На старых фотоснимках

24 июня.

Наутро в сторожке никого не оказалось. Дрова прогорели, хотя печка была еще теплой. За окном только-только вставало солнце, но одно то, что не было дождя, несказанно обрадовало меня. Я включил чайник и выбежал на улицу, чтобы умыться.

Неожиданно задрожала земля. Тело налилось силой, сам мир стал восприниматься по-другому. Стук колес. Поезд. В три прыжка я оказался перед ступенями, ведущими на платформу, совершенно не беспокоясь, что в запасе только одна фантазия. Самолет...

Это был поезд. Всего лишь поезд, обычный, с зелеными вагонами и без всяких Едоков.

Успокойся, Оул. Чего так колотится сердце? Видишь, от состава не веет холодом? Видишь, что в вагонах преспокойно сидят люди? Расслабься. ВСЕ ПОЗАДИ.

У меня дрожали руки. Дыхание сбилось. Трясло. Я закрыл глаза, чтобы успокоиться. В темноте перед взором загорелось расписание. Из Сосновки. Ну да, все правильно. Быть может, сейчас на платформе появится Лена? Было бы здорово...

Но нет. В Дымчатой никто не вышел.

Вернувшись в сторожку, я налил себе большую кружку какао, достал взятые из дома пряники и раскрыл начатую книгу. Правда, в голове царила каша, взгляд перескакивал со строки на строку, буквы мешались. В голове витала странная мысль - огонь, Тин, поле... К чему бы? Ну да, помню, как мы тушили с Мишкой пожар, и что с того?

В глубине души все еще тлел стыд за то, что я плохо показал себя ночью. Что если похвала Тумана - не более чем ложь, чтобы не расстраивать меня? Но если бы у меня было больше практики...

- Теперь будет, - вслух сказал я и удивился хриплому голосу.

Отворилась дверь. В сторожку влетел свежий утренний воздух, а следом за ним - Тин. Его пальцы нервно бегали по висящим на поясе инструментам. Я невольно схватился за пружины.

- Оул! - мой друг был на удивление радостным. А если сказать точнее - не таким подавленным, как в последние дни.

- Мишка? - я склонил голову.

Визит друга удивил меня. Что такого могло произойти, что он явился ко мне сам, оставив дрезину. Разве только...

- Отец, да? - с надеждой спросил я, припоминая радужную ленту мечты, что улетела ночью к своему хозяину.

Тин замер и посмотрел на меня. От его настроения не осталось и следа. Я вновь укорил себя за то, что напомнил ему про несчастье.

- Отец? - непонимающе заморгал Мишка.

Я замешкался.

- Ну... Все хорошо? - я не знал, как выйти из ситуации. Сам же себя поставил в глупое положение. И зачем только торопился... А так - испортил настроение и себе, и Тину.

- С отцом - нет. Но есть хорошая новость.

- Какая?

- Собирайся.

Тин упорно отказывался говорить, в чем дело. От всех вопросов он отбивался и сохранял тайну до последнего. Мы пробирались сквозь деревню, мимо равнодушных жителей, которых стало еще больше. Тени на их лицах сгустились, и смотреть на дымчатых было по-настоящему страшно. Одно дело - когда лица сокрыты от источника света, другое - когда их действительно окутывает темная пелена, будто Создатель до конца еще не определился с их внешностью. Я старательно отводил взгляд от знакомых. Зрелище вытягивало все хорошее, что было внутри, вселяя холодный страх и такое же равнодушие.

- Давай побежим хотя бы, Миш, - сказал я, не в силах терпеть происходящее. Слишком давило и угнетало.

Тин припустил бегом, я - следом. Не обменявшись ни словом, мы добежали до нашей штаб-квартиры. Мишка отодвинул простынь. После дождя с нее немного потекла краска.

- Ох... - вырвалось у меня.

На сиденье от комбайна сидел человек лет двадцати пяти, крупный, я бы даже сказал тучный, с сальными, цвета нефти, волосами, собранными в толстый хвост. Пухлые красные щеки покрывала неряшливая щетина, которую уместнее было бы назвать порослью. Доверчивые глаза. Неизменные кирзовые сапоги, камуфляжные штаны, черная майка и тонна всяких железяк на руках - от браслетов до перстней. Конечно же, собственного производства (лучший пример ходячей рекламы). Потому что ни один уважающий себя кузнец не будет носить покупные украшения, если в состоянии изготовить сам. А Иван мог.

- Саня! - кузнец поднялся с несвойственной для человека такой комплекции скоростью и протянул мне руку. - Восемьсот лет тебя не видел!

- Иван... - сказал я, ничего не понимая. Из ступора меня вывел хруст собственных пальцев. - Мне еще нужна рука!

- Прости, прости, - весело произнес кузнец мягким, немного детским голосом и высвободил мою ладонь.

Иван окончательно поселился в Дымчатой лет восемь назад. Его семья переехала в город в поисках лучшей жизни, но на лето все равно приезжала в родные края. Родители долго не могли завести ребенка, пока, наконец, не появился поздний сын Иван. К слову, мы всегда звали его полным именем, потому что ни по виду, ни по комплекции ни на какого Ваню он не походил. Как-то язык не поворачивался. Да и сами родители гордо звали его Иваном и предрекали сыну перспективное будущее тяжелоатлета. Но перед походом в школу врачи заключили, что Иван... Мягко сказать, не такой, как большинство, и учиться ему надо в коррекционной школе для детей с особенностями развития. Однако родители не спешили расстраиваться - Иван с детства тяготел ко всякого рода поделкам и всячески старался проявить физическую силу. Именно потому, с горем пополам окончив техникум, он перебрался обратно в Дымчатую, в старый дом родителей, и стал кузнецом. Он быстро завоевал любовь и уважение страстью к кузнечному делу. Молва о нем ходила как о трудолюбивом человеке, который по-настоящему живет своим увлечением.

Теперь понятно мое удивление, когда узнал, что Иван уехал в город и забросил любимое хобби?

- Рад тебя видеть, - проскрипел я, все еще сбитый с толку. - А Мишка говорил, что ты уехал.

Кузнец расплылся в улыбке.

- А вот теперь вернулся. Как-то вот ночью проснулся, стрельнуло в голову, а утром купил билет на четырнадцатую электричку и примчал. Соскучился. Давно не брал в руки привычные инструменты.

И тут я осознал две вещи. Первая - как хорошо, что я не застал Ивана теневиком. Во всяком случае, для меня он остался таким, как прежде. И вторая - я понял, чью именно мечту я видел минувшей ночью. Удивительное совпадение обрадовало меня: захотелось обнять Ивана, словно именно он убил Едоков и вернул мечту, вселив надежду и веру в лучшее.

Помню, как однажды Туман сказал мне:

"Они будут возвращаться. Покуда у них есть сила, дарованная мечтой. Они будут мощнее и злее. Они станут выдаивать местность. Но это наш шанс спасти кого-то как можно быстрее".

И тогда, глядя на Ивана, я думал о папе Тина. Что если в одну из ночей я убью того, кто сожрал мечту дяди Володи? ОХ, А ЕСЛИ ВЕРНУТСЯ И БАБУШКА С ДЕДУШКОЙ?.. Мысли о таком исходе захватили меня, и почему-то проблема ночных сражений перестала быть чем-то страшным, тяжелым и невозможным. В конце концов, когда видишь реальный результат, всегда приятнее работать. А я решил смотреть на Едоков как на работу. Неприятную, тяжелую, но вполне решаемую. К тому же с неплохими премиями в виде возвращенных людей, вновь обретших мечту.

Лишь бы с Леной ничего не случилось...

Когда ж она приедет?

- Я ж говорю, он чудным стал. И так все лето, - ехидно сказал Тин.

- Чего! - поспешил возразить я. - Все я слышал!

- Да? - ухмыльнулся Мишка, и его улыбка, столь редкая в последнее время, несказанно обрадовала меня. - И что ты про это думаешь?

Я решил блефовать.

- Ну. Да.

Ребята рассмеялись.

- Я же сказал! - смеясь, пропыхтел Тин.

- Да что?!

Весь этот цирк начинал раздражать.

- Мишка просто сказал, что ты такой, потому что влюбился, - торжественно объявил Иван. - И просил твоего подтверждения.

Рука моя нервно теребила висящие на поясе пружины. По правде сказать, хотелось сорвать их и запульнуть в друзей, чтобы не подтрунивали. Еще и Лену сюда приплели.

Перебросившись шутками, Тин с Иваном занялись дрезиной. Мишка был счастлив отвлечься на того, кто мог поддержать его помешательство на технике. Бренькая инструментами, они препарировали стоящий на платформе велосипед с серьезностью хирургов.

Наконец-то у Тина появилась компания! В свете последних событий времени у меня стало не так много. Даже чтение - любимое занятие, на минуточку! - превратилось в работу.

- Чего вы из него хотите сделать? - спросил я, устав смотреть, как они подкручивают там и тут, примеряются, обсуждают, используя длинные и зубодробительные термины.

- Теперь-то много чего! - довольно ответил Мишка, посмотрев на кузнеца. - Уж теперь точно размахнусь!

- Ага! - кивнул Иван.

- Поможете мне завтра с дровами? - спросил я.

- С какими дровами? - не понял кузнец.

Тин покачал головой.

- А, Саня у нас теперь самостоятельный. - Осознав, что он только что сказал, Мишка осекся. - Ну, точнее... В общем, он один живет, в сторожке. Смотритель-то того... Это, помер, в общем.

- Во дела. Да-а-а, многое изменилось, пока меня не было. А отсутствовал-то, вроде, всего двадцать месяцев.

Я пнул попавшийся под ногу болтик. Тин закатил глаза и украдкой ухмыльнулся. Одной из причуд Ивана была полная вражда с цифрами.

- Сейчас все может поменяться за один день, Иван. Тин не даст соврать.

Кажется, я только что отомстил другу за "самостоятельного". И, по-моему, это было не очень-то красиво. Но этот обоюдный выплеск был необходим. Я не понял, почему, но знал это. Будто такой поступок мог помочь нам с Тином закалиться, стать сильнее.

Мы посмотрели друг на друга.

- Так что, поможете? - я не отводил взгляд.

- О чем речь, Санек, - ответил Тин.

Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, пока не поняли, что все улажено. Улыбнулся. Тин в ответ ударил отверткой по гаечному ключу и вернулся к работе. Я повернулся к Ивану.

- Ты про мою просьбу-то не забыл?

- Неа, Сань. Сделаю все, не переживай.

- Хорошо.

И я не переживал. Потому что Иван вернулся. Значит, мечты можно возвратить. А с ними - и людей. Ро-ро, дядю Володю и всю Дымчатую.

***

Оставив ребят корпеть над дрезиной, я пошел к себе. На Красной мне повстречалась незнакомая девушка-теневик, издали похожая на Лену. Чуть не потеряв сознание от ужаса, я свернул с улицы и направился к Людмиле Сергеевне - расспросить, как дела у Лены и когда она приедет. Наверняка они созваниваются.

Из дома Людмилы Сергеевны всегда пахло кондитерским магазином. К ней было интересно заходить - всякий раз совершенно новые запахи, которые только предстоит разгадать. Новые, но неизменно вкусные. Сладкоежка, переступив порог дома, сошел бы с ума.

Вопреки моим ожиданиям, Людмила Сергеевна отнюдь не хлопотала над плитой, не колдовала над коржами и не читала заклинания, смешивая ингредиенты для излюбленных "графских развалин". Вместо этого сидела на диване, а на коленях у нее лежал массивный фотоальбом. За то время, что я разувался и мыл руки, она успела полностью погрузиться в хронику прошлых времен. И понял я это по черно-белым снимкам, когда уселся рядом с ней. Но, кажется, так и остался незамеченным.

Меня удивило, как взгляд Людмилы Сергеевны из цепкого и пронзительного превратился в равнодушный. Словно вместо глаз ей вставили стеклянный муляж. На миг я испугался, что и у нее похитили мечту, но, во-первых, я сам лично отбил атаку прошлой ночью, во-вторых, на ее лице не было никакой тени.

- Людмила Сергеевна, а скажите, Ленка-то приедет?

Женщина улыбнулась, но ничего не ответила.

- Людмила Сергеевна?

- Да, Саш, - ласково сказала она, не отрываясь от созерцания фотографий.

- Приедет? КОГДА?

Она снова улыбнулась.

- Хех... Последний раз я слышала эти интонации от своего младшего брата, когда он требовал вернуть ему любимую игрушку. Иногда он не хотел учить уроки, и я отнимала у него радиоуправляемый вертолет, чтобы как-то заставить взяться за учебу. И знаешь, он не столько хотел играться, сколько хотел заполучить свое, понимаешь?

Нет, не понимал.

- Наверное, это плохо... - сказал я, чувствуя, что оскорбил тетю Лены. Если она сравнила мой вопрос с братом и игрушкой, значит, все не очень хорошо. Наверное, я даже обидел ее. - Простите.

Людмила Сергеевна отняла взгляд от альбома и посмотрела на меня.

- Простите? Нет, Саша. Любая была бы признательна за это...

Она резко замолчала. Я ждал продолжения, но его так и не последовало. Решив, что эта тема ей не особо приятна, спросил:

- А что вы смотрите?

- Дымчатую, Саш. Какой она была раньше.

- И какой она была раньше?

Вопрос вырвался быстрее, чем я смог понять, что он неуместен. Людмила Сергеевна грустно улыбнулась и отложила альбом. Поднявшись, она неторопливо прошла к окну и отодвинула тюль.

- Все было лучше. Папа мой всегда говорил, что прошлое необходимо для воспоминаний хорошего. Сперва я этого не понимала, думала, что все самое лучшее у меня происходит в настоящем и будет происходить в будущем. Где-то так и было. Но теперь... Ты же сам понимаешь. Если прошлое создано для того, чтобы вспоминать хорошее, то не все так хорошо в настоящем. И получается, что прошлое приносит боль, тогда как изначально оно должно дарить радость и теплые воспоминания. Но когда видишь результат и сравниваешь его с теми годами, все тепло уходит на второй план.

Людмила Сергеевна шмыгнула носом.

- Какой-то странный парадокс, Саш...

Плачет... Она не спешила оборачиваться. Очень хотелось найти какие-нибудь слова поддержки, но из головы не выходили бабушка, дедушка, дядя Володя и многие знакомые, которые стали теневиками.

Я опустил взгляд и посмотрел на раскрытый альбом. Узнал мельницу, еще работающую, увидел те самые пути возле куста черемухи и груженые мукой вагоны. На фотографии пониже виднелась та же мельница и рельсы, но в темное время суток. Туман обступил снимок со всех сторон и обрамлял его. На другой фотографии запечатлели площадь перед зданием правления с целым городком из палаток. Ярмарка. Людей было очень, очень много.

- Ого... - вырвалось у меня.

- Что такое?

- Не думал, что здесь столько жило.

- В том-то и дело, - горько произнесла Людмила Сергеевна.

- А можно посмотреть? - робко спросил я, боясь новых слез расстроенной женщины.

На мгновение она повернулась.

- Да, конечно.

Показалось заплаканное лицо, раскрасневшееся, полное страданий, но в следующий миг Людмила Сергеевна вновь смотрела в окно.

Я взял тяжелый альбом и положил его себе на колени. Он с хрустом раскрылся, дохнуло запахом старины и пленки. Фотографии были вдеты уголками в красивые прорези, и при желании можно было вытащить тот или иной снимок и на оборотной стороне посмотреть год. Угадать в старых зернистых фотографиях знакомые и излюбленные места не составляло труда.

Совсем скоро Людмила Сергеевна успокоилась и села рядом со мной. Мы вместе увлеченно рассматривали фотографии. Иногда я чего-то не узнавал, и тогда Людмила Сергеевна доходчиво объясняла, что это и почему оно изменилось. Некоторые из снимков давно висели и у нас дома, например, фото станции с еще новым забором, но встречались и по-настоящему ценные кадры.

- Это что, с вертолета, что ли? - уточнил я, глядя на панорамный снимок, сделанный с высоты.

- Нет. Раньше здесь стояла радиовышка. Ты что, не узнал? Смотри, вон же карьеры!

- Не вижу.

- Ну, их начнут копать через год, когда будут строить железнодорожные пути. Так вот, про вышку. Был у нас один чудак, который не расставался с фотоаппаратом ни на секунду и любил залезть повыше, чтобы заснять деревню не так, как все остальные. Искал ракурсы поинтереснее. Вот, посмотри.

На следующем снимке виднелись американские клены. А немного левее - ферма. Шиферная крыша еще цела, двери не сняты, стены не разобраны, кирпичи не растасканы. А железную дорогу пока не проложили.

- О! Я знаю, откуда фотографировали! Водонапорная башня же?

Людмила Алексеевна кивнула.

Мы пролистали весь альбом от начала до конца. Все это время меня не покидало ощущение чего-то подозрительного. Я знал только одно - это было как-то связано с фотографиями. Пересмотрев альбом еще раз, я понял, что мне не давало покоя.

Дымчатая.

Она была не такой. Совсем не такой. И дело не в численности жителей, не в ее размерах. Речь о тумане. Которого не было. Ни на одной из фотографий по-настоящему старой Дымчатой, еще без железнодорожных путей, я не увидел ни намека на белесые клубы. Ни в утреннее, ни в вечернее время.

- Людмила Сергеевна!

- Что такое? - она была поражена моей буйной реакцией.

- А где туман? - я показал самые ранние фотографии Дымчатой. - Почему его нигде нет?

- А раньше... Ой. А раньше его и не было... - задумчиво произнесла Людмила Сергеевна. - Хм... Даже не знаю, почему. Никогда не замечала.

- Он что, просто так взялся, что ли? Посмотрите, вот в те времена, когда железная дорога уже построена, туман видно. Как это так?

Людмила Сергеевна листала альбом туда-сюда, сравнивая фотографии. Она что-то бубнила себе под нос и хмурила брови, становясь все мрачнее. Мы нашли с ней два похожих снимка с изображением мельницы. На первом никаких рельсов не было в помине, а вот на втором, помимо путей, куст черемухи был укутан туманом. И позади мельницы на подступах к лесу пробирались белесые облака.

- Поверить не могу... - сказала Людмила Сергеевна. - А ведь ты прав, Саш.

- Так... А дорогу давно проложили?

- Не вспомню. А, погоди!

Она быстро-быстро пролистала страницы альбома и вытащила исцарапанную фотографию. На ней были запечатлены несколько человек, с лопатами, граблями и тачками. Кто-то был голым по пояс, у кого-то на голове повязан белый платок. Повсюду горы песка, щебня и железяк.

- Вот, это первый год построения железной дороги. Жарища была, как мне отец рассказывал. Давай посмотрим. - Людмила Сергеевна перевернула фотографию. - Ага. Пятьдесят шестой, Саш.

Пятьдесят шестой... Любопытно.

- А дядя Коля тут давно? Ну... Был.

- Дядя Коля? Причем тут дядя Коля?

Я осознал, что сказал лишнего. Действительно, для женщины внезапный вопрос про смотрителя был слишком странным и неуместным.

- Да так просто. Сам не понял.

- Не знаю, Саш, у деда спроси. Или у Володьки. Точнее, папки Миши.

Я не стал говорить, что от них мало толку, но все-таки решил попробовать. Почему нет? Кажется, не зря я считал Дымчатую особым местом, полным тайн и волшебства. И чем дальше, тем больше убеждался, что это правда.

Интерлюдия 5

Четыре месяца назад

Я уже не тот. Меня нет. Есть только тело, оболочка. И мозг. Дешевый генератор мыслей. Когда-то я мог с гордостью заявить, что в моей голове расположена кладезь грез и мечтаний. Меня знали и помнили как прекрасного рассказчика и истинного мечтателя.

Что со мной стало...

Конечно, удивляться глупо. Встав на этот путь, ты заранее обрекаешь себя, если твой ум недостаточно гибкий. Мой оказался не таким, какой требуется. Но я держался достаточно долго. Могу смело сказать, что все эти годы я выполнял свою работу качественно и с полной самоотдачей. Во всяком случае, прорыв произойдет не здесь, а в Дымчатой.

Эх, Колька... Если уж я скоро убью себя, то что станется с тобой? Надеюсь, мальчик готов. Кстати, спасибо тебе за совет. Мы с ней хорошо ладим. Она способная и талантливая. Но еще рано.

Как же мучительно. Нет, я не боюсь смерти. Обидно терять себя. Это как вынужденно разбирать по бревнам выстроенный тобой дом. Противно и... Неуважительно. С другой стороны, если кому-то эти бревна помогут согреться и тем самым сохранят жизнь - в праве ли я сетовать на свою судьбу?

От моего внутреннего мира ничего не осталось. За столько лет все мечты выдохлись. Они еще способны дать отпор, но мои атаки слабеют так же, как и я сам. В зеркале больше не видно тех глаз, что покоряли десятки девушек. Теперь вместо них серые плоские эскизы. С неприятием узнаю в отражении Колю.

Хранители Грез...

Наше дело - это раковая болезнь Хранителей. Оно пожирает нас, как Пожиратели пожирают мечты. Тавтология тем нелепее, чем безжалостнее правда. Мы - самоубийцы. Неуклюжие, неприспособленные. Мы немолоды. Мы были обучены другим вещам. Новое поколение не такое. Они молоды и полны амбиций. Их силы бурлят, а фантазия бьет тысячами источников. Неиссякаемых или регулярно восполняемых. Они не мы. Они не трупы.

И я снова выуживаю мечту. И снова пустею, не помня ни себя, ни ее. Не помня, откуда это бревно. От кухни или от жилой избы? Или от сеней? Не знаю...

Этой фанталью можно было бы гордиться. Не будь она моим последним детищем.

Я ИСЧЕРПАЛ СЕБЯ. ВСЁ. НЕТ БОЛЬШЕ НИЧЕГО.

Она огромна. Я скармливаю ее Едокам и Пленусам поочередно. Скармливаю Пожирателям. Мне плевать. Я пичкаю их своей сокровенной мечтой, и они не могут переварить ее. Они распухают и лопаются, а я с жадностью возвращаю ее обратно. Берегу, как родное дитя. Дитя, имя которого не помню.

Дитя, которому суждено погибнуть.

Вместе с родителем.