Стоял чудесный осенний день. На голубом небе лишь кое-где виднелись пушистые белые облака. Но несмотря на ярко светившее солнце, в воздухе уже ощущалась прохлада. Да и деревья уже расставались со своим пышным убранством.

Концерт должен был происходить в главном городском парке, и помост соорудили между двумя большими статуями полумифических героев Гэт Тампура — одна представляла собой всадника, воина с копьем, убивающего ужасного зверя с множеством щупальцев, другая тоже изображала воина с победоносно вскинутым мечом, взгромоздившегося на груду трупов. Обе статуи отлили из бронзы и установили сравнительно недавно. Их сияющую поверхность портил лишь птичий помет.

Значительное пространство перед помостом огородили веревками. Сиденья отсутствовали; тысячам собравшихся предоставлялась возможность расположиться прямо на траве. В основном людей это мало огорчало — почти никто не возмущался, но над толпой висел гул ожидания, ведь они собрались здесь, чтобы хотя бы на время забыть о тяготах своих каждодневных трудов.

Здесь сновали уличные торговцы с едой и напитками, выступали исполнители народных баллад и жонглеры, уличные чародеи устраивали небольшие представления с фантомами. Здесь же прохаживались блюстители закона в форме, а тайные агенты в штатском прислушивались к разговорам. Над головами парили шпионы-фантомы.

Позади барьера, в крытой трибуне, собрались многие представители валдаррской элиты, хотя концерт предназначался для бедняков. Чиновники высокого ранга, военные, землевладельцы, представители гильдий и братства чародеев, а также именитые граждане империи в роскошных нарядах; их, как всегда, обслуживали по высшему разряду и защищали от простого народа.

В дальнем конце помоста находилась большая палатка, внутри которой царили шум и суета. Здесь теснились музыканты, специальные концертные чародеи и хористы. Последних было больше двух десятков, исключительно юноши в единообразных белых одеждах.

Рядом с Кинзелом Руканисом, вдохновителем всей этой суеты, стояли Таналвах, Лиррин и Тег; дети с благоговейным восторгом наблюдали за происходящим.

— Послушайте, дорогие мои, — обратилась к ним их приемная мать. — Кинзелу вот-вот пора выходить. Скажите ему “до свидания”.

Руканис поочередно поднял их на руки, последовали объятия и чмокающие поцелуи. Таналвах указала им на Куча, стоявшего в стороне рядом с Куинном Дислейрио.

— Идите к Кучу. Я догоню вас через минуту. Да смотрите, ведите себя хорошо!

Дети послушно выполнили ее указание и побежали к парнишке.

Таналвах переключила внимание на Кинзела. На нем был черный концертный камзол, распахнутый ровно настолько, чтобы можно было рассмотреть дорогие кружева белой шелковой рубашки. Женщина улыбнулась.

— Превосходно выглядишь.

— Правда? — Он нервно вертел в руках пояс, расшитый золотом. — Тебе не кажется, что...

— Нет, все прекрасно. Перестань волноваться.

— А разве заметно? — Наконец-то и он улыбнулся ей. — Мне больше чем когда-либо хочется доставить удовольствие именно этой публике.

— Так и будет. У тебя всегда так бывает.

— Мне не слишком нравится идея усиления звука с помощью чар.

— В такой большой толпе твой голос должны услышать все. Считай чары неизбежностью.

— Полагаю, ты права.

— Конечно. Не беспокойся. — Она обняла его. Подошедший костюмер с бархатным плащом певца предусмотрительно откашлялся. Руканис извинился и отошел в сторону, чтобы завершить свой сценический образ.

— Тан?

Таналвах повернулась и увидела Серру, одетую весьма необычно (а точнее, как обычная женщина): темно-красная длинная юбка, коричневатая блузка, на голове — кружевная шаль. Никакого оружия видно не было, но, вне всякого сомнения, подруга его умело спрятала.

— Как дела? — спросила Серра.

— Ну, Кинзел нервничает. Обычное дело.

— Тут собралось чертовски много народу.

— Удивительно, правда? Кину до сих пор не верится.

— А чего он ожидал? Учитывая его славу и то, что концерт бесплатный...

— Не думаю, что он до конца представляет, насколько велика его популярность. И эта скромность — одна из его привлекательных черт. — Таналвах внимательно оглядела Серру. — Хорошо, что ты пришла.

— Все говорят, что он великий певец. Хочу сама убедиться в этом.

— Я правда рада, что ты здесь, Серра. Но ты не собираешься...

— Что? Затевать ссору?

— Я не имела в виду...

— Именно это ты и имела в виду. — Женщина улыбнулась. — И я не виню тебя. Однако я ведь теперь не совсем... неуправляема. Просто иногда не очень ясно различаю границы. — Она помолчала, затем кивнула — очевидно, своим мыслям и произнесла: — Обещаю, что не испорчу этот знаменательный день, Тан. Я просто еще одна зрительница.

— И одета, как все.

Серра расправила складки юбки.

— Это чтобы не выделяться.

— Что ж, из тебя получилась очаровательная крестьянка.

— Спасибо. — Серра бросила взгляд на сцену. — Сейчас начнется.

— Да. Не знаешь, Карр здесь?

— Нет.

— Жаль.

— Он говорит, что слишком занят. Однако я догадываюсь, что все дело в его здоровье, хотя он и ни за что не признается в этом.

— Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что он болен. Кин беспокоится о нем. Все мы беспокоимся.

— Но он не из тех, кто готов отойти от дел.

— Кто-то должен убедить его.

— Думаешь, мы не пытались? — Серра посмотрела на подругу и добавила: — Рит тоже не пришел.

Лицо Таналвах, как всегда при упоминании о соплеменнике, окаменело, но она промолчала.

— Опасается, что привлечет нежелательное внимание, — продолжала ее подруга.

— Хорошо, что его нет.

— Я так и думала.

— Он вносит в жизнь сложности, без которых я вполне могу обойтись, Серра. Сегодня в особенности.

— Ты чересчур сурова к нему, тебе не кажется?

— От него добра не жди. Неприятности следуют за ним по пятам.

— Обо мне можно сказать то же самое.

— Нет, ты — совсем другое.

— Почему?

— Ты потеряла близкого человека.

— Он потерял всех.

— И где-то на этом пути он потерял себя. Это не одно и то же.

— По-твоему, он безнадежен, а я нет?

— Я всего лишь говорю, что испытываю облегчение, узнав, что его здесь нет.

— А мне казалось, что ты больше, чем все остальные...

— Ох, не начинай! Это любимая тема Кинзела. Раз я квалочианка, как и Рит, значит, должна понимать, почему он так страдает. А я не понимаю! У нас одна родина, но разная судьба. Я никогда не знала близко соплеменников. Возможно, это моя потеря. Однако, видя, что собой представляет Рит, я сомневаюсь в этом.

— Не верю, что ты и в самом деле так думаешь.

— Происхождение дало мне одно — я оказалась на улице. Меня презирали, оскорбляли... просто не считали человеком.

— Этому нет ни оправданий, ни прощения. Но, по крайней мере, Рит пытается сохранить чувство собственного достоинства.

— Правда? А я думала, он просто жаждет мести.

— Чтобы продолжать уважать себя, он должен наносить удары тем, кто принес столько бед его народу. По-моему, это вполне естественно.

— Может, это естественно для тебя и для него: вы же воины. Однако моя жизнь протекала совсем иначе, даром что я квалочианка.

— Прости, Тан, но я думаю, что ты несправедлива к Риту.

— Знаю, вы с ним близки, Серра, но...

— Я не назвала бы это так.

— Как ни называй, прошу тебя, будь осторожна. Я понятия не имею, какие у вас с ним отношения, но не дай причинить себе боль.

— Отношения? — холодно переспросила Серра. — Не понимаю, о чем ты.

— Может, и не понимаешь. Иногда со стороны виднее.

— Постой-ка, ты намекаешь...

— Серра, мне очень жаль. Кинзелу пора выходить, а меня ждут дети. Мы будем смотреть из-за кулис. А ты где будешь?

— Тут, неподалеку. — Она резко развернулась и зашагала прочь.

— Серра!

Увидев, что подруга не реагирует, Таналвах негромко выругалась и вернулась к Кинзелу.

Между тем Серра молча прошла мимо Куча, Дислейрио и детей.

— С тобой все в порядке? — окликнул ее Куинн.

— Да. — Ее голос был холоден как лед. — Просто замечательно.

Куч и Дислейрио обменялись взглядами.

Едва Кинзел появился на сцене, как зрители разразились аплодисментами и приветственными криками. Каждая песня вызывала бурный восторг у публики. Рыцарские баллады воодушевляли, будоражили кровь, лирические арии очаровывали, навевали приятную меланхолию. У многих слушателей увлажнились глаза.

Самые благодарные зрители прятались за кулисами. Таналвах, как зачарованная, внимала пению своего возлюбленного, держа Тега на руках, Лиррин вцепилась в ее юбку. Время от времени Кинзел украдкой улыбался им.

Он лично обшаривал сиротские приюты и дома для подкидышей, отбирая своих будущих хористов. Его усилия, равно как и последовавшие затем бесконечные репетиции, не пропали даром. Единение с хором было на грани совершенства; они подходили друг другу, как шелковая перчатка и рука прелестной женщины. Фантомы, в облике птиц и больших, неуместных в это время года ос, разносили музыку над головами зрителей даже в самые дальние уголки, и находившиеся там люди слышали все не хуже тех, кто находился в первых рядах.

Наконец наступил кульминационный момент: Руканис перешел к исполнению песен о великих свершениях. Его голос воспарил до невиданных высот, когда он исполнял куплеты об отваге и любви без взаимности. И тут бронзовые статуи по сторонам помоста ожили.

Стоящий слева герой-завоеватель потянулся, словно пробуждаясь от долгого сна. Враги, которых он одолел, воспрянули тоже, и сражение возобновилось. Очнулся и воин справа, его конь встал на дыбы. Извивающиеся щупальца монстра хлестали героя, который копьем неустрашимо наносил удары по чешуйчатой плоти. Вкусам Кинзела все это не слишком отвечало, но толпе нравилось.

Уже перед самым финалом выступления над головами зрителей дугой выгнулась созданная чародеями радуга; ее краски выглядели ярче, чем если бы здесь потрудилась сама природа. Радуга казалась твердой, напоминая перекинутый через всю ширину парка мост. Тысячи людей вытягивали шеи, чтобы разглядеть получше это чудесное творение волшебства, и вдруг вся ее поверхность пошла трещинами. Красные, голубые, зеленые фрагменты полетели вниз, в процессе падения распадаясь на еще более мелкие. Люди с криками прикрывали головы руками, однако выяснилось, что обрушившийся на них “ливень” состоял из огромного количества удивительных по своей красоте цветов. Падая на землю, они превращались в золотистые звезды и исчезали, лишь изысканный аромат еще долго сохранялся в воздухе.

Прозвучала последняя, мощная триумфальная нота. Толпа взревела. Люди бросали на помост настоящие цветы, выкрикивали имя певца, свистели, хлопали, пускали красные, белые петарды и искусственных голубей, сверкающих, точно платиновые.

Улыбаясь, Кинзел откланялся и ушел за кулисы, где Таналвах и дети встретили его объятиями.

— Ты был изумителен! — воскликнула она. Правда? — У него был такой вид, словно впервые слышал похвалу. — Ты не шутишь?

— Удивительное выступление. Величайшее! Ох, Кинзел, иногда... Если не веришь мне, прислушайся хотя бы к ним. — Собравшаяся публика все еще продолжала восторженно шуметь. — Ну, иди поклонись еще раз.

Он поцеловал ее в щеку и вернулся на сцену.

В толпе, однако, присутствовал человек, не заметивший второго выхода Кинзела к зрителям. Стоя неподалеку от сцены, Серра наблюдала за двумя мужчинами, локтями пробивавшими себе дорогу к помосту. Они были одеты почти одинаково, в черное и серое, и вооружены одинаковыми мечами. Но дело было не только в этом. Чувствовалось что-то особенное в их облике, в том, как они двигались, в выражении их лиц и настороженных быстрых взглядах, которыми они оглядывали собравшихся. В отношении этих двоих у Серры сразу же возникло совершенно определенное, чисто инстинктивное ощущение, а она знала, что следует доверять своим инстинктам.

Незнакомцы добрались до помоста и проследовали дальше, туда, где находилась палатка. На входе стояли охранники, однако после нескольких обращенных к ним слов они отошли в сторону и пропустили странную пару.

Серра начала проталкиваться сквозь толпу.

За кулисами суматоха была сейчас даже больше, чем перед концертом. К музыкантам, хористам и работникам сцены присоединились поклонники, доброжелатели и важные персоны со своими прихлебателями.

Кинзел расстегнул ворот и промокнул пот на лбу. Таналвах одним глазом поглядывала на детей, у которых возбуждение начало сменяться скукой.

— Знаешь, — задумчиво сказал Кинзел, — я мог бы петь еще.

— Хорошо. А я-то думала, ты обрадуешься, когда все закончится.

Он засмеялся.

— Ты, похоже, слишком хорошо меня изучила, любовь моя.

Подошел помощник.

— Господин Руканис, как вы распорядились, мы пропустили некоторых людей, желающих встретиться с вами. Можете принять их сейчас?

— С удовольствием. Тан, пойдешь со мной? — Она покачала головой.

— Нет, я останусь с детьми. Они начинают капризничать.

Кинзел последовал за помощником.

— Жаль, что я не смогу принять всех, кто хочет встретиться со мной, — пожаловался ему певец.

— У остальных такая возможность будет на протяжении недели.

— Знаю. Надеюсь, никто не останется обиженным.

— Я старался.

В дальнем конце палатки, где были два выхода наружу, стояли сорок — пятьдесят поклонников Кинзела Руканиса. Публика подобралась очень разнообразная. Молодежь, пожилые пары, мужчины и женщины средних лет, уличные нищие, родители с младенцами на руках. Увидев певца, все разразились приветственными возгласами.

С улыбкой он подошел к толпе и начал пожимать протянутые руки — охранники сдерживали наиболее ретивых, — а также отвечать на вопросы. Ему протягивали листы пергамента и волшебные рисовальные палочки, он писал серебряным, золотым и малиновым цветом свое имя и краткие посвящения для радостно-возбужденных почитателей. Малышей поднимали, чтобы он поцеловал их в щечку.

Между тем сквозь толпу к нему пробивались двое неулыбчивых мужчин в темной одежде.

Таналвах, стоя неподалеку, вполглаза наблюдала за происходящим, уделяя основное внимание своим воспитанникам.

— Когда мы пойдем домой? — Лиррин зевнула.

У Тега, прислонившегося к ней, уже начали слипаться глаза.

— Скоро, — пообещала Таналвах и взъерошила волосы девочки. — Как только Кинзел освободится.

Появилась Серра.

— Серра! Я рада, что ты вернулась. Хочу сказать тебе, что сожалею...

— Выкинь это из головы. — Ее подруга скользила взглядом по лицам окружавших Кинзела людей. — Подозреваю, что у нас появились сложности.

Таналвах инстинктивно прижала к себе детей.

— Что такое? Это касается Кина? Что произошло?

— Просто предчувствие. — Серра не сводила взгляда с беседующего со своими поклонниками певца. — Вон те двое, видишь? Одинаково одетые.

— В черном и сером? И что?

— Возможно, ничего.

— Если Кинзелу угрожает опасность, я должна быть рядом с ним.

— Нет. Оставайся на месте. — Тон подруги исключал всякую возможность обсуждения.

— С Кинзелом случится что-то плохое? — чувствуя тревогу взрослых, спросила Лиррин.

— Нет, дорогая, — проявляя недюжинную выдержку, успокоила девочку Таналвах. — Все в порядке. — И добавила одними губами, обращаясь к Серре. — Правда?

Та не отвечала. Подруги замерли в молчании.

Кинзел закончил подписывать очередной пергамент и протянул его поклоннику.

— Кинзел Руканис, — произнес кто-то ровным голосом; это прозвучало как утверждение, не вопрос.

Он поднял взгляд. На него смотрели двое мужчин в темной одежде.

— Да, — ответил он.

— Делайте в точности то, что мы скажем, — заявил один из них, очень тихо, но в его тоне ощущалась угроза, а манера держаться наводила на мысль о вполне определенной профессии.

— Кто вы?

— Мы представители государства. Это все, что вам требуется знать.

— И мы здесь не одни, — добавил второй человек.

— Я арестован?

— Вы взяты под стражу.

— По какому обвинению?

— Это не обсуждается, — холодно ответил первый. — Нам приказано взять вас незаметно для окружающих. Если получится. Хотя нам все равно. Если вы станете сопротивляться, пострадают множество собравшихся тут людей. Решайте сами. — Кинзел не сомневался, что так и будет.

— Понимаю.

— Хорошо. Теперь скажите своим помощникам, что вам пора уходить. Не поднимайте шума. Тогда обойдемся без неприятностей. Ясно?

— Да.

Арестованный хотел спросить, можно ли повидаться с Таналвах и детьми, но понимал, что это было бы ошибкой.

— Просто делайте, что мы приказываем, — сказал второй человек, — если хотите избежать кровопролития.

На помосте к женщинам подошли Куч и Дислейрио.

— Вы... — начал Дислейрио.

— Да, — ответила Серра, — мы их видим. — Таналвах была в отчаянии.

— Они уводят его! Сделайте же что-нибудь!

— Их не двое. Здесь есть и другие.

По крайней мере дюжина точно так же одетых людей прокладывала путь к палатке.

— Не сомневаюсь, их на самом деле гораздо больше, — заметил Дислейрио.

— Они не сделают этого! — В глазах Таналвах дрожали слезы.

— Эти люди представляют правительство. — Ее подруга пожала плечами. — И могут делать все, что пожелают.

— Как по-вашему, они преследуют всех нас? — взволнованно поинтересовался Куч.

— Их интересует только Кинзел, — ответил Дислейрио. — Если бы это была общая облава, мы бы это сейчас уже поняли.

— Что толку стоять тут и болтать? — взорвалась Таналвах. — Помогите ему!

Дети тоже расстроились и заплакали. Куч делал все, чтобы успокоить их.

— Здесь полно гражданских, Тан, — напомнила ей Серра, — и готова поспорить на что угодно, этим ублюдкам плевать на них. Если мы вмешаемся...

— Если вы ничего не предпримете, это сделаю я! — воскликнула Таналвах.

Подруга схватила ее за руку и крепко сжала.

— Если ты двинешься, или закричишь, или сделаешь что-нибудь, что привлечет их внимание, мне ничего не останется, как сбить тебя с ног. — Для убедительности она погрозила женщине кулаком.

Та сердито уставилась на нее, а потом запричитала:

— Ох, боги, это я виновата! Я уговорила его дать концерт. Я...

— Заткнись! Возьми себя в руки. Так ты не поможешь Кинзелу. Или детям. — Серра перевела взгляд на Куча. — Оставайся с Лиррин и Тегом, что бы ни случилось. Понял? — Он кивнул. — Что касается Кинзела, то сейчас мы можем сделать для него лишь одно — выяснить, куда его увезут.

— Я сделаю это, — предложил Дислейрио.

— Ладно, но будь осторожен. Ступай.

Он исчез в толпе.

Певец между тем удалялся в сопровождении двух тайных агентов. Остальные следовали позади на некотором расстоянии, обшаривая взглядами толпу.

— Кто бы мог подумать, что этим все кончится? — пробормотала Таналвах.

— Что? — не расслышала Серра, но ответом ей был отсутствующий взгляд. — Теперь нужно убираться отсюда, Тан. И не к вам домой. Куч, держись поближе. Ну, вперед!

Отведя Кинзела на значительное расстояние от места, где происходил концерт, агенты велели ему остановиться. Один из них сделал неуловимый жест, и на запястьях певца появились наручники.

— В этом нет никакой необходимости, — запротестовал Кинзел.

— Таков приказ.

Наручники как бы по собственной воле сжались; в таком состоянии они будут оставаться до тех пор, пока не прозвучит заклинание отмены.

Трое продолжили свой путь быстрым шагом; их сопровождающие, которых сейчас насчитывалось по крайней мере два десятка, следовали позади. Часть из них забежали вперед, расчищая дорогу от любопытствующих граждан, покидавших парк. Тем не менее поблизости оставалось не так уж мало людей, и некоторые из них узнавали Руканиса, но ни один не решился пойти следом за ним или приблизиться.

Дислейрио не отставал, он держался на почтительном расстоянии, прячась за деревьями и стараясь ничем не выделяться среди прочих граждан.

Кинзела вывели на дорогу, примыкавшую к парку. Тут присутствие службы безопасности ощущалось гораздо сильнее. По местности перемещалось множество мужчин и женщин в самой разной форменной одежде, но больше всего было паладинов в красных мундирах.

На дороге стояли несколько экипажей. В самый большой, с плотно задернутыми занавесками на окнах были запряжены четыре угольно-черных жеребца. Кинзела втолкнули внутрь, усадили на кожаное сиденье и захлопнули дверцу. Он оказался лицом к лицу с молодым человеком в форме паладина — офицера высокого ранга, и тот одарил его победоносной улыбкой.

— Рад наконец-то встретиться с тобой, — сказал Девлор Басторран.