворост для костра.— Послушай, а эта сила, которая хочет помешать мне, не предпримет еще одну попытку?

— Теперь, пожалуй, нет,— ответила Акиваша.— Долина уже слишком близко. Силы Тьмы ослабевают здесь.

— Вот и хорошо,— кивнула девушка.— Можно будет поспать спокойно.

До этого мгновения она не признавалась даже самой себе, насколько устала сегодня.

Ночь действительно выдалась спокойной. Утром путницы двинулись дальше, и ближе к полудню спуск сменился новым подъемом, впрочем, очень пологим. Все вокруг радовало глаз: лес был легко проходим, светел, деревья стояли на большом расстоянии друг от друга. Изредка среди деревьев встречались огромные валуны, покрытые густым светло-зеленым мхом. Этот прозрачный лес был полон жизни: в ветвях деревьев кричали птицы, несколько раз Соня видела белок, шелушивших сосновые шишки, а на земле порой встречались следы оленьих копыт.

Проходя по заросшей невысоким кустарником полянке, путницы спугнули спавшего зайца. Разбуженный заяц всегда подпрыгивает прямо вверх, на высоту, почти равную человеческому росту.

Такой прыжок спасает ему жизнь: хищник от неожиданности шарахается в сторону, а заяц успевает рассмотреть, откуда ему грозит опасность. На сей раз, правда, эта уловка не помогла. Соня, увидев пушистого зверька, тут же, не раздумывая и почти не целясь, метнула нож. Смертоносный клинок настиг беднягу прямо в воздухе, и окровавленное тельце с глухим стуком упало на землю.

— Ну вот, будет чем пообедать. А то рыба уже заканчивается, да и надоела она порядком,— сказала Соня, подбирая добычу с травы.

— Постарайся не делать ничего подобного, когда войдешь в долину,— посоветовала Акиваша.—

Говорят, тамошние жители не охотятся. И охотников со стороны тоже не особенно любят.

— Да? — удивилась Соня.— Что же это за люди такие?

Сама-то она была страстной охотницей, и ей нравилось противопоставлять чутью, силе, хитрости зверя свои смекалку, ловкость, умение владеть оружием, однако Соня прекрасно понимала, что, придя в гости, следует вести себя по обычаям хозяев. Что ж, значит, охотой придется пожертвовать. Но это потом, а сейчас ее ожидал превосходный обед! Она собрала дрова для костра, следя, чтобы не попались сучья хвойных деревьев (иначе жаркое будет отдавать смолой), попутно прихватив небольшой пучок пахучих трав, чтобы приготовить ароматную приправу к жаркому. На этой полянке росли дикий укроп, дягиль, кисленький очиток, среди прочих трав встречался и дикий чеснок, но его запах Соня терпеть не могла и даже не притронулась к длинным зеленым стрелкам. Приготовив все, что нужно, она освежевала зверька, затем сотворила из пары рогулек и длинной прямой ветки простенький вертел, разложила костер и принялась обжаривать тушку. Вскоре мясо начало покрываться румяной корочкой, а над поляной повис восхитительный, дразнящий аромат.

— Жаль, соли нет,— вздохнула Соня.— Но ничего, и так должно получиться очень недурно.— Вдруг она встрепенулась: — Послушай, Акиваша, ты ведь когда-то, хотя и очень давно, была человеком. Попробуй, как я умею готовить. Приглашаю тебя разделить мою трапезу.

— Никогда не предлагай мертвым пищи! Это можно делать лишь в том случае, когда мертвые — твоя близкая родня.

— Верно…— растерянно пробормотала Соня. Она вспомнила, какую страшную власть может обрести над человеком маг, принявший у него из рук еду, власть, лишь немногим меньшую, чем та, которую он получил бы, завладев обрезками ногтей или волос этого человека. Вероятно, и мертвые тоже. И тогда обряд, при котором на могилы предков приносят еду и вино, оставляя их там как угощение, означает, что люди доверяют им и одновременно просят покровительства.

Зайца Соня съела сама, не рискнув настаивать на своем угощении. Наслаждаясь вкусом ароматного, чуточку жилистого мяса, она раздумывала над странными отношениями, которые установились между ней и ее спутницей. Что это было? Дружба? Или все-таки вражда, но смягченная и облагороженная взаимным уважением? У них не было и быть не могло ничего общего, у древней нежити, упыря, исчисляющего свой возраст тысячелетиями, и юной искательницы приключений. Но в то же самое время они были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Может быть, в дни молодости, десять с половиной тысячелетий назад, стигийская принцесса действительно была такой, как Соня сейчас: мечтательной и жестокой, капризной и упорной…

— Послушай, Акиваша,— сказала Соня,— а что все-таки находится в той шкатулке? Я не ошибусь, если скажу, что там лежит нечто очень важное для тебя. Пожалуй, настолько же важное, как для меня — попасть в долину Вечно Живущих. Так что же там?

Акиваша рассмеялась, резко, почти зло.

— Верно. То, что там находится, очень важно для меня. Но это совершенно иное, чем цель, к которой стремишься ты.

— Что же там?

— Ключ. Да, можно назвать этот предмет так. Ключ, который откроет мне путь на Серые Равнины. Моя единственная надежда на успокоение…

— Вот как…— задумчиво протянула Соня.— Выходит, в этом путешествии я ищу жизнь, а ты — смерть.

— Да, мы ищем противоположного, хотя и идем в одном направлении. Погляди туда, видишь эти скалы? — Акиваша указала рукой на север. Соня повернула голову: в просветах между деревьями синела гряда скал. Похоже, туда они и направлялись.— Сегодня вечером мы выйдем к ущелью,— продолжила Акиваша.— Поднявшись по нему, ты окажешься в долине, которую так долго искала. Но в ущелье тебе придется идти одной. Мне туда пути уже нет.

— Понятно,— кивнула Соня.— Ты говоришь, к ущелью мы подойдем вечером? А как долог будет подъем?

— Недолгий,— ответила Акиваша.— Пятая часть дневного перехода. Но ты, молодая и крепкая, сможешь пройти еще быстрее.

— Тогда получится, что я попаду в долину ночью,— задумчиво проговорила девушка.— А мне хотелось бы сделать это при свете дня… Давай поступим так: подойдем к ущелью и переночуем возле входа, а утром я отправлюсь дальше.

— Хорошо,— согласилась Акиваша.

Ущелье, рассекавшее скалы, походило на еле, от гигантского топора неведомых каменотесов: от было идеально прямым, стены, гладкие и почти отвесные, незначительно расходились к вершине Дно ущелья, как раз такой ширины, чтобы про ехать в повозке, полого поднималось вверх, теряясь в густеющей тьме. Могло показаться, что все здесь сделано для удобства путников, направляющихся в долину. Рядом находилась пещера, тоже будто нарочно приготовленная для тех, кто собрался здесь переночевать: она была просторна, шагов тридцать в длину и двадцать в ширину, в ней можно было стоять в полный рост, а вел в нее довольно узкий, но удобный вход, куда можно было пройти, не нагибаясь. Внутри, на каменном полу, Соня обнаружила примитивный очаг, выложенный из камней, да несколько охапок соломы в углу. Солома, впрочем, оказалась старой и почти совершенно перепревшей, поэтому Соня отправила ее на растопку, а для ложа натаскала сухого тростника, что рос неподалеку, возле ручья, который вытекал прямо из трещины в скале. Девушка попробовала воду: она была странной, но очень приятной на вкус — веселые, чуточку колючие пузырьки лопались на языке, пощипывали небо, оставляя во рту ощущение свежести. Чудеса, да и только!

К ночи в пещере горел костер, неподалеку лежала груда топлива, которого должно было хватить до утра. Соня сидела на своем тростниковом ложе, задумчиво глядя на огонь. Акиваша расположилась прямо на камнях, скрестив ноги и положив безобразную клюку на колени. Похоже, ни жесткость, ни холод каменного пола вовсе не досаждали ей.

— Акиваша, расскажи мне о твоей родине, о Стигии,— попросила Соня.— Мне доводилось бывать там, но сейчас Стигия совсем не та, что прежде. Эта страна умирает, как и прочие державы Запада. А я хочу знать, какой она была в твое время… Тебе доводилось видеть Сета?

— Да,— отозвалась стигийка.— Наши жрецы умели вызывать Великого Змея. Это происходило во время таинств, колдовских обрядов, которые проводили жрецы Черного Круга. Я сама участвовала в таких церемониях, но подробностей излагать тебе не стану, их нельзя знать непосвященным. Скажу только, что Сет являлся в виде змея, свернувшегося кольцами. Голова его была не меньше человеческой, а тело — невероятной длины…

Акиваша повела долгий рассказ, увлекательный, но и жуткий, о святилищах Луксура, о Птейоне, мрачном городе мертвых, расположенном на высоком, обрывистом берегу реки Стикс, о могучих армиях, которым помогало в бою колдовство, о флоте быстроходных галер, бороздивших воды Западного моря, галер, посылаемых волей жрецов Великого Змея. Слушая повествование о мрачном и очень сильном государстве, Соня не могла не порадоваться, что времена его расцвета давно миновали. Смертью, тьмой, черным ужасом веяло от всего, что там происходило. К счастью, Стигия сейчас ослабела и ее правители-маги уже не мечтали о власти над всем миром, стремясь сохранить хотя бы свое государство, то и дело сотрясаемое набегами из Черных Королевств. Похоже, Слон и Кобра, тотемы темнокожих воинов, живущих на юге Хайбории, оказались сильней одряхлевшего Великого Змея…

Проснулась Соня очень рано. Видимо, волнение, вызванное тем, что цель близка, заставило ее подняться ни свет ни заря. Выйдя из пещеры в серые предутренние сумерки, Соня умылась у ручья, вновь удивившись его пузырившейся, покалывающей кожу воде, затем села на берегу, встречая рассвет. Небо уже стало светлым, но все вокруг еще утопало в глубокой тени, а солнца пока не было видно. Однако воздух постепенно становился все прозрачней и прозрачней, зарево на востоке — все ярче и ярче, а вершины скал заблестели так, будто были покрыты золотом. Потом, когда граница тени опустилась ниже, лучи невидимого еще солнца осветили верхушки деревьев. Пробудившиеся птицы запели утренний гимн солнцу: этот обряд они неукоснительно соблюдают все лето, пока не настанет пора улетать на зимовку в Вендию или Иранистан. Птичьи голоса звенели в лесу, словно тысячи маленьких кхитайских колокольчиков, славя Великую Птицу, которая летает в небе выше, чем могут подняться все остальные птицы, и дарит своим маленьким собратьям, живущим в гнездах на земле, тепло и свет. Соня радостно улыбалась, слушая эту песню. В порыве, с которым крохотные создания славили солнце, прогнавшее долгую ночь, было что-то очень трогательное. Вдруг, движимая каким-то неясным ощущением, девушка повернула голову и увидела стоявшую неподалеку Акивашу: та подошла совершенно беззвучно.

— Ты готова? — спросила стигийка.

— Готова,— кивнула Соня и, собрав снаряжение, направилась ко входу в ущелье.

— Дальше тебе придется идти одной,— напомнила Акиваша.

Немного помедлив, Соня вынула тяжелую плоскую шкатулку из карманчика на поясе, но отдавать ее своей спутнице пока не спешила, ибо от природы была недоверчива. Кто знает, что находится там, в конце ущелья? Может, действительно долина Вечно Живущих, а может, и нет ничего, лишь пустынные горные склоны, по которым можно бродить до самой смерти, так и не найдя того, к чему стремилась. Кажется, Акиваша разгадала ее сомнения.

— Попробуй войти в ущелье,— сказала она.— А я посмотрю, получится ли это у тебя.

Соня послушно повернулась и шагнула в проход между двумя скалами. Казалось, ничто не преграждает ей пути, но уже второй шаг оказался короче первого, а третий — и того меньше. У девушки возникло ощущение, что воздух сгущается перед ней, становится упругим и мягко, но настойчиво выталкивает ее назад. Она словно уперлась всем телом в пуховую перину. Соня шагнула назад — наваждение сразу исчезло, попробовала идти вперед — и снова возникла мягкая, пружинящая, непреодолимая сила, не пускающая ее в ущелье. Соня обернулась к Акиваше:

— Что это?

— Я же говорила, силам Тьмы нет доступа в долину,— ответила стигийка.

— А я-то здесь при чем? — удивилась девушка.

— Каждый человек носит в себе частицу Тьмы. И об этом я тоже уже говорила тебе.

— Значит, я не смогу войти туда?

— Думаю, сможешь. Пронести Тьму с собой в долину не удастся, значит, надо избавиться от нее!

— Но как?

— Оставь шкатулку здесь. Она — порождение Мрака. Сними меч и ножи с пояса.

— Оружие здесь тоже относят к силам Тьмы? — спросила Соня. Ей становилось очень неуютно при мысли, что дальше придется идти безоружной.

— Не всякое,— пояснила Акиваша,— а лишь то, которое было обагрено чьей-то кровью.

— Ладно,— вздохнула Соня, сняла меч и ножи, отнесла их в пещеру и принялась заваливать щебнем.

— Оставь там же и монеты,— посоветовала Акиваша.— Деньги тоже творят очень много зла в мире. Гораздо чаще их используют для злых дел, чем для добрых.

Соня кивнула. Ей ли не знать этого? Снова подойдя к ущелью, она бросила шкатулку Акиваше:

— Держи!

Стигийка ловко подхватила ее на лету, крючковатые пальцы намертво вцепились в темный металлический прямоугольник.

— Дай хоть посмотреть, что там внутри,— попросила Соня.— Интересно все-таки, что же такое я таскала на поясе столько дней подряд.

— Нет. Смертные не должны видеть этого,— печально улыбнулась старуха.— Ты ведь в отличие от меня не спешишь на Серые Равнины?

Соня отрицательно покачала головой и, повернувшись, вновь направилась в ущелье. На этот раз ничто не мешало ей шагать вперед.

— Прощай, рыжая девчонка! — раздался позади звонкий, молодой голос.

Соня оглянулась. Юная стигийская принцесса махала ей рукой. Красным огнем горел рубин на обруче, который поддерживал тяжелую черную волну волос, разноцветьем сверкали драгоценные камни у пояса.

— Прощай! — крикнула Соня.

В следующее мгновение будто темно-серая занавеска мелькнула около узкого входа в ущелье, заслонив от Сониных глаз долину, деревья и горы вдалеке. Еще через миг все это появилось снова, но стигийской принцессы уже не было. Лишь маленькая черная шкатулка с откинутой крышкой валялась на траве.

Соня повернулась и не спеша пошла вверх по тропе.

* * *

Первым, кого увидела Соня, преодолев ущелье, был местный житель — человек средних лет, невысокий, хрупкого сложения, он сидел неподалеку от тропы, на большом замшелом валуне.

— Оэ, миандуон. Сон угитлар,— весело улыбаясь, сказал, а вернее, почти пропел он.

Этот музыкальный, мягкий язык не походил ни на один из известных Соне. Резко остановившись, она внимательно посмотрела на незнакомца: лицо смуглое, скулы выдаются, как у мунган или кхитайцев, от уголков глаз к вискам разбегаются веселые лучики морщин, одет в свободную, не стесняющую движения одежду из некрашеного серого сукна. Позади этого человека паслось небольшое, голов десять, стадо овец. Пастух? Скорее всего.

— Не понимаю,— ответила Соня по-гиркански

— О, извини,— ее собеседник тут же перешел на гирканский,— я мог бы сразу сообразить, что ты не знаешь нашего языка.— Говорил он с каким-то странным акцентом, вроде бы нараспев, но совершенно свободно.— А я с самого утра дожидаюсь тебя здесь, чтобы отвести в селение.

— Откуда ты узнал, что я иду? — удивилась Соня.

— Это было не так уж сложно. Если кто-то проходит через Врата и начинает подниматься,— при этих словах собеседник девушки указал рукой на ущелье,— мы всегда знаем об этом. Но о твоем приходе еще раньше рассказала гроза над Перевалом Судьбы. Понимаешь, это ведь особый перевал, и грозы над ним бушуют не совсем обычные.

— Это я почувствовала,— кивнула Соня.

— Пойдем в селение. Гостеприимный хозяин должен сразу приглашать гостя в дом. Путнику, идущему издалека, нужно более серьезное угощение, чем пустые разговоры.— Тут он снова весело улыбнулся.— Кстати, мое имя — Ваату. А как нам называть тебя?

— Нам?

— Мне и моим соотечественникам.

— Меня зовут Соня,— ответила она и, повинуясь приглашающему жесту Ваату, пошла следом за ним.

Сзади послышался дробный перезвук. Резко обернувшись, девушка увидела, что это овцы двинулись за хозяином. Напугали, сожри их Нергал.

Все-таки без оружия она чувствовала себя неуютно.

Эта долина очень напоминала те две, в которых Соне довелось побывать чуть раньше: такая же светлая, поросшая негустым, кишащим жизнью лесом. И все-таки она заметно отличалась от них. Во-первых, эта долина было много больше. Горы, замыкающие ее с другой стороны, казались призрачно-синими, настолько они были далеко. Пожалуй, потребовалось бы несколько дневных переходов, чтобы достичь их, пройдя долину от края до края. Во-вторых, эта местность явно была обжита. Через лес вилась тропка, откуда-то едва заметно тянуло запахом дыма. На поляне, открывшейся сбоку от тропинки, Соня заметила небольшую пасеку: десятка два круглых деревянных колод-ульев, прикрытых коническими соломенными крышами. Пчелы, громко жужжа, кружились над поляной, перелетали с цветка на цветок, сотрясая венчики. Довольно часто подлетали они и к Соне. Девушка торопливо накинула капюшон на голову: мало приятного, если пчела запутается в волосах.

— Тебя пугают эти малышки? — спросил Ваату. — Вообще-то, правильно. Характер у них горячий, а жало острое. Но зато какой вкусный мед они собирают! Верно? Кроме того, с ними ведь можно договориться.

Ваату остановился и вытянул вперед руку ладонью вверх. Какое-то время он стоял молча, неподвижно, слегка улыбаясь. Вдруг на его открытую ладонь села пчела. Ваату поднял вторую руку. Пчела перелетела с ладони на ладонь. Соня не могла поверить своим глазам: этот человек «играл» пчелой, точно мячиком! Несколько раз перелетев с руки на руку, насекомое описало вокруг Ваату круг и умчалось прочь.

— Ты что, местный колдун? — нахмурилась Соня.

— О нет,— засмеялся Ваату.— Это у нас умеет почти каждый. Правда, пчелами управлять труднее, чем, скажем, овцами. Они ведь не слишком умные. Но идем дальше.

Соне вновь стало тревожно. Пчелы и овцы — это еще куда ни шло, а вдруг эти таинственные люди умеют управлять и себе подобными? Ну уж нет, заставить ее повиноваться чужой воле, точно куклу, которую дергают за веревочки, не удастся никому!

Вскоре они вышли из леса и приблизились к селению. На первый взгляд, оно было довольно обычным для этих мест: длинный ряд домов, сложенных из дикого камня, тянулся вдоль берега быстрой и бурной горной речки. Но стоило приглядеться внимательно, и становилось ясно: это селение совсем иное.

Сравнить его хотя бы с той рыбацкой деревушкой, что стоит возле Драконьих Челюстей, жители которой оказались так негостеприимны. Там дома были темные, грязные, насквозь провонявшие отбросами и рыбьими потрохами. Здесь же они выглядели опрятно, беленые известью высокие стены, крыши крыты не соломой, а черепицей кустарной выделки. Окна домов на случай непогоды закрывались деревянными ставнями. Стекол в них, конечно же, не было, ведь стекло — большая редкость в здешних краях. Соня даже залюбовалась, насколько это было красиво: белые домики с коричневато-красными крышами, зеленый лес вокруг, а над всем этим раскинулось ярко-синее, бездонное небо.

Жители селения, похоже, были пастухами и землепашцами. Все спокойно занимались повседневным трудом: ухаживали за грядками с зеленью, разбитыми возле домов, носили воду в деревянных ведрах, женщины готовили пищу на печах, расположенных во дворе под навесами. В одном из дворов Соня увидела гончара: расположившись под яблоней, он неутомимо вращал свой круг, а десятка полтора необожженных кувшинов сохли неподалеку на ветерке. Жители обращались к Ваату певучими голосами, улыбаясь, радушно кивали Соне. Судя по всему, это был веселый и незлобивый народ. В них вовсе не было заметно того мрачного недоверия к чужакам, с каким обычно встречают путников в глухих маленьких селениях. Соня сказала об этом Ваату.

— А почему мы должны не доверять тебе? — улыбнулся он.— Если бы ты несла с собой опасность или зло, Врата просто не пропустили бы тебя. А вот здесь я живу. Прошу, заходи и будь моей гостьей.

Входя в двери, он обменялся несколькими фразами с немолодой женщиной, находившейся в доме. Как и большинство жителей селения, она была невысока, скуласта и темноволоса, одета в свободное платье, доходившее до колен, перехваченное широким поясом, шаровары, присборенные на щиколотках, низкие сапожки из мягкой кожи — все спокойных, неярких тонов. Так здесь одевались многие.

— Это моя жена,— пояснил Ваату.— Ее зовут Наиру. Они приветствует тебя, гостья, и приглашает к столу.

Стол оказался совсем низенький. Сидеть за ним полагалось не на стульях, а на расстеленных по полу циновках, скрестив при этом ноги на кхитайский манер. Хозяева принялись потчевать гостью. К удивлению Сони, почти вся посуда: блюда, полукруглые чаши для супа, емкости для сливок, соусов, маринадов были изготовлены из серебра. Богато сервированный стол совершенно не вязался с простым убранством помещения.

— Не удивляйся,— пояснил Ваату.— Серебро можно найти неподалеку, в горах. А у нас есть весьма искусные мастера-чеканщики.

Мяса на столе не было, но несмотря на это пища оказалась сытной и разнообразной: вареные овощи, пресные лепешки с медом, рыба, запеченная в тесте, молодой сыр, фрукты и приправы. Кроме того, хозяйка подала горячий, ароматный, подслащенный медом отвар каких-то трав в небольших конических чашках, тоже из серебра. Глядя на Соню, хозяйка сказала несколько фраз.

— Она спрашивает, по нраву ли тебе наша пища,— перевел Ваату.

— О да, спасибо,— улыбнулась Соня.— Поначалу я опасалась, что меня угостят кусками козьего мяса, обуглившимися снаружи и сырыми внутри. Насколько я заметила, такая пища в ходу у горцев.

— Мяса мы почти не едим,— ответил Ваату.

— Но больше всего я боялась, что вы предложите мне молоко, смешанное с кровью. Горцы-скотоводы его очень любят.

Ваату сказал что-то своей жене, и та весело рассмеялась.

— Я перевел ей твои слова,— пояснил Ваату.— Нет, мы ничего такого не едим. Но, догадываюсь, что тебе уже приходилось пробовать это блюдо, и вряд ли оно пришлось по вкусу.

— Пару раз,— ответила Соня.— Ты прав, более мерзкое пойло трудно представить. Но что поделаешь? Отказавшись от угощения, гость может обидеть хозяев.

Между едой и разговорами Соня с интересом рассматривала обстановку комнаты. Поскольку день стоял теплый, ставни на всех окнах были сняты, и солнечные лучи свободно проникали внутрь, давая очень много света. Заднюю часть комнаты занимала низкая печь с длинным и широким дымоходом-лежанкой. Такие печи обычно строили жители северных горных районов Кхитая и Кусана — местностей, где ночи, как правило, очень холодные. Она была не больше двух локтей в высоту, и, чтобы затопить ее, приходилось опускаться на колени. Лежанку застилал толстый слой камышовых циновок, поверх него — одеяла из козьей шерсти и подушки в форме круглых валиков. Рядом с печью стояли четыре огромных, почти в три локтя высотой, глиняных кувшина. В них горцы держали муку и зерно. На стене над кувшинами висели связки лука, стручкового перца, чеснока и пучки сухих трав.

Хозяйка снова произнесла какую-то певучую фразу.

— Наиру спрашивает, почему ты лишь попробовала суп,— сказал Ваату.— Может, он тебе не нравится?

— В нем очень много чеснока,— пояснила девушка.— А я плохо переношу чесночный запах.

Ваату перевел эти слова и выслушал ответ.

— Наиру говорит, что у разных людей разные вкусы. Что ж, в таком случае она будет готовить суп без чеснока, а мы будем класть его прямо в тарелки.

Как не похожа была эта деликатность на навязчивое гостеприимство большинства кезанкийцев!

— Что ж, если ты уже насытилась, идем, покажу комнату, в которой ты будешь жить,— сказал Ваату.— Ты, вероятно, не прочь отдохнуть с дороги.

* * *

Несколько дней Соня просто отдыхала после нелегкой дороги, присматриваясь к жизни местного люда, к их привычкам и обычаям, и, надо сказать, очень многое удивляло ее. Девушка неплохо знала, как живут земледельцы, охотники, горожане, торговцы и даже знать. Когда-то к образу жизни избранных пытался приобщиться ее отец, стараясь забыть дикую и бесприютную молодость, проведенную среди каменистых осыпей и ущелий Кезанкийских гор. Даже знатные люди, при всей их утонченности, совершали омовения раз, от силы — два в седмицу, простой же люд — и того реже, причем много реже. Ну а эти удивительные горцы что ни день дважды залезали в реку всем селением: один раз на восходе и еще один — на закате. Даже утренний холод их не пугал. Интересно посмотреть, что они будут делать зимой, думалось Соне. Ее не удивило бы, начни они рубить проруби во льду и нырять туда! Ведь этот обычай соблюдался с неукоснительностью ритуала. Мужчины и женщины совершали омовение отдельно.

Работали местные жители усердно, но по несколько раз на дню оставляли работу, садились на землю и настолько погружались в себя, что совершенно переставали замечать, что происходит вокруг. Однако назвать эту отрешенность сном было нельзя. Казалось, души этих людей воспаряли к небесам и уносились куда-то. Только вот куда же? Может, в чертоги богов? А может, наоборот, под землю, в царство Нергала? Хотя, помнится, Акиваша говорила, что темным силам нет хода в долину. Но может, есть ход, который ведет к ним отсюда? Кто знает… Во всяком случае, с помощью подобных ритуалов жители долины могли сосредоточивать свои силы самым удивительным образом. Однажды Соне довелось увидеть такое, что, расскажи ей кто-нибудь, вовек не поверила бы, решив, что ее пытаются обмануть, как ребенка. Но ведь она видела все это своими глазами!

Однажды утром, прогуливаясь по селению, она обратила внимание на сухонького старичка, который раскапывал делянку под огород. Кстати, старики здесь все же были, а значит, россказни о вечной молодости оказались явным преувеличением. Впрочем, надо признать, что их было очень мало и все они, как на подбор, были крепкими и бодрыми. Старику, копавшему делянку, мешал огромный замшелый валун, который лежал на краю его поля и весил никак не меньше, чем четыре-пять взрослых человек. Старик обошел этот здоровенный камень со всех сторон, внимательно оглядел его, затем сел на землю, скрестив ноги на кхитайский манер, и замер, точно уснул, с прямой спиной и открытыми глазами. Через некоторое время он поднялся, нащупал на валуне углубления, за которые можно было ухватиться пальцами, рванул… Огромный камень, глубоко ушедший в землю, отлетел в сторону, с него посыпались во все стороны комья дерна! Пожалуй, ни один из известных Соне силачей не сумел бы повторить того, что на ее глазах проделал сухонький старичок, напоминавший чем-то кузнечика.

Освободив место для дальнейшей работы, он как ни в чем не бывало снова взялся за лопату, а когда, подняв глаза, увидел, что за ним наблюдает изумленная до глубины души чужестранка, то подмигнул ей и весело засмеялся. Зубы у него оказались белыми и ровными, как у молодого…

Вообще, распорядок жизни обитателей долины был куда строже и размеренней, чем у обычных крестьян, однако не таким жестким, как, например, в монастырях, где всякое действие: дело ли, отдых ли, прием ли пищи — производилось сообща и непременно по сигналу колокола. Нет, здесь люди все же жили гораздо свободнее, чем монахи, послушники и храмовые крестьяне.

Спустя несколько дней вопросов накопилось так много, что Соня попробовала задать их Ваату. Разговор этот состоялся за завтраком, к которому Наиру подала козий сыр с медом, пресные лепешки, изжаренные на масле, зелень и фрукты. Выслушав первый вопрос, Ваату некоторое время задумчиво жевал, уставясь в окно, на далекие синевато-белые горные вершины.

— Я ждал, что ты начнешь спрашивать,— сказал он наконец.

— Почему? — поинтересовалась Соня.

— Все чужестранцы, приходившие к нам в долину, рано или поздно начинали задавать вопросы. Ведь наша жизнь достаточно необычна для вас, хотя мы считаем ее вполне естественной и даже, осмелюсь сказать, гораздо более счастливой, чем та, которой живут люди вашего мира… Ну что ж, я постараюсь удовлетворить твое любопытство. Ты спросила, живем ли мы вечно. Нет, хотя боги не дадут солгать, нам отмерен гораздо больший срок, чем кому бы то ни было.

— Насколько же больший? — спросила Соня.

— В два, а то и в три раза,— ответил Ваату.— Но даже это не самое главное. Здесь, в долине, люди до самой смерти остаются здоровыми и бодрыми как телом, так и духом. Наши старики не подвержены старческим болезням и старческому слабоумию. Надеюсь, ты согласишься, что это — большое счастье. А умираем мы просто потому, что рано или поздно устаем жить. Желание умереть приходит как желание уснуть. И тогда человек умирает: спокойно, тихо, почти всегда, во сне. Прожив долгую и счастливую жизнь, он не сожалеет, что она завершилась… Что еще хотела бы ты узнать?

Они еще долго беседовали, и девушка узнала много нового и удивительного. Например, Ваату рассказал, что правителей у них нет, во всяком случае, в обычном понимании этого слова. Нужды в каком-либо правлении попросту не возникало при той размеренной и спокойной жизни, которую вели жители долины. Впрочем, когда это бывало нужно, созывалось что-то вроде совета старейшин, но случалось это очень редко — от силы раз в два, а то и в три года. Законов тоже не существовало, но это вовсе не значило, что в долине царило беззаконие — неписаные моральные правила и обычаи были весьма строги, и нарушителей непременно наказывали. Если человек причинял вред окружающим, то он обязан был либо возместить ущерб, либо покинуть долину навсегда. Никто не хотел жить по соседству с людьми, не ценившими дружбу и мир.

Что же касается завидного здоровья и долголетия местных жителей, то эти качества, по словам Ваату, объяснялись очень просто: жили они размеренно, питались скромно и правильно, не отягощая желудки, да к тому же не ведали губительных страстей и пороков, сжигавших человека задолго до срока, назначенного ему природой. Ну и кроме всего прочего здесь было принято следить за своим здоровьем, и к этому всех приучали с детства. Помимо ежеутренних и ежевечерних омовений горцы, оказывается, регулярно применяли массаж, которым владели в совершенстве. Утро, например, они начинали с сильного растирания тела ладонями, чтобы разогнать по жилам застоявшуюся за ночь кровь. Известны им были и множество дыхательных упражнений, способных либо придать человеку спокойствие, либо, наоборот, взбодрить его, либо помочь снять напряжение и расслабиться перед сном. Существовали специальные духовные упражнения, с помощью которых можно было сосредоточить и на короткое время | многократно увеличить свои силы, как телесные, Е так и душевные. Именно такое упражнение и про-?. делал на глазах у Сони тот старик, что легко отшвырнул в сторону огромный валун. Кроме того, горцы изучали травы и готовили из них разнообразные отвары, придающие человеку бодрость.

На вопрос, как возникли такие обычаи и откуда взялись столь глубокие знания, Ваату ответил, что все это завещано им предками.

Разговор этот лишь отчасти удовлетворил Сонино любопытство. Девушка прекрасно понимала, что такое совершенство не может существовать само по себе, что должна быть какая-то сила, возможно, даже сверхъестественная, которая поддерживает уклад жизни этих горцев неизменным и гармоничным, не давая этому племени скатиться до того полудикого существования, в котором прозябает большинство окрестных племен. Но когда Соня попробовала узнать об этой таинственной силе, Ваату ушел от ответа.

— Сегодня к нам должны прийти юноши из соседнего селения, расположенного на востоке долины,— сказал он, переводя разговор на другую тему.— Вечером состоится церемония приема гостей и небольшой праздник. Обязательно приходи на него, тебе должно понравиться.

* * *

Ночь постепенно опускалась на землю, прозрачная, тихая, звездная. На обширной площади, расположенной посередине селения, горел большой  костер. Он трещал и разбрасывал искры, походившие на золотистых пчел, улетающих прочь, в темноту. Вокруг костра на охапках свежей, соломы сидели жители деревни. Пляшущее пламя то ярко освещало, то прятало в густую тень лица людей и стены домов, расположенных вокруг площади, легкий ветер уносил прочь ароматный дымок костра. Похоже, для костра тщательно подобрали особые деревья, которые, сгорая, давали на редкость приятный запах, напомнивший Соне сладковатое благоухание ароматических смол, что использовали богатые модницы в больших городах, таких как Аграпур, Шангара и Акит. Луна, идущая на убыль, но все еще яркая, медленно и величаво поднималась над кольцом гор, окружавших долину.

Мужчина, на вид лет тридцати — тридцати пяти (а на деле — кто знает?), вышел из-за спин сидевших в ожидании людей, прошел в освещенный круг и остановился почти у самого костра, ярко озаренный его пламенем. Некоторое время он стоял совершенно неподвижно, как бы собираясь с мыслями, потом запел, негромко, почти не разжимая губ, протяжную и печальную песню. Постепенно исполнитель начал двигаться в такт мелодии, тягучие, медленные движения мало-помалу переросли в танец. Все жесты были мягкими и нарочито замедленными, словно действие происходило под водой или во сне. А голос певца, низкий и звучный, постепенно набирал силу, становясь призывным и даже властным. Хотя Соня не понимала слов, но и она тоже попала под влияние этого неторопливого, могучего ритма. Скользящими шагами, танцор двигался вокруг костра, руки его совершали сложные и явно ритуальные движения. Пройдя полный круг, он остановился и умолк, а затем отошел в сторону и сел среди зрителей, которые продолжали молчать, ни единым звуком не выразив своего одобрения. По-видимому, этого и не полагалось делать, ведь обрядовые танцы предназначаются не для того, чтобы ублажить зрителей, а для того, чтобы угодить богам.

— Объясни, пожалуйста, о чем он пел,— попросила Соня Ваату.

— Это очень древняя песня,— отозвался тот.— В ней говорится, что вся наша жизнь — это большой круг. Мы приходим в этот мир ниоткуда, из небытия, и, пройдя весь круг своей жизни, снова уходим в небытие, в никуда. Но этого вовсе не надо бояться…

На смену первому певцу к костру вышел юноша, наверное, один из пришедших накануне в селение, с каким-то музыкальным инструментом в руках, который имел небольшую округлую деку и длинный гриф с туго натянутыми жилками струн. Обогнув костер, он встал напротив стайки нарядно одетых, убравших волосы цветами девушек и положил пальцы на струны. Девушки сразу начали перемигиваться, шушукаться, смущенно хихикать. Юноша принялся пощипывать струны, зазвучала мягкая мелодия, приятная и радостная, а в такт ей юноша запел. Исполнив несколько куплетов, он умолк, продолжая, однако, наигрывать на своем инструменте, а одна из девушек запела высоким голоском, как бы отвечая музыканту.

— О чем они поют? — спросила Соня.

— Юноша рассказал, как прекрасна его возлюбленная, и просил ее согласиться соединить их судьбы. Девушка отвечает согласием,— пояснил Ваату.— После этой церемонии они считаются мужем и женой.

Тем временем песня закончилась, а юноша и девушка, взявшись за руки, сели в сторонке. Лица их сияли счастьем.

Вслед за первым юношей вышел и запел второй, но на этот раз ответная песня девушки оказалась очень короткой и вызвала взрыв смеха среди ее подружек, да и селяне постарше улыбались и покачивали головами. Казалось, ответ развеселил их, но в то же время и озадачил.

— Похоже, этот жених получил отказ? — поинтересовалась Соня.

— Да, ты правильно поняла,— ответил Ваату.— Причем отказ был, пожалуй, излишне резок. Правда, Ниэнте, так зовут этого молодого человека, иногда ведет себя слишком гордо и даже хвастливо. Что ж, возможно, теперь он научится скромности и смирению.

Церемония сватовства меж тем продолжалась. Уже успели образоваться десятка полтора счастливых пар, а двое или трое юношей получили отказ, выраженный иногда деликатно, а иногда и не очень. Но вот очередной жених, выйдя к костру, направился почему-то не к невестам, а в другую сторону. Обогнув костер, он остановился перед Соней и, перебирая струны своего инструмента, запел глубоким звучным голосом:

Уже догадавшись, что все это должно означать, Соня внимательно разглядывала певца. Это был молодой мужчина высокого роста, несколько сухощавый, но широкоплечий и стройный. Темные, слегка выцветшие волосы волнами спадали на прямые плечи. Как и большинство мужчин селения, он носил небольшую аккуратную бородку. Горбоносое лицо его было чуть скуластым, темные, глубоко посаженные глаза и жесткие очертания рта выдавали человека, уверенного в себе, а может, даже и властного.

— Его зовут Теранои,— сказал Ваату.

— О чем он поет? — спросила Соня.

— Девушка с волосами, цветом схожими с медью, горящими, как солнце на закате, ты пришла к нам из далеких краев. Ты сильна и отважна, демоны Перевала Судеб не смогли остановить тебя и вынуждены были отступить, открыв тебе дорогу к нам, живущим в этих горах. Останься с нами навсегда и войди в мой дом, ибо девушка не должна жить в одиночестве…

«О боги,— подумала Соня,— и здесь то же самое, что и везде. До чего же мужчины всех краев похожи друг на друга, будь они гирканцами или кхитайцами, ванирами или дикими пиктами. Ну волосы, как медь, ну не уродина и не горбунья какая-нибудь, вот он уже и растаял, готов разделить со мной весь остаток жизни. Но он ведь в первый раз меня видит. А может, в конце концов у меня есть любимый? А может, я злобная стерва и отравлю ему существование? Только он об этом не думает, вернее, не хочет думать. И почему мужчины, встретив привлекательную девушку, сразу раскисают и глупеют?»

— Переведи ему, пожалуйста…— начала было Соня, но Ваату прервал ее:

— Не так. Отвечай нараспев. Таков наш обычай. А я переведу.

Легко сказать, нараспев. Рыкающее гирканское наречие гораздо менее приспособлено для стихосложения, чем музыкальный по своей природе язык этого народа.

— Выслушай меня, юноша по имени Теранои,— начала говорить Соня, стараясь попасть в такт мелодии, которую терпеливо наигрывал неожиданный претендент на ее руку и сердце.— Ты не знаешь меня, и я тебя тоже не знаю. Мне не знаком твой язык, а ты не владеешь моим. Лишь недавно пришла я в вашу долину и пока не решила, останусь здесь или продолжу свой путь…

— Ты хорошо ответила,— сказал Ваату, закончив переводить.— Твои слова в равной мере были и вежливыми и искренними. Именно так подобает отвечать, чтобы не ранить чувства человека, который предложил тебе свою любовь.

Теранои снял пальцы со струн, закинул свой инструмент за спину и ушел в задние ряды зрителей, сразу пропав в ночных тенях. «Да он гордец,— подумала Соня,— а не нажила ли я врага этим отказом? Впрочем, плевать. Сколько их уже было, таких женихов…»

Сватовство затянулось далеко за полночь. Когда оно закончилось, все хором пели какие-то песни, довольно игривые, если судить по мелодии и выражениям лиц исполнителей, по рядам пошли кувшины с каким-то легким вином.

Впервые Соня увидела, как местные жители пьют хмельное — видимо, эта ночь была особенной. Песни, танцы, вино, медовые лепешки… Как это все походило на обычные деревенские посиделки, веселые и немудрящие. Остаться здесь на всю жизнь? Нет уж, Соня вовсе не находила прелести в таких нехитрых развлечениях, да и вообще в такой жизни, размеренной, спокойной, лишенной болезней, печалей и страстей. Может быть, даже счастливой, но, великие боги, такой нестерпимо скучной!

* * *

Наутро Соня снова принялась расспрашивать Ваату:

— Ты говорил, что женихи пришли из соседнего селения, верно?

— Верно.

— А почему так? Разве у вас нет холостых парней?

— Конечно, есть. Но они тоже женятся на девушках из другого селения. Всего в долине пять деревень, и у нас издавна заведен обычай, по которому юноши берут в жены девушек обязательно из другого селения.

— Хм… А если парень вдруг полюбит односельчанку? Ему что, запретят жениться на ней?

Ваату, казалось, растерялся:

— Он… Нет, этого не может быть!

— Почему же? — вкрадчиво спросила Соня. Этот разговор начал забавлять ее. Впервые она видела, что Ваату начинает терять свое неизменное спокойствие.

— Не может быть, и все! — горячился он.— Скажи, может, например, брат захотеть жениться на родной сестре?

— Вообще-то нет, хотя бывает всякое,— ответила Соня.— Мир так велик, не то что ваша долина…

— Мне доводилось побывать во внешнем мире,— сухо сказал Ваату.— В молодости я довольно много путешествовал. Я добрался даже до Гипербореи и почти год жил в Халоге. Думаешь, откуда я знаю языки?

— О, Гиперборея — это лишь самый краешек большого мира,— улыбнулась Соня,— но я готова с тобой согласиться: браки между родными братьями и сестрами действительно не в ходу.

— Я рад, что ты не стала противоречить очевидному,— удовлетворенно кивнул Ваату.— У нас же юноши и девушки из одного селения тоже считаются родными братьями и сестрами. Поверь, им просто в голову не может прийти такая дикая мысль, как супружеский союз со столь близкой родней.

— Удивительные обычаи можно встретить у других народов,— заметила Соня.

— В этом обычае гораздо больше смысла, чем во многих ваших,— возразил Ваату.— Понимаешь, в небольших селениях почти все жители — родня между собой, они одной крови. Но ведь кровь в жилах новых поколений необходимо перемешивать, постоянно добавляя свежую, иначе наступает вырождение. Мне не раз доводилось бывать в глухих деревушках, где жители слабоумны, а телом — уродливы и хилы. Это потому, что кровь в их родах застоялась без притока свежей. А вслед за вырождением неминуемо приходят болезни и вымирание. Теперь ты понимаешь, зачем нам понадобился такой обычай?

— Кажется, понимаю,— ответила Соня, снова вспомнив тупых рыбаков с обезьяньими лицами и обычаями шакальей стаи, от которых ей пришлось отбиваться всего лишь несколько дней назад.— Ну а все-таки предположим, что невозможное случилось: парень и девушка из одного селения влюбились-таки друг в друга,— снова заговорила она.— Ты же знаешь, что сильная любовь может заглушить доводы рассудка. Что будет, если такое все-таки произойдет? Этот брак будет запрещен? Молодых людей разлучат насильно? Как вы поступите?

— Боюсь, что этим неразумным молодым людям придется покинуть долину,— ответил Ваату.

— Ага, значит, вам все-таки знакомо принуждение?

— Получается, что да,— растерянно ответил Ваату.— Но поверь, это совсем не то, о чем ты подумала. У нас нет ни стражников, ни судей, ни тюрем, вообще ничего подобного тому, что вы напридумывали у себя, в большом мире. Просто им, этой паре, о которой ты говорила, будет не ужиться с соседями. Люди не поймут и отвергнут их, и одиночество их станет беспредельным. Кроме того, старейшины не выделят им участка земли и не дадут дома, которые полагаются каждой молодой семье. Понимаешь, в долине есть определенное число участков возделанной земли и столько же домов. Новый дом можно строить, лишь разрушив старый, если он пришел в негодность. Каждой семье полагается по одному дому. Это тоже обычай. Смысл его состоит в том, чтобы число жителей оставалось постоянным, иначе долина просто не сможет прокормить их. Поэтому в наших семьях обычно не больше двух детей.

— А если невзначай появится третий ребенок? — поинтересовалась Соня.— Что вы делаете в таком случае? Не убиваете же его?

— Конечно, нет! — возмутился Ваату.— Просто, когда этот ребенок достигнет возраста самостоятельности, ему придется покинуть долину. Разумеется, родители вовсе не желают детям такой судьбы. Иногда даже случается, что во внешний мир уходит отец, реже — мать. Сама понимаешь, что при таких условиях третий ребенок в семье — большая редкость.

— Вы только считаете себя свободными,— подытожила Соня.— А на деле вся ваша жизнь заранее расписана до мелочей. Обычаи указывают вам, где жить, что делать, на ком жениться или за кого выходить замуж, диктуют, сколько детей можно иметь, что употреблять в пищу, как работать и как развлекаться…

— Разумеется,— ответил Ваату.— Но не забывай, что эти обычаи мудры и направлены на наше благо.

— Как же это скучно, всегда думать лишь о благе! — воскликнула Соня.— Вам тут действительно не нужны ни тюрьмы, ни стражники. Ведь вы сами себя сторожите. Не завидую я вам. Стражника хоть обмануть можно, а себя самого не обманешь. И убежать от себя тоже не удастся.

— Со своей точки зрения ты, может быть, и права,— немного поразмыслив, ответил Ваату.— Но нам такая жизнь по душе. Конечно, ради того чтобы сохранялся порядок, приходится поступаться малой толикой свободы, но это — гораздо меньшее зло, чем беззаконие, которое воцарилось бы в противном случае. Кроме того, вы соблюдаете ваши законы, боясь наказания, мы же не нарушаем свои обычаи по доброй воле. Это очень большая разница!

И наконец, последнее, то, о чем ты пока не знаешь. Так слушай же внимательно.

Наша долина — своего рода крепость, которая должна противостоять Тьме. Здесь есть Источник Силы Света, ради которого мы и живем. На нас возложена огромная ответственность, ведь погибни этот источник, и Тьма захлестнет весь мир. Сердца людей наполнятся черной злобой, а доброта покинет их души, человек уподобится животному…

— Что это за источник? — поинтересовалась Соня.

— Завтра я отведу тебя к его хранительнице,— пообещал Ваату.

«Ну вот, кажется, наконец обнаружился след той силы, которая ответственна за все, что происходит в этой удивительной и странной долине»,— подумала Соня.

— Сегодня ляг спать пораньше и постарайся хорошенько выспаться,— посоветовал Ваату.— Посещение Источника — нелегкое испытание для человека. Особенно, если это происходит впервые.

* * *

Они поднимались по тропе: Ваату впереди, а Соня за ним. Выйдя в путь сразу после завтрака, во время которого Наиру была очень предупредительна с Соней и, казалось, сочувствовала ей, они направились по едва заметной тропинке на север и ближе к полудню достигли предгорий, ограничивающих долину. Вскоре хвойный лес остался позади и начались просторные луга. Впереди виднелись высокие, островерхие, покрытые голубоватыми снегами горные вершины, в траве по обеим сторонам тропинки белели небольшие цветы с хрупкими венчиками из пяти лепестков. Как называются эти цветы, Соня не знала, она никогда таких прежде не видела. Нагнувшись на ходу, она сорвала один, понюхала — запах оказался горьковатым и терпким.

Время от времени Соня оглядывалась назад. Теперь, когда они поднялись выше уровня лесов, можно было окинуть взглядом всю долину сразу. Она представляла собой неглубокую котловину, окруженную зубчатым кольцом высоких и крутых гор, которое разрывалось лишь на юге, и только там солнечные лучи могли беспрепятственно проникать сюда и согревать почву. Да, это было поистине благодатное место! Чистейший горный воздух позволял разглядеть все до мелочей: синевато-зеленый лес в нижней части долины, рассекающую его реку — весело бурлящую и скачущую по камням, которые усеяли ее ложе. А живописные домики местных жителей казались такими же естественными, как трава и цветы. Маленькие на таком расстоянии, они выглядели совсем как игрушечные: белые стены, островерхие крыши из красновато-коричневой черепицы, узкие окна и трубы, из которых подымался легкий дымок. За домами виднелись возделанные поля, копны сена, стада овец, щиплющих молодую траву… Сказочный уголок, да и только!

Однако, хорошо зная свой характер, Соня понимала, что спокойная и размеренная жизнь, которую ведут обитатели долины, наскучит ей уже через пару лун. Конечно, имей она менее беспокойный нрав, она, может, и не устояла бы перед искушением остаться здесь навсегда. Но в ее душе слишком сильна была тяга к приключениям и опасностям. Отказаться от бешеной скачки на степном коне, от свиста стрелы, бьющей точно в цель, променять все это на домашнее хозяйство и уход за козами? Ну уж нет! Впрочем, возле этого Источника — как там называл его Ваату, Источник Силы Света, кажется? — она, может, и пере-' думает. Кто знает, какие удивительные зрелища, обряды и тайны ожидают ее в конце пути?

— Ну вот мы и пришли,— сказал, оборачиваясь, Ваату и указал рукой на вход в пещеру, которая узкой вертикальной щелью темнела посреди склона, местами каменистого, а местами поросшего травой и цветами.

— Как мне обращаться к Хранительнице? — спросила Соня.

— Это не важно,— ответил Ваату.— Слова не имеют для нее значения, коль скоро Хранительница способна читать в душах людей.

— Ты будешь переводить или Хранительница понимает по-гиркански? — задала Соня следующий вопрос.

Ваату лукаво усмехнулся:

— Нет, гирканский язык она не изучала. Но и переводить мне не придется. Ты не очень-то внимательна: я ведь уже сказал, что слова не имеют для Хранительницы значения.

— Не понимаю я тебя,— нахмурилась Соня.

— Не волнуйся, скоро ты все поймешь,— сказал Ваату.— А сейчас я удалюсь, чтобы не мешать тебе и Хранительнице общаться.

С этими словами он развернулся и пошел по тропе обратно в долину. «Не очень-то это вежливо с его стороны»,— подумалось Соне. Проводив горца взглядом, девушка снова посмотрела на вход в пещеру. Он вовсе не был черным, как ей показалось вначале. Едва заметный теплый свет пробивался из глубины горы, бросая розовато-серые отблески на неровности каменных стен. Соня подошла ближе и вдруг заметила хрупкую фигуру, неподвижно стоявшую в полутьме, неподалеку от входа.

— Приветствую тебя, Хранительница Источника Силы Света,— сказала Соня и сама поразилась, насколько напыщенно и даже неуместно прозвучал в тишине ее голос.

Почему-то казалось, что в этом месте надо либо разговаривать шепотом, либо вовсе молчать. Хранительница сделала легкое движение, которое каким-то непостижимым образом выразило и ответное приветствие, и радость по поводу встречи, и уважение к гостье. А ведь это было всего одно движение! По мере того как глаза привыкали к полумраку, Соня могла все лучше и лучше разглядеть свою таинственную собеседницу — впрочем, собеседницу ли? Ведь пока Соня не слышала ее голоса! И от этого лишь возникали новые вопросы. Кто она? Женщина в расцвете лет? Старуха? Или, может быть, девочка? Ей с равным успехом можно было дать и десять лет, и сто. Казалось, это стройное, хрупкое создание не имеет плоти, а значит, и возраста у нее нет. Соня видела белую, точно алебастр, кожу лица, такие же белые волосы, огромные, чуть скошенные к вискам, черные, как ночь, глаза. На Хранительнице был просторный балахон из серовато-белой козьей шерсти, длиной до пят, перехваченный на талии узким поясом-шнурком.

Хранительница слегка наклонила голову, бросила на Соню пытливый взгляд. Это означало: «Я слушаю тебя».

— Я пришла, чтобы узнать…— начала Соня и не договорила.

Хранительница кивнула, глаза ее выразили понимание и участие. Затем последовал приглашающий жест, вне всякого сомнения означающий: «Пойдем, я покажу тебе». Девушка сделала шаг в глубь пещеры и вдруг испытала ощущение, в чем-то подобное тому, которое ей уже довелось испытать несколькими днями раньше, когда она впервые пыталась пройти через ущелье — Врата, ведущие в долину. Снова воздух сгущался перед ней, становился тягучим и упругим, но сейчас он уже не мешал Соне идти, таинственная сила лишь давала почувствовать свою мощь.

Хранительница едва заметно улыбнулась: «Не бойся, это не страшно. Не бойся». Потом она снова поманила гостью: «Идем со мной»,— и повела Соню за собой. Оказалось, что никакого светильника там, внутри, нет. Золотистое сияние, подобное светящемуся туману, распространялось прямо в воздухе, пульсирующими волнами вытекая из глубины пещеры, и устремлялось к выходу. Можно было подумать, что его несут порывы ветра, но никакого ветра не ощущалось, воздух был совершенно неподвижным. Снаружи ничего этого не было видно, скорее всего, потому, что яркие солнечные лучи приглушали этот таинственный свет. Рука Хранительницы сделала горделивый и величественный жест: «Вот, смотри!»

— Это и есть Источник? — едва слышно прошептала Соня.— Но я думала, что Источник — это ручей, вода…

В ответ Хранительница слегка приподняла брови, понимающе улыбнулась и слабо шевельнула рукой: «Вода? Почему? Ты привыкла, что источники несут воду? Но это же — Источник Силы!»

Точно во сне, Соня видела, как Хранительница торжественно разводит руки в стороны, широкие рукава белого одеяния взлетают, будто крылья, а затем узкие ладони с длинными пальцами одаривающим жестом протягиваются к ней: «Все это — Сила. Бери ее. Сколько сможешь». Соня уже не видела ни стен, ни свода пещеры, она словно растворялась в волнах золотистого тумана, ощутимо тяжелых, но почему-то пронизывающих ее насквозь, как свет пронизывает воду или стекло. «Великий Митра!» — испуганно подумала она, и золотисто-малиновая вспышка пронзила ее мозг. Перед ее внутренним взором возникла гигантская фигура. Казалось, человек рядом с ней будет выглядеть не больше муравья. Миг — и фигура исчезла. «О, боги!» Белесая вспышка — Сет, темно-коричневая, с грозным синим отливом — Нергал, зеленая, точно молодая трава — Иштар, золотисто-малиновая — снова Митра. А чуть дальше за ними, плотной группой, стаей — то ли люди, то ли животные, странные, сказочные существа. Соня чувствовала, а откуда, она и сама не понимала, что это не боги, а лишь посланцы богов: Слон, гневно воздевший хобот, гигантская Белая Волчица, Змея, пляшущая на кончике хвоста и гневно раздувающая капюшон, Кобылица, бьющая копытом, Белый Медведь, Буревестник, Лисица, желтоглазая Рысь — старая знакомая Сони… Миг, другой — и видение исчезло, смытое волнами золотого сияния. «Мама! — совсем уже по-детски позвала Соня и увидела далекую искорку, огонек лампады, звездочку, лучащуюся теплом, любовью и состраданием.— Я вижу душу матери там, на Серых Равнинах!» — поняла она. Это видение тоже продолжалось лишь в течение нескольких ударов сердца, сменившись золотистым светом, который мерно разгорался и угасал, разгорался и угасал… Но Соня понемногу уже начинала осваиваться в этом сверхъестественном, невозможном, сводящем с ума мире.

Соня начала ощущать головную боль, которая мало-помалу нарастала, становясь почти нестерпимой. Затем в ушах зазвенело, точно огромный гудящий колокол бил в такт мерцающему золотому сиянию: вспышка — удар, вспышка — удар, вспышка — удар… Некоторое время Соня боролась с дурнотой, но вскоре ей пришлось опуститься на каменный пол: ноги не держали. Облизнув пересохшие и ставшие шершавыми губы, она прошептала: «Хранительница…— а затем позвала громче: — Хранительница!»

Едва не теряя сознание, Соня смутно видела, как белая фигура, призрачная в волнах света, наклоняется над ней, вглядывается в глаза.

Внимательно поглядев на девушку, Хранительница Источника свела брови, лицо ее стало озабоченным, затем последовал резкий жест, будто рука отталкивала что-то невидимое: «Хватит. Иначе это повредит тебе».

Когда Соня вышла из пещеры, то оказалось, что снаружи стоит глубокая ночь. «Сколько же я пробыла там?» — удивилась девушка. Отойдя от входа шагов на десять, она в изнеможении опустилась на мокрую от росы траву. Голова все еще кружилась, но тошнота и боль отступили. Она чувствовала, что Сила Света до сих пор пронизывает ее тело, ходит внутри волнами, тяжелая и серебристая, точно ртуть. Соня ясно ощущала, что чем бы ни была эта сила, она не имела ничего общего с силами, присущими человеку. Ее нельзя использовать, она не добавляла ясности ума или здоровья. Скорее, наоборот, Сила подчиняла человека себе, гудя и пузырясь в крови, точно крепкое вино. А может, ко всему этому просто надо привыкнуть? Соня не знала этого. И, пожалуй, вовсе не стремилась узнать.

* * *

— Меня нельзя даже близко подпускать к вашему Источнику,— заявила Соня Ваату.

Вернувшись под утро в селение, она отказалась от еды, лишь выпила пару глотков, с трудом добралась до постели, рухнула на нее и сразу же заснула.

Проспала она больше суток и проснулась бодрой, хорошо отдохнувшей и ужасно голодной. Наиру, судя по всему, предвидела, что у гостьи разыграется аппетит: у нее наготове было огромное блюдо жареной рыбы, политой каким-то кислым и острым соусом.

— Ешь,— сказал Ваату.— Ешь на здоровье. Пребывание возле Источника отнимает у неопытного человека много сил, и теперь тебе просто необходимо восстановить их.

Соня не заставила себя упрашивать и отдала должное стряпне хозяйки дома. Что и говорить, Наиру была превосходной поварихой. Вот во время этой трапезы Соня и сказала, что подпускать ее к Источнику нельзя.

— Я слишком азартна,— пояснила она.— Теперь-то я понимаю, какая огромная и опасная мощь заключена в этом источнике. Ведь с его помощью можно влиять на умы всех людей, какие только живут на земле, верно?

— Отчасти ты права,— кивнул Ваату.— Хотя как раз живые почти не восприимчивы к этому влиянию: они слишком подвержены гневу и страху. Гораздо более сильно воздействие Источника на тех, кто уже не живет. Или еще не жил.

— Кажется, я понимаю,— отозвалась Соня.

— Это еще не понимание. Это лишь предчувствие понимания, не более того. Чтобы действительно понять силу Источника и влияние его на мир, недостаточно погрузиться в него лишь один раз. Даже несколько десятков раз может оказаться мало для этого. Впрочем, у тебя есть все необходимые задатки: уже во время первого погружения ты смогла продержаться с полудня до глубокой ночи. Это довольно необычно, я бы даже сказал, просто удивительно.

— А мне казалось, что я пробыла там совсем недолго,— сказала девушка.— Время протекло совершенно незаметно, и когда, выйдя обратно, я увидела ночное небо и звезды на нем, то была поражена.

— О да,— согласился Ваату,— возле Источника время течет совершенно иначе, чем в других, удаленных от него местах. Причем для разных людей по-разному. Для тебя бег времени замедлился, и это — тоже хороший признак, который указывает на то, что Источник готов принять тебя. Пожалуй, ты достаточно сильна и могла бы помогать Хранительнице, а со временем даже сменить ее.

— Но я не хочу! — Эти слова сами собой сорвались с Сониных губ.

Ваату немного помолчал, внимательно вглядываясь в ее лицо.

— Что ж, ты вольна выбирать,— сказал он наконец.— Хотя, признаться, мне жаль, что ты отказываешься.

— Ваату, а сколько Хранительнице лет, скажи мне? — попросила Соня.

— Сколько ей лет? Не знаю,— пожал плечами горец.— Пожалуй, немало, но если судить по времени Источника, то может оказаться, что она попросту не имеет возраста, отрешившись от него, как и от многого другого.

— Тогда получается, что Хранительница бессмертна?

— Я этого не говорил. Понимаешь ли, для нас прожитое сегодня превращается во вчера, а для нее больше не существует ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Для Хранительницы, находящейся возле Источника, есть лишь всеобъемлющее сейчас, которое включает в себя и вчера, и сегодня, и завтра — многие и многие годы жизни. Тогда как для нас, ты знаешь, сейчас — это лишь тонкая прослойка между прошлым и будущим.

— Не понимаю я всего этого,— грустно проговорила Соня.— Так значит, Хранительница все же не бессмертна?

— Айэмон ерим, бизлар морим. Ниэвон ерим — тааду силлорим,— сказал Ваату, и Наиру, перемывающая посуду возле печки, звонко рассмеялась.— Это наша поговорка,— пояснил Ваату.— Перевести ее можно, пожалуй, так: «Птичка все поет о червячках, ведь они такие вкусные!»

Шутник!

Соня растерялась, почувствовала, что краснеет, и от этого растерялась еще больше. Рыжеволосые люди, как правило, имеют очень белую, нежную кожу, и если уж краска бросается в лицо, то оно становится почти малиновым.

— Вижу, что этот вопрос, о бессмертии, очень волнует тебя,— мягко сказал Ваату.— Но тут уж я вынужден тебя огорчить: Хранительница Источника все же не бессмертна. Рано или поздно ее «сейчас» заканчивается… Но, пожалуй, хватит рассуждать об этом. А теперь позволь спросить, что ты собираешься делать дальше?

— Пожалуй, я покину вашу долину,— немного подумав, ответила Соня.— Отправлюсь обратно, в большой мир.

— Я почему-то так и думал,— улыбнулся Ваату.— Что ж, пожелаю, чтобы путь твой был легким и приятным. Когда доберешься до берега моря, тебе лучше всего будет повернуть направо и пойти вдоль побережья к северо-востоку. Впрочем, у тебя, судя по всему, будет провожатый, он и покажет дорогу.

— Провожатый? Кто же это? — спросила Соня.

— Его зовут Теранои. Если ты помнишь, это тот самый молодой человек, что пытался посвататься к тебе.

— Тогда передайте ему, что все это зря,— сказала Соня.— Он, по-видимому, хороший парень, но дело в том, что замуж я пока не собираюсь. Ведь он намерен сопровождать меня, чтобы попытаться завоевать мою любовь?

— Возможно, отчасти это так,— ответил Ваату.— Но есть и еще одна причина, притом немаловажная. Теранои не сидится на месте, а потому жизнь в долине кажется ему слишком однообразной. Когда-то давно, в годы молодости, я сам был таким же и тоже покинул долину. Но, пожив несколько лет среди людей большого мира, счел за благо вернуться.

— А как же тот ваш обычай с домами и семьями, которых не должно быть больше, чем есть сейчас? — спросила Соня.— Ведь по возвращении свободное место могло оказаться уже занятым?

— Возможно, так и случилось бы, если бы не Наиру,— ответил Ваату.— Она верила в мое возвращение и ждала. Четыре года подряд она отказывалась посещать церемонии сватовства, хоть родня и подруги уговаривали ее. Ей говорили, что я ушел навсегда, но она верила, что я вернусь.

Тут Ваату сказал несколько слов своей жене. По-видимому, это было что-то очень приятное, так как лицо ее озарила счастливая и нежная улыбка.

— Как видишь, и наша жизнь бывает иногда не такой уж скучной,— сказал Ваату Соне.

* * *

— Ну что, пойдем, женишок? — весело спросила Соня.— Или у тебя поджилки трясутся?

По озабоченному выражению лица Теранои можно было подумать, что тому действительно не по себе. Они стояли возле спуска в ущелье-Врата. На Теранои и Соне были свободные теплые одеяния из мягкого сукна, какие обычно носят горцы. Такая одежда не мешает, когда приходится карабкаться по скалам, хорошо защищает от холода и ветра, но в ней не бывает жарко, как в кожаных или сшитых из шкур с мехом одеяниях. На Теранои были шаровары, подхваченные широким кожаным поясом, и куртка с капюшоном, на ногах — сапожки с мягкими подошвами и невысокими голенищами. Сонина одежда, которую подарила ей Наиру, была почти такой же по покрою, но отделана гораздо более красочно: сукно было отбелено, и его покрывала разноцветная вышивка, дополненная лоскутками яркой материи — цветы, птицы и зеленые ветви сплетались в сложном узоре. За плечами у путников висели дорожные мешки с запасом сухих лепешек, меда, копченой рыбы — жители деревни щедро снарядили их в дорогу.

Путников провожали Ваату, Наиру и еще несколько человек из деревни, по-видимому, друзья Теранои. Ни одной девушки среди них не было: то ли не было у молодого человека воздыхательницы, а может, если такая и нашлась бы, то она не пришла, обиженная его сватовством к чужеземке.

— Прощайте, и спасибо вам за все.— Соня поклонилась тем, кто пришел их проводить.

— Оэ, миндауон! — громко сказал Теранои, и односельчане дружно откликнулись:

— Оэ!

— Счастливого вам пути,— добавил Ваату.

— Спасибо,— ответила Соня и, не оборачиваясь больше, вошла во Врата.

Честно говоря, она терпеть не могла долгих расставаний. Девушка принялась спускаться по узкому, полутемному ущелью, снова дивясь тому, насколько ровны его стены и дно. Шаги Теранои слышались неподалеку за спиной. Надо отдать ему должное, горец шел так, как двигаются опытные ходоки: поступь его была легкой, и если бы не хрустящий под ногами гравий, то она, пожалуй, была бы совсем не слышна.

Первое, что сделала Соня, выйдя из ущелья, это подобрала шкатулку Акиваши, так и валявшуюся в траве. Коробочка как коробочка, внутри выложена бархатом, когда-то, видимо, черным, но теперь порыжевшим от времени — в таких шкатулках модницы держат серьги и перстни. Если раньше в ней и были заключены магические силы, то теперь все это ушло, как вода уходит в сухой песок.

Из-под щебня в пещере Соня вытащила меч и пояс с деньгами. Как первое, так и второе немало удивило ее спутника. Вначале Теранои долго рассматривал монеты: профили королей, лики богов, надписи на обороте… Время от времени он вопросительно поглядывал на Соню.

— Деньги это, понимаешь? Деньги,— пыталась объяснить девушка.— Хотя что ты можешь понять в этом, дикарь горный? Беда мне с тобой. Приведу в Султанапур такого ягненка, мгновенно ведь освежуют…

Теранои тем временем заинтересовался мечом. Он примерял его к руке, разок-другой попробовал стукнуть по сухому пню, точно топором, затем снял с пояса маленький нож и сложными жестами попытался втолковать что-то Соне.

— Ты спрашиваешь, зачем такой большой? — догадалась девушка.— Это меч. Запомни: меч.

— Миэтч,— послушно повторил горец.

— Смотри!

Для начала Соня показала защиту, называемую «мельницей», при которой лезвие, сверкая и свистя, выписывает в воздухе грозные круги. Попутно она снесла с ближайшего дерева несколько нижних ветвей: «мельница» одинаково хорошо годится как для глухой обороны, так и для перехода в нападение. Потом девушка сделала вид, что нападает на Теранои, остановившись, однако, когда до того оставалась пара шагов: кто знает, что сделает этот наивный младенец, если вдруг испугается? Может ведь и под лезвие попасть ненароком. Теранои, впрочем, стоял неподвижно, только глаза немного прищурил.

— Миэтч,— сказал он снова.— Оружие?

— Ага, кое-что ты все-таки знаешь! — обрадовалась Соня.— Это уже легче, а то ведь надо тебя языку да и другому чему подучить, пока доберемся до населенных мест. Не брошу же я тебя там такого наивного, да еще и языка не знающего…

Они шли: день за днем, переход за переходом. Миновали нижнюю долину, затем преодолели Перевал Судьбы: там дул ветер, мела поземка, от одного взгляда на темно-синее, холодное небо пробирала дрожь, но никаких грозовых туч на этот раз не было. Что ж, и на том спасибо. Спускаясь с перевала, Теранои выбрал путь, лежавший гораздо правее, чем тот, по которому шла Соня, и они оставили пещеры хейворков далеко в стороне и вышли к морю там, где его берег начинал поворачивать на запад. Дорогой девушка разъясняла своему спутнику значение все новых и новых слов. Память у Теранои оказалась на удивление хорошей, так что, когда спустя две седмицы они достигли степей, прилегающих к западному берегу моря Вилайет, Теранои уже мог вполне вразумительно изъясняться на ломаном туранском.

Однажды утром, когда они, следуя изгибу морского берега, повернули на юг, к границе Турана, далеко в степи показались силуэты троих всадников. Это было весьма опасно: местные кочевники очень не любили слова «чужое», предпочитая ему «мое». Три всадника — это не так уж и много, вдвоем можно было бы попробовать отбиться, но на двоих у них был всего один меч и, что куда хуже, на Теранои в этой схватке рассчитывать не приходилось вовсе. Этот глупый сын глупого племени был воспитан так, что даже прихлопнув комара, терзался бы потом угрызениями совести. Соня прикинула, можно ли будет свалить одного-двух всадников метательными ножами, и решила: вряд ли. Гирканские кочевники — прекрасные воины. Мало того, что они, как правило, с головы до ног закованы в броню, они еще и обучены отбивать на лету не только копья и метательные ножи, но даже быстро летящие стрелы.

Бежать и пытаться не стоило, все равно пешему от конного не оторваться.

— Стой! Эй, стой! — заорали гирканцы, подскакав поближе.

— Приготовься,— вполголоса сказала Соня своему спутнику,— это враги.

— Враги? — переспросил Теранои.— Зачем? Мы их не обижать.

— Зато они нас сейчас обижать,— зло ответила девушка, берясь за рукоять меча.

«Зря, все зря, не отбиться нам»,— крутилась в мозгу мысль.

— Обижать нас? Нет! — сказал Теранои.— Нельзя!

Соня хотела ответить что-нибудь язвительное, но, во-первых, этот теленок ничего не понял бы — он и слов-то таких еще не учил, а во-вторых, для разговора уже попросту не осталось времени: всадники подскакали почти вплотную.

— Приветствую вас! — звонко воскликнул Теранои по-турански.

— Ты что, туранец, что ли? — спросил разбойник, скакавший посередине.

Похоже, он был вожаком: кольчуга на нем была побогаче, чем на остальных двух, а вместо обычного для местных кочевников шишака на голове его красовался шлем с гребнем и боковыми пластинами, защищающими от удара лицо. Интересно, где он его достал? Не иначе, как снял с какого-нибудь проезжего аквилонца: там такие шлемы в большом ходу. И конь у предводителя тоже был хорош: длинноногий, поджарый, песочной масти. Остальные две лошади были попроще, хотя тоже неплохие.

— Эй ты, стервячий корм,— сказал вожак, перейдя на туранский,— снимай сумку, выкидывай все из карманов и из пояса и беги отсюда во весь дух. А девчонку оставь нам, она не для таких, как ты. Она для нас — степных волков! — И вожак захохотал, звеня кольчугой.

— Дурные времена настали,— подал голос другой. Этот говорил по-гиркански.— Мужик безоружный, а баба его таскает меч на поясе!

— Что с него взять? Придурок,— ответил главарь, отсмеявшись.— А девчонка поухватистей будет. Эй, оторва рыжая, иди сюда, приголублю!

С этими словами он тронул коня, чтобы смять им путников.

Но Теранои вдруг уперся ногами покрепче в землю и, подсев, толкнул скакуна обеими руками. Не ударил, а просто толкнул, но конь от этого толчка взлетел на воздух, забив всеми четырьмя копытами, и вместе со своим седоком рухнул на всадника, державшегося сзади. Прием был совершенно не бойцовский, но до чего же действенный! Однажды Соне уже довелось видеть такое: это когда старичок там, в долине, выкидывал со своего поля валун.

Третий всадник смотрел, как два его приятеля барахтаются на земле, придавленные бьющимися в испуге лошадьми. От изумления он разинул рот и позабыл обо всем на свете. Вот тут-то и пригодился Сонин метательный нож. Свистнув в воздухе, он вонзился в шею гирканца сбоку, и струя крови из рассеченной артерии брызнула вверх локтя на два! Прежде чем разбойник вывалился из седла, Соня успела подбежать к лошади и ухватить ее за повод.

— Держи!

Она сунула повод в руки Теранои, выхватила меч и, целя в известную ей точку на затылке, два раза ударила рукоятью остальных разбойников. Затем она поспешила успокоить коней, пока они еще не искалечили друг друга в этой свалке.

— Ну вот, теперь нам будет на чем доехать…— радостно начала говорить девушка, но глянула в лицо Теранои и сразу осеклась.— Эй, ты чего? — тревожно спросила она.— Тебя ранили, что ли? Куда, показывай скорее! Кровью ведь истечешь!

Но боль, отразившаяся на лице горца, как оказалось, была вызвана вовсе не раной.

— Ты их… Так нельзя…— сдавленным голосом сказал он и повторил: — Нельзя так!

— Ничего, привыкай,— ответила Соня.— Или уж возвращайся в свою распрекрасную долину. Заладил, как попугай: нельзя, нельзя… Можно и нужно, понял? Здесь иначе нельзя! — Она хлопнула его по плечу.— А здорово ты толкнул этого, что ехал впереди! Рассказать кому, так ведь не поверят.

— Он хотеть обидеть тебя,— все еще печально отозвался Теранои.

— Верно,— весело сказала Соня,— меня обидеть, а тебя ограбить и, скорее всего, убить. Этот, здоровый, обещал, что отпустит, только вряд ли ему можно было верить. Ударил бы в спину — и все дела. А ты, похоже, начинаешь потихоньку разбираться в здешней жизни. Вот что, помоги-ка теперь мне стащить с этих верзил кольчуги. И меч себе подбери подходящий. Впрочем, я сама подберу, ты в этом разбираешься не лучше, чем глухой в музыке. О, да у этого, которого ты толкнул, и лук есть! Здорово! Правда, великоват малость, ну да ничего…

— Мы ограбить их? — растерянно спросил Теранои.

— Ага,— рассмеялась Соня.— Не они нас, так мы их. Мы-то их хоть убивать не станем. Эти двое, которых я по головам била, к вечеру должны очухаться, пусть тогда идут себе на все четыре стороны. Держи: вот этот меч неплох — настоящий вендийский с прямым лезвием и обоюдоострой заточкой. Обязательно надо будет научить тебя управляться с ним. Нет, все-таки здорово ты его толкнул!

— Это — Сила Источника,— наконец-то улыбнулся Теранои.— Я бояться, она здесь не действовать, но она действовать.

— Вот уж спасибо ей…

* * *

— Хей, рыжая девчонка! А мы ведь тебя оплакивали!

Папаша Шаки покинул свое возвышение в глубине зала и, расталкивая постояльцев, если те не успевали вовремя убраться с пути этого гиганта, двинулся навстречу гостье. Это было как если бы король покинул свой трон!

— Говорили, что корабль, на котором ты отправилась в путь, пропал без вести,— гудел папаша Шаки, легко перекрывая своим басом многоголосый шум, стоявший в зале.— Мамаша Илина даже уронила по тебе слезу, и не одну притом. А ты, гляди-ка, живая-здоровая, да еще и принарядилась: одета, что твоя горянка на праздник равноденствия, или как там это у них называется. Послушай, а что все-таки случилось со «Скороходом», тем кораблем? Знавал я его капитана.

— Корабль пошел на дно со всей командой,— ответила девушка.— Я одна спаслась.

— Ну-ну! Тебя, как всегда, не берут ни вода, ни огонь, ни веревка. А как произошло крушение?

— Мы попали в шторм,— пояснила Соня,— мачта упала, а потом нас перевернуло. К счастью, берег был недалеко, я сумела доплыть до него.

— Да, старый скряга Шикшим вечно жалел денег на оснастку. Предпочитал рискнуть и выйти в море с подгнившей мачтой, лишь бы не раскошелиться на новую. Вот и доигрался в конце концов… Слушай, а этот горец, он что, с тобой? Симпатичный парень. Хе, притащила с собой горца, сама вырядилась, как горянка… На свадьбу-то пригласишь? Ну, не злись, не злись, я же шучу. Но кто же все-таки этот парень, а?

— Его зовут Теранои,— ответила Соня.— Эй, Теранои, перед тобой — папаша Шаки, хозяин этого заведения и мой давний друг.

— Приветствую тебя, па-па-ша-ша-ки,— ответил горец, запинаясь на трудном, незнакомом ему имени.

— И я приветствую гостя, заглянувшего ко мне,— пророкотал папаша Шаки.

— Приюти его на несколько дней, пожалуйста,— попросила Соня.

— О чем разговор, золотце мое рыжеволосое? Эй, кто там… Мышонок, ну-ка, поди сюда! Усади этого парня где-нибудь в уголке да накорми хорошенько. А потом, как поест, найдешь ему свободную постель. Пусть выспится, он, верно, устал с дороги. Это мой гость, а не просто постоялец, ты понял? Веди себя с ним соответственно.

Маленький шустрый подросток-слуга молча кивнул и, поманив за собой горца, отправился выполнять поручение. Папаша Шаки снова обернулся к Соне.

— Ну а тебя обязательно должна накормить обедом мамаша Илина. Она мне никогда не простит, если я тебя к ней не отведу, утопленница ты наша.

— Пока не утопленница, хоть, правду сказать, чуть было ею не стала! — рассмеялась Соня.

На редкость приятное чувство охватило ее: то чувство, которое испытывает путник, вернувшийся после долгих скитаний в знакомые места и к испытанным друзьям. Никто, разумеется, не станет спорить с тем, что в большом мире много зла. Но, если подумать, то и добра в нем никак не меньше.

…Рассказ длился долго, и все слушали Соню, открыв рот и не перебивая. Мамаша Илина, шустрая жизнерадостная толстушка, то и дело ахала, подпирала ладонями круглые румяные щеки, поминала Изиду и Митру. Папаша Шаки одобрительно бурчал, взял меч, изготовленный древними хейворками, долго рассматривал его, щелкал по лезвию ногтем, слушал звук.

— Знатное оружие,— заключил он наконец.— Сейчас такое уже разучились делать. Эх, будь я малость помоложе, снарядил бы корабль и вывез сюда всю ту оружейную. А там ведь, в пещерах этих, и не только бронза может найтись, как думаешь? У хейворков, раз они раньше такие умелые были, и золотишко, и камушки самоцветные наверняка водились, так ведь?

— Сиди уж! — неожиданно резким голосом возопила мамаша Илина.— Хватит, натаскался по морю! Чего тебе не хватает-то, скажи на милость? Ешь ведь досыта, спишь вволю, нет, потащишься на край света, смерти искать!

— Ну затрубила,— беззлобно огрызнулся папаша Шаки.— Я ведь не говорил, что поеду. От добра добра не ищут, а живется мне и на самом деле не худо.

— Вот и я про то говорю! — не сбавляла тона мамаша Илина.— Поглядела бы я, как ты по подземельям этим от великанов тамошних улепетываешь, с твоим-то брюхом!

 — Если уж что и способно выгнать меня из дому,— задумчиво продолжал папаша Шаки, при этом хитро поглядывая на Соню,— так это женские свары и дрязги…

Мамаша Илина тут же осеклась.

— Ты ешь, ешь давай,— принялась она потчевать Соню.— А вот, попробуй фаршированного каплуна, запеченного в собственном соку. Знаешь, как я его делаю? Беру дюжину яиц, варю их вкрутую, затем фарширую яйца грибами. После этого беру трех карпов, полежавших в уксусе, вынимаю из них все косточки, и уж этих карпов фарширую яйцами. Затем вкладываю карпов в тушку жирного каплуна, зашиваю разрез шнурком, чтобы сало не вытапливалось, и ставлю в печь. Сама понимаешь, все это пересыпается душистыми травами. Давай отрежу кусочек, а? Петрушкой сверху посыпь, так оно еще вкуснее будет.

Фаршированный каплун и правда был восхитителен, как, впрочем, и все остальные блюда на столе мамаши Илины: устрицы с горчицей, поджаренная на вертеле баранина, густая, остро пахнущая похлебка с плавающими по поверхности пятнышками золотистого жира, соленые овощи, орешки, уваренные в виноградом соку, сладкие варенья, цукаты… Стояли на столе и несколько кувшинов с винами — лучшими из тех, что хранились в погребке папаши Шаки.

Время от времени пробуя то или иное блюдо, Соня продолжала рассказ: о чудовищных грозах Перевала Судьбы, о таинственных Вратах, об Источнике и его могучей Силе, об удивительном народе, живущем возле Источника и ради Источника…

— Так этот горец, которого ты притащила с собой, он что, из того самого народа? — спросил папаша Шаки.

— Верно,— кивнула Соня.— И я хотела бы поговорить о нем с тобой.

— Что еще за горец? — поинтересовалась мамаша Илина.

— Его зовут Теранои,— принялась объяснять Соня.— Он посчитал, что жизнь в долине скучновата, вот и увязался за мной, чтобы выбраться в большой мир. Только он совершенный дикарь, ничего здесь не знает. Ему надо помочь, а то пропадет.

— О чем разговор, солнышко мое? — откликнулся папаша Шаки.— Хочешь, я предложу ему место на кухне?

— Попробуй,— ответила Соня,— только вряд ли он согласится. Понимаешь, прежде, чем прийти к тебе, я немного поводила его по Султанапуру, показала храмы, городской сад с фонтанами, квартал знати, базар — в общем, все, что обычно показывают чужеземцам. А когда мы пришли в порт, то он стал точно мальчишка какой-нибудь. В бухту как раз входил большой четырехмачтовый галеон, так этот горец уцепился за поручни на пристани и стоял неподвижно, пока корабль не причалил. И лицо у него при этом было такое, понимаешь…

— Понимаю,— улыбнулся папаша Шаки.— Я и сам, бывает, приду в порт, так сердце и защемит, хочется снова выйти в море, как когда-то… Да успокойся ты, мамаша,— сказал он Илине, видя, что та возмущенно округлила глаза и уже открыла рот, собираясь хорошенько отчитать его.— Это так, настроения, никуда я не собираюсь плыть. Не те уж мои годы… Да, а у этого парня, как видно, тоже душа моряка. Хочешь, я определю его на какой-нибудь корабль?

— К этому и веду,— ответила Соня.— Парень он ловкий, к морскому делу должен быстро приноровиться.

— Только вот не укачивает ли его? Я знаю не так уж мало людей, которые из-за морской болезни вынуждены были отказаться от ремесла моряка.

— Это вряд ли,— подумав, сказала Соня.— Мы от гирканской границы семь дней добирались сюда верхом. Он с непривычки уставал поначалу, но чтоб укачался… Нет, этого я не заметила. Только устрой парня на какого-нибудь честного «купца». Темные делишки — не для него.

— Я и сам никогда не имел дела ни с пиратами, ни с работорговцами,— гордо выпрямился папаша Шаки.— Ну, разве пару раз, когда совсем уж туго приходилось. Ладно, через седмицу или чуть позже отсюда в Акит пойдет карака. Капитаном на ней мой хороший знакомый, Вансу, по прозвищу Кот. Он наполовину туранец, а наполовину кхитаец. И честный человек, что довольно странно при таких предках. Вот к нему-то я и устрою твоего парня.

— Не удивлюсь, если окажется, что ты знаком со всеми капитанами, что плавают по морю Вилайет! — восхитилась Соня.

— Ну, не со всеми, разумеется,— ответил старый моряк, донельзя довольный похвалой,— однако знаком со многими, это уж точно. Ну ты, впрочем, меня перещеголяла: с самой принцессой Акивашей дружбу завела!

— Это уж действительно! — поддержала мужа мамаша Илина.— Ведь легенду про эту принцессу любой малец знает, а ты вот с ней с живой встретилась. Кто другой расскажи такое, я бы еще не поверила… Так ей, говоришь, наскучило жить за эти тысячи лет, ключ искала, чтобы ход на Серые Равнины открыть? Великий Митра, о каких только чудесах не услышишь!

Соня положила на стол маленькую темную шкатулку.

— Вот здесь этот ключ и лежал,— сказала она. Мамаша Илина осторожно взяла шкатулку в руки и принялась рассматривать со всех сторон.

— Надо же, а на вид — обычная коробочка, и ничего в ней волшебного.

— Теперь-то так оно и есть,— кивнула Соня.— Можешь положить в нее серьги, или перстень, или небольшое ожерелье. Я не шучу, возьми ее себе.

— Да ты что, ведь это память такая, как можно? — запротестовала мамаша Илина.

— Вот и возьми на память,— серьезно сказала девушка.— А мне она совершенно ни к чему. Тому, кто всегда в пути, нельзя обременять себя лишними вещами. А если уж мне и понадобится какой-нибудь предмет, чтобы пробудить воспоминания, так я достану свой метательный нож. Он побывал со мной не в одном десятке переделок, так что воспоминаний на целый вечер хватит, да еще и останется. Знали бы вы, как эта Акиваша его боялась!

— Да уж, хуже железа и серебра для таких, как она, ничего нету,— согласился папаша Шаки.

* * *

Через день, несмотря на уговоры мамаши Илины остаться погостить, Соня покинула Султанапур. Жеребец песочной масти, отнятый ею у гирканского разбойника, ровной нетряской рысью уносил свою новую хозяйку на юг — туда, где лежали большие торговые города Турана: Акит, Аграпур, Хоарезм. Кольчуга и плащ с капюшоном, который прикрывал верхнюю часть лица, заставлял встречных, не так уж редко попадавшихся на этой горной дороге, думать, что это едет молодой воин: то ли наемник, ищущий службы, то ли чей-то посланец с письмом. Лук и колчан со стрелами, прикрепленные к седлу, да меч со странной длинной рукоятью, висевший на поясе, заставляли их укрепиться в этой мысли. Меч, добытый в пещерах хейворков, Соня решила оставить: он пришелся ей по руке.

Где-то далеко слева слышался рокот морского прибоя, а самого моря не было видно из-за высоких прибрежных дюн. Дробно стучали по дороге копыта жеребца. Пустынный жаворонок, трепеща крылышками, неподвижно висел в воздухе и пел свою нежную песенку — день выдался погожий..

— Знаешь что,— сказала Соня скакуну,— пожалуй, я буду звать тебя Рыжим. Ты, конечно, не такой рыжий, как я сама, но все-таки…

Будто поняв ее, конь игриво мотнул хвостом и пошел резвее…