Выведав, где живет стэр Босмо, мы решили нанести визит именно ему, единственному представителю духовенства. К тому же он лонет, а те к магам относятся враждебно не по одним религиозным соображениям; позывы к обучению магии испытывают в большинстве своем сиолиты, и способности у них обнаруживаются намного чаще. Даже если у единобожников все готово для обучения — отдавай в Академию да впитывай знания. Но нет, это как-то просто. Упертые лонеты уверены, что человек должен владеть тем, что ему дано, а «вся ваша магия — от лукавого». Вдобавок мы предположили, что без констебля стэр Босмо будет более естественным в своем поведении, без подобострастия преданного слуги.

Дома его не оказалось. На холме была возведена церквушка; у местных служак в серых рясах, с веригами в форме все тех же весов поверх. Мы справились и выяснили, что он ушел еще утром и больше не появлялся. Говорили с нами сквозь зубы — мою принадлежность к магам они чуяли отчетливее собаки. И не одобряли. Поговаривают о якобы святой магии, доступной этим верующим, но лично я не видел. Вообще мало кто видел и может подтвердить факт творения чар со стороны лонетов. Сами же они от столь мерзкого и богопротивного термина отплевываются, гордо прозывая это не иначе как «божья воля». Стэр Босмо обнаружился в ратуше вместе с мэром и белом Бурдором. Священник как всегда имел вид испуганного кролика — голова вжата в сутулые плечи, а выражение лица принадлежало скорее несчастному, ожидающему удара.

Дежурный обмен приветствиями закончился, и я приступил:

— Наконец-то мы нашли вас, стэр Босмо. Обошли все Тихие Леса.

— Ну… Я ведь не знал, ч-что вы захотите меня в-в-видеть… — оправдываясь, сказал он. Бедолага периодически запинался и сбивался.

— Да не переживайте вы так, ничего страшного. Бел Фаронай в курсе, но поведаем и вам с белом Бурдором. Вчера мы побеседовали не только с местным населением, но и с братьями Коу и лейном Йесдумом. Да, именно лейном. Он оказался магом.

Священник ужаснулся и затеребил свою бородку.

— И, как вы и догадывались, он действительно маг Крови.

— З-з-значит все-таки он? — с надеждой в голосе спросил Босмо.

— Вовсе нет, — возразил я. — Мы лишь собирали информацию и вели переговоры с ключевыми лицами. Выводы делать рано. Расскажите нам, пожалуйста, поподробнее о лейне… Беле Йесдуме.

— Можете не-не противиться правилам и называть его так, к-к-как положено. Для меня он бел, для вас лейн, да-да-давайте оставим любезности… Как вам сказать… — блеял священник. — Позавчера б-бел Флайс верно заметил, что маги крови способны обрести бессмертие. М-мы склонны видеть, что Йесдуму это может быть интересно, поскольку никому кроме не нужны чужие жизни.

— А как же братья?! — возмутился Бурдор. Священник лишь побледнел и неловко улыбнулся.

— Некоторые рассказывали, что пару раз со стороны его дома доносились воистину нечеловеческие крики. Вопли ужаса были такими, что один из свидетелей с тех пор заикается.

По мере повествования голос стэра Босмо крепчал, а робость пропадала.

— Этот проклятый грешник набирает могущество! И как?! За счет наших же людей! Вы понимаете?! — он беспомощно размахивал тощими руками. — Что для него смерть одного человека? Увеличение силы?

Истерика священнослужителя заставила мэра поморщиться как от острого приступа головной боли. Однако он молчал, предпочитая больше слушать — в лучших традициях руководства.

— Но для чего? — спросил Макс.

— Я не знаю для чего. Таким людям, Боже Всеединый, язык-то не поворачивается их людьми звать, не нужны поводы. Все эти маги… Честолюбивцы! — выплюнул он и осекся. Священник тотчас сгорбился, подбородок его задрожал, а от былой ярости не осталось и следа. — Я-я-я-я… Я х-х-хотел с-с-казать, ч-что… Не в-в-все, нет. Вот о-о-он да!

— Ничего страшного, продолжайте, — холодно отреагировал я.

Стэр Босмо умоляюще всхлипнул:

— Простите, п-прошу вас!

— Я же сказал, все в порядке. Мы вас слушаем.

— Я подозреваю… Что он х-х-хочет провести ритуал… Ритуал… Ритуал Алого Сияния!

У меня отвисла челюсть.

— Чего?! — одновременно спросили все присутствующие.

Я пояснил:

— Древнейший ритуал, дарующий бессмертие. Суть его заключается в сборе крови двадцати двух жертв. Все жертвы должны быть разными: обязательно младенец, подросток, молодая девушка, зрелая женщина, мужчина, старик и так далее…

— Кровь собирается в отдельные резервуары, которые потом выстраиваются в определенную фигуру, — продолжил священник.

— Ну-ка, ну-ка. А что дальше? — Макс недобро сверкнул глазами, поминая мой ответ на вопрос о тех бутылочках в доме Йесдума.

— Куча заклинаний и формул, рисунки на полу, каждая склянка снизу нагревается свечой… — торопливо перечислял я, не вдаваясь в подробности. — В общем, это все мелочи. Основная суть ясна.

Священник промолвил, пронзая меня пустыми потерянными глазами:

— Вы забыли добавить, бел Ленсли… Ритуал проводится в последний день сытного. То есть завтра.

— И вправду. О-о-очень любопытно, — задумчиво сказал я.

— А что любопытного? — недоумевал Макс. — Завтра идем к нему и все дела. Если это правда так, то мы помешаем ему провести ритуал красного фонтана или как его там.

— Алого Сияния, — механически поправил я.

— Не суть. Посидеть с ним, а лучше заковать и в камеру! Переживет ночку нормально, не нервничая — следовательно, не он. И дело его не колышет. В его же интересах согласиться. Заодно можно будет перелопатить лачугу в поисках тех самых бутылок.

— Резервуаров, — вырвалось у священника.

— Да какая мне разница?! Хоть фляги! — взвился Макс. — Что ж, господа, мы выбрали направление.

— В таком случае я пойду… Следует подготовиться к дневной молитве… До скорого! — попрощался стэр Босмо и удалился.

Разговоры затихли. Активными были только глаза, встречающие то одну пару, то другую. Я почти решился было распрощаться и покинуть ратушу, но мэр, завидев, что я собираюсь, выразительно посмотрел на Котри Бурдора, а тот в свою очередь прохлопал одними губами нечто невнятное. Я решил взять паузу и понаблюдать за исходом молчаливого разговора. Наконец, глава алемина посмотрел на нас, вздохнул, покряхтел и принялся медленно, словно нехотя, рассказывать:

— Это, понимаете еще какое дело… Тут такое дело, в общем. — Он подкрутил усы, одернул камзол, прокашлялся и начал заново: — В общем, есть тут еще одна особа приметливая. Собственно, Хила… Хила, она, думается нам.

Сказав, он почувствовал себя увереннее. Я заметил, что ему стало гораздо легче, как ребенку, признавшемуся в содеянной шалости.

— Хила?! — прогремел Макс. Я же остался внешне невозмутимым, однако почувствовал себя одиноким камнем на пыльной дороге, которого пнул идущий путник — так же внезапно и неожиданно.

— Хила, да, — взял инициативу мэр. Красное лицо усыпано гроздьями крупного пота, он стекает по лицу, задерживается на подбородке и капает вниз. Бардовый платок в руке Ливона Фароная не успевает и промакивает подбородок секундой после. — И мы предполагаем, что она… Что она…

Бел Бурдор решился:

— Торгует людьми! — зычно протрубил он.

Скрыть невозмутимость не удалось: я аж подпрыгнул на стуле. У Библиотекаря дернулась щека. В образовавшейся тишине было слышно быстрое сопение мэра, шорох платка и шепот ошарашенного иномирца.

— Кхм. Хотелось бы узнать подоснову столь смелого вывода, — выговорил я, проглатывая комок.

— Понимаете, бел Ленсли, Хила не просто владелица столовой. Да, не работницей, а именно владелицей. Она отстроила по новой здание, оснастила его всем необходимым и, что называется, открыла. Поначалу хаживали все наши тихолесцы. А что? Цены маленькие, зато вкусно — чего уж на своих наживаться-то!

— И? — подбодрил мэра Макс.

— А где столовая, там и посиделки с вином. А где вино, там и до таверны недалеко! — сказал алеминат. — Стала работать напостоянку, день и ночь. Правда, ночью редко, сейчас и подавно прикрыла темные посиделки. Тут бы с огородами быстрее расквитаться, поля убрать.

— Потом же заурядное меню стало более разнообразным, — подхватил бел Фаронай. — Пошли уже фрукты иногородние, мясо перекатов, панцирников и даже бальгридов! Аж с Келегала едут специи да травы. Экзотика! Раз в год, накануне праздника Долгосвета, радует нас фруктами с Нижнего Полумирия. Нас! Городок на задворках Ольгенферка!

— Вот уж интересно, — задумался я. — А деньги откуда у нее взялись? Кем работала до этого?

— Дояркой была.

— Дважды интересно. Кто помог? Или какой богатый родственничек помер? — поинтересовался Библиотекарь.

— Не думаю, что будет секретом… — замялся мэр.

— Шашни закрутила с констеблем нашим! — импульсивно пробасил Бурдор, выручая своего коллегу.

— То, что шашни, это и слепому видно, — среагировал Библиотекарь. — Но при чем тут торговля людьми?

— А это к вопросу об импорте продуктов, — бел Фаронай явно комфортнее чувствовал себя в гладких вопросах, требующих обычного пересказа. — Связи с поставщиками налажены? Налажены. Постоянно приезжающие обозы? Постоянно. Вот и думаем, что сбывает она тихолесцев.

— Но кому и зачем? — изумился я.

— Авось и пиратской гильдии Келегала. У них там бардак тот еще творится. Любой завербованный ценен как вода в Юнаримгате. Особенно тот, который из самой глубины нашего королевства, — кисло пояснил глава администрации.

— Как вы пришли к такой версии?

Ливон Фаронай вступил в беседу.

— Просто люди исчезали с появлением фургонов. Или незадолго, например, за пару дней до них. Но там и немудрено продержать где-нибудь до появления покупателя. Может, бел Флайс к этому руку приложил… — раздумывал мэр.

Макс прищурился.

— Так прям накануне приезда фургонов? Что-то больно непозволительно все четко, гладко и словно по расписанию. Играть столь открыто будет сущий болван, ничего не смыслящий в конспирации. У вас, поди, и слово «алиби» если и используется, то как ругательство.

Члены алемина терпеливо дослушали насмешливую речь иномирца.

— Не скажу, что прям тютелька в тютельку, но каждый второй раз точно, — ответил Бурдор.

— Почему же никто ничего не подозревает и не заподозрил до сих пор? — не понимал я.

— Кто же ее заподозрит! У Хилы со всеми отношения как с родными. Ее и не возьмут на вооружение ни в жисть! И так хватает на кого нагоняй устраивать…

— Но это одна из версий! — поспешил добавить мэр.

Котри Бурдор почесал макушку.

— Правда, эта связь с констеблем. Опасная игра.

— Если только они не сообщники, — хмыкнул Макс.

Я не смог удержать шумный вздох. Он показал все мое раздражение и усталость, что и смогли прочесть присутствующие в кабинете.

— А ведь… — задумчиво начал было Бурдор, но затих.

— Голова кругом. Давайте соберемся всем составом часа, скажем, в четыре. Будем обсуждать.

— Молодые белы, прошу вас, про Хилу ни слова, — предостерег нас алеминат. — Она тоже будет присутствовать.

— Договорились, — заверил я.

— Посмотрим, — в ту же секунду заявил Макс.

* * *

Вечер. Флембы. Опять. Что-то часто в моей жизни стали повторяться события. То три дня гулянок-драк, то две ночи в трактирах, теперь же вечер, свеча и поединок с пришельцем. Библиотекарь освоил азы и наобум фигурки не ставит, а просчитывает ходы и вычисляет возможные комбинации. Именно обилие вариантов делает игру интересной и захватывающей. Сморщенный лоб Макса напоминает скомканное одеяло. Я с неудовольствием отметил, что складки на лбу у моего компаньона всякий раз были замечены во время игры и не более…

— Я запутался начисто, — в десятый раз скапитулировал иномирец и бессильно посмотрел на меня.

— А что путаться? Ходи левиафаном, он как раз попадет на диагональ к межмировому червю. Зубодробительная комбинация. Если же хочешь проявить жест благородности, то бери каменного голема и пускай его в море — гидра ему обрадуется. Ход выйдет не таким эффектным, зато ты сможешь почувствовать себя мастером, который дает фору неофиту и…

— Я не о том! — отмахнулся Макс, однако левиафана на нужную клетку переставил. — Я имею в виду ситуацию. С каждым часом все запутаннее. Ощущаю себя мухой в паутине, которая тем больше запутывается, чем больше бултыхается. Взять хотя бы наше сегодняшнее собрание: ты видел как Бурдор с Ливоном смотрели на Хилу? А сами просили, мол, не говорите, а то догадается. Она и без этого догадалась! Вся не своя сидела, нервничала, локоны свои теребила. Заметил?

— Заметил… И этот Терис снова…

После нашей не очень продолжительной беседы со все теми же лицами мы отправились в столовую. По пути я выслушал нытье Библиотекаря про то, что нас в опять не покормили. Ни тебе обедов, ни каких-то фуршетов с какими-то портор… Корторпа…

… — Кор-по-ра-ти-ва-ми! — пояснил он.

Чтобы как-то заткнуть его и отвлечь, я предложил продемонстрировать свои способности. Свернув к берегу реки Тихой, в узкой своей части и проходившей через дом братьев Коу, я сотворил заклинание и торжественно сказал, что я закончил.

— Что? Ну и где? Я ж тебе говорю, что ты не маг, а… — он сделал шаг вперед и наступил на Воздушную Пружину. Больше сомнений у него не было. И нытья тоже.

В столовой было многолюдно. Самое время обеда. За стойкой мы заприметили курчавые светлые волосы и склоненную Хилу, беседовавшую с таинственным обладателем шевелюры. Приблизившись, стало ясно, что старательно кивающий в ответ на тихую речь столовщицы мальчик не кто иной как Терис.

— Тогда ясно, — важно сообщил Макс, его глаза точно ледяные звезды попеременно укалывали то мальчика, то женщину.

— А что ясно? — возмутилась испуганная женщина, резкими движениями пытаясь смести с лица непослушную прядь. — Я никого не посылала!

Сказав это, она закусила губу.

— Разве кто-то говорил про это? — спросил я.

Она вздрогнула, кое-как справилась с прядью и вытянулась.

— Мне Терис рассказал.

— Что ты ей рассказал, парень? — бесцеремонно обратился к нему Макс, вскинув подбородок.

— Что… Что меня дядечки подозревают в плохих делах… — дрожащим голосом промолвил он.

— Конечно подозревают. Но добрые дядечки больше не будут. Им и так все ясно!

— Я не… — попытался вставить Терис, но я опередил.

— Бела Рол, все это очень неблаговидно. С какой целью вам понадобилась слежка за нами? Ваш язык выдал вас и вашего юного помощника.

— Любезный бел Трэго, — очаровательно улыбнулась она, хлопая глазками и намеренно допуская ошибку в обращении, — с каких это пор любимому племяннику нельзя прийти и пожаловаться своей тетушке?

Очарование переросло в яд, победный и несокрушимый. Она стояла и нагло упивалась своим ловким вывертом.

— С таких же, с каких владелицы столовой по ночам следят за двумя приезжими. Очень плохо следят…

Угроза и убийство .

Вся ее защита разрушилась как карточный домик. Небрежно бросив «два ужина», мы прошествовали к столику. Несколько свидетелей нашей словесной баталии смотрели нам вслед, а я в очередной раз выдвинул предположение о готовящейся заварухе, но задвинул его как пустой ящик в комод. Все прошло без происшествий, за исключением маниакальных мыслей Макса, что вино теперь уж точно отравлено, ибо мы знаем слишком много. Однако Укона миловала…

Долго не засиживались, и вот уже за нашими спинами хлопнула входная дверь в столовую. Библиотекарь так и хотел ляпнуть чего-нибудь напоследок, но Хилы на месте не увидел.

На улице было свежо, задувал прохладный ветерок, так приятно ласкающий лицо после душного помещения.

— Вот бы сейчас… — лениво протянул Макс.

— Тихо! — шикнул я.

Ветер принес обрывки фраз, мимолетные и тонкие как осенние листья. Откуда-то из-за угла здания столовой вели разговор на повышенных тонах. Я прижал палец к губам и сделал шаг вправо, молясь, чтобы не наступить на предательскую ветку или еще что-либо, способное выдать меня.

Я вжался в стену и расслабился. Давай, ветер, дружище, помоги мне. Я нуждаюсь в тебе.

Он не заставил себя ждать и предстал в виде мерцающего узкого потока, бурного, дерзкого, с направленным в мою сторону течением. Я только самую малость подправил траекторию, и слова стали четче.

— И что же ты делаешь? — медленный и вкрадчивый голос. Голос констебля Флайса.

Испугавшись, я повернул голову, ожидая увидеть его неприятную змеиную физиономию.

— То, что считаю нужным, — окрысились в ответ.

Слава Лебесте, вопрос предназначался не мне, а Хиле.

— Твои шаги приведут к плачевным последствиям, родная моя, — бесцветным голосом продолжал Флайс. — Что за трюки с мальчишкой?

— Я не должна позволить им узнать. Фрил знает! И радость мне, что этот кретин не говорит, иначе бы тебе не с кем было бы спать!

— Ты действуешь более открыто, чем нужно. И лучше тебе попридержать язык, а то помимо Коу есть еще один, кто знает, — голос, тягучий как раствор цемента, лился на Хилу, неизбежно погружавшуюся в его липкий плен.

— Вот как? — вздохнула она. — Ты мне угрожать решил, любимый?

— Я…

— Да рассказывай, что ты! Все равно тебе никто не поверит!

— Да-а-а? А ведь фургоны стоят на ферме Мифилы. Нашла себе новую прибыльную жертву? Сделка совершилась?

— Мерзавец! — рявкнула Хила.

Звук пощечины. Шелест одежды и торопливые шаги.

— Стой! Вернись! — тщетно кричала Хила.

Я замер. Мимо меня быстро прошел констебль, затем резко остановился и, не сразу, обернулся. Темные глаза впились в меня как булавки.

— Подслушивать нехорошо, бел маг, — едва разжимая губы процедил он.

— Никто не подслушивает, бел констебль Флайс, — невозмутимо ответил я.

Он задрал подбородок.

— В таком случае объясните свое поведение.

— Бел констебль, я не в учебном заведении, а вы не шибко похожи на преподавателя, чтобы я перед вами объяснялся, — язвительности в моем тоне было хоть отбавляй. — Но, если угодно, я дышал воздухом. Скажите, пожалуйста, дышать воздухом после душной столовой возле нее же не возбраняется, бел констебль Флайс?

Тот поджал губы, даже в свете дня показавшиеся двумя бледными вспышками — до того они побелели от напряжения.

— Где же ваш друг?

— Вон же, по дороге идет. А я, пожалуй, пойду его догонять. Счастливо! — коротко бросил я и поспешил настигнуть Макса…

… — Да, пацан тоже покоя не дает, — сказал Библиотекарь, озадаченно осматривая поле. Опять же, я не могу точно уверить, связано ли это с игрой или же с ситуацией. — Ну как пацан, столовщица эта. Что ей до нас? К чему эта слежка?

— Может, она решила нас продать? Или убить. Как ценных свидетелей, например, — кисло улыбнулся я.

Макс посмотрел на меня. Неровное пламя стоящей поодаль свечи превратило его глаза в два бездонных колодца. Жутковатый видок.

— А может, это пыль в глаза? Что если все они в сговоре? Хила, братья, маг… — торопливо перечислил он.

— Да, точно! А убийца на самом деле Терис! Как мы раньше не сообразили?! — обескуражился я. — Он мне с самого начала показался необычным. Глаза… Его глаза… Да, теперь я понимаю. Это блеск глаз людоеда…

Взревев, Макс схватил фигуру охранной башни — самую крупную — и запустил в меня. Я, смеясь, выкрикнул заклинание, намереваясь мгновенно испепелить летящий снаряд, но в спешке все напутал. Вместо того, чтобы украсить мои колени теплым невесомым пеплом, летящая башня покрылась слоем льда и зарядила мне в ушибленный вчера лоб. Взвыв, я опрокинулся на стуле и рухнул на пол.

— Идиот… Придурок… — кряхтел я. Тело не желало повиноваться.

Кое-как я смог поднять его и усадить на стул. Голова безвольно висела, рука машинально потирала набухшую шишку.

— Ты кого так? — сквозь смех спросил Библиотекарь. — Себя, наверное?.. Черт! Черт! Какой рог растет! Надо срочно приложить лед! — в глумливой панике Библиотекарь подобрал начинающую таять башенку и протянул ее мне. С фигурки уже падали капли.

— Я приложу сейчас! — замахнулся я, но кидать не стал…

Так мы и сидели друг против друга, разделенные маленьким огарком.

Спустя несколько минут я шумно поставил фигурку на стол, резко поднялся и, задув свечу, отправился спать.

Пребывая на грани, когда мысли начинают формироваться в картинку, но на задворках сознания ты понимаешь, что еще лежишь на жесткой кровати, я услышал тихий шепот:

— Какой же ты нелепый.

Я всхрапнул в ответ. Потом осознал, что такого контрудара будет недостаточно, и дополнил:

— Зато фигурку сберег.

* * *

Мы сидим на лавочке и грызем семечки…

Молодая девчушка лет десяти — дочь соседки — завидев, что мы проснулись, прибежала к нам во двор. Она сильно стеснялась, прятала глазки, но подарила нам по большому спелому подсолнуху. Я улыбнулся ей, а Макс нагнулся и поцеловал ее в веснушчатую щечку. Та зарделась, охнула, отвесила неуклюжий реверанс и прытко убежала обратно.

— Через час-другой зарядит, вот увидишь, — глядя на небо, равнодушно произнес Библиотекарь.

— Немудрено. Сегодня особо хмурая погода. Делать ничего не хочется.

Щелк-щелк, щелк-щелк. Тяжелое небо нависло как гневный отец над ребенком. Оно давит, это можно прочувствовать чуть ли не физически. Тучи проносятся бегло, будто спешат куда-то; раскаты грома раздаются то где-то вдалеке, то совсем рядом, и в эти минуты кажется, что само небо сейчас расколется и треснет. У Картаго сегодня явно плохое настроение.

Щелк-щелк, щелк-щелк.

Что-то в этом есть. Что-то уютное. Точно! Методичные щелчки навевают ассоциацию с трескающимися в огне поленьями. Да, все же между ними есть родственная связь, определенно.

— Ну и куда так спешишь? Подавиться? — поинтересовался я у Макса. Боковое зрение отметило бешеное движение руки, словно он с кем-то соревнуется в скорости поедания семечек.

— Я ж тебе говорил. А вдруг через пару минут у меня отпадет желание грызть их? Лучше отхватить по максимуму, покуда есть возможность.

— Не лучше ли растянуть удовольствие?

— Удовольствие может в любую секунду исчезнуть. И что тогда?

Я сплюнул очистки.

— Кажется, это то удовольствие, которое не пропадет никогда.

— У кого как. Просто на данный момент я получаю больше наслаждения за единицу времени.

— Какой-то ты непостоянный. В собственных вкусах можешь усомниться. Никакой перспективы.

Макс пожал плечами.

— Я всего лишь стараюсь получить больше в данный момент. А ты сиди со своей постоянностью. Пока ты…

Апатичная липкая сфера лопнула от далеких звонких выкриков.

Мы насторожились. Что-то кричат. Протяжно, громко и со страхом в голосе.

— Чего кричат? — насторожился Библиотекарь.

— Не знаю, — тихо сказал я, стараясь уцепиться за слова. Ветра звать нет смысла — крики становятся громче.

— А-а-а-а-а-ал… А-а-а-а-а-ал…

— Не пойму, — потупился иномирец.

— Па-а-а-а-ал… Пропа-а-а-а-а-ал!

Показалась крохотная фигурка девочки. Тоненькое тело прикрывает перепачканный в грязи желтый сарафан. Не по размеру большие башмаки со стоптанными пятками торопливо шаркают по дороге, поднимая еле заметные облачка пыли.

— Быстро! — мы откинули подсолнухи и побежали ей навстречу.

Макс толкает меня в плечо.

— Вот тебе и перспектива! Перспективный, блин!

Девочка перебегает от одного дома к другому.

— Быстрее! — подгоняю я Макса, однако бежим и так что есть сил.

— Что случилось? — тяжело дыша, спрашиваю я. Лицо горит, сам же пытаюсь восстановить так быстро сбитое дыхание.

— Пропал, пропал! Пропал! Пропал! — как заведенная повторяет девочка, размазывая бусинки слез. Бледное личико сплошь в разводах, слезы скатываются вниз и становятся все темнее, собирая грязь с кожи.

— Кто пропал? Да кто пропал, черт возьми? — спрашивает Макс, сев на корточки. Он положил руки на плечи девчушки и стал проникновенно смотреть в мокрые детские глазки, желая выведать сведения. — Кто пропал, девочка, скажи, пожалуйста…

Она отшатывается от него. Подбородок дрожит, лицо сморщилось, как будто она только что съела лимон.

— Мне страшно! Страшно, страшно же! — навзрыд протянула девочка. Слезы хлынули новой порцией, сдерживаться она больше не могла. Потерев глаза маленькими кулачками, она ринулась дальше, к следующему дому, все так же выкрикивая о пропаже.

— Что делать? — посмотрел на меня Макс.

— В ратушу! — принял решение я.

Тихие Леса превратились в гудящий улей. Вышедшие наружу жильцы тревожно переговаривались, женщины бурно обсуждали чью-то смерть, мелькали фразы вроде «опять они», «мерзкий колдун», «кто на этот раз» и все в таком духе. Плакали дети. Подобно тучам в небе народ сгущался около здания администрации, желая слышать власть. Штурма дверей не было — двое стражников на входе показали себя непреклонными и решительными. И это далеко не зеленые юнцы, подобно тому, кто стоял на страже в первый день нашего приезда. Могучие, с военной выправкой, с мечами за спиной и копьями в руках. Кто-то все продумал и заранее выставил именно их?

С горем пополам мы все же пробрались сквозь беснующуюся толпу и беспрепятственно проникли внутрь, благо наши лица караулу заочно знакомы. В здании шло суматошное обсуждение — взволнованные голоса, озабоченные голоса, поникшие голоса, решительные голоса. Весь сонм звуков доносился из кабинета мэра, куда мы и поспешили. Шаги гулко отдавались и сопровождали нас на протяжении всего коридора. Дверь приоткрыта; мы ворвались в кабинет.

Бел Фаронай сидит за столом, лицо его прикрывают маленькие ладони, красный как закатное солнце бел Бурдор, взмокший и свирепый, ходит туда-сюда, то и дело стуча кулаком о грудь, скованную панцирем. Тучная Пиалона устроилась в мягком кресле, глаза ее полны паники. В нервном порыве она грызет ноготь большого пальца правой руки и, кажется, не замечает этого. Тут же и священник, весь дрожащий, цепкая рука впилась в азалон.

— Что такое? — справился я, тяжело падая в кресло.

— Бел Флайс… Бел Флайс… — проскулил стэр Босмо. Глаза пусты, смотрят в никуда. Кажется, он более чем потрясен.

— Бел Фаронай, будьте добры объяснить! — потребовал я.

Тот дернулся, поднял голову, посмотрел сквозь пальцы. Я не отвел взгляд. Что с ними? Почему они так себя ведут?

— Бел Фаронай…

Медленно-медленно он убрал ладони с лица и обреченным тоном вымолвил:

— Это конец… Добрались…

— Укокошили, сволочи!

— Бел Флайс… — попытался вклиниться Макс, но алеминат молниеносно обернулся и перебил его:

— Нет больше бела Флайса! Нет! Нет! Нет! — каждый выкрик сопровождался громким ударом каблука о деревянный пол.

Хорошо, что я сижу. В глазах потемнело, все звуки похоронил оглушающий звон в ушах, а тело сделалось ватным. К горлу подкатил ком; мне с трудом удалось победить спазм.

— Что… Как?.. — выдавил я.

— Дело, стало быть, окончено, молодые белы, — резюмировал Бурдор.

— Да кто-нибудь, наконец, расскажет, в чем здесь дело?! — не выдержал Библиотекарь.

Мэр пребывает все с тем же лицом пойманного бандита — расстроенный, но уже обреченный и не желающий сопротивляться.

— Стэр Босмо, прошу вас, — бросил он священнику, не проявляя никакого интереса ко всему происходящему.

— Пиалона, принеси воды мужу, — вмешался глава алемина, с опаской поглядывая на апатичного бела Фароная. Жена его удалилась.

— Утром… Утром это было… Шел я на службу, рано было. Приближаюсь к роднику, а сам слышу — бранится кто-то. Да на таких повышенных тонах! Медленно крадусь и вижу констебля Флайса и братьев Коу. Здоровый-то воду черпал, а Селенаб с констеблем о чем-то спорили. Я слов не слышал, далеко был, но после пары минут их препираний вижу, что начинает бел Флайс пальцем указывать на Фрила, а тот набирает себе воду и ни сном, ни духом. А дошло до того, что свара у них случилась, в драку Селенаб полез, не выдержав. Он бы получил свое, не вмешайся в драку Фрил. Этот бык!

— И что дальше? — с интересом спросил Макс. Он не постеснялся скрыть неподдельную пытливость, словно ребенок, которому подружка тайком рассказывает, кому из девчонок он нравится. — Забили до смерти? Утопили?

— Селенаб вовремя брата остановил! Редкий медведь выдержал бы и пару тумаков, а белу Флайсу много и не надо… В общем, не успел он. Толкнул лишь констебля. А потом братья удалились поспешно. Я подбегаю к белу Флайсу, справляюсь о его состоянии, а тот довольно резко оттолкнул меня, говорит, что они еще пожалеют, и удалился… Вот… С тех пор и не видели…

— Что? Всего-то с утра?! — удивился Макс. — Человек отсутствует несколько часов, а вы бьете тревогу? Может, он поехал куда за братвой… Я имею в виду, к знакомым каким влиятельным?

— Из города никто не выезжал, — сообщил Бурдор, нижними зубами оттягивая усы. Комичное зрелище. — Все дома обошли — ничего.

— Странные вы. У вас что, ЗАТО что ли и все просматривается, а выйти можно только в одну калитку? Огородами, небось, побежал, лесом-полем. И вообще, может, у человека живот болит с самого утра? — не сдавался Библиотекарь. — А вы ему покоя не даете!

— Молодой человек! Не надо держать нас за дураков! — возмутился Котри Бурдор.

В кабинет на цыпочках, несмотря на комплекцию, пробралась Пиалона и с тревогой налила из графина воды в широкий фужер. Осушив его залпом, мэр жестом велел налить еще.

— Что делать? — беспомощно спросил он.

— Людей собирать! — решительно прогудел алеминат. — И арестовать этих убийц набело ! А лучше вообще прикончить и забыть раз и навсегда! Уверен, что никто этому не воспротивится.

— Стоп-стоп-стоп, уважаемые! — я встал и прошел в центр. — Это все замечательно, но! Где доказательства? Вы видели мертвое тело констебля? — в упор спросил я у стэра Босмо. Тот покачал головой. — Вы видели, как братья Коу убивали бела Флайса? — вопрос предназначался Бурдору. Тот издал невнятный гневный звук, но не ответил. — Я так понял, что братья ушли, оставив Флайса с вами? — священник кивнул. — Тогда о какой расправе идет речь? Что за самосуд?

— Сейчас все ясно! — парировал взбудораженный глава администрации, играя мечом в ножнах. — Прямее доказательств не найти! Мотив понятен как никогда!

— Нет, бел Бурдор, мотив не ясен совершенно. Если он вообще есть. Вы так легко обвинили братьев, — говорил я, ходя по кругу, — а что, если не они? Почему вы забыли о маге? О Йесдуме?

Стэр Босмо пискнул. Подскочив, да так, что чуть не упал стул, он выпалил:

— Я не забыл и не обвинял братьев! Закон Великого Равновесия не лжет! Двадцать вторая жертва. Сегодня. Это он! Свершилось, свершилось, говорю же вам! Внемлите моим словам, Алое Сияние грядет! — верещал священник. Он фанатично размахивал руками и вращался вокруг своей оси с закатившимися глазами. Этого, по всей видимости, ему показалось мало, и он стал выкрикивать тьму обвинений, поливая старого мага крови такими словами, от напора которых сами Весы не выдержали бы и рухнули.

Все присутствующие опустили глаза. Видно, что никто из них не подумал о маге, до того все питают ненависть к братьям Коу. Их желание расквитаться с фантомными преступлениями, постфактум записанными на Фрила и Селенаба, ослепило совет. Заслуги стэра Босмо, в прочем, тоже нет никакой — этот будет обвинять Йесдума и при условии, что братья самолично признаются в содеянном. Однако надо отдать должное фанатику-лонету — число жертв действительно достигло нужной отметки, а значит, время если не бить тревогу, то насторожиться и к версии о маге-убийце отнестись с должной серьезностью.

— Вот вам информации к размышлению. Между прочим…

— И еще! — влез Макс, тоже ступив в центр кабинета. — А может подумаем, что братья и маг действуют сообща? Играя роль приманки в угоду Йесдуму? Перетягивают вину на себя, а старик выходит сухим из воды!

Сейчас он напоминает… Не знаю… Наверное, победителя. Хотя нет, не столько победителя, сколько гордого подростка, самодовольно наблюдавшего за тем, как испуганные ребята на несколько лет младше смиренно и сиюминутно выполняют его поручение.

— Имеет ли теперь смысл обвинять лишь братьев?

— Остынь, друг, — оборвал его я. — Равно как и против Коу, мы не имеем доказательств и реальных зацепок для обвинения против Йесдума! У нас нет карт на руках!

— Погодите-ка, — рот Макса расплылся в улыбке, — а что… А что, если это вообще не они?

— Как? — не понял глава алемина.

— Так это, бел Бурдор, бел Фаронай. Кажется, вчера приехал фургон, я правильно понимаю? — глаза его блестят, сам азарт, сам адреналин искрится в них. А не болен ли ты так же как и я, пришелец?

Те кивнули.

— Так, может, это ваша столовщица решила подзаработать? — ему не удалось скрыть в интонации торжественных нот.

Пиалона зарыдала.

— Что же это вы несете, бесстыжие морды! Хилку… Хилку-то и в таком обвинить! Чего она вам, работорговка какая? У-у-у-уху-ху-ху-у-у-у… — из обширного декольте она достала платок, которым, при желании, я мог бы укруться — не платок, а простыня. Супруга мэра шумно высморкалась, после чего утерла глаза. Последовательность меня немного смутила… — Ливон, Ливончик, о чем они?! Что они себе позволяют?! Ну Ливонушка.

Мэр сглотнул. Его рот дрожит, слова даются с трудом:

— Мо-мотивы, белы? Бел Флайс и бела Рол… Они… Их связывают… Связывали тесные отношения.

— Денежного характера, — уточнил Макс.

— Это не вам судить, — осадил его мэр, чем удивил меня. — Исчезни кто другой, и я, возможно, разделил бы вашу точку зрения. Но не в этот раз. Не с белом Флайсом, отнюдь. И так же, как и в случае с братьями, и с Йесдумом… Доказательства, белы?

— Ход конем, однако, — пробубнил Библиотекарь.

Я напрягся.

— Вот так, да? И ваши с белом Бурдором слова не есть первый шаг к поиску доказательств?

— А давайте мы вам расскажем, господин мэр, — влез Библиотекарь. — Вчера мы стали свидетелями их ссоры… Бела Пиалона, пожалуйста, можно потише? Вы так проникновенно плачете, что я сейчас сам пущу слезу, — Пиалона была столь возмущена, что перестала всхлипывать и дергаться. — Трэго, ты лучше слышал, расскажи.

— Мне удалось услышать их разговор, да, но не с самого начала. В принципе, это и роли никакой не играет. Скажу лишь, что констебль в пылу ссоры угрожал рассказать о подпольной деятельности Хилы.

— Превеликий ты мой! Горе, горе-горе какое! — Пиалона принялась по новой лить слезы. После вытащила из рукава помник и принялась обцеловывать его.

— Нет, это абсурд, — отрезал мэр.

— Эй, Ливон, — проворчал Бурдор. — Не маг это. Соколики мои всю ночь караулили его дом. Никто не входил, никто не выходил. Я взял на себя ответственность проконтролировать его передвижения эти пару дней, памятуя, что к Хилке гости должны быть. Мало ли кто прикрывался ее обстоятельствами и действовал именно тогда… А теперь и не знаю… — он почесал длинные кудри. — И братья… Не ходили они после того, как разошлись у родника. Не видел их никто. Я тут выяснил, пока буча нарастала. Сразу-то не услыхал, что стэр Босмо засвидетельствовал, что Коу ушли — так неразборчиво говорил…

А не лукавишь ли ты, Котри Бурдор? Уж не решил ли под шумок свалить все на братьев и прибить их? О, Боги! Становлюсь как Макс!

— Абсурд, абсурд, — тяжело дышал пунцовый мэр. Замерев, он что-то простонал и поднялся. — Тогда нам ничего больше не остается, кроме как пойти к Хиле и поймать ее с поличным. Перевернуть фургон и распроститься с…

Сквозняк. Не знаю, как мы не услышали торопливых шагов и плача, но Хила дала себя обнаружить только когда влетела в кабинет. Непрекращающиеся истерические судороги корежили ее. Создалось впечатление, что это неверная иллюзия, а не живой человек. Она захлебывалась в слезах, соплях, слюнях. Пав на колени, женщина заревела до того пронзительно, что в углу кабинета задрожала паутина, а Пиалона, начавшая было новую песнь скорби, замолкла как по волшебству. Наверное, не выдержав конкуренции.

Бела Фаронай бросилась к Хиле, бухнулась на колени и принялась успокаивать; Бурдор смотрел сверху вниз. В его глазах читается что-то смутное — так могут смотреть на человека, с которым не желают общаться.

— Как! Ну как, скажите мне?! Зинилор… Зинилорчик…

Я выжидающе смотрю на бела Фароная. По-хорошему, ему бы взять слово и начать говорить, однако я вижу, что он не в состоянии. Бел Бурдор невообразимо зол, священник так вообще, кажется, сейчас умрет со страху. Решение говорить самому напросилось в качестве единственного варианта. Главное сохранить спокойствие и хладнокровие. Я иду на блеф, так как ни одной из трех версий — а у Макса с его абсурдной манией заговора их может быть в десятки раз больше — я не придерживаюсь. Не могу сделать выбор.

— Мы все знаем, Хила.

Она подняла на меня заплаканные глаза, причем посмотрела так, как могут смотреть на завалившегося под утро мужа, днем ранее клятвенно заверяющего, что больше никакого спиртного.

— Что ты можешь знать?

— Все. И про вашу вчерашнюю ссору.

— Боюсь, нам придется вас… Так сказать, изолировать до выяснения обстоятельств, — неловко сказал мэр.

Женщины завыли в один голос. От этого хора захотелось убежать куда подальше.

— Сладить решили с бабой одинокой, да? Ну нет у меня теперь поддержки, последний был, был… Был… — подбородок затрясся, застучали зубы. — И нет… Делайте, что хотите, это ж вам не братья! Кто запретит?

— Лучше тебе по-хорошему сознаться, Хилка, — предложил Бурдор, отводя взгляд.

— Да я хоть в чем признаюсь! Во всем признаюсь, только верните мне моего любимого!

— Хила, заканчивайте этот цирк. Все кончено. — После каждой фразы мэр промокал лоб. — И ваша деятельность тоже, — коротко отрубил мэр.

— Пусть так! Да, да, да! Было дело, грешила! Продавала, отдавала! Чаша полна навечно ! Но не его же, нет! Никогда! Что ж я, дура что ли?! О, Всеединый, помоги мне пережить! — она била ладонями о пол, раскачиваясь в молитвенном движении, а ее пальцы крепко сжали азалон.

Котри Бурдор вышел и отдал кому-то приказание. В кабинет вошли два молодца, и стало совсем тесно.

— Давайте, ребят, уведите ее к себе и держите под присмотром. Олье, скажи остальным, чтобы были наготове.

— Есть.

Парни подступили к размазанной на полу Хиле и кое-как подхватили ее за подмышки. Пиалона усилила свой слезливый напор. Столовщица же, однако, не сопротивляется, но и не передвигает ногами. Я бы сказал, что она в обмороке, да глаза открыты.

Всей нашей дружной компанией мы отправились на ферму, где испуганный владелец фургона предоставил нам возможность в полной мере обшарить обоз в поисках подозрительных предметов или тел. Ничего такого обнаружено не было, если не считать крупный мешок монет.

— Откуда? — грозно вопрошал Бурдор.

— Бела Хила щедра, любезный бел, — проворковал хитрый фургонщик.

Однако же глава алемина схватили и его, усадив под стражу к столовщице.

— Я не понимаю, — развел руками бел Фаронай. — Это не то, то не это. Что делать?

Может, правда имеет смысл подождать пару дней, вдруг горе-констебль просто отъехал куда-то или бродит где здесь? Но тогда бы его увидели…

— Уважаемые, — обратился я ко всем. — Раз уж у нас выдалась такая занимательная прогулка полным… Почти полным составом, предлагаю отправиться к братьям Коу и расставить все по своим местам.

— Мотив, не менее уважаемый бел Ленсли? — передразнил бел алеминат. — Они все это время были дома, ни шагу не ступив за свою территорию! Что мы им скажем?

Я не нашелся что ответить. Меня уделали моим же оружием. И действительно, на каком основании мы наведаемся к ним?

На помощь пришел Макс.

— Все просто, товарищ Бурдор. Кто-то из ваших людей куплен. Или под угрозой. В общем, не стал бы я полностью полагаться на донесения ваших подчиненных.

— Что это значит? Мои люди не станут лгать! — рассвирепел он.

— Ага, после увесистой пачки денег я бы тоже начал врать так, что хрен отличишь от истины!

— Котри, прекрати, — мэр ухватил его за локоть, — возможно, что он прав. Чем судьба не шутит?

— Недоверие к моим людям является прямым оскорблением лично меня! — Бурдор трясет кулаками и метает искры.

— Щас на дуэль еще пригласит, — со смехом в голосе сказал Библиотекарь мне на ухо.

— Давайте оставим патетику до лучших времен, — миролюбиво предложил я. — Думаю, лишить городок такой проблемы все же важнее, чем не запятнать честь военного мундира. Бел Бурдор, не сочтите за плевок в вашу сторону, но так того требует ситуация. Во благо.

Он согласился.

По пути к братьям Коу никто не разговаривал: каждый был настроен категорически и пребывал в себе. Пиалона решила остаться, аргументировав желанием навестить Хилу. Священник с мэром семенили позади, а мы с Библиотекарем и главой алемина шли во главе. Последний тяжело сопел; периодически пробегавший по лицу оскал выдавал его злость. Я же чувствовал конец, финал. Чувствовал, как когда-то я ощущал точно такое же в Малых Пахарях. Как же давно это было… Сколько прошло? Неделя? Меньше? А кажется, что несколько лет. Прилив адреналина разогнал сердце, в ушах стоял тонкий писк. Чувство трепета, волнение.

Пошел дождь. Раскаты грома оказались настолько грозными, что с деревьев опадала листва…

В дверь стучал Бурдор. Тяжелый кулак грозился смять дверь, а то и вовсе пробить или сорвать с петель. Как в прошлый раз отодвинулась деревянная заслонка, обнажив окошко. И снова повторяются события позавчерашнего дня, ведь встретило нас то же самое раздраженное лицо Селенаба. Единственное, его аккуратная прическа превратилась в слипшиеся, застилающие глаза волосы.

— Что? — коротко спросил он.

— Именем администрации, откройте! — крикнул бел Бурдор.

— В честь чего? — Селенаб и глазом не моргнул.

— В честь того. Открывай немедленно! Решим все по-хорошему, не будем прибегать к высшим инстанциям! — рев алемината слышала вся деревня, можно не сомневаться.

— Ну ладно, открою, лишь бы вы не орали так, — дверь отворилась. — Проходите. О, какие гости. Мое почтение. Пройдем на веранду, не будем мокнуть.

Последнее предложение — явная насмешка над промокшими до нитки людьми. На веранде разместился большой круглый стол. Селенаб трижды сходил туда-обратно, чтобы донести необходимое число стульев. В другое время мне бы доставило огромное удовольствие вот так посидеть под шум дождя с книжкой в руках или учебником. Имеющаяся на данный момент альтернатива меня совсем не радует.

Около сарая стоял плуг. Всем плугам плуг, честное слово. До чего глаз выросшего в деревне парня привык скользить мимо подобных обыденных вещей, а тут прям не налюбоваться. Чистенький, аккуратный, красивый, как новый. Хоть сейчас отдавай на выставку элегантных изделий или, чего доброго, срисовывай с него, изображая Диондрия .

— Бел Коу, прошу вас, пригласите, пожалуйста, вашего брата, — деловито попросил мэр.

Опять затошнило. Сейчас вырвет…

— Есть ли в этом необходимость, бел Фаронай? — Селенаб вскинул брови. — Сами понимаете, разговор он вряд ли поддержит, а если и скажет что-то, то это, боюсь, вам придется не по вкусу.

— И все-таки, — с нажимом сказал мэр.

— Однако же, бел…

— Делай, что говорят! — не выдержал Бурдор.

Спокойно, Трэго, спокойно. Глубокие вдохи, делай глубокие вдохи. И тебе полегчает.

— Вы все сейчас выйдете отсюда вон, — лицо Селенаба бесстрастно. Он и головы не повернул в сторону крикуна, лишь перевел взгляд. — Благодарите вашего бога, что я впустил вас и веду беседу, оскорбляющую меня и моего брата.

— Ты что, проходимец…

— Бел Бурдор! — позвал я. — Угомонитесь, прошу вас. Оставим эмоции. Бел Коу, вопрос очень острый, пожалуйста, выполните просьбу.

— Что, — невесело, будто усомнившись в верности лучшего друга, усмехнулся Селенаб, — решили примкнуть?

— Я ничего не решил, — отрезал я.

— Как знаете.

Он удалился.

— Бел Ленсли, вам плохо? — осведомился мэр. — Вы неважно выглядите.

Правда?

— Все… Все хорошо… Погода, видимо, влияет на организм. Наверное, в отместку за то, что когда-то на нее влиял и я, — попытался отшутиться я, но, кажется, никого не убедил.

А в скором времени вернулся Селенба в компании угрюмого Фрила, по-прежнему голого по пояс. Сдается мне, он мало интересуется погодой и температурой на улице, а та, в свою очередь, не заботит могучего гиганта. От одного вида на обнаженный торс возникло желание нырнуть в самую горячую сферу Долины Слез и не высовываться.

— Смерть, — бросил он.

— И вам здравствовать, мсье, — наигранно сказал Библиотекарь.

Бедный священник начал поскуливать, но бесцеремонный Макс толкнул его коленом.

— Что теперь?

— А то, что… — снова загудел Бурдор, но тут и без того хлипкая выдержка Библиотекаря подошла к концу.

— Боже ты мой, товарищ! — обратился он к неугомонному главе администрации. — Ну неужели нельзя спокойно? Умерь пыл, блин, мочи нет терпеть.

— Я так понимаю, вы пришли ко мне поругаться? Вас рассудить или что? — Селенаб язвителен дальше некуда.

Я постарался направить разговор в нужное русло. Не отвлекайся, маг, не надо.

— Сегодня и правда накаленный день. Дайте мне договорить до конца и, возможно, вы нас поймете. Вам известно, что вы входите в круг подозреваемых, но мы пришли не обвинять…

— Да, я заметил, — криво улыбнулся Селенаб.

— Труп. Кровь, — вторил ему брат.

Глаза закрылись. Именами Семи Богов, что ж такое! Ну как можно работать в таких условиях? Будьте прокляты вы там, в департаменте. Тоже мне, заданьице. С подобными стажировками ни одному нормальному человеку не пробиться наверх, к настоящим должностям, а не этим вот побегушкам с дураками. Тут самому бы сохранить последние остатки разума.

— Мы хотим выяснить, — медленно цежу я. — Дела обстоят так, что виноваты одновременно все. Но куда хуже то, что одновременно с этим никто из виновных не виноват, да простится мне этот каламбур. Одну версию мы уже отмели, хотя и в ходе расследования удалось вытащить признание о продаже людьми. Теперь мы хотим отмести вторую версию…

— Вторую… — прищурился Селенаб. — По всему выходит, к магу вы еще не ходили. Вы так не доверяете нам или столь быстро соскучились?

— Вы оказались ближе, — я не остался в долгу. — Мы знаем вашу притязательность к официальным документам и бумажной волоките, но несмотря на это прошу: позвольте нам проверить ваш дом. И территорию. Поставьте себя на наше место. Если вам нечего скрывать, то и запрещать нет никакого резона.

— Вы в своем уме? — изумился Коу.

— Вполне.

Селенаб ошарашенно покачал головой. Он не скрывает своего отношения к ситуации. И нам самим понятен сложившийся абсурд, но от него не уйти. Если есть хоть что-то, что может помочь делу, зачем от этого отрекаться? Помощь есть помощь. Но не всегда собственное мнение будет совпадать с чужими. Пора бы привыкнуть, но я по наивности своей стараюсь найти единомышленников, тех, кому не придется ничего объяснять, перед кем не будешь краснеть и как дурак воспроизводить фразы, в обычной ситуации ставящие в тупик здравого человека.

— Мало того что вы наносите мне страшнейшее оскорбление одним своим визитом и обвинениями в исчезновении — считай, убийстве — двадцати с лишним человек, вы еще и не верите мне! Вдобавок ко всему хотите обследовать мой родной дом и собственный участок! Как это понимать?!

— Помоги следствию. Это не так страшно, ёлки-палки, — вмешался Макс. — Ну что, так сложно? Зачем упрямиться, возражать и строить из себя неприкосновенного графа? Проще же отмучиться и забыть. Как дети в очереди за прививкой, честное слово.

— Гроб! Кровь, могила, смерть! — гневно возразил Фрил, стукнув по столу. Невинное изделие чудом не развалилось. А дерганый священник до того испугался, что дернулся, будто удар пришелся по нему.

— Может, вы и правы… — задумался Селенаб. — Да, в этом есть доля смысла. Остаться в покое и избавить себя от подобных визитов и разговоров. Хорошо, я позволяю вам сделать это. Но при одном условии: сапоги снимать. Дом у нас новый, пачкать его совсем не обязательно. Как и ворошить вещи. Уверяю вас, что если мы кого и убивали, то вряд ли бы стали рассовывать по разным углам банки с отдельными кусками и внутренностями. С таким числом пропавших никаких банок не наберешься.

— Тогда, думаю, бел Бурдор, у вас есть работа. Приглашайте своих ребят и не забудьте про требования бела Коу, — скрывая облегчение, произнес я.

Глава администрации удалился, но буквально через пару минут ступил на территорию в сопровождении семи человек. Видать, шли за нами следом, держась на расстоянии. Вот ведь Котри! Очевидно, он безоговорочно уповал на обыск с самого начала.

— Вы слишком спокойны, Селенаб, — заметил мэр.

— Правда? — изумился тот. — Не может быть! В моем доме через несколько минут найдут два десятка мертвых тел, как я могу выглядеть спокойным?

Его сарказму нет предела.

— Очень смешно, — резюмирую я.

— Нет, ну правда! Ладно я, а брат мой столь обеспокоен, что готов всех убить, не так ли, Фрил?

— Кровь. Кровь, смерть, покойник, — веско произнес он.

— Видите, — с удовлетворенной улыбкой отметил Селенаб.

— Это не смешно абсолютно, — без эмоций сказал Макс.

— Так никто и не смеется.

— Вам лучше не ерничать, а рассказать наконец-таки про своего брата, именем моего города.

Фрил изменился. Каменное лицо с явными чертами Отринувших вмиг осунулось, глаза посерели, а сам он словно постарел лет на десять. Брат его повернулся и успокаивающе положил ладонь на плечо.

— Братец, сходи, выведи лошадь, пока прохлада.

Фрил поспешно закивал и отправился в сарай мимо снующих гвардейцев, копошащихся везде, где только можно. И нельзя.

— Скажу вам на будущее, — повернулся к нам Селенаб, удостоверившись, что брат удалился на достаточное расстояние, — ни слова при нем о его дефекте. Брата это сильно разочаровывает.

— Мы учтем, — кивнул Библиотекарь. — Пора бы рассказать.

— Это еще почему?

— Здешний народ не привык слышать от человека про гробы и смерти, — сказал я. — Впечатление, мягко говоря, создается не самое лучшее.

— Более того, это влечет за собой если не обоснованные, то вполне сопутствующие улики, пригодные для следствия.

— Вот как, — констатировал Селенаб. — Любопытно. К сожалению, эти дела касаются меня и моего брата. И никого более…

— Нет! — Макс резко поднялся и навис над белом Коу. — Коли у нас дело завершается, раз уж мы пошли на такие радикальные меры, то надо действовать. Мы играем в открытую, чего и от вас просим. И касается не вас, а всего города. Сколько жителей пропало? Сколько не могут уснуть и живут в страхе, с боязнью оказаться следующим!

— Я расскажу, сядьте. Играть, так играть со всеми картами. Мне не хотелось никому афишировать. Так уж повелось — подобное может повлечь… Хм… Нежелательные последствия.

— Мы гарантируем, что это останется между нами, — уверил мэр.

Рассказывай. И рассказывай подольше. Как можно увлекательнее. Лишь бы пропало это отвратительное ощущение, как будто в груди засела ласточка, ищущая путь наружу.

Селенаб устало вздохнул:

— Что ж.

* * *

— Мам, мам, ну скоро?

— Да, мам, когда он придет?

Нерадивые детишки дергали за подол, мешая последним приготовлениям. Муж вот-вот должен оборотиться. Как же можно оставить его голодным и встретить с пустым столом?

«Охотник мой, — с любовью думала Алниса, пряча от детей нежную улыбку. Ту улыбку, предназначавшуюся только супругу. — Тоскует старая душа по лихим приключениям. Как сменил море на сушу, так и места себе не находит, все забыться пытается».

А забыть есть чего. Содеянного не вытворял никто и никогда — замашек таких мало кто сыщет внутри себя.

— Фрил, догоняй! — задорно кричал тощий Селенаб, легонько похлестывая прутиком по мягкому заду полноватого и низкорослого брата.

— Не хочу догонять! Устал я уже! — недовольно отвечал младший брат.

Оно и понятно: Селенабу не хватало внимания, не хватало общения, а взаимодействовать с кем-то надо. Домов вокруг не было: лес да поле, а играть хотелось. Только брат и никто более, поэтому и разница в четыре года в данном случае несущественна. Конечно, Фрила не хватало на весь мальчишеский азарт брата, но он старался продержаться до последнего, чтобы, не дай Бог, не показать свою слабость.

— Мам, я есть хочу! — простонал Фрил, жалобно заглядывая в глаза Алнисы.

— Хороший мой, ну подожди немного, — улыбнулась мама. Нагнувшись, она чмокнула сына в щеку и приподняла, держа за подмышки. — Ух… Вот это вырос! А ты уверен, что тебе надо кушать, поросенок?

— Ну ма-а-а-ам! — протянул Фрил, дрыгая ногами.

— Да я же шучу. Иди, поиграй с братиком, время быстрее скоротаете. Наверное, у папы сегодня большая добыча!

Селенаб засветился от радости и аж подпрыгнул, предвкушая очередную игру. Невеселый Фрил побрел к нему, но старший брат не обращал внимания. Он был занят придумыванием игры.

— А давай в прятки! — определился Селенаб.

— Давай, только на одном этаже.

— Ну хорошо, ты считай!

— А вот нет! — встряла мать. — Никаких мне здесь пряток. Хотите играть — марш на второй этаж. Тут мне мешать не надо!

С шумом и криками дети побежали наверх. Одетые в шерстяные носки ноги глухо стучали о ступени. Странно, вроде два маленьких мальчика, а весь дом от них ходуном. Ох уж эта энергия…

«И куда она успевает тратиться? Молодцы они — не отчаиваются. Бедняги, совсем детской жизни не видят. Это маленькие пока, а что же там, дальше? Не приведи Всеединый что с нами случится — пропадут же. Ох, пропадут», — Алниса смахнула подступившие слезы и вновь перевела внимание на готовку.

Элинимо действительно задерживался, но ситуации могут быть разными. И лучше бы не вдаваться в подробности, а просто-напросто дождаться, напевая их любимую песню «На волнах неба», которую ее будущий супруг в далеких, давно прошедших годах лихо горланил ей под окнами, а потом ночами тихо и умиротворенно напевал, нежно покусывая за ухо и держа в крепких объятиях. Все еще упругое тело, тронутое лишь растяжками после вынашивания двух сыновей, помнило прикосновение натруженных ладоней, ее кожа знала каждую их мозоль, каждый бугорок.

С приготовлениями было покончено, ужин выставлен и уставшая жена села передохнуть.

Последние восемь лет она жила счастливой и умиротворенной, ни о чем не думая. Ей хватило приключений молодости на всю жизнь, чтобы теперь, живя в глухом месте, еще о чем-то беспокоиться или ворошить прошлое. Восемь лет их одиночество было разбавлено двумя прелестными миловидными детишками, и не сыскать ничего счастливее и радостнее. Будь она сиолиткой, сказала бы, что Лаома не покидает семью и следит за благополучием. Прежняя жизнь не трогала, вспоминать былые времена не хотелось. Но от этого не убежать, и иной раз, погрузившись в омут пережитого, не сразу оттуда вынырнешь, а когда всплывешь, то воспоминания остаются на плечах цепкими водорослями.

Но она сама выбрала свою жизнь, хоть и не ожидала, что события пойдут таким чередом. Отец бы гневался, если бы… Если бы не…

«Ах, ну почему так? Нельзя было по-другому? — в который раз задавалась вопросом Алниса. Она не забудет и никогда не познает спокойствия — ее былая жизнь основательно укоренилась в глубине сознания. — А как? Кто я и кто он?»

Да, при обычных обстоятельствах подобный союз был невозможен, но все произошло так, как произошло Единственное возможное решение. Единственное, если твой путь — путь сердца, любви.

В городе два года не утихали слухи о беспорядках во дворце. Хаос, вынужденные перестановки и полный переворот…

А вот, кажется, и идет.

На душе женщины стало тепло, радость о скором появлении мужа наполнила сердце сладкой истомой.

Звуки тихого вечера аккуратно залетали в открытое окно, сообщая о каждом шорохе. Да, шагает. Что-то говорит. Наверное, тоже напевает «На волнах неба». Алниса улыбнулась.

— Мальчики, папа идет!

Потолок содрогнулся под торопливыми ногами, и через несколько секунд ребята наперебой бежали вниз, заливисто смеясь.

— Аккуратнее вы!

Алниса сама в душе испытывала радость, сопоставимую с детской. Столько лет, а каждый раз счастье охватывает ее как в детстве перед праздником — ощущение чего-то близкого, чудесного. Элинимо всегда умел появляться красиво. И первая встреча доказала это… Но в то же время она смешанно относилась к моменту возвращения супруга с охоты. Нет ничего приятнее, чем счастье твоих детей, но тогда же и приходит понимание, что отца они любят куда как больше. Намного больше.

— Ой, мам, а это не папа… — растерянно пролепетал Селенаб.

— Как это не папа? А кто же, лось что ли? — с улыбкой спросила Алниса.

— Нет же! Какие-то дяденьки в плащах.

— Что?! — спохватилась женщина. — Бегом наверх! Прячьтесь! Чтобы сам Всеединый не смог найти! И ни звуку!

Алниса спешно подтолкнула детей к лестнице. Сердце забарабанило, готовое разорваться. Лихо вращая глазами, она стремительно думала, что же делать.

Спрятаться? Убежать? Попробовать защититься? А может, это просто путешественники? Нет, прятаться нельзя. Вдруг еще детей найдут. Надо потянуть время, пока муж не придет. Он-то покажет!

Унимая дрожь, она села и налила себе чаю. Руки тряслись. Пришлось налить совсем на донышке, чтобы не обвариться. К этому времени и гости подоспели…

Бесцеремонный пинок отворил дверь. Ну все, уповать на заблудших не имело смысл. При первом же взгляде на вошедших все было понятно без слов: треугольные шляпы, ботфорты под самый таз, длинные, угвазданные в грязи плащи с позвякивающими золотыми побрякушками.

Пираты.

Она узнала их. Не всех, но ей хватило тех лиц, кто ступил в ее дом первыми.

— Ну здравствуй, Аля! — прокаркал высокий горбоносый человек с обветренным лицом. — Вот уж не ожидал увидеть тебя при таких обстоятельствах.

— Здравствуй, Делик, — коротко отозвалась Алниса, едва справляясь с дрожью в голосе. Кружка была отставлена в сторону, а руки женщина предпочла убрать под стол; сладить с ними она была не в состоянии. — И тебе здравствуй, Хиф, и ты, Ролин. Остальных не знаю, но присаживайтесь.

Последнее оказалось лишним — вошедшие по-хозяйски устраивались на стульях. Да и сказано было лишь для того, чтобы перебороть страх, бросить вызов собственным нервам. Все ее мысли занимали дети: только бы не нашли, только бы с ними ничего не случилось, господи, Всеединый, милостиво прошу!

— Узнаю твою храбрость, Аля, — насмешливо бросил тот, кого назвали Деликом. — А незачем. Я смотрю, муж твой нас не встретил. Прихворал или в баньку изволил сходить?

Раздался дружный громогласный смех. Пираты ковырялись в еде, лезли пальцами в пирог, отковыривали куски и роняли их себе в рот, размазывая крошки по грязной физиономии.

— Мужа нет. Он еще позавчера с детьми уехал в город. Грядет оплакивание, нужны писчие принадлежности.

— Ха-ха-ха-ха! — зааплодировал тощий пират, чья бородка была сплетена в форме креста. — Совсем бедняжка перепугалась! А еды столько, должно быть, нам наварганила, да?

Новый приступ хохота.

Вот дура! Что она сболтнула? Этого Хифа никогда не проведешь!

— Я… Я…

— Тихо! — взревел Делик, яростно буравя Алнису. — Отвечай, где твой муж!

— Я уже ответила, — она старалась смотреть пирату прямо в глаза, но яростный взгляд кровожадного человека подавил женщину.

— Обыскать дом! — рявкнул Ролин. Такой же высокий, как и Делик, но с длинной густой гривой и пышными усами, завязанными узлом под подбородком.

Алниса попробовала совладать с собой. Она отхлебнула глоточек, но вызванный страхом спазм сковал ее горло. Откашлявшись, женщина спросила, надеясь, что предательская дрожь не вырвется наружу:

— Что вам надо, ребят?

— Ты сама знаешь, Аля. Не строй из себя дуру.

— Ролин, ты не понимаешь… — робко начала она.

— Это ты не понимаешь! — взвихрился тот. — Мы не простили ему предательства, не простим и не собираемся!

— Ты хоть знаешь, к каким последствиям привела ваша авантюра? — подхватил Делик.

— Никакой авантюры не было! Мы всего лишь хотели любить друг друга и жить спокойно. Никто не виноват, что вам никогда не познать ни того, ни другого. Вы сами выбрали свой путь. И не вина Элинимо, что вы не можете вовремя свернуть с него! — распылилась Алниса, позабыв о страхе и угрозе.

Потолок содрогался под множеством тел, сыпалась облупившаяся краска, дом как будто ожил. И его знобило.

«Только бы не нашли, только бы! Ребятки, вы же у меня умнички, вы же поймете, вы же знаете, что делать», — лепетала женщина. Она испугалась, что сказала это вслух, и сердце стукнулось о грудную клетку, готовое разбиться.

— Как заговорила, — прищурился Делик. — Известно ли тебе, что за нами послали погоню? Объявили охоту, как на чумных зверей? А?! Сколько ребят было потеряно! Нас громили, брали в плен и пытали! Не верили, что мы не знаем, куда вы направились! Нет, не верили. Думали, прикрываем дружка нашего.

— И не объяснить, что мы сами заинтересованы в погоне. Кто поверит пиратам? — вторил Ролин и обернулся на лестницу, с которой спустилась ватага разбойников. А они и были разбойниками. Морскими.

— Все чисто.

— Хорошо, — Ролин повернулся к Алнисе. — Так где они?

— Я все сказала.

— Ты уверена в этом? — медленно, проговаривая каждое слово, произнес Делик. Взгляд его смотрел в саму душу, вселяя смертельный холод, зарождающийся в районе солнечного сплетения и ползущий во все стороны, как разлитая вода по полу. А ведь жесткое обветренное лицо, такое неистовое и страшное, когда-то принадлежало ее другу. Они вместе путешествовали по морям, ели за одним столом, шутили и улыбались. Как все легко проходит и забывается…

За детей, за детей. Фрил, Селенаб, я люблю вас. Элинимо, где бы ты ни был… Любимый… Наверное, твоя утренняя улыбка была для меня последней.

— Я. Все. Сказала. — Отчеканила Алниса, ловя нижней губой стекающие слезинки.

— Ну хорошо. Не желаешь по-хорошему, захочешь по-иному. Освободить стол!

Пираты долго не церемонились. Схватив свисающую скатерть, долгими зимними вечерами вышиваемую умелыми руками Алнисы, они резко дернули. Тарелки, кувшины, кружки и кастрюли с грохотом полетели на пол; в воздух тотчас поднялся запахи еды и вина. И нет больше куриного пирога, так любимого мужем, нет и овощного супа, буженины и ветчины собственного изготовления, как нет и кувшина вина, создателем которого были Алниса с Элинимо.

«А скоро не будет и меня…» — отстраненно подумала женщина.

Ролин сделал жест, и его приспешники подхватили стройное тело Алнисы. Она сопротивлялась, дрыгала ногами, ей удалось заехать острым мысом башмачка кому-то по подбородку, другому получилось с треском заехать в нос локтем, но с ней быстро справились. Обувка слетела с ног, а подоспевшая подмога выкрутила тело Алнисы так, что она не могла пошевелить и кончиком пальца. Ее растянули на столе и прижали, пребольно давя на руки и ноги.

Она кричала. Это был крик не страха. Это не было отчаянием. Это был крик мольбы, мольбы Всеединому с просьбой оградить детей от сегодняшней ночи, от происходящего кошмара. Пусть они выживут. Не должны они расплачиваться за то, в чем неповинны!

К ней подошли Ролин и Делик, возвышающиеся над ней ужасными исполинами. Первый сжимал массивный деревянный молот для отбивания мяса, у второго в руке был красивый искривленный кинжал с изумрудными камнями, инкрустированными в рукоять.

— Аля, ты хорошо подумала? — по-дружески спросил Делик, демонстративно подпиливая ноготь на руке. Вопрос прозвучал обыденно, словно у нее уточняли, не желает ли она прогуляться по вечернему парку прелестнейшего Скандероса.

— Да! Да! — в отчаянии закричала женщина. Она почти ничего не видела из-за града слез, все было мутно и непонятно. Где же муж… Где же ты, Элинимо? — Чтоб вы сдохли!

— Мразь! — выкрикнул Ролин и, широко размахнувшись, опустил молоток прямо на локоть Алнисы. Она вскричала.

Боль! Боль-боль-боль!

Все ее тело превратилось в сплошной комок боли и страдания. Удар на время ослепил и притупил сознание, но, вновь вернувшись к нему, женщина поняла, что истошно кричит.

Ролин угрожающе замахнулся.

— Отвечай!

— О-о-отве-е-ет-т-т-ти-ла-а-а… — выла Алниса.

— Сука! — с этим выкриком последовал второй удар, по другому локтю.

Еще одна вспышка. Не было сил дернуться, вырваться. Она могла только кричать.

— Я из тебя живой труп сделаю! Твой дом станет твоей могилой, а на похоронах никто тебя не узнает! — Ролин кричал. И неизвестно было, чем вызван этот крик. Память былых чувств? Обида, что она не с ним? Возможность отыграться?

— Сохрани себе жизнь, Алечка, и ответь нам! — едва ли не умолял Делик.

Много ужасных фраз было произнесено. Что они говорили? О чем? Она слышала какое-то дребезжание. Многоголосое эхо, будто она находилась под водой. Что от нее хотят?

Однако пираты восприняли ее молчание по-иному, и за дело взялся Делик. Приставив нож к груди, он слегка надавил. Но этого нажима хватило, чтобы лезвие послушно погрузилось в плоть, усыпанную бисеринками пота. Медленно, наслаждаясь каждым разрезанным фланом, он вел руку дальше, к животу.

Алниса стонала. Сил больше не было. Она выуживала из извне что-то похожее на «ответь нам», но не могла понять смысл. Она слышала только боль. Она видела только боль. И сама она была болью, сплошной и бесконечной. Что-то теплое приятно катилось по животу, стекая на ребра, а в области груди сквозь полотно кошмарных ощущений она чувствовала легкое щекотание.

Ролин стоял и смотрел на окровавленную женщину, чьи руки были вывернуты под странным углом. В проломленных локтевых суставах образовалась лужица крови, в которой как в ванночке плавали крошки костей, а из вен методично хлестала кровь. Ладони тряслись, пальцы словно играли на невидимом инструменте.

А ведь когда-то он ее любил… Столь сильно, что возненавидел своего лучшего, наряду с Деликом, друга — Элинимо.

— Твою мать! — щелкнул себя по бороде Делик. — Упустили!

— Ты бы ее еще исполосовал всю, а потом пробовал спросить! Она же живая смерть!

— Не забывай, что она так же причастна ко всему наравне со своим муженьком!

— Я знаю, Делик, — парировал Ролин, — но теперь поздно, от нее ничего не добиться.

— Да уж. Ну, что ж, ничего не попишешь. Зато ей воздалось по заслугам. Эй, Хиф, прикончи эту суку!..

Ее голова безвольно откинулась. Кровь из разрезанного горла залила шею. Последнее, что она увидела, это два детских личика. Глаза с тоской и непониманием смотрели на маму…

…Они ушли. В доме стало тихо. Так тихо, что два мальчика могли слышать, как что-то капает.

— Вроде все, — шепнул Селенаб дрожащему Фрилу. Младший брат пугал его: вместо маленького мальчика на него смотрел разъяренный бык. Глаза не четырехлетнего ребенка. Такие глаза могли принадлежать человеку, уже состоявшемуся убийце, всю жизнь которого питала жажда мести.

— Пойдем, — с опаской бросил Селенаб.

Они вошли на кухню.

— Ой… — прошептал Фрил.

С распоротого горла матери срывались тяжелые капли цвета спелой вишни и опадали на пол. Падение сопровождались мерным бульком, и в разные стороны летели мелкие красные брызги.

— М-м-ма-ма, — тоненько позвал Селенаб.

Но мама не отвечала. Она лежала и не шевелилась.

— Мамулечка-а-а-а, — взвыл он еще раз. — Тебе больно, мам?

Ответа не было. Фрил вырвал руку и проворно залез на стол. Младший брат плакал. Он взял Алнису за голову и повернул к себе. Потревоженные артерии извергли новую порцию крови, а изо рта матери вырвался странный хрипящий звук.

— Что они с тобой сделали, мама? — молвил Селенаб.

— А-а-а-а! — закричал Фрил и, не удержавшись, упал на пол, прямо в алую лужу…