Случилось страшное
26 июня.
Давно мне не спалось так легко. Никакого гнета, никаких переживаний. Все еще теплилась радость от встречи с Леной. А еще изнутри бил триумф за довольно скорую расправу аж с семью Едоками. Это было моим рекордом как по количеству, так и по скорости. Стоило благодарить Лену за рассказанный секрет использования фанталей. Точнее, вряд ли это было таким уж секретом. Скорее, никто не собирался давать мне более глубокие знания. Туман куда-то запропастился, оставил меня на попечение самому себе. Пришлось искать пути совершенствования. И Лена была тем самым путем.
Первым делом хотелось рвануть к ней. Увидеть ее... Точнее, я хотел узнать что-нибудь новое и... Ладно, самое главное выяснилось: с Леной все хорошо, она в безопасности и рядом. И еще кое-что о главном: мечты. То, что надо использовать и как-то не бояться пускать в расход. Я дал себе обещание подумать над ними и составить примерный список, чтобы оценить масштаб бедствия. Но только после того, как схожу в магазин и приготовлю себе что-нибудь поесть.
Проспал я долго - солнце вовсю пекло и приближалось к зениту. Вода в умывальнике нагрелась до комфортной температуры. Почистив зубы и приведя себя в порядок, я достал из потайного кармана рюкзака деньги и пошел в магазин.
Дымчатая выглядела жутко: ни души. Проходя мимо домов я слышал, как из распахнутых окон доносились звуки работающего телевизора. Удалось даже рассмотреть молодую пару, которая сидела на креслах и буравила стену пустым взглядом. Не знай я о Хмури и Едоках, подумал бы, что людей гипнотизирует телевизор.
В сараях мычали коровы, гуси гоготали, требуя еды, куры недовольно квохтали. Пара цыплят увязалась за мной в надежде, что у меня найдется для них что-нибудь вкусненькое. Вскоре к цыплятам присоединились две собаки. Еще одна выла где-то неподалеку. Не в силах терпеть, я сорвался на бег, чтобы поскорее пройти это жуткое место и избавиться от навязчивых преследователей. Хотелось плакать, жалость к дымчатым и обездоленным животным переполняла меня.
По дороге я решил забежать к Тину. Закупиться планировал основательно, и мне требовалась его помощь. Заодно хоть развею его, а то торчит себе на заводе вместе с Иваном и носу не высовывает. Кстати, у него же как раз возьму плитку, чтобы готовить - помнится, у дяди Володи было несколько рабочих, собранных из всяких запчастей.
На заводе никого не было. С Иваном понятно - у него могло найтись какое-нибудь дело по своей специальности (тут он непредсказуем), но Мишка... Инструменты лежали в беспорядке, листы металла на земле загнуты и съехали, велодрезина завалилась на бок. Как будто здесь прошелся ураган. Вот так в беспорядке оставить все ключи, ножовки и отвертки? Нет, это не похоже на Тина.
В груди поселилось волнение, но я понимал, что ничего случиться не может. Может, убежал куда-то с Иваном? Или вспомнил, что забыл выключить плиту и умчался домой? Я отправился к нему.
Во дворе царило все то же запустение. Да и надежды на то, что дядя Володя станет нормальным, не было никакой. В конце концов, Пленуса накануне я не убивал. Может, кто-то другой? Или определенные монстры атакуют определенные станции?
Гараж был закрыт. Участок выглядел покинуто, из-под каждой травинки, из-за каждого угла на меня смотрело безмолвие, которое, казалось, поглощало звук шагов, пока я шел к дому.
Постучал в дверь. Никакой реакции. Ни через минуту, ни через две. Я было подумал, что они куда-нибудь уехали, но сквозь небольшую щелку гаража увидел, что автомобиль на месте. Да и на крыльце, вообще-то, стояли Мишкины кроссовки. Значит...
Я открыл дверь и вошел.
- Здравствуйте! Миш, дядь Володь! Это Сашка!
Тихо.
В первой же комнате обнаружился отец Тина - он сидел спиной ко входу, напротив стены, усеянной фотографиями его жены. У меня сжало сердце. Тетю Наташу я знал, она мне очень нравилась, и ее уход...
На глаза навернулись слезы. Видеть взрослого мужчину, который, сгорбившись, не отрывает взгляда от фотографий своей умершей супруги, было трудно.
- Дядя Володя, - прошептал я, боясь помешать ему.
Я не раз видел его здесь. Иногда на него находила тоска, и он часами сидел напротив стены и плакал. Рядом с ним можно было заметить бутылку спиртного, а иногда дядя Володя разговаривал с тетей Наташей и снова пускался в рыдания. Неужели он вернулся?
Влекомый неясными мотивами, я бесшумно приблизился к дяде Володе. Моя рука легла ему на плечо. Мишкин папа не шелохнулся. Я сделал еще пару шагов и наклонился, чтобы посмотреть ему в глаза.
И отшатнулся.
Дядя Володя смотрел прямо перед собой, и фотографии тети Наташи волновали его не больше, чем пространство между ним и стеной. Сокрытый тенью, он сидел себе в кресле и как будто спал с открытыми глазами.
Да, глупо было надеяться, что он изменился. С чего бы? Но почему всякий раз ты надеешься, что произойдет чудо, которому нет поводов случаться, и когда его не происходит - расстраиваешься?! Почему в очередной раз мне портило настроение неизменное состояние дяди Володи, бабушки с дедушкой и всей деревни? Кажется, вдобавок ко всему я осознал, что начинаю винить в том числе и себя - как плохого Хранителя Грез.
- Что делаешь?
Во второй раз за столь короткое время я вздрогнул и повернулся. В темном коридоре стоял Тин. Как всегда, лицо его было мрачным, губы поджаты, а зубы крепко стиснуты. Таким он был всегда, когда находился дома. Таким он был всегда, когда речь шла о его отце.
И все же я испытал облегчение.
- Здорова, Миш! - я подошел к другу. Он не протянул руки. Я выждал паузу, но Тин даже не поздоровался. - Ты чего не на заводе-то?
Мишка скользнул по мне взглядом, обернулся и зашаркал по коридору.
- Тин?
Должно быть, он слишком расстроился. Или ему не понравилось, что я был рядом с его отцом. Тину требовалось время, чтобы прийти в себя. Я понимал его, потому и не злился.
- Не хочу, - бросил он, не повернувшись. Пояса с инструментами на нем не было. Это странно.
- Не хочу?! - переспросил я. - Миш, да что с тобой такое?
Он свернул в свою комнату. Я догнал его и повернул к себе.
- Что вообще с тобой... О...
ОНА. Тень. На лице моего друга.
- Что? - спросил Мишка, не проявляя никакой заинтересованности.
Я молчал. Сжало горло. Изнутри как будто разлили чан с ледяной водой. Ноги подкосились, я еле дошел до кровати.
Не верю. Не верю, НЕ ВЕРЮ...
- Дай фонарь, Тин.
Может, игра света? Может, излишне накручиваю себя? Да, наверняка.
Мишка открыл комод и достал из ящика мощный фонарь. Я буквально вырвал его из рук и включил, направив луч в лицо друга.
- С ума сошел? - возмутился он, пытаясь отойти подальше. Я схватил его за шею.
- Стой! - неожиданно для самого себя гаркнул я.
Больше Тин не вырывался. Он стоял с закрытыми глазами. В свете фонаря его веки были красными. Это было видно так же отчетливо, как и темную печать, наложенную на его лицо. И никакой свет не мог ее прогнать. Все сошлось.
Мой друг лишился мечты.
Нет, этого не может быть. Как? КАК?!
Я бросил фонарь на кровать и схватился за голову. Не было ничего, кроме злости. Ни досады, ни обиды, ни разочарования. Только злость. Когда это могло произойти? Что я сделал не так? Вчера же все Едоки были уничтожены! Я же внимательно следил за всем!
ВЧЕРА!
А как же позавчера? Серебристое нечто, что пришло мне на помощь. Но оно победило! Ударило в Едока, тот вскрикнул и... И я не видел, чтобы мечта вернулась обратно в Дымчатую. Господи! Неужели это была мечта Тина? Нет, такого не может быть.
- Тин, пошли на завод?
Он стоял возле окна и смотрел на улицу.
- Зачем?
- Как это зачем? Дрезину будем собирать! Я посмотрел, ты неплохо так усовершенствовал ее, - я говорил нарочито бодрым и заинтересованным тоном, чтобы завлечь друга, чтобы развеять миф, чтобы вернуть его.
- Не хочу. Мне это больше не интересно. Не знаю, зачем тратил на это время. Как дурак, блин. Вон, лучше уж в него поиграю, - Тин кивнул на стоявший в углу компьютер. Который он включал только для того, чтобы сделать чертеж для своего нового безумства. В последний раз это были чертежи велодрезины.
Все рухнуло. Как подвесной мост. В ушах стоял грохот. Наверное, это упавший мост.
- Я тогда пойду, - не своим голосом сказал я.
- Хорошо. Пока.
Мой лучший друг даже не повернулся ко мне.
Трудно поверить, что с тобой или твоим близким другом может произойти что-нибудь нехорошее. Жить уверенным в собственной неуязвимости - замечательно. Разве не стремится каждый из нас окружить себя и своих родных защитным коконом, сотканным из чистейшей веры в то, что все невзгоды обойдут стороной? Все мы думаем о том, что "с кем угодно, но не со мной". А потом ты оказываешься лицом к лицу со смертью. Она смотрит в твои глаза и рушит бастионы непоколебимости, что так любовно были выстроены тобой на протяжении всей жизни. И ты понимаешь, насколько ничтожен. Но потом ты выживаешь, и вера, что ты неуязвим, становится еще крепче. Потому что остаешься в живых. И начинаешь осознавать сильнее, что твой мир - он другой, он более стойкий.
И я стал пленником этих заблуждений. Ситуация с бабушкой и дедушкой не смогла отрезвить меня. Я продолжал жить и не сомневаться, что все будет хорошо, что все, связанное со мной, имеет непрошибаемый иммунитет к любым неприятностям.
И вот теперь мой лучший друг стал одним из теневиков. На моих глазах у него взяли и отобрали мечту. И все ради того, чтобы какой-то чертов монстр был сильнее, смог отобрать еще несколько грез и отдать их Хмури, которая совсем скоро поглотит весь мир, чтобы утолить голод. А потом переключится на другие.
Почему это произошло? Почему Тина так легко сломило? Неужели это означает, что у него не было ничего более сокровенного? Более... Возвышенного, что ли? Получается, вся его мечта - это сделать велодрезину и все? Так мало? Или нет?
Но в праве ли я судить другие мечты? И если у меня был целый список, то обязаны ли другие иметь точно такой же? За двумя зайцами погонишься... Тин всегда имел цель и шел к ней. Добивался, выполнял, радовался и ставил новую задачу. А что я? Мечтал летать? Мечтал быть как бабушка с дедушкой и прожить долгую счастливую жизнь? Так хорошо ли это?
Я потянулся к чайнику, но вспомнил, что пить какао не с чем. Да и самого какао оставалось на донышке. Словно в насмешку надо мной прогрохотала электричка. Я угрюмо бросил взгляд на расписание. Из Сосновки. Я подвинулся к окну и в надежде выглянул в окно. Но Лены на платформе не появилось.
- Ну ничего.
И я снова уставился на чайник.
Сидеть бестолку. Продукты сами не появятся. Не будь как теневики, Оул, не загнивай в себе.
Не испытывая никакого желания выходить из дома и сталкиваться с умирающей деревней, я все же встал с дивана и покинул каморку.
В магазин пришлось идти дважды. Список покупок оказался непомерно большим. Я набил холодильник до отказа и собрался было приступить к готовке, пока не вспомнил, что забыл взять у дяди Володи электрическую плитку. Однако возвращаться туда не было СИЛЫ ВОЛИ, и я решил обойтись парой бутербродов.
На столе все так же лежал листочек с расписанием поездов до Сосновки и обратно. Однако я поймал себя на мысли, что не помню, когда заглядывал в него последний раз. Все давно выучено наизусть.
- Вот сейчас, - буркнул я, и как по команде на станцию приехала электричка.
Я знал, откуда она. Выглянул в окно. Из поезда никто не вышел.
- Ну ничего.
Электричка уехала. И стало как-то тихо. Удивительно тихо. Я распахнул окно, и вместе с теплым воздухом в сторожку влетело далекое журчание Сливочной. Солнечные лучи рассеивал собравшийся над Дымчатой туман. Странное дело - в такую погоду и туман... Я, конечно, не был знатоком, но в середине жаркого летнего дня туман - это странно.
Слишком, слишком странно.
Сам не понимая, что делаю, я выбежал из сторожки и взял направление в сторону кладбища. Туман как будто следовал за мной. От влажного воздуха я быстро взмок.
В голове крутилась кое-какая догадка, но спешить с выводами не хотелось. По крайней мере, пока я не буду полностью уверенным.
Воротами кладбища служили четыре поперечные жерди, концы которых лежали на вбитых в столбы гвоздях. Я перемахнул через невысокую преграду и помчался туда, куда после всех эмоциональных потрясений возвращаться в ближайшее время не планировал. К могиле дяди Коли.
Здесь все еще была утоптана трава и разбросана земля. Все еще висело молчаливое напряжение, которое было на похоронах. Трава влажно поблескивала, как будто на ней до сих пор не высохли слезы, пролитые теми немногочисленными людьми, кто еще мог плакать.
Мне нужен был крест. Дата. Ради нее я примчался сюда, ради нее же подвергаю себя неприятным воспоминаниям. Я должен понять, сколько лет было дяде Коле.
Его знакомые не подвели. Крест таки поставили. Но когда осмотрел его, я испытал глубокое разочарование и, если честно, шок. Никаких дат на нем не было. Даже дня смерти. Никакой фамилии. На массивном деревянном кресте вырезали два слова: