Огромный тис рос в одиночестве почти у самой вершины горного хребта, защищавшей дерево от постоянных северо-западных ветров. Никто не знал, сколько лет стоит здесь этот тис, но никак не меньше нескольких веков, это точно. У корней дерева бил родник с чистой водой, говорили, что он никогда не пересыхает. Именно за уединенное расположение и близость к роднику и облюбовал дерево уродливый человек с лицом, похожим на собачью морду. Ел отшельник совсем мало, зато пил очень много воды. Старый тис вообще оказался очень удобным: будучи вечнозеленым, он давал укрытие зимой и тень летом, ветки расходились от ствола под таким углом, что удалось построить маленький, но надежный домик, ну и в довершение всего с южной стороны дерева открывался впечатляющий вид.

Человек был древесным отшельником и потому, строго говоря, не мог владеть никакой собственностью. Да, он жил в уютной хижине из тростника, но сам домик ему не принадлежал. Отшельник пользовался кувшином для воды на длинной веревке, однако и кувшин не был его имуществом. Серый кот по имени Дымок, поджарый и гибкий, разделял с отшельником компанию, но кот также не принадлежал человеку, тут никто бы не усомнился. Дымок вообще был сам по себе и никому принадлежать не мог.

В то утро, когда все изменилось, отшельник проснулся с рассветом. Дымок, как обычно, сидел у окна, в котором не было стекол, и глядел на соседа с легким неодобрением.

— Я все время спрашиваю себя, — произнес отшельник, садясь на постели, потягиваясь и снимая ночную рубаху, — с чего же ты остаешься со мной? Ясно ведь, что мое общество доставляет тебе мало удовольствия.

— А я вовсе не с тобой, — отвечал Дымок. — Я просто живу здесь. А ты живешь рядом.

— Все это слова, Дымок, только слова.

Человек направился к дыре в полу домика, чтобы справить нужду. Узкая линия потемневших тисовых листьев, равно как и круг коричневой травы на земле, отмечала место, куда ежедневно низвергался маленький водопад.

— И все-таки, наверное, я нравлюсь тебе. Ведь иначе ты бы давно выбрал другое соседство.

— Нравишься? — переспросил Дымок. — Почему ты должен мне нравиться?

— Нет, я вовсе не имею в виду, что во мне есть нечто, что должно нравиться…

Отшельник не был тщеславным человеком. Он знал, что выглядит на редкость уродливо — с единственным глазом и вытянутым, напоминающим собачью морду лицом. Отшельник знал также, что от него пахнет, хоть и не ощущал собственный запах — просто он не мылся с тех пор, как поселился на дереве: три года, восемь месяцев и одиннадцать дней назад. Более того, у аскета не было ничего, что могло бы понравиться коту, потому что у него вообще ничего не было. Однако Дымок оставался с ним.

— Я пришел к заключению, — промолвил отшельник, опуская кувшин на длинной веревке вниз, — что твоя доброта, которую я никак не заслужил, происходит оттого, что ты привязчив.

— Кто — я? — Дымок внимательно наблюдал, как отшельник опускает кувшин в маленькое углубление с водой у корней дерева. — Тебе хорошо известно, что я совершенно ни к чему не привязываюсь.

— Все это слова, Дымок. Только слова.

Перехватывая руками веревку, человек втащил кувшин в домик и подвинул коту. Дымок спрыгнул с подоконника и три-четыре раза коснулся язычком поверхности воды. Затем отшельник принялся пить сам — пил он долго и неторопливо, а остатки воды плеснул себе в лицо. Освежившись, аскет глубоко вздохнул и запел утреннюю песню.

Если бы кто-нибудь попытался подслушать разговор человека и кота (что вряд ли могло случиться, так как вокруг до самого горизонта не пролегало ни дорог, ни тропинок), то он не услышал бы ничего. Однако они разговаривали, пусть и не вслух. Отшельник так долго жил один, что почти позабыл о таком способе общения, при котором собеседники сотрясают речью воздух. Что касается Дымка, то он и вовсе не умел говорить. Тем не менее они умудрялись каждый день беседовать, не прибегая к помощи звуков, и большинство из этих будничных разговоров были очень похожи друг на друга. И если бы отшельник дал себе труд задуматься об этом, то понял бы, что в таких беседах и заключается его привлекательность для кота. Разумные животные весьма ценят возможность поговорить с человеком, однако мало кто из людей способен поддержать с ними разговор. Дымок в душе посмеивался над отшельником и совершенно не понимал, с чего тот предпочел вести такой странный образ жизни, однако аскет отвечал, если кот обращался к нему. Дымок затруднился бы ответить, как определить, умеет человек общаться без помощи языка или нет. Выяснить это можно только опытным путем: обратиться к нему и посмотреть, поймет ли он тебя. И единственным человеческим существом, сумевшим понять его речь и ответить, оказался одноглазый отшельник, живущий на дереве. Что ж, мир вообще устроен криво и косо, словно сделан наспех, и вот вам лишнее тому доказательство, думал Дымок.

Если диалог между человеком и котом происходил в молчании, то песню отшельника могли бы услышать все, кто оказался поблизости, если бы таковые нашлись. Пение также удерживало кота рядом с человеком. Со временем Дымок полюбил эти музыкальные упражнения. Например, в утренней песне было что-то от потягивания при пробуждении — бессловесная мелодия гудела и жужжала, обвиваясь вокруг дерева и призывая жизненную силу и наступающий день. Отшельник знал десятки песен. Среди них были песни для еды и песни для сна, песни для дождливой погоды и песни для солнечного света, песни от судорог и песни от расстройства желудка. Дымок жаждал услышать их все.

Так как утренняя песня близилась к концу, кот выскользнул из домика и прыгнул на одну из раскидистых веток тиса. Отыскав удобное место, Дымок улегся на ветке в ожидании завтрака, спокойный и молчаливый.

Отшельник допел песню, поднялся на ноги и потянулся вверх, достав ладонями до тростникового потолка, а затем тщательно вытряхнул свою дневную мантию. Невозможно вообразить себе более простое одеяние — длиннополая, до пят, хламида из жесткой, практически вечной шерсти с длинными свободными рукавами. Отшельник никогда не стирал ее, однако каждое утро с силой тряс одежду за окном, что, как он свято верил, не давало грязи скапливаться.

Как только отшельник вытряхнул мантию, к нему устремились птицы, живущие на дереве. Птицы поднялись в воздух с насиженных мест и затрепетали крыльями, приземляясь на ветки рядом с дверью хижины. Отшельник через голову натянул мантию, рывком расправил ее и вышел из домика на широкую ветвь, которую называл своим передним крыльцом. Здесь, в сорока футах от земли, аскет уселся на удобную выпуклость, своего рода сиденье, давно вытертую им до блеска, а птицы слетелись к нему.

Птицы любили отшельника, и больше других самые маленькие — синицы, зарянки и зяблики. Парочка дятлов, живущих на дереве, никогда не упускала случая поприветствовать человека, усаживаясь на его левое плечо. Скворцы прилетали шумными стайками, хоть и не задерживались надолго. Черные дрозды облюбовали голову отшельника, а воробьи прыгали у него на коленях.

— Доброе утро, птицы, — сказал аскет, погладив согнутым пальцем перышки на грудке зяблика. — Дни становятся короче. Скоро к нам присоединятся грачи.

Он говорил, а пичуги щебетали в ответ, склоняли набок головки и снова что-то трещали. Разума птиц не хватало на то, чтобы поддерживать разговор, но они хорошо понимали отшельника и находили интересным все, что он говорил. Птицы гордились тем, что человек выбрал их дерево. Утреннее сборище давало им пищу для раздумий на целый день и вносило в жизнь разнообразие. Отшельник понимал это и поэтому старался каждое утро сказать что-нибудь новое. Для них он был словно календарь, где на каждом развороте помещена очередная мудрая мысль. Правда, прежде всего человек получал свои дары.

Отшельник протянул руки, сложенные лодочкой, и птицы забили крыльями, отдавая аскету ежедневную дань. Со временем птицы поняли, что нравится человеку, и теперь больше не предлагали ему червячков и жуков. Каждое утро в ладони отшельника падали ягоды, зерна и семена, а также орехи, аккуратно освобожденные от кожуры. Аскет ждал, пока ладони наполнятся, затем что-то откладывал на зиму, а что-то отправлял в рот. Он жевал зерна и фрукты, протягивая руку за очередной порцией угощения. Это была его единственная трапеза за целый день, и она полностью зависела от друзей-птиц. Зимой птицы не могли кормить отшельника, потому что едва могли прокормиться сами, и он, полуголодный, впадал в зимнюю спячку до самой весны. К счастью, существовала песня от голода, благодаря которой лишения становились не так мучительны. Когда последние дары были получены и съедены, птицы снова уселись на плечи отшельника, чтобы выслушать очередную утреннюю мысль.

— Моя мать, — сказал аскет, — всегда говорила, что я прекрасный ребенок. Она сшила мне маленький голубой чепчик.

Птицы не находили ничего смешного в историях отшельника. Они не знали, что аскет уродлив. Они также не догадывались о том, что такое чепчик. Это делало слова отшельника еще более интригующими.

С верхней ветки Дымок все слышал, но никак не комментировал слова человека. Кот был занят тем, что гипнотизировал воробья. Несчастная птица поймала взгляд Дымка и уже не могла отвести глаз. Дымок прокрался к воробью, который неподвижно сидел на ветке, — птичка лишь пискнула, когда кот набросился на нее.

Отшельник услышал писк и увидел Дымка, уносящего в зубах добычу. Он покачал головой. Когда несколько минут спустя кот вернулся, человек мягко выразил свое недовольство:

— Это очень нехорошо, Дымок. Я же просил тебя не есть моих друзей.

— Но ведь мне они не друзья, — ответил Дымок, устраиваясь на коленях отшельника, чтобы спокойно переварить завтрак.

— А не мог бы ты сделать мне одолжение и есть мышей или кого-нибудь в этом роде?

— Почему я должен делать тебе одолжение?

— Ну, Дымок, к чему эти вопросы? Ты же прекрасно знаешь, я — твой друг.

— Дружба — всего лишь привычка и удобство, — промолвил кот.

— Только послушайте его! Мурлычет тут у меня на коленях!

— Человеческое тело — источник тепла.

— Человеческое тело, как же! Ты говоришь о моем теле. Ты говоришь обо мне.

— Ну, ты самый доступный в этих краях человек.

— А что ты будешь делать, когда я умру, и мое тело похолодеет?

— Как-нибудь справлюсь.

Отшельник тряхнул головой и снова принялся гладить кота сильными ровными движениями, как нравилось Дымку. Когда они познакомились, отшельник был не слишком силен в этом, однако кот научил его. Теперь Дымок получал удовольствие от поглаживаний человека. Отшельник гладил вдоль шерсти, выдерживая постоянный ритм и давление.

— И скоро ты собираешься умирать? — поинтересовался Дымок.

— Когда придет время, — отвечал отшельник.

— А, тогда понятно. Как и все в этом мире. — Кот потерял интерес к предмету разговора. — Продолжай, продолжай, не останавливайся.

Не желая расстраивать друга, отшельник ничего больше не сказал, хотя, говоря о времени, которое придет, он имел в виду вовсе не обычный порядок вещей. Человек с лицом, похожим на собачью морду, был одним из Певцов, и, как все в племени Певцов, отшельник ждал зова. В последние недели отшельник ощущал какую-то внешнюю дрожь, какие-то перемещения и вибрации в воздухе, заставлявшие его повысить бдительность.

И пока кот дремал у него на коленях, аскет проделывал позабытые утренние упражнения. Он начал с босых ступней, болтавшихся на прохладном ветерке. Затем, двигаясь вверх к лодыжкам, человек постарался забыть о ступнях. Он выкинул их из головы, чтобы они исчезли. Отшельник ощутил свои голени и икры, которые щекотал подол мантии, и, в свою очередь, забыл и о них. Бедра и ягодицы, попирающие древесное сиденье, желудок, медленно переваривающий ягоды и орехи, ноги, болтающиеся в воздухе, медленно бьющееся сердце, руки — одна движется, другая спокойна — все в свой черед отброшено и забыто. В конце концов, лицо, ласкаемое ветерком, шепот листьев, единственный яркий глаз отшельника и сам его разум, понимающий и сознающий, — все унеслось прочь и забылось. Человек погрузился в полный покой.

Ярко-синяя бабочка, танцуя в воздухе, пролетела между раскидистых ветвей тиса и опустилась на подоконник в домике отшельника. Там она помедлила несколько мгновений, крылышки вспыхнули в лучах солнца. Затем бабочка вновь поднялась в воздух и, облетев спящего отшельника, приземлилась на его левое ухо.

Аскет вздрогнул, чуть не свалившись с дерева. Кот спрыгнул с коленей и, зашипев, выгнул спину.

— Что это? — произнес отшельник, оглядываясь. — Кто здесь?

Затем человек почувствовал щекотку в ухе. Он пригнул голову и некоторое время молчал, прислушиваясь. Затем отшельник кивнул.

Дымок озадаченно смотрел на соседа. Происходило что-то необычное. Кот не любил перемен, особенно таких, что происходят без объяснения и предупреждения. Дымок видел бабочку, улетавшую от отшельника в сторону равнины. Кот заметил также тучи, набегавшие на дальний горизонт. Птицы чертили круги в небе и громко каркали, ничего особенного — просто стайка грачей. Все как обычно. Однако отшельник встревожился, впервые за долгое время.

Он поднялся на ноги и зашел в домик. Человек связал в узел ночную рубаху, кувшин и веревку. Дымок наблюдал за ним с раздраженным удивлением.

— Что ты делаешь?

— Я должен идти, — отвечал отшельник.

— Идти? Куда?

— Я должен доставить сообщение.

Отшельник вышел из домика на ветку, служившую ему крыльцом, и позвал птиц.

— Птицы! Я должен покинуть вас!

Слова его быстро распространились среди пичуг, и все они уселись на ветках вокруг отшельника.

— Я ухожу, — сказал человек птицам. — Спасибо за вашу доброту. Я сумею отблагодарить вас.

Затем аскет спрыгнул с ветки и медленно поплыл к земле. Все это нисколько не удивило птиц, которые и сами умели летать, однако кот был потрясен. Разинув пасть, Дымок смотрел, как ноги отшельника мягко коснулись почвы. Кот поспешно спустился с дерева, царапая когтями жесткую кору тиса. Птицы последовали за ним.

— Как ты это делаешь? Люди не летают.

— Некоторые летают, — произнес отшельник, неуклюже пытаясь шагать впервые после почти четырехлетнего перерыва.

— Хорошо, — сказал Дымок, кружа вокруг него, — пусть так. Но ты удивил меня.

Птицы носились над головой отшельника, разговаривая с ним и друг с другом. Некоторые желали ему доброго пути, другие задавали вопросы, хотя отшельник никак не мог их понять. Конечно, отшельник был Певцом и мог бы установить с птицами контакт, но сейчас даже он после длительных усилий понял лишь одно: «Что такое голубой чепчик?»

Впрочем, сегодня отшельника занимало иное. Он чувствовал душевный подъем. Если пробил час доставить сообщение, значит, не за горами время, когда предстоит осуществить то, чему он учился, чего так долго ждал. Сколько пройдет времени? Может быть, недели. Чтобы найти ребенка из пророчества, отшельнику потребуется немного дней. Затем несколько дольше придется искать остальных. Аскет почти пожалел о том, что избрал долю древесного отшельника. За время жизни на дереве ноги успели отвыкнуть от ходьбы и уже через несколько десятков шагов начали болеть. Отшельник понимал, что не сможет добраться до цели пешком. В обычных обстоятельствах ни один Певец не стал бы использовать силу ради собственного удовольствия, однако человек с лицом, похожим на собачью морду, рассудил, что этот случай — особенный.

— Дымок, — обратился отшельник к коту, вьющемуся у его ног, — пойдешь со мной?

— Интересно, как это будет выглядеть?

— Тебе лучше запрыгнуть мне на плечи. Я собираюсь двигаться быстро.

— Может быть, я не останусь с тобой надолго.

— Тебе стоит сказать одно слово, и я отпущу тебя.

Дымок согласился и забрался на правое плечо отшельника.

— Держись крепче.

Отшельник сосредоточился и загудел песню, которой кот никогда еще не слышал. Человек поднялся на несколько дюймов в воздух, чуть наклонился вперед и заскользил над землей. Сначала отшельник двигался медленно. Затем, все еще не поднимаясь выше, набрал скорость. И наконец понесся так быстро, как и облака в небе.

Сначала Дымок выпустил когти и вцепился в мантию отшельника. Но вскоре кот привык к скорости, успокоился и даже увлекся.

— Вот это да! — орал хвостатый спутник аскета. — Это мне нравится!

Кот вытянул пушистую мордочку вперед, чувствуя, как ветер ерошит усы, и воображая, что летит сам. Дымок представил себе мышь-полевку, спрятавшуюся в траве и даже не подозревающую, что он скользит прямо над ней. Кот видел, как летит в полнейшем молчании, никем не видимый и не слышимый. Он представил, как бросается вниз, как совершенным, безошибочным движением хватает жертву…

— Ты должен научить меня, — заявил он. — Это то, что мне нужно.

— Нам потребуется слишком много времени, — ответил отшельник. — Слишком долгий путь придется пройти. К тому же тебе вряд ли понравится то, что ты обретешь в конце пути.

«Он не хочет выдавать свою тайну, — решил Дымок, не слишком удивившись. — Однако я сумею ее выяснить. А потом, ах, потом придет конец высокомерию птиц! Хватит им махать своими глупыми крыльями и улетать от меня! Я поднимусь вверх, и прыгну, и еще раз прыгну! Я сброшу их с облаков!»

Дымку очень нравилось думать об этом. Он пойдет туда, куда должен идти отшельник, он будет делать то, что потребуется человеку, но когда-нибудь, в один прекрасный день Дымок станет летающим котом!